Текст книги "Земля негодяев"

Автор книги: Павел Марушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Ну?! – недовольно проворчал Гаргулов.

– Шериф, да ты погляди! – В шалых глазах Джо плескался восторг.

– Ты за каким лешим меня поднял?! Ну, степь… Быки какие-то пасутся…

– Это же прерии! – В голосе Джо звучало благоговение. – Настоящие, с бизонами…

– Ага, сейчас еще индейцы выскочат… В перьях! – хмыкнул Сан Саныч. – Слушай, не беспокой меня больше по пустякам, идет?

– Хороши пустяки… – буркнул Джо, впрочем, его глаза вскоре начали слипаться, и юнец задрых, скрючившись на сиденье.

Гаргулов то погружался в сон, то выныривал из мягких теплых облаков забытья, поглядывая в окно. Сумбурные обрывки сновидений мешались с пейзажами, один чуднее другого. За все это время поезд останавливался лишь раз – посреди маленького пустынного городка. Изящные дома, увенчанные островерхими башенками, флюгерами и шпилями, живо напомнили капитану старый Таллинн, где ему некогда довелось погостить. Но здесь все было запущенным, мертвым – пустынные улочки, темные окна и полное отсутствие людей… Впрочем, периферийное зрение то и дело засекало некое движение, точь-в-точь как в наполненном призраками вагоне.

Проснулся он от громкого металлического лязга. Судя по ощущениям, состав сбавлял ход. В вагоне царил сумрак. Капитан не сразу понял, что же случилось: в окнах, меж двойных стекол, упали тяжелые металлические заслонки, разом перекрыв свет. Неуловимого Джо нигде не было. «Отправился-таки искать на свою жопу приключений, засранец!» Гаргулов выскочил в тамбур, заглянул в соседний вагон… Состав тормозил. Остановка… На самой грани восприятия капитан уловил слабый металлический хлопок за пару вагонов от него и чуть слышное шуршание гравия. Сан Саныч распахнул дверь. Ярчайший солнечный свет резанул глаза. Волна горячего воздуха проникла внутрь, неся с собой дразнящие тропические ароматы. Сквозь выступившие на глазах слезы капитан успел заметить спину Неуловимого Джо и затянутые в джинсу тощие конечности, исчезающие среди сочной зелени.

– Стоять!!! – взревел Гаргулов и спрыгнул на насыпь. Солнце палило вовсю. Щурясь от слепящего сияния, Сан Саныч нырнул в густую листву. Неуловимый Джо бежал по узкой тропинке, ветви деревьев смыкались над ней, образуя изумрудный тоннель. Среди незнакомой растительности проглядывали постройки, но у капитана не было времени разглядывать их. Проклятый Дурко набрал приличную скорость. Гаргулов прилагал все усилия, чтобы не отстать. Он чувствовал, как между лопаток струится пот. Ну и жара, градусов сорок, наверное… Юнец скрылся за поворотом. Гаргулов прибавил темп – но тут нога его подвернулась. В голеностопе вспыхнула нестерпимая боль, и Сан Саныч повалился наземь, скрипя зубами, чтоб не заорать во всю глотку. Тропинка выходила прямо на мощеную светлым камнем улицу. Когда первая, самая сильная боль отхлынула, Гаргулов неловко поднялся на ноги.

– Дурко! Стой, оболтус! Какого лешего ты творишь?! – хрипло заорал он вслед удаляющемуся Джо. Юнец даже не обернулся; спустя мгновение он исчез в гуще листвы… Сан Саныч злобно выматерился, коротко глянул вверх и тут же зажмурился: солнце было почти в зените. Тяжкий зной обрушивался наземь подобно кузнечному молоту.

Отчаянно хромая, капитан добрался до стены ближайшего дома и присел в тени. Воздух стеклянисто колебался, искажая даль; там что-то двигалось – большое и непонятное. Спустя пару минут темное пятно приблизилось, обретя вполне конкретные очертания. Транспортное средство – назвать его автомобилем не поворачивался язык – больше всего походило на гибрид паровоза с трактором. Позади открытой кабины располагался дощатый кузов, заваленный выше бортов туго набитыми мешками. Спереди имелся некий агрегат, увенчанный высокой медной трубой – оттуда вовсю валил дым. Поравнявшись с Гаргуловым, водитель потянул рычаг, и повозка, с шипением выплюнув струю пара, остановилась. Абориген и Сан Саныч с изумлением уставились друг на друга. Странное одеяние аборигена – не то кимоно ниндзя, не то костюм пчеловода, – по всей видимости, было некогда черным, но ткань успела выцвести до невнятного рыжевато-серого оттенка. Голову незнакомца венчала шляпа, пришитая к ее полям плотная кисея заправлялась в ворот куртки. На руках красовались перчатки с раструбами – и это в такую-то жару! Капитан вытер со лба пот, козырнул и постарался принять официальный вид.

– Здравия же…

Слова приветствия застряли у Сан Саныча в горле. Из-за угла выступили две огромные, больше человеческого роста, птицы. Мощные ноги несли поджарые тела, головы на мускулистых шеях были снабжены здоровенными (и наверняка очень острыми) клювами. Было что-то еще в их облике, какая-то странная, совершенно нелепая особенность – но Гаргулов так и не успел понять какая, ибо события вдруг завертелись с ужасающей быстротой. Водитель самоходной телеги выхватил из-за пазухи револьвер. Сан Саныч, узрев характерный жест, рефлекторно цапнул воздух у бедра – а в следующий миг загрохотали выстрелы. Перья на груди ближайшей птицы брызнули во все стороны, фонтанчиком плеснула темная кровь. Ноги странного создания подломились, и оно рухнуло в придорожную пыль, судорожно подергиваясь. Вторая птица, хрипло заклекотав, в два прыжка одолела расстояние до телеги. Новые выстрелы отбросили ее назад – прямо под ноги Гаргулову. Сан Саныч не успел даже пошевелиться – тварь начала вставать, совсем рядом мелькнул распахнутый клюв, а потом что-то с силой ударило капитана в голову повыше виска, и мир померк. Последнее, что чувствовал Гаргулов, – его куда-то тащат, а потом все поглотила тьма.

Человека, расстрелявшего птиц, звали Кван. Он не слишком-то ловко владел своим оружием: последний выстрел не попал в цель, и пуля, срикошетив от стены, совершенно случайно контузила доблестного капитана. Но Сан Саныч, понятное дело, знать всего этого не мог.

* * *

– Ну и дела! – ошеломленно помотал головой Фима. – Фантастика! Знаете, э-э, Трикобыл, если бы я не почувствовал силу этого мальчика на себе – ни за что бы вам не поверил! Но вот вы, все трое, у меня в гостях; я могу вас видеть, могу дотронуться…

Трикобыл напряженно улыбнулся. Ефим Альшиц пришел в себя незадолго до рассвета – таинственный гипноз к тому времени сильно ослаб, а потом и вовсе перестал действовать. Пивник проснулся сразу, стоило Фиме пошевелиться, – слух у толстяка был прямо-таки кошачий. Сперва он вел себя настороженно, впрочем, на Фимины вопросы отвечал охотно – и человек неправильной национальности не преминул этим воспользоваться, хотя от речей пивника ум заходил за разум… Надо сказать, любопытство было одной из главных черт Фиминого характера. Здесь, в глуши, он начинал страдать от информационного голода. Поначалу это почти не ощущалось, заботы и хлопоты обустройства на новом месте занимали все свободное время. Но теперь, когда жизнь более-менее наладилась (да что там – очень хорошо наладилась, дай бог всякому такую работу и жилье в двадцать пять с небольшим), Фима все чаще ловил себя на приступах легкой ностальгии по насыщенной событиями жизни. Общение с противоположным полом помогало лишь отчасти. К тому же Фима знал: и тощая, слегка увядшая Раечка, шефова секретарша, и любвеобильная грудастая Натаха из скобяной лавки не смогут завоевать его сердце. Эти барышни были для него лишь полустанками на долгом пути к личному счастью – весьма приятными полустанками, спору нет, но никак не станцией назначения…

– В общем так, Трикобыл. Жить можете у меня, пока забесплатно… Ну, если останетесь надолго – помогу с работой. Соседям я скажу, мол, приехали родственники, дядька мой с племяшами. Так что детей предупредите. Да, знаете – надо что-то делать с их манерами… – Фима покосился на дверь спальни. – Вы ведь не хотите привлекать к себе лишнего внимания, я правильно понял? Значит, придется им кое-что усвоить…

Пивник горестно вздохнул.

– Поймите, Эффим, они – отпрыски Господина Высокое Небо…

– Трикобыл, – мягко улыбнулся Фима, – прежде чем я начну понимать, о чем идет речь… Вам очень многое придется мне рассказать, да. Вот например, этот Господин Высокое Небо… Я так понимаю, он какой-то начальник?

– Да нет же! – Трикобыл отчаянно замотал головой. – Ох, никогда б не подумал, что объяснять простые вещи настолько трудно! Господин Высокое Небо не относится к быдлянам, и его высокородные отпрыски тоже, неужели вы не видите!

– Не вижу что?

– Насколько они лучше нас… Прекрасней… Совершенней…

– Гм… – Фима посмотрел на собеседника снисходительно. – Положим, детишки и в самом деле красивые. Но то, как они ведут себя – это ведь просто кошмар! Мальчишка действительно обладает некой странной силой, я это испытал на себе… Гипноз, или как там это называется…

– Это «эго», энергия личности… У величайших она намного сильнее, чем у простых смертных…

– Ну допустим, допустим… Но это не дает им права обращаться с окружающими так, словно те неодушевленные предметы! Это самовлюбленное маленькое дрянцо…

Лицо пивника налилось кровью, он стиснул пудовые кулаки.

– Господин Эффим! – тщательно подбирая слова, заговорил Трикобыл. – Вы у себя дома, и мы крайне обязаны вашему гостеприимству… Но я прошу вас – не заставляйте меня защищать честь моих господ… Под вашим кровом…

– Хорошо-хорошо; я, возможно, погорячился… – поднял ладони Фима. – Но и вы меня поймите… Не знаю уж, что за порядки царят там, откуда вы прибыли, но здесь свои законы… И кстати, что это за термин – «быдляне»? Звучит как-то, знаете… Оскорбительно!

Пивник тяжело заворочался, вылез из-за стола и опустился на колени.

– Пожалуйста, я вас молю… Будьте вежливы и почтительны с молодыми господами; поверьте – ни вы, ни я им не ровня… Ради всего святого…

– Да что же это… Встаньте, что вы делаете! – Ефим растерялся: здоровенный дядька стоял перед ним на коленях, с собачьей тоской во взоре заламывая руки.

– Прекратите немедленно, в конце концов!

Пивник, кряхтя, поднялся на ноги, в ту же минуту за дверью спальни послышались легкие шаги, и в комнату заглянула Ласса.

– Что здесь происходит? – спросила девочка, зевнув. – Трикобыл, тебя обижают?

– Что вы, что вы, маленькая госпожа, никто меня не обижает! – поспешно заверил пивник. – Мы просто беседуем, да, только и всего…

– А мне показалось… Ну ладно. Кстати, я вижу, ты уже отмер? – теперь Ласса обращалась к Ефиму.

– Отмер? – не сразу понял Фима. – Ах, да… Сперва замер, потом отмер…

– Мой братец считает, будто у него очень сильное «эго»! – насмешливо бросила девочка, непринужденно устраиваясь за столом. – А на самом деле даже до утра не хватило… Будь ты убийцей, ты бы уже сто раз мог вырезать нам сердце во сне! Обязательно расскажу Мариксу; может, это малость убавит его самонадеянность…

Фима поежился: маленькая гостья говорила абсолютно серьезным тоном – как будто такие вещи случаются сплошь и рядом. Впрочем, кто их там знает…

– Я хочу теплого молока! – заявила меж тем Ласса. – Согрей его с тростниковым сахаром и стручком ванили, только чтобы не слишком горячее…

– Еще рано… – попытался протестовать Фима.

– Рано? – удивилась девочка. – Что значит рано?! Ты же видишь – я уже проснулась!

Трикобыл поспешно вскочил.

– Позвольте, я сам все приготовлю, маленькая госпожа, сам…

– Молоко на окне, – сдался Фима. – А тростникового сахару у меня сроду не водилось… И стручка ванили тоже. Есть пакетик ароматического ванилина, и все. Трикобыл, посмотри на полке…

Пивник усердно взялся за дело. Самурай, понял Ефим: вот что мне все это напоминает – самурайская самоотреченность… Хозяин с любопытством разглядывал девочку: вечером он видел ее лишь мельком. Первое впечатление не обмануло: картинка, куколка, постановочное фото из дорогого глянцевого журнала… Непривычная гладкость и чистота кожи, слишком уж правильные черты лица, пухлые алые губки, прямые, поблескивающие в свете лампы волосы оттенка темной меди… Фима кашлянул.

– Гм… Скажи, пожалуйста, а ты тоже владеешь этой силой, как ее, «эго»?..

– Конечно! – пожала плечами Ласса.

– А ты можешь, э-э, продемонстрировать… – Ефим потянулся к вазочке с печеньем, и тут ладонь его замерла на полдороге.

Он приложил все силы, пытаясь сдвинуть руку с места, на лбу выступили капельки пота… Напрасный труд! А девочка даже не обратила внимания на его страдания: она сидела на стуле, болтая ногами, и нетерпеливо поглядывала в сторону плиты, где Трикобыл помешивал в кастрюльке молоко.

– Спасибо, хватит…

Руку отпустило.

– А ты неплохо для чужестранца изъясняешься на глаголике! – внезапно сказала Ласса. – Я-то думала, нам придется запоминать какой-нибудь варварский диалект…

– Глаголик? – непонимающе переспросил Ефим. – Вообще-то я говорю на русском…

Ласса удивленно вскинула брови.

– Ты говоришь на глаголике, не сомневайся… Что еще за русском?

– Страна, в которой вы очутились, называется Россия, Российская Федерация, – принялся объяснять Фима.

– Страна? А, я слышала… Это несколько поселений, разбросанных по большой территории, но объединенных центральной властью, да?

– Что ж, можно и так сказать…

– Какая архаика! – фыркнула Ласса. – У нас все гораздо разумнее… И сколько городов в этой вашей федерации? Пять, семь?

– Несколько тысяч… – Фима снисходительно улыбнулся, увидев, как расширяются глаза девочки. – Есть совсем маленькие, вроде нашей Мглы, есть огромные…

– Как же ваш правитель контролирует такую большую территорию?! – изумилась Ласса.

– Ну, видишь ли, он скорей не правитель, а управитель… Его избирают…

– Постой… – девочка нахмурилась. – То есть как это… избирают?! Он же Власть!

– Да, но он не может оставаться на своем посту дольше определенного срока; таков закон.

– Но закон – это правитель!

– Вовсе нет! Законы писаны для всех, исключений не бывает… По крайней мере, в идеале, – поправился Фима. – На практике все немного иначе…

Ласса хмыкнула.

– Это глупость или лицемерие!

– А как все устроено у вас? – Ефиму становилось все интересней и интересней.

– Гораздо проще и эффективнее, можешь поверить! Нашим городом правит мой высокочтимый родитель, Господин Высокое Небо. Он карает и милует, управляет погодой и стихиями…

– Стихиями?! Ну, и как же он, например, гм… предотвратит наводнение?

– Оно просто не случится! – В голосе Лассы чувствовалась железная убежденность. – Я же объяснила тебе: в пределах Аристопала нет ничего неподвластного его воле.

– А в других городах?

– В каждом – свой хозяин; вот, например, ближайший, Джеппа. Им правит Господин Хрустальное Озеро.

«Похоже, у них там, где бы это «там» ни находилось, что-то вроде городов-государств, – подумал Фима. – То-то я вспоминал самураев… Феодальные порядочки, города принадлежат знатным родам, а центральная власть – чисто номинальная или вовсе отсутствует».

– А теперь ты мне ответь: как ваш правитель контролирует всю эту огромную территорию? Как он меняет направления ветров, вызывает или прекращает дождь – неужели его «эго» так велико?

– Видишь ли, у нас нет этого вашего «эго»…

– Глупости, «эго» есть у всех! Это то, что отличает живое от неживого. Именно благодаря силе «эго» твое тело двигается и разговаривает; просто у тебя его слишком мало, как и у всех быдлян. Поэтому сделать вот такты не можешь…

С этими словами Ласса уставилась на Трикобыла. Пивник как раз наливал ей горячее молоко. Едва он закончил, кружка плавно поднялась в воздух, и описав дугу, опустилась на стол.

– Ну, так у нас точно никто не умеет: ни губернатор, ни даже президент! – убежденно заявил Фима. – Разве что Дэвид Копперфилд!

– Кто он такой?

– Просто фокусник, я пошутил…

– Никогда не шути в присутствии облеченных властью! – наставительно сказала Ласса. – Ты неплохой человек, Эффим, поэтому я не буду тебя наказывать – но ты лучше запомни это правило…

– Так здешние обитатели неспособны выплеснуть свое «эго» за пределы тела? Даже правители? – вступил в беседу новый голос.

Марикс тоже проснулся и теперь стоял в дверном проеме, зевая во весь рот.

– Очень интересно! Тебе не кажется, сестрица, что это открывает перед нами весьма заманчивые перспективы?

II
СОЛНЦЕ АРИСТОПАЛА

Неспешно и величаво колышутся водоросли: пузырчатые, сочно-зеленые ленты многометровой длины – и другие, красновато-коричневые, со множеством тонких веточек, образующих шарообразную крону. Вода здесь пресная, но, несмотря на это, морские формы жизни чувствуют себя превосходно. Актинии – каждая толщиной со столетний дуб, но всего несколько метров высотой – раскинули розовые полупрозрачные щупальца. На кромках бородатых скал прилепились губки – высокие, бледно-желтые фужеры. Они плавно сокращаются, и стайки мальков водят вокруг хороводы, переливаясь всеми оттенками спектра. Жгучие солнечные лучи, проникая сквозь толщу вод, теряют свою губительную силу; теплые блики лениво играют в пятнашки среди мелких песчаных дюн. Это место чем-то похоже на исполинский аквариум – причудливый рельеф, разнообразие форм и расцветок соперничает по красоте с коралловыми атоллами теплых морей. Неоновые искры креветок пронзают зеленоватый сумрак гротов, а над вершинами скал парят, раскинув крылья-плавники, гигантские манты…

Картины подводного мира расплылись и исчезли. Вместе с пробуждением пришли дискомфорт и боль. Ныла голова, дергало больной голеностоп, саднила кожа на лбу и тыльных сторонах ладоней – надо сказать, весьма ощутимо. То, на чем он лежал, шуршало при каждом движении. Где-то неподалеку раздавались тихие всплески. Пахло цветами и тиной; шептались листья, поскрипывало рассохшееся дерево… «Река тут поблизости, что ли?» – подумал Гаргулов. Эта мысль вызвала поток других, и воспоминания нахлынули на Сан Саныча мутной волной. Он приподнялся на локте. Голова тотчас отозвалась тупым гулом, как после хорошей пьянки. Боль концентрировалась слева, повыше виска. «Однако! Чем же это меня… Стоп! Почему я ничего не вижу?!» Страх обжег, словно раскаленное железо. Гаргулов вскинул руку к глазам – и нащупал плотную повязку. Совсем рядом некто зашевелился, чьи-то руки мягко надавили капитану на плечи.

– Твоя не вставай, твоя плохо вставай! Твоя болеет, однако…

– Где я? Что с глазами?! – прохрипел Гаргулов.

– Моя глаголик хорошо говори не знай… Твоя отдыхай пока, день есть, – ответил заботливый голос и прибавил: – Твоя глаза потеряй нету, мала-мала лечи – снова хорошо смотри… Твоя умный? Тогда повязка снимай нету!

Сан Саныч угомонился, поворочался немного, устраиваясь удобнее… Судя по ощущениям, постель представляла собой мешок из грубой ткани, наполненный чем-то мягким, но очень шуршливым – вроде скомканной бумаги. Импровизированный матрас лежал прямо на полу, тянуло легким сквознячком. Впрочем, это было весьма кстати: вокруг царила одуряющая тропическая жара; обоняние периодически тревожили густые незнакомые ароматы.

Будучи человеком милицейским, Сан Саныч привык получать ответы на свои вопросы. Старик (Гаргулов судил о возрасте собеседника по голосу) куда-то ушел, по крайней мере, на его зов никто не откликнулся. «Ладно, подобьем бабки, – размышлял капитан. – Слезли мы с этого чертова поезда незнамо где. Место – никогда про такие не слыхал… Но главное, где это я ухитрился обжечься, да еще и глаза спалить?!» Он помнил встречу с самоходной телегой, водителя, невесть зачем расстрелявшего странных птиц… Стоп! Вот она, нелепая деталь, которую поначалу не мог осознать разум. Голову каждой твари венчало приспособление из тонких стальных спиц, прижимающее к глазам темные стекла в оправе, – ни дать ни взять противосолнечные очки, специально сконструированные для этих пернатых. И стрелок, чье облачение защищает тело от макушки до пят, несмотря на жару – ни клочка голой кожи… И реплика старика, «твоя отдыхай пока – день есть». Что он хотел сказать? Отдыхай, пока день; так, что ли? Здесь принято отдыхать днем?

Гаргулов глубоко вздохнул. Логика – штука мощная, с ней не поспоришь, но слишком уж невероятным был напрашивающийся ответ. Если начальные предпосылки верны, то в этом… месте (где бы оно ни находилось), солнце чрезвычайно активно, открытые участки кожи обгорают до волдырей меньше чем за минуту… Капитан резко сел. Дурко! Проклятый оболтус, сгорит же! То есть – уже сгорел… Наверное. А может, и нет. Дуракам, как известно, везет…

– Эй! Послушай…

– Твоя много говори не надо! Солнце скоро садись, мала-мала пей, мала-мала кушай – Кван приходи есть.

– Какое там «кушай» – я же не вижу ничего! – недовольно буркнул Сан Саныч.

– Моя твоя помогай! – Собеседник мелко рассмеялся, и Гаргулов почувствовал, как в руку ему тычется миска.

Пахнуло вареной рыбой. В посудине оказалась уха – густая и фантастически вкусная, но запивать трапезу пришлось горьким травяным настоем.

– Твоя пей надо, плевать плохо, однако! – уговаривал невидимый компаньон. – Твоя мала-мала пей, мала-мала лечи! Хорошо пей – хорошо лечи, потом болей нету!

– Ну ладно, раз лекарство… – сдался Сан Саныч.

Старик удалился. Потянулось томительное ожидание. Гаргулов успел придумать и отвергнуть не меньше десятка самых невероятных версий произошедшего. По возвращении старик позволил, наконец, снять повязку. Капитан осторожно приоткрыл веки.

– Твоя смотреть больно?

– Н-нет…

Собеседнику капитана можно было дать и шестьдесят лет, и все восемьдесят – похожая на луковицу голова с редкими седыми волосами и большими оттопыренными ушами, хитрые азиатские глазки…

– Моя мазь принеси есть! Твоя мала-мала мажь, рожа болей нету!

– Стало быть, все из-за солнца здешнего? – Гаргулов осторожно дотронулся до лица. – Ожоги эти…

Хозяин с готовностью закивал.

– Злой солнце, однако; шибко злой… День работа ходи нету, люди мала-мала спи, мала-мала дома дела делай, женка кровать валяй… Солнце с неба уйди – люди работа ходи, улица гуляй есть…

– Понятно… Забавная у вас тут житуха! – капитан с любопытством озирался по сторонам. Дом, в котором он очутился, скорей заслуживал названия барака: дощатые стены, земляной пол, утоптанный до каменной твердости… Единственное окошко закрывала рама, обтянутая грубой, выцветшей до белизны холстиной. В углу покоился штабель огромных, туго набитых джутовых мешков, такой же мешок служил капитану матрасом. Кроме перечисленного в жилище находился стол – явно самодельный, судя по всему, служивший уже не первому поколению хозяев, и пара плетеных стульев.

– Как я здесь оказался? – спросил Гаргулов. Хозяин осклабился. Передние зубы у него были длинные, словно у грызуна. – Твоя, вообще, понимай, что моя спрашивай?

– Понимай! Твоя сюда Кван принеси! Кван ворона застрели есть, твоя мала-мала задень…

– Ворону, говоришь… – с сомнением протянул капитан. – Хороши у вас тут вороны…

– Люди ночь гуляй – Кван спи, люди день спи – Кван работай! – просветил его старик относительно распорядка неведомого Квана. – Кван кора суши, шибко солнце надо!

По поводу коры Сан Саныч не понял. Впрочем, это не сильно его интересовало.

– Расскажи-ка мне о здешней железной дороге…

Хозяин снова улыбнулся, показав резцы.

– Моя твоя понимай нету! Кван приходи, он глаголик хорошо говори… Моя понимай мала-мала.

– Ну хорошо, дождемся твоего Квана… Тебя-то как звать-величать? Твоя имя есть? – прибавил капитан, подстраиваясь под говор хозяина.

– Моя Уквылькот! – заулыбался человечек. – Моя с Великой Чукотки давно приходи, много лет живи здесь…

– Гаргулов… Сан Саныч; знакомы будем, значит…

– Цан-Цан! Цан-Цан! – радостно подтвердил хозяин.

Капитан усмехнулся.

– Ну, ты меня прям в китайцы записал…

Потихоньку вечерело. У входа вдруг послышались быстрые шаги. Дверь распахнулась, и в хижину ворвался давешний стрелок.

– Уквылькот, тревога! – хрипло выдохнул он, едва отдышавшись. – В нашу сторону движутся герцоговы патрули, я срезал путь и немного обогнал их… Давай быстрее!

Пришедший откинул вуаль. Лицо его оказалось неожиданно интеллигентным, с тонкими чертами и аккуратно подстриженной бородкой; оно скорей подошло бы учителю или инженеру, чем сомнительной личности с оружием. Взгляд его переместился на Гаргулова.

– Как ваши глаза?

– Да вроде нормально… Э-э, послушай…

– Я Кван, это я прикончил герцоговых птичек и принес вас сюда, – нервно перебил человек. – А сейчас мы должны скрыться, и как можно скорее. Повсюду вороньи патрули, обыски, аресты, хватают кого ни попадя… Вас, как новичка, точно возьмут в оборот!

Сан Саныч задумчиво наморщил лоб. Он понимал, что находится здесь в роли иностранца, да еще, судя по всему – иностранца нежелательного; но как вести себя в такой ситуации, капитан представлял плохо. Вдобавок это онвсю свою жизнь ловил кого-то, а не наоборот…

– Ты… Кван, или как тебя… Ты не гони, ладно? Поясни-ка, кто ты есть, чего случилось и вобще…

Кван схватился за голову.

– Некогда объяснять! Не сейчас! Поверьте мне на слово, прошу… Вам надо скрыться!

– Так… я ж вроде не сделал ничего… – пожал плечами Гаргулов.

– Цан-Цан, твоя на кактус плохо сиди! – вмешался Уквылькот. – Кактус иголка шибко длинный, жопа долго болеть есть!

– По нынешним временам такое весьма вероятно! – нервно усмехнулся Кван. – Уж поверьте, традиционное местное наказание – удовольствие ниже среднего…

Уквылькот меж тем развил бурную деятельность. Хилый на вид старичок шутя раскидал джутовые мешки. Под ними обнаружился тайник – прикрытая досками яма. Вскоре на свет появились здоровенные брезентовые баулы и ворох тряпья. Кван перебросил его Гаргулову.

– Надевайте, только скорей! Уквылькот, ящик с литерами не забудь…

– Зачем? – робко удивился старик. – Моя земля закидай – никто найди нету…

– Боюсь, мы исчезаем надолго, старина! – вздохнул Кван. – Типографию я не оставлю…

«Костюм пчеловода-ниндзя», как окрестил про себя Гаргулов странное одеяние, оказался довольно удобной штукой. Широкие свободные порты, куртка наподобие дзюдоистского кимоно и шляпа, с полей которой свешивалась густая темно-серая кисея, пришлись почти впору. Матерчатые перчатки довершили наряд, свою одежду капитан упрятал в один из баулов. Подгоняемые Кваном, они торопливо покинули хижину. Тут Сан Саныч убедился, что плеск ему не почудился: барак стоял на берегу канала – от воды его отделяла узкая полоса илистого берега. Через грязь была переброшена доска; среди кувшинок и тростника покачивалась изящная лодка. Так бы, наверное, выглядела гондола, построенная китайским мастером, – нос и корма плавсредства задирались вверх, а посередине находился полотняный навес, натянутый на крутобокие бамбуковые дуги. Гаргулов, морщась от боли в подвернутой ноге, дохромал до лодки и устроился на хлипкой банке, с любопытством озираясь по сторонам. Уквылькот пробрался на корму и засветил фонарь. Кван взялся за весла.

– Может, напрасно зажег? – осведомился Сан Саныч. – Этак нас издалека видно…

– Твоя, Цан-Цан, голова думай! Фонарь нету – полицай лови, деньга отбирай! – откликнулся старичок.

– Это верно. Согласно законам Аристопала, кормовой огонь должен гореть на каждой лодке, – подтвердил Кван. – В черте города нас может остановить водная полиция. А вот когда в дельту уходить будем, там другое дело: лучше тишком да молчком…

– Та-ак… – вкрадчиво протянул Гаргулов. – Почему бы вам, ребятки, не объяснить мне ситуацию, а? Всякие мелочи, вроде того – что это за место, кто вы такие, куда мы плывем и вообще… А?

Некоторое время в лодке царило молчание.

– Можно и объяснить, – сказал, наконец, Кван. – Вопрос только в том, с чего начать. Вы ведь нездешний, верно?

– Эт'точно…

– Чужаки у нас – дело обычное. Некоторые и на людей-то не слишком похожи… Общее у всех одно: поначалу они не боятся нашего солнца.

– Это ваше «здесь» – это где? Как хоть эта… страна называется-то?

– Страна? – слегка удивился Кван. – Это город, страны – удел иных реальностей… Вы сейчас находитесь в славном Аристопале, что под дланью Господина Высокое Небо. Был под его дланью, по крайней мере. До недавнего времени.

– Аристопал, значит… А живут здесь аристопальцы и аристопалки… Постой, ты сказал – до недавнего времени? А что случилось-то?

– Альбэр Фигассэ случиться есть! – вмешался Уквылькот. – Воронья герцог!

Сан Саныч ухмыльнулся.

– Фигасе?

– Альбэр Фигассэ! – выговаривая имя герцога, Кван налегал на «э». – Поверьте, веселого тут мало… Он нездешний, как и вы, явился в Аристопал года три назад… И весьма преуспел за это время. Каким-то образом ему удалось втереться в доверие, гм… к самому Господину Высокое Небо. Есть такие люди, они умеют становиться полезными, а иногда и незаменимыми… Думаю, Господин Высокое Небо воспринимал герцога и его компанию как некую забавную диковину… Да, вы же не местный… Фигассэ привел с собой стаю невиданных птиц – огромных, выше человека. Они не умели летать, но очень быстро бегали и могли разговаривать – правда, как утверждал сам Альбэр, всего лишь воспроизводили человеческую речь, не понимая смысла сказанного. Много позже мы узнали правду… Повадкой и цветом эти твари смахивали на ворон – за что Фигассэ и получил свое прозвище.

– То есть у вас здесь и настоящиевороны живут? – поинтересовался Гаргулов. – Слушай, а они-то как выживают под этим солнцем?

– О, настоящие вороны – пожалуй, единственные из пернатых, ведущие дневной образ жизни! Они достаточно умны, чтобы не покидать тень, и прекрасно освоились под кронами гуардо… Но птички Фигассэ оказались еще более приспособленными к нашему климату. Плотное оперение и ороговевшая кожа на длинных лапах позволяли им передвигаться днем, не опасаясь испепеляющих солнечных лучей. Единственное уязвимое место этих созданий, глаза, Альбэр защитил специальными приспособлениями. Можете себе представить, какой фурор произвело его появление на улицах Аристопала – повозка, запряженная здоровенными голенастыми тварями, перекликавшимися меж собой на странном наречии…

Гаргулов хмыкнул, вспомнив собственную встречу с огромными птицами.

– С этого дня в городе появился птичий цирк. Люди охотно платили деньги, чтобы поглазеть на этакую диковину, а когда выяснилось, что питомцы Фигассэ способны выполнять команды своего патрона и даже внятно разговаривать… Словом, вскоре не осталось ни одного уважающего себя горожанина, не побывавшего на таком представлении. Спустя пару лет Фигассэ изрядно разбогател и обрел известность, и вот однажды перед ним отворились ворота Термитника…

– Какие ворота?

– Термитник большой, как гора, шибко большой, каменный! Там Господина Высокое Небо живи! – пояснил Уквылькот.

– Наш правитель пожелал лицезреть Альбэра и его птиц. Говорят, после представления Фигассэ полночи о чем-то беседовал с Господином Высокое Небо… И вскоре жизнь славного Аристопала круто изменилась.

Узкое, пахнущее тиной русло осталось позади. Пройдя под каменной аркой, лодка вышла на открытое пространство. Сан Саныч с изумлением разглядывал открывшийся взору пейзаж. До этого мига все чувства его словно пребывали в наркотической дреме – железнодорожное путешествие и последующие события воспринимались как некий сумбурный сон, который вот-вот закончится, так что и волноваться не о чем… Но лиловая гладь разлившейся в низинах реки, усеянная мелкими островками, изящные лодки, фонарики, отбрасывающие на воду разноцветные зигзаги отблесков, купы высоченных деревьев с могучими, густыми кронами по берегам – все это было реальностью; невозможной, невероятной – и тем не менее… Легчайшие дуновения ветра разносили непривычные, возбуждающие ароматы. Гаргулов крепко зажмурился, и обожженная кожа век тут же пренеприятно напомнила о себе. «Да, старина, тут все настоящее, хочешь ты того или нет!»