Текст книги "PRосто быть богом: ВВП (СИ)"
Автор книги: Павел Генералов
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Природа благоволила Дятлову. В день, отведённый на полевые работы, дождь, уже вымотавший все нервы, взял паузу. Вроде как – сказал всё, что накопилось, и заткнулся.
Выехали спозаранок. Немолодой автобус, кряхтя и чихая, полз по размытой сельской дороге и, конечно же, заглох за полкилометра до места.
– Па–адъём, – гаркнул Дятлов.
Девчонки, мирно дремавшие весь недолгий путь, зашевелились.
– Дальше идём пешком, – объявил Дятлов, с удовольствием рассматривая своё отборное войско.
Двадцать студенток из педагогического колледжа – это оказалось круто. Настоящее девичье царство. Пряди волос из–под косынок, запястья рук, смеющиеся губы, глаза всех цветов радуги… В таком обществе и умереть не страшно!
Хотя насчет глаз и радуги, Дятлов, пожалуй, погорячился. Красных и жёлтых, а также оранжевых глаз у подопечных не наблюдалась. Одна, правда, шустрая, тощенькая нацепила было на нос красные солнцезащитные очки, но тут же сняла. Хотя дождь кончился и было по–летнему тепло, солнца явно не предвиделось.
Оставив автобус и тихо сквернословящего шофёра, Дятлов и его войско поднялись по дороге на пригорок и остановились, изумлённые. От открывшегося зрелища замирала душа.
Ромашковое поле казалось бескрайним, сливаясь с невнятной, размытой белесым туманом линией горизонта. Но, главное, поле дышало. И это дыхание было осязаемо, до него хотелось дотронуться ладонью.
Избыток влаги земля щедро возвращала небу. Над полем проступила испарина. От колебаний воздуха миллиарды капелек то приподнимались над миром, то опускались вновь. Вот и казалось поле уснувшим, мерно дышащим исполином… В эту красоту и предполагал Дятлов запустить студенток. Ударную гвардию в прозрачных плащах и резиновых сапогах. Вооружение – острые ножи и вёдра. В атаку – товсь!
Девушки шли по жёлто–белому полю ровными рядами – за каждой оставалась тёмная полоса. Срезанные ромашки складывались в вёдра по сотне. Каждую сотню относили Дятлову.
В маленькой книжечке Дятлов вёл строгий учет. Норма на каждую барышню была – десять вёдер, то есть – по тысяче ромашек на рыло. Так выразился Зайцев, давая задание, но Дятлов именно в этом случае был с ним абсолютно не согласен. Это у московских, может быть, и рыла. А великоволжские девчонки – голову на отсечение – издавна считались самыми красивыми не только в России, но и в мире.
Начали бодро, с шутками и перекличками. Основным объектом шуток стала толстенькая блондинка Ромашова.
– Ромашка на ромашке сидит и ромашкой погоняет! – объявила та шустрая, с несостоявшимися красными глазами, и водрузила на смеющуюся Ромашову лохматый венок.
Кстати, шустрая по ведомости числилась как Мохнаткина, и на её месте Дятлов вёл бы себя поскромнее – кто знает, к каким таким шуткам могла привести задиристую девчонку собственная фамилия.
К четвёртой сотне шутки стихли. Работа оказалась вовсе не такой уж и халявой, как казалось сначала.
– Ромашки спрятались, поникли лютики… – проникновенный голос Ромашовой разнёсся над полем, заставил уставших девчонок поднять головы.
– Когда застыла я от горьких слов, – подхватила с чувством Мохнаткина.
Вскоре пели все, вкладывая в песню остатки энергии. Странно, эти девочки всегда хихикали, когда их мамаши с подругами, подвыпив, с чувством голосили пахнущую нафталином песню. А теперь именно песня про коварных и красивых помогала в тяжёлом их труде – собирании ромашек для товарища Дятлова.
План был выполнен в рекордное время – к двум пополудни. За это время благодарная публика в лице Дятлова прослушала практически весь застольный репертуар пятидесятых–восьмидесятых годов прошлого века.
Последним загружаясь в автобус, Дятлов обернулся.
Изборождённое чёрными полосами, прежде такое прекрасное, с лёгким своим дыханием, серебристо–золотое ромашковое поле привиделось ему девичьим лицом, безжалостно исцарапанным в яростной женской драке…
***
Если Ольгу Ильиничну Степанов пожалел и не стал вызывать на официальный допрос, то на остальных фигурантов по делу его благожелательность не распространялась.
С Ольгой, конечно, тоже выходило всё не так просто. Что касается «пожалел», то это было слишком мягко сказано. Как Степанов ни пытался себя уверить, от её женских чар он окончательно так и не освободился. Да и надежда на продолжение неправедных, но таких томительно сладких отношений с ней всё ещё теплилась в глубине его души, где–то под ложечкой. И даже когда он просто вспоминал об Ольге, ему, несмотря ни на что, становилось хорошо.
Братья же Суховы не только вызывали у него всё большие подозрения, но и, что греха таить, были прямыми и непосредственными соперниками Степанова на любовном фронте. Хотя даже под пыткой Юрий Аркадьевич не признался бы, что в следственных действиях он отчасти руководствуется и личными мотивами. Братья Суховы и без того его достали.
Младшего, Василия Ивановича, он вызвал повесткой на одиннадцать ноль–ноль, Виктора Ивановича – на двенадцать.
Для работы Степанову выделили небольшой кабинет на втором этаже городской прокуратуры. Кабинет принадлежал заместителю прокурора.
Суховых тоже пора было переводить из аморфного разряда свидетелей–подозреваемых в жесткую категорию обвиняемых. Собранных материалов по делу для этого явно не хватало, но взять братьев на пушку определённо стоило. Пусть повертятся как ужи на сковородке. Глядишь, и проколются невзначай. Провокативные методы следствия не были любимым коньком Степанова, но иного выхода он для пользы дела уже не видел. Опять же, если Ольге он предъявил обвинения на словах и без свидетелей, то с братьями намеревался беседовать строго под протокол.
Вася – Царь явился без опоздания.
– Так вы у нас теперь Бабореко замещаете? – оглядывая кабинет, с несколько натужным – как показалось следователю – весельем в голосе поинтересовался Вася. – Присесть позволите?
– Присаживайтесь, – кивнул Степанов на стул. – Бабореко – в отпуске. А вас я вызвал по известному вам делу. Подпишите здесь, – он пододвинул ближе к Васе бумагу. – Об ответственности за дачу ложных показаний.
Поставив свою подпись в нужном месте, Вася стал заметно серьёзнее.
– Так вы продолжаете утверждать, что когда дожидались Жарского на берегу реки Сосны, не видели момента падения джипа? – начал допрос Степанов.
– Да я ж говорил! Курил я. Много курил, гражданин следователь.
– И ничего не слышали?
– Опять сказка про белого бычка. Там же Сосна на перекате шумит – ничего и не слышно!
Степанов аккуратно занёс ответы Васи в протокол.
– Что вы делали дальше?
– Ещё полчаса подождал Жарского и отправился к лодке, погрёб на дачу Дятлова – она там в полукилометре ниже по течению Волги.
– Почему вы скрывались на даче Дятлова?
– Ни от кого я не скрывался. Жить мне негде было. Это сейчас у меня – номер в гостинице…
– А почему вы не оказали Жарскому помощь, бросили его в беде, погибать?
– Ну, знаете, гражданин следователь!
– Сидите! – резко приказал Степанов. – Статья сто двадцать пять УК: заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни или здоровья состоянии. Впрочем, даже учитывая ваше криминальное прошлое… Сидите, сидите, а то охрану вызову! По этой статье вам много не дадут – всего–то до трёх месяцев ареста или исправработы. Но! – Степанов поднял палец. – Присовокупляется статья сто шестьдесят три – вымогательство. А это уже до четырёх лет!
– Какое к чёрту вымогательство! С долларами была инициатива Жарского. Скорее уж это можно квалифицировать как подкуп с его стороны, – Вася, как мог, старался держать себя в руках, но эмоции всё ж победили. – Вот ведь гад! Даже из–под земли… или там воды меня достал!
– Выбирайте выражения, Сухов. Вы признаёте, что питали к потерпевшему личную неприязнь?
– Питал! – огрызнулся Вася.
Опустив глаза и записывая ответы в протокол, Степанов незаметно улыбнулся.
– На сегодня вопросов у меня больше нет. Подпишите протокол и можете быть пока свободны…
Безропотно подписав протокол, Вася – Царь не прощаясь вышел из кабинета.
Старший Сухов опоздал на двадцать минут.
– Извините, господин следователь. Встреча с избирателями, – развёл он руками. – Кстати, по вашему ведомству – в следственном изоляторе.
– Как бы вам самому, Виктор Иванович, в компанию этих избирателей не попасть…
– Так они ж избирательных прав не лишены? – изрядно ёрническим тоном начал Сухов.
– Вы понимаете, о чём я… Подпишите – об ответственности за дачу ложных показаний.
– Ничего я не буду подписывать! – с праведным гневом во взгляде возмутился Сухов. – И с какой стати вы мне, господин следователь, угрожаете?
– Тогда я вынужден буду прибегнуть к вашему задержанию. Имею право – до четырёх суток, – ледяным тоном соврал Степанов.
Сухов, секунду подумав, всё подписал.
– И вообще, в чём вы меня конкретно обвиняете?
– Вы подозреваетесь в преступном сговоре для устранения вашего политического противника, действующего… на тот момент… главы администрации города Великоволжска Жарского Георгия Петровича.
– Да вы что, белены…
– Держите себя в руках, господин Сухов!
– Если вы про Ольгу, то я здесь совсем ни при чём. Занесите, занесите в протокол! Она откуда–то знала, что я собираюсь в Великоволжск. И сама мне позвонила. Сказала: муж уедет на полдня с самого утра. Я тебе позвоню… Ну, я тоже воспользовался моментом, что греха таить – шар запустил. Но это ж – шутки ради почти… А потом поехал к Ольге. Вы с неё–то показания сняли?
– Пошёл вон! – едва слышно сказал Степанов.
Но Сухов его услышал. И, вместо того, чтобы возмутиться и бить себя кулаками в грудь или уж прямо Степанова – по морде, тихо встал со стула и бесшумно ретировался к выходу.
Когда дверь за ним закрылась, Степанов смял протокол допроса и бросил в корзину для бумаг. Ему ведь и в самом деле нечего было предъявить Сухову. Кроме супружеской измены. Но за это у нас пока не судят.
***
Меньше всего на свете Васю – Царя волновали инвективы следователя Степанова. За время своих отсидок он настолько глубоко изучил не только Уголовный, но и Процессуальный вкупе с Административным кодексы, что в любой партии дал бы сто очков вперёд самому прожженному сутяжнику.
К тому же, как опытный зек, он прекрасно понимал, что на самом деле у следователя на него ничего нет. В противном случае его бы не пугали голыми статьями уголовного кодекса, а давно предъявили официальные обвинения. И, если всерьёз учитывать его «криминальное прошлое», взяли бы под стражу или, по крайней мере, беспрекословно предложили дать подписку о невыезде.
Да и в суде, если б дело до того дошло, «обвинения» следователя позорно посыпались бы на первом же заседании. Дело бы сразу закрыли или отправили на доследование. Не обошлось бы и без частного определения в адрес прокуратуры.
Но следователь Степанов – ясен пень – простаком не был. И вызвал Васю исключительно ради психологической профилактики. То есть – элементарно попугать. Но Вася – Царь уже и без того был изрядно пуганным – слишком хорошую прививку он получил давно и на все оставшиеся случаи жизни. Впрочем, опять же как старый зек, он без проблем следователю подыграл, изобразив во время допроса испуг и даже некоторую панику. Следователя не надо злить – пусть лучше он и дальше продолжает думать, что всех умней. А от Васи – не убудет.
Гораздо больше вопросов у Васи накопилось к своим соперникам по избирательной кампании.
Братец со своими московскими кукловодами, похоже, фонтанировал по полной программе. Агенты Дятлова доносили, что люди в городе и впрямь взбудоражены по самое не хочу. И хотя здравый смысл подсказывал, что все эти хитрые перформансы с колокольными звонами по ночам и кровавой водой из кранов – всего лишь хитрые уловки московских пиарщиков, приходилось признавать, что брат его на данном этапе кампании заметно переигрывает.
Правда, Зайцев обещал нанести адекватный удар. Это Васю, кстати, более всего и беспокоило. Зайцев в какие–то моменты начинал ему напоминать самого себя времён бури и натиска. Лёву Зайцева, похоже, всё больше заносило в сторону революционного экстремизма. Но по этому поводу Вася крепко держал руку на пульсе – чтоб в критический момент суметь придержать вожжи. Снова сидеть, да ещё за чужую дурь Васе совсем не хотелось.
Что же касается Ольги… Вот тут был самый вопрос из вопросов. После той памятной встречи в беседке Ольга на прямой контакт с Васей более не выходила, и даже мест возможных встреч старательно избегала. Но самым странным было то, что она внешне вроде как вовсе не вела избирательной кампании. В общепринятом смысле, во всяком случае.
В действенность банных «слухачей» Вася как–то не очень верил. Похоже, она что–то задумала, ведь совсем не дура–баба. Уж в чём в чём, а в уме и змеиной изворотливости бывшей любимой жёнушки Вася никогда не сомневался.
А ведь поначалу он купился. Чуть не со всеми потрохами. Как же, как же: Васькин – Васькин, обижают меня, честь мою поруганную защитить некому! Готов был бежать Витьке–подлецу морду чистить. Повезло тому, что не попался под горячую руку.
А с листовочкой–то паскудной, похоже, прокол вышел. Блефанула Оленька! Ни единой посланная на зачистку пехота не принесла! Ни единой! Видно, весь «тираж» они с Ольгой тогда, в беседке, и предали огню. А ведь как старалась девочка! Одного не учла – что всё Васино простодушие и доверчивость давно остались по ту сторону колючки. Бабья глупость – да и только! Что она себе думала? Что я Витьку на дуэль вызову? И пристрелю невзначай? Велика честь!
А ведь и следователь к ней неровно дышит! – кольнула невзначай ревность. Но тут как раз клюнуло.
Вася умело подсёк. И потихоньку стал заводить за плечо короткую удочку. На сей раз попался вполне приличный окунь – полосатый, словно зек–строгач, с красными колючими плавниками и недовольным глазом с жёлтым ободком. Сняв его с крючка, Вася бросил рыбину на дно резиновой лодки. Там уже еле дышала пара пузатых лещей с крупной чешуей, словно составленной из современных пятикопеечных монеток и тройка язей с почти гладкой кожей, отливающей золотом.
Вася посмотрел в небо. Со стороны плотины ГЭС ветер опять нагонял суровую низкую тучу. Пора было сворачиваться.
На вечернюю уху работникам штаба уже и так хватит.
***
Расслабуха предполагала ряд защитных телодвижений. Сухов тщательно проверил гостиничную сауну. Прослушивающих и, главное, подсматривающих устройств обнаружено не было. Он знал в этом деле толк. Ведь и в банях, и в саунах, а однажды даже и в бане турецкой устраивал корпоративные вечеринки для клиентов со скромной фантазией. Тем, что «вышли мы все из народа», было достаточно трёх составляющих: банька, водка и бабы.
Сауну Сухов снял на всю ночь. Девочек выписал из областного центра. Местным жрицам любви он не мог доверить свою персону: весть о загуле мгновенно разнеслась бы по всему городу.
Областная фирма «Цветы на дом» доставила девочек вовремя. Сухов уже успел принять пару дринков, и мохнатая серая мышь, что скребла сердце после корявого разговора со следователем, заткнулась. Дала дуба от крепкого духа качественного виски.
Три прелестные малютки медленно раздевались, не поспевая за полётом валькирий – эстет Сухов запустил Вагнера. Сжалившись – уж больно растерянно девушки переглядывались – он сменил музыку на приглушённую Верку Сердючку. Типа, всё будет хорошо.
Как восточный владыка возлежал Виктор Иванович Сухов на деревянном насесте и рассматривал прибывших наложниц.
Рыженькая Анжелика в серебристом бикини была самой из них молоденькой. Но не без недостатков фея: слишком низкий зад и глуповатое выражение лица.
Блондинка Снежана смешно закусывала нижнюю губу, изображая внезапно вспыхнувшую страсть к неизвестному мужику, завёрнутому в махровую простыню.
Грациозная брюнетка Жасмина, в чьих чертах угадывался Средний Восток, явно уже не раз отметила своё тридцатилетие.
И всё же именно втроём, в одной упряжке, они составляли условно эстетическое целое. Сухова лишь насмешило, что хозяева «Цветов на дом» в псевдонимы каждой из сотрудниц всандалили «ж». Не иначе – сочли именно «ж» наиболее эротичной буквой русского алфавита.
– Вы мне нравитесь, мужчина, давайте брудершафт, – предложила Снежана.
Она сидела в ногах Сухова и тянула к нему свой бокал с шампанским, не забывая закусывать, как удила, губу.
– Нет, со мной брудершафт, – прошептала Анжелика и покраснела. Она сегодня в первый раз работала на выезде и потому очень волновалась.
Жасмина ничего не просила. Она пристроилась за Суховым и, то и дело касаясь обнажённой маленькой грудью его спины, делала массаж шеи. Похоже, эта Жасмина работала прежде в массажном кабинете – пальцы у неё оказались профессионально жесткими и умелыми.
Брудершафтов хватило на всех. Сухов пил виски как воду – легко и беззаботно. Напряжение последних дней отпускало медленно, но верно. Даже Пугачёва, сменившая Сердючку, начинала ему нравиться.
Не прошло и получаса, как Сухов понял, что он настолько пьян, расслаблен и чист, что женщины ему на фиг не нужны. Разве что как фон, приложение к попсовой музыке. Почему–то ему вдруг привиделось, что если он совершит хотя бы с одной носительницей «ж» то, зачем вызывал, дохлая мышь оживёт и вновь станет грызть его усталые мозги. Больше всего ему теперь хотелось отправить цветы обратно на грядку…
А девочки развеселились не на шутку.
Снежана попыталась стянуть с Сухова простыню, он погрозил ей пальцем. Анжелика икала от избытка шампанского, но всё же трогала ладошками волосатые суховские колени, пытаясь доказать профессиональную состоятельность.
Трудяга Жасмина, изредка пригубливая из высокого бокала, самозабвенно исполняла массаж ступней.
– Всё равно ты будешь мой, – шептала Снежана.
– И мой, – вторила Анжелика.
Жасмина оторвалась от дела и многозначительно заправила за уши длинные глянцевые волосы. Становилось совсем жарко.
– Так, девчонки, быстро собираемся и – по домам, – Сухов скинул на руки Снежане простыню и, одним прыжком выскочив из парной, нырнул в прохладный бассейн.
– Мы вам не понравились? – робко спросила Анжелика, когда он вылез из воды.
– Ну что ты, милая крошка, – нетрезво засмеялся Сухов. – Просто дяде пора бай–бай. У дяди завтра тяжёлый день. Дядя оч–чень серьёзный…
Не без труда отыскав штаны, Сухов достал бумажник и, как к старшей, обратился к Жасмине:
– Так, это за всех троих за полную ночь. Плюс – маленькая премия, ещё – на такси… – он на мгновение задумался и решительно добавил несколько крупных купюр. – Одна остаётся…
Снежана мгновенно закусила губу и вытянула шею. Ещё бы не тянуть! Такой щедрый, блин, папик…
– Нет–нет, не со мной. И не ты, а Жасмина. Поднимешься в тридцать четвёртый. Только учти, клиент с прибабахом.
– Извращенец? – сдвинула брови Жасмина.
– Ну, что ты, как можно? – обиделся Сухов. – Мой приятель. Просто учти, он будет сопротивляться. Любит, когда его берут силой… – Сухов прокашлялся, чтобы не засмеяться. – Его зовут Юра. Ну, удачи!
…Степанов уже спал, когда в дверь требовательно застучали.
– Иду, иду! – бормотал он, пытаясь нашарить подло ускользающие тапки.
Взлохмаченный, с помятым лицом он открыл дверь номера и обомлел. Перед ним стояла восточная женщина в откровенном наряде. Острые смуглые груди решительно торчали из декольте, прямо не груди, а готовые к бою орудия.
– Юра? – хрипловатым контральто спросила она и, не дожидаясь ответа, обняла за талию следователя Генеральной, на минуточку, прокуратуры.
Он попытался вырваться, но дамочка оказалась не из слабых. Она прошептала прямо в ухо, благоухая полусладким шампанским:
– Не волнуйся, маленький. За всё заплачено, – и, приподняв Степанова за пояс, практически внесла его в номер.
***
Это точно город особой судьбы, решил Степанов. После того, как ночью его едва не изнасиловала местная нимфоманка, прикинувшаяся проституткой, он решил больше ничему здесь не удивляться. И отправился с утра на открытие загадочного метрополитена.
На фоне прочих городских причуд мероприятие, на первый взгляд, выглядело вполне рутинным и неопасным развлечением.
Бирюковский посёлок оказался зелёным и довольно симпатичным городским предместьем. Аккуратные домики выстроились вдоль главной улицы с магазином, Домом быта и двухэтажной школой.
Как и обещал Глазьев, Степанов легко сориентировался – народ шёл по этой самой улице в одну сторону и группировался неподалёку от Дома быта, на небольшом пустыре. Посреди пустыря возвышалась одинокая бетонная будка размером со средний гараж. Правда, вместо ворот в этом «гараже» была арочной формы дверь. Над нею полукругом шла надпись, сделанная вполне по–взрослому:
Из начальства и кандидатов присутствовала лишь Ольга Ильинична Жарская. Она заметила в толпе Степанова и кивнула ему с улыбкой на устах – как ни в чём не бывало. Степанов обрадовался, что Ольга на него особого зла не держит. По крайней мере – внешне.
Фёдор Кузьмич Мысливчик в форменном синем комбинезоне и синей бейсболке дожидался, пока люди подойдут поближе. Рядом с ним в белом платье с розовыми цветами стояла официантка Забаева. По праздничному её виду и значительному выражению лица можно было сразу понять, что она здесь вовсе не случайный зритель–зевака.
Мысливчик откашлялся и начал речь:
– Торжественный наступил день. Строили метрополитен мы. Оказана помощь и поддержка жителями была. Города постаралась администрация тоже. Открытия честь очереди первой Жарской Ольге Ильиничне предоставляем мы, – и скромно отошел в сторону, уступив главное место Ольге.
Ольга Ильинична обвела взглядом собравшихся:
– Друзья! Великоволжцы! Когда наш удивительный земляк и изобретатель Фёдор Кузьмич Мысливчик начинал своё грандиозное предприятие, среди нас было гораздо больше скептиков, чем доброжелателей. А уж тем более – помощников. Зато теперь мы все будем гордиться тем, что в нашем городе появилось уникальное метро, пусть и миниатюрное. Сегодня мы запускаем первую его очередь в эксплуатацию. Пять станций. И пусть пока наше метро не решит всех наших транспортных проблем, мы знаем – это только начало. Уже и сейчас ясно, что метро имени Мысливчика привлечёт в наш город больше туристов со всей России и со всего мира. Администрация города приняла решение, что первый год метро будет работать бесплатно. То есть, администрация компенсирует затраты на эксплуатацию. Сегодня я подписала также постановление о выделении средств на дальнейшее строительство. Поаплодируем нашему замечательному земляку Фёдору Кузьмичу Мысливчику! Ура, товарищи!
Особенного «ура» не вышло, но аплодисменты получились довольно бурными.
Запускали в метро четвёрками. Степанов попал в третью – вместе с семейной парой, обременённой очень серьёзным ребёнком лет семи. Встречал пассажиров лично Мысливчик.
Из «гаража» вниз, под углом примерно в сорок пять градусов уходили ступени. Высота потолка была чуть выше среднего человеческого роста. Вдоль стен тянулись электрокабели и электрические лампочки, забранные в продолговатые плафоны.
Внизу пространство расширялось до размеров обычной жилой комнаты – это и была платформа станции «Бирюковской». В глубину туннеля уходили рельсы узкоколейки. А на путях стояло нечто вроде электродрезины с местом водителя и креслами для четверых пассажиров.
Три промежуточные станции пока не имели не только названий, но даже выхода наружу. То есть, реально функционировали начальная «Бирюковская» и конечная «Рыночная». Протяженность всего маршрута была чуть более четверти километра.
Пассажиры вместе с машинистом устроились на дрезине и отправились в путь. Дрезина двигалась неторопливо, постукивая колёсами на стыках рельсов. Очень страшно не было, хотя приступ клаустрофобии Степанов испытал на первом же плавном повороте. И всё же с интересом разглядывал бетонный свод над головой.
На первой промежуточной станции остановились для обозрения. Платформа была здесь поменьше, чем на «Бирюковской» – в случае крайней необходимости на ней могло бы уместиться человек десять, если плечом к плечу. Вбок вели ступеньки, видимо – к будущему выходу.
И тут Степанов увидел её! И узнал с первого взгляда. Сквозь прорези просвечивало небо. В метрополитене Мысливчика она заменяла собой воздуховод для естественной вентиляции подземных помещений. И это без сомнений была та самая решётка – с крыльца гостиницы «Волга».
На двух других станциях и в перегонах он насчитал ещё четыре идентичных решётки. И только на конечной «Рыночной», открытой для входа и выхода пассажиров, решётка была иной – поуже и с более частыми прорезями. Не иначе как та, что пропала намедни от городского суда.
Степанову стало весело. Он засмеялся почти в голос – очень серьёзный мальчик даже оглянулся на него с подозрением.
Ну что ж, преступление раскрыто. Но почему–то Степанову совсем не хотелось записывать его в мартиролог своих побед.
Памятуя об опыте Печорина, он решил не трогать мирных контрабандистов – похитителей решёток. Пусть местные со своими тараканами сами разбираются. А его, Степанова – увольте!
Эх, добить бы дело этого – будь он неладен – Жарского! И – в Москву, в Москву. Пока не одичал. А то ведь близко было…
