Текст книги "Александр Матросов (Повесть)"

Автор книги: Павел Журба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Глава VIII
ПЕРВАЯ ОПЕРАЦИЯ

снова Сашкой овладела неодолимая страсть к путешествиям. Всю ночь он ворочался с бока на бок и думал о самых заманчивых и трудных маршрутах, необычайных приключениях. Приятный дымок степных и лесных костров манил Сашку, и он с волнением ждал сигнала.

Днем в школе и в цехе он был рассеян, отвечал невпопад, ребят сторонился, грубил, из-за пустяка лез в драку.

В цехе не хотел приступать к работе. Когда подошел к нему мастер, он с залихватским видом сидел на верстаке и посвистывал.

– Ну-с, первую операцию освоил? – спросил мастер. – Да, – небрежно буркнул Матросов. Смешной старик! Зачем теперь ему, Сашке, эти нелепые упражнения?

– Так-так, – многозначительно сказал мастер, испытующе глядя ему в глаза.

Старик будто видел Матросова насквозь, со всеми его горькими думами и тайными затеями. «Понимаю, что врешь, – тем хуже для тебя. Много на своем веку я таких видел. Знаю вашего брата», – говорил взгляд старика. И Сашка отвернулся.

– Слезь с верстака и стань как следует! – строго сказал мастер. – Почему под ногами и на верстаке мусор? Почему молоток под верстаком валяется? Всякая вещь должна быть положена на свое место, а не брошена. Мне за тебя убирать?

«Придира!» – злобно подумал Сашка, но промолчал.

– Ну что ж, дело красит человека, – подумав, сказал мастер. – Принимайся за следующую операцию, если правда, что первую освоил. Рубка металла зубилом – вертикальная, горизонтальная, по уровню губок тисков.

Мастер обстоятельно объяснил, как это делается. Сашка слушал его с притворным вниманием. Когда мастер ушел, Сашка понял, что почти ничего не усвоил из его объяснений. Ему ведь все это не нужно: он твердо решил бежать отсюда и поработать лишь для отвода глаз.

Поглядев на Чайку, Матросов заметил, что трудится тот с большим увлечением и мастерством. И Сашке тоже захотелось работать без притворства. Но инструмент не слушался его: то зубило соскальзывало, то молоток попадал не по зубилу, а по рукам. Липкая кровь сочилась из пальцев. Матросов, кривясь от боли и все больше ожесточаясь на себя за неловкость, бил и бил молотком то по зубилу, то по рукам.

«Врешь, попаду, попаду!» – упрямо говорил он неподатливому зубилу, морщась от боли.

Но дело не ладилось, и он злился на себя все больше. Видно, и правда, он такой никчемный человек, что ничего путного не умеет делать. И зачем только врал мастеру, что освоил первую операцию? Надо было научиться деревянным молотком попадать в определенную точку, и не отшибал бы теперь себе пальцы. Получается, что он только теперь усваивает первую операцию и так трудно она дается.

Больно ударив себя по пальцу, он бросил это нелепое состязание с самим собой. Часто дыша, швырнул молоток и стал дуть на ссадину и кровоподтеки.

К нему подошел Виктор Чайка.

– Зачем калечить себя? В инвалиды захотел? Сергей Львович объяснял же тебе, как надо делать.

– Придира твой Львович. Ненавижу его! – выпалил Матросов.

– Как сказать: не суди о человеке по первому взгляду. Его бывшие ученики стали директорами заводов, профессорами, лучшими производственниками. Сам он был слесарем-лекальщиком и лет десять назад самоучкой на инженера выучился. Думаешь, это просто? Тут, брат, надо было упорством гору свернуть. Нет, Львовича мы все любим. Знающий, справедливый.

– Не агитируй, – чего пристаешь? Нужны вы мне все, как…

– «Хомут ястребу»? – засмеялся Виктор. – Видишь ли, мне рук твоих жаль. Удар у тебя неточный. Так без пальцев останешься. Ты зря не освоил первую операцию. Наше дело, брат, – большая наука. Тут надо ступеньку за ступенькой, прием за приемом одолевать.

– Чего пристаешь, говорю? – повысил голос Матросов. – Какое тебе дело, как я работаю?

– Наше общее дело, – невозмутимо ответил Чайка. – Дело чести всего цеха.

– Больно нужна мне ваша честь! Без нее обойдусь.

– А мы так и скажем на собрании, что тебе честь недорога, что без чести жить хочешь.

– Много вас тут указчиков, а я один. Без вас обойдусь.

– Без людей и без чести не обойдешься, Матросов. Попомни мое слово. Как птица без воздуха не летает, а рыбе без воды не плавать, – человеку без людей не жить. А ты чего ломаешься, отворачиваешься, когда тебе добра хотят?

В самом деле, глупо было дерзить Виктору, который искренне хотел помочь ему.

Все-таки он взял молоток и зубило и стал работать так, как советовал Чайка.

Но тут появился Клыков и насмешливо заглянул через плечо на его работу:

– Стараешься, Матрос? Кашу зарабатываешь? Уже перевоспитался? Вот не знал я, что ты такой ручной. Зяблика за орла принял.

Матросов поморщился и поспешно спрятал за спину руки в ссадинах.

– Потом увидим, кто орел, кто зяблик.

А из-за плеча Клыкова высунулась рыжая голова Тимошки.

– Бросай, Сашка, пойдем прохлаждаться, – гримасничая, сказал он.

На него угрожающе прикрикнул Брызгин:

– Отойди от Матросова, ты, компрачикос!

– Что? Как ты назвал? – грозно спросил его Тимошка и Клыков.

Брызгин боязливо попятился.

– Читайте Гюго «Человек, который смеется», – узнаете.

– Мы с графом Скуловоротом припомним тебе этого компрачикоса! – погрозил Тимошка, прячась за спину Клыкова.

– В самом деле, не мешайте Матросову работать, – сказал Виктор Чайка. – Уходите! Куда вы его тащите, бродяги бездомные?

Клыков вызывающе захохотал:

– Выходит, мы пропащие и Сашку развращаем. А мы обое-рябое, одинакие с ним.

– Не очень-то одинаковые. И мы не позволим тебе сбить Сашку с толку.

Матросову показалось унизительным покровительство Чайки. И в самом деле, не зяблик он, чтобы за него решали тут, с кем ему быть.

– Я тобой не купленный! – крикнул он Чайке. – Никто меня с толку не собьет! Своим умом живу.

– Плохо живешь, раз на веревочке за Клыковым идешь.

– Молчи, заступник! – Клыков схватил железный прут, как фокусник, согнул его в спираль и отшвырнул в сторону.

Но Чайка, видно, не испугался.

– Велика Федора, да дура, – весело сказал он. – А Сашку не тронь.

– Пошли, – сказал Клыков, положив тяжелую ручищу на плечо Сашки. – Пойдем, а то руки чешутся. Боюсь, и мокрого места не останется от этого учителя, – кивнул он на Чайку.

Сашка вдруг засмеялся, вспомнив, как называли ребята Клыкова: «Осколок старого мира»… Нет, не позволит он и Клыкову считать, что он, Сашка, у него на поводу. Матросов брезгливо сбросил со своего плеча руку Клыкова и вышел из цеха.

Глава IX
СУД ДРУЗЕЙ

астер цеха, Сергей Львович, ночью долго не мог уснуть, думая о воспитаннике-новичке. Как вызвать интерес к труду, к учебе у этого дерзкого, бесшабашного паренька? Как и чем на него воздействовать? У Сергея Львовича немалый житейский опыт. Много таких, как Матросов, прошло через его руки; к каждому из них надо было придумать особый подход. Одного можно пронять властным окриком, другого, наоборот, – теплым словом, третьего – полным безразличием к нему. Как же повлиять на Матросова?

Утром Брызгин, по совету мастера, объявил Матросову:

– Можешь к работе не приступать. Без тебя справимся.

Матросов посмотрел на суровые лица ребят. Почувствовал недоброе в словах Брызгина, запротестовал:

– Так я тебя и послушал! Назло вот буду работать. Может, он и в самом деле принялся бы за работу, но опять вмешался Клыков. Он боялся потерять сообщника и сдержанно, чтоб не рассердить, но язвительно упрекнул Сашку:

– Сам набиваешься на работу, Матрос? Ну, дожили!

Сашка смутился: и правда, зачем ему работать, если решено бежать? И он опять пошел за Клыковым, но очень обеспокоился, когда вдогонку Брызгин крикнул:

– Вечером на цеховом собрании о тебе специальный вопрос будет!

Весь день Сашка томился от дурных предчувствий. Клыков советовал ему на собрание не идти. Сашка и сам считал, что собрание ему ни к чему. Но беспокойство угнетало его.

Вечером какая-то сила повлекла его на цеховое собрание. Неодолимо хотелось узнать, что о нем скажут люди.

Вначале обсуждался вопрос о рытье котлована для колонийского водохранилища. Все выступающие говорили, что работа предстоит длительная, очень тяжелая, и вместе с тем почему-то просились на эту работу. Матросову было непонятно, – что же привлекательного в этом изнурительном труде? И уже совсем удивило его выступление Виктора Чайки, который сказал:

– Пойдем рыть котлован. От имени ребят я прошу доверить это нашему отряду. Ребята за честь почитают выполнить работу, которая потрудней.

«В чем же тут честь? – не понимал Матросов. – Для кого и для чего они стараются? Разве им за это дадут ордена или много денег? Так об этом и помину нет… Скорее, скорее бы уж обо мне заговорили»…

Наконец Еремин, председатель конфликтной комиссии отряда, в котором был Матросов, поднялся, глубоко вздохнул и стал читать рапорт Брызгина мастеру цеха. Все притихли; в тишине четко звучало каждое слово рапорта. Брызгин просил убрать от него Матросова, недисциплинированного воспитанника, лодыря и грубияна, который только мешает работать.

Почувствовав на себе укоризненные, будто колющие взгляды, Матросов не стерпел и крикнул:

– Подумаешь, отказывается! Я и сам не хочу с ним…

– Воспитанник Матросов, я вам слова не давал, – резко прервал его председатель.

На собрании заговорили о том, что Матросов со всеми ссорится, сам лодырничает и мешает товарищам работать. Долго не могли решить, к какому же делу его приставить.

Никто не хотел с ним работать.

Матросов ерзал на месте, точно сидел на раскаленной плите, смотрел по сторонам, ища поддержки, защиты, надеясь, что хоть кто-нибудь скажет про него доброе слово, но от него все отворачивались.

Только Виктор Чайка сказал:

– Матросов – прямой и бесхитростный парень…

Матросов облегченно вздохнул: хоть один человек вступился за него! Недаром и раньше нравился ему этот белобрысый парень.

Но вот Виктор посмотрел на него в упор, и добродушные глаза его стали холодными, презрительными.

– … Но я не понимаю, – продолжал Чайка, – чего он хочет, чего он хорохорится? Знай, Матросов: хвастунам и зазнайкам у нас – грош цена. За честную работу человека ценим. А ты только и умеешь кашу есть.

«И этот заодно с Брызгиным, – подумал Матросов. – Ненавижу их!»

– Я считаю, что и Брызгин виноват, – говорил Чайка. – Нет у него нужного подхода. Предлагаю Брызгину снова взять к себе Матросова и сработаться с ним.

– Лодырь он, не хочу его! – выкрикнул Брызгин.

– Правильно, Брызгин! – зашумели вокруг. – Гнать лодыря!

Матросов вскочил, точно его укололи, взъерошился, как воробей, сжал кулаки: ну да, здесь все, даже этот невзрачный паренек, считают его пропащим. Но что он, Матросов, может возразить им всем? Да и язык его будто одеревенел.

И вот, как суровый приговор, прозвучал голос председателя:

– Есть предложение. Ввиду того, что с Матросовым никто не хочет работать, передать его в распоряжение начальника колонии.

Минуту длилась тишина. Потом со всех сторон раздались единодушные возгласы:

– Верно! Не нужен здесь такой.

Кто-то язвительно выкрикнул:

– Запретить ему работать и учиться – пускай, как барин, чужой хлеб ест!

Все засмеялись. Зашумели:

– Правильное наказание!

Матросов побледнел. Никогда в жизни он не слышал о себе ничего более обидного, чем на этом собрании.

«Ну и пусть, ну и пусть, – в смятении думал он: – Неважно, все равно убегу! И пропади все пропадом!»

Но все это было для него очень важно. Никогда еще так много людей, молодых и старых, не занимались им. Ему хотелось провалиться сквозь землю, чтобы не смотреть им в глаза. Неужели он, и правда, хуже всех, вредная помеха, от которой хотят поскорее избавиться? Да, выходит так, потому что все, все до одного человека, поднимают руки за предложение председателя. Кругом поднятые руки, руки, как лес. Натруженные руки, делающие множество полезных вещей и теперь грозно изгоняющие его прочь. От этих рук темнее стало в цехе. Или это темнеет в глазах?

И Матросов с ужасом почувствовал, что он один-одинешенек.

Может, еще не поздно; пообещать, что он обязательно исправится? Но ему сдавило горло, и он еле сдерживался, чтобы не расплакаться.

Это была самая горькая минута в его жизни.

Воспитатель Кравчук сидел молча, внимательно слушал выступающих, оценивая настроения воспитанников. Он не любил быть назойливым, не вмешивался в дела там, где они и без него шли хорошо. Но теперь, в решительную минуту, он что-то озабоченно шепнул Виктору Чайке.

Тот кивнул головой и встал.

– Товарищ председатель, прошу слова для внеочередного заявления.

Все насторожились и повернулись к Чайке.

Матросов слушал и ушам своим не верил. Чайка говорил:

– Товарищи, хотя и неудобно выступать по вопросу, по которому уже принято решение, но я хотел просить собрание… Я верю в Сашу Матросова и буду работать с ним. Прошу передать его мне в подручные.

Несколько мгновений все молчали, потом раздались голоса:

– Хорошо! Если ты веришь, то и мы верим.

– Пускай работает!

– Принимаем!

И точно взметнулась буря, загремели дружные аплодисменты. Все повеселели, чему-то обрадовались, посмотрели на Матросова как-то по-новому, радушно; глаза их будто говорили: «Верим тебе, Матросов, теперь дело за тобой»…

Брызгин хмуро взял со стола свой рапорт и со злостью изорвал его на мелкие кусочки.

В зале опять послышались возгласы:

– Правильно, рви эту кляузу!

У Матросова брызнули слезы из глаз, и, чтоб скрыть их, он стремглав убежал с собрания.

– Куда же ты убегаешь? – вдогонку крикнул Виктор Чайка.

Брызгин злорадно засмеялся:

– Попомните мое слово. Хватим еще горя с ним. Дикой!.. Зря порвал я свой рапорт на него.

– Да еще дружит он с этим графом Скуловоротом, – с сожалением сказал Еремин.

Поднялся, нахмурясь, Кравчук. Все сразу притихли.

– Сколько раз говорю: не Скуловорот, а Клыков… Забудьте, наконец, эти глупые прозвища. Пора вам, друзья, приняться и за воспитанника Клыкова. А то ходит, как буйвол, и бодается. Пора ему рога обломать, повоздействовать на него сообща.

– Таких обломаешь! – пробормотал Брызгин и обратился к Кравчуку: – Трофим Денисович, что ж мне теперь, писать на Матросова новый рапорт?

Трофим Денисович твердо ответил:

– Нет, последнее решение отменять не будем. Думаю, можно переходить к следующему вопросу повестки дня.

После собрания учительница Лидия Власьевна, мастер Сергей Львович и воспитатель Кравчук с тревогой говорили о странном поведении Матросова.

– Ох, много хлопот будет с ним! – вздохнула Лидия Власьевна. – Очень своенравный. Кроме того, он кем-то озлоблен.

– Его оскорбил Брызгин, – сказал Кравчук, – назвал его при воспитанниках бродягой. Это у Матросова, кажется, самое больное место. Я посоветовал воспитанникам окружить Матросова товарищеским вниманием, доверием… Он сам еще не знает, к какому берегу ему пристать. Надо всем нам помочь ему. Я уже знаю его стремление и его друзей. Необходимо постоянно держать их в поле зрения.

Глава X
ЛЕГКО ЛИ БИТЬ ДРУГА?

ще до собрания Кравчук послал Клыкова на работу в подсобное хозяйство. Не видно было и Тимошки. Матросов томился один в укромных углах, стараясь не показываться людям на глаза. Виктор Чайка разыскал его и позвал в столовую ужинать.

За столом ребята, посмеиваясь, о ком-то говорили:

– Он ведь граф или лорд. Буржуйского роду, – сказал Брызгин.

– Барин, барон или баран, – шутил Еремин, – словом, лодырь, потому и не желает работать и учиться.

– Он, кажется, слабенький. Может, на курорт его надо?

– Ленью заболел! Хвороба самая тяжелая.

Все добродушно засмеялись.

– Ничего, одного дармоеда-лодыря сообща как-нибудь прокормим!

Ребята не смотрели на Матросова, будто его тут и не было, и он толком не знал, о ком они говорили, но их едкие замечания жгли, кажется, самое сердце. Он ел все медленнее, потом хлеб застрял в горле; он бросил ложку, пролез под столом и выбежал из столовой.

События этого дня так взволновали Матросова, что всю ночь он ворочался на койке и не мог уснуть. Будь что будет, – бежать, – скорей бежать надо отсюда, бежать хотя бы потому, что стыдно смотреть людям в глаза. И почему не возвращается из подсобного Клыков? Не показывается почему-то на глаза и Тимошка. Может, и он отвернулся от друга?

Как только Виктор Чайка согласился взять его, Матросова, к себе подручным, когда все уже отвергли его? Виктор ему не сват, не брат и не друг – никто. И почему люди на собрании захлопали в ладоши, когда Чайка высказал желание взять его в подручные? Значит, они не хотели от него, Матросова, отказаться? Но почему они все голосовали против него? А что было бы, если бы он учился и работал, как надо?

Но едва мысли Сашки прояснялись и приводили к какому-то решению, он вдруг опрокидывал все одним словом: «Убегу». Тревожные думы, как тучи, надвигались снова и снова. Впервые, кажется, он так серьезно обдумывал свою жизнь.

На работу утром Сашка вышел вовремя и, потупясь, сам подошел к Чайке. Виктор, будто ничего и не произошло, спросил:

– Ты почему вчера из столовой убежал? То ребята про графа Скуловорота говорили.

Сашке не легче оттого, что речь шла о другом. Слова товарищей явно относились и к нему.

– Скуловорот – мой друг, – буркнул он, – значит, все равно что и про меня говорили.

– Плохо же ты выбираешь друзей. А у нас ведь много хороших ребят. – И, помолчав, Чайка спросил: – Ты что, Сашук, все сторонишься? Ты тут – в своей семье. В кружок бы какой записался, что ли. Веселее жить будешь.

Матросов посмотрел на замасленную рубаху Чайки, на его огрубелые мозолистые руки, в кожу которых въелась металлическая пыль и мазут, загадочно усмехнулся:

– Поинтересней кружка дело есть. Такое дело, что и ты, может, пойдешь за мной.

– Бежать из колонии? – догадался Виктор. – Нет, я уже набегался. Бегал из четырех детдомов и трех колоний. Пора за ум браться, довольно бродить по свету, как бездомная паршивая собака, – поморщился Чайка и так взглянул на Матросова, что тот смутился и на секунду сам себе показался смешным.

– Не просто бродить, возразил Сашка. – Не бродить, а путешествовать. Ясно? – И рассказал про самую главную цель путешествия – таинственную Алмазную гору, где так много драгоценных камней, что люди слепнут от их блеска.

– А гномы там есть?

– Кто такие? – насторожился Сашка.

– Малюсенькие, с пальчик, подземные человечки. И волшебники и баба-яга, видно, есть? – Не сдержавшись, Виктор добродушно рассмеялся. – Сказок, чудак, я и сам много знаю. А у меня вот дела поинтереснее, чем сказки. Я уже тут кое-чему научился, освоил опиловку и рубку металла, знаю реечное сцепление, еще буду учиться и мечтаю изобрести такую интересную машину, что дух захватывает, – а ты мне про сказки!

Матросов нахмурился. Он уже сам мало верил в существование Алмазной горы, а насмешливое отношение Чайки совсем унизило его в собственных глазах. «Разговаривает со мной, как с мальчишкой глупым. Думает, совсем купил меня тем, что согласился работать со мной».

Он хотел нагрубить Чайке, уйти, но в глазах Виктора светилось такое искреннее сочувствие и доброе желание помочь ему, что Матросов смолчал.

Чайка подошел к верстаку, стал раскладывать инструмент.

– Ты, Сашук, носа не вешай оттого, что у тебя работа не клеится. Это у всех поначалу так бывает. Я тоже не умел даже молоток правильно держать. Известно, без навыка и щи в ложке мимо рта пронесешь, – весело подмигнул Чайка, зажимая в тиски железную пластинку. – И у тебя, друг, нет еще крепости в руках, нет точного расчета в ударе. Ну-ка, попробуем. Бери инструмент.

И Матросов спокойно и как-то незаметно перешел от разговора к делу. Он взял молоток, зубило и в каком-то радостном предчувствии удачи стал работать. Дело у него шло еще явно плохо. Молоток и зубило в нетвердых руках «вихлялись», но Чайка подбодрил своего подручного:

– Вот уже и лучше, чем вчера. Только постарайся еще точней. У тебя на кромке, видишь, зазубрины, горбинки, выемки, а надо по прямой линии, вот так, – и стал показывать, как надо рубить.

Матросов смотрел на ловкие движения рук Чайки, и вдруг ему неодолимо захотелось поговорить с этим веселым парнем, поговорить о чем-то очень важном. И не знал, с чего начать.

Матросов с искренним усердием принялся обрубать зубилом зажатую в тиски пластинку, как учил его Чайка, но, взглянув в окно, увидел своего дружка, Тимошку. Тот вел себя как-то подозрительно: идя с воспитателем Кравчуком, он забегал вперед, заглядывал в лицо Кравчуку, о чем-то взволнованно говорил.

«Неужели продался? – с тревогой подумал Сашка. – Тогда все пропало».

У Сашки сразу пропал интерес к работе. Томясь у верстака, он с нетерпением дождался обеденного перерыва, чтобы разыскать Тимошку. Тимошка сидел в скверике на скамье, уткнувшись в книгу.

Сашка подбежал к нему, сел рядом:

– Ну как, скоро в полет? – спросил он о том, что больше всего сейчас волновало его.

Тимошка замялся, попытался схитрить:

– Понимаешь, Сашка, такая книга, такая книга, что дух захватывает…

– Не заговаривай мне зубы, отвечай, – когда летим? – уже со злостью спросил Сашка.

– Не знаю, – сказал Тимошка, испуганно встал и попятился: – И вообще пусть тот летит, у кого хвост длинный…

– А ты? – почти вскрикнул Сашка, чуя недоброе, и вскочил на ноги.

– Я раздумал.

– Как так «раздумал»? – шагнул к нему Сашка, еще не веря его словам: может, Тимошка тоже решил пошутить, поиздеваться над ним? Теперь, после злополучного собрания, всякий может над ним издеваться, А Тимошка – известный артист-кривляка. – Ты мне, клоун несчастный, тень на плетень не наводи! – Сашка зловеще прищурил левый глаз. – Ты мне правду говори.

– Я правду…

Сашка понял: нет, не шутит он.

– Как ты посмел без меня решать? – глухо спросил Сашка, сжимая кулаки. – Как мог нарушить обещание? Да мы тебя со Скуловоротом в порошок сотрем!

– Все одно, – тихо, но упрямо сказал Тимошка, отступая, – убегать не стану…

С трудом сдерживая гнев, Сашка сделал последнюю попытку убедить Тимошку, напомнив ему, что именно он, Тимошка, всегда манил его своими рассказами и звал путешествовать в Крым, на Амур, на Памир.

– Да ты вспомни, как рассказывал про Алмазную гору!.. Мы ночи не спали, мечтали… От нас польза была бы людям, если б нашли ту гору…

– Я все врал, – сказал Тимошка и усмехнулся уголками губ.

– Да как ты посмел врать про такое? – с дрожью в голосе спросил Сашка. – Ты мечту убил!

В сущности, для него теперь было неважно, есть ли на самом деле Алмазная гора. В последнее время он и сам в это верил и не верил. Но хотелось верить, что она есть. Наверно, у каждого человека есть своя Алмазная гора.

Тимошка молчал.

– Значит, и дружбе нашей конец, – со вздохом вырвалось у Сашки.

Его ошеломила неожиданная и непонятная перемена в Тимошке. Что с ним произошло? Его будто подменили. Откуда взялась такая дерзость у этого тщедушного человечка, который всегда безвольно шел на поводу у более сильного товарища? Поступок Тимошки показался Сашке верхом вероломства, предательства. Сашка уже не мог сдержаться и сгоряча дал Тимошке подзатыльник.

Тимошка закричал во все горло.

На крик подошел воспитатель Кравчук.

– Что у вас тут случилось?

Тимошка не посмел пожаловаться, но Сашка сам выступил вперед.

– Это я стукнул его по шее! И не то ему еще будет.

– Вот и заработал десять суток изолятора, – тихо сказал Кравчук. – Но ведь Щукин будто твой друг? Как же у тебя поднялась рука на друга?

– А вы думаете… – Матросов тяжело дышал, – думаете, это легко?..

– Малый ты дерзкий и, видно, откровенный. Поговорим еще…

Матросова увели в изолятор.