Текст книги "PRосто быть богом: ВВП (СИ)"
Автор книги: Павел Генералов
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
И вот наступил великий день. Впрочем, величие его каждый понимал по–своему.
Кое–кто главным сегодняшним событием наивно считал волеизъявление граждан, призванных отдать свои драгоценные голоса за нового мэра Великоволжска. Но народ к избирательным урнам не очень–то спешил. Были дела и поважней.
Люди православные, окрестные пасечники и просто любители мёда почитали этот день как праздник Медового Спаса. Во всех городских церквях освящали соты нового медового сбора. Тётка Наталья прямо на паперти Крестовоздвиженского собора раздавала куски истекающих мёдом сот всем желающим, приговаривая:
– Угощайтесь, люди добрые! На первый Спас и нищий медку попробует!
Поблизости, сбоку от колокольни, выставили на всеобщее обозрение Золотую Пчелу. Возложили её под прозрачным куполом на тумбу, обитую чёрным бархатом. Охраняли городскую святыню целых четыре милиционера с торжественными лицами. Так в отдельно взятом Великоволжске в очередной и явно не последний раз православие мирно переплеталось с язычеством.
Для подавляющего большинства жителей это всё–таки в первую очередь был День города Великоволжска. Загадочно исчезнувший и отчасти уже подзабытый бывший мэр Жарский немало сил приложил, чтоб и впрямь сделать сей праздник всенародным. Понадобилось для этого совсем немного.
День города Жарский заодно объявил днём свободной торговли. Как в Амстердаме в день королевы. Торгуй, где хочешь и чем хочешь! Правда, жители всем прочим разрешённым местам предпочитали Соборную площадь. И уж тут все разгуливались на славу. Некоторые делали за неполные сутки, подторговывая пивом и водочкой, очень даже неплохой гешефт. Большинство же предпочитало или торговать задёшево всякой ненужной домашней мелочёвкой, или просто гулять, угощаться знаменитыми медовыми пирогами с пшенной кашей, медовым квасом, горячим сбитнем да слушать–смотреть выступления заезжих гастролёров.
Сама матушка–природа в этот многослойно–праздничный день вроде как откликнулась на многодневные мольбы жителей. Дождь перестал уже с самого утра. А в бегущих по небу облаках кое–где возникали даже просветы настоящего голубого неба. Нет–нет, да и солнечный луч иногда пробивался, золотя купола церквей и проливая на многострадальную землю толику тепла.
Кукольники тоже были на площади, в самой гуще народных гуляний. Они проверили ширму – та держалась устойчиво.
– Поехали, – из–за ширмы пробасил Игнатьев.
– Эй, сынок! Давай первый звонок! – разнеслось по площади.
Кукольник Шаров с пятнами румян на гладко выбритых щеках, обряженный в дурацкий колпак и красную кумачовую рубаху, махнул рукой. Народ зааплодировал. Над ширмой появился уже полюбившийся всем Петрушка, яростно названивая колокольчиком.
– Представление начинается. Сюда! Сюда! Все приглашаются! – под звонкие переливы кричал Шаров. – Стой, прохожий! Остановись! На наше чудо подивись!
Вместо Петрушки над ширмой прямо на глазах изумлённой публики рос город. Появилась река – голубой шарфик. Затем – картонная колокольня без колокола. Кукла–монах тянула из колодца бадью, похоже, тяжёлую.
– Это ж наш Великоволжск, – восторженно шептался народ. – Глянь, похоже–то как!
– Представление – на ять! Интереснее, чем голубей гонять! – с этими словами Шаров подбросил ввысь свой дурацкий колпак. Жалобно звякнули бубенцы. Шаров поймал шапку и скрылся за ширмой. Музыка стала тревожной. Монах всё тянул свою бадью, когда через ширму перебросила тряпичные ноги седобородая кукла, неуловимо похожая на Заусайлова.
Неспешно начал седобородый свой рассказ. Славная история родного города преисполнила зрителей гордости за прошлое. Лиричная музыка, сопровождавшая рассказ старца, становилась всё тревожнее. Когда же кукла, брызнув слезами в первые ряды, перешла к легенде о затоплении, зазвонили несуществующие колокола картонной колокольни. Монах, наконец, вытащил из колодца деревянную бадью. Он заглянул в неё и, коротко вскрикнув, опрокинул.
По ширме потекли кровавые потоки, поднялся ветер. И это был не кукольный ветер – самый настоящий. Мигом, как слизанная невидимым гигантским языком, исчезла мошкара.
Испуганно вскрикнула женщина, заплакал ребёнок. Музыка из фильма Хичкока пробирала до самого нутра. Даже принявшим на грудь мужчинам стало как–то не по себе. Но самым странным было поведение животных. Мохнатый двортерьер, шаривший в толпе в поисках пожрать, начал кружится вокруг себя и, гавкнув по–взрослому, умчался прочь, смешно вскидывая лапы. С диким мяуканьем упала с подстриженного тополя кошка и тоже умчалась. Выбравшись откуда–то из–под рыночного здания, среди бела дня бесшумно прорысило через площадь несколько упитанных крыс.
Колокола всё звонили и звонили, а ветер уже начал стихать.
– Нич–чего не понимаю! – нарумяненный Шаров снова и снова набирал на мобильнике номер. – Всё время занято. Спятили они там, что ли?
Сценарий, просчитанный по минутам, похоже, заваливался. За ширму заглянула Вика с Мышкиным на руках.
– Где этот грёбаный конь?! – прошипел Шаров.
– Потяните немного, ребята, – умоляюще попросила Вика, а беспокойный Мышкин оскалил зубы, то ли улыбаясь, то ли угрожая.
– Давай ещё раз с колодцем, – распорядился Шаров. Игнатьев одними губами передал распоряжение Глухонемому.
Монах по новой забросил в колодец бадью. Седобородый выдал очередной слёзный фонтанчик в публику.
Дрожащий Мышкин тяпнул Вику за ладонь, спрыгнул на землю и припустил что было сил, петляя, как преследуемый волками заяц…
***
Сухов безбожно опаздывал. Он нервно поглядывал то на часы, то на светлеющее с каждой минутой небо.
Такого не могли бы припомнить и старожилы. На улице Красной образовалась гигантская пробка. Автомобили истошно сигналили, но не могли сдвинуться и на метр.
– Давай по тротуару! – приказал Сухов водителю.
– Не покатит, Виктор Иванович! – обречённо отозвался водитель. – Сами посмотрите!
Сухов выглянул из окна «форда» и сразу понял, что не он один хотел быть умнее всех. Тротуары по обе стороны улицы были забиты автомобилями. Мимо, затравленно оглядываясь, пробежала пятнистая псина. Шерсть у неё стояла дыбом.
– Хватит – покатались! – решил Сухов и выскочил из машины.
Он почти бежал по тротуару, зигзагами огибая застрявшие «жигулёнки», праворульные «тойоты», допотопные «москвичи» и новенькие «фольксвагены». Попался даже один «хаммер» мрачно–чёрного цвета.
У первого светофора – на пересечении Красной и Мира – Сухов всё ж на несколько секунд притормозил. А то! Зрелище его очам предстало не иначе как фантастическое.
Со стороны Соборной площади прямо по проезжей части неслись, подбрасывая задние лапы, десятки, если не сотни перепуганных собак. На светофоре большая их часть исправно сворачивала в сторону Волги – видно там надеясь найти спасение от какой–то страшной своей собачей опасности. Присмотревшись, Сухов понял, что вместе с собаками, не обращая на врагов внимания, бегут и разноцветные, с горящими глазами кошки! Мало того – ещё и сотни крыс с отвратительными голыми хвостами составляли им компанию! Прямо какой–то апокалипсический исход, да и только!
Наблюдать дальше за сим природным катаклизмом Сухову было некогда. Он свернул по Мира в сторону, противоположную набережной, и побежал уже в полную силу.
Вдалеке, по левой стороне высилась каланча пожарной части. Красные ворота были приоткрыты, и перед ними маячила человеческая фигура. Принадлежность фигуры определить с такого расстояния было сложно, но Сухов и так знал, что это – Генералов. Генералов, готовый убить Сухова.
Наконец, он добежал.
– Витя! Ты с ума сошёл! – орал Генералов. – Уже всё заряжено!
– Там… – Сухов едва переводил дух и хватался за сердце, – пробка… чудовищная… собаки под колёса бросаются!
– Всё по плану, Витя! Всё по плану! – отмахнулся от него Генералов. – Бегом – одеваться!
***
Жизнь – лишь мгновение между рождением и смертью. Иные не успевают ни оглянуться, ни задуматься, как – фьюить! Даже не о чем вспомнить… Но жизнь воина – совсем другое дело. Она преисполнена особого смысла, она, если хотите – миссия…
Так думал старый воин, раздуваясь от гордости. Нет, он не пустил свою судьбу под откос, не отлёживался за печкой или под старым дубом. Он сражался и побеждал. Иначе давно бы превратился в тлен, а не готовился к последней, решающей битве.
Предчувствие говорило ему – миг торжества скоро наступит. Он сразит врага и, если уж суждено умереть сегодня, на закате лета, погибнет в бою, как герой.
Когда он был молод и полон сил, он сражался бок о бок с соратниками по оружию. Теперь, когда силы уже почти оставили его, а друзья полегли на полях брани, он готов биться один на один с могущественным, много раз превосходящим по силам, соперником. Пусть потом говорят, что он – камикадзе. Пусть говорят. Со щитом или на щите – он в любом случае победит! Имя его занесут в скрижали…
Но – хватит высоких слов. К оружию!
Старый воин поджидал врага в засаде. Приближение грозного соперника он не услышал, а, скорее, почувствовал. Жар, исходящий от вражеского войска, опалил его ноздри. Старый воин обнажил клинок и, чувствуя, как бешенство утраивает его силы, рванул в атаку.
Запах крови пьянил, вливал в тело силы, молодость и уверенность в завтрашнем дне. Мы ещё поборемся, остался порох в пороховницах! Он снова был юным и безусым, отчаянным и бесшабашным. Помирать нам рановато!
Но рановато и праздновать победу. Враг оказался хитёр и изворотлив. В пылу боя старый воин так и не заметил, откуда пришла беда. Его вдруг ослепило и обожгло тягучее маслянистое месиво. Стало нечем дышать. Он сделал усилие, но было, похоже, поздно. Безнадёжно поздно.
Голову сжало в огромных железных тисках. Сознание покинуло старого воина.
Он очнулся в сверкающем гробу. Прежде чем жизнь окончательно покинула его изношенное, испачканное кровью врага тело, старый воин успел понять, что удостоился высшей воинской почести.
Он никогда не видывал такого, лишь знал легенды о подобных захоронениях. И помнил наизусть имена выдающихся полководцев, к которым, как он теперь понимал, принадлежал теперь сам. Да, похороны в хрустальном гробу – это для избранных. Для таких, как он.
Старый воин умирал счастливым…
– Успокойся, малыш, я его вытащила, – тётка Наталья прижала пахнущую спиртом ватку к холке Мышкина. – Вот, смотри, экий кровопивец! Мы его в лабораторию отнесём – вдруг заразный.
Тётка Наталья полюбовалась клещом, которого кинула в стеклянную баночку из–под майонеза. У неё в коляске мотоцикла, в аптечке, было и масло, и пинцет для извлечения этих паразитов, которых с каждым годом становилось всё больше. Одного не могла понять тётка Наталья. Как этот домашний пёсик с лысым горячим телом и смешными кисточками на ушах и хвосте оказался посреди просёлочной дороги?
Мышкина била мелкая дрожь и он жалобно поскуливал. Но не оттого, что в него впился клещ, и даже не от нехитрой операции по его изъятию. Просто Мышкин впервые в жизни потерялся.
– Эх, бедолага, – вздохнула Наталья. – Придётся нам с тобою в город возвращаться. Хозяйка тебя поди обыскалась…
***
И тут благосклонное небо словно раздвинуло свои облачные ширмы и явило городу и миру солнце! Во всей его истинной и тёплой красоте. И стих ветер, ещё минуту назад едва не срывавший с голов шляпы.
По толпе на Соборной площади пробежал ропот восторга.
– Запускай! – приказал Шаров Игнатьеву.
Над площадью, навстречу солнцу, понеслись звуки российского гимна.
А взгляды людей, заполнивших всё пространство вокруг собора, сошлись в одной точке.
Со стороны Крестовой улицы на Соборную площадь медленно и торжественно вступал всадник на белом коне! Круп коня покрывала попона с тихо звеневшими бубенцами. Всадник же был одет как древнерусский богатырь с картины Васнецова – в богато вышитую рубаху, сапоги со шпорами и кольчугу. Голову его венчал островерхий шлем. Оружия, впрочем, при нём не наблюдалось. Это был исключительно мирный всадник.
Восторженная толпа медленно расступалась, охотно пропуская всадника в самый центр площади.
– Да это ж он! Наш Витя Сухов! – раздался зычный голос из толпы. Голос принадлежал Вовану. – Ура Сухову!
– Ура! – стройно подхватили специально обученные люди.
– Ура! Ура! Ура! – отозвалась уже и толпа.
Это был, конечно, миг торжества. Больше всего Сухову хотелось сейчас издать громогласный клич и повести за собой готовых на всё людей. Но именно этого делать было никак нельзя – строго–настрого. Генералов накануне инструктировал чётко и жёстко: «Агитация в последний день запрещена. Молчи как рыба. А то запросто снимут с выборов!»
Но за Сухова всё сделали другие. Он лишь снял шлем и приветственно помахал им. Толпа восторженно заревела. Многие тянули к Сухову руки. Но вовсе не для того, чтоб стащить его с коня. Люди стремились хотя бы прикоснуться к ожившему воплощению легенды. Толпа наседала. Ситуация, кажется, начинала развиваться в опасном направлении. Так и задавят невзначай – хоть с конём, хоть без коня!
Что ж они молчат?! – пронеслась в голове Сухова паническая мысль.
Но Вован с Николай Николаевичем, хотя и дали толпе некоторую слабину, о задаче своей не позабыли.
– Люди! – воззвал Николай Николаевич.
– Земляки! – подхватил Вован.
– Сограждане! – вновь вступил Николай Николаевич. – Айда за нами!
– Куда?! – пронеслось над толпой.
– На выборы! На участки! Новому мэру присягать!
И хотя имя названо не было, каждый теперь и так знал, за кого отдаст свой голос.
– Полный отбой! – отдал по мобильному команду Палыч.
Сначала тонкие ручейки, а потом и полноводные потоки потекли с площади в сторону избирательных участков. Навстречу им обратно тянулись стайки собак – чуя, что теперь здесь можно будет поживиться вкусно и безопасно. Кошачье племя они с собой не взяли. А крысы и вовсе сгинули то ли по подвалам, то ли в водах Волги.
Сухов живым безмолвным памятником гарцевал на площади.
Эмчеэсники в гражданке потихоньку принялись собирать в вещмешки картонные коробки, во множестве расставленные вокруг собора и по окружности Соборной площади. Никто так и не догадался, что внутри коробок были спрятаны новейшие отпугиватели животных.
Майор Свистунов прощально махнул рукой капитану «Ирбиса». Катер на воздушной подушке вновь запустил свои гигантские винты. Ещё недавно выполнявшие роль мистических ветродувов, отогнавших с площади всю летучую гнусь. «Ирбис», словно приподнявшись на цыпочках, неторопливо сполз с берега на волжскую гладь.
«Аннушки» сельхозавиации, сделав дело и разогнав облака, возвращались на родной аэродром. Запасов сухого льда и жидкого азота хватило в самый раз.
Над всем Великоволжском сияло голубое, безоблачное небо.
***
Лейтенанту Глазьеву повезло как утопленнику. Почему именно ему выпало дежурить по УВД в День города? Теперь его коллеги дегустируют мёд, а он сиди себе как пыльным мешком ударенный у телефона и принимай сигналы от населения!
И ладно бы по делу звонили. Ну, подрался кто, или муж в жену сковородкой запустил. А то с самого утра какая–то ерунда. То кот пропал, то собака. Скоро про хомяков звонить начнут! Если уж заводишь себе живность, так и следи за ней. Как говорил Лаперуз: ты в ответе за того, кого приручил. Или это был не Лаперуз? Но по любому – говорил правильно.
А то кричат нечеловеческим голосом: пропала собака! Щас, я всё брошу и побегу искать твою китайскую, хохлатую… Дамочка со стервозинкой в голосе по поводу этой китайской звонила уже трижды.
Глазьев вздохнул и достал из сумки бутерброды. С сыром – хорошо. С колбасой… Он понюхал колбасу, та пахла вполне прилично. Сыпанул в стакан пакетик растворимого кофе, залил кипятком.
Но – кто бы сомневался? – поесть не удалось. Новый сигнал поступил как раз в тот момент, когда Глазьев поднёс бутерброд ко рту. Матюгнувшись, он нажал кнопку громкой связи и гаркнул:
– Лейтенант Глазьев! Что у вас? Кошка?
– Не у нас, а у вас, – вкрадчиво сообщил неестественно низкий голос, – И не кошка, а взрывное устройство. На избирательном участке, в школе…
– Номер?! Номер школы? Кто говорит? – всполошился Глазьев.
Но в ответ услышал лишь короткие противные гудки.
Глава пятая. Русская рулеткаБезутешная Вика уже и плакать не могла. И вроде никогда особой сентиментальностью не отличалась. Скорее уж – профессиональным цинизмом. И нате вам: растаяла едва не до потери интереса к жизни. К выборам – уж точно.
– Вика, ты же психолог! Возьми себя в руки, – уговаривал её Генералов. – Есть же у вас там какие–то аутотренинги, в конце концов. Да и найдётся наш Мышкин. С его редкими породными свойствами трудно в таком городе затеряться.
– Да уж, – всхлипывала Вика, – его, поди, кто–нибудь прикарманил… А меня уже все местные милиционеры ненавидят…
– А это уж ты с чего взяла? – поправил очки Генералов.
– Только слышат мой голос – сразу трубку бросают!
Палыч, находившийся ровно в противоположной фазе настроения, всё ж снизошел и до Викиных проблем:
– Давайте я, Виктория Вячеславовна, эмчеэсникам позвоню. Они ребята…
Вика как ошпаренная вскочила с подоконника:
– Нет, только не эти! Они моего Мышкина и угробили своими распугивателями! Живодёры! Ещё неизвестно, что теперь с психикой этих бедных животных будет… – похоже, Вика страдала не только по пропавшему Мышкину, но и за весь великоволжский животный мир.
Случайно глянув в зеркало, Вика обнаружила, что потекла тушь и тут же исчезла в направлении туалетной комнаты. Сантименты сантиментами, но о внешнем виде на работе забывать было не в её правилах.
– Палыч, ты и впрямь эмчеэсникам звякни. Может, найдут?
– Давно бы позвонил, – пояснил Палыч. – Да они телефоны поотключали. Гуляют, поди, после ратных подвигов–то. Напрягли мы их сегодня. Ну, не по спецсвязи же их вызывать?.. А наш этот, фрукт, чуть всё дело не угробил. Сейчас–то вон – по городу гарцует, автографы раздаёт…
– Ладно Палыч, не зуди. Кандидатов надо любить!
– Ага… – отозвался Палыч. Но было ясно, что его претензии к Сухову любовь явно перевешивали.
А Паша Генералов был, в общем, доволен. Хотя столь долго и затратно готовившаяся акция и впрямь чуть не сорвалась. Издержки процесса, однако. Так ведь и с конём поначалу вышла незадача. Ни одного абсолютно белого в окрестных конюшнях не обнаружилось. Зато белоснежные кобылицы были как на подбор. Но чистоту легенды нарушать – последнее дело. Особенно в деталях. Ведь детали в любом искусстве – самое важное. А дело, которым Генералом занимался, он считал искусством высшей пробы.
В конце концов, выбрали белого коня в яблоках и накрыли его попоной. Ещё и отпугиватели пришлось раньше времени отключить. Ибо выяснилось на практике, что мощи этих устройств хватило и на белого в яблоках. Как вкопанный, уже с всадником-Суховым, остановился он на границе невидимого круга, очерченного таинственным излучением гонконгской супер–техники. Интересно, а на людей это дрянь как–то действует?
Но поинтересоваться на сей предмет у подкованного по части разнообразной техники Палыча Генералов не успел.
Из–за двери раздался душераздирающий вопль Вики:
– Мышкин!
– Умер, что ли? – вопрос был адресован невозмутимому Палычу. – Тогда мы её потеряли!
Они выглянули в коридор.
Картина перед ними предстала вполне идиллическая. Вика со слезами счастья на глазах одной рукой прижимала к груди чуть помятого, но абсолютно живого Мышкина. Другой рукой она протягивала немалую пачку купюр женщине в платке.
– Это ж Наталья, родная тётка Сухова, – пояснил Генералов Палычу. Которому, впрочем, было всё равно – чья эта тётка родственница. Мыслями он был ещё там, на поле своей последней битвы.
– Ты мне, дочка, денег не давай, – строго проговорила Наталья. – Собаки, они тоже – люди. Когда плачут.
***
Здания всех пяти городских школ, где находились избирательные участки, в рекордно короткий срок оцепили милиционеры и мобилизованные на подмогу солдатики инженерно–сапёрного батальона.
Подполковник Семёнов выехал на самый сложный объект, к школе N1, бывшей мужской гимназии. Под его непосредственным руководством первыми в здание вошли милиционеры. Им предстояло вывести из пятиэтажного здания всех без исключения людей, даже облечённых высокой миссией членов избирательных комиссий с правом как совещательного, так и решающего голоса. Сам Семёнов, оставаясь снаружи, через матюгальник призывал жителей Великоволжска к сознательности. Официальная, для народа, версия гласила, что поступил сигнал пожарной тревоги. То есть пожара вроде бы нет, но проверить – необходимо.
Избиратели, ничего не понимая, торопились покинуть гимназию. Лишь Вован, который с таким трудом затащил сторонников Сухова на участки, поднял было бузу.
– Это нарушение моих гражданских прав! – вопил он, пытаясь вырваться из крепких рук двух милиционеров.
Вован искренне переживал – как же так? Он и сам–то не успел проголосовать, задержался, блин, в буфете! Выпить пивка для рывка.
– Небольшая проверочка, и снова всех запустим, – уговаривал его пожилой усатый милиционер, упорно подталкивая Вована к выходу. – Будьте сознательным, гражданин.
Вскоре участки опустели. Лишь одна председательша избирательной комиссии никак не хотела уходить.
– Поймите, это моя зона ответственности, – пыталась втолковывать она лейтенанту–сапёру. Огромная немецкая овчарка лейтенанта зарычала.
– Фу, Рекс, – сдержал собаку лейтенант. – Послушайте, дама, – он вежливо окинул взглядом раскрасневшуюся женщину, – У вас дети есть?
– Двое, – растерянно ответила председательша.
– У нас в стране и так много сирот, – проникновенно сообщил лейтенант, – не надо увеличивать их число. Договорились?
Ответственная председательша вздохнула и сопровождаемая внимательным взглядом жёлтых Рексовых глаз, покинула, наконец, помещение.
– Работаем, – приказал собаке лейтенант. – Дьяков, урны выносим – на полигон. Давай, давай, время!
У заднего крыльца школы, вдали от шумящей у центрального входа толпы, сапёры осторожно, одну за одной, выносили прозрачные избирательные урны, наполовину наполненные бюллетенями.
Волеизъявление народа погрузили в бронированную инкассаторскую машину с синей полосой вдоль борта.
От всех пяти объектов машины с урнами отъехали практически одновременно. В помещениях школ служивые с собаками тщательно искали, прочёсывали каждый уголок, толком не зная, что именно должны найти.
***
Зря Вован так волновался. Народ толпился за оцеплением около бывшей мужской гимназии и не думал расходиться. Именно теперь, когда их так бесцеремонно выставили, всем захотелось проголосовать непременно.
– За людей нас не считают, – горячо втолковывала маленькой старушке тощая дама в очках. – Мы для них быдло, а не люди!
– Не любишь? Что не любишь, дочка? – волновалась глухая старушка.
– Не люблю, когда за меня хотят решать! Я – человек, а не электорат!
Старушка ошарашено хлопала глазами. Кто рад? Чему рад? Она ничего не понимала.
В жужжащей, возбуждённо переговаривающейся толпе появились ромашки. Их раздавали серьёзные мужчины и женщины с озабоченными, преисполненными собственной значимости лицами.
Ромашки передавали из рук в руки. Они реяли поверх голов словно маленькие солнца.
***
Братья Суховы явились на пару. Просторный мэрский кабинет, едва они вошли, словно уменьшился в размерах. Эти двое явно занимали в мире слишком много места. Ольга сразу почувствовала в братском визите какой–то подвох и привычно первой перешла в наступление:
– Помирились, что ли, братцы?
– С тобой – помиришься! – довольно мрачно ответил Вася. И совсем неясно было – обвинял он Ольгу или так своеобразно благодарил.
– То–то люди сказывают, – переводя взгляд с одного на другого, не отставала Ольга, – как Витя Сухов под гимн на коне гарцевал. Или это у вас теперь такая общая колыбельная?
– Давно забыто, – демонстративно махнул рукой Вася. – Есть дела и поважнее.
Витя, между тем, внимательным хозяйским взглядом осматривал кабинет. И многое ему тут, похоже, не нравилось. Что он и подтвердил достаточно безапелляционно:
– Это мы, конечно, первым делом уберём! – указал он на застеклённый шкафчик, заполненный кубками и прочими спортивными наградами Жарского, заработанными ещё в бытность того милиционером. – Мебель потом тоже поменяем. И ковёр. Ненавижу красный цвет. Да и люстра! Никуда не годится. Такие в борделях вешают, а не в присутственных местах!
– А ты не торопишься, Витя? – Ольга начинала раздражаться по–настоящему.
– Вопрос нескольких часов! – уверенно расплылся в улыбке старший Сухов.
– А ты что не присоединяешься? – набросилась Ольга на Васю.
– А мне всё равно, – пожал тот плечами. – Я вообще привык к аскезе.
– Ну, знаете! – голос Ольги почти дрожал от крайнего возмущения. – Сговорились? Да? Ну, выкладывайте, что вам от меня надо? А то у меня других дел много.
– А глазки–то посерели! – обернулся Витя к брату. – Значит – злимся!
– Дел у тебя сейчас, Оля, никаких особых нет. Так что потерпи немного. Тебе, – подчеркнул Вася, – ничего не грозит. Разве что так, некоторое разочарование. Но поверь мне, это совсем не больно.
Теперь Ольга уже и впрямь ничего не понимала. Она вышла из–за стола, заняла выигрышную позицию напротив окна и тоном строгой школьной учительницы подвела черту:
– Я вас внимательно слушаю.
– Будешь нашим секундантом, – объяснил Вася. – Или кто там теребит в руках нити наших судеб? Беспрекословные Мойры?
– Бросай кости! – Витя на открытой ладони протянул Ольге два игральных кубика.
Она вполне автоматически взяла у него белые кубики с черными точками на гранях и очень внимательно посмотрела на братьев. Возникало опасное ощущение, что они вовсе не шутят.
– Достоевщина, право, какая–то! – она попыталась улыбнуться, но как–то вышло оно не слишком.
– А я и говорю – хватит, Оля, мужиков разводить! – казалось, Витя уже на грани истерики. – Пора и по счетам отвечать!
– Да делайте, что хотите! – Ольга бросила кости на подоконник.
Все трое склонились с интересом, едва не соприкоснувшись лбами. Выпало «три» и «три».
– Итого – шесть. Раз… – Витя начал считать с себя. А жребий пал на Васю.
Дальше всё произошло настолько стремительно, что Ольга толком даже испугаться не успела. Вася выхватил из–за пояса чёрный воронёный пистолет и приставил его прямо к сердцу. Не медля ни секунды, нажал курок. Звук выстрела был негромкий, будто произошла осечка. Но на белой Васиной рубашке стало быстро расплываться кровавое пятно.
Вася закачался словно от сильного ветра. И стал медленно оседать на красный ковёр.
Ольга бросилась было к нему, но тут у неё зазвонил мобильный. Она схватила его со стола и приложила к уху, ни на мгновение не сводя глаз с Васи. Почему–то она была уверена, что он мёртв.
– Да! Кто это? Да ты где? Я тебя… У нас тут такое! Телефон? Определился. Да, перезвоню! – бросив телефон, она сделал шаг по ковру.
– Но почему… здесь? – едва выдохнула Ольга, глядя в неподвижную Васину спину.
Вася приоткрыл один глаз и подмигнул склонившемуся к нему брату.
Водяной пистолет, очень похожий на настоящий «макаров», валялся рядом на ковре. Из его дула тонкой струйкой сочилась кровь.
Ольга села на корточки, взяла Васину руку, потрогала пульс. Рука оказалась тёплой. Пульс был.
Сухов хмыкнул. Не удержавшись, затрясся в беззвучном смехе и «мёртвый» Вася.
Ольга резко поднялась с колен.
– Ну что, разыграли? Идиоты, – спокойно сказала она. – А теперь освободите, пожалуйста, помещение, товарищи Суховы. Пока это ещё мой кабинет.
***
Полигон по периметру был оцеплен солдатами с автоматами. Перед КПП водителей бронированных инкассаторских машин сменили надёжные офицеры. Место водителя головной машины занял лично подполковник Кудашов, командир отдельного инженерно–сапёрного батальона. На полигон не пустили даже представителей избирательных комиссий, сопровождавших ценный груз.
Подполковник отвёл притязания штафирок одним мановением руки:
– Не положено!
По извилистой дороге броневики спустились в котлован, специально предназначенный для разминирования и уничтожения взрывоопасных предметов. Проследить за действиями сапёров можно было только с воздуха. Но полёты над полигоном во время проведения «мероприятий» были строго настрого запрещены.
Избирательные урны быстренько вскрыли. Изъяли из них неправильное содержимое. И заменили правильным. После чего урны вновь опечатали.
Таким образом, разминирование избирательных урн прошло оперативно и успешно. Да и как могло быть иначе, если им руководил подполковник Кудашов? Между прочим, родной дядя Ольги Ильиничны Жарской. По матери.
– Проверено – мин не обнаружено! – отрапортовал подполковник членам избиркома. – Счастливого пути!
Сейчас дорога была каждая минута. С закрытых избирательных участков торопили: народ волнуется! Самый короткий путь шёл через Старый мост.
Для опытных водителей–инкассаторов полуразобранный мост не мог быть серьёзным препятствием. И не такому их учили на специальных курсах. Так что переправились на другую сторону без проблем.
Беда пришла, когда её уже никто не ожидал.
Из кустов вышли люди в чёрной форме и с устрашающими помповыми ружьями наперевес. Лица их скрывали маски с прорезями для ртов и глаз.
– Всем выйти из машин! – приказал рот невысокого и чуть полноватого для военного человека. – Спецподразделение по борьбе с контрабандой наркотиков! – он потряс в воздухе солидным красным удостоверением.
Водители броневиков молча вышли – не хватало ещё в историю попасть. Они ведь просто выполняли свою работу. За которую им платят обычные деньги. А оружия им в этот рейс не выдали. Да и с какой стати? Не ахти какие ценности на сей раз перевозили.
Возмутиться попробовал лишь представитель избиркома – высокий мужчина в очках, в обычной жизни – школьный учитель математики. Вторая представительница, бальзаковского возраста профсоюзная лидерша, голос решила не подавать: и без неё мужики разберутся.
– Товарищи! Это произвол! – запричитал математик. – Мы – члены избирательных комиссий. С правом совещательного голоса! Вы знаете, что нарушаете статью уголовного кодекса? Воспрепятствование работе избирательных комиссий… группой лиц… а если ещё и по предварительному сговору… до пяти лет. Вы понимаете, товарищи?!
Невысокий в маске внимательно выслушал представителя. Но ответил как–то совсем нелогично:
– Хочешь, чтоб я тебя мордой в грязь положил? – математик подобного развития событий явно не приветствовал и отрицательно покачал головой. – Тогда приготовили машины к досмотру!
Дятлов, а в роли командира выступал именно он, приказал своим подчинённым начинать:
– Только каждую щель мне проверить!
Зайцев поставил перед Дятловым очень определённую задачу: задержать колонну броневиков. Не меньше, чем на час.
Время пошло.
***
Ровно в эти минуты с северо–запада по Болоховскому шоссе в город въехала колонна инкассаторских броневиков. Их тоже было пять, и покрашены они были в тот же цвет золотистой охры. И синяя полоса на бортах, естественно, имелась.
