Текст книги "Аут"

Автор книги: Пьер Рей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Послушай, Рената!

– Потом, папа, потом!

Она добежала до машины Ландо, проскользнула за руль «Бьюти гоуст Р9» и завела мотор. Ренату знобило. Она поискала кнопку опускания верха, не нашла и включила отопление.

Затем дала назад и резко взяла старт вдоль Цюрихбергштрассе. Сейчас она все расскажет Курту. Они просто ошиблись! И ничьей вины здесь нет! Он поймет…

Когда она на скорости сто двадцать километров в час выходила из поворота, в колонке рулевого управления раздался сухой треск и тут же заклинило руль. Она не успела даже испугаться, а только подумала: «Я опоздаю…» Потеряв управление, тяжелая машина рыскнула влево. Не выпуская из рук рулевого колеса, Рената резко нажала на педаль тормоза. Завизжали шины. Передние колеса задели скрытый травой откоса бордюр, и машина начала переворачиваться.

Ренату выбросило на шоссе, и, лежа на спине с широко открытыми глазами, она увидела, как, словно при замедленной съемке, на нее падает двухтонная «Р9»…

Фирме «Континентл мотокарз» предстояло зарегистрировать девятую аварию «Бьюти гоуст Р9», вызванную механическим дефектом, и пятую со смертельным исходом.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
АУТ

ГЛАВА 18

Избежать этого было невозможно: в конце рабочего дня, вытянувшись длинной цепочкой, белые и негры проходили через шмон. Прощупывался каждый шов. Если каким-то чудом что-то ускользало от внимания охранников, обмануть рентген никому не удавалось. Два специалиста просвечивали желудки, и ни один алмаз, проглоченный в шахте, дальше аппарата не выносился. Хулио приходилось слышать всякие истории… Говорили, что какому-то белому, немцу по национальности, удалось вынести много алмазов. Его фокус заключался в том, что он закатывал алмазы в жевательную резинку, а ее обертывал серебристой бумагой от шоколада. Все знали эту историю, но никто не знал этого немца. Попробуй докажи обратное!.. Но Хулио не из тех, кто способен на подобные хитрости. Дисциплина была строжайшей. Лагерь окружали несколько рядов колючей проволоки, через которую пропускался ток напряжением в 250 вольт. По утрам вдоль ограждения находили погибших диких животных. К полудню они разлагались от жары. К пяти часам вечера высыхали. К следующему утру от них не оставалось никакого следа: их сородичи доедали останки.

Охранники отличались высоким ростом, низкими лбами и полным отсутствием чувства юмора.

Раза два Хулио выезжал в город. Эти поездки оставили в его душе горький осадок.

Каким бы белокожим ты ни был, но в Ботсване португальца не считали за чистокровного белого. Это давали понять в барах, где долго не обслуживали и в конце концов говорили, что его место в шахте вместе с неграми. В лагерь он возвращался без всякого сожаления. Воздух здесь был чистый, а грузовичок раз в неделю исправно привозил проституток. Письма Мануэлы поддерживали его моральный дух.

– Что у тебя в руке? – спросил охранник.

– Письмо, – ответил Хулио.

– Покажи…

– Ты не умеешь читать.

– Дай!

Охранник скомкал лист бумаги в своей огромной пятерне и бросил его Хулио.

– Порядок, сваливай.

Единственным родным человеком на земле для Хулио была Мануэла. Его совершенно больная мать проводила остаток своих дней в приюте для престарелых. Хулио ежемесячно высылал деньги на ее содержание. В последний его приезд в Португалию, два года тому назад, она уже не узнавала его. Его радовало и успокаивало, что Мануэла волнуется за него. Письмо он получил утром. А сейчас мог уже рассказывать наизусть целые куски. «Я не знала, что новая работа настолько опасная. Оставь ее!» Последние слова были подчеркнуты двумя линиями. «Возвращайся, Хулио! – писала Мануэла. – Поживем еще года два в Цюрихе. Хозяйка подыщет тебе спокойную работу…»

В Швейцарии Хулио работал шофером по доставке заказов на дом. Но униформа и форменная фуражка действовали ему на нервы. В газете «Ля Сюисс» он прочел небольшое объявление, из которого следовало, что предлагается работа в Ботсване с зарплатой в четыреста долларов в неделю. А Мануэла еще писала: «Возвратимся в Альбуфьеру. Купим магазин, будем жить вдвоем…» Сколько же они мечтают о своем магазинчике! Если он отработает здесь еще год – дело в шляпе. Денег, сэкономленных им и Мануэлой, с лихвой хватит для первого взноса. Остальное возьмут в кредит…

Но прежде всего надо взять несколько дней отпуска и жениться на Мануэле до того, как у них родится ребенок. Осталось меньше пяти месяцев. К сожалению, по лагерю ходят слухи, что шахту закроют из-за плохой организации безопасности труда. Работать действительно становилось опасно.

За три месяца Хулио видел шесть трупов погибших негров.

Некоторые говорили, что хозяева «Вассенарз» никогда не пойдут на закрытие шахты. Наоборот, увеличат премиальные за риск.

Хулио подходил к своему бараку, когда раздался звук сирены и тут же послышался голос из динамиков, развешенных по территории лагеря.

– Срочный сбор у здания дирекции… Повторяю…

– Что им нужно? – спросил Гонзалес, его соотечественник.

– Пошли узнаем, – ответил Хулио.

Перед зданием, где они получали зарплату, толпились сотни черных и белых мужчин. На террасе появился главный начальник. Эрик Морталд. Он поднес ко рту рупор.

– У меня для вас есть три новости. Две – хорошие и одна – плохая. Начну с плохой. Шахта закрывается!

В мгновенно наступившей мертвой тишине эхом отозвалось в горах: закрывается… закрывается…

Для них это простое слово означало изменение в жизни: для европейцев – возвращение домой. Но для всех общим было одно – потеря работы.

– А теперь хорошая новость! Работы прекращаются, чтобы построить для вас более комфортабельный лагерь и обезопасить работу в шахте. По моей просьбе, и в ваших интересах, высшее руководство компании выделило для этих целей четыре миллиона долларов!

Морталд сделал паузу, давая время ощутить значение этой громадной суммы. Но для тех, кто его слушал, эта цифра была как пустой звук, она просто не укладывалась в их сознании. Что такое четыре миллиона долларов? Какой-нибудь святой или планета Марс?

– Эта сумма, – продолжал директор, – будет направлена на ваше благо.

– Какое благо, если мы сворачиваемся? – раздался чей-то крик, и охрана забегала в поисках недовольного.

– Именно так и будет! – выкрикнул Морталд своему неизвестному оппоненту. – Как только будут закончены работы по укреплению стволов шахты, мы возвращаемся… Все будут снова приняты на работу…

– Когда уходят, уже не возвращаются!

На этот раз охрана засекла крикуна и бросилась к нему, чтобы пощекотать бока электродубинкой.

– Стоп! – крикнул Морталд.

Охранники неохотно остановились.

– Поймите правильно, – продолжал Морталд, – компании было нелегко решиться на этот шаг. Через восемь месяцев шахта снова заработает. В качестве выходного пособия каждый из вас получит двухмесячную зарплату. Те, кто подаст нам письменное заявление о желании работать на шахте после ее открытия, по возвращении получат четыре месячных оклада.

Морталд откашлялся. Телекс, полученный сегодня утром, был кратким и исчерпывающим. Морталда взволновала забота Хомера Клоппе о рабочих. На его месте он…

В заключение он прокричал в рупор:

– Удачи всем!

– Дерьмо дело! – сказал Гонзалес. – Что ты собираешься делать?

Хулио неопределенно пожал плечами. Прежде всего надо предупредить Мануэлу о возвращении в Цюрих. Он достал из кармана ее письмо и еще раз прочел строчки: «Моя хозяйка подыщет тебе спокойную работу». Это было написано черным по белому. Хулио знал Ренату и то, что Мануэла ее обожает. Но вчера дочь банкира вышла замуж, и вряд ли у нее найдется время заняться его проблемами.

В барак Хулио возвратился в плохом настроении. Он достал из ящика стола ручку, лист бумаги и начал писать.

* * *

Доктор Мэллон осторожно взял Габелотти за запястье и посчитал пульс.

– Хорошо себя чувствуете?

– Нет, – прохрипел Габелотти.

Когда его взгляд случайно задерживался на иллюминаторе, он быстро закрывал глаза, чтобы остановить начинавшееся головокружение. Он упорно смотрел в лежавшую на коленях газету и не видел ни строчки. К тому же он никак не мог забыть ужасные слова командира корабля: «Мы летим на высоте одиннадцать тысяч метров!» Еще до взлета доктор Мэллон напичкал его транквилизаторами. От них разболелась голова, но страх не прошел. Вцепившись пальцами в подлокотник, Габелотти перебирал в памяти все авиакатастрофы за последние десять лет. «ДС-10» в Париже… двести трупов… Месяц назад в Санта-Крус… такой же «Боинг-747», как и этот… Еще в…

– Ричард…

– Да, дон Этторе.

– Что-то мне совсем не по себе. Дайте мне еще одну вашу чертову таблетку.

– Вы уже превысили дозу.

– Плевать!

– Как скажете.

Врач вызвал стюардессу и попросил принести стакан воды. Перед тем как направить свой талант на поддержание здоровья богатой клиентуры, он три года проработал в психиатрической клинике. Он приблизительно знал, что такое страх полета для человеческого сознания. Знал он и то, кем был Габелотти. И часто спрашивал себя, не является ли его неудержимая страсть к власти компенсацией полового бессилия. Но для этого надо было побеседовать с Габелотти, задать ему несколько вопросов… Правда, с таким же успехом на эту тему можно говорить с каменными идолами с острова Пасхи. И тем не менее Габелотти предложил ему одиннадцать тысяч долларов за сопровождение в полете. За такие деньги его клиенты в Нью-Йорке могут три дня обойтись без него.

– Вам лучше, дон Этторе?

Заботливость Кармино Кримелло выводила Габелотти из себя. Этим он еще больше давал ему прочувствовать свое недомогание.

– Убирайся, – не глядя на него и не разжимая зубы, прошипел Габелотти.

Дважды повторять не было необходимости…

Кримелло поднялся по винтовой лестнице в бар и налил себе целый стакан виски. Его проблема заключалась не в самолетах, а в машинах. Если за рулем сидел кто-то другой, он умирал от страха. Но больше всего он боялся умереть от пули.

– Если уж на то пошло, дон Этторе, глотайте сразу две, – сказал доктор Мэллон. – Может, попробуете уснуть?

– Я не хочу спать! Мне приснится, что я лечу в самолете, и я проснусь.

– Прекрасная шутка, – засмеялся доктор Мэллон. – Не волнуйтесь… Через три часа мы будем в Цюрихе.

– Я сдохну раньше.

Дон Этторе в десятый раз убедился, что бумажный мешочек, как и рекламные проспекты, по-прежнему находится в кармашке кресла.

Умереть – это еще куда ни шло, но блевать публично!..

* * *

Телефонный звонок оторвал Шилин от группы друзей, оживленно обсуждавших сказочный взлет Курта Хайнца. Как и все, она от души смеялась и продолжала смеяться даже тогда, когда незнакомый голос из трубки сказал, что Рената стала жертвой автомобильной катастрофы на шоссе Декомпозе. Положив трубку, она нетвердой походкой подошла к Хомеру и тихо сказала ему на ухо о постигшем их горе. Никому не сказав ни слова, они незаметно покинули своих гостей и, сходя с ума от ужаса, бросились к месту аварии.

Первый шок Хомер испытал, увидев лежавшую вверх колесами незнакомую «Бьюти гоуст Р9». Второй – когда увидел тело Ренаты… Затылок дочери был раздроблен, грудная клетка раздавлена.

Кошмар продолжался дома…

Несмотря на поздний час – четыре утра, большинство гостей, уже совершенно пьяных, продолжали веселиться… Одни горланили песни гренадеров, другие громко, с шутками перекликались, находясь в разных концах комнаты, третьи танцевали между столами, уставленными пустыми бутылками…

Входная дверь неожиданно распахнулась, и в проеме показалась рыдающая Шилин. За ней шли мужчины в черном, неся на носилках тело Ренаты, покрытое одеялом. Процессию замыкал Хомер. Он шел с отрешенным видом, плотно сжав губы. Все прошли в комнату, которая когда-то принадлежала молодой женщине. Едва за ними закрылась дверь, оцепеневшие гости стали на цыпочках покидать дом. Есть горе, которое невозможно разделить…

К восьми часам утра Рената была одета в свой последний путь. Шилин разбудила телефонным звонком директора фирмы погребальных обрядов, и он направил к ним четырех лучших специалистов. Рената лежала на своей девичьей кровати. Лицо ее было спокойным и таким же красивым, как в жизни. Мать попросила одеть ее в светло-розовое платье, которое предназначалось для церемонии бракосочетания. На каждом углу кровати стояли зажженные свечи. Раздавленные горем, держа друг друга за руки, Шилин и Хомер стояли на коленях и беззвучно рыдали.

* * *

Курт Хайнц появился в доме в восемь десять утра. Ни тесть, ни теща не посмотрели на него. Он опустился рядом с ними на колени и начал молиться.

Когда он возвращался из аэропорта, кипя от злости и негодования, его такси было остановлено полицейским заслоном. На обочине, колесами вверх, лежала машина с откидным верхом.

Курт ненавидел такие сцены.

– Поезжайте, – сказал он, отводя глаза.

Он промерз до последней косточки и не знал, что ему делать дальше. Теперь все зависело от Ренаты. Если она извинится и подробно объяснится, он готов возобновить диалог… Она испортила его свадьбу, одновременно были унижены его родители.

– Секунду! – попросил шофер. – О черт! Такая красивая девушка!

Курт машинально повернул голову. Сердце прыгнуло ему в горло. Он узнал голубой костюм Ренаты. Выскочил из машины, забыв о холоде, со странным ощущением вкуса ржавчины во рту. Через пять минут подъехали Клоппе.

– Эта машина – погибшей? – спросил у Хомера старший полицейский.

Тот горько покачал головой. Кто бы ни был владельцем «Р9», ответственность за случившееся ложится на его плечи. Почему Господь Бог посадил его собственную дочь в этот смертоносный аппарат, который у него не хватило смелости вовремя нейтрализовать?

– Имя жертвы – Рената Клоппе, правильно? – спросил полицейский.

– Нет, – сказал Курт, – Рената Хайнц.

Хомер молча повернулся к нему спиной. Курт заехал домой, чтобы сменить свой нелепый теперь велюровый наряд и плиссированное жабо. Он принял горячий душ, надел халат и надолго сел в кресло, пытаясь понять, как он стал вдовцом через пять минут после свадьбы.

Закончив молитву, он посмотрел на тестя. Клоппе держал за руку свою жену. Время от времени он поднимал глаза на лежавшую на кровати Ренату. Только сейчас Курт заметил на ней светло-розовое платье. Это потрясло его. Банкир принадлежал к другому, нежели он, миру. Однако в этот момент Клоппе не показался ему чужестранцем, а скорее братом, с которым его связывает общее горе. Ему захотелось дать это почувствовать Клоппе, и он тихо прошептал:

– Что мы сделали Господу, что он так жестоко нас наказал?

Не разжимая зубов, Хомер Клоппе едва слышно сказал:

– Оставьте нас в покое.

– Рената была моей женой, – возразил Курт.

– Она была моей дочерью, а не вашей женой. Вам больше нечего здесь делать. Уходите.

И снова рот Курта наполнился этим странным вкусом ржавчины.

* * *

Моше Юдельман только что выдержал бурю. Он стоял у окна и наблюдал, как в золотистом отсвете заката птички перепрыгивали с ветки на ветку.

Он уже забыл, когда в последний раз видел живое дерево… Обнаженный по пояс, с впечатляющей мускулатурой, животной силой, Итало Вольпоне ходил по комнате, растирая себя махровым полотенцем. Каждое его движение приводило в движение бугры мышц.

– Кто просил тебя приезжать? – в десятый раз повторил он. – Кто? Будешь отвечать?

– Никто.

– Ты делаешь глупость за глупостью! Ты позволил похитить мою жену и протянул руку похитителю! Ты, может, думаешь, что я спал и видел, как встречусь с Габелотти?

Юдельман резко отвернулся от созерцаемого пейзажа. Ему вдруг надоело выслушивать грубости Вольпоне.

– Прекрати обвинять других! Ты находишься здесь уже четыре дня! Где результат? У тебя есть номер счета? Нет! А чтобы прикончить двух американских ищеек, необязательно было лететь в Цюрих! Твои парни с тем же успехом могли бы это сделать в Нью-Йорке!

Итало вплотную подошел к нему. Он был бледен от душившей его злобы.

– Если тебе дорога твоя шкура, – прогрохотал он, – никогда больше не разговаривай со мной в таком тоне. Никогда!

Моше пожал плечами.

– Плевал я на свою шкуру. Я хочу спасти твою! Комиссьоне имеет на тебя зуб. Если она сунет свой нос в наше дело, загремим все…

– Тебе хочется, чтобы я сквозь пальцы посмотрел на убийство Дженцо. Тебе понравилось бы, если бы я проглотил наглую выходку Габелотти и сказал ему «спасибо»!

– Есть время делать дело, а есть – сводить счеты. Я любил Дженцо больше, чем ты! Или мы случайно проработали рядом семнадцать лет? Ты знаешь, почему он стал доном? Потому, что он всегда ждал своего часа, чтобы вернуть долг!

Итало мгновенно успокоился. Моше был прав. И эта его правота выводила его из себя.

– Ты – не боевик, Итало, а новый капо нашей «семьи». А капо в первую очередь использует свое серое вещество, а не хватается за пушку.

– Если ты такой умный, – язвительно сказал Итало, – посмотрим, что ты сумеешь сделать.

– Главное – выжить! Я только что прилетел и ничего не знаю, если не считать того, что наши деньги по-прежнему находятся в банке. Что ты сделал с этим банкиром?

– Так… припугнул… Небольшой скандал… Подослал в церковь, где он читал лекцию, чернокожую проститутку…

– Еще…

– Вырвал все зубы…

– Результат?

– Ноль! Он отправил меня пощипать травку.

– Неудачный ты выбрал прием… – мрачно обронил Моше. – Даже если бы ты ему оторвал яйца, он бы не раскололся. Ты думаешь, что воюешь с одним человеком? Ошибаешься! Ты поднял руку на всю Швейцарию! А этих сучьих банкиров еще никто не обламывал.

– И что из этого? – взревел Вольпоне.

Юдельман разочарованно вздохнул и снова повернулся к окну.

– Надо подождать прибытия дона Этторе, – сказал он.

Итало недовольно посмотрел на него.

– Что? Ты ждешь подсказки от этого борова?

– Нет. Я жду, что этот боров прольет слезу. До сегодняшнего дня шевелились одни мы… В случае неудачи ответ держать придется нам. Габелотти сделал бы перед Комиссьоне мину, что дал нам полную свободу, а мы запороли дело. Дав ему возможность посуетиться, мы уравняем шансы.

– Что большего, чем я, он может сделать?

– Боюсь, что ничего. Но сейчас это не так важно. Партию разыграют четверо: Итало Вольпоне, Габелотти, банкир… и фараоны. Первый кон, Малыш, ты проиграл. Второй предоставим Габелотти.

– А чем в это время буду заниматься я? Сидеть сложа руки и считать мух на стекле?

– Ты будешь ровно дышать и дашь ему попыхтеть. Посмотрим, когда он начнет задыхаться…

– А если у него ни черта не выйдет?

– Тогда, Итало, даю слово, я первый санкционирую военные действия против банкира…

* * *

Проплакав несколько часов, Мануэла решила, что оставаться у Клоппе она не сможет. Через два месяца ей исполнится столько же лет, сколько было Ренате.

Она положила руку на живот. Присутствие умершей в доме дало ей лучше почувствовать, насколько дорога ее жизнь, носительницы другой жизни. Все очень просто. Сейчас она отошлет телеграмму Хулио. Всего лишь одно слово: «Возвращайся!»

Она знала, что Хулио бросит все и приедет.

* * *

С самого утра Ландо терпел язвительные уколы Вольпоне. Прибытие в Цюрих Моше Юдельмана явно не принесло ему успокоения. Итало орал во всю глотку:

– И ты отпустил ее! У тебя не хватило мозгов задержать ее!

– Я сделал все, что смог…

– Не много, должно быть, ты ей сделал, – ухмыльнулся Вольпоне. – А я-то считал тебя чемпионом!

От усталости Ландо шатало. Проводив Ренату, он сел в такси и возвратился к себе. Измятая постель напомнила ему о его любовном труде, который ни к чему не привел: Рената не возвратится. От перенапряжения он долго не мог уснуть и провалился в сон только к шести утра. В семь его разбудил будильник. Через сорок минут он уже отчитывался перед Вольпоне.

Итало слушал его три минуты, затем обругал и засомневался, можно ли в будущем доверить ему какое-нибудь дело… Несправедливо обиженный, Ландо прошел на кухню, где уже хозяйничал Беллинцона. Неожиданно он почувствовал, что голоден. Он с остервенением стал делать бутерброды с маслом и салями. Пьетро открыл холодильник и достал бутылку пива. Ландо сел за большой инкрустированный стол и впился зубами в первый бутерброд. Но больше, чем прошедшая ночь, его беспокоили предыдущие события. Богородица уберегла его от гигантов, возложив весь позор на его товарища. Он спрашивал себя: как человек, оттраханный в задницу, находит в себе силы смотреть в глаза другим?

Беллинцона с ним не разговаривал, а если отвечал, то голову не поднимал. «Он тебя убьет», – сказал брат Инес.

– Эй, Пьетро, я сделал бутерброды и для тебя.

За спиной стояла мертвая тишина. Встревоженный Ландо обернулся, чтобы посмотреть, чем занимается Беллинцона. Волосы на голове у него зашевелились. Пьетро стоял в метре от него и задумчиво смотрел на его затылок. В правой руке он сжимал огромный нож-пилу. В течение нескончаемых пяти секунд они смотрели друг другу прямо в глаза. В горле у Ландо застрял кусок.

– Что ты так на меня смотришь! – пронзительно закричал Ландо.

Беллинцона молча отвел глаза и стал резать хлеб.

* * *

Когда Габелотти ступил на твердую землю, он чуть не упал на колени и не поцеловал ее, как это делают спасшиеся после кораблекрушения. Несмотря на огромное количество проглоченных транквилизаторов, Габелотти до самого приземления сохранял ясность ума и с ужасом смотрел на приближающуюся посадочную полосу. По его лицу градом скатывался пот, и он был уверен, что самолет разобьется.

– Ну вот, не так все и страшно, – сказал доктор Мэллон.

Габелотти бросил на него зверский взгляд, отстегнул ремень безопасности и оказался у люка раньше, чем подогнали трап. Кармино Кримелло стоял позади него, но из осторожности держал рот закрытым. По бледному лицу дона Этторе он понял, что полет оказался для него мучительным испытанием.

Пройдя паспортный контроль, они увидели ожидавшего их Бадалетто.

– Здравствуйте, дон Этторе. Все прибыли…

Следуя полученным инструкциям, Карло вместе с Томасом Мертой и Анджело Барбой улетели из Нью-Йорка в Милан. Фрэнки Сабатини и Симеон Ферро приземлились во Франции, в Лионе. И те и другие прибыли в Цюрих поездом.

В Швейцарии организационными вопросами занимался Лючиано Дзулино, контролировавший сеть проституции, принадлежавшую «семье» Габелотти в Южной Европе.

Когда Анджело Барба попросил его организовать пребывание дона в Цюрихе, Лючиано Дзулино с радостью ухватился за возможность показать себя.

– Я займусь всем и все сделаю! – заверил он.

Он никогда не видел Габелотти, но моментально выделил его из толпы сопровождающих лиц. Он схватил правую руку дона Этторе и поднес ее к губам.

– Целую вам руки!

Габелотти прекрасно обошелся бы без этого проявления уважения в общественном месте. Он выдернул руку и прошел мимо Лючиано, как мимо пустого места.

Два «мерседеса» черного цвета с тонированными стеклами ждали их перед зданием аэропорта. Шоферы, одетые в черное, подобострастно распахнули дверцы машин.

– Вы с нами, доктор? – спросил дон Этторе у Мэллона.

– Нет, доберусь на такси. У вас и без меня достаточно забот. Вы знаете, где можно меня найти?

– Знаю. За несколько часов до вылета я позвоню вам. Билет для вас возьмут.

– Всегда к вашим услугам.

Мэллон поклонился и затерялся в толпе. Дон Этторе, Лючиано Дзулино и Анджело Барба сели в первый «мерседес». Бадалетто, Кримелло, Мерта, Сабатини и Ферро – во второй.

Разрабатывая план прибытия в Европу, дон Этторе решил, что его люди должны прилететь небольшими группами и в разные города. Теперь ему стало ясно, что эта предосторожность бесполезна. Зачем прятаться? Он – уважаемый бизнесмен и путешествует со своей деловой командой.

– Я зарезервировал вам несколько апартаментов в отеле «Командор», дон Этторе.

– Хорошо. Цветы?

– В багажнике машины.

Лючиано Дзулино открыл рот, собираясь что-то сказать, но так и не решился.

– Далеко туда ехать? – спросил Габелотти.

– Пятнадцать минут, – ответил Дзулино.

Дон Этторе сидел, развалившись на сиденье из мягкой кожи, и смотрел на проносившийся мимо пейзаж.

– Если вы задержитесь здесь, – сказал Лючиано, – я мог бы снять для вас виллу.

– Спасибо, – ответил Габелотти, – этого не потребуется.

Остаток пути проехали в полном молчании. Дзулино решил, что дон относится к категории «молчунов».

«Мерседес» остановился.

– Приехали, дон Этторе, – сказал Дзулино.

В ста метрах от них остановился «фольксваген» кремового цвета. За рулем сидел Фолько Мори. Моше Юдельман, которому Габелотти сообщил номер рейса, поручил ему проследить за Габелотти и доложить. Он увидел, как Габелотти вышел из машины и сразу же попал в окружение семи человек, среди которых он узнал Кримелло и Барбу. Третьим был Томас Мерта, он командовал «солдатами», устраивавшими самые крупные дела «семьи». Остальные: Бадалетто, Сабатини и Ферро – пыль… Седьмого Фолько не знал. Неожиданная мысль поразила его своей смелостью: три-четыре гранаты – и от верхушки клана соперников останутся одни воспоминания.

Служащий морга через окно видел прибытие импозантного кортежа. Роскошные машины, как и сановный вид Габелотти, произвели на него впечатление.

– Сейчас я провожу вас… Что же касается цветов… Позволю себе заметить, что в нашем учреждении они не имеют никакого смысла.

Лючиано Дзулино знал об этом уже тогда, когда получил заказ на цветы: морг – не кладбище. Но из скромности не решился об этом сказать.

Служащий провел их в холодное помещение.

Габелотти властно кивнул Бадалетто.

До того как Бадалетто стал одним из «лейтенантов» Габелотти, он долгие годы состоял на службе у Дженцо. И если кто мог узнать эту посиневшую плоть, то только он. Он наклонился над металлическим ящиком и беспомощно пожал плечами.

Карло согласился на это опознание потому, что не хотел лишний раз злить своего падроне. Но смешно было даже предположить, что Дженцо Вольпоне показывал свои ноги ему, в то время простому «солдату»! Зачем, по какому поводу?

Постояв минуту с опущенной головой, Дон Этторе расписался в журнале посетителей, протянутом ему служащим морга.

– Наш несчастный родственник был очень уважаемым человеком. Думаю, что многие друзья приходят сюда отдать ему последние почести…

– Несколько человек приходили, – ответил служащий.

Габелотти кивнул и направился к выходу. В Цюрихе он узнал не более того, что знал в Нью-Йорке. Кроме утверждения Итало, ничто не доказывало, что нога принадлежит Дженцо. И где доказательства, что Дженцо мертв? Пока он летел в Швейцарию, оба Вольпоне, возможно, уже испарились в неизвестном направлении вместе с деньгами.