Текст книги "PRосто быть богом: ВВП (СИ)"

Автор книги: Павел Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Конечно, Александр Павлович, – немного игриво ответила Рита.

Палыч было напрягся – не любил он этакого в рабочее время, но, взглянув на посетителя, успокоился – Ритулины интонации были, похоже, рассчитаны вовсе не на отставного полковника, а на этого высокого румяного парня.

С парнем, Виталием Русаковым, капитаном местной волейбольной команды, договорились быстро, как раз пока Рита готовила кофе.

Волейболистам нужно было всего–ничего: новая форма и финансирование поездки в Москву, на четвертьфинал турнира любительских команд. Бюджет кампании предусматривал спонсорские траты на «добрые дела кандидата», но Палыч сговорился с Русаковым и на ответные услуги. Генералов (не генерал!), главный яйцеголовый в этом Великоволжском забеге, предупреждал, что на расклейку листовок нужно набирать баскетболистов. «Листовки будем клеить высоко, чтобы без табуреток не могли сорвать», – объяснял Генералов. Волейболисты тоже не лилипуты, рассудил Палыч и скрепил договор с Русаковым крепким мужским рукопожатием.

Рита принесла кофе, стараясь не слишком стучать каблуками. Божественный терпкий аромат наполнил кабинет. Палыч с удовольствием потянулся, покрутил головой. Хрустнули шейные позвонки. Кабинетная работа давала себя знать. Ничего, скоро карта будет готова, и тогда – в бой!

– Спасибо, Ритуль, – сказал Палыч ласково. Он оценил и деликатность секретарши, и запах обещавшего наслаждение кофе. – Много там ещё?

– Пятеро, – Рита стояла навытяжку как солдат–отличник. – Наша знаменитость, затем – бывшая директор школы–интерната, председатель общества садоводов–любителей… – начала она перечислять, но Палыч перебил:

– Давай четверых на завтра. А знаменитость – сейчас. Она хоть симпатичная?

– Фёдор Кузьмич? – Рита прыснула было, но, спохватившись, сдержалась. – Очень симпатичный. Только старенький. Даже старше вас.

Палыч чуть не поперхнулся остатками кофе. В свои пятьдесят с небольшим он считал себя мужчиной в расцвете сил. Да, собственно, таковым и был – подтянутым, сухощавым, гладко выбритым. Не то что современные мужики – отрастят в тридцатник пузо до колен, в армию бы их лет на дцать!

Знаменитость оказалась невысоким крепким дедом повышенной шерстистости в нижней части головы. Веерообразная пегая борода росла у него сразу от широкого крыластого носа, сливаясь с усами. Где–то в глубине этого буйства угадывался рот. Симпатичные пучки волос росли из ушей прямо перпендикулярно голове, отчего Фёдор Кузьмич казался не то игрушкой, не то пришельцем. Абсолютная, идеальная лысина, открывшаяся под снятой в приветствии кепкой, несколько уравновешивала это буйство природы.

– Мысливчик, Фёдор Кузьмич Мысливчик, изобретатель, здравствуйте, – неспешно проговорил дед, плотно устраиваясь напротив Палыча.

– Александр Павлович, начальник штаба, – Палыч с интересом осматривал колоритного посетителя. Про себя он уже решил, что этот фантастический персонаж вряд ли удастся использовать в сугубо практических целях кампании.

– Меня вы знаете, конечно. В поддержке не откажете наверняка, – голубые, как незабудки, глаза пришельца не ведали сомнений и немного слезились.

Палыч пришельца не знал и с поддержкой не спешил.

– Я из Москвы, – уточнил он.

– Из Москвы хорошо это, – дед устроился поудобнее, достал большой носовой платок и аккуратно приложил его сначала к первому, затем к левому глазу. – Тогда сначала начну. Тот самый человек я, который метро строит. К моменту настоящему третья станция к открытию готова. Финансовая поддержка нужна, и город прославлен будет наш.

– Постойте, Фёдор Кузьмич, вы хотите сказать, что в вашем городе строится метро? Впервые об этом слышу. Зачем Великоволжску метро?

– А метро зачем Москве? – резонно спросил Мысливчик и сам же ответил. – Ездить чтобы. Метро один строю я, маленькая пенсия только, не хватает, – дед развёл руками и вздохнул. – Пять лет назад тому проект задумал я… – так начал он свой рассказ.

На самом деле Фёдор Кузьмич лукавил. Начал он в одиночку строить метро не пять, а семь лет назад. Тому была самая насущная необходимость. Любимая женщина Мысливчика жила вроде бы неподалёку от него, на соседней окраине, а вот ездить к ней приходилось через центр города, автобусами с двумя пересадками. Именно ради Любаши он и надумал проложить подземку, благо, опыт был – в молодости дед Мысливчик успел поработать проходчиком в метрострое.

Мысливчик пробил туннель лишь на 85 метров, когда из тюрьмы вернулся Любашин сын. Ухажёру матери этот сын дал от ворот поворот, а точнее – расквасил нос и сломал ключицу. Только ради любимой Фёдор Кузьмич не стал «снимать» побои в медчасти с составлением протокола. И тем не менее любовь их не выдержала испытаний и увяла как цветы на морозе через месяц после появления «сыночки». Та, первая, ветка осталась заброшенной, но мечта о метро оказалась живучей любви.

Мысливчик начал новый маршрут – от окраины к центру. Сначала ему удалось подключить к строительству соседей. В кооперативе «Персей» числилось в лучшие времена около тридцати человек. Причём Мысливчик честно предупреждал, что дивиденды от строительства будут не скоро. Энтузиазм Персеев оказался кратковременным и неэффективным. Если сначала члены кооператива и платили взносы, то работать в шахте и штольне напрочь отказались сразу. А потом и взносы платить перестали. Вот и получилось, что более 250 метров Великоволжского метрополитена Фёдор Кузьмич проложил единолично и на собственные средства. И теперь, чтобы ускорить открытие третьей станции, приурочив её к новым выборам мэра, Мысливчику нужны были деньги. Ничего, кроме денег.

Палыч, как послушный ученик, вполуха слушал бредовую историю строительства и мучительно пытался определить, кого ему так напоминает Мысливчик. Вроде бы не было на просторах долгой армейской и краткой штатской жизней Палыча таких вот персонажей. С клочками волос, казавшимися не то продолжением ушей, не то пропеллерами. С глазами–незабудками и бородой веером, из которой рождались странно–гладкие фразы с неправильной расстановкой слов.

Когда Палыч наконец понял, на кого похож Мысливчик, было уже поздно. Хитрый дед–метростроевец, настоящий, разве что не зелёный, Йода из «Звёздных войн», уже пересчитывал, подслюнивая пальцы, купюры, которые Палыч – нет, точно, без гипноза не обошлось! – как–то совсем легко достал из того отделения сейфа, где хранился пакет на «добрые дела».

Уже от дверей довольный дед обернулся и сообщил доверительно:

– Знайте вы, Александр Павлович уважаемый, что я – не Мысливчик совсем, нет, иной – я.

– Не Мысливчик? – обалдел взъерошенный Палыч, разглядывая коряво нацарапанную расписку именно от Мысливчика Ф. К. – А кто же?

– Отец мой паспорт получал когда, ошибся писарь. Одну неправильно букву вписал. Не МысливчИк потому, что МысливчУк я! – и, сверкнув напоследок голубыми глазками, великоволжский Йода, наконец вышел.

Фёдор Кузьмич сиял как именинник. Теперь, когда кандидаты в мэры начнут множиться словно опята в дождливый денёк, откроется не только третья, но и четвёртая станция! Ведь если нанять двух, нет, лучше трёх рабочих, то скорость проходки можно увеличить с двадцати сантиметров в час до шестидесяти, а то и до восьмидесяти!

Только в ресторане Палыч расслабился. Но, похоже, рано. После получаса ожидания пожилой унылый официант принес всего лишь жалкий помидорный салатик с едва угадывающимися фрагментами лука–порея, да бутылку минералки.

– Послушайте, уважаемый, – Палыч подозвал к себе официанта, который послушно встал перед ним, склонив голову набок, на плечо, как усталая птица, – я, помнится, заказывал ещё и печень птицы с шампиньонами, сыр с оливками, лосось малосольный… Да, салат «Фантазия»… У вас там что, до сих пор фантазируют?

Официант испуганно переложил голову на другое плечо.

– Я уже не спрашиваю про горячее! – в этот возглас Палыч вложил побольше сарказма.

– Мы… Я… Мы… Но вы ведь ждёте своих гостей? – похоже, официант спрашивал искренне.

– Каких ещё гостей?! Несите заказ, и побыстрее. Да, к рыбе лимон не забудьте! Целый лимон, разрежьте пополам, только не вдоль, а поперёк. Понятно? По–пе–рёк! Ну, народ! Гостей я жду… – по инерции бормотал Палыч, принимаясь за мгновенно, как по волшебству, появившиеся закуски.

Лимон принесли разрезанным. Естественно, вдоль.

***

Красавец – «Достоевский» пришвартовался к дебаркадеру, под мезонином которого поблёскивала свежей краской недавно подновлённая вывеска «Великоволжск».

Возле дебаркадера, на берегу, толпилось довольно много деловитого вида местных жителей. Многие были с вёдрами, корзинами, с армейскими рюкзаками, а некоторые даже с лопатами на плечах, завёрнутыми в тряпицы.

– Тут так активно каждый пароход встречают? – поинтересовалась Вика.

– Отнюдь, – помотал головой Сухов. – Только ради вас собрались. Люди в этом городе ещё ни разу не видели настоящую китайскую хохлатую. Экзотика, знаете ли! А с развлечениями у них тут как–то не очень…

– Всё шутить изволите, Виктор Иванович?

– На сегодня – закончил, Виктория Вячеславовна! – обворожительно улыбнулся Сухов. – А что касается нашего электората… Просто граждане дожидаются речного трамвайчика. Дабы отправиться на свои приусадебные участки. Специфика, понимаете ли. Почувствуйте разницу. Мы с вами прибыли к берегу великой русской реки Волги. Прошу! – Сухов сложил ручку «бубликом». Виктория, лишь секунду помедлив, взяла Сухова под руку. Генералов, опустив глаза, понимающе улыбнулся.

Первым делом выпустили на берег туристов с «Достоевского». Их ожидали два красных «Икаруса», а встречала местная громкоголосая экскурсоводша:

– Товарищи! Занимаем места в автобусах! Быстренько занимаем! Сейчас мы проведём с вами обзорную экскурсию по славному городу Великоволжску. Осмотрим наши достопримечательности. Поднимемся на самую высокую колокольню. Познакомимся с архитектурой города. А потом даже… – экскурсоводша сделала многозначительную паузу, – спустимся в наше метро! Побыстрее усаживаемся, товарищи!

– Метро? – Вика подняла на Сухова недоумённые глаза. Тот лишь кивнул в ответ.

Вика с собачкой и с Суховым под ручку уже спускалась по сходням на берег. Чуть позади них вышагивал Генералов. А два матроса тащили их дорогие заграничные чемоданы.

Толпа местных жителей скромно сбилась поправее от сходней и довольно понуро ожидала, пока очистится путь сквозь дебаркадер и «Достоевский», к дальнему борту которого как раз начинал швартоваться речной трамвайчик «Волга – Волга».

– Тётка Наталья! Ты, что ли?! – обрадовался Сухов, завидев в первых рядах ожидающих женщину с суровым лицом, обрамлённым подвыцветшим платком и с эмалированным бидончиком в руках.

Та в ответ заулыбалась так, что всю суровость с её лица словно рукой сняло, и закивала головой как китайский болванчик.

Сухов, оставив Вику, обнял тётку:

– А ты куда собралась, тётка Наталья? У тебя вроде хозяйство совсем в другой стороне, по Луховицкому шоссе? Я ж помню!

– Да вот, Витя, старый мёд в Заречье Вере везу, – тётка Наталья продемонстрировала свой бидон. – На Медовый Спас уж новым разговеемся. Вкус нашего мёда не позабыл?

– Не позабыл, не позабыл! Вера из Заречья… Это что ж, отцова двоюродная сестра?

– Троюродной тёткой она тебе приходится, – уточнила тётка Наталья. – А муж её – Николай, лесник зареченский.

– А, это тот, – радуясь воспоминанию, продолжил Сухов, – который медведя в малиннике завалил!

– Он самый, он самый, Царство Небесное!

Кому было уже уготовано Небесное Царство – леснику или медведю – узнать не удалось. С дебаркадера раздалась команда на посадку. И толпа великоволжских дачников, увлекая за собой тётку Наталью, хлынула по сходням вверх – занимать лучшие места на речном трамвайчике.

Генералов склонился к уху Сухова:

– У тебя тут что, много родственников осталось?

– Да мы тут все, почитай, родственники, – с некоторой даже гордостью в голосе ответил ему Сухов. – Как в пчелином рое. Моя тётка ведь знаменитая пасечница. Хранительница традиций, так сказать. Ой, дурак, что ж я вас не представил?!

– Всему своё время, – философически заметил Генералов.

К ступившим на твёрдую землю московским гостям бодрой поступью направлялся начальник избирательного штаба кандидата Александр Палыч.

Сквозь затемнённые стёкла заусайловского серебристого «мерса» за происходящим наблюдали сам Заусайлов и Ольга Ильинична Жарская.

Вот Палыч подошёл к троице и по форме произвёл доклад. Разве что руку к голове не прикладывал – верно, за отсутствием фуражки. Вот Палыч что–то объяснил матросам с чемоданами. Те бодро загрузили багаж в красный микроавтобус. Вот Сухов аккуратно, под ручку подсадил Вику в салон. Вика обернулась и посмотрела на Сухова благодарным взглядом.

– Всё, поехали! – отворачиваясь, бросила Ольга Ильинична.

Заводя двигатель, Заусайлов ничего не сказал. Теперь он уже безо всяких вопросов был уверен в решении Ольги Ильиничны.

А вот товарищ Сухов ещё точно не знал и даже не догадывался, какого искреннего врага себе сегодня нажил.

Глава пятая. Раздача хлебов и прочая всячина

– Среди мёртвых его не вижу, среди живых тоже не вижу…

– А вы хоть что–нибудь вообще видите? – перебила Ольга.

Из всех присутствующих только она одна была без бороды.

Ухоженная окладистая борода Петра VII Заусайлова, вошедшего уже во время начавшегося сеанса и вольготно устроившегося в кожаном кресле, заметно выигрывала на фоне утлой бородёнки экстрасенса, росшей не из собственно подбородка, а снизу, чуть ли не из шеи, какими–то клочками, похожими на небрежно скошенные пучки травы. Даже Жарский, и тот имел некое подобие бороды в виде трёхдневной щетины. На той фотографии, с которой колдовал клочкобородый, пропавший мэр Великоволжска был запечатлён на отдыхе, в момент триумфа. Небритый, босой, в одних лишь широких красных шортах, Жарский позировал, держа перед собой приличных размеров стерлядь. Поза Жарского была точь–в–точь как у бронзового бурлака–рыбака, разве что рыба уступала в размерах памятниковой, похожей скорее не на рыбу, а на откормленного поросёнка.

– Он не хочет, чтобы его видели, – спокойно объяснил экстрасенс. – Нам остаётся только ждать, Ольга Ильинична.

– Что ж, подождём, Пульхер Силантьевич, – согласилась Ольга.

– Подождём, – эхом откликнулся Заусайлов.

Плавными движениями рук Пульхер Силантьевич, потомственный экстрасенс– ясновидящий, правнук самой Пульхерии Великоволжской, предсказавшей большевицкий переворот семнадцатого года, начал медленно и с чувством собственного достоинства укладывать в потёртый кожаный саквояж свой колдовской скарб. Первыми исчезли в недрах саквояжа оплавленные свечи в вощёных стаканчиках – в таких ёмкостях обычные, не обладающие высоким знанием великоволжцы готовили рассаду для огорода. Затем в особый замшевый чехол нырнул хрустальный шар, чьим подмигиваниям так и не отозвался Жарский. Небольшие эбонитовые пирамидки экстрасенс валетом уложил в картонную коробку из–под обуви, мелькнула белая галочка, несколько неуместный логотип «Найка». В казавшийся бездонным саквояж уместилась и холщовая хламида Пульхера Силантьевича, и серебристая скатерть, прежде расстеленная прямо на рабочем столе главы города. Теперь, когда Жарский отказывался не то что руководить городом, а элементарно обозначить своё присутствие на этом или том свете, место за столом по праву принадлежало Ольге Жарской.

Без форменной одежды, в широких чёрных брюках и белой футболке с Микки Маусом, экстрасенс казался совсем молодым и каким–то несерьёзно худым. Он понимал, что отказ Жарского говорить породил некое недоверие клиентов, но слукавить не позволяла профессиональная гордость. Конечно, он мог детально рассказать о судьбе рыбы, и всё же промолчал, справедливо рассудив, что данная информация не будет воспринята должным образом. Из кармана штанов Пульхер Силантьевич достал сложенный вчетверо листок и, аккуратно расправив, положил его перед Ольгой:

– Вот, Ольга Ильинична, взгляните.

– Что такое? – Ольга взяла листок и стала читать вслух. – Гороскопы, благоприятные дни. Листовки с запахом денег. ОЭХ… Что это? И, вообще – зачем?

– Калькуляция. Вы же собираетесь баллотироваться на должность мэра? – экстрасенс не столько спрашивал, сколько утверждал.

– Почему вы так решили? – Ольга подозрительно посмотрела на Заусайлова, тот развёл руками и отрицательно покачал головой, мол, никому ничего не говорил.

– Увидел, – кратко и с достоинством ответил экстрасенс, приложив ладонь к груди, прямо на круглое ухо весёлого мышонка. – А ОЭХ – это отрубание энергетических хвостов…

– Отрубите мне хвост по самую голову! – сквозь утробный смех раздался громкий голос и в кабинет шагнул высокий парень лет тридцати.

Несмотря на светло–серый деловой костюм и белую рубашку, пришедший был какой–то разболтанный, словно руки и ноги у него росли не как у всех людей, а были приделаны на шарнирах. Парень радостно, от уха до уха, улыбался.

– Кажется, я по адресу, здравствуйте! – громче, чем это принято в присутственных местах, и гораздо, гораздо радостней воскликнул парень.

– Сегодня – не приёмный день. Как вы попали в администрацию? – Ольга разозлилась. Чёрт знает что, не мэрия, а проходной двор!

Заусайлов встал с кресла и пожал парню руку:

– Ольга Ильинична, – церемонно обратился он к Ольге, – разрешите представить. Лев Зайцев, политтехнолог из Москвы, специалист высокого класса.

Разболтанный раскланялся подчёркнуто вежливо, не переставая улыбаться.

– До свидания, я завтра зайду, – погрустневший экстрасенс, прижав к животу потёртый саквояж, спешно ретировался.

– Вижу, вы всё за меня решили, Пётр Петрович. И напрасно вы… – начала Ольга, стараясь не обращать внимания на Зайцева, который беззастенчиво её разглядывал. Это был взгляд работорговца, что Ольге жутко не понравилось.

От немедленного изгнания политтехнолога спас телефонный звонок. Звонил начальник МУДЕЗа Заводского района.

– Ты что, охренел, Прутков? – строго спросила Ольга после первых заполошных объяснений. – Немедленно ликвидировать аварию. Я сказала – немедленно!

Зайцев, поддёрнув отглаженные штанины, уже по–хозяйски расселся в кресле рядом с Заусайловым и раскладывал на низком столике стопки сшитых пружинками не то отчётов, не то ещё какой–то фигни.

– Это ничего, что я разговариваю? – малиновым голоском, прикрыв трубку рукой и поднимаясь из кресла, спросила Ольга у Зайцева. Встав в полный рост, она очень эффектно смотрелась на фоне огромной цветной карты Великоволжска, вертикальной полосой перечеркнувшей стену от самого пола до потолка. Основные городские достопримечательности и прочие важные объекты были представлены в выпуклом виде. Где–то по самому низу карты, у Ольгиных ног, струила свои воды многострадальная река Сосна, впадая в ярко–синюю Волгу.

– Ничего, ничего, пожал–ста, – заржал тот. – Куда же вы? – вытягивая шею, спросил он уже у захлопнувшейся двери, за которой с переносной трубкой возле уха скрылась Ольга Ильинична.

Было слышно, как в коридоре Ольга резко, как настоящий прораб, отчитывает телефонного собеседника за какие–то не то трубы, не то трупы.

Зайцев посмотрел на Заусайлова:

– Слишком эмо–на–циональна, как говаривал один мой бывший начальник. Да и антирейтинг – почти шестнадцать процентов. Нужен запасной вариант. Хотя, конечно, фактура… – Лев Зайцев многозначительно вздохнул и ладонями сотворил в воздухе абрис роскошных женских форм. – Но в нашем случае это скорее минус. И слишком далека от народа. А нам бы нужен человек из самой гущи. Этакий народный герой.

– И где ж я тебе его возьму? – Заусайлов вздохнул и положил ногу на ногу.

***

Улица Красная в этот час дня выглядела не слишком оживлённой. В многочисленных конторах, здесь расположенных, ещё не наступил обеденный перерыв. По причине жары и отсутствия кондиционеров окна вторых и третьих этажей были распахнуты настежь. Из некоторых доносилась негромкая музыка, из других – бубнёж радионовостей. С натужным воем трогались от остановок полупустые троллейбусы. В магазинах народу тоже было немного – в основном пенсионеры и пенсионерки. Город жил сейчас своей рабочей, трудовой жизнью, в которой не оставалось лишнего времени для праздного шатания по улицам.

По этой причине Васе – Царю довольно легко удавалось сохранять инкогнито. Тем более, что глаза он прятал за тёмными очками, а на лоб надвинул козырёк бейсболки. На правом плече он нёс пустой цвета хаки рюкзак, а сам был всё в тех же синих джинсах, в каких вышел из тюрьмы и тех же кроссовках «адидас». Правда, вместо красной футболки и чёрной джинсовой рубашки он предпочёл сегодня надеть строгую голубую рубашку с погончиками, похожую на форменную. Примерно в таких рубашках щеголяют американские полицейские и прочие шерифы.

Первым делом Вася посетил булочную.

– Девчонки! – дружелюбно обратился он сразу к обеим пышным и вовсе не слишком молоденьким продавщицам. – Выдайте мне, пожалуй, пять… Нет, семь… Нет, девять городских булок!

– Да вы уж определитесь, молодой человек! – хихикнула первая.

А вторая игриво поинтересовалась:

– Порося, что ли, кормить?

– Птичек, птичек, мои любезные! Давайте десять для ровного счёта!

Сложив в рюкзак аккуратные булки с поджаренной кромкой, напоминавшие крупные пирожки из русской печки, Вася отправился дальше – по маршруту, известному только ему.

Выйдя на Соборную площадь, он поднял глаза на колокольню Крестовоздвиженского собора, частично стоявшую сейчас в лесах. Осмотром он, кажется, остался вполне доволен, так как, поправив лямку разбухшего рюкзака, двинулся по кругу площади в сторону улицы Садовой, где на углу располагался центральный городской рынок.

Тот факт, что когда–то в этом солидном здании был не рынок, а биржа, легко подтверждался пышностью фасада с шестью полноценными колоннами. Колонны поддерживали треугольный фронтон, украшенный полуобъёмными скульптурами на антично–символические темы. Скульптуры заметно пострадали от времени, но всё же среди фигур с отбитыми руками и головами ещё можно было различить длиннобородого грозного Нептуна, покровителя водных стихий и путешественников, а по центру – моложавого, в крылатом шлеме Меркурия, бога торговли, купцов и прибыли.

Нынешние времена однако лучше всего олицетворяла бронзовая скульптура торговки семечками, встречавшего каждого входящего на рынок у подножия колонн.

Местные жители, похоже, относились к бронзовой торговке как к привычной родственнице, не обращая на неё особого внимания. Вася же остановился и рассмотрел её повнимательнее – скульптура ведь появилась за время его продолжительного отсутствия в городе и была Васе внове. Удовлетворённо улыбнувшись, Вася проследовал внутрь.

Тут ему тоже понравилось. И обилие всех сортов убоины в мясных рядах по вполне нехищным ценам, и разливанное молочное море вкупе с творогами, ряженками, варенцами и сырами, и тоже – по приемлемым ценам. Люди явно стали жить лучше, жить стали веселее, – отметил про себя Вася.

Прицениваясь по пути ко всяким вкусностям, он всё же вскоре преодолел крытую часть и вышел на открытый рыночный простор. Здесь под тентами и без оных больше торговали овощами и фруктами, а отдельный ряд был посвящен исключительно мёду всех мыслимых и немыслимых сортов: от обычного липового до гречишного и яблочного, которым славился именно Великоволжск. Впрочем, мимо медовых рядов Вася проскочил быстро, сдвинув бейсболку на самые брови – здесь его скорее всего могли узнать, а это пока никак не входило в его планы.

Наконец, нашел он и то, что искал. Дородная тётка, едва ли не точная копия бронзовой торговки, разложила на фанерном ящике, покрытом чистой марлицей, свой нехитрый товар. В отличие от бронзовых семечек самодельные леденцы были самыми что ни на есть настоящими.

– Сколько всего наберётся? – сходу поинтересовался Вася.

– А ты что, из налоговой? Или милиционер? – чуть ощетинилась тётка.

– Не волнуйся, мать, ни – то, ни – другое, – успокоил её Вася. – Оптовый покупатель. У меня – именины сердца.

– Ну, именины, так именины. Счас посчитаем!

Сахарных петушков на палочках оказалось семьдесят два. И всего пара с обломанными хвостами. За них тётка, правда, и денег не взяла. Зато отдала Васе весь товар вместе с пакетами. Рюкзак раздулся ещё больше.

Шоколадными медальками и жевательной резинкой Вася предпочёл закупиться всё же на другой стороне Соборной площади, в супермаркете. После чего, так вроде бы никем и не узнанный, он направил свои стопы в сторону набережной.

***

Нет, ну честное слово, не мужики, а дети малые! Ничего сами сделать не могут! Рабочие у него, видишь ли, «не вполне трезвые»! А дежурная, блин, бригада? Спят как суслики по норам! Что, прикажете собственным телом закрывать каждую щель?

Несколько звонков на повышенных тонах – и, похоже, Чип и Дейл устремились на помощь бестолковому мудезнику. Ольга теперь уже сама набрала номер Пруткова и, дожидаясь ответа, отошла подальше от дверей кабинета. Без мата с этим чучелом не поговорить, а она вовсе не хотела, чтобы Заусайлов и этот разболтанный Зайцев слышали то заветное, что она хотела сейчас сказать.

– Так ты меня понял? Если через сорок минут не доложишь, я тебе… – она уже прошла по коридору и завернула за угол. Но сказать, что именно она сделает с горе–начальничком, не успела – увидела у окна две фигуры. Невысокому широкоплечему мужику что–то горячо втолковывал экстрасенс.

– Я тебе… хвост оторву, Прутков! По самую голову! – уточнила Ольга, сменив на время классический объект отрывания у нерадивых подчинённых.

– Благодарю за информацию, – услышала она вежливый голос, и узнала широкоплечего. Следователь! Прямо день встреч, а не выходной!

Увидев Ольгу, экстрасенс тотчас умчался вниз по широкой лестнице, топоча как испуганная зебра.

– Здравствуйте, товарищ Степанов, – обаятельно улыбнулась Ольга, подойдя к следователю.

– Добрый день, Ольга Ильинична, а я к вам, – застенчиво ответил Степанов, кося глазом, нет, не на ноги прекрасной дамы и вовсе не на грудь. Он смотрел на план эвакуации здания, что висел в простенке между окнами.

– И что же вам рассказал Пульхер Силантьевич?

– Кто рассказал? – удивился Степанов и, наконец, взглянул на Ольгу.

Её голубые глаза смеялись. Странно, подумал Степанов. Тогда, на берегу, ему показалось, что глаза у подозреваемой серые, он так и отфиксировал: свинцовые. И вообще она тогда показалась ему другой. Старше и строже, что ли. А сейчас… Светло–каштановые, в рыжину волосы, забранные в пучок, открывали плавный изгиб шеи, а отдельные, выбившиеся из причёски пряди в отблесках солнечных лучей казались золотыми. Прозрачная кожа и три маленькие веснушки, от созерцания которых перехватывало горло… Степанов опустил глаза.

– Человека, которого вы благодарили за информацию, зовут Пульхер Силантьевич, – уточнила Ольга, наслаждаясь смущением собеседника. Что ж, значит, следователи – тоже люди.

– А-а… Он мне рассказал про рыбу. Из головы и хвоста, как он сообщил, сварили уху, а центральные… гм… фрагменты повариха отнесла на рынок и продала женщине в синем платье, которая затем запекла их в духовке с луком и лимоном. И вправду ценная, хотя абсолютно лишняя информация, – мямлил Степанов, разглядывая собственные, до блеска начищенные коричневые ботинки. – Да, вот, Ольга Ильинична, мне тут распечаточку передали…

Из кожаной папки Степанов достал бумажную простыню, усеянную цифирьками и буковками.

– Это – шифр? – Ольга попыталась сделать серьёзное лицо.

– Это ваши телефонные переговоры в тот самый день, когда произошло… когда затонула…

– Ну и? – прищурилась Ольга. Её уже не смешил следователь – кто его знает, что ещё там у него припасено, в этой кожаной папке?

– Вот здесь, смотрите… – Степанов нашел в простыне нужную строчку, – ваш звонок в семь ноль пять по номеру… Мы установили, вы звонили Сухову. Виктору Сухову.

– Звонила, и дальше?

– Зачем вы ему звонили? Он ваш любовник?

Ольга предпочла не услышать второго вопроса:

– Я сообщила Виктору, что Жора едет в город.

– Зачем вы сообщили Сухову, что ваш муж едет в город? – Степанов, уже не стесняясь, смотрел Ольге в глаза, оказавшиеся всё–таки серыми.

Ольга сухо рассмеялась:

– Ну, уж не затем, зачем вам бы хотелось услышать. Просто Сухов, мой давний приятель, парень, что называется с нашего двора, хотел запустить шар. Пробный шар. И он его запустил, знаете про шар?

– Значит, вы говорите, шар…

– Да, я говорю – шар, – Ольга опять улыбалась, но не так как прежде, не насмешливо, а скорее сочувственно.

Она оценивающе поразглядывала задумчиво переминающегося следователя.

– Постойте, господин Степанов, а что, если я вам сделаю предложение? – неожиданно спросила Ольга, вкрадчиво коснувшись тонкими пальцами с нежно–перламутровыми ноготками его папки.

– Делайте, – покорно согласился он, думая о шаре, о страшной силе красоты и о полной бессмысленности состоявшегося разговора.

– Будете моим начальником штаба? – и, с удовольствием наблюдая за вытягивающейся физиономией Степанова, объяснила: – Я же баллотируюсь в мэры, вы разве не знали? Кстати, как вас зовут? А то неудобно так – товарищ Степанов, господин Степанов…

– Меня зовут Юрий Аркадьевич, – покорно ответил Степанов, чувствуя, что, кажется, пропал, совсем пропал – зелёные глаза подозреваемой, что называется, пронзили безжалостной, абсолютно несвоевременной стрелой Амура его усталое, измученное подозрениями сердце.

– Юрий, – поправился он. И, уже окончательно покорённый, почти прошептал:

– Юра.

– А эт–то что ещё такое? – воскликнула Ольга Ильинична, устремив взор на набережную, где возле фонтана с фигурой рыбака–бурлака что–то определённо происходило.

– Что? Где? – всполошился Степанов, протискиваясь ближе к окну.

Всмотревшись в происходящее повнимательнее, он понятливо кивнул самому себе и прокомментировал событие для Ольги Ильиничны:

– Это… э–э–э… если не ошибаюсь, ваш бывший муж…

Осекшись на очередной двусмысленности, он быстро поправился:

– Я имею в виду – ваш первый муж.

***

За окном, мимо которого деловито расхаживал Лёва, раздались какие–то невнятные радостные крики и странный шум – будто кто–то далеко и очень резво выбивал пыльные половики. Лёва с любопытством выглянул наружу.

Окна кабинета мэра выходили на набережную, прямо на фонтан, в центре которого прижимал к груди похожую на поросёнка рыбину рыбак–бурлак. Из пасти рыбы била плотная, с руку ребёнка толщиной струя воды. А на кромке фонтана сидел мужик в голубой рубашке. Рядом с ним стоял раскрытый рюкзак.

Из рюкзака мужик доставал булки и щедро крошил их вокруг себя. Возле него, хлопая крыльями и вздымая с земли тополиный пух, кружили, опускаясь, голуби и прочие более мелкие птицы. Именно множество крыльев и производили тот необычный в городе шум, так заинтересовавший Лёву. Птиц были десятки, если не сотни. А они всё прибывали и прибывали! Хичкок бы порадовался. Если б не умер задолго до того.