Текст книги "PRосто быть богом: ВВП (СИ)"

Автор книги: Павел Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Степанов приложил палец к губам. Подполковник и следователь прислушались.

– Открывайте! – отдал, наконец, команду Степанов.

Семёнов вложил маленький ключ в замок. Но ключ не поворачивался:

– Да тут, вроде, открыто! – с удивлением в голосе произнёс он и, взявшись за выпуклый силуэт Крестовоздвиженской колокольни, потянул на себя. Дверь, а это была именно дверь, верхняя граница которой проходила где–то по середине улицы Красной, чуть выше гостиницы «Волга», начала медленно открываться. На всякий случай Семёнов вынул из кобуры пистолет. И вошёл в тёмное пространство первым. Впрочем, первым он был лишь фигурально – в помещении явно присутствовал ещё кто–то.

Степанов, переключив фонарь на широкий луч, осветил внутренность небольшой квадратной по форме комнаты.

В свете фонаря они увидели три тёмных силуэта, инстинктивно закрывших руками лица. Один силуэт, чуть в стороне, застыл, как и стоял – с поднятой вверх рукой.

– Всем стоять! – рявкнул Семёнов, вскидывая ствол. Хотя, по любому счёту, и так никто не лежал.

– Где тут выключатель? – спокойно поинтересовался Степанов.

– Справа от двери, – раздался знакомый женский голос.

Свет грянул столь ярко, что все на мгновение зажмурили глаза. Когда же их открыли, то предстали друг перед другом в самом забавном виде. Семёнов с пистолетом, Степанов с фонарём, оба – наперевес. Братья Суховы, в чёрных джинсах и чёрных рубашках, очень сейчас похожие друг на друга – с разведёнными в стороны открытыми ладонями. И Ольга Ильинична, тоже в чёрных брюках и чёрной же кружевной кофточке. В пальцах её поднятой вверх левой руки на фоне белой стены хорошо был виден длинный ключ со сложными бороздками и второй, маленький, связанный с ним общим кольцом.

– Ну что, господа кандидаты, – нарушил затянувшееся молчание Степанов, – и хорошо ли то, что все мы здесь сегодня собрались?

Сухов и Вася – Царь переглянулись, но ответила Ольга Ильинична:

– Я, как исполняющая обязанности мэра, могу находится здесь в любое время!

– Почему же вы тогда проникли сюда под покровом темноты, да ещё и минуя охрану? А ключи от кабинета сегодня почему–то не сдали? – в голосе Степанова зазвучали язвительные нотки.

– Мы… – несколько смешалась Ольга Ильинична, – просто… просто хотели проверить одну версию.

– Проверить? – не унимался Степанов. – Или подкинуть эту версию следствию?

Все трое кандидатов непроизвольно потупили глаза.

– А я давно говорил – сигнализацию надо устанавливать, – вставил свои «пять копеек» и Семёнов. – Всё финансирования не хватает…

– Выделим! – отрезала Ольга Ильинична. – А вот вы что тут делаете? И ведь точно – без санкции!

– Да опустите вы руки! – довольно резко приказал братьям Степанов, пропустив «санкцию» мимо ушей. – Встречался я сегодня с господином Заусайловым. И навела меня эта встреча на кой–какие мысли. И, представляется мне, подумали мы об одном и том же. Не так ли, Ольга Ильинична?

Но та ответила совсем в ином роде:

– Я сюда не заходила со дня… Жориного исчезновения. Он даже пыль разрешал здесь убирать только в своём присутствии. Но тут я подумала и… пригласила в свидетели своих… соперников. Все мы одинаково заинтересованы в поисках истины.

Кивая в такт её словам, Степанов разглядывал кабинет. По центру стоял антикварный стол с зелёным малахитовым письменным прибором. В чернильницы были налиты настоящие чернила, а из зелёного, с благородными прожилками стаканчика торчала вверх перьями дюжина ученических ручек. На столе же была разложена игра «Монополия» с разбросанными карточками. Справа от стола, в небольшой стенной нише вырисовывались профили средних размеров бюстов. Среди них сразу угадывались Ленин, Сталин, Пушкин, Гоголь, Наполеон Бонапарт, Толстой, ещё какой–то мужик с окладистой бородой. Именно из этой ниши Ольга и достала ключи. У стены, граничащей с основным кабинетом, притулился довольно просторный диванчик, который в случае досужей необходимости явно можно было превратить в двуспальное ложе.

Левый от стола угол занимал небольшой матово–серый сейф.

– Пыль – это хорошо! – кивнул, наконец, Степанов.

Он достал из внутреннего кармана пиджака лупу и подошёл к сейфу. Внимательно оглядев через увеличительное стекло его дверцу, замочную скважину и кодовый замок, он удовлетворённо кивнул:

– Точно! Сейфа не касалась человеческая рука как минимум неделю. Или – не успела коснуться? – поднял он глаза на Ольгу Ильиничну.

– У меня для этого было возможностей больше, чем нужно, – огрызнулась та.

– Ну, тогда вместе и произведём вскрытие. Код знаете?

– У Жоры от меня не было секретов! – с достоинством парировала она.

Сначала Ольга долго крутила ручку кодового замка, пока та не щёлкнула ровно три раза. Потом провернула большой ключ аж на полных четыре оборота:

– Сами открывайте, раз уж так! – отстранилась она от сейфа.

Степанов не заставил себя ждать и распахнул дверцу. В нижнем, большом, отделении лежали папки с документами. Поверх них – несколько объёмистых пачек долларов, евро и рублей. Дверца маленького, верхнего отделения была не заперта. Так что второй ключ не понадобился.

Степанов, выдержав небольшую паузу, маленькую дверцу открыл. Все, как смогли, скопом, заглянули туда. Верхнее отделение было девственно пусто.

Золотая Пчела исчезла.

Что, как говорится, и требовалось доказать.

– Ну и… – сдавленным голосом проговорил Степанов. – Э–э–э… и где же тогда… Жарский?! – он посмотрел по очереди на всех присутствующих.

Ольга, кажется, сразу стала выше ростом:

– А это мы у вас должны спросить, господин–товарищ следователь!

Степанов, кажется, не обратил на её слова ровно никакого внимания. Он зачем–то крутил в руках пресс–папье со стола Жарского.

– Можно я заберу ЭТО с собой? – поинтересовался он куда–то в пространство.

Никто возразить не посмел.

Часть вторая
По ком звонит колокол

Глава первая. Народ к страху готов

Волна набрала силу и слилась с небом. Пенящийся гребень казался чудовищным, смертоносным облаком. Женщина в пёстром, облепившем тело платье, заметалась и бросилась бежать.

– Куда? Куда бежишь, дура! – заорал Вован и замахал руками. – Ты что, не видишь? Правее забирай!

Но было уже поздно. Женщину накрыло волной и унесло вдаль, мелькнул подол платья и прямые, словно уже неживые ноги. Водка из стопарика пролилась на линолеум.

– Ты чего, звал? – в комнату вошла жена и, увидев лужицу, разъярилась. – Совсем оборзел? Не пьёшь, так льёшь? А я за тобой подтирай?!

– Да не тебе я, – отмахнулся Вован. Спавший под его боком толстый рыжий кот недовольно заворчал. – Ты, Надь, глянь, чего показывают! Цунами, блин!

– Где это? Не в Турции?

– Да это давно уже было, в Азии, сегодня уже второй раз показывают, смотри, смотри, Надюх, сейчас машина через газон лететь будет, – Вован сделал звук телевизора погромче.

Кричали люди, убегающие от безжалостной, взбесившейся воды. Хрупкий, словно игрушечный домик накрыло волной, а когда вода отступила, чтобы набраться новой силы, домика уже не было.

– А то Валентину муж на курорт повёз. Он–то водку не пьёт, всё в дом тащит, – уколола Надежда, и бесцеремонно сдвинув кота, села рядом с мужем на скрипучий диван.

Кот приоткрыл наглый жёлтый глаз и тяжело вздохнул.

– А я чё, не в дом? – возмутился было Вова, но спорить дальше не стал.

Светло–серый автомобиль, подброшенный очередным ударом стихии, летел через невинную ярко–зелёную лужайку, усаженную крошечными красными цветочками.

– Страсти какие, – поёжилась Надежда. – И чё смотреть? Сами, можно сказать, под плотиной живём. Вон в тридцатые, мать рассказывала, затопило, и при Хрущёве рядом было. Маленькая была, а помню…

Вова не слушал – смотрел уже на последствия цунами. Жалкие останки дорогих отелей, неуместно яркие щепки от лежаков, покорёженные машины. Люди, люди, люди. Живые несли мёртвых. Чудом уцелевшие толпились на берегу, кидались друг к другу в надежде найти пропавших родных…

– Ты бы о семье лучше думал, живём как какие–то, – привычно бубнила Надежда, но без прежнего напора.

И её пробрало – уж больно страшные картинки показывал сегодня их старенький ящик. Призрак счастливицы Валентины истаял, и отдых у моря уже не казался верхом блаженства.

– Мне тоже налей, душа болит, – попросила она мужа. – И что с нами будет?

– Ладно, не причитай, мать, прорвёмся, – Вован переключил на спорт и с досадой вздохнул. Вместо милого душу футбола передавали бильярд, спорт для задохликов. – А Петька где?

– В агитаторы пошёл! – гордо объявила Надежда.

– Он же пацан совсем? – удивился Вован.

– А там как раз и нужны молодые и школьники. Плакаты не то клеить, не то обрывать. Слышь, Вов, а может и мне поработать с выборами–то? Раз уж на курорт не еду?

– Какая ж ты мать молодая? – ещё раз удивился Вован.

– А Петя сказал, там всякие нужны, – обиделась Надежда.

– Ну, рискни зубами, – миролюбиво согласился Вован и переключился со спорта на начинавшийся сериал про очередных ментов. – Меня тоже пацаны звали. Типа на улице людей изображать. Чё, трудно что ли? Глядишь, Чубайсу на чаппи заработаю! Точно, рыжий?

Кот вздрогнул, услышав своё имя, и одним прыжком покинул диван. Ну, чес–слово, что за жизнь? Каторга, чес–слово! Поспать не дадут!

– Чаппи – это для собак, а для кошек – вискас! – возразила рекламно грамотная Надежда.

В её душе вдруг затеплилась чахлая надежда, что муж готовится взяться за ум. Но в любом случае предпочитала, чтоб последнее слово оставалось за ней.

– А мы с Чубайсом как раз собаки! – загоготал Вован.

Конечно, все эти выборы ему были пофиг, но пацаны сказали, что сто грамм фронтовых гарантированы. Ну, а где сто, там и все сто пятьдесят. Но про это жене Вован рассказывать не собирался. Что он, совсем дурной, что ли?

***

Играли в карту у дядюшки Ли. Карта была винной. И непьющий Палыч поставил на уши почтенное и уютное заведение. Казалось, даже китайские фонарики у входа трепетали теперь не от сквозняка, а от звука его голоса. То ли у Палыча после долгого воздержания обострился вкус, то ли просто карты судьбы легли сегодня не в пользу дядюшки Ли. Так или не так, но официант с непроницаемым русским лицом – где они таких только понабрали? – приносил на пробу уже четвёртую бутылку вина. Причём всё было по–честному – бутылку открывали в присутствии гостей.

Впрочем, Палыча, наверное, тоже стоило понять. Он с самого утра сегодня был, мягко говоря, неспокоен. Война, о которой так долго говорили на заседаниях штаба, началась. Как всегда – неожиданно, без объявления. И сразу на улицах города.

Сказать больше – город проснулся сегодня в другом измерении. И Палыч, несмотря на своё боевое прошлое, оказался к войне готов меньше других. В типографии он успел получить лишь самую малость тиража, остальное клятвенно обещали напечатать к вечеру. Хотя должны были ещё вчера – но кто ж знал, что здешние обещания, даже подкреплённые солидным вливанием наличных дензнаков, не стоят ровным счётом ничего?!

Противник же, пока жители ещё мирно спали, без шума и спешки вышел на улицы и захватил жизненно важные объекты.

Предвыборными плакатами было заклеено практически всё. Остановки. Столбы. Фасады домов. Заборы. Плакат, собственно, был один. На нём Василий Сухов, он же Вася – Царь всенародно рвал на груди белоснежную рубашку. Надо было отдать должное и самому Васе, и фотографу – фото вышло динамичным, в меру агрессивным и притом не вызывало излишнего раздражения. Так, в самую меру. Человеку с плаката хотелось верить. Да и как ему было не поверить, если он чеканными буквами заявлял во всеуслышание:

За свой народ отдам последнюю рубаху!

Палыч, впрочем, Васе – Царю не верил не слишком:

– Не отдаст! – маниакально твердил он, пока его не успокоил Генералов, ещё утром, на экстренном заседании штаба.

– Это – не довод, Палыч! – поправляя указательным пальцем очки, подвёл он черту под всеми стенаниями и плачами. – Пошлём социологов – пусть срочно замерят уровень доверия электората. Заодно и узнаваемость кандидатов. И без паники, дамы и господа!

Встретились как раз к обеду, у дядюшки Ли. В узком составе: Генералов, Вика с Мышкиным и Палыч с двумя огромными пакетами. Первым делом Генералов озвучил данные уличного экспресс–опроса:

– Итак, – начал он нейтральным голосом, – на настоящий момент, – он посмотрел на часы, мы имеем… что имеем. А именно. По трём основным кандидатам. Рейтинг доверия избирателей: у Жарской – 25 процентов, у Царя – 30, у нас – 7. Узнаваемость: у Жарской – 60 процентов, у Царя – 75, у нас… Угадаешь, Палыч?

Палыч почесал ус:

– Пятнадцать?

– Три! Кстати, два дня назад рейтинг доверия у Царя был всего десять. Как говорится, почувствуйте разницу.

– Да разве можно доверять этим опросам общественного мнения! – с последней надеждой пробормотал Палыч и вдруг оживился: – Не ты ли сам, Паша, говорил, что у нас директор ВЦИОМ и тот – мелкий жулик!

– Быват, как говорят у нас в Сибири, – среди исконных сибиряков Генералов не значился, но в некоторых случаях любил ввернуть увесистое сибирское словцо.

Вот тут–то Палыча и понесло. Поглотив изрядное количество кальмаров, папоротника, свинины в кисло–сладком соусе и закусив засахаренными фруктами, он и решил – то ли от сытой радости, то ли с горя – угостить коллег бутылочкой изрядного вина.

Пятую бутылку подавал уже сам дядюшка Ли, настоящий и очень молчаливый китаец. На вопросы он обычно отвечал лишь вежливым кивком головы. Но понимал всё с полуслова.

То есть, на самом деле вино в новый бокал Палыча наливал всё тот же непроницаемый официант. Но дядюшка Ли стоял у него за плечом – как тихий китайский ангел.

И тут в заведение вошли двое. И поманили к себе дядюшку Ли. Палычу они сразу не понравились. Уж больно рожи у них были наглые. И немного бандитские, но так, без излишеств.

Двое о чём–то негромко переговорили с хозяином, тот кивнул и принял из рук визитёров пакет. Палыч, так и не пригубив вина, с подозрением наблюдал за происходящим. И не ошибся в своих предчувствиях. Второй официант, получив за стойкой бара молчаливые указания хозяина, вышел в зал, держа в руках большой лист бумаги. Он аккуратно прикрепил его на стенку возле входа. Кто б сомневался – это был всё тот же плакат Васи – Царя.

И вот тут Палыч продемонстрировал дипломатические способности. Он кивнул своему официанту, даже не пригубив последнего вина – вроде как: выбор сделан. У Генералова и Вики отлегло от сердца. А Палыч между тем запустил руку в один из двух огромных пакетов и достал оттуда «свой ответ Чемберлену». Поднявшись, он подошёл к хозяину и с ним пошептался. Дядюшка Ли кивнул.

Всё тот же официант вслед за первым плакатом повесил рядышком и второй, точно такого же размера – будто заказчики заранее сговорились. На нём в костюме с галстуком на фоне берёзки и волжских просторов улыбался во все тридцать три зуба Виктор Сухов. Был он по–своему тоже хорош. Парень–богатырь, на которого можно положиться в трудную минуту. Что уверенно подтверждал и слоган, причём по иронии судьбы набран он был тем же шрифтом, что и Васин:

Сильным – работу, слабым – заботу!

– А наш–то, – ревниво сказала Вика, – вроде как посимпатичнее будет!

А вот Палыч ни на какие компромиссы вовсе не был согласен. Поймав взгляд дядюшки Ли, он указал беспрекословным пальцем на плакат Сухова и вроде как поставил в воздухе жирную точку. Переведя палец на Васю, он пальцем произвёл в воздухе сугубо отрицательный жест. И Палыча опять можно было понять: он хотел здесь и сейчас видеть лишь и только своего, родного кандидата. Безо всяких прочих.

Дядюшка Ли в ответ, однако, не кивнул. Что, надо понимать, было окончательным приговором: висеть тут будут только двое. И никак иначе.

Палычу пришлось смириться. Но так как проигрывать он не любил в принципе, тот тут же засобирался:

– Пойду пехоту строить! – и, подхватив в обе руки огромные сумки с плакатами, покинул заведение.

– Ну что, Виктория Вячеславовна, отведаем от Палычевых щедрот? – Генералов разлил в бокалы вино.

Попробовали. Вино, между прочим, оказалось отменным, что не мог не отметить и справедливый Генералов. После чего подмигнул Вике и набрал номер Палычева мобильного. С той стороны долго не отвечали. Наконец, громко послышалось отрывистое «Да».

– Палыч, это ты? – деловито поинтересовался Генералов. – Пакеты несёшь? А чем тогда телефон держишь?

***

В дверь номера Степанова постучали. Вкрадчиво и ласково.

– Входите, Ольга Ильинична! – отозвался следователь. Двери здесь были тонкие, и он не сомневался, что его услышат.

Он встал из–за стола навстречу гостье, не забыв перевернуть «лицом» вниз бумаги, которые перед тем внимательно изучал.

Ольга была в открытом ярко–красном платье и красных босоножках. Цепким взглядом Степанов отметил идеальный, в крапинку педикюр и то, что босоножки гостьи нисколько не запылились, будто она ходила не по обычным городским улицам, а перемещалась в воздушном пространстве словно фея. Сегодня фея была без очков и даже без шляпки – не иначе как по причине не слишком ясной погоды.

– А как вы узнали, что это я? – без тени кокетства поинтересовалась Ольга.

Степанов улыбнулся:

– Интуиция… Ну, если честно… У стука в дверь есть своя индивидуальность. А мы с вами встречаемся всё ж не первый раз. Кстати, простите, за любопытство, решетка на месте?

– Какая решетка? – Ольга подняла вверх аккуратно выщипанные бровки. Тень удивления придала её бледному лицу черты нездешних героинь с картин Борисова – Мусатова.

– Да та, что на крыльце, у входа в гостиницу.

– Ах, эта… – протянула Ольга. – Вроде на месте. А что, опять пытались украсть? – в вопросе её прозвучала некоторая обеспокоенность.

В ответ Степанов лишь пожал плечами, вроде как: тщу себя надеждой, что пока обошлось. Но спросил о другом:

– Слухи не поползли?

Ольга повела плечом и чуть склонила голову набок, изобразив на лице одновременно и некоторое недоумение по поводу уместности данного вопроса, и, вместе с тем лёгкую неуверенность в будущем развитии событий:

– Похоже, пока тишина. Как и договаривались, дополнительно я ввела в курс дела только Заусайлова. Он лицо слишком заинтересованное. Но обещал молчать как рыба. Исключительно в интересах следствия.

– Подведёте вы меня под монастырь, Ольга Ильинична! Ох, подведёте…

– А я ехала мимо, дай, думаю, зайду, проведаю. Может, что новое узнали?

– Присаживайтесь, Ольга Ильинична! – указал Степанов на диван. – Хотите чаю? Ещё горячий.

– Спасибо, я лучше постою. Вот здесь, у окошка. И чаю – не хочу. – Как всякая женщина, Ольга знала, что лучше всего она выглядит на фоне света с чуть затенённым лицом. Её рыжие волосы становились и вовсе воздушными, а профиль – почти медальным.

Степанов же принялся расхаживать по просторной гостиной:

– Во всероссийский розыск решили пока не подавать. Достаточных оснований нет – а без этого сложно. Задействовали наши прокурорские службы, в том числе на транспорте. По регионам разослали соответствующий циркуляр. Пока – безрезультатно. Но будем надеяться. Хотя теперь уж я и не знаю, как оно лучше… Простите, глупость сказал.

Ольга Ильинична вроде как пропустила двусмысленность о своем то ли утраченном окончательно, то ли теоретически вновь обретённом муже. И только, глядя в окно, сказала задумчиво:

– Вот такие вот дела. Ни жена тебе, ни вдова…

– Ну, это же временно… – вновь сморозил Степанов. – Ну… э-э… я это в том смысле, что замуж–то вы пока снова не собираетесь, вроде…

– За вас – хоть сегодня! – Ольга резко обернулась от окна и откровенно посмотрела в глаза Степанову. Глаза её были изумрудно–зелены.

Лишь несколько секунд спустя он нашёл правильные, как ему казалось, слова:

– Но я же… э-э… некоторым образом женат! – и он виновато опустил глаза.

– Да ладно, я пошутила. Просто не привыкла спать одна.

Пока Степанов соображал, как ему всё это понимать, Ольга проскользнула мимо него и остановилась на пороге спальни.

– Какой у вас отсюда вид… А это что у вас? Подгузники, что ли сушите, Юра?

От дверцы платяного шкафа к гвоздю в стене была натянута леска. К ней бельевыми прищепками были пришпилены белые и мягкие продолговатые листочки. Они чуть шевелились от сквозняка. И на них прозрачно, едва видимо проглядывали некие загадочные, чуть размытые письмена.

***

К вечернему заседанию помещение избирательного штаба кандидата Сухова Виктора Ивановича преобразилось.

– Такое впечатление, что я размножаюсь делением, – так оценил новые обои зала заседаний сам кандидат.

И впрямь, плакаты с берёзкой, выклеенные на стенах простынями, то есть подряд, в несколько рядов, создавали несколько космический эффект. К тому же дизайнер немного перестарался – наверное, в нём погиб выдающийся стоматолог. Правда, спасало, уравновешивало композицию то, что стволы берёз были выбелены столь же старательно, как и улыбка. Лишь на одной стене, точнее, в простенке между дверью и вешалкой, нашлось место для плаката оппонента. Вася рвал на себе белую – чуть в желтизну, при ближайшем пристальном осмотре! – рубаху и что–то кричал в сторону вешалки, желая, видимо, именно ей отдать свою последнюю рубаху.

– У вас что, в семье у всех зубы в два ряда растут? – вполне миролюбиво поинтересовалась Вика.

– Да, и курицу мы едим с костями, – подтвердил Сухов.

Спорить не хотелось. Сегодня он провёл четыре встречи, из которых одна состоялась в гараже на окраине. В этом гараже на равных с автомобилями разного калибра содержалась лошадь. Благодаря этому факту встреча прошла весело – ещё бы! Когда кандидат лишь в последний момент успевает отдёрнуть ногу, уже практически коснувшуюся продукта жизнедеятельности лошади или пусть даже коня – это ведь потрясающе, прямо–таки невыносимо весело. Ха. Ха. Ха.

Хотя, с другой стороны, именно эта встреча прошла в наиболее дружественной обстановке. Оставалось лишь надеяться, что психолог Виктория не станет теперь перед каждым его выступлением организовывать на сцене кучу дерьма в качестве оживляжа.

Палыч, сидевший во главе длинного стола, постучал по графину карандашом, мол, начинаем. Генералов уже занял своё обычное своём место напротив Палыча и, морща лоб, слушал нашёптывания мобильника, изредка соглашаясь с собеседником.

Заседание можно было начинать – надо было поговорить в узком кругу, рассчитанном на четыре пары ушей. Точнее, на пять пар плюс хвост. Мышкин был на месте – под мышкой у Вики.

– Ну что, поехали? – Генералов демонстративно отключил телефон и откинулся в кресле. – Кстати, Виктор Иванович, как вам слоган?

– «Сильных – в рабы, слабых – в гробы» было бы точнее, – усмехнулся Сухов.

– Поменьше цинизма, – попросила Вика.

– Прошу прощения, устал-с, – извинился Сухов.

– Расслабляться рано, мы только начинаем, – нахмурился Генералов. – Итак, подведём итоги дня. Плакатную кампанию мы пока проигрываем. Но! Вчера и сегодня по местному каналу прошли ролики о цунами. По четыре проката каждый день. Будем считать, что народ к страху готов. Завтра запускаем триллер. Завтра же, Виктор Иванович, у вас днём эфир…

– Прямой эфир, – подтвердил Сухов.

– И там, в прямом эфире вы прочтёте текст, который мы с Викторией подготовим, – Генералов глянул на Вику, та кивнула, мол, не вопрос, подготовим. – Пафос – умеренный, голос – строгий, костюм и галстук – как на плакате. Пусть образ цементируется. У меня – всё.

Далее говорил Палыч о готовности номер ноль.

Виктория умеренно, не упомянув о лошади, доложила об итогах встреч.

Генералов, похоже, не слушал. Он думал о своём. Лишь когда в зале заседаний повисла тягучая пауза, прерываемая мерным посапыванием Мышкина, он окинул присутствующих победным взглядом и сказал, глядя прямо в усталые глаза Сухова:

– После вашего завтрашнего выступления народу и даром не будет нужна его последняя рубашка! Как вы там придумали, сильных – в рабы?

Сухов кивнул и продолжил:

– Слабых – в гробы.

– А что? Вполне концептуально. Пусть это станет нашим слоганом. Внутренним и тайным, само собой, – Генералов поднялся. – С завтрашнего дня повышаем градус лютости. Заседание штаба объявляю закрытым.

Палыч поспешно затушил начатую было сигарету и, не обнаружив под рукой карандаша, пощёлкал по графину костяшками пальцев.