Текст книги "Ремесленный квартал (СИ)"

Автор книги: Павел Кошовец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Глава 7

Худук размышлял. Не сказать, что это действие его очень напрягало, ибо вопреки распространённому мнению гоблины глупыми никогда не были, наоборот, разум у них острый, можно даже сказать, изощрённый. Они были способны на длительную интригу и коварную, издалека задуманную шутку, что ясно доказывало умение мелких зеленокожих «тёмных» думать. Сам Худук никому и ничего не собирался доказывать, просто жизнь его научила, что необдуманные, спонтанные решения чреваты неприятностями, причём не только для него, но, как это ни неожиданно звучит в отношении «тёмного», для друзей. Поэтому он сейчас был занят очень важным и несомненно занимательным процессом: мысленно примерял на себя корону вожака группы «ночных», состоящей из людей.

Конечно, это тешило его самолюбие: он, небольшой (по размеру) представитель племени, в основном состоящего в конфронтации с любыми людскими сообществами (впрочем, это верно и в отношении соседей по цвету, не говоря уже о «светлых» расах) сумел получить столь лестное предложение! Значит смогли эти драконы подворотен и сточных канав разглядеть в нём нечто такое, что… что он и сам пока не рассмотрел. Естественно, гоблин скромностью не страдал, считая её изобретением трусов (кстати, общее мнение всех «тёмных» без исключения), но такое, гм, непростое внимание к своей персоне, заставляло его, по природе крайне недоверчивого, искать какой-то подвох. Его могло и не быть и скорее всего и не было – неужели эти недалёкие представители петли и дыбы, на лицах которых виделись лишь два желания: нажива и выживание, вернее, применительно к настоящему, наоборот: вначале сохранение голов на почётных местах, а потом уже набивание нор, сундуков и карманов всем, что плохо лежит от блестящих предметов до женских прелестей, могут пытаться обмануть гоблина, съевшего на этом деле не только дохлую, но и живую крысу.

Худук криво улыбнулся (впрочем, это было его постоянное выражение лица, но в данном случае имеется ввиду ещё более широкое растяжение губ с демонстрацией острых и мелких, и чрезвычайно неприятных при взгляде и примеривании их к какой-нибудь нежной части тела зубов). Когда-то они с малышом изрядно уменьшили популяцию этих зверьков, скитаясь по горам – их меню часто составляли только они. Но горные грызуны, в отличие от городских соплеменников отличались большими размерами, злобностью, ну и пугливостью, без которых в Закатных горах не выжить и дождевому червяку.

Приятный экскурс в прошлое прервал могучий рывок вверх, боль в правом, особенно чувствительном ухе и неприятный шлепок, от которого он прямо-таки ощутил, как всколыхнулись мозги, а зрачки рванули по кругу, словно пытаясь настичь собственный шлейф – хвост.

– Ну что, гадёныш, наёмничек драконий, ещё не успел пожалеть о распускании языка? – прогудело прямо в лицо, параллельно обонятельные рецепторы, очень чувствительные у гоблинов, почти, как у псов, жалобно возопили от винно-чесночного перегара. – Я таких, как ты, давил, как вшей. Давил и буду давить, ты уж мне поверь, – в голосе послышалось самодовольство полностью уверенного в своей безнаказанности человека, вдобавок, он сыто рыгнул, и амбре, кошмарной волной накрывшее зеленокожего «тёмного», заставило его невольно сжаться от отвращения. Хозяин же голоса понял это по своему, хохотнул и сказал. – Боишься? Правильно делаешь. Я вначале оборву тебе уши, потом щипцами вырву поганый язык, посмевший невежливо обращаться к высшему существу…

Он нёс какую-то ахинею, и у Худука, постепенно наполняющегося чернотой и жаждой крови, мелькнула-таки короткая удивлённая мысль, смысл которой был таков: встречаются же тупоголовые кретины, вполне серьёзно и громогласно заявляющие о себе, как о высших существах; и это заявляет человек, представитель самого молодого народа, причём не самого сильного и не самого умного.

Зрение наконец-то пришло в норму, и Худук, висящий за шкирку, лицезрел напротив злобное лицо своего пленителя. В безжалостных свинячьих глазках огромного наёмника пощады не было, только предвкушение расправы. Но гоблин не собирался не только просить отпустить его, но и пугаться этой вонючей туши. Его с головой накрыла самая сладкая, самая приятная и верная ненависть, и он отдался ей, как щепка, властно влекомая бурным речным течением.

Резко выбросив руки и рванувшись вперёд, он схватился за бороду и щетину наёмника, приблизившись, вонзился зубами в бугристый, в редкий чёрный волос нос. Вслед за яростным воплем, почувствовал, что его выпустили и ещё крепче вцепился в бороду, повис на ней, ощущая, как под тяжестью, не выдерживая нагрузки, выскальзывают и рвутся волосы, левую кисть бросил вверх, когтями метя в глаз. Не достал, расцарапал щеку.

И тут инстинкты опытного бойца, ошеломлённого неожиданным нападением казалось бы беззащитной жертвы, сработали. Наёмник отклонился, рванул от себя прицепившегося «тёмного», пока тот не вспомнил о более весомом оружии, нежели когти и зубы, попытался тут же кулаком приласкать брыкающуюся жертву, но юркий гоблин уже в полёте умудрился увильнуть от почти наверняка смертельного удара.

Худук упал, откатился, вскочил, как развернувшаяся пружина, прошипел на гоблинском ругательства, рванул с пояса боевой нож и кинулся на противника, несмотря на то, что тот был в два раза выше и в четыре тяжелее, да ещё весь в крепкой коже с металлическими вставками, успешно заменявшей наёмнику доспехи. Он ни мгновение не усомнился в правильности своих действий, даже мысль не мелькнула о том, чтобы попытаться сбежать с места схватки. Хотя это и было реально: гостиничный коридор был свободен в обе стороны, а там шли лестничные пролёты вверх и вниз, то есть вероятность уйти была весьма велика. Но на унижения и пренебрежение он привык отвечать ударом ножа. Желательно в горло или глаз.

Худук уже понял, что это была его и только его ошибка: чересчур задумавшись и расслабившись, он забрёл на этаж (вернее, проходил мимо), где были поселены наёмники, прибывшие с некими важными агробарскими шишками. Тем более без Рохли, который по возвращении на постоялый двор тут же упёрся на кухню поесть (то, что он уже сожрал две миски блинов, отнюдь не значило, что он не голоден). А ведь он должен всегда помнить аксиому, что у «тёмного» всегда есть враги в людских землях. Нарваться на этого борова – была чистейшей воды случайность, которая рано или поздно должна была произойти, но Худук собирался её решать чуточку позже, возможно даже, самым радикальным образом, если иные внушения не помогли бы. Прощать хамство и напыщенность, специально демонстрируемую агрессию он не собирался. Но так уж получилось, что первый ход выпал на долю жирного дракона. Поэтому сейчас, в этом пустом коридоре они должны были решить свои разногласия. Возможно, наёмник изначально и собирался просто поиздеваться, потешить свой дурной нрав и садистские наклонности, то сейчас его помыслы были совершенно иными и прозрачными настолько, насколько понятной и осознанной может быть лишь сама смерть.

Разбежавшись, гоблин прыгнул на наёмника, чудом избежал встречи с кованным сапогом, замахнулся и ударил в бок в надежде, что острое лезвие преодолеет преграду и войдёт в тело, возможно что и зацепит что-нибудь важное, жизнесодержащее. Но наткнулся на заклёпку, бесполезно скользнул по куртке, а в следующее мгновение человек уже блокировал его действия, попав рукоятью секиры по руке, отчего, жалобно звякнув, выпал нож, а у самого уха, судорожно поджавшегося, будто обретшего собственную жизнь, с ужасным свистом пронеслось и само дугообразное лезвие, с глухим стуком уйдя в пол.

Потеряв нож, Худук не собирался отчаиваться – он вообще никогда не сдавался (мог лишь согласиться с разумными доводами), но продумать следующие свои действия уже не успел – крепкие мозолистые руки убийцы со стажем ухватили его за грудь, а большие пальцы жёстко упёрлись в кадык, отчего от неожиданной боли и нехватки воздуха потемнело в глазах.

Превозмогая себя и засуетившуюся на краю сознания панику, он открыл глаза и вперил тяжёлый взгляд в ненавистное лицо, намереваясь наконец-то воспользоваться Даром и сжечь к дракону мозги этому опасному сумасшедшему.

Поначалу, понявший смысл действий «тёмного» наёмник ошарашено отодвинул от себя гоблина на вытянутых руках, будто ядовитую змею и чуть ослабил хватку. Но затем его багровое отвратительное лицо с кровавыми царапинами исказила злорадная ухмылка.

– Что, гадёныш, хотел меня сделать своими нечестивыми шаманскими штучками? – его рожа резко приблизилась, исказилась гневом и ликованием. – Но со мной это не пройдёт!

Худук и сам уже понял, что его ментальный удар пропал даром – слишком хороший оберег от «тёмной» магии носил наёмник. И попытался воздействовать на отдельные части тела, внутренние органы – где-то же должно быть у этого чудовища слабое место! Но темнота опередила его.

* * *

Его окружали багровые, как при зареве пожаров тучи, он шёл сквозь них, будто сквозь туман. Чуть-чуть было больно. Так, немного. Терпимо, одним словом. Уж ему было известно, что такое настоящая боль. Когда тело цело, а внутри горит огонь, погасить который не в силах галлоны алкоголя. Лишь кровь частично может отвлечь. Но и её должно быть… изрядно, чтобы залить глаза. А себя, между прочим, он числил одним из самых крупных и сильных людей.

И вообще, будущее за большими людьми, те, кто меньше двух метров – божьи недоразумения. Поэтому и мир он делил не на «светлых» и «тёмных». И в сферу его интереса и внимания, помимо редких людей, естественно, попадали… всего лишь тролли, в силу своих природных размеров пересёкшие заветную метку в два метра. Ну, говорят, ещё драконы отличаются нешуточными размерами. Но пока что он ещё не встретил ни одного разумного, видевшего их. Да и как согласиться с этим, ведь они – всего лишь огромные летающие ящерицы. Этак недолго и слона причислить к значительным существам (в ущерб всем мелким народам, как то: гоблины, гномы, эльфы, орки… м-да, а тут попадаются достойные экземпляры). В общем, была у него нездоровая тяга ко всему большому. Вон даже в родовом замке не было ничего маленького (видно, предки тоже болели этим недугом): и камин, и мебель, и помещения, и слуги, а о дружине вообще лучше не вспоминать – таких «красавцев» нужно было поискать во всём Вербаре… Вот он откуда… Точно, граница с соседним Агробаром…

Он вышел из одной плотной тучи, до следующей было шагов десять, и в этом промежутке его накрыл дождь. Солёный. Он посмотрел на свои крепкие руки и увидел, что они все в красном. И растерялся. Не поймёшь, что хуже: находиться в вязком, душащем и слепящем тумане или ходить под кровавым дождём…

Он почувствовал, как заклокотало в горле недовольное сердце, зашевелилось, зажатое в трахее в поисках свободы. Или хотя бы обратного пути в грудь.

Он попытался поднять руку, чтобы таким образом – пальцами – помочь сердцу вернуться на своё законное место… Возможно, перед этим поднести его ко рту, попытаться слегка обогреть дыханием, но неожиданная боль прострелила его насквозь, и он открыл глаза.

Когда мутная плёнка истаяла, он увидел высокий потолок. Белый меловой. Справа шла стена. Тоже белая… Дракон! Где он?!

Чуть повернул голову влево, на знакомый негромкий звук, ворвавшийся неожиданно в уши… И облегчённо выдохнул: там на стуле с высокой спинкой, опёршись о стандартное пехотное копьё, дремал, а точнее, спал солдат с мантикорой на тунике. Его похрапывание он, собственно, и слышал.

Он с каким-то болезненным любопытством рассматривал бойца, вернее, ту его часть, которую мог увидеть – шея не желала дальше поворачиваться. Лицо было знакомое, безусое, молодое, в обрамлении каштановых завитушек. Осунувшееся и бледное, с запавшими подрагивающими под опущенными веками глазами – беспокойное что-то снилось. Кольчужный капюшон расползшимся блином покоился на наклоненном левом плече. А на порванной кое-где, какой-то неприглядно мятой тунике инородным цветом выделялись расплывшиеся бурые пятна… На память вновь пришли багровый туман и кровавый дождь. И, чтобы разогнать тиски чего-то неприятного, накатывающего, он раскрыл рот…

Вначале донёсся звук, похожий на карканье, а уж после пришли не очень артикулированные, но вполне внятные слова:

– Приснится же дрянь такая…

Помимо облегчения произнесённые слова имели ещё один эффект: боец на стуле дёрнулся, выпустил копьё и, спросонья потянувшись за ним, хлопнулся со стула.

Звук падения был приличным, а завершившее его болезненное «Ой!» не могло не вызвать улыбку. Но когда в поле зрения появилось обалдевшее лицо солдата, барон вновь был невозмутим. И строг – нечего спать на посту, даже если ты охраняешь безвольное тело командира. Двадцать розог как минимум. Это в мирное время…

Солдат с криком: «Его милость очнулся!» выскочил за дверь… А его перекосило от воспоминаний. В голову, словно из дырявого помойного ведра хлынули образы: незапланированное возвращение в Агробар после непонятной истории с наёмниками, долгие, неожиданно пустые дни, нахлынувшая тоска и не очень эффективная борьба с депрессией по вполне известным схемам: пиво – вино, вино – пиво, всё время вино; отряд «тёмных» наездников в центре столицы, порвавший его десяток, очистительный огонь ярости, вновь появление недавнего знакомца, гнома – наёмника, спешившего в полк сообщить о нападении на его людей и едва не поплатившегося за это жизнью, также пересёкшись с уруками… Гарч!.. Это имя всколыхнуло его душу всей палитрой чувств: разочарование, боль, обида, надежда, ненависть… Потом всплыло перед глазами подозрительное затишье при въезде в полковой городок, хмурые молчаливые часовые… И проклятый самоуверенный Зелун, убийца его людей… Ночная безнадёжная схватка, отчаянный рывок в надежде покарать предателя. Взлетающий меч, приятные глазу и на вкус брызги, отлетающие от верного оружия… Всё. Тьма.

Чем всё закончилось?

Можно поставить вопрос иначе: где он? Или ещё точнее: в чьих руках?

Когда за дверьми послышался многочисленный торопливый топот, он словно заледенел, и, будто не в силах принять то, что увидит, прикрыл глаза…

Вошло не меньше пяти человек, но он чувствовал, что в дверях толпятся ещё. Остановились молча возле него.

– Барон, плохо выглядите, – прозвучал смутно знакомый насмешливый голос. Это не Зелун.

ВерТиссайя открыл глаза. И удивлённые брови полезли вверх. Рядом с его сержантом Гором находились капрал Бирон, давно переросший свои нашивки, но которого всё устраивало до такой степени, что он специально «угощал» своих непосредственных командиров, чтобы они не ходатайствовали за него; миниатюрная девушка – блондинка, явно дворянка и судя по наряду, наверняка амазонка и… троица странных наёмников, чей путь в своё время пересёкся с его: гном, которого он выручил от уруков, эльф и человек – самый опасный из них. Он-то и нарушил тишину. Барон заметил, как высокорождённый как бы незаметно толкнул товарища, на что тот невозмутимо и довольно громко продолжил, игнорируя укоризненный взгляд эльфа.

– А чего все ведут себя, как на похоронах? И вы, барон, не подыгрывайте им, – вполне серьёзно обратился он к лежащему. – Вы мне больше нравились, будучи балагуром и весельчаком, нежели неподвижной колодой. Очень тяжёлой, между прочим!

– Я сам себе такой не нравлюсь, – с трудом угрюмо проговорил вербарец. И от радости, что не видит ненавистного Зелуна или его кавалеристов, попытался изобразить улыбку – надо же, невзирая на беспомощность, хоть чуть-чуть соответствовать предлагаемому образу. Но, видимо, сама улыбка – это пока было из области нереального – судя по реакции окружающих. Сержант озабоченно нахмурился, девушка – ангелочек отвела в сторону холодные глаза, на лице наёмника – человека появилось кисло-скептическое выражение, у гнома – сочувствие. Ну а Бирон и эльф остались невозмутимы.

– А где ваш… здоровый… тролль? – неожиданно поинтересовался барон, стараясь сменить тему. – Надеюсь, с ним всё в порядке?

– Мы тоже надеемся, – немного погрустнел наёмник, с молчаливого согласия остальных взявший на себя роль ведущего разговор. – Он там, куда мы, собственно и стремимся.

– И куда это? – уточнил ВерТиссайя.

– В Ремесленный квартал.

– Ага… – вербарец задумался, перевёл взгляд на гнома, согласно в ответ кивнувшего. – А можно конкретней? – теперь глянул на подтянувшегося подчинённого.

Отчёт сержанта арьергардной полусотни на момент возвращения в полковой городок был предельно лаконичен, и ничего нового до определённого момента не нёс. А потом он, несмотря на поднявшийся в голове шум и возобновившееся постреливание – следствие хорошего удара – напряг слух и внимание. И вычленил главное, после чего обессилено прикрыл глаза, слыша через слово сдержанный голос – путешествие по городу его мало заинтересовало. А вот статистика по людям заставила чуть ли не заскрежетать зубами.

– Выходит, – он открыл глаза и в упор посмотрел на гнома, испытывающего почему-то смущение, – это ты меня спас… – тот просто пожал плечами. – Потом расскажешь подробности. А сейчас… главное… – он, как это ни печально, стремительно терял силы и хотел услышать о…

– Зелун мёртв. Вы его зарубили. Мало того, невзирая на внезапность нападения, ваши солдаты изрядно потрепали всадников предателя, – слова гнома уже доносились словно сквозь туман. Но ничего страшного, он готов был их услышать, даже испытывая адские муки. – Мало того, если бы не подошедшая помощь, я так понял, из числа конных стражников, то, возможно, пришлось бы уходить не нам…

– Ничего… – забывшись, он захотел махнуть рукой. Но, конечно же, кроме очередного приступа боли, это желание не произвело.

Сумбур в голове, помимо вялости, накатывающей усталости и боли, мешал сосредоточиться и мыслить ясно. Вновь всплыло имя Гарча… И со странным облегчением понял, что они ведь ещё не прибыли на место… и Гарч пока что не в курсе близости… его заклятого друга. Если это, конечно, он. А в связи с неясным положением отряда и неоднородностью состава, следовало сказать парочку слов…

Он собрался с силами, напрягся и вновь открыл глаза, чуть повёл ими по размытым силуэтам, остановился на фиолетовом – значит это кто-то из его бойцов, не важно, Гор или Бирон. Моргнул несколько раз и прохрипел: «Ближе…» Пришлось повторить несколько раз, пока не расслышал рядом дыхание и уважительное: «Я здесь, милорд».

– Слушайте наёмников… Держитесь их… Парни ушлые – не дадут пропасть…

Как бы то ни было, он думал не о себе, и скажи кто-нибудь из присутствующих, что его, тяжёлого, неповоротливого неподъёмного бросят здесь, то даже и не расстроился бы. Наверное. Только попросил бы о быстрой смерти – попадать живым в лапы каких-нибудь уруков или драконов совсем не хотелось. Помня удачливых наёмников, краткий и ёмкий рассказ маркиза РоПеруши о событиях у села Великие Луки (странно, он даже запомнил это название), он, вначале усомнившийся и посчитавший (мысленно) его бреднями уязвлённого дворянина, потом смог оценить воинский уровень этих очень разных и до крайности непохожих друг на друга, но очень эффективных вместе разумных. И поверил. Вот и сейчас барон заботился об остатках своей полутысячи. Может хоть им повезёт, и они выживут. И пустят кровь всяким мятежникам и предателям… Глядишь, и его уберегут. А стоит ему стать на ноги…

Улыбка на лице барона ВерТиссайи, командира полутысячи подчинения Милашки Грая была ясной и лёгкой. Наконец-то. Можно сказать, она дополняла тот образ, который получился. Ведь несмотря на беспомощность, вербарец не выглядел безобидным. И оскал на его лице сулил врагам немыслимые беды.

Глава 8

Тихое ритмичное сопение раздавалось у самого уха. Ежи проснулся и несколько мгновений по привычке прислушивался к окружающему. Всё спокойно. Где-то за стеной кто-то негромко переговаривается, слышны были отдалённые неторопливые шаги караульных, кричали первые петухи – скоро будет светать, значит, и ему пора вставать.

Можно ещё полежать минутку и посмаковать чувство тепла и уюта, расплываясь в довольной улыбке, невидимой в темноте никому, но от этого ещё более приятной. В комнате они были вдвоём: он и Тамара. Гелия ушла на ночное дежурство, а Гилэри, предвидя неизбежное, дабы не смущать, деликатно ушла – скорее всего, к подругам в другую комнату. И они наконец остались одни…

Тамара сильно пострадала ещё во дворце, потом во время прорыва и рейда по столице ей ещё досталось. Зелье наёмников, помогавшее держаться наравне с остальными всё это время имело один плохой побочный эффект: при том, что во время его действия человек ощущает себя даже более, чем сильным и смелым, раны, которые имели место быть, заживали гораздо хуже, и даже вмешательство целителей, в данном случае, святых отцов, не могло ускорить процесс заживления. Поэтому Тамаре в ультимативной форме запретили серьёзные физические нагрузки, а именно хождение в патрули, тренировки с оружием – так, общеукрепляющая разминка, и всё. Видя, что упёртая десятница собирается игнорировать своего непосредственного командира, Деметру, та, не долго думая, подключила Лидию, и уже принцесса сделала соответствующее внушение, после которого амазонке только и оставалось, что быть паинькой.

Наёмник, как-то сразу, ещё при первой их встрече, когда они после первой схватки схоронились в гвардейской пристройке, выделил спокойную, но смелую до безрассудства амазонку. Можно сказать, что среди воительниц не было дурнушек, и сероглазая шатенка с носом с небольшой горбинкой и всё время упрямо сжатыми губами, не очень выделялась среди воинственно встопорщенных подруг, ещё не до конца успевших осознать потери, но стоило попасть под её лучистый серьёзный взгляд, как Ежи ощутил в груди расцветающий прекрасный цветок. Конечно, демонстрировать свою симпатию он не спешил, да и не было по большому счёту, ни времени, ни возможности, но с тех пор стал ненавязчиво опекать девушку и при малейшей необходимости находился рядом, оберегая и… любуясь.

Он зашёл к амазонкам как бы пожелать спокойной ночи, по уже привычному ритуалу, заведенному ещё когда он обходил их, подбадривая во время осады в караулке. Понаблюдал сборы Гелии, присел у кровати Тамары… И не смог уйти. Когда вышла Гилэри, он уже не мог припомнить. Светлый овал лица со спокойным и уверенным омутом глаз властно притянул к себе. Сознание на время включилось, когда они неистово целовались, девичьи руки, безжалостно ухватив за шею, прижимали к себе, сердце испуганно билось в горле и готово было разорваться на мелкие – мелкие осколки и пасть к ногам… И разум благоразумно ушёл в тень, сделал вид, что его не стало…

И вот он проснулся, бодрый и счастливый. Эпизоды ночи для него слились в один волшебный праздничный калейдоскоп, вычленить какие-нибудь детали в котором было просто невозможно. Это какая-то одна сплошная жажда выпить друг друга, насладиться друг другом и одарить друг друга самым сокровенным… Он только надеялся, что был максимально деликатен и нежен, ведь любовь – это всё-таки серьёзные физические нагрузки, которые на данный момент противопоказаны его девушке. Хотя её состояние на самом деле не внушало опасений в отличие, например, от Брады, наставницы принцессы, бывшей наёмницы, так и не ставшей заказчицей их небольшой команды наёмников, и которая до сих пор не пришла в сознание и вернётся ли в мир живых – на это не мог ответить даже отец Апий.

Неожиданный кризис в Агробаре, в эпицентре которого оказался он с товарищами-наёмниками смешал все чудесные планы, и вместо несложного контракта и хорошего заработка, который должен был стать финансовой основой более крупного отряда, возможно даже до полусотни, даже при уходе их ныне покойного командира Сетра, это было реально. Вместо этого они уже потеряли двоих из пяти, а о будущем можно было только мечтать, ибо просто выжить становилось первоочередной задачей – грозовые тучи так и бродили вокруг них, сгущались, притянутые словно магнитом наследницей трона, которую многие силы желали бы видеть мёртвой. А они, хоть и не имели обязательств, ввязались во всё это. Впрочем, Ежи ни о чём не жалел – он по крайнеё мере встретил Тамару, а вот о чём думали его товарищи, он затруднился бы ответить. Он понимал недовольство Лири, про Кола вообще ничего определённого: молчун всегда был для него загадкой. Но Ежи был молод в отличие от старших товарищей, для которых внезапные авантюры уже могли набить оскому. Впрочем, Лидия обещала наёмникам достойную оплату их услугам… Но главное уже сказано выше: деньги и сопутствующие им траты нужны только живым.

Ежи выскользнул из кровати, замерев на мгновение, когда Тамара зашевелилась и повернулась на другой бок, скривился от кольнувшей боли в правой, не до конца зажившей руке, когда надевал рубаху.

Муравейник постоялого двора оживал, просыпался – в коридоре слышался какой-то шум. Уже натягивая сапоги, Ежи насторожился: ему показался подозрительным достаточно громкий шлепок, весьма напоминающий звук падения. А когда в усилившемся на порядок голосе он различил низкий, рычащий тембр Лири, он тут же метнулся к выходу.

Картина, которую он застал в противоположном конце коридора была очень неприятной: здоровый, лохматый Лири уже практически задушил мелкого гоблина. Не раздумывая ни секунды, Ежи помчался к ним, на ходу подхватив правой раненой рукой какую-то высокую стойку, оказавшуюся цветочной подставкой и, подбежав к дерущимся и ясно понимая, что достучаться до разума здоровяка словесно невозможно, с размаху опустил на его затылок то, что оказалось в руке…

В сторону полетели щепки. Лири резво развернулся, и Ежи увидел налитые кровью глаза – иной реакции на удар не было, только одна незамутнённая ярость. Взлетающий пудовый кулак, сравнить который наверное можно с затупленным рыцарским турнирным копьём, и Ежи ощутил, что летит… Удар о стену, вышибающий остатки дыхания. Но сознание ещё не окончательно покинуло его, и он, мучительно пытаясь оживить лёгкие, перебирает ногами, отползая от надвигающейся смерти…

Следующую картину он наблюдает в некоей прострации, со стороны. И без звука.

Перед Лири возникает Кол, и, не делая никаких угрожающих действий, твёрдо становится, чуть наклоняясь вперёд. Свободно опущенные пустые руки, невозмутимое лицо, край которого может-таки наблюдать лежащий на полу Ежи, конечно же не обманывают ни его, ни ярящегося Лири – худой наёмник очень опасен и без смертоносной стали в руке. Также ясно, что он не сделает ни шагу назад, как бы ни кипятился, ни психовал здоровяк.

Это длится какое-то время: Лири брызжет слюной, пытаясь в чём-то убедить Кола, но тот непоколебимо спокоен, изредка роняет скупое слово и дальше продолжает хладнокровно смотреть на беснующегося товарища. Краем глаза Ежи замечает, как зашевелилась фигурка гоблина, тот садится, упираясь спиной о стену и очумело трясёт головой. Жив значит «тёмный». Но ни облегчения, ни радости наёмник не ощущает.

Вообще, он не может найти не то что оправдания, но и причины, сподвигшие его на такой поступок – напасть на товарища. Он не поддерживал мнения Лири о том, что все «тёмные» поголовно – выродки, и при малейшей возможности их нужно уничтожать. Но при этом и не защищал их. Они ещё ни разу не попали в сферу его внимания, поэтому лично он никак к ним не относился, просто был равнодушен, а страсти в наёмнической среде касательно чистоты отрядов вызывали лишь скепсис по поводу здравомыслия выступающих. Если боец виртуозно владеет оружием и при этом отличный, комфортный в длительном общении товарищ, то какая разница, к какому роду – племени он относится? Среди людей, между прочим, хватало драконов – Лири с его приступами ярости и раздутым самомнением яркий тому пример – которых стоило обходить десятой дорогой, если жизнь дорога. Какие там орки, тролли и гоблины, что живут закрытыми общинами или вообще, в неприступных горах и лесах – от человека быстрее нож в спину получишь! Конечно, смысла не было всё это рассказывать здоровяку. Но если его мог успокоить Сетр, то сейчас он вообще сошёл с катушек – душить гоблина – союзника…

В коридоре к этому времени значительно увеличилось количество зрителей. Парочка гвардейцев, Мириул, граф РоАйци, и наконец появилась Лидия, перед которой все расступались, не важно, зная ли, кто она или нет. Она хмуро и совершенно безбоязненно остановилась возле багрового, но притихшего Лири, окинула внимательным взглядом картину происшествия – гоблин к этому времени уже исчез и что-то требовательно уточнила у наёмников.

Слава Единому, к Ежи вернулся слух, и он понял вопрос принцессы: «Инцидент исчерпан?» Он просто кивнул головой – а что было делать? Лири, злобно посопев, окатил его такой волной ненависти, что рыжий понял: будут у него со здоровяком проблемы, и так ничего не сказав, стремительно ушёл прочь, подхватив по пути торчащую в полу секиру и бесцеремонно расталкивая невольных зрителей. Кол что-то успокаивающе произнёс принцессе, и та, удовлетворившись этим, ушла.

Коридор очистился, а Ежи всё сидел, вяло размышляя, как ему быть дальше. Нестерпимо болела растревоженная рука и грудь, куда пришёлся удар Лири – наверняка там здоровущий синяк.

Над ним остановился Кол, протянул руку, помогая встать.

– Тебе нужно поискать иное место ночлега, – бросил он сухо; в его словно прищуренных от низких бровей глазах мелькнуло неодобрение. – Вещи я твои вынесу. Думаю, у гвардейцев найдётся свободный тюфяк, – он развернулся и пошёл в сторону их общей комнаты. Приостановился, в пол оборота повернул голову и добавил тихо. – Избегай Лири. Я не всегда буду рядом.

Ежи стоял, глядя вслед спасшему его наёмнику, и думал, что это чересчур уж радикальные перемены в его жизни. И ещё: хорошо хоть Тамара при всём этом не присутствовала…

– Ежи, дорогой, что с тобой случилось?.. – сзади раздался взволнованный, полный тревоги о нём голос.