Текст книги "Цена жизни (СИ)"

Автор книги: Павел Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Они все такие, индиго? – спросил Грин.

– Не, они разные бывают. Некоторые нормальные… ну так, с виду. Главный ихний, Джек, вот тот странный.

Действительно, индиго были странные, другого слова не подобрать. Жили они отдельно, и Джек, которому едва исполнилось восемнадцать, был у них за старшего. Остальные, которых было около двадцати, были еще младше, некоторые совсем маленькие, дошкольного возраста. С обычными людьми они практически не общались. Помогать – помогали, лечили, причем от таких болезней, которые и до катастрофы были официальной медицине не по зубам. Но не разговаривали, и по непроницаемым лицам было трудно понять, что они думают. Кроме способности к лечению, у них были другие способности, о которых ходили слухи, один невероятнее другого. Грин не знал, можно ли этим слухам верить. Фактом оставалось то, что и Коцюба, и Летун, и вообще все, кто в присутствии Грина упоминал индиго, все как один говорили о них только хорошее, и в очень уважительном тоне.

Через несколько дней Мишка вызвал Грина на задний двор. Никого из взрослых дома не было, кроме лежащего в постели Коцюбы. Помешать им никто не мог.

– Ну что, вонючка, тебе хана, – сплюнул Мишка. – Не хотел по хорошему, будет по плохому.

– Я тебя не боюсь, – Грин поднял руки, и стал в стойку. По губам Мишки скользнула ухмылка. Грин решил не ждать, и первым кинулся в атаку. Много позже он понял, что совершил тогда все возможные ошибки. Он потерял равновесие, завалив корпус вперед, ударил слишком широко и размашисто. Вообще, начинать бой с кругового «рабоче-крестьянского» удара было глупо – слишком велика траектория такого удара. Мишка, который понял, что Грин драться не умеет, еще когда увидел подобие стойки, которую изобразил Грин, поступил проще. Когда Грин рванулся вперед, Мишка, как учили, шагнул вперед, выбросив вперед от бедра кулак правой руки. Левая рука Мишки сблокировала удар Грина, но за мгновение до того правая ударила Грина в нос. Грин отшатнулся, из глаз брызнули слезы. Он снова рванулся вперед, беспорядочно молотя перед собой кулаками, практически вслепую. Мишке только и оставалось, что отшагнуть вбок и подсечкой сбить Грина на землю.

Удар о землю выбил из легких Грина весь воздух. Он на мгновение потерял ориентировку в пространстве, а когда пришел в себя, обнаружил, что лежит на левом боку. Правая рука была вытянута, а на ребра что-то давило. Грин попытался шевельнуться, но боль в вывернутой руке заставила его отказаться от этой затеи.

– Драться надо уметь, вонючка, – прилетел откуда-то сверху голос Мишки. Грин понял, что тот присел за его спиной. Колено Мишки давило сверху на ребра Грина, а руками он держал в воздухе распрямленную руку Грина, заломив запястье так, что Грин не мог ее согнуть. – Сдавайся!

– Нет! – крикнул Грин. Мишка надавил коленом сильнее, у Грина поплыли перед глазами черные пятна. Вывернутая рука немилосердно болела.

– Сдавайся!

– Сдаюсь, – прохрипел Грин. Тот психологический надлом, что он вынес из туннеля, дал о себе знать. Он остро чувствовал свою беспомощность, свою неполноценность: Мишка был младше, а валял его, как хотел. Сил сопротивляться не было. Сейчас Грин был готов на все, лишь бы его отпустили.

– Будешь делать все, как скажу? – спросил Мишка.

– Буду! Буду!

– Вот и хорошо, – Мишка отпустил Грина. Кое-как, тот поднялся на ноги. Рукой он боялся шевелить, ему казалось, что она сломана. – Сегодня вымоешь всю комнату, чтоб блестела. Понял?

– Да, – опустил глаза Грин.

– И готовься, с завтрашнего дня начинаем тренироваться. Будешь со всеми на зарядку ходить. Тебя тоже касается, мелкий, – посмотрел Мишка на Антошку.

Грин вымыл комнату. Ничего нового в этом для него не было. Кошмар туннеля возвращался, он опять зависел от чьей-то злой воли. Он уже жалел, что попросился в Семью Коцюбы, но обратной дороги не было.

Побив Грина, Мишка восстановил свою власть – после показательного урока Антошка безропотно выполнял все его приказы. Он даже стал, было, мыть сортир, когда была очередь Мишки, но Марина, державшая руку на пульсе, тут же это пресекла. Мишка получил затрещину, и отправился мыть, как сказала Марина «с тряпкой в зубах». Это, впрочем, не отменяло тех мелких издевательств, которым Мишка постоянно подвергал свою «команду». Он «пробивал фанеру» – бил в грудь кулаком. Мог, походя, ударить в солнечное сплетение, или ногой в сгиб колена. По утрам, когда все делали зарядку, он метался от одного к другому, отвешивая пинки. Чем-то он напомнил Грину Янива – ему нравилось унижать. Мишка наслаждался властью. При старших, особенно при Коцюбе, он вел себя как пай-мальчик.

Тренировки по рукопашному бою устраивались три раза в неделю. Обычно тренировку вел Коцюба, иногда его подменяли ребята Летуна – Ариэль и Томер. На первой же тренировке Мишка побил Грина еще раз. Коцюба, наверное, решил посмотреть, что может Грин, и поэтому не остановил Мишку сразу. Мишка гонял Грина ударами по двору. Грин отвечал как мог, пару раз даже задел Мишку. В конце концов, Мишке надоело, он взял Грина на «мельницу», и воткнул головой в землю. От удара Грин потерял сознание. Очнулся он в комнате, на своей кровати. Напротив него сидели Коцюба и Габи. Грин сел в кровати, держась рукой за стенку. Удивительное дело, но ничего не болело. Наверняка, Габи постарался.

– Зря я вас вместе поставил, – извиняясь, сказал Коцюба. – Тебе надо тренироваться, ты не в форме. – Грин ничего не ответил. Коцюба встал, опираясь на палку, прошелся по комнате. Обращаясь к Габи, сказал: – Габи, сходи там, погуляй. – Габи вышел. Коцюба сел напротив Грина. Левой рукой, на которой после ранения не хватало двух пальцев, он задумчиво поскреб подбородок.

– Я вижу, что на душе у тебя неспокойно. С Мишкой вы так и не подружились, пусть. Дело ваше. Но кроме этого, разве тебе плохо у нас? Что не так?

Вместо ответа Грин промолчал. Он не знал, что сказать Коцюбе. Тот сидел напротив него, смотрел на Грина в упор, и тот внезапно понял, что Коцюба совсем не злой. Врут слухи, все врут. Казалось бы, ну кто ему Грин? Так, мальчишка-сирота, которого подобрали из жалости. Он мог бы вообще не заметить его, и заниматься своими делами, которых у него было выше головы. Но он пришел, и ждал ответа на свой вопрос. Ему было важно знать, что с Грином все в порядке, Грин это видел. От этого неожиданного участия на глаза Грина навернулись слезы. Он затрясся в беззвучных рыданиях.

– Ты вот что, Шимон… Ты не принимай все это близко к сердцу. Тебе многому предстоит научиться. Жизнь у нас нелегкая, и чтобы выжить, надо много знать и уметь, понимаешь? Будет трудно, будет много шишек. – Коцюба понял реакцию Грина по-своему.

– Вам легко говорит, вон вы какой. А я… – всхлипнул Грин.

– Во-первых, давай на «ты». Мы же Семья! – наклонился вперед Коцюба. – А во-вторых, ты думаешь, я родился таким? Ошибаешься. У меня был свой путь, мне тоже было нелегко. До всего этого я был обычным обывателем. Служил в армии, потом в офисе работал. Как все, ничего особенного. У меня и семьи-то не было, потому что я не хотел ни за кого отвечать. А потом пришел Песец, и у меня не осталось выбора, пришлось брать на себя ответственность за жизни других людей. Понимаешь? Нет? Ладно… Давай я объясню проще. То, кто ты по жизни, ты сам себе определяешь. Это просто роль. И все это в тебе есть, это в каждом есть. Трус ты, или храбрец, умный, или глупый, воин, или овца – все это твой выбор. Ты можешь быть кем угодно, если захочешь. Захоти, Шимон. Нас ждет еще немало испытаний, жизнь тяжелая. И Семья наша нуждается в тебе. Ты больше не один, запомни это. Найди в себе нужные качества, и развивай. Учись, тренируйся, работай над собой. Расти! Теперь понял?

– Кажется, – пробормотал Грин.

– Ну, вот и славно. Помни о том, что я сказал, Шимон. Если тебе что-то понадобится, не стесняйся, приходи сразу ко мне. – Они поговорили еще немного, потом Коцюба похлопал его по плечу, и ушел. Грин стал думать о его словах. Попытался найти в себе те качества, о которых говорил Коцюба, но не преуспел. Чувствовал он себя гораздо лучше, чем до того. Слова Коцюбы ободрили его. Трещина, тот надлом, из-за которого он сдался Мишке, как до того – коменданту, никуда не исчез, но теперь у Грина появилась цель. Он будет учиться, будет тренироваться, решил Грин. Когда-нибудь он станет таким, как Коцюба.

– Вайнштейн, а что такое – Песец? – спросил Грин за ужином, когда они все сидели в гостиной вокруг стола. Коцюба хрюкнул, и подавился супом. Марина привстала и хлопнула его по спине. Он откашлялся, и загоготал, запрокинув покрасневшее лицо. Часть супа пролилась на белоснежную скатерть, которую расстилали только на обед и на ужин – это была традиция. Грин смутился.

– Песец, это такой северный пушной зверек, – объяснил Вайнштейн. Его глаза за толстыми линзами смеялись.

– Понятно… – протянул Грин, хотя на самом деле ничего не понял: казалось бы, причем какой-то зверек к постигшей мир катастрофе. Он вспомнил, что Сергей тоже как-то упоминал это слово, в таком же контексте. Почему-то ответ Грина развеселил всех еще больше. Даже пришедший в гости Летун тоже смеялся. Смеялись не обидно, по-доброму, и Грин, чуть помедлив, присоединился к общему смеху. Наверное, именно в это момент он понял, что Коцюба не покривил душой, сказав, что Грин – часть Семьи. Так оно и было, и все это именно так и ощущали, даже Мишка.

Над проектом конституции работали только Коцюба и Летун, остальные члены Комитета под разными предлогами отказались. К Коцюбе и Летуну присоединился Вайнштейн. Как оказалось, обойтись без него было невозможно, и он, поломавшись для виду, согласился помочь. Грин, вставая ночью по нужде, видел их сидящими в гостиной. На огромном дубовом столе с толстыми ножками они раскладывали бумаги, тут же, у Вайнштейна под рукой, стоял портативный компьютер. В пепельницах – горы окурков. Они старались говорить негромко, чтобы не мешать спать домашним. Старинные ходики на стене отсчитывали минуты, и отбивали часы, а они все сидели. От Грина они не таились, иногда он сидел в сторонке, слушая, как они спорят. Он быстро понял, что у них не было единого мнения по поводу будущего устройства Республики. Коцюба выступал за федерацию самоуправляющихся общин, Летун за какой-то непонятный «демократический централизм». Вайнштейн находился где-то посередине. Подход Коцюбы показался Грину ближе к реальности.

– Только это и пойдет! Это то, что уже существует де-факто, нам остается только закрепить это на бумаге. Ваша идея с обобществлением всего и отменой частной собственности обречена на провал, – настаивал Коцюба.

– Почему? – одновременно спросили Вайнштейн и Летун.

– Да потому, что никто нам ничего не отдаст. Я же сказал, нет у нас рычагов влияния. Нас и избрали-то только потому, что у всех еще голова после победы кружится. А ты попробуй, скажи кому-нибудь, что надо за просто так отдать…да хотя бы мешок гречки. Не дадут, а попробуешь взять силой, получишь пулю. Пока народ своей выгоды не увидит, никто и пальцем не пошевелит, даже из наших, я уж не говорю про тех, кто даже не пришел нам помогать бить фашистов, – Коцюба перевел дыхание, и продолжил, – вы тут планы строите, как будто Республика это что-то реальное. А ее нет, во всяком случае, пока нет. И, даже когда она будет, единственным местом, где она будет существовать, будут головы людей.

– Ну, мы поговорим со всеми, убедим! – Вайнштейна было не так-то легко сбить с толку.

– Ага, щас. А они уши развесят, и дружными рядами в светлое будущее… Да они же зарубят ваш проект конституции на корню, чуть только почуют, что вы хотите ограничить их свободы! Старые способы вообще не заработают, надо изобретать новые! – выпалил Коцюба. Повисла тишина, Летун с Вайнштейном осмысливали сказанное.

– Ты откуда это взял? – наконец, спросил Вайнштейн.

– Книжек почитал, пока в постели валялся. Твоя же библиотека под кроватью осталась, – хмыкнул Коцюба.

– Ладно, Коцюба, изложи свою схему, подумаем, – заинтересовался Летун.

– Значит, так. Во-первых, Республику определяем как федерацию самоуправляющихся общин. Равноправными субъектами делаем и отдельного человека, и Семью, но с упором на Семью. То есть, мы будем работать с главными в Семьях, а они там, у себя, пусть живут как хотят. Что важно, так это четко прописать правила, по которым Семьи функционируют…

– Стоп, – остановил Коцюбу Летун, – ты сам только что сказал, что у нас нет возможности заставить их соблюдать эти правила. Какой в них тогда смысл?

– Правила не будут регламентировать внутреннюю жизнь Семей. Разве что только в том смысле, чтобы избежать рабовладения, насильственного удержания и всего такого. Правила, это будут, скорее, критерии. Соответствует Семья критериям, принимает наши принципы, она будет в составе Республики, не соответствует – никого насильно не держим, вот как-то так. И мы должны эти принципы так прописать, чтобы народ их принял. Если он их примет, как свои, то со временем в нас отпадет нужда. Система будет саморегулирующейся.

– А как же контроль? Кто будет осуществлять контроль? – запальчиво спросил Вайнштейн.

– Да не нужно ничего контролировать, – Коцюба поморщился. – Контроль штука заведомо порочная. Если в обществе перекос, если кто-то слишком корыто на себя наклонил, возникает потребность в контроле. Контроль, если говорить простым человеческим языком, а не эвфемизмами, это усилие, требуемое для удержания системы в нестабильном состоянии. Стабильная система, это система саморегулирующаяся, сама себя уравновешивающая.

– Софистика! – подпрыгнул Вайнштейн.

– Практика! Не будет паразитов, не потребуется контроль!

– А почему паразитов не будет? – спросил Летун, нахмурив лоб.

– Паразитов не будет, потому что мы выведем их за скобки. Если в какой-то Семье заведутся паразиты, это будет проблема Семьи, а не Республики. А в самой Республике паразиты не заведутся, потому что не будет управленческого аппарата.

– Ну, а что с частной собственностью? – спросил Вайнштейн запальчиво. – Я против частной собственности на землю!

– Я тоже, максимум, это пожизненная аренда, и то при условии, что Семья работает на земле, – согласился Коцюба.

– Поддерживаю. Поддерживаю однозначно. Предлагаю отдельно прописать, что если Семья перестает обрабатывать землю, она теряет на нее право, – поддержал Летун.

– А как с индивидуалистами быть? – спросил Вайнштейн, – вот мы говорим, Семья, Семья. А если человек сам по себе живет?

– Очень просто. Всякий человек, живущий вне Семьи, это Семья, состоящая из одного человека.

– Так, с этим понятно, идея интересная, – Летун взял блокнот, и стал записывать. – А вот что делать с деньгами? До Песца экономика была построена на ссудном проценте. В результате, все вокруг были в долгах, как в шелках, проценты на проценты. С этого кормилась куча чмуликов. Раз уж ты предлагаешь нам построить такое общество, где роль государства сведена к минимуму, надо придумать защитный механизм. А то торгаши опять верх возьмут, глазом моргнуть не успеем, опять все у чмуликов под сапогом окажемся.

– Вот! – Коцюба многозначительно поднял палец, – вот об этом и надо думать! Все упирается в деньги. От финансов и надо плясать. А вы тут мне про плановую экономику рассказываете, когда по факту у нас сейчас вообще никакой экономики нет. Натуральный обмен. Нам надо придумать, как наладить товарооборот без того, чтобы у нас завелись паразиты! Вот и думайте. Ты, Вайнштейн, тыщу книг по этому вопросу прочел, вот и думай. И не смотри на меня, как на врага народа.

– Хорошо, товарищи, – Летун оторвался от блокнота, и встал. – Время позднее, из-за нас вон ребенок не спит, – кивнул он на Грина. Все пошли спать. Летун, по обыкновению, остался на ночь. Грин заснул не сразу. Многое в разговорах его новых знакомых было ему непонятно. Почему они называют друг друга «товарищи»? И что это за «чмулики», которые не сходят у Вайнштейна с языка? И зачем они обсуждают теоретические вопросы, когда есть масса более насущных дел?

После долгих споров, подготовили два проекта: один по схеме Коцюбы, другой по схеме Летуна. Конституции получились коротенькие, не чета конституциям старых времен. Впрочем, для государства в без малого семьсот граждан другой и не требовалось.

Сам Грин сомневался, что конституция вообще нужна. Его, впрочем, никто не спрашивал. Ни по возрасту, ни по статусу голосовать он не мог. Людям из туннеля гражданство не дали, установив испытательный срок в год. Хотели вообще не давать, но Коцюба был против:

– Они и так за нас проголосуют, особенно бывшие кацетники, – «кацетниками» Коцюба называл бывших рабов. – А вот если мы им гражданство не дадим, найдутся те, кто затаит злобу. Раздуть из обиды ненависть – раз плюнуть, технология обкатанная. Зачем нам эта мина под нашим сообществом?

– Их втрое больше, чем наших. Рискованно, очень рискованно… Кроме того, там много непонятных личностей, с которыми еще разбираться надо. Я не про тех, кто у нас под замком сидит, с теми все ясно. Я о тех, кто сейчас кушает наш тушняк в центре временного размещения. Они там все варятся в своем соку, и один бог знает, что у них на уме, – Летун был не в восторге от идеи Коцюбы.

– Ни черта им, это, не давать! Там чмулик на чмулике, тьфу. Мой Рома не затем свою голову сложил, чтобы мы им все наработанное вот так отдали! – прогудел Медведь, и сжал пудовые кулаки. Его сын погиб от руки Гельмана при штурме туннеля, в самом конце. Медведь, простой мужик, до катастрофы работавший сварщиком, говорил открыто и недипломатично. – Хрен им по всей морде, а не гражданство!

– Ну, давайте тогда их вообще прогоним на все четыре! – Коцюба вышел из себя, и встал, сверкая глазами. Кот, дремавший у него на коленях, полетел на пол, приземлился на лапы, и ушел, укоризненно дернув хвостом.

– Погодите, – вклинился Вайнштейн. Он присутствовал на всех заседаниях Комитета с правом совещательного голоса. – Нельзя пороть горячку. Нам нужны люди, нас слишком мало.

– Да, – неожиданно поддержал Вайнштейна Вишневецкий. Он сидел спиной к примостившемуся в уголке Грину, и периодически на того оглядывался. Грин делал вид, что не замечает, как ерзает Илья. – Нас едва-едва хватает для поддержания нормального уровня воспроизводства.

– О чем это ты? – не понял Летун.

– Да выродимся к черту за три-четыре поколения, вот о чем, – бросил Вайнштейн.

– Да, об этом я не подумал, – протянул Летун. – А что делать?

– Дать гражданство, – Коцюба успокоился, и сел на место.

– Да хрен им, а не гражданство! – гаркнул Медведь. Сидящая возле него Алина поморщилась. Райво сохранял спокойствие. Голубоглазый блондин, он был воплощением идеального северянина, и вел себя соответствующе. Разговаривал вежливо, негромко, но твердо, и всегда держал дистанцию

– У меня есть мысль, – сказал Летун. – Введем испытательный срок, скажем, в год. Через год адекватным дадим гражданство, остальных к черту.

– Ну, и что это даст? – Коцюба откинулся, и забарабанил пальцами по столу. – То же самое, только в профиль.

– Голосуем, – сказал Летун, и поднял руку: – Я за. – Тут же поднялось еще пять рук, и только Коцюбина не поднялась. – Принято, – подвел итог Летун.

Ответственным за проведение всеобщего голосования оказался, как ни странно, Вайнштейн. Грин напросился к нему в помощники. Он готов был на все, лишь бы оказаться вне досягаемости для Мишки. Впрочем, ничего неприятного в новой должности не было. Грин всюду сопровождал Вайнштейна, терпеливо ждал в сторонке, пока Вайнштейн разговаривал с людьми, собирал подписи. Вскоре они подружились, и Грину даже стали нравиться их совместные поездки. Вайнштейн оказался очень интересным собеседником, во всяком случае, пока был трезв. Когда голосование завершилось, и подавляющим большинством голосов был принят вариант Коцюбы, Грин так и остался при Вайнштейне. В конце концов, кто-то же должен был отвозить его, пьяного, домой. Обязательных занятий с Коцюбой и помощи по дому это не отменяло, и цели своей Грин добился вполне: он целый день был занят, целый день у всех на виду, и значит – в безопасном удалении от Мишки.

Порой, Грин ловил себя на том, что завидует Мишке. Сравнивая себя с Мишкой, он все время ощущал собственную неполноценность в сравнении с ним. Мишка опережал его по всем показателям. Он лучше дрался, лучше стрелял, быстрее бегал, даже соображал лучше. Коцюба тренировал у младших членов Семьи не только мускулы и скорость – он часто давал логические задачки. Мишка решал их намного быстрее Грина… быстрее всех. Но если бы только это – самым болезненным для Грина оказалось то, что Мишку выделял Коцюба. Мишка был фаворитом, Коцюба не скрывал, что именно его хотел бы видеть во главе Семьи, когда отойдет от дел. Мишка был звездой, и этим все сказано. В сиянии его талантов терялся и Грин, и остальные пацаны. Того, как Мишка издевается над своими товарищами, Коцюба не замечал. Грину казалось, что, даже если бы он и был в курсе дела, он бы только пожал плечами, и сказа: «дети». Но Коцюба ни о чем не догадывался, тем более, что дел у него было по горло.

– Ты знаешь такого – Эрика? – спросил он как-то у Грина. – Это такой белобрысый паренек.

– Ну… знаю, – ответил Грин.

– Что можешь о нем сказать? Он адекватный?

– Ммм… – Грин задумался, говорить об Эрике правду или нет, потом все-таки решился: – Думаю, нет.

– Что так?

Грин рассказал Коцюбе о Стасике. О том, как Эрик подбивал всех на бунт. О том, какую роль Эрик сыграл в убийстве охранников.

– Н-да, буйный паренек, – заметил Коцюба. – Вот что, Шимон, вы же с Вайнштейном у Сергея сегодня будете? Передай Эрику, если он там, что я приглашаю его на ужин. Тут недалеко, пешком дойдет. Хорошо?

– А что случилось? Есть проблема? – спросил Вайнштейн. Он стоял рядом, и терпеливо ждал, пока отпустят его оруженосца.

– Этот Эрик, и еще шестеро мальчишек, решили создать свою Семью. Сами, без старших. Прикинь, уже дом нашли, и начали его оборудовать.

– Ну и что? – Вайнштейн не понял, в чем проблема: – Это же отлично, как раз то, чего мы хотели.

– Да, вот только родители этих пацанов мне покоя не дают. Вчера я ездил туда, ну, в тот супер, где мы их поместили. Так меня там чуть не загрызли: возвращай им детишек. Ты власть, ты обязан, говорят

– Ну, а ты что?

– Ну, а что я им скажу? Обещал разобраться… – Коцюба поморщился.

Грин поймал Эрика выходящим с базы Сергея, и передал ему приглашение Коцюбы.

– Что, Грин, нашел себе хозяина? – прищурился Эрик. – Ты всегда был размазней. Ну и как оно – в шестерках бегать?

– Они мои друзья! – вспыхнул Грин. – Семья, ты это понимаешь, урод? – он толкнул Эрика, и тот отлетел.

– Дети, не ссорьтесь, – тут же возник рядом с ними охраняющий вход Леха. Эрик злобно на него посмотрел, что-то прошипел сквозь зубы, и ушел. Грин был уверен, что он не придет на ужин, но, к его удивлению, Эрик появился. Он сменил одежду, и вместо добротных, но неброских вещей, что выдал ему Сергей, надел ярко-красную туристическую куртку с множеством карманов, джинсы от известного кутюрье, и остроносые ботинки на высоких каблуках. На поясе у него висел пистолет. Пистолет был огромный, и рядом с тощим бедром Эрика смотрелся нелепо. Всем своим видом Эрик как бы говорил: «я уже не мальчик, извольте со мной считаться». Держался он так же: вызывающе, и немного нервно. Впрочем, Коцюба был с ним отменно вежлив, встретил у дверей, проводил в гостиную, где уже был накрыт стол. Эрик, если и хотел что-то сказать, при виде такого обращения растерялся, и вел себя спокойно.

Готовила Марина превосходно. Отвыкший от хорошей домашней еды Эрик ел так, что за ушами трещало. Остальные от него не отставали, и за столом было тихо. Наконец, когда и первое, и вторе, и третье было благополучно съедено, из-за стола встали женщины, дети, кроме Грина и Мишки, ушли к себе. Коцюба, откинувшись на стуле, ковырял в зубах спичкой. Эрик смотрел на него. Шел молчаливый поединок – кто кого переглядит. Первым не выдержал Эрик.

– Зачем позвали меня? – буркнул он, и принялся рассматривать потолок.

– Ладно, Эрик, не буду ходить вокруг да около, – ответил Коцюба. – Мы тебя позвали, потому что на тебя поступили жалобы. Ты увел с собой детей…

– А, кролики уже настучали, – кивнул Эрик. – Я никого не уводил, они сами со мной ушли. Ведь вы же сказали, что все, кто хочет, может создать свою Семью, вот я и создал.

– Насчет кроликов ты зря, – покачал головой Коцюба. – Люди о своих детях беспокоятся.

– Как же, беспокоятся, – фыркнул Эрик. – Скоро месяц, как мы не в туннеле, а они сидят. Ваш Райво им по три раза на день в оба уха кричит: создавайте свои Семьи, готовьтесь к зиме! А они сидят. И всех разговоров у них – когда дадут пожрать, и что будет, каша или макароны.

– Ну, а ты что предлагаешь? – спросил Летун.

– Я хочу, как нормальные люди жить! Как те, что уже отделились! – ответил Эрик. Коцюба с Летуном переглянулись. В словах Эрика был резон. Адекватные люди из бывших обитателей туннеля уже таки делали: объединялись в группы по десять-двадцать человек, и занимали пустые дома в промзоне, и в Городках. Вокруг было полно всего, и еды, и техники. Там, где когда-то жили и работали больше, чем полмиллиона человек, осталось много всего. Надо было только не лениться, и отыскать нужное. Грин знал, что Республика отделившимся помогала, выделяла и оружие, и продовольствие на первое время, снабжала горючим из бывших запасов Фраймана.

– А сможешь ты так жить? Извини, конечно, но ты же совсем пацан, – заметил Летун.

– А что?! – покраснел Эрик.

– А то, что ты сам рискуешь, и ребят своих подставляешь. А они еще совсем дети, как и ты. Родители жалуются…

– Я не ребенок! – запальчиво крикнул Эрик. – И вы не имеете права указывать мне, как жить!

– Мальчик, – мягко заметил Коцюба. Он улыбнулся, и посмотрел на Эрика. Эрик опустил глаза. – Мальчик, ты нас с кем-то путаешь. Мы не соцработники. Права остались в прошлой жизни. Если мы решим, что ты представляешь угрозу, мы тебя уберем. И ничего ты не сделаешь, потому что мы сильнее.

– Ах, так! – вскочил Эрик, обвел собравшихся диким взглядом, и схватился за пистолет. Грин с ужасом ждал, что сейчас он начнет стрелять. Зная Эрика, он в этом не сомневался. Эрик, меж тем, пистолет не достал. Коцюба, все так же откинувшись на спинку стула, спокойно смотрел на него, и под этим взглядом Эрик обмяк, и плюхнулся назад на свое место.

– Эх вы, – устало произнес он. – Я думал, что вы другие, что вы лучше. А вы такие же гады, как те…

– Лучше, чем Фрайман?

– Да при чем тут Фрайман, – махнул рукой Эрик. – Вы такие же, как и прежние. Вот почему такие как вы всегда уверены, что можете указывать другим, как жить? Только потому, что вы сильнее?

– Мы не указываем тебе, как жить. Будь ты старше, никто бы тебе слова не сказал, – заметил Летун. – Ты не прав, мы не такие, как прежние правители. Мы вообще не правители. Народ, люди, такие же, как ты, выбрали нас, чтобы мы защищали их интересы, защищали порядок. Именно поэтому ты здесь – мы должны убедиться, что от тебя не будет вреда. Ведь речь идет о детях. Твои необдуманные действия уже стоили жизни ребенку… Как там его звали? Стасик? Я говорил с его мамой. И родители твоих друзей с ней говорили, они боятся за своих детей.

– Послушайте, вы! – Эрик снова вскочил, красный как рак. – Вы не будете решать за меня, и за других. Да, мне нет восемнадцати, но это не значит, что я вас должен слушаться. Вы не сможете меня заставить, можете вообще убить, я плевать на вас хотел! Я вам ничего не должен, и остальные пацаны тоже.

– Как же не должен? – подал голос Вайнштейн. – Общество дало тебе все: тебя учили, лечили, тебя защищали. Наши друзья погибли, вытаскивая тебя и остальных из туннеля. Ты думаешь, что ничего нам не должен? Отнюдь, мальчик, ты можешь не признавать своих обязательств перед обществом, но они есть.

– Ошибаешься, старик! – повернулся к Вайнштейну Эрик. – Вы всегда были против меня! Ваше государство, и ваша полиция, посадили меня в тюрьму. Ты знаешь, каково это – сидеть в тюрьме для детей? Знаешь? – Эрик кричал. – Знаешь, каково смотреть, как каждую ночь приходят старшие, и имеют младших? А персонал делает вид, что ничего не видит? Ты хоть раз лежал в темноте, и молился по себя: «только не меня, только не сегодня?» А? Нет, не знаешь! Ты книжек умных начитался, и думаешь, что там все написано. Так я тоже книжки читал, вот хоть вашего тихоню Грина спроси. Читал еще как! Только не написано в тех книжках главных слов! Общество, порядок, интересы… – Эрик, как лев в клетке, прошелся из угла в угол.

– Эрик, а за что ты в тюрьму попал? – спросил ошеломленный Грин.

– Ты спрашиваешь, как я попал в тюрьму, – Эрик сел напротив Грина. Стул он развернул наоборот, спинкой к себе. Положив подбородок на скрещенные руки, он уставился на Грина. – Ну, так слушай. Когда мне было двенадцать, я узнал, что мои родители – на самом деле мне не родные, что меня усыновили. – Грин слушал историю Эрика, и не верил своим ушам. Коцюба с Летуном сидели, открыв от удивления рты. Все началось с того, что к Эрику в супермаркете подошел мужчина в форме охранника, и обратился на языке, которого Эрик не знал. Увидев, что Эрик его не понимает, мужчина перешел на государственный язык Земли Отцов, и с жутким акцентом сказал ему, что знал его отца, и хотел бы с ним встретиться. Он назвал Эрику имя. Эрик ответил мужчине, что тот, наверное, ошибся, и что его отца зовут по-другому. Мужчина очень удивился, и принялся расспрашивать Эрика о том, кто его родители, и где он живет. Расспросы прекратила «мама», которая утащила Эрика из магазина. Эрик пытался ее расспросить, но она нервно ответила, что мужчина сумасшедший, и что не надо об этом думать. При других обстоятельствах Эрик бы об этом забыл, но нервное поведение «мамы» заронило в его душу зерно сомнения. Эрик стал рассматривать семейный альбом, и обнаружил две странности. Во-первых, не было его фотографий в младенческом возрасте, все начинались с двух лет. Во-вторых, внешне он разительно отличался от всех без исключения «родственников». На следующий день Эрик ушел с занятий, и на автобусе поехал в тот супермаркет. Охранника не было, но был его сменщик, который дал Эрику адрес. Эрик поехал по указанному адресу и нашел того охранника. Охранник очень удивился визиту Эрика, но впустил его к себе домой, и напоил чаем с конфетами. Он рассказал Эрику, что у него был друг, но потом пути их разошлись. Эрик, по словам охранника, был точной копией того человека, и он подумал, что Эрик – его сын. Охранник сказал Эрику, как звали его друга. Узнав имя, Эрик за пару вечеров через сеть нашел адрес, по которому был зарегистрирован тот человек. Утром вместо школы он поехал туда. В ужасном трущобном районе, каких Эрик ни разу до того не видел, он с трудом нашел нужный дом. В квартире, адрес которой значился в базе данных, жили другие люди. О тех, кто там жил до этого, они ничего не знали. Дверь захлопнулась перед носом у Эрика, и он уже было собирался уйти, как вдруг соседняя дверь открылась.