Текст книги "Современные болгарские повести"

Автор книги: Павел Вежинов

Соавторы: Георгий Мишев,Эмилиян Станев,Камен Калчев,Радослав Михайлов,Станислав Стратиев,Йордан Радичков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

По ту сторону стола круглилась в мягких сумерках пара пухлых колен, одно из них слегка подрагивало в такт музыке.

«В этой женщине есть что-то роковое! – подумал Лазар Лазаров. – Недаром этот темный мужик бросил ради нее жену и детей… Вот возьму и приглашу…»

Он представил себе, как выводит ее на истоптанную траву, обнимает за талию, кладет руку на ее мягкую спину и чувствует ладонью ту ложбинку, что начинается у шеи и переходит в другие изгибы и складочки тела. Пусть этот коротконогий дикарь, от которого за километр несет лошадьми и подводами, смотрит. Пускай ворчит и грызет удила. Думал бы вовремя, когда заманивал такую молоденькую… Теперь уже поздно.

Поздно-то поздно, но даже беззубая собака не уступит кости другим собакам. Этот небось кинется с кулаками, чего еще от него ждать… Ему нипочем, что вокруг народ, что сам Недев тут, – кинется, и все, а потом самое мерзкое: пойдут разговоры, что он подрался из-за бабы. «Это какой Лазаров? Который однажды дрался из-за какой-то девки?» Нет уж, спасибо, не на такого напали!.. Лазар Лазаров не полезет в драку из-за девки… У Лазара Лазарова нервы крепкие, он умеет ждать. Если ей такая охота потанцевать, пусть сама его приглашает…

Хорошо бы, пригласила… Конечно, коротконогий потом, дома, все косточки ей пересчитает, но это их семейное дело, пусть сами разбираются. Самое большее, что можно сейчас себе позволить, – это еще раз взглянуть на нее в упор тем настойчивым мужским взглядом, который, точно луч лазера, проникает в женскую душу, и крикнуть: «Приглашают дамы!»

Лазар Лазаров вытянул шею и крикнул.

* * *

Недю Недев почувствовал, что им завладевает былое, ребячье желание забраться под стол.

Как и большинство людей в возрасте, он не любил вспоминать детство, но сейчас вдруг вспомнил себя в коротких штанишках, увидел, как он взбегает по ступенькам родительского дома, бежит в дальний угол гостиной и прячется под тяжелый стол орехового дерева, застеленный кремовой скатертью. Почуяв любую опасность, провинившись в чем-то или раздобыв какое-нибудь лакомство, которым не хотел делиться, он забирался под этот стол. За мягкими складками длинной скатерти мерцал желтый таинственный свет, было тепло и тихо, и он мог, затаясь, сидеть там часами, прислушиваясь к звукам, которые окружали снаружи его тайник.

Он родился семимесячным, недоношенным, и неведомые законы природы влекли его к замкнутым уютным пространствам, хотя всю свою сознательную жизнь он стремился эти законы преодолеть. Он бросил, не окончив, старую, буржуазную гимназию, презирая ограниченность ее теорем, формул и определений. Женился на дочери священника, чьи узколобые религиозные взгляды от всей души ненавидел, – и лишь согласился поселиться в двухэтажном доме тестя возле рыночной площади. Общественной деятельностью он тоже занялся для того, чтобы окончательно преодолеть свою внутреннюю скованность, и считал, что преуспел в этом, что победил то давнее мальчишеское желание. Редко-редко, в самые неожиданные минуты, это желание еще давало о себе знать, лениво потягивалось где-то в глубине души и манило его нырнуть под скатерть, чтобы спрятаться от взглядов окружающих.

Так произошло и сейчас, под взглядом Михайловой.

– Приглашают дамы, товарищ Недев!

Она стояла возле него, поправляя пояс, губы ее вздрагивали от хрипловатого, грешного смеха.

Прятаться в тайник было поздно, и, пытаясь отклонить приглашение, он шутливым тоном осведомился, нельзя ли дать себе отвод.

Весь стол единодушно ответил, что самоотвод не принимается.

– Разве такой женщине отказывают, брат ты мой! – воскликнул Дило Дилов. – На том свете будешь локти себе кусать!

Он перешагнул рубеж, после которого все люди на земле – братья.

– Ну, раз народ требует… – проговорил Недев. – Приступим!

Михайлова, покачивая бедрами, шла чуть впереди него. На ней была полосатая, желтая с зеленым, юбка модного покроя «банан», спадавшая широкими складками до полу, так что даже кончиков туфель не было видно. Только бедра напоминали о том, что под банановой кожурой есть и живая сердцевина.

Она остановилась, поджидая его, подняла руку и положила ему на плечо.

Недю Недев заметил темную ямку под мышкой, такую же теплую и уютную, как темнота под ореховым столом, покрытым скатертью, вновь ощутил шевеление тех таинственных сил природы, понял, что ему их не перебороть, что пора сдаться, нырнуть в манящую бездонную темноту. И он сдался.

* * *

– Хороша бабенка, крепенькая! – произнес Дочо Булгуров, не сводя с танцующей Михайловой глаз. – На Сьюзен Хемпшир смахивает, только у той волосы посветлее.

Он смотрел по телевизору «Форсайтов» и запомнил имена исполнителей.

– Когда я работал на «Петре Златарове», – подхватил разговор Знакомый Пенчевых, – у нас в шлифовальном была кассирша, которая раз в месяц удерживала взносы за страховку. А однажды взяла да на эти взносы купила себе телевизор «Фракия», ей посоветовали эту марку, но он через неделю сломался…

Никто не мог понять, при чем тут кассирша из шлифовального. Должно быть, он вдруг уловил сходство между нею и Михайловой, а может, упоминание о телефильме про Форсайтов напомнило ему случай с телевизором, купленным на незаконные средства. Осталось неразгаданным и имя «Петр Златаров». Только Лазаров понял, что речь идет о названии промышленного предприятия, но ему некогда было объяснять это остальным – он уже подсел к молоденькой Диловой, умиравшей от желания узнать, как прошел экзамен у Карева.

– Я уж думал было бросать это дело, – говорил Лазаров. – Заочное с очным ведь не сравнить… Плюс к тому, думаю, у меня и теперь инженерная должность, еще лет десять стажа набрать, как-нибудь продержусь до пенсии… Для чего себя истязать?.. Стою в коридоре, раздумываю, вдруг дверь распахивается, и Карев застает меня врасплох: идете или не идете?.. Гамлетовский вопрос!

– И вы пошли? – Дилова проявила нетерпение.

– А ты как думаешь? – сказал заочник. – Разве я выгляжу трусом?

Она посмотрела на его потертый берет, надетый, вероятно, для того, чтобы спрятать плешь, на его широкое, одутловатое лицо со следами юношеских прыщей и подумала, что раньше она иначе представляла себе храбрецов…

Пенчев разглядывал дом Йонковых, когда вдруг почувствовал, что чье-то колено прижимается к его. Сначала он радостно вздрогнул, но потом догадался, что это колено Пенчевой, и не шевельнулся. Только спросил:

– Что тебе?

– Давай! – шепнула Пенчева.

– Спокойно! – сказал он. – Не спеши!

– Я готова.

– Не рвись в бой… Погляжу я, что с тобой будет через полчасика.

Она негромко хихикнула ему в ухо:

– Сегодня жди сюрпризов… Ты меня просто не узнаешь… Я придумала новые ходы…

– Да ладно, ладно… – лениво протянул он. Его уже стало раздражать пристрастие жены к бриджу. Она выучилась недавно и, как всякий начинающий, вообразила, что пришел ее черед совершить переворот в комбинациях из тридцати двух карт. «Зачем вам мотаться в Монте-Карло, – говорил он теперь приятелям, – приходите к нам…» И действительно, до середины ночи у них в доме шелестели карты, в глазах Пенчевой горел синеватый спиритический огонек, ловкие женские руки, которые прежде держали только спицы и кухонный нож, теперь делали неожиданные ходы или решительно бросали карты: «Пас!» Однажды под утро, когда за окном еще было темно, она разбудила мужа словами, которые он долго не мог взять в толк: «Если у меня на руках четыре девятки и три козыря, могу я остаться без взятки?» «Что, что?» – спросил он, глядя на мглистые квадраты окна в надежде, что появится хоть один лучик и разгонит мглу и у него в голове. С тех пор он понял, что надо устраивать перерывы в карточных бдениях, если он хочет, чтобы в доме у него и впредь была хорошая жена, исправная хозяйка и заботливая мать. Он и на проводы призывника ее привел, потому что опасался; если они останутся дома с человеком в клетчатом пиджаке, приехавшим к ним погостить, то до утра просидят за картами.

Пенчо Пенчев снова обратил взгляд к дому Йонковых и, чтобы отвлечь жену, спросил:

– Как тебе эта штукатурка?

Она тоже поглядела в ту сторону и сказала, что ей нравится, белое всегда в моде и наверняка обошлось в два раза дешевле, чем у них…

– Ничего ты не смыслишь! – Он не дал ей договорить и отошел от стола, пока не разгорелась ссора. И стакан тоже захватил с собой.

Подойдя к белой стене дома, он провел рукой по ее шероховатой поверхности.

– Чего ты ее гладишь, сосед? – спросил Свояк, проходивший мимо с кувшином вина в руках. – Беленькая, как венгерочка!.. Не знаю, бывал ли ты когда в Секешфехерваре, а я, помню, приехал, гляжу: бабы все белые, гладкие, глаз не отведешь…

– Бывал я там, знаю, – сказал Пенчев. – В шестьдесят девятом ездили в туристическую от Винпрома… Ты обратил внимание, как у них дома оштукатурены?

– Как оштукатурены? Обыкновенно… – отозвался Свояк, подливая ему вина.

– Ничего не обыкновенно… Такой штукатурки, как у Свояка твоего, не увидишь… Известковое молочко, метелкой набрызганное… Десяти лет не пройдет – вся растрескается… А у них набрызг со слюдой. Подойдешь ближе – так и сверкает, точно чешуя сазанья! Терразитовая называется.

– Дай срок, я тоже такую сделаю… – сказал Свояк. – Тера… как дальше?

– Терразитовая. Только у нас еще не умеют… Тут важна пропорция.

– Я сделаю, – повторил шофер и вдруг снова вспомнил о человеке, который и в этом был ему помехой. – Но скажи ты мне, как мне совладать с этим типом… Не желает освобождать участок, и все тут… Я ведь на грузовой работаю, не только терразитовую – паразитовую бы сделал… – Он рассмеялся неожиданной игре слов.

Однако смех его быстро оборвался, так и не успев согнать с лица грустное выражение.

– Один Недев может тебе помочь, – посоветовал ему Пенчо Пенчев. – Больше некому…

Оба одновременно оглянулись на площадку, где все еще кружились в танце Михайлова с Недевым.

В эту минуту Недю Недев улаживал дела своей партнерши. За то время, пока раскручивалась ниточка танго, она рассказала ему о своих затруднениях в связи с заграничной поездкой.

Недев с деловым видом кивал.

– Все уладится… Не может не уладиться…

– Я сама знаю, что уладится, но у меня «о-кей» на двадцать девятое, а все еще, неизвестно, еду я или не еду…

– Поедете, поедете, – говорил Недев. – Не можете не поехать…

Он хотел добавить что-то еще, но тут оркестр смолк, и Михайлова сняла руку с его плеча.

* * *

Оркестр смолк, и в тишине прозвучал восторженный голос Дилова:

– Да вот же он, вот!.. Кто тут интересовался?.. Как молодой месяц выплыл… Ишь, богатырь вымахал, герой!

Богатырь – это, пожалуй, было не совсем точное определение для паренька, который сейчас стоял на дорожке, оробев от внезапно обращенных к нему глаз. Он был довольно рослый, но узкоплечий, и уши топырились на круглой голове, неожиданно всплывшей над кустами, отражая своей наголо остриженной поверхностью свет гирлянды лампочек. Его смущало множество взглядов, которые точно бабочки садились на его щеки, плечи и на эти торчащие уши, первыми начавшие раскаляться от внутреннего напряжения.

– Твое здоровье, браток!..

Возчик уже подошел к нему и, опрокинув стакан себе в глотку, мокрыми от вина губами чмокнул в щеку.

– Счастливо тебе служить, кролик! – выкрикнул с места Дочо Булгуров. – Возвращайся отличником боевой и политической подготовки.

Со всех сторон праздничного стола полетели возгласы, тосты, зазвенели бокалы, волнами накатило фанфарное приветствие аккордеониста-мадьяра.

– Сыночек мой! – подошла к сыну Стефка. Скверное настроение, владевшее ею на кухне, она спрятала под самой ласковой материнской улыбкой. Провела рукой по лацкану его пиджака, поправила расслабившийся узел галстука, погладила колючую короткую щетину, к которой никак не могла привыкнуть.

– Солдатик ты мой!.. Где же ты так долго?.. Отец просто извелся… Собрался уж машину заводить, ехать на розыски… Разве можно так?.. Поди поздоровайся с гостями…

Она под руку повела его к середине стола, с сияющим видом представила:

– Вот и Фео… Правда, в таком виде… Знали бы вы, какие у него волосы были… Видели, наверно, на карточке…

– Что делать… Неумолимые параграфы воинского устава… – каким-то виноватым тоном проговорил Недю Недев, потому что Стефка смотрела на него.

– Он и так хорош! – сказала Михайлова, специалистка по части мужской красоты. – Пускай остриженный – что особенного? Хиппи теперь уже не в моде…

– Подай руку товарищу Недеву! – сказала мать. – Ты что это? Будто в первый раз видишь… Это ведь Наташин папа… И с товарищ Недевой поздоровайся!

Фео послушно исполнял команду за командой. В его движениях чувствовалась торопливая старательность новобранца.

– А к этой красавице приглядись повнимательней, – втолковывала ему мать, когда он пожимал руку Наташе Недевой. – Давно у меня одна мысль на уме… Как это называется, товарищ Недев?.. Застолбить участок или как?

Публика, следившая эа каждым ее словом, поняла намек и разразилась веселым смехом. Недев засмеялся тоже.

– Страшный человек эта Стефка! – восхищенно проговорил Дилов. – Вон как свои делишки обделывает… Издалека подъезжает…

– И правильно делает! – сказал Дочо Булгуров, когда Фео отошел к другому концу стола. – Эти вопросы надо обдумывать загодя… Потому – время летит незаметно… Что такое два года?.. Промчатся, как два денечка!.. Вернется солдат со службы и не будет болтаться зря, все приготовлено: вот тебе дом, вот тебе женушка, вот тебе работа – живи да радуйся!.. Я – за таких родителей, только так и надо…

Хотел он добавить, что сам тоже из таких родителей, но побоялся, что прозвучит нескромно. Да и не к чему раскрывать перед всеми карты, каждый носит в себе свои сокровенный планы, которые, бывает, лопаются, если слишком много о них болтать. Эти членские взносы, к примеру, квитанционные книжки, которые он таскает в кармане… Не бог весть какая радость обходить одного за другим, рассыпаться из-за каких-то грошей, выписывать квитанции, а кто заупрямится – вдалбливать битый час, для чего ты эти гроши собираешь… Приятное занятие, ничего не скажешь… Ладно, пускай его считают простачком. Дочо Булгурову пальца в рот не клади. Не сегодня – завтра Пламен вырастет, надумает в институт поступать, обязательно потребуется какая-нибудь справка, а кто ему эту справку выдаст, если отец у него не будет активистом?..

* * *

Призывнику освободили место возле Наташи, поставили перед ним чистый прибор, ответственный за напитки принес чайник, налил ему сливовицы, подкрашенной жженым сахаром под цвет политуры. Фео залпом осушил рюмку.

– Орел! – воскликнул возчик. – Вот теперь ты мне нравишься!

– Солдат у нас бравый! – поддержал его Лазар Лазаров.

«Солдат» озирался по сторонам – мать куда-то исчезла, отца тоже не было видно, оркестр играл чардаш, женщины суетились с подносами, на которых дымились тарелки с тушеным мясом, на травяном дансинге Михайлова, соседка, танцевала с каким-то незнакомым человеком в клетчатом пиджаке…

«Сумасшедший дом какой-то, – подумал он. – Минутки спокойной не улучить, чтобы им сказать…»

– Ну, герой… – кто-то хлопнул его по плечу. Он обернулся, это был Булгуров. – Сейчас ты в порядке… Можно о тебе, так сказать, не печалиться: рядом девушка, музыка играет, пенистое вино рекою льется, или как там в песне…

Он уже основательно подзаправился, загорелое лицо блестело, как мокрый глиняный кувшин, и, как пенистое вино, хлестали через край слова:

– А ты, я гляжу, скис вроде… – продолжал Булгуров. – Выше голову! Все мы по этой дорожке прошли…

Он неумолчно болтал над головой Фео, и тот не знал, как от этой болтовни отделаться. Взглянул на дочь Недевых – хорошенькая, светленькая, на носу веснушки, над ушами – по завиточку, клевая девочка, но куда ей до его Снежаны!.. А Снежана сейчас стоит, ждет его, в пяти шагах отсюда… Ждет и, наверно, уже беспокоится, отчего он так долго…

Мысль о Снежане заставила его встать.

Дочо Булгуров воспринял это как знак уважения к старшему и заставил Фео снова опуститься на стул – он, мол, садиться не собирается, просто подошел чокнуться с солдатом, пожелать ему доброго пути и удачной службы в родной армии.

– А ему квитанции не всучишь? – с насмешкой спросил Первомай.

– Армия от налогов и взносов освобождается, – серьезным тоном ответил Булгуров.

Фео воспользовался тем, что они занялись разговором, и пошел к дому. На ступеньках ему встретилась мать, она несла бумажные салфетки, которые забыли положить на стол.

– Куда? – строго спросила она. – Почему не сидишь с гостями?

– Мама, я бы хотел тебе…

– Потом, потом все мне расскажешь… Гости разойдутся, тогда и будем говорить хоть до утра…

Она сунула ему в руки салфетки и приказала разложить по столам.

Его так и подмывало тут же выкинуть их вон, он даже оглянулся по сторонам – нет ли подходящего местечка, где их не сразу заметят, но понял, что не сможет на это решиться. Каждый раз, когда предстояло сделать то, что хотелось, что-то останавливало его. Всю жизнь так. Вернее – до сегодняшнего дня. Сегодня он, наконец, совершил поступок, не спрашивая позволения, принял решение сам, своим умом, не считаясь с чужими мнениями, советами, рекомендациями… Он вспомнил, какой испытал подъем, когда они вышли из загса: скорей домой, к родителям! Рывком распахнуть дверь и возвестить, как в театре: «А вот и мы! Примите нас обоих, какие мы есть, и не падайте, пожалуйста, в обморок, не рвите на себе волосы… Рубикон перейден, жребий брошен!..» И прочую чепуховину в этом роде, которую незачем придумывать заранее – в нужную минуту слова сами придут на язык…

Жаль, что они не отправились домой сразу же. Николай с Таней потащили их в ресторан, там задержались, обмывая событие, час уходил за часом, и он чувствовал, как недавний подъем мало-помалу угасает, и как потом он вовсе испарился, уступив место малодушию… «Куй железо, пока горячо, – как это правильно! – думал он. – А я дождался, пока оно остыло…» Теперь ему все труднее было себе представить, как он распахнет дверь и объявит о том, что перешел Рубикон. Теперь ему казалось нелепым вот так взять и швырнуть гранату в родительский дом, точно какой-то террорист. Ведь это жестоко ранит отца и мать, которые всю жизнь тряслись над ним.

За окном темнело, пора было уходить из ресторана, и от его решимости уже не осталось и следа. Распрощавшись с Николаем и Таней, они неторопливо зашагали из города к тонувшему в густой зелени поселку, где гости уже собрались на проводы призывника, разумеется и не подозревая, какой он им сегодня преподнесет сюрприз… Сейчас этот сюрприз стоял за воротами, в темноте Первой улицы, закутанный в его плащ, и ждал, пока он переборет малодушие, затянувшее его в свою паутину, пока найдет в себе силы объявить о сегодняшнем событии и выкинуть к черту эти идиотские салфетки, которые он все еще держал в руках…

Он их не выкинул, а обошел столы и старательно разложил.

Потом повернул к кухне.

Мать раскладывала приготовленные подарки: женщинам – передники, мужчинам – полотенца. Рядом стоял отец и что-то подсчитывал, шевеля губами и загибая свои толстые пальцы с темными от автомобильных масел ногтями.

– Сколько у тебя получается?

– Шестнадцать!

– Нет, не шестнадцать… Сосчитай еще раз!

– Сколько раз пересчитывать… Шестнадцать… И товарищу Недеву…

– Ладно, хватит! – раздраженно перебила мать. – Слушать тошно…

Она повернула голову и увидела сына. Никого посторонних рядом не было – самое время спросить, отчего он так запоздал.

– Спроси его, где он шатался весь день! – сказала она мужу. – У нас тут голова кругом, не знаешь, за что раньше взяться, а он шляется…

– Ты где весь день шляешься? – в свою очередь накинулся на него отец. – У нас тут голова кругом, за что раньше взяться не знаем, а тебя нету, прийти на помощь в решительный момент…

Он пользовался жениными фразами, так ему было легче, только добавлял словечко-другое, запавшее в память благодаря средствам массовой информации.

– Обычно-то, уходишь куда, обязательно предупредишь: «Мамочка, вот так-то, мамочка, вот то-то». А нынче, в последний день, такой номер выкинуть, на что это похоже?.. Где ты был?.. И где плащ?

Он кинул взгляд в темноту за изгородью и подумал, что настал момент сказать им хотя бы о плаще. Но отец успел набрать инерцию, и его трудно было прервать:

– Не смотри в пространство!.. На дороге пусто! Все здесь, у нас в саду, народ собрался ради тебя, ради тебя вся эта сутолока, не ради меня! Думаешь, большая мне радость мотаться туда-сюда, как официант, таскать еду и питье, а поинтересуйся, была у меня минутка хоть кусок в рот положить или выпить хоть рюмочку…

– Ты б хоть подумал, что о нас люди скажут! – подхватила мать. – Кто ж это, дескать, его воспитывал, какая ж это мать не научила сына гостей уважать…

– Хватит! – собравшись, наконец, с силами, крикнул он. – Довольно…

Но в эту минуту раздался визг, тревожные возгласы: «Что случилось?.. В чем дело?..»

Отец и мать выбежали из кухни.

* * *

Пламен Булгуров упал в яму для гашения извести.

– Николина, ребенок! – Дочо Булгуров сорвался с места и крупными прыжками метнулся к воротам – плач доносился оттуда. С шумом перескочил через груду щебенки, и будто из-под земли прозвучал его испуганный зов:

– Пламен, ты где?.. Где ты, сынок?.. Кто тебя столкнул, скажи, кто?

Дети, еще минуту назад игравшие со свалившимся в яму мальчиком, с виноватым видом принялись объяснять, что никто его не толкал, они все вместе были, а Пламен не заметил ямы и вдруг… Самые маленькие, из солидарности с пострадавшим, тоже заревели.

– Ах ты боже мой… – ахал отец над мальчиком, уже вытащенным из ямы, счищая с его костюмчика известку. – Какая беда могла случиться… Ай-яй-яй… Разве ж можно так, сынок?.. Нас теперь на смех подымут…

Не сразу подоспевшая жена Булгурова всхлипывала, стараясь этим загладить свое опоздание.

– Ничего у него не сломано, Дочо, а?.. Может, доктора позвать…

– «Сломано»! – огрызнулся он. – Голову тебе за это сломать надо… Заснула!.. За одним ребенком уследить не можешь, чуть не разбился из-за тебя…

– Да он все рядом крутился, – оправдывалась жена. – Когда успел улизнуть?..

– Замолчи!

Лазар Лазаров принес стакан воды, мальчику дали попить, со всех сторон летели успокоительные возгласы, первое волнение понемногу затихало. Подошло время тщательного разбора происшествия.

– Один ведь ребенок! – негодовал Дочо Булгуров, отмывая возле колонки сандалики Пламена. – Но разве можно на женщину понадеяться! Как заболтается – все, конец… Хорошо, яма не такая глубокая, а то бы обязательно ногу или руку сломал…

– Детский организм упругий, сосед, – успокаивал его Лазаров. – Не так легко ломается… Природа позаботилась о том, чтобы уберечь малышей…

– Да, да, природа позаботилась, – подтвердил Недю Недев. Эта мысль ему понравилась, и он попытался ее развить: – Представляете, свались туда взрослый… Разбился бы как пить дать…

– Еще хорошо, яма не глубокая…

– Мы когда еще только рыли ее… – начал Йонко Йонков, который до того времени помалкивал, но теперь почувствовал, что необходимо что-то сказать, отвести упрек, звучавший в некоторых голосах, – я еще тогда говорил: ни к чему рыть глубокую, еще свалится кто, покалечится…

– А я к своей крышку приладил, – сказал Булгуров. – Здоровенную крышку. Хоть на танке езди – не прогнется…

– Тыщу раз говорила ему, чтоб сделал крышку! – не вытерпела Стефка. – Доски у тебя есть, гвозди есть, сколоти ты крышку, чтоб не зияла дыра… чтоб чужие ребятишки туда не падали… Поди погляди вон у Руси Русева – у него на яме железная крышка, масляной краской покрашенная, и даже замок висит…

– Ладно, ладно, – сказал Йонков, – я тоже сделаю… Завтра же сколочу… Долго ли…

– Никакого завтра! Сейчас же!

Он взглянул на нее, слегка удивленный краткостью срока, который она ему назначила.

– Да как же это…

– Сию же минуту! – повторила она. – Бери топор и давай!

– Ты случайно не того, жена?.. – Он засмеялся, пытаясь смягчить резкость ее тона, обратить все в шутку, но увидел в ее взгляде непреклонную решимость.

– Я кому сказала!

– Да нет, лучше уж завтра! – проговорил Недю Недев, почувствовав, что следует вмешаться, разрядить атмосферу. – Чересчур сжатые сроки даешь для пуска, Йонкова!.. Давай лучше завтра, он обязуется не забыть…

– Обязуюсь, обязуюсь! – сказал Йонко.

– Не верю я ему, товарищ Недев, – заявила хозяйка дома. – Пока не увижу в руках топор, не поверю… Вообще-то он человек неплохой, столько лет вместе прожили, но уж больно копотливый… нерасторопный… Вечно кто-то должен над душой стоять, указывать что делать…

– Ну уж… – с улыбкой проговорил Недев. – Вон какую дачу отгрохал, прямо дворец… Так что позволь тебе не поверить…

– Отгрохать – отгрохал, да потому что есть кому подтолкнуть… над душой постоять… Нехорошо, конечно, о себе говорить, но люди – они видят, пусть скажут, так оно или нет…

– Стефка права! – вмешался Дилов. – Йонко, конечно, ничего мужик, но без жены он…

– Совсем как в том анекдоте, – сказал Лазаров, – про дамочку, у которой дети спросили: «Мам, это папа тебе шубу купил?» А она говорит: «Кабы я на вашего отца рассчитывала, и вас бы на свете не было…»

Он первый засмеялся, глядя на молодую Дилову, и не смолкал до тех пор, пока ее губы не раздвинулись в улыбке…

* * *

Они слышали стук топора. В короткие паузы, когда оркестр смолкал перед тем, как начать следующий номер, был слышен и визг пилы.

– Что там происходит? – спросила Снежана.

– Сумасшедший дом, – сказал Фео.

– Что-то сколачивают…

– Отца прищучили…

Она молча уткнулась лицом в теплый уголок у него под рукой. Теперь ей были слышны удары не топора, а другие, более ритмичные удары, доносившиеся сквозь поплиновую рубаху. И она готова была стоять вот так и слушать их до утра.

– Мне надо идти, – сказал Фео. – А то спохватятся, что меня нету.

– Не пущу.

– Спохватятся, пойдут искать.

– Ну и пусть!

– Ты как маленькая… Столько ждали, потерпим еще немножко…

– Сколько?

– Пока гости разойдутся… Сейчас мать раздаст подарки и начнут расходиться…

– А сейчас они что делают?

– Откуда я знаю… Сбегаю посмотрю и мигом назад!

Он отстранил ее и снова укутал жесткими полами плаща. В щелке сверкнули ее большие круглые глаза. Ему показалось, что сейчас они светятся ярче, чем всегда, и вокруг словно бы тоже стало светлее.

– Смотри, смотри! – прошептала Снежана. – Луна…

Вдали из-за скал высунулась половинка луны.

– Боишься? – спросил он, потому что сам ощутил легкий озноб при виде оранжевого полукруга, который, как рыбий глаз, не шевелясь, горел на гребне скал.

– Нет, – сказала она. – Даже если ты задержишься, могу одна вернуться домой…

– Глупости! – возразил он. – Только без глупостей!.. Я мигом…

И побежал вдоль кустов к воротам дачи.

* * *

– В самое время! – воскликнула мать, увидав, что он поднимается по ступенькам. – На, держи, раздавай, как я тебе говорила: мужчинам – полотенце, женщинам – фартук. А платочки я сама ребятишкам приколю.

Груда полотенец и фартуков тяжелой ношей легла ему на руки. Сверху лежала вышитая гладью наволочка.

– А это кому? – спросил Фео.

– Ну что ты спрашиваешь, как… – мать посмотрела на него с укором. – Наташиному отцу, кому же еще!

Они спустились вниз, и она подала знак музыкантам. Раздача подарков была гвоздем программы, и ее должна была сопровождать протяжная свадебная песня: «Ешьте, сватушки, и пейте!», которая не оставит равнодушным ни одно болгарское сердце…

Оркестр заиграл.

Призывник двинулся от гостя к гостю, каждому накидывая на плечо подарок. Он действовал деловито, с единственной мыслью поскорее с этим покончить.

– Постой, постой! – остановила его Стефка. – Ты повнимательней! Делай, как я велела…

Он перепутал порядок.

– Ох уж эти дети… – проговорила она, отбирая у него подарки. – Все приготовишь, час битый втолковываешь, а под конец…

– Переживает парень… – вступился за него Дило Дилов. – А вы как думали? Небось армия… На войну, так сказать, идет, встает под знамена, хоть железный будь, все равно внутри что-то дрогнет…

– Какая там война! – засмеялась Михайлова. – С барышней, наверное, прощался… А вы – армия!

За Стефкой шествовала Свояченица с большой лепешкой в руках. Гости, пошарив в карманах и кошельках, бросали деньги на блестящую, смазанную яичным желтком корочку с нанесенным вилкой узором.

Один только Дочо Булгуров поднялся с места и подозвал Фео:

– Поди-ка сюда, герой!

Не торопясь вынул из бумажника искусственной кожи две пятилевовые купюры, положил призывнику на плечи, точно погоны, довольный собою отступил на шаг и, хоть и с непокрытой головой, отдал честь:

– Здравия желаю, товарищ командир!

Публика оживилась, захлопала в ладоши, оркестр заиграл бравурный цирковой марш, а Булгуров раскланялся, как на манеже.

– Фокусник ты у нас, Горожанин! – восхищенно воскликнул Дилов.

Между тем фокусник еще не кончил свои номера. Один взгляд в сторону женщин, и рядом появилась ассистентка, Булгурова, с каким-то свертком в руках.

– Байка! – объявил Булгуров, одним взмахом руки развернув обертку. – Байка на портянки!.. Голубая мечта солдата!.. Только не всегда ее найдешь. Дефицитный товар!.. Но только не для Дочо Булгурова! Нет такой крепости, которую бы Дочо Булгуров не взял! Иду к одному дружку. Так, мол, и так, у моих земляков сын в родную армию служить идет, отрежь на портянки. Вот, говорит, досада, нету! Кончилась, мол… и тэ-дэ и тэ-пэ… Я, говорю, знаю, что нету; знаю, что товар дефицитный, я все, что ты мне скажешь, наперед знаю, но не будем зря тянуть волынку, бери ножницы и отрезай!

– И отрезал? – спросила Пенчева.

– Не видишь? – произнес Булгуров и перекинул портянки призывнику через плечо. – Как это не отрежет, куда он денется?

Стефка отошла от последнего стола, слегка озадаченная: один фартук и одно полотенце оказались лишними. Столько раз Йонко пересчитывал, и сама она проверила, а все равно вышла путаница. Кто-то подарка не получил.

Она стояла сейчас под молодой лозой, в тени, и глядела на освещенное пространство сада. Она ли случайно пропустила кого-то, или кто-нибудь незаметно смылся?.. Нет, все были тут: одни, прикрепив подарок к плечу, сидели неподвижно, боясь его обронить, а у тех, кто отплясывал хоро, подарки были засунуты за пояс; она и мадьяров одарила – кларнетист уже вытирал подаренным полотенцем свою цыганскую физиономию.

Кого же недоставало?

И вдруг ее осенило: Лазара Лазарова и молоденькой Диловой!

«Ты гляди-ка! – подумала она. – Вот поганцы! Пока народ веселится, они и надумали поблудить… То-то он, старый холостяк, весь вечер крутился возле этой молодой бабенки! Небось повел в свою халупу… Зашли за орешник, ограда там пустяковая, перепрыгнули и нырнули в заросли. Хоть бы Дилов не спохватился, что жены нету. Тут же протрезвеет. Боже, боже! Сегодняшнее торжество тоже, видать, не обойдется без неприятностей… Весь день донимало дурное предчувствие… Собери вместе несколько женщин и мужчин, дай им поесть-попить, и вот гляди, что получается… Лазаров с Диловой!..» Стефка весь вечер исподтишка наблюдала за Михайловой и этим типом в клетчатом пиджаке, вела счет танцам, которые они вместе станцевали, и так и ждала, что они вот-вот смоются, что пенчевский знакомец познакомится и со спальней соломенной вдовушки… Но ей и в голову не могло прийти, что то же самое проделает другая парочка… Впрочем, это их дело! Только бы этот дурак-возчик не протрезвел, а то свернет ей шею, как курице… Он бросил в Югле жену с тремя ребятишками, так что и с этой церемониться не станет… Что говорить, она вполне заслужила хорошую трепку! Ну зачем, спрашивается, выскочила за этого чокнутого?.. Не видела разве, что он уже вышел в тираж?.. И если пока кое-как держится, то завтра будет уже полной развалиной… А она к тому времени только-только войдет в возраст, когда женщина понимает толк в любви…