Текст книги "Цена жизни (СИ)"

Автор книги: Павел Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Счастливенько оставаться! – просипел наглый солдат, и ушел в ночь. Грин проводил его задумчивым взглядом. Вскоре после этого ночь прорезал чей-то душераздирающий крик. Кричали в той стороне, куда ушел солдат.

– Писец котенку, – нервно хихикнул Мишка, и облизал губы.

– Тебя как зовут? – спросил Грин солдата, что остался.

– Амир, – ответил тот.

– Добро пожаловать в наши тесные ряды, Амир, – Грин пожал Амиру руку.

В гараже чихнул мотор. Было слышно, как надсадно гудит стартер, проворачивая вал. Забыв об ушедшем солдате, Грин тревожно прислушивался, вытянув шею. Наконец, прокашлявшись, мотор победно взревел, сотрясая дом. Грин проковылял в гараж. Чумазый, и до смерти уставший Бибизян победно на него взглянул, и поднял кулак с оттопыренным вверх большим пальцем. Грин приложил ладонь к виску, отдавая честь. Бибизян заглушил мотор.

– Ну что, будем летать? – спросил Грин.

– Летать не знаю, а ползать – так запросто, – хмыкнул Бибизян.

– Живем, мужики! – у Грина затеплилась надежда.

Убедившись, что все готово к выходу, Грин отпустил всех, кроме наблюдателя, спать. Народ разбрелся по дому, устраиваясь на ночлег. Грин прошел в комнату, где лежал Никита, сел на кровать. При помощи рук, со стоном, закинул ногу, и лег.

Грин думал, что заснет сразу же. Не тут-то было: нужно было привести в порядок мысли, продумать возможные варианты. Все, как в шахматах, на три хода вперед. Грин сел, опершись спиной на стену.

– Что, не спится? – спросил Никита. Он лежал на боку, огонек свечи плясал на блестящих зрачках.

– Думаю, – ответил Грин.

– Я слышал шум мотора. Починили БТР?

– Да, завтра на рассвете попробуем прорваться.

– Слушай, Грин… Только честно скажи, не крути яйца: есть у нас шанс?

– Шанс всегда есть, – ответил Грин. – Так Коцюба говорит. Мы живы, у нас есть оружие, есть транспорт. Значит, еще повоюем. В любом случае, сдаваться я не собираюсь. Мы или прорвемся, или ляжем все. Других вариантов нет.

– Значит, не зря я тебя вытащил, – задумчиво сказал Никита.

– Кстати, вот этого я не понял, – хмыкнул Грин. – Мы ведь не друзья. Мой друг Вайнштейн убил твоего…Давида, как там его звали. Вас с Мишкой приставили за мной присматривать. Чтобы, значит, я не сбежал или еще чего не утворил. Я бы на твоем месте плюнул и сбежал, как все. А ты подставился, вытащил. Почему?

– Своих не бросают… – Никита долго молчал, прежде чем ответить. – В тот момент, кроме тебя, своих не было. Даже не знаю, как это объяснить… я просто сделал то, что было правильно сделать, вот и все.

– А сейчас?

– Сейчас… Не знаю. Ты, и, правда, вывесил флаг вашей Республики?

– Поднял, не вывесил, – кивнул Грин.

– Очень опрометчиво с твоей стороны. Если мы выберемся, тебе будет очень трудно это объяснить. Зачем ты это сделал?

– Трудно объяснить, – пламя свечи дрожало. Грин уставился в потолок, наблюдая, как танцуют тени. – Сегодня, может быть, последний день в моей жизни. Надоело мне… Надоело притворяться. Надоела эта проклятая форма. Надоело тянуться перед ублюдками, и подчиняться их приказам. – Грин ни капли не покривил душой. Подняв над домом флаг Республики, он испытал несравнимое ни с чем облегчение. Пружина в его груди, вот уже второй год затянутая намертво, распрямилась. – Ты помнишь туннель, Никита? Как там было холодно, и одиноко? Как мы там жили, и не могли ничего с этим поделать? Я поэтому тебя не осуждаю, потому что на твоем месте мог бы быть я. Мне тогда просто повезло. А потом пришел Коцюба, и вывел меня наружу. Он дал мне свободу. Дал возможность увидеть небо. А еще, он показал мне, что можно жить иначе.

– Как это – иначе?

– Ты не поймешь, словами это не объяснить… – Грин задумался, лихорадочно подбирая правильные слова. – Просто подумай, пойми, что я, ты, и все мы, для них просто строительный материал. Для всех – для таких, как Фрайман, для Барзеля. Для моего отца. Они не воспринимают нас, как людей. Мы винтики для их механизмов. Игрушки. Инструменты. И для своего Давида ты был просто игрушкой.

– Он меня любил, – Никита закашлялся.

– Да, любил. Как любимую собаку, примерно. Не как человека. Он тебя просто использовал! И все эти, называющие себя властью, они делают с нами тоже самое. А Коцюба… Вот он отнесся ко мне как к человеку. Не как к инструменту, не как к кукле для секса. После туннеля это было… Как солнце, понимаешь? Нет, тебе этого не понять, ты просто никогда не был свободен.

– Кажется, я понимаю, – ответил Никита еле слышно. – Насчет Давида ты ошибаешься. Он был хорошим человеком.

– Не буду спорить, – сказал Грин. – И Габи был хорошим человеком. И Вайнштейн, и Летун, и Райво. Даже Илья Вишневецкий, хоть и не всегда. Но их с нами нет. Во многом из-за твоего Давида, которого ты так любил.

– Ты Коцюбу забыл, – заметил Никита.

– Коцюба жив! – Грин, забывшись, стукнул кулаком по раненой ноге, и скорчился от боли.

– Как это?

– А вот так! Индиго послали ему корабль, – вытирая брызнувшие из глаз слезы, усмехнулся Грин.

– И ты им веришь? – настал черед Никиты усмехаться.

– Верю, – неуверенно ответил Грин.

– Я вот тут подумал, – в пустоту, будто разговаривая сам с собой, сказал Никита. – Как так получилось, что сарацины взяли нас тепленькими? Ведь мы же подготовились. Посты, связь, все дела. А они бац – и в городе…

– Это ты к чему? – напрягся Грин.

– А к тому, что им помогли. Это очень похоже на почерк мутантов. Давид считал, что они специально сталкивают людей лбами, чтобы мы друг дружку истребили, оставив им территорию. Сначала руками Коцюбы и остальных уничтожили Фраймана, потом руками Барзеля – Республику, теперь они привели на нас сарацин…

– Они не… – начал Грин, и осекся. Слова Никиты не стали для него открытием, у него порой мелькали схожие мысли.

– Они не такие, хочешь сказать? Ну-ну, – Никита лег на живот и отвернулся. Грин остался наедине со своими мыслями. Свеча погасла, стало темно, и Грин незаметно для себя уснул.

Бронетранспортер был похож на поставленный на гусеницы мусорный бак – такой же квадратный и зеленый. Коробка коробкой, только лобовой лист наклонный, а так – одни прямые углы. Грин обошел вокруг, постучал по катку ногой. В щель под поднятыми на полметра над землей воротами заглянул первый луч солнца. Солнечное пятно почти касалось начищенных до блеска ботинок Грина. Он оглядел своих бойцов. Все привели себя в порядок, переоделись во все чистое, побрились. Выглядели они устало. Похоже, что только Грин с Никитой ухитрились выспаться. Бледные, напряженные лица ребят Грину не нравились.

– Пять сорок, – сказал Грин, глянув на часы. – Время, товарищи. Загружаемся.

– Я не буду сидеть рядом с покойниками! Выбросьте их отсюда! – Дама лезть в бронетранспортер наотрез отказалась. Первыми внутрь загрузили тела убитых вчера солдат, и Ее Величеству такое соседство пришлось не по душе. Грин махнул рукой, и Слон, шагнув вперед, оттер даму в сторону от откинутого люка. Дама завизжала, и Слон, не глядя, ткнул локтем назад. Визг сменился на бульканье.

– Загружайся. Время не ждет, – сказал Грин, обращаясь к женщине с детьми. Женщина подвела детей к люку, но тут заартачился мальчик. Он схватился за край люка, отказываясь лезть в вонючее чрево бронетранспортера.

– Что, страшно? – Грин наклонился к ребенку. Тот повернул к нему заплаканное лицо, и кивнул.

– А ты не бойся. Смотри, какой у нас БТР! Настоящий танк. Ты катался на танке когда-нибудь? Маленьким нельзя на танках кататься, но для тебя мы сделаем исключение. Приятелям расскажешь, обзавидуются. Ну, давай, – Грин подтолкнул ребенка вперед. Слезы высохли, мальчишка полез внутрь. За ним последовала мама. Девочку поднял и передал с рук на руки Слон.

– Стойте! – пришедшая в себя дама, чуть не сбив Грина с ног, рванулась к бронетранспортеру и с удивительной для ее комплекции грацией скрылась внутри. За ней влез дежурный.

– Ну что, все? – спросил Грин, обводя стоящих перед ним бойцов внимательным взглядом. – Тогда нам пора. Солнце встает, начинается новый день. Я вам вот что скажу: я счастлив быть сейчас здесь, с вами. Мы сами взвалили на себя эту ношу, и теперь у нас нет выбора. Я счастлив, что мне есть, за кого сражаться. Жизнь не имеет значения, важен только долг. А себя не жалейте, это последнее дело, себя жалеть. Выше нос, товарищи! – При этих словах Грина Мишка скривился, но остальные приободрились. Из глаз исчезло ощущение тоскливой обреченности.

Денис и Бибизян влезли на БТР, и помогли забраться Грину. Он с трудом влез в командирский люк, и стал ногами на сиденье. Отмахнулся от Дениса, предложившего ему сесть. Грин не любил бронетранспортеры. Ему было неприятно трястись в стальной коробке, не видя, что творится вокруг, когда каждую минуту в борт может ударить граната. Грин надел каску, развернул пулемет, и взвел затвор. Сразу за командирским люком находился большой квадратный люк, ведущий в десант. Бибизян с Денисом спрыгнули внутрь, оставшись, как и Грин, по грудь снаружи. Каждый вооружился ручным пулеметом. Грин глянул назад.

– Бибизян! – позвал он. – Ты флаг забыл.

– Я щас, – Бибизян положил пулемет, выскочил через задний люк, и выбежал из гаража. Не прошло и пяти минут, как он вернулся, держа в руках флаг. Влетев внутрь бронетранспортера, он вынырнул позади Грина, и протянул ему флаг.

– Закрепи его сзади, – махнул рукой Грин. Бибизян примотал древко проволокой к петле откинутого люка. Грин удовлетворенно кивнул, и скомандовал в переговорное устройство: – Заводи.

– Есть! – Отозвался Амир, и завел мотор. Выбросив облако вонючего дыма, мотор заработал. Рев заполнил гараж, отсекая посторонние звуки. Корпус бронетранспортера дрожал. Машина точно понимала, в какой ситуации оказалась, и ей не терпелось убраться подальше. Амир сам вызвался вести БТР. Оказалось, что срочную он служил мехводом. Грин с радостью доверил ему рычаги: сам он из-за раны управлять не мог. А кроме него, никто в группе толком и не умел водить бронетехнику.

Снаружи остался только Слон. Указательным пальцем Грин очертил в воздухе круг, и Слон принялся вращать рукоять. Сегмент за сегментом ворота поползли вверх. Пятно солнечного света становилось все шире. Свет поднялся по броне бронетранспортера, прополз по груди Грина, поднялся выше, и остановился. Грин прищурился, глядя на выползающий из-за горизонта багровый диск. Дома вдали, за футбольным полем, терялись в утреннем тумане. Грин опустил голову, и посмотрел на часы. Было шесть часов десять минут утра. Бронетранспортер взревел, вылетел из ворот, съехал с асфальта на траву, и поехал вперед. Гусеницы оставляли на зеленой траве поля коричневый след вывороченной земли.

Грин наслаждался. Ему никогда еще, за всю его жизнь, не было так хорошо. Все тревоги и заботы отступили на второй план. Сарацины, Земля Отцов, Семьи, даже смерть друзей перестали его волновать. Его уже ничего не связывало с этим миром. Впервые он жил не прошлым, не будущим – он жил настоящим, здесь и сейчас. Его переполняло ощущение легкости, даже рана перестала саднить. Зелень травы, свежий ветер, дующий в лицо, встающее за домами солнце, вот все, что осталось. Он ощущал мир вокруг, и каждая травинка, каждая капелька росы, были продолжением его тела. Он без страха смотрел на темные провалы окон. Необыкновенное ощущение поглотило его без остатка. То, что он сам может быть, через несколько минут умрет, его не волновало. Смерти просто не существовало, как не существовало следующего мгновения. Было только здесь и сейчас.

У лежащего возле дороги тела бронетранспортер затормозил. До ближайшего дома было всего пятьдесят метров. Грин крикнул: «огонь!», прицелился в широкое окно на втором этаже, и нажал на спуск. Пулемет затрясся, выпуская очередь за очередью. Грин поливал окна пулями. Бибизян с Денисом за его спиной тоже стреляли. Тем временем, Слон с дежурным выскочили наружу, и загрузили в бронетранспортер тело. Роберт не добежал до дома совсем немного. Еще чуть-чуть, подумал Грин мимолетно, и у них был шанс сбить заслон сарацин, и прорваться. Только тело Роберта погрузили, как Амир без команды тронул бронетранспортер вперед.

Со стороны домов не прозвучало ни единого выстрела. Грин чувствовал, что там кто-то есть, ощущал направленные на себя взгляды. Сарацины не стреляли. Бронетранспортер пронесся вдоль дома, свернул на улицу, едва не лишившись гусеницы, и покатил вперед. Грин и бойцы осыпали все вокруг пулями. По ним никто не стрелял. Они проехали по улице еще немного, свернули налево, затем направо. Увидев, что они заехали в пустынный район, Грин скомандовал остановиться. Амир развернулся, завел БТР задом в проулок, и заглушил мотор.

– Почему они не стреляли?! – ошарашено спросил Амир. Он откинул крышку водительского люка, высунул голову и повернулся к Грину.

– Хотел бы я знать, – пожал плечами Грин. – Может, ты не рад?

– Рад, конечно, – трясущимися руками Амир достал сигарету, и подкурил, ломая спички. – Блин, я еще никогда так не боялся! А ты?

– Ни капли, – снова пожал плечами Грин. Он не соврал, и не покривил душой. Он, и правда, не боялся. – Бибизян, Денис, перезаряжаемся, – Грин вспомнил, что он все-таки командир. Снизу ему подали новый короб с лентой. Грин перезарядил пулемет, щелкнул затвором: – Порядок. Все, Амир, перекур окончен. Заводи машину, надо валить из города.

– Куда ехать? – спросил Амир, выкидывая недокуренную сигарету.

– Здесь направо, и вверх по улице. Знаешь большой перекресток, ну, там, где дорога от базы вниз идет? Давай туда.

Бронетранспортер выехал из переулка, и поехал туда, куда показал Грин. Натужно рыча дизелем, машина ползла вверх по улице. Перед самым перекрестком дома кончились, а угол подъема стал еще круче. Когда машина вынырнула на открытое пространство, Грин увидел наверху, у перекрестка, какое-то шевеление. Бронетранспортер проехал еще метров сто, и Грин увидел, что у перекрестка стоят сарацины. Много сарацин. А еще там стоял танк незнакомой конструкции, с куполообразной башней, и длинным стволом. Над танком колыхалось на веру зеленое знамя. При других обстоятельствах Грин бы приказал отвернуть, объехать, но вместо этого он произнес в переговорное устройство:

– Вперед, не сворачивать! Только вперед!

БТР полз вперед, сарацины приближались. Грин увидел, что они так и стоят, как стояли, глядя на приближающихся врагов. Ствол танковой пушки так и остался развернутым в сторону. «С ума они сошли, что ли?», – недоуменно подумал Грин. Он не мог понять, почему сарацины так себя ведут, почему не стреляют. И вдруг его осенило. Он посмотрел назад. Флаг Республики развернуло ветром. Тугое полотнище реяло над бронетранспортером. Грин убрал руку с пулемета. Денис и Бибизян, недоумевая, уставились на него, а Грин помотал головой, и жестом показал: «не стрелять».

Бронетранспортер въехал на перекресток. Кроме танка, там стояли грузовики, джипы, штабной автомобиль с эмблемой Земли Отцов. Между машин с деловым видом расхаживали десятки сарацин. Многие бросали на проезжающий БТР злобные взгляды, но этим все и ограничивалось. У штабного автомобиля стояло несколько сарацин. БТР проехал ряом сними. Грин увидел, что там, в окружении людей в военной форме, стоит старый сарацин. На голове у него был белоснежный молитвенный платок, стянутый обручами. От сарацина исходила волна энергии. Аура власти и силы чувствовалась на расстоянии. Возле сарацина стоял молодой парень. Грину он показался знакомым. Грин напрягся, и вспомнил: это был Аюб, тот самый, которого пожалел Коцюба. Грин посмотрел на старого сарацина, а тот посмотрел на Грина. На секунду возникло ощущение контакта, разговора без слов. Возникло, и пропало. БТР проехал мимо. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Грин повернулся к сарацину, и поднес ладонь правой руки к козырьку каски, отдавая честь. Машина свернула налево, и, набирая скорость, поехала на юг. Спустя пять часов БТР с группой Грина въехал в напоминающий разворошенный муравейник Поселок. Они были последними, кому удалось покинуть Сафед живыми.

По возвращении, Грин обнаружил, что стал чем-то вроде героя. Люди специально приходили посмотреть на гвардейца, который с горсткой смельчаков сутки держал в Сафеде опорный пункт. А потом еще и ухитрился выйти, и вывести гражданских. На фоне всеобщего панического бегства поступок Грина действительно выглядел выдающимся. Наверное, именно поэтому арест Грина не стали обставлять официально. Обошлись без наручников и заломленных за спину рук. Все прошло буднично и спокойно. Первым делом Грин попал в руки врачей, которые сняли повязки, промыли и зашили рану. В процессе куда-то подевался его пистолет, а бойцов, сидящих у дверей, отозвали в сторону. Когда за ним пришли трое гвардейцев, он все понял, и сопротивляться не стал. Ему вежливо предложили пойти с ними, и Грин пошел.

– Как ты это объяснишь? – Эран постучал пальцем по свернутому флагу Республики, лежащему у него на столе. Грин сидел посреди кабинета на стуле. Рядом с Эраном стоял отец Грина, и мрачно смотрел на него. За спиной у Грина стояли гвардейцы. Один, очевидно, был простужен. По его сиплому дыханию за правым плечом Грин мог определить, где тот находится, с точностью до сантиметра.

– Я не понимаю, что тут объяснять, – без тени паники ответил Грин.

– Дурака валяешь, – дернулся отец. – Ты не понимаешь всей серьезности твоего положения.

– Понимаю, – усмехнулся Грин, и поморщился: рана на лбу отозвалась резкой болью…

– Тогда объясни, как этот флаг у тебя оказался. Почему ты его поднял? Что за отношения связывают тебя с Шейхом?

– Тут нечего объяснять, – спокойно ответил Грин. – Флаг это не мой, а Роберта. Он носил его в рюкзаке, как талисман.

– Хорошо, а почему тогда ты его поднял? Что за муха тебя укусила?

– Когда я понял, что мы заперты в опорном пункте, то вспомнил, что у Коцюбы был сарацинами договор. – Тщательно подбирая слова, стал объяснять Грин. – И у меня возникла мысль, что, может быть, они не станут стрелять, если мы поднимем флаг Республики. Наверняка я этого не знал, конечно, но надеялся. Иначе у нас не было шансов, ни единого. Шейха я увидел первый раз в жизни.

– Так, – откинулся в кресле Эран. – А мне рассказали совсем другую историю. Знаешь, какую?

– Конечно, знаю. Вам рассказали, что я ругал Землю Отцов, и призывал к бунту. Что я поднял флаг Республики, чтобы поднять народ против власти. Что я сговорился с Шейхом, чтобы предать Землю Отцов. Так? Я даже знаю, кто вам это рассказал.

– Не совсем так, – ответил Эран. – Нам рассказали две версии. Одну, что ты сейчас озвучил, и другую. По второй версии ты отличный командир, и бесстрашный воин. Вот и скажи мне, кому мне верить?

– Этого я не скажу, – покачал головой Грин. – Что бы я не сказал, это только усилит ваши подозрения. Думайте что хотите. Можете меня расстрелять, если надо. Мне плевать.

– Какой ты быстрый – сразу расстрелять, – усмехнулся Эран. – Ты-то на моем месте что бы сделал?

– Я бы не верил предателям и трусам, вот что я бы сделал, – ответил Грин. – Но все равно бы расстрелял, просто чтобы спать спокойно.

– Напрашиваешься? – набычился Эран.

– Нет. Просто говорю, что думаю.

– Дурак! А если мы тебя и впрямь расстреляем?

– Не расстреляете, – Грин посмотрел Эрану в глаза, и усмехнулся.

– Уверен? – прищурился Эран.

– Уверен, – бросил Грин. – Меня расстреляете, с кем останетесь? С ними? – Грин указал за окно. – Когда все сматывались, поджав хвост, я пошел со своими людьми на опорный пункт. Если бы все так сделали, Сафед был бы наш. Расстреляете меня, и никто никогда за вами не пойдет. У людей к вам и так много вопросов. Пока что они их друг другу задают, но скоро станут спрашивать вас. Например, как оказалось, что сарацины практически без боя взяли линию обороны? Почему никто не организовал отпор? Почему бросили оставшихся в Сафеде гражданских? У вас есть, что ответить? Подумайте над этим, а я пошел. У меня был очень тяжелый день.

Опираясь на костыль, Грин встал, и пошел к двери. Один из гвардейцев перегородил ему дорогу, но, повинуясь жесту Эрана, отошел в сторону. Ковыляя, Грин вышел за дверь.

– Что будем с ним делать? – спросил Эран у Альберта, когда офицеры остались одни.

– Тебе решать, ты командир, – пожал плечами Альберт.

– Ладно, пока оставь его в покое, – решил Эран. – Но смотри в оба. Может, он сказал правду, а может, и нет. В одном он прав: трогать его сейчас опасно. Народ может не понять. Так что не спускай с него глаз.

Грин, не отрываясь, смотрел на прямоугольную плиту из серого камня, и черные буквы на ней: «Роберт Краних, солдат». Народ расходился с кладбища, у могилы стояли только Грин с Денисом, и младший брат Роберта, Даник. Рядом, в двух метрах правее, буквы на точно такой же плите гласили: «Райво Краних». И, чуть ниже: «Отдал жизнь за нас».

– Роберт Краних, солдат, – Грин не заметил, как произнес это вслух. – Пал на чужой войне.

– Как так получилось, Грин? – спросил Даник. – Почему он? Почему он должен был за этих гадов воевать? – В глазах у Даника стояли слезы. Он пытался их скрыть, но они все равно прорывались.

– Он воевал не за них, – покачал головой Грин. – Он дрался за нас. – Грин помолчал, спросил: – Как мать?

– Плохо. Да ты сам видел, – ответил Даник. Его мать, по сути, под руки увели с кладбища женщины. Она с трудом стояла на ногах, и выглядела очень плохо.

– Иди домой, Дан, – приказал Грин. – Присмотри за матерью.

– А вы? Вы что же, не собираетесь ничего делать? Что, все зря? – закусил губу Даник.

– Тебе сколько лет, Дан? – задумчиво спросил Грин.

– Четырнадцать! – Даник сжал кулаки.

– Иди домой, Дан, к матери, – повторил Грин. Даник не сдвинулся с места, и Грин прикрикнул: – Да иди же! Иди, и передай ребятам, пусть будут наготове, и ждут сигнала.

– Когда? – спросил Даник.

– Скоро, – ответил Грин, и повторил, глядя на могилу: – Скоро…

Тысячи беженцев, скопившихся в Поселке и промзоне, надо было как-то устраивать. Армия нуждалась в переформировании. Масштаб потерь власти держали в секрете, но ясно было, что они значительны. Многих и многих недосчиталась Земля Отцов. Строилась новая оборонительная линия, на этот раз сразу за Поселком. План был прост – отгородиться от сарацинских территорий цепочкой укрепленных пунктов. Дела хватало всем. Но про группу Грина, казалось, забыли. У властей хватало забот и без него. Шли дни. Грин потихоньку поправлялся. Он вместе с бойцами поселился в Семье Бориса. Тот даже рад был таким гостям, и старался угодить, чем мог. Когда вокруг творится черт знает что, хорошо иметь рядом вооруженных, натренированных, уверенных в себе парней. Бойцы, пользуясь передышкой, оттягивались кто во что горазд. Никиту отпустили из лазарета спустя неделю. Держать оружия он не мог, но в остальном чувствовал себя хорошо. После прорыва из Сафеда члены маленького отряда еще сильнее сдружились. Никита влился в команду, о былой неприязни никто не вспоминал. Мишку, которого отец Грина забрал к себе, сменил Амир, тот, что вел бронетранспортер.

– Ты мне второй раз жизнь спас, – поблагодарил Грин Никиту, когда навещал того в лазарете.

– Это как? – не понял Никита.

– Ведь это ты сказал Эрану, что я вел себя как подобает? – полуутвердительно спросил Грин.

– Да. А разве это неправда? – прикинулся валенком Никита.

– Правда, – улыбнулся Грин. – Новые указания насчет меня получил?

– Да, получил, – спокойно ответил Никита, глядя Грину в глаза.

– Будешь выполнять? – поднял бровь Грин.

– По обстоятельствам, – в том же спокойном тоне ответил Никита. Грин заметил, что у него с Никитой появилась общая черта – вот это вот ледяное спокойствие. Они перешли на новый уровень, взгляд на жизнь, и смерть изменился. Если бы не это, отец с Эраном его бы не пожалели. Важно было не то, что он сказал, а как он это сказал. Своим поведением, мельчайшими нюансами, своей энергетикой, он внушил им, что их подозрения безосновательны, и его оставили в живых. Грин прошел по лезвию бритвы, не сбив дыхания.

Так прошел почти месяц. Сарацины не пересекли условных границ изрядно уменьшившейся Земли Отцов. Грин занимался тем, что ел, спал, гулял, разрабатывая заживающую ногу, и снова ел. Отдых пошел ему на пользу, он поправился, поздоровел и стал похож на обывателя. А потом Грину снова стали сниться сны.

На этот раз ему приснилось, что он стоит на берегу горной речки. Быстрый поток, бегущий в галечном русле, наверное, журчал, но Грин не слышал ни звука. Кино оказалось немым. На берегу речки, где сосны отступали от берега, образуя поляну, стояла конусообразная палатка из шкур, рядом с палаткой горел костер. У костра на бревнах сидели двое. Одним из сидевших был старый шаман, которого Грин уже видел. Голый по пояс, с трубкой в зубах, он строгал что-то самодельным ножом. Напротив него сидел Вайнштейн. Вайнштейна Грин узнал не сразу. Он казался моложе на двадцать лет. Вайнштейн что-то горячо доказывал шаману, тыча пальцем в лежащую на коленях книгу. Шаман кивал, то ли соглашаясь, то ли просто так, и попыхивал трубкой. Над костром поджаривалась туша какого-то зверя. Вайнштейн периодически отвлекался от книги, чтобы повернуть вертел. Грин постоял в стороне, не веря своим глазам, потом подошел. Вайнштейн глянул на него, и что-то сказал шаману. Оба рассмеялись, и шаман указал Грину на бревнышко. Грин сел. Вайнштейн стал что-то возбужденно ему говорить, но Грин не услышал ни звука. Когда Вайнштейн понял, что Грин его не слышит, он попросил помощи у шамана. Шаман протянул Вайнштейну то, что выстрагивал все это время. Оказалось, что он сделал из куска сосновой коры лодочку. Вайнштейн просиял, нашел ровную палочку, и, проковыряв по центру лодочки дырочки, приделал мачту. Затем, он достал из заднего кармана записную книжку с котом на обложке, вырвал оттуда листок, и у лодочки появилась мачта. Вайнштейн встал, и подошел к реке. Держа мачту двумя пальцами, он опустил лодочку на воду, и отпустил. Течение тут же подхватило ее, и понесло. Вайнштейн обернулся к Грину, и вопросительно глянул на него: понял, мол? Грин кивнул, подтверждая. Вайнштейн дружески обнял Грина, что-то сказал, и вдруг столкнул его в воду. Ледяная вода обожгла Грина, он крикнул что было сил, и проснулся.

– Что случилось? – Лена проснулась. Оказалось, что он кричал наяву. – Опять сны?

– Пустое, – махнул рукой Грин. Занималась заря, и Грин не стал ложиться спать. Он прошел по спящему дому на кухню. Он налил себе стакан воды, и как был, в трусах, вышел на крыльцо. Горизонт на востоке светлел.

– Пора, – сказал в пустоту Грин, и сделал глоток. – Пора. – Приняв решение, он тут же принялся обдумывать все детали предстоящего эндшпиля, просчитывать все на много ходов вперед. Он настолько погрузился в свои мысли, что, спустя час, когда уже рассвело, Лена обнаружила его стоящим на крыльце с недопитым стаканом в руке.

На то, чтобы оповестить нужных людей, не ушло много времени. В царившей неразберихе некому было следить, кто куда пошел, поэтому действовали, фактически, открыто. На следующий день в старом Клубе, в промзоне, собрались полтора десятка заговорщиков. Многие из тех, кто пришел на такое же заседание два года назад, не пришли. Половину присутствующих Грин с трудом узнал, так они выросли. После обмена приветствиями, Грин сразу перешел к делу.

– Я вас вот зачем собрал, – начал он. – Пришло время выполнить то, о чем мы говорили два года назад. Наши враги ослаблены, им не до нас. Поэтому я предлагаю собрать наличные силы, и выступать.

– Выступать сейчас, когда сарацины у порога? – перебил Грина Эмиль. – Допустим, мы победим. Что делать с сарацинами?

– Я много над этим вопросом думал, – ответил Грин. – И пришел к такому выводу: это не наша война. Это вообще приступ массового помешательства. Весь мир погиб, а мы тут на крохотном пятачке режем друг друга. Это безумие, блин! Участвовать в этом я не хочу. Думаю, что вы тоже. Поэтому я предлагаю выбрать вариант, которого в списке нет: свалить отсюда… – Грин принялся излагать присутствующим свой план.

– А почему мы не можем взять всех, кто захочет? – подал голос Денис.

– Есть несколько причин, – ответил Грин. – Во-первых, недостаточно мест. Во-вторых, все надо провести в тайне. Если о нашем плане узнают враги, они просто не отпустят людей. Да и нам несладко придется. И в третьих, это самая главная причина – я не хочу брать кого попало.

– Это как? – не понял Эмиль.

– Мы не должны повторить ошибку Комитета, – Грин рубанул ладонью воздух. – Нечего брать потенциальных предателей. Потом меньше проблем будет. Возьмем только своих. Поговорите с ребятами. У каждого из вас своя группа. Пусть сами выберут, кому сообщить, кого взять с собой. Родственников, друзей – не важно. Лишь бы это были наши люди, не чмулики.

– Поправка, – поднял руку парень лет шестнадцати. Грин поймал себя на мысли, что забыл, как того зовут. – Если мы распространим информацию раньше времени, кто-то обязательно проболтается.

– Габи прав, – поддержал Эмиль. Грин вздрогнул, услышав, как зовут парня.

– Да, – справился с собой Грин. – Так и есть. Поэтому вы должны будете посвятить их в курс дела, когда первый этап будет завершен. У вас будет сорок восемь часов, чтобы собрать людей. После этого мы уходим, соберутся все или нет. Главное, что вам надо решить сейчас, это хотите ли вы уйти, или, все же, останетесь. И ребят своих спросите.

– Это авантюра, – покачал головой Эмиль. – Огромный риск вот так уходить в никуда.

– Хочешь остаться, и драться за Землю Отцов с сарацинами? Дело твое, – резко ответил Грин. – Я считаю, что это глупо. Планета огромная и пустая, есть тысячи мест, где нет ни сарацин, ни фашистов. Нам незачем хвататься зубами за этот клочок земли. Оставим его сарацинам, а себе найдем место поспокойнее. Двинем на север, туда, где только недавно сошел снег. Там мы сможем жить, не опасаясь, что придет очередной Барзель.

– Мне не нравится идея бежать от проблем, – покраснел Эмиль.

– А кто сказал, что мы бежим? – улыбнулся Грин. – Мы не бежим. Мы уходим строить новый мир. Ну так что? Вы со мной? – Эмиль кивнул. Чуть погодя закивали и остальные. – В таком случае, беру командование на себя. С этого момента, мое слово – закон. Ждите, готовьтесь. Еще месяц, от силы полтора, и наступит осень, а за ней придет зима. Вряд ли сарацины дадут Земле Отцов спокойно зимовать. Они не дураки, а значит, нападения следует ждать со дня на день. Я вообще удивляюсь, как они еще не напали. Мой план… наш план, на самом деле авантюра. Его можно будет провернуть только в обстановке полного развала. Дождемся удара сарацин. Как и в прошлый раз, народ побежит. В тот момент, когда до нас никому не будет никакого дела, мы и уйдем.

– Вопрос, – поднял руку Габи. Грин кивнул, и Габи продолжил: – У нас нет оружия. Фашисты все подчистую забрали. С голыми руками пойдем?