Текст книги "Цицерон"

Автор книги: Пьер Грималь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 42 страниц)

Но не один Цезарь повинен в нарушении справедливости и права. Все, кто потворствовал его замыслу, кто по той или иной причине уклонялся от борьбы за гражданскую общину, не менее виновны. Цицерон, конечно, имеет в виду сенаторов, которые не решаются противостать Антонию и оправдывают свою бездеятельность обилием трудов или преданностью ученым занятиям – Варрон, например, заперся у себя на вилле, погруженный в заботы о птичнике. Может быть, речь идет и об Аттике, Гае Матии, вообще об эпикурейцах? Скорее всего нет: тот же Аттик внимательно следил за всем, что происходило в государстве, и не скупился на вполне практические советы. Вернее, имеются в виду другие люди из окружения Цицерона – те, что упорно держались в стороне от политики и отказывали старому оратору в помощи в борьбе за восстановление республики.

Страницы, посвященные справедливости и праву, полны примеров ив недавнего прошлого, подчас острозлободневных и в большинстве связанных с обстоятельствами, породившими гражданскую войну. Цицерон говорит о ней, исходя из традиционного для римлян понимания войны, согласно которому она требовала неуклонного соблюдения определенных норм справедливости и права даже но отношению к врагу. Вообще важно подчеркнуть, что, как бы ни были разнообразны источники, используемые Цицероном в его трудах, в основе его мысли всегда лежали традиция и духовное наследие Рима.

В первой книге трактата, таким образом, были рассмотрены источники «благопристойного»; вторая книга обращается к проблеме «полезного», где охарактеризованным ранее подлинным нравственным ценностям противопоставляется мораль, основанная на личном интересе; третья книга содержит доказательство того, что благо и польза в конечном счете не противоречат друг другу. Справедливость и закон ясно ассоциировались с республикой, несправедливость и беззаконие – с тиранией. Накануне последней битвы между ними Цицерон определяет и свои личные «обязанности», объясняет и оправдывает свои действия.

Теперь становится ясным, какое место занимает трактат «Об обязанностях» среди философских трудов Цицерона. Ограничиваться изложением общих принципов нравственного существования и изложением классических теорий, эти принципы подтверждающих (как в диалоге «О пределах добра и зла», или, в несколько меньшей степени, в «Тускуланских беседах»), больше нельзя. Настало время действовать, но действие для Цицерона неотделимо от мысли. На протяжении всей жизни Цицерон отстаивает это положение, основывая его на принципе in utramque partem – «с одной стороны – с другой стороны». Несколько лет тому назад он рассматривал в письмах к Аттику всевозможные варианты выбора, перед которым ставила каждого гражданская война. Теперь он анализирует, в сущности, сходную ситуацию, лишь расширяя и возвышая ее до философского уровня. Трактат посвящен Марку – все философские сочинения сороковых годов Цицерон обращал к молодым, к тем, кто будет воссоздавать республику. Кроме того, посвящение сыну вызывало в памяти Катона Цензория. И все-таки главным адресатом книги был сам Цицерон. Он стремился привести в порядок свои мысли, быть может, как-то подбодрить себя, ибо готовился совершить непоправимое – как пишет он сам в конце второй Филиппики (хоть и с несколько излишним пафосом, но совершенно искренне), отдать жизнь за свободу.

В союзе сил, необходимых для борьбы с Антонием и для восстановления республики, не хватало одного звена. В те дни, когда Цицерон оканчивал «Об обязанностях», ему показалось, что недостающее звено найдено. В ноябрьские календы он получил письмо от Октавиана. Юноша сообщал, что раздал ветеранам, поселенным в Казилине и в Калатии в Кампании, по пятьсот денариев каждому, и они обещали ему поддержку; теперь он собирается объехать другие колонии ветеранов и набрать войско, способное противостоять армии Антония. Октавиан прямо выразил желание видеть Цицерона в числе своих союзников. Цицерон уклоняется от прямого ответа. Октавиан посылает еще и еще письма, всякий раз подыскивая новые и вполне убедительные доводы. Он вернется в Рим и отдаст себя в распоряжение сената. В конце концов Цицерон отвечает, что, возможно, тоже поедет в столицу, так как не хочет, чтобы столь важное решение, как вступление в открытый конфликт с Антонием, сенат принял без него. Однако прошло еще несколько дней, а он все не решался рискнуть и возвратиться в Рим. 4 ноября он еще в Путеолах; из писем, которые он каждый день получает от Октавиана, явствует, что тот действует с неослабевающим пылом. Сумеет ли это г мальчик, все время спрашивает себя Цицерон, справиться с труднейшей задачей, перед которой пришлось отступить Бруту и Кассию? Правда, имя его неотразимо. После посмертного усыновления Цезарем он теперь официально зовется Гай Юлий Цезарь Октавиан; популярность приемного отца перешла на сына, и муниципии, через которые пролегает путь Октавиана, встречают его с восторгом, не только в Кампании, но и в Сампии. Подобные вести, казалось бы, побуждают спокойно ехать в Рим, но Цицерон вновь и вновь задается вопросом: соберется ли сенат по зову Октавиана, а если и соберется, решатся ли сенаторы с должной энергией выступить против Антония? К тому же Антоний ведь может и победить и тогда, конечно, даст волю своей мстительности.

Марций Филипп, тесть Октавиана, и Клавдий Марцелл, ставший после женитьбы Октавиана на Октавии его шурином, оказывают на Цицерона непрестанное давление, они требуют, чтобы оратор поставил на службу их делу свое имя и влияние; Цицерон не видит возможности отказать им. Была и другая причина, по которой он вступил в этот союз, во всяком случае, если верить рассказу Плутарха. Однажды, как передавали, Цицерону приснился странный сон: Юпитер собрал в храме на Капитолии всех сыновей сенаторов, обещая назвать того, кому в будущем будет принадлежать власть над городом. Мальчики, облаченные в детские тоги-претексты, собрались и стали ждать. Внезапно двери храма распахнулись, и подростки по одному начали проходить перед статуей бога, сохранявшей полную неподвижность. Когда же приблизился Октавиан, бог простер руку, и все услышали голос: «Римляне, гражданские войны придут к концу, когда этот юноша станет вашим вождем». Никогда ранее Цицерон не видел Октавиана, но несколькими днями позже встретил его на Марсовом поле и сразу узнал. История эта сохранилась во многих вариантах, но во всех говорится, что Цицерону во сне открылась будущая судьба Октавиана.

Позже подобные рассказы вплелись в «венок славы» Августа, но показательно, что во всех действует Цицерон в образе Предтечи, святого Иоанна Крестителя, возвещающего приход Мессии, которого ожидает Рим. Далеко не впервые посещали Цицерона пророческие сны. Он рассказал об этом сам. На этот раз, разумеется, невозможно выяснить, было ли все так, как пишет Плутарх. Никогда не удостоверимся мы также, действительно ли, узнав в толпе юношу из своего сна, Цицерон принял решение стать на сторону Октавиана и забыть обо всем, что говорило против подобного решения: о разрушительном наследии Цезаря (в одном из писем Цицерон признает, что этот аргумент в его глазах особенно весом), о том, что новый Цезарь уже успел возвести статую своему приемному отцу. Но можно ли ставить ему это в вину? Ведь в конце концов сын всего лишь воздал дань уважения к памяти покойного. Как всегда, в уме Цицерона возникают два ряда доводов, одни за, другие против. Нерешительность? Бесхарактерность? Скорее интеллектуальная честность, верность методу мышления, унаследованному от учителей. Ставка была столь велика, а основания для выбора столь неопределенны, что всякое однозначное решение виделось неосмотрительным. Однако вскоре выбор был сделан, и Цицерон начал действовать.

Началось с того, что он позволил себя убедить, будто Октавиан твердо встал на сторону республики. Цицерон в Арпине все еще предавался колебаниям, а юный Цезарь уже появился в Риме и произнес речь на сходке, созванной по ауспициям народного трнбуна Тиберия Каннуция. В своей речи он прямо выступил против Антония, обвинил его в разных злодействах к, в частности, в том, что он лишил граждан свободы. Народ разразился рукоплесканиями. Текст речи Октавиан отправил Цицерону, и тот полностью его одобрил. Цицерон не внял советам Аттика, который убеждал друга оставаться в безопасности в Арпине и повременить хотя бы до вступления в должность новых консулов, а отправился в столицу и 9 декабря въехал в Рим.

Тем временем в тех легионах, на которые Антоний твердо рассчитывал, начались бунты, и, чтобы справиться с ними, он отбыл из Рима. Отправился к своему войску и Октавиан, ибо знал, как нелегко иметь дело с ветеранами, которым все время надо выплачивать все новые и все большие суммы. Дальнейший ход событий зависел в первую очередь от того, какую позицию займут наместники обеих Галлий – Мунаций Планк в Галлии Косматой и Децим Брут, один из убийц Цезаря, в Цизальпинской Галлии. Антоний еще раньше добился позволения сената обменять свою провинцию Македонию на провинцию Децима Брута и теперь ожидал возможности в ней укрепиться. Как поведет себя прежний наместник? Ведь он назначен вполне легально, но полномочия его истекают в последний день года. Цицерон очень этим обеспокоен. Он пишет Дециму Бруту несколько писем подряд, и тот наконец решает не трогаться с места. Пишет Цицерон и Мунацию Планку, убеждая его встать на сторону сената и оказать сопротивление Антонию.

Заседание сената было назначено на 20 декабря. В порядке дня значилось только утверждение мер безопасности, которые следовало принять 1 января в связи с вступлением в должность новых консулов, Гирция и Пансы. Сначала Цицерон не хотел являться на заседание, но в этот день был обнародован эдикт Децима Брута, где объявлялось, что он сохраняет магистратуру за собой, а провинцию свою отдает в распоряжение сената и римского народа. Это означало признание распоряжений Антония незаконными и возвращение res publics, но крайней мере в этих конкретных обстоятельствах, под власть тех, кто по закону должен был ею руководить. Узнав об эдикте, Цицерон поспешил в курию. Когда весть дошла до других сенаторов, они устремились туда же, так что сенат оказался почти в полном сборе и тем самым получал возможность принимать самые ответственные решения. После утверждения порядка дня Цицерон произнес речь об общем политическом положении – так называемую третью Филиппику. В ней он снова обрушился на Антония, повторил обвинения, содержавшиеся во второй Филиппике, и присовокупил похвальное слово тем, кто противостоял тирану, то есть в первую очередь Октавиану и легионам, перешедшим на его сторону, ранее входившим в армию Антония. Цицерон силится возбудить в слушателях ненависть к царскому имени: Антоний – хуже Тарквиния Гордого, он презрел ауспиции, подделал результаты выборов, уничтожил гарантии свободы граждан.

Он заслуживает того, чтобы его объявить «врагом римского народа», то есть поставить вне закона, как в свое время Катилину.

По замыслу Цицерона речь должна была знаменовать начало открытой борьбы против Антония, подобно тому, как речь 8 ноября 63 года, первая Катилинария, объявляла начало открытой борьбы против Катилины. Как и в 63 году, Цицерон обратился к народу и повторил основные положения своей сенатской речи. Второй Катилинарии соответствует четвертая Филиппика, произнесенная вечером того же дня, 20 декабря, на сходке, которую созвал специально для Цицерона преданный ему народный трибун Марк Сервилий. Весть о том, что на сходке выступит старый консулярий, разнеслась по городу. Собралась изрядная толпа. Впервые за долгое время забрезжила надежда на восстановление свободы, сказал Цицерон. Сенат, правда, еще не полностью волен в своих решениях, не располагает былой auctoritas, но чувства сенаторов нам ясны: юридически Антоний еще не враг римского народа, но он враг его по делам своим. Цицерон строит речь на тех же интонациях, что звучали в Катилинариях: он стремится возбудить ненависть к Антонию, разжечь ярость против «разбойника», запятнавшего себя кровью сограждан (имеются в виду мятежные солдаты, которых Антоний приказал казнить). Он говорит о силах, противостоящих консулу (ему еще десять дней будут принадлежать фасцы): прежде всего сенат, твердо решивший положить предел бесчинствам Антония, затем армия Децима Брута, она держит в подчинении Цизальпинскую Галлию, то есть весь север Италии от Апеннин до Альп; и наконец, войско юного Цезаря, растущее день ото дня благодаря перебежчикам. Оратор искусно играет па чувствах толпы, он знает – люди боятся Антония, он ведь все-таки может и победить, но они гордятся именем римлян и помнят о былой славе этого имени; наконец, у каждого гражданина особое чувство вызывает слово «свобода» – Цицерон не случайно приберег его для завершения речи.

Цицерон, естественно, поспешил рассказать обо всем в письме Дециму Бруту; он рассчитывал утвердить наместника в намерении выступить против Антония. Но Антоний понял, что после двух речей Цицерона остается только одно – поставить сенат перед свершившимся фактом. Он напал на Децима Брута и обложил Мутину, город на Эмилиевой дороге; город имел важное стратегическое значение – через него шел путь из Цизальпинской Галлии в Этрурию. Узнав об этом, Октавиан вывел свои войска из Альбы Фуценс (стратегически важного пункта неподалеку от нынешнего Авеццано на водоразделе между Адриатическим и Тирренским склонами Апеннин) и двинулся к границам Цизальпинской Галлии. Гражданская война возобновилась не в последнюю очередь потому, что Цицерон отказался наконец от выжидательной позиции.

1 января сенат собрался при новых консулах, двух цезарианцах – Гирции и Пансе. Заседание состоялось в священном центре римской власти, в храме Юпитера на Капитолии. Выбор места подчеркивал важность и торжественность происходящего. Панса произнес довольно резкую речь; перешли к опросу сенаторов; первое слово получил Квинт Фуфий Кален, тесть Антония. Кален был в прошлом легатом Цезаря, во время гражданской войны сражался под его началом в Галлии и в Италии. Он стоял за сохранение мира. Другу и соратнику Антония мысль объявить его врагом римского народа была, конечно, отвратительна. Рассказывая об этом заседании, Дион Кассий приводит две длинные речи, одну из которых приписывает Цицерону. На самом деле это всего лишь компиляция из отрывков его Филиппик. Вторую речь Дион Кассий приписывает Калену, по она также является фикцией. Бесспорно лишь существование в сенате определенного сопротивления линии Цицерона. Кален выступил глашатаем враждебных Цицерону сил. Затем очередь дошла до Цицерона. Он произнес пятую Филиппику, без труда опроверг доводы Калена и предложил ряд мер. Прежде всего, по мнению Цицерона, следовало принять senatus consultus ultimus, предоставлявший консулам чрезвычайные полномочия и фактически объявлявший гражданскую общину Рима в состоянии войны с Антонием. Кроме того, он предложил воздать почести всем, кто выступил против Антония: Дециму Бруту (будучи направлен сенатом в Испанию, он заключил там мир с Секстом Помпеем), Октавиану – для него Цицерон потребовал места в сенате в ранге претория, права добиваться любых магистратур не ожидая достижения законного возраста, и пропретуры которая давала право на военное командование; тем самым Цицерон ратовал за легализацию положения Октавиана, ведь юноша, в сущности, стал во главе войска без всякого на то законного права. Еще Цицерон считал необходимым признать законным дезертирство солдат из армии Антония. Казалось, сенаторы поддержат предложения Цицерона. Но заседание кончилось, а голосование так и не провели. На следующий день заседание возобновилось в храме Согласия. Выбор места и на сей раз не был случаен – именно здесь Цицерон произнес некогда свою четвертую Катилинарию, и сенаторы приняли тогда решение о казни заговорщиков. Сенат продолжил прения. Предложение о воздании почестей юному Цезарю было принято. Но когда речь зашла о мерах против Антония, народный трибун Сальвий наложил вето, он потребовал предоставить ночь на размышление. В тот же вечер жена Антония Фульвия с маленьким сыном Антонием или, как его называли, Антиллом (в Мартовские иды они были захвачены как заложники окопавшимися на Капитолии убийцами Цезаря), а вместе с ними Юлия, дочь Луция Цезаря, погибшего в проскрипциях времен Суллы и Мария, посетили самых влиятельных сенаторов и умолили не утверждать решений, направленных против Антония, не выслушав его предварительно.

На следующий день, 3 января, вновь состоялось заседание сената. Как отнесутся сенаторы к Антонию? Накануне еще казалось, будто большинство склоняется к предложению Цицерона. Но положение изменилось. Луций Пизон, который 1 августа первым выступил против Антония, переменил позицию: он счел неприличным объявлять врагом римского народа и преступником человека, который еще три дня назад был консулом Рима. Кален поддержал Пизона. Пизон внес предложение, которое могло бы придать всему делу мирный оборот: предоставить Антонию в управление Косматую Галлию, и пусть время утишит страсти. Окончательное решение сенат принял только на другой день: направить к Антонию депутацию из трех членов со следующими требованиями: прекратить осаду Мутины, сохранить за Децпмом Брутом Цизальпинскую провинцию, отвести армии Антония за Рубикон без права подходить к Риму ближе чем на двести миль. В случае отказа выполнить эти требования сенат объявит Антония врагом римского народа. Кроме того, сенат из осторожности принял решение, чтобы один из консулов отправился в армию. И последний пункт решения сената – отменить аграрный закон, произвольно принятый Антонием, и прекратить деятельность комиссии по переделу земельных владений (комиссия состояла из семи членов, а руководил ею брат Антония Луций). Вечером того же дня Цицерон выступил на народной сходке с десятой Филиппикой, в которой сообщил гражданам о мерах, принятых сенатом.

Каковы же были политические планы Цицерона и какую роль он играл в государстве? В тот момент Цицерон, без сомнения, видел главную свою задачу в том, чтобы уничтожить Антония. Антоний, на его взгляд, увековечивал тиранию, нарушал законы, презирал решения сената, стремился любой ценой добыть возможно больше денег, дабы насытить свою безграничную алчность, страсть к наслаждениям и оргиям. Вокруг Антония, считал Цицерон, собрались «дурные граждане», они столь же порочны и к тому же понимают, что не сумеют добиться своих целей, пока в государстве царят мир и порядок. Цицерон называл таких людей дурными, mali, слово это значило «нравственно порочный» и в то же время «противник серьезного, достойного управления государством на основе закона». Именно «дурные люди» вошли в окружение Цезаря во время гражданской войны; они возлагали все надежды на переворот, который уничтожит существующую власть и ее носителей, хотели захватить управление государством, а вместе с ним – огромные прибыли. Не следует думать, что то был жупел, выдуманный Цицероном для вящего устрашения сенаторов и всадников. Подобные люди существовали. Цицерон обвинял их справедливо, но взгляд его был несколько упрощенным. Цицерон пе учитывал целый ряд обстоятельств, в силу которых традиционные республиканские установления были исторически обречены и которые в самом ближайшем будущем привели к установлению в Риме принципата.

В январе знаменательного 43 года Цицерон вел борьбу за достижение сразу нескольких политических целей. Прежде всего он стремился защитить убийц Цезаря от мести сторонников покойного диктатора. Следовало сплотить и противников Цезаря, и людей нейтральных, всех, кто считал амнистию, провозглашенную на следующий день после Мартовских ид, принятой раз и навсегда. Бруту, Кассию и остальным надо было обеспечить военную силу, чтобы их боялись, чтобы они могли противостоять тайным и явным планам противников. Значит, необходимо добиться принятия решений о передаче в их управление соответствующих провинций. А для этого – перетянуть на свою сторону сенатское большинство. Цицерон надеялся на свое излюбленное и самое сильное оружие – красноречие. Каждая из четырнадцати Филиппин была для него сражением, из которого он большей частью выходил победителем, но иногда битва заканчивалась поражением.

Вокруг кишели, двигались, наступали силы, которые он подчас не мог даже распознать, а распознав, не всегда умел оценить по достоинству. В число таких сил входила солидарность родственных кланов. Мог ли, например, Цицерон предположить, что Луций Цезарь, настоявший на отмене аграрного закона, тем не менее станет сопротивляться любым решительным мерам против консула 44 года? А Луций поступал так потому, что был дядей Антония. Политическое поведение Кальпурния Пизона зависело от того, что дочь его, Кальпурния, была последней женой Цезаря. И так далее. А меры, принятые Октавианом против Антония, в сущности, незаконные, сенат утвердил по настоянию Марция Филиппа, тестя молодого полководца. Избавить Антония от наказания старался один из консулов, Вибий Панса, зять Квинта Фуфия Калена, охотно оказывавший услуги тестю. Родственные связи затрудняли деятельность сената, любая мера отвергалась или хотя бы тормозилась по соображениям, интересам государства посторонним. Древняя эта система в золотые времена республики почти не мешала функционированию государства, теперь же создавала препятствия, почти непреодолимые.

В дни кризиса, вызванного заговором Катилины, Цицерон опирался на твердую поддержку всадников, они шумно выступали в его защиту. Может показаться на первый взгляд, что всадники стояли за Цицерона и в пору борьбы с Антонием. Когда сенат заседал в храме Согласия, всадники окружили здание, они требовали отстранить Антония от власти. Однако владельцы банковских контор на Аргилете объединились в компанию, выбрали своим патроном Луция Антония, брата консулярия. и воздвигли ему статую. История не повторяется дважды, и всадники поддерживали теперь Цицерона далеко не с прежним единодушием.

Еще один фактор Цицерон явно недооценил, а он в 43 году сыграл роль несравненно более значительную, чем двадцатью годами раньше. Тогда, в 63-м, римская чернь спокойно сохраняла подчиненное положение и не оспаривала сколько-нибудь серьезно власть сената. Но консульство Цезаря, трибунат Клодия подорвали положение сената; после отъезда помпеянского сената из Рима чернь почувствовала свою силу и в дальнейшем стала уже привыкать к новой роли. В годы, когда Цезарь сражался в провинциях и Римом управлял Антоний, он частенько ставил прямо на голосование толпы те или иные законы; он называл это плебисцитом, утверждения сената не требовалось. Возникала негласная договоренность между жителями города и диктатором, более того, любой победоносный полководец, стяжавший народную любовь и сохранявший власть, мог добиться того же. Городская чернь отнюдь не питала к Антонию той глубокой неискоренимой ненависти, которая владела Цицероном и аристократами (теми, что не были непосредственно с ним связаны). Она и в Цезаре не видела врага и обожествила его. Если бы Антоний и Октавиан договорились, городская чернь поддержала бы их союз. Так оно в скором времени и случилось.

Цицерон пытался восстановить республику своих диалогов – «О государстве», «Катона Старшего», «Лелия»; он мечтал о государстве нерушимых традиции, религиозных обрядов, строгой законности, где уважение к праву ставит преграду произволу, о гражданской общине, где законы поверяются вечными требованиями разума, где природа подчинена духу. В таком государстве делается все, чтобы не допустить влияния страстей на ход государственных дел; государство следует оградить от игры честолюбий, порождающей подкуп и интриги, от алчности, от безудержной жажды наслаждений, а самое важное – от самоуправства правителя, который утверждает произвольные законы, ссылаясь на особые обстоятельства. При республиканском образе правления человек должен быть свободен от слабостей, от неразумия. Совершенного человека не существует, следовательно, никто не должен располагать властью абсолютной, неограниченной во времени, не разделенной по функциям. Такая мера предосторожности была принята, как считали римляне, при установления республики еще в VI веке до н. э. Теперь следовало к ней вернуться. Однако с той поры возникло нечто новое: люди, совершенством своим и гражданской доблестью как бы предназначенные в вожди и «стражи» государства, если пользоваться термином Платона, который Цицерон употреблял особенно охотно. В гражданской общине люди эти подобны разуму в одном человеке. Вот какую роль Цицерон рассчитывал сыграть в той драме, где ему предстояло столкнуться с Антонием. Он рассказал об этом в трактате «Об обязанностях», предусмотрев даже самые мелкие детали политической жизни, например, неприкосновенность частной собственности (на которую покушались аграрные законы, вроде того, который ему в союзе с Луцием Цезарем удалось отменить). В указании на частную собственность слышны отголоски споров, которые веком раньше вызвала деятельность Блоссия Куманского и Тиберия Гракха. Разумеется, пишет Цицерон в трактате «Об обязанностях», собственность не основана на законах природы, но она с необходимостью вытекает из характера и смысла гражданской общины – ведь община охраняет свободу и безопасность граждан. Вот почему неправы те, кто утверждает, будто политика Цицерона была направлена на охрану привилегий богачей, вдохновлялась классовым эгоизмом. Цицерон стремился к стабильности общественных институтов и прежде всего семьи, которая в Риме всегда оставалась живой клеточкой государственного организма.

Для вручения Антонию сенатских решений выбрали делегацию из трех человек. В нее вошли консул 51 года, уже знакомый нам Сервий Сульпиций Руф, пытавшийся в свое время с помощью компромиссов избежать гражданской войны; консул 58 года Кальпурний Пизон, также сторонник мирного разрешения конфликта, чье переменчивое поведение в сенате мы имели возможность наблюдать; наконец, Луций Марций Филипп, консул 56 года, о котором мы не раз упоминали в связи с ею зятем Октавианом. На следующий день три легата покинули Рим. Вернулись они в столицу лишь 1 февраля, один из них, Сервий Сульпиций, умер от болезни в ходе выполнения миссии. Так что ответа Антония пришлось ждать около месяца. За это время каждая из враждующих партий старалась укрепить свои позиции. Цицерон пишет Планку, он настаивает, чтобы Планк четко и прямо заявил себя противником Антония, пишет Дециму Бруту, что вся Италия готова прийти ему на помощь, вызволить из осады, и целые армии уже движутся к Мутине; пишет наместнику Азии Требонию, он, видимо, не успел получить письмо – в эти самые дни Долабелла, захвативший провинцию и на свой лад мстивший мартовским заговорщикам, убил Требония. В другом письме, написанном после возвращения делегации сената, Цицерон так рисует положение: «У нас энергичный сенат, консулярии, одни из которых робки, а другие не слишком умны; большой ущерб нанесла нам смерть Сервия; Луций Цезарь полон самых добрых чувств, но, поскольку он дядя Антония, он не одобряет никаких решительных мер против него; наши консулы великолепны, Децим Брут – человек замечательный. Юный Цезарь не имеет себе равных, и я по крайней мере жду от него еще многого...» Письмо Кассию помечено февральскими календами, то есть написано в самый день возвращения легатов. Цицерон пишет, что миссию свою они выполнили «постыдно». Они объявили Антонию решения, принятые сенатом, он не принял ни одного из них, послы вернулись с ею предложениями и требованиями, равно невозможными. Народ, пишет Цицерон, напротив того, стоит за «правое дело» и полон решимости; что касается самого Цицерона, то, как он сообщает, ему не остается ничего, кроме как стать popularis – человеком народной партии, но такой, прибавляет он, «которая борется за правое дело». Оба письма, и Требонию, и Кассию, начинаются почти одинаково: «Надо было тогда, в Мартовские иды, пригласить на обед меня, тогда бы не осталось объедков». Смысл этих слов очевиден: жаль, что в ту пору заговорщики не убили и Антония. Жестокость? Вовсе нет, самое большее – толика черного юмора; далее следует: «Объедки, которые вы оставили, меня беспокоят – меня, да и многих других тоже».

В январе Цицерон обращается с письмом к наместнику провинции Старая Африка (первой созданной на Африканском континенте из земель, некогда принадлежавших Карфагену) Квинту Корнифицию, убеждая его пе сдавать полномочий, если Антоний попытается назначить ему преемника. Антоний окажется как бы в кольце, ибо, по расчету Цицерона, против него восстанут все западные провинции.

В переписке с наместниками Цицерон готовил Антонию западню, а в курии пытался вдохнуть энергию в отцов-сенаторов. Он выступил около середины января с седьмой Филиппикой в заседании, которое первоначально должно было заниматься незначительными текущими делами, но Цицерону удалось переломить его ход и еще раз привлечь внимание присутствующих к наиболее острым проблемам. Сенаторы, только и мечтавшие договориться с Антонием, явно рассчитывали, что за время, потраченное посольством, страсти улягутся и принятые решения «уйдут в песок». Поэтому Цицерон сразу же начал с того, что опасность отнюдь не миновала, она становится все более грозной, и дело дошло «до последней крайности». Он разоблачает «мир», предложенный Антонием: под именем мира сенату объявляют войну. Достаточно вспомнить, сколь двуличен человек, ныне осаждающий Мутину. Каждый раз, обещая мир, он добивался более выгодного для себя положения в ходе военных действий.

Как мы говорили, ответ Антония был передан сенату 1    февраля. Антоний соглашался отказаться от Цизальпинской Галлии, отказаться от Македонии и распустить армию, но требовал наделить землей его ветеранов и признать законными меры, принятые им, как он утверждал, в соответствии с волей Цезаря. Управление Галлией Косматой, вместе с командованием шестью легионами, се-пат должен был гарантировать ему на пять лет, то есть на весь срок консульства и последующего наместничества Брута и Кассия.

Обсуждение предложений Антония началось в сенате 2    февраля. Общий ход прений нам известен из восьмой Филиппики, произнесенной 3 февраля. Как и прежде, сенат разделился: одни, подобно Квинту Фуфню Калену, явно хотели поддержать Антония, другие, во главе с Цицероном, требовали объявить Антония врагом римского народа. В конце концов сенат проголосовал за компромиссное решение: Антоний не будет объявлен «врагом», но сенат провозгласит государство «в состоянии боевой тревоги», tumultus, и граждане, следовательно, должны подготовиться к войне. Консулам и юному Цезарю вручалась вся полнота власти. Специальным сенатусконсультом признавались недействительными все решения, принятые Антонием во время консульства. Смятение и путаница дошли до предела. В восьмой Филиппике Цицерон пытается извлечь пользу из сложившегося положения. Луций Цезарь, говорит он, стремясь избежать слова «война», bellum, настоял на выражении «состояние боевой тревоги» – tumultus. Но это – игра словами, основанная на ошибке. Слово tumultus но своему прямому смыслу означает немедленное объявление всеобщей мобилизации. Сенаторы хотели смягчить свое решение, а добились прямо противоположного. Цицерон показывает, что решения сената лишены всякой логики. Мир, о котором они хлопочут, оказывается на поверку войной, кое-как замаскированной. На этот раз Цицерону удалось убедить собравшихся: сенат проголосовал за предложенное им решение. В нем объявлялась амнистия солдатам, которые покинут армию Антония до предстоящих Мартовских ид, и устанавливалось, что, напротив того, каждый, кто присоединится к Антонию, будет рассматриваться как выступивший против республики. В решении содержался также намек на то, что, если кто-либо из воинов Антония убьет своего командующего, он может твердо рассчитывать на награду со стороны консулов и сената