Текст книги "Аут"

Автор книги: Пьер Рей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Моше потребовались чудеса дипломатии, чтобы убедить его, что, когда речь заходит о распределении доходов, его интересы пересекаются с интересами Дженцо Вольпоне, а в выигрыше остаются оба. Но сегодня договор был подписан и давал ход самой фантастической финансовой операции, когда-либо реализованной международной мафией.

Габелотти, до сих пор не произнесший ни слова, почувствовав, что Юдельман смотрит на него, метнул в его сторону пронзительный взгляд и тут же смягчил его.

Моше улыбнулся и отвел глаза.

– Дайте мне телеграмму, – потребовал Габелотти.

Едва касаясь кончиков пальцев присутствующих, телеграмма перелетела на другой конец стола. Взяв ее в руку, Габелотти хохотнул и посмотрел в сторону младшего Вольпоне.

– Скажи, Малыш, твой брат не разорился, отправив этот текст?

Присутствующие оживились. Итало засмеялся вместе со всеми, когда понял, что никакого подтекста в крошечном замечании Этторе в его адрес нет. Следует сказать, что сообщение из Цюриха состояло из одного слова, составленного из трех букв: «АУТ». Эти три буквы подводили итог криминальной деятельности сидевших за столом переговоров.

Речь шла о двух миллиардах долларов!

* * *

Инес утверждала, что в детстве питалась только молоком и кровью. В ее племени мужчины достигали роста двух метров двадцати сантиметров, а женщины – метра девяноста. Когда мужчины выходили на поле брани против «нормальных» воинов, те казались просто карликами. Еще она говорила, что ее отец – король и у нее есть восемь братьев, один красивее другого. Во время церемонии посвящения в совершеннолетие они, доказывая свою неустрашимость, должны были наносить себе серьезные раны в области гениталии.

Ландо, которому ничто не было чуждо в сфере гениталий, слушал ее истории, открыв рот, не улавливая границы между вымыслом и правдой.

– Ты хочешь сказать, что твои братья затачивали свои палки бритвой?

Инес протянула руку и взяла мандарин из вазы, стоявшей на полу.

– Именно так…

– Надо быть сумасшедшим, – вздохнул Ландо. – Дикари, они и есть дикари!

Он искоса посмотрел на большое тело своей любовницы. Без обуви она была одинакового с ним роста, что позволяло ему заниматься с ней любовью стоя, без лишних ухищрений.

Он повернулся к ней и спросил:

– Какой у тебя рост?

– Сто восемьдесят пять.

– Странно… Ты не производишь впечатления жирафа…

– Все относительно, бедненький ты мой Ландо. В моей стране даже ты смотрелся бы недомерком.

Инес приехала из Бурунди, из города Бужумбура. Она часто показывала своим отполированным, покрытым красным лаком ногтем крошечную, как мушиное пятно, точку на карте между Кенией, Конго и Танзанией.

– Рядом с твоим городом протекает река, да? – спрашивал Ландо, тыкая пальцем в голубую ниточку, извивавшуюся по охристому тону карты. – Большая?

– Чуть больше ручейка… Сто метров в ширину и тысяча километров в длину. Совсем маленькая…

– Ты шутишь?

– Совсем нет.

Настоящее ее имя было Кибондо, принцесса Кибондо. Попробуй докажи, что это не так!

Она рассказала ему, что до приезда в Швейцарию работала ведущей фотомоделью в Риме и что итальянский фотохудожник дал ей это имя – Инес. Ее хорошо знали в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, где за фотосъемки ей платили сумасшедшие деньги. Ее тело было настолько совершенным, что она позволяла себе носить туфли на десятисантиметровом каблуке, ничуть при этом не уродуя свою фигуру. Не обратить на нее внимание было невозможно. Но никогда никакой иронии не было в глазах тех, кто пожирал ее взглядом. Лишь легкое восхищение, которое может вызвать вещь, прибывшая с другой планеты, и которую находят красивой, поразительно красивой, несмотря на то что она не укладывается в общепринятые эстетические рамки.

Ландо провел рукой по бесконечно длинному бедру цвета разогретой бронзы, гладкому, как камень, обработанный морскими волнами за тысячелетие, мускулистому, но мягкому, приятно обжигавшему ладонь. Ему льстило, что такое создание принадлежало ему… С тех пор как она стала заниматься проституцией, деньги и подарки посыпались на него, как из рога изобилия.

Она осторожно убрала его руку с бедра.

– Я опаздываю. В семь у меня свидание.

– Опять твой старикашка?

– Когда он стоит напротив меня, его очки находятся точно на уровне моей груди.

– А когда лежит?

– В кровати – все одинакового роста. Почти…

– Задержись, пусть немного понервничает.

– Нет, он очень пунктуален. А когда я работаю, никогда не опаздываю.

Она потянулась, как филин, изобразила похлопывание крыльями, улыбнулась… Вид широких ореолов цвета темной меди, окружавших твердые соски ее грудей, снова возбудил Ландо, и он не выдержал.

– Инес, только одну минутку… Ладно?

Она задумчиво посмотрела на него. Разве можно отказать такому красавчику!..

– Для белого ты неплох в кровати…

– Но черный все-таки лучше, да?

– Дело не в цвете, Ландо…

– В чем, в таком случае?

– В том, что находится у тебя в брюках.

Ландо напыжился. Он гордился интимной частью своего тела, которой пели дифирамбы сотни обессиленных и растерзанных женщин после его высококвалифицированных эротических заходов. Но реплики Инес выбивали у него из-под ног почву.

Она молчала, и он сам решил напроситься на комплимент.

– Тебе понравилось?

– Неплохо…

– Как это «неплохо»?.. – Он чувствовал себя утомленным и опустошенным, готовым проспать десять лет, чтобы восстановить силы.

Инес склонила к плечу изящную головку, украшенную огромными, умными, фантастически красивыми глазами, и негромко, одними губами сказала:

– Для белого – неплохо…

Ландо никак не мог понять, как принцесса Кибондо, дочь короля, может зарабатывать себе на жизнь, – с королевской небрежностью отдавая часть денег ему, – продавая свое великолепное тело каким-то толстосумам? Несмотря на свой богатейший опыт общения с женщинами, он, как маленький мальчик, не мог проникнуть в ее тайну.

Она села на край кровати и медленно натянула высокие сапоги. В клетке зацокал клювом один из ее попугаев.

– Ты сама купила этих воробьев?

– Подарили… Любишь птичек?

Орландо Баретто встал с кровати и с удовольствием потянулся своим мощным, без единой капли жира, телом.

– Обожаю…

Ландо подошел к позолоченной клетке, открыл дверцу и запустил внутрь два пальца. Попугайчики отпрыгнули в дальний угол. Он осторожно вытащил одного из клетки, и тот неожиданно клюнул его в палец. Он уложил птичку в ладонь и струей теплого воздуха изо рта распушил перышки вокруг головки, почти касаясь губами тельца птички. Затем с улыбкой посмотрел на Инес.

– Я без ума от всех животных, – сказал он и, без всякого перехода, одним щелчком зубов обезглавил попугая.

ГЛАВА 2

Хомер Клоппе вежливо встал навстречу посетителю и, не обратив внимания на протянутую для приветствия руку, ограничился легким кивком. Жестом руки он указал на кожаное кресло. Гость осторожно присел на самый краешек. На отполированной до зеркального блеска поверхности рабочего стола Хомера ничего не было: ни карандашей, ни папок с документами, ничего, кроме визитной карточки посетителя, на которой было отпечатано: «Андрэ Ловен. Управляющий».

Ловен прокашлялся и едва заметно улыбнулся. Ему было около шестидесяти, ужасно элегантный, с загорелым, обрамленным прядями седых волос лицом.

Хомер скрестил пухлые руки на столе и достаточно красноречиво посмотрел на часы.

– Выражаю вам глубокую благодарность за возможность принять меня, – заговорил Ловен. – Я должен был бы заранее условиться о времени встречи, но, к сожалению, в Цюрихе я проездом, а дело, которое привело меня к вам, настолько деликатное и безотлагательное, что я решился все-таки побеспокоить вас.

Он подтянул штанину с безукоризненной складкой, пригладил ладонью темный галстук и непринужденным жестом откинул волосы назад.

– Итак! – после некоторого молчания продолжил он. – У меня с собой есть некоторая сумма денег, которые я хотел бы поместить в ваш банк.

Он машинально коснулся рукой небольшого черного чемоданчика, стоявшего на ковре подле его ног, и, не выдержав взгляда пронзительных глаз, смотревших на него из-за толстых стекол очков в тонкой золотой оправе, вытащил из кармана пиджака шелковый носовой платок и устало провел им по внезапно вспотевшему лбу.

Смущенный молчанием Хомера, Ловен заерзал в кресле, закинул ногу на ногу и положил руку на чемоданчик, ошеломленный суровостью обстановки кабинета, которая не давала ни малейшего намека на его функциональную принадлежность. Совсем не таким он представлял себе «святая святых» – директорский кабинет одного из самых «молчаливых» и мощных банков Цюриха. Стены покрывали простые бежевые обои, на полу лежал самый заурядный синтетический ковер серого цвета…

Он тяжело вздохнул и сказал:

– Речь идет о восьми миллионах французских франков.

Клоппе даже не шелохнулся. Ловен торопливо добавил:

– Это составляет миллион семьсот тысяч долларов.

Банкир безразлично кивнул головой.

– Результат моей двадцатилетней работы. Вы понимаете?.. Если со мной что-нибудь случится… я не хотел бы, чтобы это превратилось в дым в качестве наследства…

Клоппе согласно кивнул. Ловена уже понесло…

– Сейчас я вам все объясню…

Клоппе сделал резкий останавливающий жест рукой, и его лицо напряглось.

– Вы – управляющий, мистер Ловен, не так ли?

– Совершенно верно! Если вы мне позволите…

Он извлек из кармана пиджака черное портмоне из крокодиловой кожи, раскрыл его и длинными нервными пальцами достал пачку документов, подтверждающих его личность.

– Я должен был бы начать с этого, – извиняющимся тоном проговорил он.

Клоппе взял из его рук ворох бумаг и внимательно просмотрел их.

– Ваш визит – большая честь для меня, мистер Ловен. Не могли бы вы объяснить мне причины, побудившие вас выбрать именно мой банк?

– Ваш банк?.. – пробормотал Ловен, ошеломленный недоверием к человеку, обладающему восемью миллионами.

Час тому назад, спустившись по трапу самолета, он ощущал себя хозяином вселенной. Как и было оговорено заранее, перевозчик ждал его в баре, на Вассервертштрассе. За доставку ценного груза из Лиона в Цюрих Ловен заплатил ему два процента от общей суммы, то есть сто шестьдесят тысяч франков. И вот теперь, когда его должны бы чествовать как победителя, развернуть перед ним красный ковер и с уважением принять деньги, его спрашивают, почему он выбрал «Трейд Цюрих бэнк»! Ему вдруг захотелось схватить чемодан и бежать от этого ледяного человека. Город забит банками, и в любом его встретят с распростертыми объятиями.

– О вас мне рассказали мои парижские друзья, – собрав нервы в кулак, вежливо ответил он.

Брови Клоппе взлетели вверх.

– Назовите кого-нибудь из них, мистер Ловен.

– Ломбар. Эдуар Ломбар.

– Да, я знаю мистера Ломбара. Хорошо, мистер Ловен, как вы думаете использовать ваш капитал? Хотите заморозить его, покупать валюту, играть на бирже?

– Пока никаких операций. Для начала я хотел бы положить деньги на срок… три месяца. Сколько это составит?

– Заморозить на три месяца? – Клоппе нажал на кнопку интерфона и спросил: – Гарнхайм, какой процент по вкладу французских франков сроком на три месяца? Да. Спасибо. – Повернувшись к Ловену, он сказал: – Девять и двадцать пять сотых процента.

На лице управляющего отразилось разочарование.

– Мало. Я надеялся на большее.

– А вы не хотели бы конвертировать ваши деньги в другую валюту?

– Например?

– Доллары, марки, швейцарские франки…

– В этом случае процент увеличивается?

– Нет, за исключением доллара, который в настоящий момент очень нестабильный, потому что все ждут публикации финансового годового баланса.

– Сколько даст марка?

– Четыре и пять десятых процента. Естественно, необходимо учитывать нестабильность франка в связи с другими факторами. Но лучше иметь минимальный процент на валюте, чей курс растет, чем повышенные дивиденды на валюте падающего курса.

– Как бы вы поступили на моем месте, мистер Клоппе?

– Я – не на вашем месте, мистер Ловен.

– Могу я получить номерной счет?

– Как вам будет угодно. Кто еще, кроме вас, будет знать шифр?

Ловен удивленно вскинул на него глаза. Клоппе добавил:

– Все мы ходим под Богом, мистер Ловен. Кому мне следует сообщить о вкладе в случае вашего… исчезновения?

– Кстати, об этом я собирался с вами поговорить. Я женат…

Клоппе достал из ящика стола чистый лист бумаги и приготовился записывать.

– Вероятно, это будет миссис Ловен?

– О нет, нет! – затараторил Ловен. – Только не она!

Лицо Клоппе едва заметно посуровело.

– В таком случае, кто же?

– Моя крестница.

– Фамилия?

– Лили. То есть Элиан… Элиан Гурией.

– Таким образом, законным преемником вы объявляете миссис Гурней?

– Мисс Гурней. Да, именно ее.

– Ее адрес?

– Париж, улица Гренель, 118…

– Округ?

– Кажется, седьмой… но я могу ошибаться…

– Профессия?

– Секретарь.

– Родилась?

– Двадцать седьмого декабря.

– Год?

У Ловена был такой вид, словно он бросался в омут.

– Тысяча девятьсот пятьдесят третий.

Клоппе бросил на него быстрый, осуждающий взгляд.

– Фирма, где она работает?

– Мисс Гурней – моя секретарша.

– А… Я хотел бы, мистер Ловен, чтобы вы немедленно открыли общий счет с вашей… крестницей.

– Общий?

– В таком случае мисс Гурней получит право пользоваться вашими деньгами, – терпеливо разъяснил Клоппе.

– Но если… если… – растерянно залепетал Ловен.

– Что «если», мистер Ловен?

– Если, например, мы поссоримся?.. Как избежать, чтобы она… Короче, вы же сами знаете женщин!

– Должен ли я понимать так, что мисс Гурней не пользуется вашим полным доверием?

– Не настолько, чтобы позволить ей запустить руку в восемь миллионов франков! – возмущенно воскликнул Ловен.

Хомер Клоппе резко встал.

– Тогда я не понимаю, каким образом я или мои компаньоны могут позволить ей взять самый мизерный кредит.

– Но, сэр… – смущенно начал Ловен.

– Спасибо, что вы обратились к нам, но быть вам полезными на таких условиях мы не сможем.

– Вы хотите сказать, что отказываетесь принять вклад в один миллион семьсот тысяч долларов?

– Всего доброго, мистер Ловен! Вы, вне всякого сомнения, найдете другое финансовое учреждение, которое с удовольствием примет ваши деньги.

В доказательство того, что разговор закончен, он одним движением разорвал лист, на котором вел запись.

Ловен вскочил с кресла, схватил чемоданчик, в последний раз бросил взгляд на Клоппе, но то, что он прочел в его глазах, отбило у него всякое желание возобновлять диалог. Он стряхнул с лацкана пиджака несуществующую пылинку и направился к двери.

Хомер дождался, когда за ним закрылась дверь, и, подойдя к окну, облокотился на подоконник. Ревнивая любовь старых красавцев к своим секретаршам была постоянной головной болью всех истинных банкиров. Как и большинство коллег-швейцарцев, Хомер Клоппе рассматривал свою профессию, которую ставил превыше всего, не как ремесло или призвание, а как священный сан, которому он и ему подобные были верными служителями. Деньги заслуживали высочайшего почтения, о них следует говорить в самых уважительных выражениях, приглушенным голосом, словно речь идет о Боге в божественном храме. Манипулировать ими, направлять, вкладывать, считать и пересчитывать – означало священнодействовать, и этим могли заниматься только их слуги с безупречной моралью. Священные врата никогда не открывались для подозрительных капиталов, несмотря на идиотское поверье во всем мире, что Швейцария – бездонная денежная клоака, всосавшая в себя все нечестно заработанные деньги в мире.

Вчера он должен был призвать все свое хладнокровие, чтобы не дрогнуть перед невероятной цифрой капитала, который доверил ему один из его клиентов, американец итальянского происхождения – Дженцо Вольпоне. Он снова, как будто это случилось два часа назад, пережил ту сцену.

– Чем могу быть вам полезен, мистер Вольпоне?

– Открыть мне номерной счет.

– Вы решили больше не пользоваться тем, что уже имеете в нашем банке?

– Нет.

– Прекрасно.

– Менее чем через час вы получите уведомление о переводе денег из Нассау.

– О какой сумме идет речь?

– О двух миллиардах долларов.

От неожиданности Хомер снял очки, которые секунду назад протер. Его профессия приучила его к спокойному восприятию бесконечного ряда цифр, но здесь… И этой суммой владел всего лишь один человек! Дженцо Вольпоне спокойным голосом добавил:

– Я хочу, чтобы деньги «работали» в течение срока их нахождения в банке.

– Естественно.

– Что вы можете предложить?

– Все зависит от срока…

– Какой процент в ситуации «со дня на другой»? Деньги будут находиться у вас двадцать четыре часа – минимум или сорок восемь часов – максимум.

– Шесть процентов.

– Семь!

– Но такса «со дня на другой» составляет шесть процентов!

– Меня это не интересует! Я хочу семь процентов!

– Хорошо. Ваши дальнейшие указания?

– Переведете все в Панаму, в «Кэмикл интер траст». Мы оба наделены одинаковыми полномочиями.

Только теперь Хомер Клоппе обратил внимание на сорокалетнего тщедушного спутника Дженцо Вольпоне. Вольпоне представил его как Мортимера О’Бройна, финансового консультанта, доверенное лицо его компаньона. Естественно, Клоппе не задал ни одного вопроса, чтобы выяснить личность таинственного «компаньона». Он и без того знал, каким огромным авторитетом пользуется человек по имени Мортимер О’Бройн среди заправил международного теневого бизнеса. Вот только не представлял, что у финансовой знаменитости такой невзрачный вид.

– Какой пароль вы выбрали, мистер Вольпоне?

– «Мамма».

– Записываю его. Господа, не могли бы вы дать образец вашей подписи… для «маммы», так бы я сказал.

– Зачем? – удивился Вольпоне. – Все указания мы сделаем по телефону.

– Рутинная формальность, – объяснил Клоппе, протягивая Вольпоне авторучку и чистый лист бумаги.

О’Бройн и Вольпоне написали образцы своих подписей.

Клоппе с облегчением вздохнул.

– Кто из вас даст указание о переводе денег? Мистер Вольпоне или мистер О’Бройн?

Вольпоне улыбнулся.

– Я! Но какая разница? Действует ведь «мамма»!

– Вы абсолютно правы! Мне осталось только подобрать вам комбинацию цифр.

– Не стоит себя утруждать. Я составил ее уже в Нассау.

– Я могу ее записать?

– 828384.

– Чудесно.

– Наши дивиденды вы переведете на отдельный счет, естественно.

– Разумеется.

– Сколько вы хотите за свою услугу?

– Сто двадцать пять тысячных процента от общей суммы.

– Солидно… Мне бы следовало стать банкиром!

– У каждой профессии есть свои преимущества и свои недостатки, мистер Вольпоне.

– Возможно, я позвоню вам завтра.

– Всегда к вашим услугам.

Когда все встали, Хомер добавил:

– Желаю вам приятного пребывания в Швейцарии.

– Я остаюсь здесь еще на двое суток, а вот О’Бройн должен немедленно вылететь в Соединенные Штаты.

После их ухода Клоппе позвонил Эжьену Шмеельблингу, руководителю одной из самых мощных тайных финансовых организаций в мире.

Обычное, ничем не привлекающее внимание здание находилось в Шаане, недалеко от Вадуза, в Лихтенштейне. Даже на двери главного входа не висело никакой таблички, указывающей на род занятий обитателей четырехэтажного особняка. Каждый день в семнадцать часов из его дверей выходили служащие с утомленными лицами и торопливо направлялись к паркингу. Единственной их специальностью была работа с деньгами. Именно здесь, в Шаане, находился «банк всех банков», который через сложную систему своих отделений в Нассау, Панаме, Люксембурге занимался «отмывкой» денег с большой для себя выгодой.

Клоппе мгновенно перевел деньги в Шаан, объяснив Шмеельблингу, что капитал в два миллиарда долларов будет находиться в его распоряжении на условиях «со дня на другой». Шмеельблинг запускал деньги в «работу» под процент, значительно превышающий тот, который он обещал швейцарскому банкиру.

Клоппе сделал устный подсчет: Вольпоне, настояв на семи процентах «мамма», вероятно, пребывал в тот момент в прекрасном расположении духа, получая 383 562 доллара в день. Два миллиарда долларов, переведенных Клоппе в Шаан уже под девять процентов, давали 493 150 долларов в день. Его чистая прибыль, таким образом, составляла 109 588 долларов, что было не такой уж мелочью на карманные расходы богатому банкиру. Означенный срок вклада прошел, а Вольпоне до сих пор не подал признаков жизни, что увеличило доход Клоппе еще на 109 588 долларов.

«Пусть они забудут о них еще на месяц!» – взывал он к неизвестному божеству. Он не мог прямо обратиться к Богу, когда дело касалось денег.

За его спиной резко стукнула дверь.

– Спорю, что ты сейчас думал о какой-то женщине!

Хомер вздрогнул, словно его застали на месте преступления.

– Могла бы постучать, перед тем как войти.

– Я передам твою просьбу маме.

Девушка обняла его и закружила по кабинету.

– Я только что сыграла в забавную игру!

– Расскажи… – подозрительно посмотрев на нее, сказал Хомер.

Сумасбродное поведение дочери приводило его в восторг, хотя иногда ее выкрутасы были небезопасны. Он с грустью отметил, что Рената имеет над ним полную власть и он не в силах противиться ее капризам. Возможно, это происходило потому, что она была полной противоположностью своей здравомыслящей матери. Возможно, потому, что у нее была тонкая фигура с длинными ногами – как при таком коротконогом отце она могла их иметь? – и фиолетовые глаза, которые приводили в смущение мужчин, когда ее лицо неожиданно делалось строгим, а во взгляде застывал недвусмысленный вопрос. И почему только из всех, кто за ней ухаживал, она выбрала человека не их круга? Отец Курта Хайнца, ее жениха, был кассиром в его банке. Безупречным, но все-таки кассиром, и уже в течение тридцати пяти лет.

Через неделю Хомер вынужден будет танцевать с Уттой Хайнц, не слишком представительной супругой Йозефа Хайнца. И свадьба дочери, представлявшаяся ранее ослепительным праздником, пройдет среди серых и неуклюжих родственников его зятя.

– Это дебильная и восхитительная игра! Она называется «небесная манна».

Между бровей банкира пролегла глубокая складка. Он машинально повторил:

– Небесная манна?..

– Во всем виноват Курт и его глупая теория, из которой следует, что деньги по своей сути – дерьмо, действуют разлагающе и тому подобная чепуха…

– Я не совсем понимаю…

– Мой будущий муж понимал еще меньше! Я села в самолет и пролетела над Чиавеной в самый разгар сельскохозяйственной ярмарки, сбросив на толпу крестьян пачки денег! Видел бы ты, что там началось!

Увидев трагическое выражение на его лице, она прыснула от смеха.

– Не делай такое лицо! Надо приучать Курта к роскоши! На кой черт нам нужны все эти деньги, если не уметь немного развлечься!

* * *

В своей жизни Пьетро Бьяска сожалел только об одном: его отец умер раньше, чем увидел триумф своего сына. Именно старому Джузеппе обязан Пьетро своим успехом. Старик заставлял его до изнеможения изучать линию обуви, как изучают тело любимой женщины. «Ты еще увидишь, – говорил он, – то, что сегодня наводит на тебя скуку, станет твоим богатством».

И он оказался прав! В сорок восемь лет Пьетро был богат, что значило немало, учитывая его голодное детство. Но он имел нечто большее, чем деньги, – он был знаменит и уважаем. Свои «произведения искусства» он продавал только тем, кого считал достойным быть его клиентом. Часто приглашаемый на премьеры, вернисажи, коктейли, он стал одним из самых известных персонажей высшего света. Поп-звезды называли его по имени, финансисты дружески похлопывали по плечу как равного себе, и не так уж редко актрисы, игравшие главные роли в голливудских фильмах, удовлетворяли желание иметь его обувь, расплачиваясь своим телом…

Секрет его успеха заключался в том, что к ноге он относился с таким же уважением, как к руке. В мастерских Бьяски тачали не обувь, а шили «перчатки» для ног из кусочков мягчайшей и самой дорогой кожи. Его магазин на Седьмой авеню превратился в подобие частного клуба, членам которого и в голову не приходило обсуждать фантастические цены, которые, кстати, Пьетро никогда сам не устанавливал. Когда клиент, смущаясь, спрашивал о цене, Пьетро вел разговор так, что слово «деньги» никогда не произносилось. С ослепительной улыбкой он заявлял, что подумает… как только выдастся свободная минутка… Забавно, но то, что он никогда прямо не требовал деньги, приносило ему всегда невероятные суммы. Так, например, одна из кинозвезд, умершая от передозировки наркотиков, не успела рассчитаться с Пьетро. Каким-то образом об этом узнал ее отец и сказал, что никто не должен уходить из жизни с грузом долга на душе. Как только были улажены наследственные формальности, Пьетро «унаследовал» два подлинника Ренуара, которые теперь висели на стене примерочного салона, прямо над баром, где знаменитых заказчиков угощали деликатесами, включая черную икру и коллекционное шампанское. Обычно цены на обувь колебались от пятисот до тысячи долларов, в зависимости от фантазии клиента.

«Я – единственный сапожник в Соединенных Штатах, обладающий настоящим Ренуаром!» – не уставал шутить он.

Пьетро Бьяска вошел в учебную мастерскую. Молодой подмастерье, итальянец, тренировался снимать мерку с ноги своего товарища. Пьетро подошел ближе, вдыхая пьянящий запах кожи, наполнявший комнату, где десяток мужчин сосредоточенно занимались своим делом. Тоном оракула он произнес:

– Не забывай, что линия зависит от формы ступни и ее объема! – Он пошел вдоль стеллажей, на которых стояли муляжи ступней клиентов, сделавших более двух заказов. Он обернулся к подмастерью: – Ты видишь эти ступни? Они говорят мне больше, чем лица их владельцев. Даже с закрытыми глазами, только прикоснувшись к ним, я могу сказать, кому они принадлежат.

В мастерскую вошла высокая светловолосая девушка в великолепно сшитом платье.

– Синьор Бьяска… (В рабочее время Пьетро требовал от своих работников обращаться к нему «синьор».)

Он вопросительно вздернул подбородок.

– Вас спрашивают два господина.

Пьетро вышел в торговый зал. Он моментально определил, что перед ним полицейские, несмотря на то что у одного из них было вполне благородное лицо.

– Господа?..

– Мистер Бьяска, – сказал «благородный», – я хотел бы задать вам один вопрос.

– Если я только смогу вам чем-то помочь, – ответил Пьетро, бросив мимолетный взгляд на документ, который в это время ему ненавязчиво предъявлял второй мужчина.

– Можете ли вы по туфле, сделанной вами, определить ее владельца?

– Если она действительно вышла из этих стен – без труда.

Полицейский развернул пакет, который все это время держал в руках, и спросил:

– Она ваша?

Бьяска даже не взял ее в руки.

– Она принадлежит моему другу, – он сделал нажим на слово «моему», – Дженцо Вольпоне.

Полицейские посмотрели друг на друга так, словно их одновременно ударило током.

– Чью фамилию вы назвали, мистер Бьяска?

– Вольпоне. Дженцо Вольпоне! – уверенно повторил Пьетро, прекрасно понимая, что это магическое имя мгновенно вырыло между ним и этими посетителями бездонную пропасть.

– Вы уверены в этом, мистер Бьяска?

– Я шью обувь для своего друга Вольпоне уже десять лет, – сказал Бьяска. – Эти туфли он приобрел у меня менее трех лет назад.

– Скажите, мистер Бьяска…

– Я запатентовал способ, который позволяет моему клиенту получить каблук в девять сантиметров высотой, но внешне он не превышает четырех… Кстати, если вы желаете, можете взглянуть на его ступни…

– Его ступни?!

– Муляж… В моей коллекции есть тысяча триста пятьдесят шесть пар ступней.

– А муляжей промежностей у вас нет? – иронично спросил второй.

– Вы абсолютно уверены, что… – заговорил «благородный».

– Пусть мне отрубят голову! – не дал ему договорить Пьетро. – А для чего вам это?

– Большое спасибо, мистер Бьяска. Мы заглянем к вам… через час. – И они заторопились к выходу.

Что бы это могло значить? И как туфля великого Дженцо Вольпоне оказалась в руках полиции? Вдруг Пьетро вздрогнул и быстро направился к своему кабинету. Плотно закрыв за собой дверь, бросился к телефону.

* * *

Как только минутная стрелка накрыла цифру семь, Хомер Клоппе нажал указательным пальцем на кнопку электронного прибора, находившегося у него в кармане. Дверь служебного входа автоматически открылась. Именно через эту дверь каждое утро ровно в восемь тридцать входили служащие «Трейд Цюрих бэнк». За всю историю Швейцарии в Конфедерации не был ограблен ни один банк. Дело в том, что ворам негде спрятаться. И как им удалось бы выехать за пределы страны, опустоши они сейфы какого-нибудь банка? Практически сделать это невозможно! И тем не менее отсутствие такого прецедента не мешало финансовым учреждениям охранять свое золото, секреты и наличность с помощью самых изощренных технических средств.

В Берне, Лозанне, Женеве, Цюрихе фирмы, специализирующиеся на обеспечении безопасности банков, процветали. Специалисты фирм в действии демонстрировали самые невероятные запорные устройства, предварительно прошедшие испытания в лабораторных условиях. Несмотря на то что усовершенствования зачастую были незначительными, старое безжалостно выбрасывалось на свалку и приобреталось новое, сколько бы оно ни стоило.

Инес задержалась на какое-то мгновение в дверном проеме. Одетая в норковое манто, доходившее ей до щиколоток, из-под которого виднелись лишь носки темно-коричневых сапог, она была великолепна.

Ослепленный этим черным солнцем, Хомер Клоппе поднял голову, но, наткнувшись на холодный взгляд Инес, поспешно отступил в сторону, позволяя ей войти. Он снова нажал на кнопку дистанционного электронного «ключа», и дверь бесшумно закрылась. Одновременно были заблокированы все выходы. Он засеменил за ней по коридору, не зная, чему отдать предпочтение: ее фантастически гибкой фигуре, посадке головы или этой длинной шее, растущей из плеч, как стебель цветка…

Они прошли через центральный холл и по лестнице спустились в подвал. Следуя за Инес, Клоппе едва сдерживал себя, чтобы не дотронуться до нее. Если бы он был более решительным, он попросил бы ее поднять полы манто, задрать юбку, чтобы видеть перед собой ее подрагивающий обнаженный зад.

Наконец они остановились перед последней дверью. Электронное устройство прыгало в дрожавших руках Хомера, когда он набирал кодовое слово из пяти букв, которое позволяло войти в помещение, где стояли сейфы, и одновременно отключало всю сигнализацию.

Они вошли в комнату-сейф – прямоугольной формы хранилище размером восемь на десять метров. Потолок, стены были из толстой стали, способной выдержать даже атомный взрыв. Аромат духов Инес, казалось, наполнил эту комнату, хранившую холодный, мертвый металл, человеческим теплом.

– Постели постель! – приказала она.

Хомер Клоппе извлек из кармана два металлических ключа и вставил их в замочные скважины его личного сейфа под номером 829. Застыв, как статуя, Инес наблюдала за его действиями, чувствуя, как в ней поднимается теплая волна возбуждения.

– Доллары?.. – пробормотал банкир.