Текст книги "Цицерон"

Автор книги: Пьер Грималь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

Глава XV
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

Цицерон за пределами столицы ждет ответа на ходатайство о триумфе. Рим охвачен волнением. Консул Лентул отнесся к просьбе Цицерона благосклонно и обещал вынести ее на обсуждение сената, как только будут улажены самые срочные дела. Триумф Цицерона в число таковых явно не входит. Цезарь перешел Рубикон – вступил на истинно италийскую землю. Он занимает Аримин, затем Пизавр и по побережью Адриатики неудержимо приближается к Риму. Города один за другим открывают перед ним ворота. Что еще им остается делать? Победоносные легионы, галльские и германские конники внушают ужас. Другая колонна под командованием Антония переваливает Апеннины, захватывает Арреций. 13 января пал Фанум Фортуны, теперь в руках Цезаря оба пути на Рим – из Этрурии через Арреции и по Фламиниевой дороге из Фанума. Рим неминуемо попадает в кольцо.

И все-таки, несмотря ни на что, Цицерон пытается остановить войну. Еще не было ни одного сражения, значит, все еще поправимо. Глубокой ночью появляется в ставке Цицерона Целий; он решил присоединиться к Цезарю, он заклинает Цицерона ехать с ним. Цицерон отказывается. Целию он дает письмо, где предлагает Цезарю посредничество в переговорах с Помпеем. Кроме того, Цицерон заявил во всеуслышание, что готов на жертву – ради восстановления гражданского мира он откажется от триумфа и войдет в триумф Цезаря.

17 января Помпей, назначенный главнокомандующим сенатской армией, понял, что Рим защитить нельзя. Он отступает в Кампанию, где стоят те два легиона, что под предлогом предстоящей войны с парфянами «одолжил» он у Цезаря. 18 января на заре Цицерон решает следовать за Помпеем. Он тоже движется на юг. Он вынужден выступать в предутренней мгле – ведь за ним шагают ликторы с фасцами, увитыми лаврами, а это в его положении просто смешно. Магистраты и сенаторы начинают съезжаться в Капую; не желая смешиваться с этой толпой, Цицерон уезжает на свою виллу в Формиях, где к тому же удобнее разместить людей свиты. Предлог нашелся легко: в Кампании ему поручено не только набрать легионеров из размещенных здесь еще со времен консульства Цезаря ветеранов Помпея, но также и охранять побережье, не допустить высадки врага. Формии гораздо ближе к морю, чем Капуя, и выполнять поручение отсюда проще. Но есть и другая причина: Цицерон все дальше отходит от партии, которую уже начинают именовать помпеянской, и в то же время избегает вступать в тесные контакты с людьми из окружения Цезаря. Чем дальше, тем яснее осознает он, что должен создать свою партию – «добропорядочных людей», boni. Кто такие boni? Как видно из «Переписки», boni – люди, которые ставят превыше всего интересы государства, руководствуются только законами, boni не стремятся сводить старые счеты, как сторонники Помпея, не рвутся, как цезарианцы, поправить свое состояние, растраченное в пирах и наслаждениях или на подкуп избирателей. «Добропорядочный человек», bonus, стоит твердо среди разгула страстей и полагается лишь на самого себя.

Туллия и Теренция, а также Помпония остались в Риме. 29 января они все еще в городе к вящему неудовольствию Цицерона; в этот день оратор жалуется Аттику: все матроны уже покинули Рим, кто-то может подумать, будто его жена и дочь дожидаются вступления Цезаря в город и рассчитывают на покровительство Долабеллы, который с самого начала присоединился к наступающим войскам; кому-то покажется, будто Цицерон ведет двойную игру, и тогда в совершенно ложном свете предстанет его стремление избегать помпеянцев. В конце концов 2 февраля Туллия, Теренция и Помпония оказываются в Формиях, вопреки совету Аттика, который принимал большое участие в их делах. Цицерон спрашивает: разве хорошо, что его жена и дочь остаются в Риме? Аттик отвечает: женщины поступают так по его совету. Но вот по городу прокатывается паника, скорее всего потому, что пришла весть об окончательном провале миссии Луция Цезаря и Росция Фабата; они пытались примирить Цезаря и Помпея. И тогда 2 февраля все три дамы появляются в Формиях. С ними прибыли сыновья Марка и Квинта Цицеронов. Возникает мысль отправить обоих юношей в Грецию, где они будут в безопасности и смогут, не теряя времени даром, предаться ученым занятиям. Но осуществление плана зависит от решения Помпея. Если договоренность будет достигнута и Помпей, как требует Цезарь, отправится в свою провинцию Испанию, всем придется ехать за ним. Семейные дела, как неизбежно случается в подобных обстоятельствах, переплетаются с делами политическими. Квинт тоже находится в Формиях. Он гораздо ближе к Цезарю, чем брат, он был его легатом, и он еще меньше, чем брат, знает, как поступить.

Пока что Цицерон без особого рвения исполняет официально возложенную на него обязанность. Его вызывают в Капую, где он видит только беспорядок и бездарность. Что же все-таки делать? Оставаться ли в лагере Помпея? Не уехать ли вообще из Италии? Цицерон снова обращается за советом к Аттику. Тот отвечает: надо оставаться в Италии. Наступление Цезаря разворачивается стремительно. В какой-то момент Цицерон надеялся, что его удастся остановить на реке Тиферне; казалось, войска Домиция Агенобарба займут здесь прочную оборону, Италия не будет оставлена на милость победителя и честь республики будет спасена. Но Домиций не подчиняется приказу Помпея, он запирается в Корфинии в тщетной надежде остановить Цезаря здесь. 15 февраля Цезарь подходит к городу. Через неделю город капитулирует. Тем временем Антоний занимает Сульмон. Преданный приближенными, Домиций пытается покончить с собой, но врач вместо яда дает ему снотворное. Домиций очнулся пленником Цезаря, тот обошелся с ним в высшей степени милостиво – отпустил на свободу, разрешил взять имущество, в том числе крупную сумму денег, предназначенную для выплаты жалованья солдатам, которая хранилась в городской казне.

Великодушие Цезаря произвело сильное впечатление. Люди опасались, что победоносный полководец пойдет по пути Суллы, возродит методы борьбы, обычные в гражданских войнах, – резню, проскрипции, бывшие, в сущности, слегка замаскированной формой той же резни. Лукан в «Фарсалии» описывает, с каким страхом ожидали жители Рима вступления войск Цезаря в столицу, воспоминания о Сулле преследовали каждого. Цицерон тоже опасался жестокости победителей. Цезаря он хорошо знает и ничего дурного от него не ждет, но советники Цезаря, и в первую очередь Антоний, на него не похожи. 9 февраля Цицерон пишет из Формий Аттику: «Ты опасаешься резни, и не без оснований. Он, конечно, понимает, что резня опасна для его же тирании, но будет выполнять волю людей, которых я слишком хорошо знаю». Эти строки написаны до Корфиния, незадолго до получения вестей, которые вновь заронили в душу Цицерона искру надежды. Великодушие Цезаря по отношению к Домицию, заклятому политическому врагу, человеку, назначенному сенатом сменить его в Галлии, подтверждает догадки Цицерона: Цезарь, видимо, будет действовать мягко, добиваться популярности, следовательно, он, хотя и стремится установить монархический режим – lominatio, в то же время, по всему судя, способен действовать самостоятельно, не подчиняясь требованиям своих советников. Победа Цезаря таит двойную угрозу: личная власть разрушит республику и передаст достояние гражданского коллектива в руки одного человека; а с другой стороны, разнуздание неуправляемых общественных сил, всегда входивших в стратегию и тактику «народной партии», расстраивало нормальный ход государственного механизма – не это ли доказали годы всевластия Клодия, когда он обслуживал интересы Цезаря, а заодно и свои собственные? Сейчас Цезарь опирается на те же анархические силы, сумеет ли он с ними справиться, когда придет к власти? Развитие событий по любому из этих направлений не оставит и следа от гражданского идеала, созданного Цицероном в диалоге «О государстве».

Были и другие обстоятельства, не менее удручавшие Цицерона, – отношения его с Помпеем. Оратор не питал особых иллюзий, знал слабости Помпея, видел все его уловки и хитрости; он не забыл, как Помпей на своей Альбанской вилле не захотел его принять и сбежал через заднюю дверь. Но это – в прошлом, теперь же перед лицом надвигающейся опасности не следует вспоминать. Конечно, Цицерон говорит о Помпее много горьких слов, он сожалеет о том, что Помпей слишком долго потворствовал честолюбивым замыслам Цезаря, что слишком поздно начал против него борьбу; он упрекает Помпея за то, что тот согласился на верховное командование, принял на себя всю ответственность и в то же время вовсе не подготовился толком к неизбежной войне. В одну из горьких минут, когда Цицерону кажется, что все потеряно, он пишет Аттику: «Не могу без скорби говорить о вине этого человека, которого мне безумно жаль, и я страдаю как распятый». В сущности, только жалость к Помпею и удерживала Цицерона в сенатском лагере. Он безошибочно провидит день, когда «первые люди» Италии – местная знать и богачи из муниципиев, толпой устремятся в Рим на поддержку Цезаря. Некоторые уже поступили так – консулярии Маний Лепид, Луций Волкаций, а главное, Сервий Сульпиций, консул 51 года, всегда и весьма красноречиво проповедовавший умеренность. Цицерон признается Аттику, что и сам охотно последовал бы их примеру, но его удерживает даже не auctoritas Помпея, а память о его благодеяниях. Цицерон больше ни в чем не упрекает Помпея, он пишет лишь об обязательствах, налагаемых дружбой.

Могут сказать: ведь и Цезарю Цицерон был другом, они обменивались и до сих пор обмениваются бесчисленными письмами, в которых речь идет вовсе не исключительно о политике; Цезарю Цицерон тоже многим обязан, именно Цезарь, несмотря на происки Клодия, дал согласие вернуть Цицерона из ссылки. Все это, конечно, верно. Но главное для нашего героя – чувство чести. Примкнув таЦезарю, можно быть в полной безопасности, он получил тому ручательство от многих. Цезарь чрезвычайно заинтересован в привлечении Цицерона на свою сторону, это в духе его политики. Но будет ли такой поступок Цицерона honeste? Нет, утверждает Цицерон, ни под каким видом. Honestum – значит соответствующий нравственному Благу. В споре между личными интересами и моральным долгом Цицерон не знает колебаний. Однако следует еще спросить себя, что означает honestum, честь, которой он приносит в жертву все, ради которой отказывается от бессознательных, растворенных в плоти и крови связей с традициями родной итальянской земли. Это не то, что в другие времена назвали бы «человеческим достоинством». Цицерон мало заботится о том, что подумают сенаторы, последовавшие за Помпеем, те, Koiо они с Аттиком называют «процессия теней». За Цезарем же идут люди, которых Цицерон уважает, они не станут презирать оратора, если он присоединится к ним. Понятие honestum – нечто совсем другое, категория стоической философии, та, с которой Цицерон знаком, в частности, по книгам Панеция. Honestum состоит в верности себе (constantia стоиков), в верности однажды принятому воззрению. Республику Цицерон признал «наилучшим» политическим строем, как в теории, так и в действительности. Следовательно, он обязан за нее бороться, независимо от того, какие последствия принесет борьба ему лично. Перед лицом такой необходимости, обоснованной логически и в то же время опирающейся на внутреннее чувство, дружескими связями с Цезарем приходится пренебречь. Те же, что связывают с Помпеем, напротив того, получают как бы законную санкцию, отвечают чувствам, живущим в душе Цицерона, и усиливают их.

Так, на наш взгляд, думает Цицерон в феврале 49 года, в дни, когда решается судьба Италии. Он почти ежедневно делится своими размышлениями с Аттиком. Аттик же в ответных письмах приводит совсем другие доводы. Он утверждает, что определение honestum, данное другом, вовсе не лучшее. И прибегает к доказательству от противного: «честно» ли (honestum) убегать от опасности? – спрашивает он. Ответ, естественно, отрицательный. А тогда следовать за Помпеем не honestum. Честно оставаться в Италии. Туг мы видим столкновение двух философских систем: эклектического стоицизма Цицерона и эпикуреизма Аттика. Первый исходит из идеала, вытекающего из рационалистического мировоззрения, второй – из правильно понятого интереса и ценности безмятежного спокойствия. Именно поэтому Аттик, как сообщает его биограф Корнелий Непот, был «другом всех и каждого». Он не жалел ни денег, ни сил для помощи любому, кто в ней нуждался, он помогал и тем, кто последовал за Помпеем. Сам Аттик остался в Риме, и его «удаление от дел» было, говорит Корнелий Непот, «столь любезно Цезарю, что после победы он, нередко писавший тому или иному гражданину, требуя денег, к Аттику никогда не обращался и даже передал ему Квинта Цицерона и сына Помпонии, захваченных в лагере Помпея».

В конце концов позиция Аттика совершенно ясна: он исходил из чисто эпикурейского принципа – в любом положении избегать риска. Отъезд из Италии вслед за Помпеем, который явно готовился покинуть Рим, во всяком случае, после падения Корфиния, бесспорно, был риском. Вот если Помпей останется в Италии (так пишет Аттик, хотя твердо знает, что тот не останется), тогда, разумеется, надо все принести в жертву honestum, презреть возможность бегства и умереть за родину. И тут Аттик верен эпикуреизму – мораль этой школы допускала также готовность к героической смерти. Гораций вспоминает об этом в своей знаменитой оде. В данном случае, однако, перспектива гибели была скорее теоретической. Аттик напоминает Цицерону, что государство не воплощено в личности Помпея – оно представляет собой «республику», res publica, то есть «общее дело», и «народ», populus, продолжает существовать, хотя правительство, считающее себя законным, находится в изгнании.

И Цицерон, и Аттик, как видим, ищут решения вопроса в сфере философского анализа, а не в приспособлении к обстоятельствам, которые меняются в зависимости от исхода последнего сражения. Цицерон отождествляет республику с Помпеем. Аттик, может быть, более проницателен, над ним меньше власти имеют архаические представления, он исходит из политической реальности, которая не зависит от тех или иных лиц. Главное, на взгляд Аттика, – коллектив граждан, populus, и задача любого политического режима – служить этому народу, обеспечить ему мир и порядок. Прямо этого Аттик не говорит, но он явно не против единоличного правления при условии, что носитель единоличной власти будет «добрым царем». Много лет спустя политические союзники Аттика начнут борьбу за создание такого строя, исходя из теоретических посылок, изложенных Филодемом в его сочинении «О добром царе у Гомера»; еще позже, после победы при Акции, Меценат, такой же эпикуреец, как иАттик, советовал основать новый строй на монархических началах – речь его сохранил для нас Дион Кассий, у которого в руках, без сомнения, были прямые исторические источники. Однако Цицерона не так-то легко убедить. Он помнит наставления Музы в поэме «О своем консульстве». Только один раз пришлось ему отклониться от правил, что возвестила Муза, – триумвиры заставили его действовать им в угоду, но и тогда, уступая силе, Цицерон все же надеялся, что придет день и он вновь обретет свободу. Может быть, этот день настал?

В середине февраля проблема выбора неожиданно резко обострилась. В те дни, когда Цезарь осаждал Корфиний, Помпей вызвал Цицерона к себе в Луцерию – ведь с формальной точки зрения он по-прежнему подчинен Помпею. По пути Цицерон узнает, что наступающие войска Цезаря могут перерезать ему дорогу, тотчас же поворачивает назад и возвращается в Формии, по всему судя, очень довольный, что нашелся предлог и можно по-прежнему держаться в стороне. Ну а если придется все же отправиться к Помпею, то только морским путем. Предвидя такую необходимость, Цицерон отдает распоряжение подготовить один корабль в порту Гаэты и один в Брундизии. Впрочем, полной уверенности в том, что придется воспользоваться тем или иным, у него нет.

Восемнадцатого февраля осада Корфиния еще продолжается, в лагере Помпея ожидают благоприятного исхода событий; Цицерон же пытается разобраться в положении и в себе самом: он пишет длинное письмо Аттику, в котором взвешивает по своему обыкновению все «за» и «против». Вначале – аргументы в пользу отъезда к Помпею: воспоминание о благодеяниях престарелого полководца, о возвращении из ссылки. К тому же, если остаться в Италии, Помпей отплывет на Восток, Цицерон попадет в полную зависимость от Цезаря; а положиться на Цезаря вряд ли можно – все и всех готов он принести в жертву своему честолюбивому стремлению к верховной власти. Наконец, допустим, Помпей добивается победы и с триумфом возвращается в Италию – какой стыд придется пережить! Далее Цицерон доказывает преимущества противоположного решения так же и, может быть, даже более убедительно. Доказательства как бы сами собой распределяются по рубрикам; так строились «суазории» – упражнения для учеников риторических школ, где принято было сочинять монологи, обращенные к тому или иному знаменитому историческому деятелю. Аргументы бывали двух видов, так как перед оратором ставились две цели: доказать, что предлагаемый совет отвечает интересам великого человека, убедить его в том, что выполнение совета для него почетно, сообразно с его достоинством. Аргументы первого рода подпадают под понятие «полезного», utile, второго – под уже знакомое нам понятие honestum. Аргументы Цицерона типа utile: Помпей никогда не отличался предусмотрительностью, отсутствие ее демонстрирует и теперь; полководец никогда не прислушивался к советам Цицерона, а если бы прислушался, не попал бы в такое тяжелое положение. Помпей всегда исходил из собственных интересов, а не из интересов государства. Следовательно, каждый, кто присоединится к Помпею, рискует принести не пользу, а вред.

Следовать за Помпеем, однако, противно не только utile, но и honestum. Видимо, все же на Цицерона сильно действовали доводы Аттика. Помпей передислоцировал свои войска, а попросту говоря, бежал из Рима. Что может быть позорнее? Он предал родину в руки тирана. А ведь предать родину – тягчайшее из преступлений. Что такое родина? Люди, боги, достояние. Что же из всего этого на стороне Помпея? Ничего. Граждане либо совершенно равнодушны, либо склоняются на сторону Цезаря. Так во имя чего же станет жертвовать собою тот, кто присоединится к Помпею?

Из письма ясно видно, что Цицерону хочется остаться. К изложенным соображениям прибавляются и более практические: стоит январь, погода никак не благоприятствует путешествию; плавание по морю в это время крайне опасно, да и как можно вот так вдруг бросить все – имущество, дома, семью... Цицерон по опыту знает, чем это может кончиться. Но в то самое время, когда он пишет письмо, гонцы прибывают один за другим: дела под Корфинием поправляются; говорят даже, будто легаты Помпея в Испании разбили войско цезарианцев, которые пытались задержать их в Пиренеях. На помощь Помпею идет армия под командованием Афрания, она вот-вот спустится в Италию. Об отъезде на Восток можно больше не думать. Вести не бесспорны, но на какое-то время Цицерон обретает спокойствие. Можно с чистой совестью оставаться на месте.

Этот долгий разговор с самим собой, лишь по форме обращенный к Аттику, несомненно, принес пользу. И вот какую: Цицерон больше не смотрит на положение с точки зрения жесткой стоической морали; он стал трезвее, видит дальше и глубже, чем любой последовательный стоик (Катон, например, предпочел умереть, но не склониться перед победоносным Цезарем). Постоянное общение с Аттиком действует на Цицерона, размышления и решения его постепенно теряют возвышенный драматизм, присущий стоикам. Спокойствие Аттика не внушает надежды, но помогает обрести душевный мир. Позже в трактате «Об обязанностях» Цицерон сказал о самоубийстве Катона, что для такого человека оно вполне естественно; но, прибавляет он, есть ведь и другие люди, «которым самоубийство следовало бы бесспорно поставить в вину, ибо жизнь их была менее суровой, а характер – более человечным». Можно ли сомневаться, что Цицерон говорит о себе? Поступок соответствует требованиям чести и достоинства; но этого мало, надо еще, чтобы он был в согласии со всей жизнью человека. Такая последовательность, верность души самой себе есть особая добродетель – добродетель «пристойности». Цицерон уделяет ей много внимания в поздних философских трактатах и в первую очередь в трактате «Об обязанностях». Нет сомнений, что личное и духовное влияние эпикурейца Аттика избавило Цицерона от слишком жесткого стоицизма; рассудок, может быть, и влек его к стоической морали, но отвращали чувствительность, деликатность души и тонкий ум, видевший все стороны каждого положения.

После капитуляции Домиция и падения Корфиния стало уже совершенно ясно, что Помпей вскоре покинет Италию; через Формии проезжает Бальб Младший (племянник Бальба, друга и подзащитного Цицерона). По поручению Цезаря он разыскивает консула Лентула, дабы передать, что Цезарь обещает ему наместничество. Тогда же Бальб, его дядя, пишет Цицерону: у Цезаря всего лишь одна цель – обеспечить свою безопасность, он охотно предоставит Помпею руководство государством. Цицерон тут же пишет Аттику: все это кажется ему весьма подозрительным. Цезарь, видимо, ищет возможности встретиться с Помпеем и с ним покончить. Все демонстративные акты милосердия рассчитаны на то, чтобы усыпить общественное мнение и тем легче достичь цели. Через несколько дней, однако, Цицерон понял, что недооценивал воздействие Цезарева милосердия. Он беседует в поле с крестьянами и убеждается, что настроение изменилось: тот, кого они прежде опасались, пользуется теперь их доверием; тот же, кому они доверяли (то есть Помпей), внушает недоверие и страх. Высокие политические цели, борьбе за которые Цицерон посвятил всю жизнь, далеки от простого народа и непонятны ему. Стоит ли и дальше служить им? Снова – в который раз! – возникает соблазн бросить все и присоединиться к Цезарю, который то в письмах, то через посланцев вроде Бальба продолжает добиваться посредничества Цицерона. На самом деле Цезарь больше не рассчитывает на готовность Помпея встретиться и договориться (неясно даже, хочет ли он этого на самом деле). Постепенно он дает понять, что, вступив в Рим, займется восстановлением республиканской системы правления, которая одна может дать новому строго прочность и обеспечить доверие граждан. 5 марта, во время стремительного марша на Брундизий (он рвется перехватить Помпея), Цезарь пишет Цицерону любезное письмо, благодарит оратора за все, что тот для него сделал (за то, по-видимому, что, командуя войсками в Кампании, пребывал в полном бездействии, и за то, что не присоединился к Помпею). А главное, Цезарь мечтает как можно скорее вернуться в Рим и встретиться там с Цицероном, воспользоваться его советами, его авторитетом, влиянием его на граждан. Цицерон делает вид, будто не понимает, и в ответном письме продолжает рассуждать так, будто Цезарь, как прежде, просит его о «посредничестве доброй воли». Он ясно понимает: одно дело не участвовать (пока что) в действиях Помпея, и совсем другое – прямо перейти на сторону Цезаря; ведь нет сомнения, что, едва узаконив свою власть, Цезарь тотчас объявит мятежниками и изгнанниками Помпея и сенаторов, за ним последовавших.

Двадцать восьмого марта Цезарь посещает Цицерона в Формиях и прямо говорит, чего от него ждет. Цицерон думал было уклониться от встречи и уехать в Арпин руководить семейной церемонией – его сын Марк должен был навсегда сложить с себя детскую тогу-претексту и надеть белую тогу взрослого гражданина, – но поколебавшись, все-таки передумал и остался в Формиях, чтобы встретиться с победителем лицом к лицу. Цицерон выслушал Цезаря и понял, что время решать настало: если он и дальше будет откладывать возвращение в Рим, то лишит возможности вернуться туда и других сенаторов – тех, что покинули столицу двумя месяцами раньше; кроме того, могут подумать, что он осуждает Цезаря и боится его. Разговор свой с Цезарем Цицерон излагает так:

«Итак, приезжай и веди переговоры о мире». – «По моему, – говорю, – разумению?» – «Тебе ли, – говорит, – буду я предписывать?» – «Так я, – говорю, – буду стоять за то, чтобы сенат не соглашался на поход в Испанию и переброску войск в Грецию, и не раз, – говорю, – буду оплакивать Помпея». Тогда он: «А я не хочу, чтобы это было сказано». – «Так я и считал, – говорю я, – но я потому и не хочу присутствовать, что либо следует говорить так и обо многом, о чем я, присутствуя, никак не могу молчать, либо не следует приезжать». Наконец он, как бы в поисках выхода, предложил мне подумать. Отказываться не следовало. Так мы и расстались. Поэтому я уверен, что не угодил ему, но сам себе я угодил, как мне уже давно не приходилось».

Свидание оказалось решающим. Цицерон увидел людей, окружавших Цезаря, они не заслуживали ни малейшего уважения; он понял, что будет представлять собой цезарианский режим, и тогда наконец решился. До тех пор теплилась еще надежда, что можно будет остаться в Италии, не отрываться от родной земли, такой близкой и дорогой, где пережито столько счастливых дней. Цицерон видит некую справедливость в том, что покинет родину ради Помпея – ведь благодаря ему он некогда на нее вернулся. Раз все потеряно, надо следовать за теми, кто в конечном счете полнее других воплощает honestum – хотя и не совсем то, о чем Цицерон еще так недавно писал Аттику. Не придется больше твердо придерживаться своих принципов. «Свободной республики», которой он хотел служить, ему больше не видать. Его преданность законам устарела, все размышления предшествующих месяцев утратили смысл.

«Итак, направимся, куда находим нужным, и оставим все наше, поедем к тому, кому наш приезд будет более приятен... И я делаю это, клянусь, не ради государства, которое считаю разрушенным до основания, но для того, чтобы никто не считал меня неблагодарным по отношению к тому, кто помог мне в тех несчастьях, которые он же и причинил, а заодно и потому, что не могу видеть того, что происходит, или того, что, во всяком случае, произойдет».

Все его рассуждения и доводы, его мудрая проницательность и политическое достоинство больше не имеют цены. Единственное, что осталось, – чувство долга по отношению к главе сената, хотя Цицерон и не уважает этого человека, испытывает к нему весьма непостоянную приязнь и не ждет от него для Рима ничего хорошего, ведь если человек этот победит, он вернется в Рим во главе орды варваров, клиентов-царьков и, может быть, еще хуже – алчных, жаждущих места сенаторов. Но обо всемэтом не приходится думать – есть долг благодарности, и невозможно уйти от расплаты. Философские доводы отступают. Гражданская солидарность с незапамятных времен составляла силу римских городов и сел. Она живет в душе каждого римлянина, и Цицерон покорен ее велениям. Печать Арпина метила человека на всю жизнь.

Итак, Цицерон принял решение. В начале апреля он. как мы уже говорили, едет в Арпин для участия в церемонии облачения сына в мужскую тогу и несколько дней живет у Квинта на его Арканской вилле. Здесь меньше риска, что до него доберется какой-либо нежелательный посетитель; а между тем отпущенники и рабы готовят все необходимое для отъезда. Но тут семью постигает жестокая драма. Сын Квинта, тоже Квинт (ему шел семнадцатый год), наслушавшись разговоров старших, счел, что дядя поступает неверно. В прошлом юноша не раз, конечно, слышал, как отец его без конца восхвалял Цезаря. Ни с кем не посоветовавшись, он пишет Цезарю и один едет в Рим, добивается свидания с Гирцием, а потом и с самим Цезарем; тот расспрашивает о дяде, пытается выведать, каковы истинные намерения Цицерона, Юноша смутился, но все же, видимо, не выдал семейной тайны. Квинт надеялся получить от Цезаря порядочную сумму и избавиться от материальной зависимости. Ему пришлось разочароваться. Цезарь отправился в Испанию, не приняв его услуг, и Квинт вернулся к своим.

Поступок юного Квинта страшно возмутил Цицерона, отец провинившегося оказался снисходительнее, и Цицерон жалуется на отцовскую терпимость, которая мешает, пока не поздно, исправлять дурные наклонности сыновей. Дело было, однако, не в дурных наклонностях. Молодые аристократы восставали против семейных традиций. Фигура Цезаря сильно действовала на их воображение, они мечтали броситься в бой за человека, который в их глазах был героем легенды. Юный Марк, годом моложе Квинта, по всему судя, не поддался соблазну.

В начале апреля семья все еще живет у Квинта. В это время Цицерон получает письмо от Цезаря: Цезарь не сердится, что оратор не приехал в Рим, не таит на него обиды. 7 апреля Цезарь отправляется в Испанию. Куриону он доверил управлять Сицилией (занятой Катоном от имени «законного правительства»), по дороге Курион заезжает к Цицерону, живущему уже на вилле в Кумах, и говорит с ним со всей откровенностью. Слова Куриона не на шутку испугали оратора. Цезарь милосерд по расчету, чтобы не потерять народную любовь (это чуть было не случилось, когда он пригрозил смертью народному трибуну Метеллу); если же народ от него отвернется, он начнет действовать со всей жестокостью. Цезарь соблюдает законы тогда, когда это помогает осуществлению его планов, позволяет до поры до времени избежать открытого насилия. Теперь Цицерон видпт ясно: из Италии придется уезжать. Сперва он думает найти убежище на Мальте. Остров не затронут войной, он в какой-то мере нейтральная территория. Цицерон надеется, что отъезд не станет нарушением долга благодарности (мы уже знаем, что главным образом из чувства благодарности хотел Цицерон присоединиться к Помпею); в то же время отъезд даст возможность уклониться от активного участия в войне.

Теренция и Туллия, ожидавшая ребенка, незадолго до того возвратились в Рим; без сомнения, Цицерон отправил их в столицу, когда всерьез решил покинуть Италию. В Риме женщины будут в полной безопасности, там царит спокойствие, к тому же Аттик и Долабелла позаботятся о них, Туллия тревожится за отца, она просит его не спешить, не делать непоправимый шаг, а подождать и посмотреть, как пойдут дела в Испании. Цицерон отвечает: к несчастью, это невозможно. Конец апреля, Цезарь стоит перед Массилией, боевые действия в Испании еще не начались; если Цезарь добьется успехи, что будет в Италии с теми, кто не присоединился к нему? Начнутся конфискации, возвращение ссыльных, отмена долгов, выборы в магистраты заведомых негодяев. Сможет ли Цицерон сдержать негодование, заседать в сенате рядом с Габинием? Да еще и пустят ли его в сенат? Может быть, Цезарь станет мстить за то, что держался в стороне? Впрочем, даже и победа Цезаря в Испании не принесет мира. Помпей больше всего надежд возлагает на флот; он считает так: кто хозяин на море, тот хозяин и в Риме. Может быть, события пойдут иначе, и Цезарь потерпит поражение; Цицерон полетит навстречу победителю, но какой прием окажет ему Помпей? Все равно он будет выглядеть изменником, как и многие другие. Нет, просьба Туллии неосуществима. Вывод один: надо присоединяться к Помпею как можно скорее. Но в начале мая на виллу в Кумах доставлено письмо от Антония, которого Цезарь назначил главнокомандующим в Италии. Ходят слухи (конечно, ложные!), пишет Антоний, будто Цицерон собирается покинуть Италию. Пусть остережется и не делает этого! Друзья Цицерона, в их числе сам Антоний, Цезарь, дочь оратора и зять – все они настоятельно просят его не покидать Италию. Прежде всего из любви к нему, Цицерону, но еще и потому, что Цезарь желает, чтобы оратор был «здрав, невредим и сохранил свое влияние на политическую жизнь». Эти слова можно толковать по-разному. Может быть, в них скрыта угроза: если Цицерон попытается уехать, он рискует своим положением и даже жизнью. Или же обещание: Цицерон нужен Цезарю для воссоздания государственного устройства. Два толкования, в сущности, не так уж противоречат одно другому. Вместе с письмом Антония прибыло и письмо от Цезаря. Тон дружественный, но суть та же, что в письме легата: пусть Цицерон проявит осмотрительность, пусть воздержится от опрометчивых поступков. Дружба их подвергается сейчас испытанию; Цицерон окажется в безопасности и спасет свою честь, если будет держаться вдали от военных действий.