Текст книги "Аут"

Автор книги: Пьер Рей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Пластину! – приказал Итало.

Беллинцона ухватился двумя руками за ее края и потянул на себя. Лишившись опоры, Заза повисла над пустотой.

– Омерзительно! – выкрикнула Инес.

– Пьетро! Возьми негритоску и развлекись, – резким тоном сказал Итало.

Беллинцона искоса посмотрел на Ландо. Мертвенно-бледный, сжав кулаки, Ландо смотрел на Вольпоне, в руке которого неожиданно оказался «маузер».

– Баретто! – спокойно сказал Вольпоне. – Запусти пилу.

Но в его голосе слышалась такая угроза, что Ландо даже не шелохнулся, когда Беллинцона, схватив Инес за рукав манто, потащил ее за штабель досок.

– Баретто! – повторил Итало. – Я кому сказал?

Тяжело ступая, Ландо подошел к краю ямы и спрыгнул вниз, коснувшись тела Зазы. Ему пришлось развести ей ноги, чтобы добраться до рукоятки рубильника. Диск пилы начал медленно вращаться, быстро набирая обороты.

Чтобы не слышать, что происходит за штабелем досок, Ландо взял толстый брус и подставил его под пилу. Он был разрезан мгновенно, словно спичка.

– Тащи его к пиле, – сказал Итало Мори.

Из-за штабеля к самой крыше взметнулся нечеловеческий стон Инес. Ландо застыл. Вольпоне сделал вид, что ничего не случилось. Послышался голос Беллинцоны: «Сука!» Последовали глухие удары и шум борьбы.

– Баретто, положи его перпендикулярно пиле и держи.

О’Бройн, ничего уже почти не соображая, пытался что-то сказать, но ни единого звука не вылетало у него изо рта. В десяти сантиметрах с бешеной скоростью вращался зубчатый диск.

Вольпоне схватил его за волосы.

– Я слушаю тебя!

Изрыгнув порцию желчи, Мортимер, который хотел жить, собрался с силами и выдавил из себя два слога заветного слова, придуманного Дженцо:

– Мамма! Мамма!

Но Итало не понял, что он услышал половину ответа, которого добивался. Он подумал, что слово, вырвавшееся из недр души О’Бройна, всего лишь последний крик о помощи и окончательный отказ. Внутри у Итало все перевернулось. В долю секунды его лицо покрылось потом, перед глазами мелькнули длинные ослепительные полосы, повлекшие за собой быстро сменяющиеся картины воспоминаний… Его брат, его слова: «Не трусь… Это не больна…» И Анджела, его жена… Ему показалось, что он ощущает на кончике своего языка вкус соска ее груди… И Дженцо… живой… мертвый… его нога…

– Мразь! Сука! – заорал он, забыв вдруг, кто он есть, почему он здесь, что должен делать…

Когда световые, пульсирующие полосы исчезли, он увидел, что по-прежнему держит голову Мортимера за волосы. Он поднял глаза и уставился сумасшедшим взглядом на Фолько и Ландо, которые смущенно отвернулись в сторону.

Он увидел, что их одежда забрызгана кровью. Только сейчас он заметил, что ничто не связывает голову, которую он держал в руке, с телом Мортимера О’Бройна.

Вместе с ней он отсек одновременно последнюю связь с двумя миллиардами долларов…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ТУПИК

ГЛАВА 9

Рената Клоппе позвонила Мануэле и заказала себе завтрак: крепкий черный кофе, охлажденный сок грейпфрута, клубничный джем и яичницу с беконом.

Тяжело вздохнув, она встала, подошла к платяному шкафу и открыла его. На внутренней стороне дверцы были нанесены три небольшие черточки.

– Остается две, – сказала она, стирая пальцем крайнюю слева.

В тот день, когда они с Куртом определили дату свадьбы, она нанесла мелом сто двадцать пять черточек, как это делают заключенные, считая последние дни перед выходом из тюрьмы. Она до сих пор не понимала, почему решила выйти замуж за Курта. Он представлял собой полную противоположность тем, кто обычно ей нравился. А нравились ей красивые, светловолосые, высокого роста парни с непринужденными манерами, ленивые и беззаботные.

Курт был среднего роста, темноволосый, всегда чем-то озабоченный… И что в нем больше всего ее раздражало – она всеми силами противилась этому слову – он был трудолюбив.

Всегда собранный, неспособный отвлечься от реальности или совершить маленькое безумие, он до конца своих дней был обречен тащить на плечах груз мировых забот, бросаясь с закрытыми глазами в разрешение коллективных проблем, лишь бы не решать свои личные.

– Доброе утро, мисс! Как спали? Осталось всего лишь два дня?

– Доброе утро, Мануэла! Вы забыли перец.

– Сейчас принесу.

– Мануэла, вопрос на тысячу франков… Почему я выхожу за него замуж?

– Потому что любите…

– Проиграла!

– Я пошла за перцем, а вы посмотрите меню…

– Где оно?

– На подносе.

Рената взяла прямоугольной формы карточку из шикарного бристольского картона, на котором готическим шрифтом был напечатан перечень блюд праздничного вечера 26 апреля 1970 г.

Коллекционное шампанское, 1936 г. Кофе. Рыбное суфле. Шарлотка в шоколаде. Сыры. Провансальская баранья ножка. Бутерброды в ассортименте. Гусиная печенка. Устрицы. Аперитив. Дом Периньон, 1961. Клико, розовое, 1929.

Луи Филиппон, знаменитый французский шеф-повар, прибывающий послезавтра к Клоппе с полным составом своих подручных, без всяких комментариев отверг меню, предложенное Ренатой. Это «все наоборот» не произвело на непроницаемого сноба никакого впечатления. Под предлогом того, что застолье состоится в три часа утра, он запросил двойной гонорар. «Ночной тариф», – без улыбки уточнил он. Рената спрашивала себя, как далеко она может зайти, не дойдя до крайности… Она поддразнивала Курта, чтобы узнать его собственные границы абсурда. Но одно ее предложение он категорически отверг: когда она попросила его нарядиться в ее муслиновое платье, а себе решила взять его смокинг. Она чуть не возненавидела его, обвинив в нарушении договоренности. Но он твердо стоял на своем и с самым серьезным видом клялся, что отказывается не из-за своей прихоти, а просто не хочет срамиться перед студентами. Чему может научить молодежь такой придурок?

– Пожалуйста, перец, мисс…

– Мануэла, я поняла! Я знаю, почему выхожу за него замуж! Мне нужен человек, над которым я могла бы издеваться в течение целого дня.

– До того дня, когда он не займется этим сам, – не без лукавства сказала горничная. – Я приготовила для вас бежевый костюм.

– Спасибо. Но… Я надену небесно-голубой.

– Мимо! Он тоже готов!

Рената рассмеялась. Она обожала Мануэлу и во всем старалась ее поддержать. Когда ей было по-настоящему весело, а такое случалось часто, она дарила ей свои платья. Курта это приводило в бешенство.

– Ты унижаешь ее этим, обращаешься с ней как со служанкой!

– Мануэла, мой жених считает, что я обращаюсь с вами как со служанкой.

– Но я и есть служанка! – смеялась Мануэла.

Но одно качество Курта Рената ценила высоко: абсолютная пассивность в кровати. Она пользовалась им как предметом, безропотно и добросовестно выполнявшим все ее безумные сексуальные фантазии. Рената много путешествовала и нередко встречала уверенных в себе фаллократов, которые, как показал опыт, оставляли ее неудовлетворенной.

Она поклялась не изменять мужу после свадьбы. Но перед тем как погрузиться в скучную и монотонную супружескую жизнь, она совершит последний безумный поступок: выйдет на улицу в ночь перед бракосочетанием, выберет первого понравившегося ей мужчину и отдастся ему.

* * *

Через равные промежутки времени с неприятным гудением пила снова и снова наплывала на него, отрезая очередной кусок плоти. Итало изгибался, пытался уклониться от ее укусов, вскрикнул… и открыл глаза. Свет волнами проникал в комнату через опущенные жалюзи. Он весь был покрыт холодным потом. Снял трубку телефона, неизвестно сколько времени уже трезвонившего, и, не поинтересовавшись абонентом, бросил в трубку: «Секунду!» Пошатываясь, направился в ванную. Освежая лицо холодной водой, он одновременно мочился в раковину.

Какое отвратительное пробуждение! Он спал не более двух часов, проведя ночь за своей мини-рулеткой, которая не принесла ему успокоения: ни один из задуманных номеров не выпал… Он сто восемь раз ставил на «ноль» и в итоге – ноль. Когда он решил поставить на «одиннадцать», шарик трижды падал в лунку «ноль». Ему никак не удавалось сконцентрироваться, мысли постоянно возвращались к окровавленной голове О’Бройна.

Почему он позволил ему так быстро и легко умереть? Он должен был пытать его и пытать, чтобы мерзавец сполна заплатил за смерть брата. Но вначале следовало вырвать секретную комбинацию цифр. Умерев, это подобие человека сыграло с ним злую шутку…

Дженцо – мертв, О’Бройн – обезглавлен, нить оборвана. Два миллиарда долларов, принадлежащие «семьям» Вольпоне и Габелотти, могут обрести своих хозяев только по желанию банкира.

Но Итало уже успел познакомиться с его проявлением доброй воли.

Он взял с кровати трубку.

– Алло, – громко сказал он.

– Итало?

Он узнал голос Моше и подумал, что этот моралист сейчас опять примется за свое.

– Итало? Ты меня слышишь?

– Не кричи, Моше.

– Какие новости?

– Никаких.

– Плохо. Послушай… Все очень плохо… Карл Дойтш заходил к твоему парню в банк…

– И что?

– Тот выставил его за дверь.

Горло Вольпоне сжалось. Еще одной возможностью стало меньше.

– Там полный мрак! Ничего не получится… – добавил Юдельман. – Плохо! Плохо!

– А чего-нибудь посмешнее ты не можешь мне сказать?

– Нет. Габелотти срочно вызывает меня к себе.

– Что?

– Вызывает к себе…

– И ты собираешься туда идти? – рявкнул Итало. – С каких это пор эта жирная свинья начала приказывать тебе?

– Не забывай, сейчас мы – компаньоны. Он имеет право.

– Не ходи!

– Ты считаешь, что у нас недостаточно неприятностей? Хочешь еще решить и проблему Габелотти?

– Потяни время. К полудню я все решу.

– Итало! Будь жив Дженцо, он сказал бы тебе то же самое: своими методами ты ничего не добьешься!

– Но я не вижу, чтобы штучки твоего Карла Дойтша оказались эффективнее, – зло бросил Вольпоне.

– Единственная наша возможность достойно выйти из этой ситуации – найти О’Бройна.

– Подожди секунду, – сказал Итало.

Неожиданно, ему стало страшно рассказать Юдельману о том, что произошло с О’Бройном. Ему нужно было время подумать. События развивались слишком быстро.

– Мне принесли аспирин, – соврал он. – Голова раскалывается…

– Что мне сказать Этторе о Дженцо? Если ты не возражаешь, я введу его в курс дела. Все равно он узнает…

Итало посмотрел на часы: девять часов десять минут. Менее чем через три часа он выложит Клоппе свою последнюю карту. Неприятнее всего то, что в действительности он не может реализовать ни одной своей угрозы: жизнь банкира представляла для него невероятную ценность. Самое большое, что он мог себе позволить, – запугать его. По меньшей мере, попытаться…

– Моше! Если ты ослушаешься меня, вычеркивай себя из членов «семьи»!

– Это – твое право. Но у меня есть обязательства перед Дженцо. Он не хотел войны. Я сделаю все, чтобы его указания были соблюдены. Ради него и ради тебя я пойду на все…

– Пошел ты к черту!

– Если у меня не получится, сделай со мной что хочешь.

– Плевал я на тебя.

– Не суйся в банк!.. Поверь мне! Дождись результатов моей встречи с Этторе. Я должен поговорить с ним, должен…

Итало Вольпоне резко опустил трубку на рычаг.

Слушать дальше означало признать его доводы. Ему ужасно этого не хотелось, хотя в глубине души он считал, что Юдельман прав. До сегодняшнего дня никому, даже брату, не удавалось разубедить его в принятом решении, невзирая на ожидавшие его последствия.

Он пообещал Клоппе быть у него точно в полдень, и он будет.

* * *

Выйдя из сауны в ванную комнату, Этторе Габелотти стал на весы. Его лицо приобрело расстроенное выражение: стрелку заклинило. Иногда ему удавалось сбросить вес до ста двадцати пяти килограммов – максимум, на что были рассчитаны весы. Но такое случалось, когда дела шли удачно. В противном случае нервное напряжение и беспокойство он компенсировал тем, что выпивал и съедал все, что попадалось под руку. Личный врач объяснил ему, что его обжорство вызвано не чувством голода, а является результатом психосоматического расстройства. Слово показалось ему настолько необычным, что он запомнил его. Естественно, покопавшись в медицинском справочнике, он узнал, что речь идет о снижении умственного потенциала. Он разволновался, бросился к холодильнику и съел огромную банку свинины в желе. Если он становится идиотом, как же он сможет управлять своей империей?

Он с неприязнью посмотрел на свое дряблое, огромное тело, отвислый живот, свисавшие вдоль талии складки жира, и его всего передернуло от отвращения. Когда-то, в тридцать лет, он мог взять каждой рукой по человеку и отшвырнуть от себя на три метра, как два мешка с арахисом. Сегодня такую работу он мог поручить только своим «солдатам».

В соседней комнате, небольшой уютной гостиной, расположенной рядом с его спальней, нервничали его советники Кармино Кримелло и Анджело Барба. Он надел белую рубашку, темно-синий костюм, повязал галстук и освежил лицо туалетной водой. Он с большой неохотой согласился на настоятельную просьбу Моше Юдельмана объединиться с «семьей» Вольпоне для реализации этой разовой финансовой операции. За десять долгих лет непрекращающейся убийственной войны невидимое поле боя было усеяно трупами «солдат» из обеих «семей». Когда же наконец они поняли, что федеральным властям на руку их огнестрельное противостояние, они заключили относительно мирное соглашение, тщательно разделив зоны влияния. Но чтобы объединить финансы! Этторе Габелотти никому не верил, но еще меньше – Дженцо! И вот его предчувствие сбывается, Вольпоне пытается его надуть.

При его появлении Кримелло и Барба синхронно вскочили с кресел. Небрежным жестом руки Габелотти дал понять, чтобы они не дергались. Он достал из холодильника бутылку пива, налил в стакан и добавил туда коньяка. Затем проглотил два куска ветчины, запил коктейлем и хмуро уставился на мужчин.

– Не нравится, что вытащил вас из кровати в три часа утра?

Кармино и Анджело вяло запротестовали:

– Падроне, если…

– Я не мог уснуть. Я скучаю, когда вас нет рядом… Чувствую себя потерянным… Вам должно это льстить, разве нет?

Он одним глотком допил смесь и машинально наполнил стакан одним коньяком.

– Вот так! Когда мне не по себе, я жру… обжираюсь… И ничего веселого в этом нет…

Он проглотил полстакана коньяка.

– Рико Гатто позвонил мне из Швейцарии… Как вы думаете, какого черта Вольпоне делает в Цюрихе?

Кримелло и Барба, прекрасно знавшие его характер, поняли, что сейчас грянет буря.

– Он посетил морг, – ответил Этторе.

– Морг?

– Да, морг. Каждый может почувствовать необходимость поклониться останкам…

Габелотти замолчал.

– Чьим останкам? – не выдержал Барба.

– Ноги.

– Чьей ноги? – попытался уточнить Анджело, обменившись с Кримелло непонимающим взглядом.

– Если бы у меня работали компетентные люди, я бы это знал, – подозрительно мягким голосом сказал Габелотти. – Но у Рико Гатто мозгов на это не хватило. Разве это не смешно?

Кримелло и Барба, почувствовав себя вдруг неуютно, заерзали в креслах. Барба решил рискнуть:

– Дон Этторе, если бы вы раньше сказали, что вас тревожит…

– Нас трахнули! – взревел Габелотти и вдребезги разбил стакан о журнальный столик. – А если меня натянули, значит, я окружен мудаками. Вас что-нибудь удивляет, нет? Брат моего компаньона совершает туристическую поездку в морг, и одновременно исчезнет мое доверенное лицо!

– О’Бройн?

– Да! О’Бройн! Если хоть один из Вольпоне дотронется до волоска на его голове, я сотру их в порошок.

Кармино Кримелло откашлялся.

– Падроне, на чем остановится ваше…

– Ни на чем! – зло оборвал его Габелотти. – В эту минуту нас натягивают, а мы сидим сложа руки! А Мортимер, как бы невзначай, не подает признаков жизни с тех пор, как улетел в Насса. Жена его не видела, и никто не может найти его шкуру. Хотите знать, в чем дело? «Семья» Вольпоне положила глаз на наши деньги!

– Секундочку! – заговорил Барба. – Секундочку!

Он уважал мнение дона, но не торопился с выводами.

– Не может ли быть такого, что О’Бройн просто загулял со своей подружкой?

Габелотти мрачно на него посмотрел.

– И забыл, что на карту поставлено два миллиарда долларов?

– Мне кажется, падроне, что вы преждевременно начали волноваться, – сказал Кармино.

– Это ты так думаешь! Если сволочи прикончили О’Бройна, кто помешает им смыться с деньгами?

– Вы, дон Этторе! – выкрикнул Анджело. – Вы тоже знаете номер счета! Вам ничего не стоит позвонить в банк и изъять вклад.

– Если он еще там, – буркнул Габелотти.

– Проверить – нет ничего проще!

– Сейчас я позвоню Филиппу Диего, – неохотно согласился Этторе. – Он знает банкира и должен быть на месте.

– В три часа утра? – удивился Кримелло.

– В Цюрихе – девять!

Барба безрезультатно искал метафору, чтобы в уважительных оборотах речи дать понять дону, что его теория фантастически глупа, но находил только синонимы.

– «Семья» Вольпоне может быть чем угодно, но только не сумасшедшей. После подобного разбоя Комиссьоне приговорила бы всех к смертной казни.

– Вначале их надо найти, – сказал Габелотти.

– Они же не прячутся! Вы только что сказали, что Итало находится в Швейцарии.

– Ты мне осточертел! – прогремел Габелотти, истощив терпение и аргументы. – Когда я говорю тебе, что нас натягивают, верь мне на слово!

Анджело Барба сел в кресло и замолчал. Никто не в силах был атаковать Габелотти в лоб, особенно если логика у него заменялась интуицией. Его следовало обходить мелкими, осторожными шажками, не задавая…

– Моше Юдельман? – рискнул произнести Кримелло.

– Я не слышал, что ты сказал! – с горечью произнес Габелотти. – Он должен появиться здесь с минуты на минуту.

– Жена Итало в городе? – с намеком, но с безразличным выражением лица спросил Кримелло.

Габелотти засунул полпачки печенья в рот и, мощно двигая челюстями, презрительно посмотрел на него.

– Ты думаешь, это обменная монета? Когда на кон поставлено два миллиарда долларов, считаешь, что девочка перевесит?

– Но она здесь? – не унимался Кримелло.

– Да, – обронил Этторе. – Двое моих людей не спускают с нее глаз.

* * *

Встреча была великолепна своей непродолжительностью. Филипп Диего был препровожден Марджори в кабинет Хомера Клоппе в 9.01. В 9.04 он вышел, еще до конца не осознав, что его попытка закончилась стопроцентной неудачей. В свои неполные сорок лет Филипп Диего уже пользовался репутацией одного из самых блестящих адвокатов нового поколения. В этом возрасте поэты ищут себя, художников одолевают сомнения, композиторы сочиняют музыку, Диего же эксплуатировал двадцать три сотрудника и занимал четыреста квадратных метров площади в здании, расположенном рядом с парламентом Конфедерации. Его контора процветала!

У него была квартира в Париже, временное жилье в Лондоне, частные владения в Сен-Поль-де-Вансе и несколько участков земли на Багамах.

Преуспевающий человек, он сочетал в себе преимущество молодости и опыт зрелости, обаяние и острый ум и ту, едва заметную толику скепсиса, который очаровывает и ослепляет клиента.

Войдя в кабинет банкира, Диего сразу заговорил в открытую:

– Дорогой друг, я прекрасно понимаю, как трудно вам будет дать ответ на мой вопрос. И тем не менее я надеюсь его получить, что поможет мне успокоить одного из моих клиентов, который станет также и вашим. Он только что позвонил мне из Нью-Йорка и высказал мне свое крайнее беспокойство… Его зовут Этторе Габелотти. Вам знакома эта фамилия?

Посмотрев в непроницаемое лицо Клоппе, Диего расплылся в улыбке.

– Речь об одной очень важной проблеме, в которой переплелись интересы Габелотти и Вольпоне. Сложившаяся ситуация почти анекдотична… Габелотти ужасно боится летать самолетами, что мешает ему самому проконтролировать ход событий на месте. В вашем кабинете его представлял Мортимер О’Бройн. Но с некоторого момента его компаньон Вольпоне не дает о себе знать, впрочем, как и Мортимер О’Бройн… Мой клиент пребывает в ужасной растерянности.

Перед тем как отдать распоряжение о переводе денег, которые находятся у вас, он, из уважения к своему компаньону, захотел, чтобы я встретился с вами… Через меня он хочет убедиться, что ни О’Бройн, ни Вольпоне не предприняли никаких действий, забыв поставить его в известность. Мой вопрос – это его вопрос, и заключается он в следующем: по-прежнему ли деньги находятся в «Трейд Цюрих бэнк»?

Хомер поднялся с кресла, подошел к окну и посмотрел на голубое, без единого облачка, небо.

– Какая прекрасная погода! – задумчиво сказал он.

Обескураженный Филипп Диего попытался скрыть свое поражение за легким смешком.

– Ну что ж! Тем хуже! Я пытался… Да, так я и скажу…

– Рад был встретиться с вами, – с каменным лицом произнес Хомер.

– Я – тоже! Кстати, у Габелотти есть номер этого счета… Я передам ему, чтобы он навестил вас сам…

– До свидания, метр!

Переговоры завершились.

* * *

Моше Юдельман согласился встретиться с Этторе Габелотти в три часа утра лишь потому, что не хотел, чтобы война между «семьями» началась опять. В течение последних нескольких часов ситуация настолько накалилась, что малейшая ошибка могла стать искрой, влетевшей в пороховой склад. Никто не смог бы предугадать реакцию дона на откровения Моше Юдельмана.

После разговора с Итало Юдельман долго колебался, выбирая форму поведения: то ли сказать Габелотти всю правду, то ли усыпить его некоторыми подробностями, умолчав о деле в целом.

Быстрый анализ подсказал ему выбрать первый вариант. Если Габелотти захотел с ним встретиться, значит, почувствовал что-то неладное. В таком случае тем более надо играть в открытую игру.

Время встречи насторожило Моше, и он по-детски, рефлекторно и совсем напрасно, попросил Витторио Пиццу сопровождать его.

Когда машина остановилась перед домом, где жил Габелотти, Юдельмана пронзила неожиданная мысль.

– Ты вооружен? – спросил он Витторио.

– Как обычно.

– Оставь свою пушку в машине.

– Почему?

– Доставь мне удовольствие. Мы идем не в бой…

– Ты собираешься выйти оттуда живым?

– Витторио! Не будь ребенком. Если они захотят нас прикончить, какое для них имеет значение, вооружен ты или нет. Спрячь пистолет в бардачке.

Пиццу склонил голову к плечу и разочарованным голосом спросил:

– Зачем ты меня взял с собой, Моше?

– Мне нужен свидетель и поддержка, а не выстрелы…

– С Габелотти ни в чем нельзя быть уверенным. Он будет один?

– Не знаю, Витторио!

– Так что делать с пистолетом?

– Оставь… Поверь мне, так будет лучше…

Пиццу с большим сожалением вытащил из кобуры оружие и бросил в бардачок, накрыв сверху дорожными картами.

– До чего же глупо! – обиженным тоном сказал он. – Сейчас я чувствую себя голым.

– Пошли.

Двое мужчин встретили их в прихожей внешне доброжелательно, не унизив обыском. От такого приема Витторио еще с большим сожалением подумал о пистолете. Но когда он следом за Моше вошел в кабинет дона, то с удивлением обнаружил, что тот находится в окружении трех своих людей: Анджело Барбы, Кармино Кримелло и перебежавшего в «семью» Габелотти Карло Бадалетто.

При их появлении, Этторе Габелотти наклонил голову, якобы в знак приветствия. Было заметно, что он провел бессонную ночь: под глазами висели большие, рельефные мешки.

Юдельман мгновенно ощутил смену настроения присутствовавших: три дня назад, в Нассау, во время встречи двух кланов, атмосфера была почти эйфоричной. Теперь в воздухе висели опасность и подозрение.

– Располагайтесь, – пригласил Габелотти.

Юдельман и Пиццу сели в кресла. Рядом с ними тут же стали: справа – Кримелло и Барба, слева – Карло Бадалетто.

Несколько секунд Этторе молча их рассматривал.

– Моше, я вызвал тебя, чтобы задать несколько вопросов относительно наших денег.

– Слушаю вас, – сказал Юдельман.

– После полученной от Дженцо телеграммы деньги должны были быть переведены из швейцарского банка уже на следующий день, в крайнем случае через день. Хочу сказать, что твое поведение встревожило меня. От такого друга, как ты, я ждал новостей по телефону. Не дождался! Молчит и Дженцо. Я разочарован. Итак, первый вопрос: переведены наши деньги, два миллиарда долларов, или нет?

– Еще нет, дон Габелотти.

– Могу я спросить почему?

– Даже если бы вы меня не вызвали, я сам приехал бы к вам обсудить эту тему.

– Зачем ты привел с собой Пиццу?

Моше не решился спросить у него, для чего он сам пригласил трех головорезов.

– Боялся, что одного тебя не примут? – съязвил Габелотти.

Юдельман ограничился вежливой улыбкой.

– Я могу и выйти, – бросил Пиццу, обводя всех взглядом.

– Не дергайся, – осадил его Габелотти. – У нас ты всегда желанный гость, Витторио. Разве мы не компаньоны? Или ты забыл?

И без всякого перехода обратился к Моше:

– Так, я слушаю тебя.

Моше весь подобрался, сплел пальцы рук на коленях и сказал:

– Произошла небольшая задержка.

– Почему? – отеческим тоном спросил Габелотти.

– Случилось несчастье… – Он увидел, как Габелотти обменялся мимолетным взглядом с Кримелло и Барбой. – Дон Дженцо погиб.

В комнате нависла звенящая от напряжения тишина.

– Это действительно большое несчастье, – сказал Габелотти. – Что с ним произошло?

– Несчастный случай… в Цюрихе. Его оторванную ногу нашли на обходной решетке электровоза.

– Его ногу?! – удивленно воскликнул Габелотти. – А где его тело?

– До сих пор еще не нашли… Его брат сейчас находится в Швейцарии.

– Каким образом он узнал об этом несчастье?

– Он узнал об этом здесь, в Нью-Йорке, через полицию…

– Ты хочешь сказать, что полиция опознала ногу Дженцо?

– Дон Дженцо приобретал обувь у Бьяски. Швейцарские фараоны переслали туфлю сюда, местным легавым. Бьяска подтвердил, что эту туфлю он сшил для Дженцо. А в Цюрихе Итало сам опознал ногу брата.

– Я очень сожалею, Моше, – сказал Этторе. – Мы все скорбим… Дон Дженцо был умным, уважаемым человеком. От своего имени и от всей «семьи» приношу тебе свои самые искренние соболезнования. Где состоятся похороны?

– Их не будет до тех пор, пока Итало не найдет тело.

– Если бы три дня назад мне сказали, что может случиться такое, я бы не поверил, – сказал Этторе. – В чем заключается действительная причина смерти дона Дженцо?

Юдельман был не настолько глуп, чтобы расслабиться под фальшиво сочувствующим взглядом Габелотти, и на миг задался вопросом: «Стоит ли рассказывать ему дальше?»

Но Габелотти уловил его замешательство и четко отсек путь к отступлению.

– Говори, Моше, говори… Здесь все свои. Смерть подстерегает каждого из нас, но мы должны избегать ее, если представляется такая возможность…

– Дон Этторе, сказать что-то определенное относительно этого момента очень сложно…

– Объясни, Моше…

– Несмотря на свои годы, Итало в первую очередь подумал не о расследовании причин смерти брата, а о наших общих интересах.

– Что ты имеешь в виду?

– Он посетил банк, в котором лежат наши деньги.

На лице Габелотти отразилось удивление и недоумение одновременно.

– Итало? Какое ему до этого дело? Разве я просил его лезть в мои личные дела?

– Нет, – перебил его Юдельман. – Нет, дон Этторе! Просто Итало решил оказать услугу, чтобы мы напрасно не теряли время.

– Извини, Моше, но я не совсем понимаю, о чем ты сейчас говоришь… Кто-то просил Итало об этой услуге? Если это так, то о какой услуге идет речь, Моше?

Несмотря на то что Витторио Пиццу чувствовал себя не совсем комфортно, он отметил, что разговор незаметно перешел в допрос, который начинает приобретать опасный оборот. Если бы Моше не заставил его оставить пистолет в машине, они попытались бы использовать шанс выбраться из этой мышеловки живыми.

Юдельман с трудом откашлялся.

– Смерть дона Дженцо очень взволновала Итало. Предполагаю, что он действовал под влиянием эмоций… Возможно, он поторопился довести дело брата до конца… ускорить процедуру перевода денег.

– И для этого он пошел в банк?

– Да, дон Этторе! Чтобы ускорить операцию…

– Не спросив у нас разрешения!

– Вероятно, он подумал, что…

– Что «что…»?

Юдельман с трудом проглотил набежавшую слюну.

– Так как Дженцо – мертв, он становится во главе «семьи»…

– Это кто же ввел тебе в уши его планы?

– Он сам мне сказал об этом после посещения банка.

– И кем же он представился в банке?

– Братом Дженцо Вольпоне.

– И этого оказалось достаточно, чтобы разблокировать счет?

– Нет, дон Этторе, ему отказали…

В комнате установилась тишина. Никому не предложив, дон Этторе налил себе полный стакан коньяка. Уставившись в пустоту, он долго вертел его в пальцах. Пиццу готов был поклясться, что слышит тиканье часов присутствующих. Габелотти залпом выпил стакан коньяка, вытер губы ладонью и посмотрел прямо в глаза Юдельману.

– Есть один момент, который меня беспокоит, – рассудительным тоном заговорил он. – Как мог Итало, который всегда был братом своего брата и ничего собой, кроме себя, не представлявший, позволить себе уравняться со мной? Горем это не объяснить…

– Дон Этторе, я хочу… Итало подозревает, что на дона Дженцо совершено покушение.

– Покушение? Ты это серьезно говоришь? Кто мог решиться отнять жизнь у такого уважаемого человека, которого окружали только друзья?

– Не знаю, – ответил Юдельман.

– Ты сам понимаешь, что это несерьезно! Но я тебе благодарен, что ты поделился со мной этой мыслью. Не забывай, что ты в ответе за союз наших «семей», но ты ни в коем разе не несешь ответа за импульсивные действия брата своего патрона. Кстати, ты знаешь, что я до сих пор не получил новостей от Мортимера О’Бройна?

– Нет, – упавшим голосом ответил Юдельман.

– Это очень неприятно, потому что мое доверенное лицо, как ты знаешь, в курсе номера счета. Ты не мог бы меня просветить по этому затруднительному моменту?

– Я? – удивился Юдельман.

– Или ты, или Итало…

– Откуда я могу знать?

– Да, ты прав, извини… Я просто задаю вопросы, понимаешь? Ты заявляешь, что дон Дженцо убит, что его брат берет инициативу на себя, а я замечаю, что исчез О’Бройн. Что ты об этом думаешь, Моше?

– Я думаю… я чувствую неприятный запах…

– А! Ты понял! Я разделяю твои ощущения.

Моше заерзал, не решаясь сказать слова, которые готовы были сорваться с его губ: сказать ли ему, что единственный человек, которому была на руку смерть дона Дженцо, – Мортимер О’Бройн?

– Моше, ты хочешь что-то еще сказать?

– Нет, нет…

Ах, как же ему хотелось выложить Габелотти свои подозрения! Ведь только О’Бройн мог помочь умереть Дзу Дженцо Вольпоне!

– Говори, Моше, говори… Ради спокойствия всех нас…

– Хорошо, – сказал он, съеживаясь под пронзительным взглядом Габелотти. – Принимая во внимание грандиозность операции, я спрашиваю себя, идет ли речь о случайности или…

– Или?

– Или почему из трех человек, знавших номер счета, один – умирает, а второй – исчезает…

Произнося последние слова, Юдельман опустил глаза и принялся внимательно рассматривать ногти. Габелотти энергично качнул головой.

– Моше, ты безоговорочно прав! Но скажи мне, Моше, окажись ты в моей шкуре, разве ты не волновался бы? Третий человек – это я! Надеюсь, что со мной ничего не случится.

Карло Бадалетто от удовольствия хихикнул. Этторе сделал вид, что не услышал.