Текст книги "Невеста графа"
Автор книги: Патриция Райс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Патриция Райс
Невеста графа
Глава 1
Май 1807 года
Джек Фицхью Уикерли, новоиспеченный седьмой граф Дэнкрофт, откинулся на спинку деревянного конторского стула своего покойного отца и, положив ноги в грязных ботинках на высокую кипу пожелтевших счетов, долго разглядывал украшавшую противоположную стену коллекцию оружия, оставленную ему в наследство недавно умершим братом.
У него был богатый арсенал огнестрельного оружия для того, чтобы разом покончить со всеми проблемами.
До слуха Уикерли доносились голоса кредиторов, дожидавшихся в приемной, за дверями кабинета, расположенного на первом этаже усадебного дома. Внезапно шум усилился. Возможно, это свидетельствовало о возвращении слуги, которого Уикерли послал за кофе.
Несмотря на ранний час, Фиц с большим удовольствием выпил бы сейчас виски, а не кофе, но, с его точки зрения, это было бы проявлением неуважения к памяти брата, который совсем недавно обрел вечный покой в фамильном склепе. Хотя вообще-то покойный брат был сам не дурак выпить и наверняка позволил бы Уикерли пропустить стаканчик-другой, а то и уговорить всю бутылку.
Джордж отправился к праотцам в том же состоянии, в котором частенько пребывал, – то есть в приличном подпитии. Фиц испытывал сильное желание взяться за бутылку, однако в отличие от брата не был склонен потворствовать своим слабостям.
До недавних пор Фиц добывал себе пропитание с помощью карточной игры. Будучи младшим сыном, он не имел обязательств перед семьей и был избавлен от хозяйственных забот, связанных с управлением родовым поместьем. Обезоруживающее обаяние и прекрасная память на цифры всегда обеспечивали ему финансовую свободу. Однако теперь по вине его бесхозяйственных родственников, привыкших к излишествам и мотовству, с ней было покончено.
Фиц взглянул на кипы счетов и, закатив глаза к потолку, тяжело вздохнул. Даже королевская казна не могла бы теперь спасти его семью от финансового краха.
Он успел уже просмотреть часть счетов и уведомлений, напоминающих о необходимости возврата долгов, и поэтому находился в состоянии подавленности. Даже если бы Фиц сумел мобилизовать все семейные ресурсы и рачительно управлять имением, оно приносило бы не больше десяти тысяч фунтов в год, а значит, доходы покрыли бы имеющиеся долги примерно через сто лет.
Уикерли избрали путь порока, и он неизбежно привел их к краху. Среди предков Фица были люди, которые могли бы выправить положение и спасти имение. Однако вражда между родственниками привела к роковому расколу в семье, ослабившему род. Начало ей положил дед Фица, разругавшийся в пух и прах со своим братом.
Младшая ветвь семьи занялась торговлей и сколотила на этом поприще крупное состояние. А от старшей ветви фортуна, похоже, навсегда отвернулась.
Закинув руки за голову и сцепив пальцы на затылке, Фиц с восхищением наблюдал за тем, как проскользнувший в дверь Байбли ловко лавирует с подносом в руках между кипами документов. При этом его широкая спина загораживала дверной проем так, чтобы теснившиеся в приемной рассерженные кредиторы не могли видеть Фица.
– Да вы настоящий мастер по части хитроумных маневров, – сказал он, одобрительно кивнув старому слуге. – Похоже, у вас большой опыт общения с кредиторами.
– Точно так, милорд, – подтвердил дворецкий, ставя поднос на стол.
Столовое серебро было давно продано, несмотря на ограничения, наложенные судом на распоряжение имуществом. Графы Дэнкрофт всегда считали себя выше закона с его скучными условностями, даже если они были направлены на защиту интересов их потомков.
– И с судебными приставами тоже, – промолвил Байбли таким тоном, как будто предлагал Фицу сахар. – Ведь кредиторы вашего брата подали иск в суд и выиграли дело. Приставы уже явились сюда, чтобы доставить ответчика в тюрьму.
Фиц опустил ноги на пол и взял с подноса чашку горячего кофе.
– Надеюсь, вы показали им дорогу на кладбище?
– Они не расположены шутить, милорд.
– Да уж, конечно… – Фиц ослабил узел шейного платка, который показался ему вдруг слишком туго затянутым. – Насколько я понимаю, мы вряд ли найдем заначку под одной из подушек, а в подвале нет бутылок с хорошим вином, которые можно было бы продать.
– Все подушки сгрызли мыши, милорд, а в подвалах давно уже пусто. Покойный граф пил пиво собственного изготовления, которое варил в кастрюле, – сказал Байбли, державшийся с большим достоинством, несмотря на свой поношенный, лоснящийся от старости фрак и ветхую от многочисленных стирок рубашку.
– Кто же это был – Джорджи или наш папаша? – спросил Фиц и взглянул в окно на заросший сорняками пустырь.
Язык не повернулся бы назвать его лужайкой, Впрочем, Фиц плохо разбирался в усадебной жизни. Он был продуктом городского светского общества, никогда не жил в деревне и понятия не имел, что такое сельский уклад. Фиц привык к столичному образу жизни и чувствовал себя в Лондоне как рыба в воде. Если бы это было возможно, он продал бы поместье и вернулся в город. Но Фиц не мог так поступить. Закон не позволял этого. Поместье перешло ему по наследству в особом порядке – в качестве так называемого заповедного имущества, которое он не имел права ни продать, ни заложить.
Казалось бы, Фиц должен был горевать, оплакивая смерть близких родственников, погибших из-за пристрастия к алкоголю, однако не испытывал особой скорби и объяснял это шоком, который вызвала их внезапная кончина. «Вот разберусь с делами, – говорил себе Фиц, – и месяца на два-три предамся скорби».
По правде говоря, он мало общался и с братом, и с отцом. Фиц не видел их много лет. Они с пренебрежением относились не только к закону, но и к семейным связям. Пожалуй, кукушки лучше обходятся со своими птенцами, чем Уикерли с кровными родичами.
– Пивоварением занимался виконт Уикерли, – ответил Байбли, назвав шестого графа по прежнему титулу, – Он ставил немало смелых опытов в этом деле.
Джордж сломал себе шею, упав с лестницы, всего лишь через несколько месяцев после того, как стал графом, поэтому старый дворецкий не успел привыкнуть к его новому титулу. Для него он так и остался виконтом.
– Надо же, какой предприимчивый и изобретательный, – рассеянно пробормотал Фиц, снова переводя взгляд на кипы неоплаченных счетов и векселей. – Может быть, он намеревался выгодно продать новые рецепты пива, чтобы выплатить вам наконец жалованье?
– Вряд ли, милорд, – промолвил дворецкий и поджал губы.
Он явно не одобрял эксперименты Джорджа.
– Да, вы правы, он варил пиво совсем для других целей, – сказал Фиц и, осушив чашку кофе, задумчиво взглянул на коллекцию оружия, развешанную на стене. – Пожалуй, из кузена Джеффа вышел бы хороший граф, как вы думаете? Во всяком случае, он подходит на эту роль лучше, чем мы.
Байбли снова наполнил чашку Фица. Судя по всему, ему нравился оборот, который принял разговор.
– Мистер Джеффри Уикерли управляет фабриками по производству шерсти. Уж он-то сумел бы разобраться со всеми счетами, – одобрительно кивая, сказал старый слуга.
– Да, а мое призвание – азартные игры, в них я настоящий мастер, – заметил Фиц, как будто размышляя вслух. Никто лучше старика Байбли не знал, как обстоят дела в доме порочных Уикерли. – Позапрошлой ночью я выиграл в карты чистокровного скакуна. Когда меня настигла весть о смерти брата, я как раз находился в дороге, направляясь в Челтнем за лошадью.
– Да, милорд, вам повезло, что поверенные нашли вас.
– Вы действительно так считаете, Байбли? – Фиц потянулся к чашке с кофе. Гвалт, стоявший в приемной, постепенно превратился в приглушенный гул. Он понимал, что усадебная контора, в которой толпились кредиторы и приставы, была не самым подходящим местом для него. – Пожалуй, я предпочел бы, чтобы меня сбила почтовая карета. Несчастный случай был бы большим везением. Во всяком случае, подобному повороту событий несомненно обрадовался бы кузен Джефф. Да и рассерженные господа, атакующие мой кабинет, хоть на минуту испытали бы чувство жалости.
– Ваш кузен – богатый человек, и он, конечно же, с радостью принял бы титул графа, – согласился Байбли, полируя корпус золотых карманных часов, которые, судя по всему, он экспроприировал у своих хозяев в качестве компенсации за неуплату жалованья.
Фиц вдруг подумал о том, что окружен негодяями. Впрочем, это была подходящая компания для него. Глубокого почтения к математическим наукам и живого, но совершенно бесполезного интереса к энтомологии было еще недостаточно для того, чтобы считать себя достойным титула графа.
– Скакун, которого я выиграл в карты, может принести неплохой доход, – произнес Фиц. – Я выставлю его на бега, и он наверняка возьмет немало призов. На эти деньги я смогу безбедно жить.
– И все же вы не сумеете разбогатеть так, как мистер Уикерли, – заметил Байбли любезным тоном.
– Это верно, – согласился Фиц, прислушиваясь к гулу в приемной. Кредиторы готовились перейти к решительным действиям и вышибить дверь в кабинет. – Но Джефф в отличие от меня не является благородным аристократом по крови. Его отец в свое время женился на богатой девице из семьи промышленников. Джефф работает – что само по себе уже является презренным делом. Он трудится в поте лица, управляя заводами, фабриками и магазинами. Все это такая скучища!
Разговаривая со слугой, Фиц не сводил глаз с коллекции оружия.
– Я согласен с вами в том, что Джефф, несомненно, выплатил бы все долги, если бы стал графом. Хотя не обольщайтесь, этот человек такой же порочный, как и все Уикерли. Но по крайней мере судебные приставы не стали бы угрожать ему тюрьмой.
Старый слуга, хранитель семейных традиций графского рода, трясущимися руками убрал часы в карман жилета.
– Как скажете, милорд.
– Но, к сожалению, – продолжал Фиц, – я не из тех, кто пускает себе пулю в лоб из-за претензий арендаторов и тому подобных неприятностей.
Байбли кивнул с таким видом, как будто и не ожидал ничего другого от отпрыска вырождающейся, непоследовательной семейки Уикерли.
– Простите меня за дерзость, милорд, но если бы вы позволили, я мог бы высказать одно дельное соображение… – вкрадчиво промолвил дворецкий.
– Валяйте, дружище. Хотя я еще не выжил из ума, но чувствую, что мои способности уже на пределе. Возможно, ваш совет мне пригодится.
– Несмотря на искреннее уважение к вам, милорд, я все же вынужден заключить, что ваша смерть или хотя бы ее видимость были бы лучшим выходом из сложившейся ситуации.
Фиц не мог не согласиться со старым слугой. Прислушиваясь к шуму за дверями, который снова усилился, он задумчиво кивнул.
– Превосходная идея, Биб! Если мы убедим всех в том, что я умер, приставы уберутся восвояси, а Джефф решит, что теперь он наследник титула и родового поместья. Интересно, как он поведет себя. План бесчестный, но увлекательный.
– Я прослежу за тем, чтобы мистер Уикерли выплатил наконец жалованье слугам, – заверил Байбли Фица.
– Разумеется, мой друг.
Взгляд Фица упал на портрет матери, засунутый за высокую кипу бухгалтерских книг. Брат убрал этот портрет со стены, освобождая место для коллекции оружия.
– Может быть, вам удастся обрести счастье в других краях, – промолвил Байбли, бросив печальный взгляд на заросший сорняками пустырь за окном.
– Вряд ли, старина, – сказал Фиц. – Боюсь, что ваш хитроумный замысел неосуществим. Вы представить себе не можете, как сложно графу бесследно исчезнуть. Возможно, это покажется странным, но у меня есть обязанности и чувство долга.
Он говорил совершенно серьезно, однако сейчас не хотел вдаваться в подробности и открывать все свои карты.
Фица, седьмого графа Дэнкрофта, вырастили и воспитали слуги, всегда получавшие в этом доме скудное жалованье. Он был лишен любви и настоящей заботы, плохо одевался в юности, ел простую грубую пищу. Но надеялся, что ему хватит сил стать хорошим человеком, исправив ошибки своих предков.
Больше всего на свете он боялся того, что пойдет по стопам своим предшественников и доведет поместье до окончательного разорения.
– Никаких слухов о моей смерти, Биб, – строго предупредил он слугу.
– Слушаюсь, милорд, – с недовольным выражением сказал дворецкий.
– Впрочем, мне действительно не помешало бы исчезнуть на короткий срок, – задумчиво добавил Фиц, барабаня пальцами по столу. – Понадобится какое-то время, чтобы хорошенько обдумать план действий. Было бы неплохо найти Креза с дочерью на выданье и выгодно жениться. Быть графом без денег – нелегкая задача. Во всяком случае, меня этому никогда не учили.
На губах Байбли появилось подобие улыбки.
– Похвальные намерения, милорд. Я полагаю, вашего кузена можно было бы уговорить дать взаймы небольшую сумму, чтобы, пока вы отсутствуете, выплатить слугам жалованье.
Эти слова дворецкого должны были насторожить Фица, но сейчас его занимали только планы на будущее и он не обратил на них никакого внимания.
– Я всегда знал, что могу рассчитывать на вас, Биб. Сообщите визитерам, что я вышел, хорошо?
Стряхнув пыль с потертых полей черной шляпы, которую он надевал на похороны, Фиц открыл высокое окно и вскочил на прогнивший подоконник. Спрыгнув в высокую траву, он быстро зашагал по пустырю, когда-то бывшему лужайкой, к зарослям неподстриженного одичавшего кустарника, в который бросил свой багаж из почтовой кареты, когда ехал на похороны Джорджа.
Достоинство было качеством, присущим дворецким, но не графам Дэнкрофт.
Глава 2
Абигайль Мерриуэзер вонзила острие мотыги в злостный сорняк, посмевший вырасти рядом с ревенем. Огромные зеленые листья и сочные красные стебли ревеня поражали своей пышной красотой. Глядя на них, она еще острее ощущала чувства тоски и одиночества, которые нахлынули на нее после отъезда детей.
– В доме стало так тихо! – в отчаянии воскликнула она, обращаясь к бесхвостой белке, сидевшей на заборе.
Та что-то проверещала и потянулась лапкой к угощению – орешку, который Абигайль предложила ей в качестве благодарности за общительность. Прикосновение коготков белки к ладони Абигайль было единственным проявлением участия к ней живого существа за весь сегодняшний день.
От этой мысли она едва не разрыдалась.
– Не могу так жить, – промолвила она, обращаясь к зверьку. – Я написала маркизу, попросила его о помощи, но он не отвечает на мои мольбы…
Абигайль никогда не жаловалась слугам. Это было бы недостойно. Ее друзья в деревне думали, что она должна была вздохнуть с облегчением, избавившись от ватаги шумных ребятишек. Абигайль, конечно же, многим пожертвовала ради них. Когда ей было двадцать три года, у нее наконец-то появился ухажер – местный священник. Однако через год он бросил ее, не желая брать на себя ответственность за воспитание четырех детей, единокровных братьев и сестер Абигайль, с которыми она не желала расставаться после неожиданной смерти отца.
Небольшого приданого едва хватало на то, чтобы прокормить семью. Для священника такая невеста была большой обузой.
Абигайль хорошо понимала Фредерика, однако смерть отца и потеря жениха за один год стали для нее тяжелым ударом. Тем не менее она любила детей и готова была ради них отказаться от брака. Однако их в конце концов отобрали у нее.
Мистер Грейсон, душеприказчик ее отца, увез их к опекуну, который мог обеспечить детям правильное мужское воспитание.
Каждый раз, когда Абигайль думала об этом, у нее на глазах закипали слезы обиды. Оказывается, чужой человек был более подходящей кандидатурой на роль воспитателя ее братьев и сестер, чем она! И только потому, что носил штаны, а не юбку…
– Они были моей семьей, единственными близкими мне людьми, – жаловалась Абигайль белке, которая наверняка одобрительно завиляла бы хвостом, если бы ее кошка, Мисс Китти, не откусила его в ту пору, когда зверек был еще совсем маленьким.
Откинув завитки со лба, Абигайль оперлась на черенок мотыги и окинула внимательным взором грядку с ревенем. Раньше, когда ревень и земляника созревали, кухарка пекла вкусные пирожки с ароматной начинкой из него. Близнецы просто обожали их.
Но теперь Сисси и Джереми были далеко.
– Мне нужен мужчина, – внезапно заявила Абигайль, и белка, испугавшись ее решительного тона, исчезла в кустах. – Я должна выйти замуж за богатого поверенного, человека, который любит детей и сможет отстаивать мои интересы в суде. Это должен быть уважаемый честный джентльмен с большим состоянием, которое позволило бы ему не заботиться о судебных расходах!
Абигайль понимала, что бесполезно заливаться слезами, и поэтому стала перебирать в памяти всех известных ей поверенных. Однако тут до ее слуха донесся грохот почтовой кареты.
Экипаж вскоре остановился на обсаженной деревьями проселочной дороге неподалеку от того места, где работала Абигайль. Ее сердце учащенно забилось от радости. Вообще-то ей никогда не доставляли корреспонденцию прямо домой. Но возможно, пришел ответ от маркиза и это важное письмо почтальон решил вручить ей лично прямо в руки. Маркиз был дальним родственником ее отца, и еще ни разу не писал сюда, в Эбби-Лейн.
«Господи, сделай так, чтобы этот человек помог мне вернуть детей домой», – взмолилась Абигайль. Дженни и Томми были старше близнецов, но и им было еще слишком рано покидать отчий дом.
Почтовая карета все еще стояла на дороге, и Абигайль бросилась к калитке, сжимая мотыгу в руках. Может быть, опекун сжалился над ней и отпустил детей погостить в ее усадьбе? Экипаж мог остановиться здесь, чтобы высадить их.
– Убирайте это дьявольское отродье из моей кареты или держите ее в клетке! – взревел разгневанный мужской голос.
– Ненавижу тебя, проклятый грубиян! – раздался отчаянный детский голосок, в котором слышались слезы.
Абигайль прибавила шагу. Судя по тону, ребенка сильно обидели, и она инстинктивно бросилась на его защиту.
– Я никогда не забуду вашего великодушия, – прозвучал сухой мужской баритон, а затем раздался грохот брошенного из кареты на землю багажа.
Утонченные аристократы, владевшие правильным произношением и витиеватым слогом, были нечастыми гостями в этих глухих краях. Абигайль вдруг смутилась и замерла на месте, пытаясь понять, что здесь происходит.
Из-за живой изгороди, отделявшей усадьбу от дороги, выбежала девочка, державшая в руках растрепанную куклу.
– Безмозглые пердуны с тараканами в голове никогда не догонят меня! – вопила она на бегу.
– Пенелопа! – кричал ей вслед джентльмен. – Немедленно вернись!
Абигайль оторопела. Ей никогда не нравилось сквернословие, особенно дико было слышать такие слова из уст прелестной девочки. Это необходимо было пресечь. Она встала на пути маленькой фурии и схватила ее за руку.
– За домом тебя никто не найдет, – сказала она. – Беги туда! К тому же, если захочешь, кухарка даст тебе песочное печенье.
Девочка настороженно взглянула на нее. Зеленые глаза с длинными ресницами были красны от слез, щеки пылали. Ее нежное личико обрамляли золотисто-каштановые волосы, перевязанные сзади простым шнурком. Она походила бы на маленькую принцессу, если бы не ее поношенное, слишком короткое платьице. К тому же особе королевской крови не подобало сквернословить.
– Ну, скорее… – поторопила Абигайль девочку. – А я пока поговорю с джентльменом, который уже открывает калитку.
Малышка оглянулась и, нахмурившись, побежала через лужайку к трехэтажному кирпичному дому.
– Пенелопа, стой! – заметив ее, громко закричал модно одетый господин и быстро зашагал к дому по подъездной дорожке.
Абигайль открыла рот от изумления, невольно залюбовавшись мужественной статью и элегантностью этого мужчины. Он был прекрасно сложен и очень красив. Ее сердце едва не остановилось от благоговейного восторга. Однако тотчас восхищение в ее душе внезапно сменилось тревогой.
Дорогая одежда джентльмена составляла разительный контраст с мешковатым поношенным платьем девочки, и это вызвало у Абигайль смутное беспокойство.
Кроме того, ее задело за живое пренебрежительное поведение незнакомца. Он как будто не замечал ее. Она для него не существовала. Джентльмен устремился вслед за девочкой, не обращая никакого внимания на Абигайль.
Что ж, она прекрасно знала, что мала ростом и не блещет красотой. Кроме того, на ней была дурацкая соломенная шляпа, которую она всегда надевала, выходя работать в огород, а в руках – мотыга. Надменный аристократ наверняка принял ее за поденщицу. Но Абигайль не желала, чтобы на нее смотрели как на пустое место или принимали за огородное пугало.
Она бросилась на подъездную дорожку и, выставив мотыгу, преградила путь джентльмену. Теперь уж он не мог не заметить ее! Каким бы рослым и сильным ни был этот мужчина, Абигайль не позволит ему обижать беззащитного ребенка.
Незнакомец резко остановился, едва не напоровшись на мотыгу, и с удивлением взглянул на нее.
Не успела она полюбоваться его густыми взъерошенными волосами светло-каштанового цвета, как он вырвал из ее рук мотыгу и забросил в заросли самшита. Абигайль взглянула в зеленые глаза незнакомца, слегка притененные длинными ресницами, и ей показалось, что она летит в пропасть. Ей вдруг захотелось нежным движением руки убрать с его лба прядку волос. Это было полным безумием!
От незнакомца исходил терпкий аромат мускуса, пьянивший Абигайль. Она чувствовала, что готова на самые бесшабашные поступки. От преподобного Фредерика, насколько она помнила, всегда пахло лавандой.
– Сначала мне нужно поймать эту маленькую дикарку, а потом уже будем знакомиться, – быстро сказал джентльмен и резво бросился вперед.
Скорости, с которой он мчался к дому, позавидовал бы чистокровный скакун.
Абигайль поспешила за ним. Однако чувство собственного достоинства и тугой корсет мешал и ей проявлять чрезмерную прыть. К тому же у нее были слишком короткие ноги.
Добравшись, наконец, до черного хода, дверь которого вела прямо в кухню, она застала следующую сцену.
Посреди кухни стояла пышнотелая кухарка, державшая в руках поднос с песочными коржиками, и с озадаченным видом смотрела на маленькую принцессу в лохмотьях. Девочка, схватив лакомство и сунув в рот, сразу же залезла под старый стол, сколоченный из грубых досок.
Испугавшись внезапного вторжения незваных гостей, дремавшая на подоконнике Мисс Китти вскочила и, свалив горшок с геранью, прыгнула прямо на свежеиспеченный пирог. Судомойка пронзительно завизжала, увидев незнакомого джентльмена, и скрылась в кладовке.
Абигайль не могла долго оставаться в стороне от всего происходящего. Тяжело вздохнув, она подошла к стоявшему на корточках джентльмену, который пытался протиснуть свои широкие плечи под стол, чтобы добраться до девочки, и дернула его за фалду.
– Можно подумать, что вы никогда раньше не видели детскую истерику, – сказала она. – Оставьте ребенка в покое. От этого не умирают.
Не ожидавший атаки сзади незнакомец повалился на бок, опрокинув при этом кухонный стул и стоявший на нем чайник с кипятком. Абигайль, вздрогнув, подумала, что он сейчас разразится отборной бранью. Ведь должна же была девочка от кого-то набраться грубых выражений, не сама же она их придумала.
Однако джентльмен не произнес ни слова. Он молча встал и взглянул на Абигайль. Его зеленые глаза пылали гневом. Подняв чайник с пола, незнакомец поставил его на стол и сжал в кулак руку с обожженным запястьем, полуприкрытым мокрой манжетой.
Смерив Абигайль разъяренным взглядом, он снова полез под стол за беглянкой.
Даже если бы в лицах незваных гостей не было фамильного сходства, Абигайль все равно поняла бы, что перед ней кровные родственники. Такое упрямство могло быть только семейной чертой, передающейся по наследству.
Ударившись головой о ножку кухонного стола и чувствуя острую боль в ошпаренном запястье, Фиц с горечью подумал о том, что решение начать жизнь с чистого листа было не столь уж удачной идеей. Как, впрочем, и похищение собственной дочери. Последняя затея казалось ему теперь самым абсурдным поступком в жизни даже по сравнению с другими глупостями и несуразностями, которыми она изобиловала.
– Я хочу к маме, – заявила малышка, выпятив нижнюю губу.
Он всмотрелся в мокрое от слез личико шестилетней крохи, которую случайно произвел на свет в те годы, когда, по своей глупости, думал, что женщины способны спасти его душу, тонувшую во мраке.
Девочка унаследовала от него густые каштановые волосы и зеленые глаза. Фиц не сомневался, что это его ребенок. Как и у него, на лоб Пенелопы падали непокорные завитки. Выпячивать нижнюю губу и предъявлять постоянные претензии она, по-видимому, научилась у матери, актрисы по профессии.
Фиц едва не чертыхнулся, вспомнив об этой женщине.
Но маленькое исчадие ада, упорно прячущееся под столом, не вызывало у него раздражения. Пенелопа напоминала Фицу его собственное бесприютное, полное лишений детство. Он хорошо понимал, почему она капризничает и проявляет непослушание. Ею пренебрегали в течение многих лет. Мать бросила девочку, выйдя замуж за богатого немца, а он, ее родной отец, почему-то считал, что без большого штата слуг не сможет воспитать ребенка.
Впрочем, Фиц и сейчас полагал, что не справится без их помощи.
– Я найду тебе другую, хорошую маму, – пообещал он, пытаясь выманить дочь из-под стола.
– Нет, я хочу к своей!
Большие детские глаза пронзали Фица как острые кинжалы.
– У тебя теперь есть папа. Этого пока достаточно, а потом, через какое-то время, будет и мама, обещаю тебе.
Что еще мог он сказать маленькой девочке? То, что она не нужна своей родной матери? Фиц не смог бы заставить себя произнести эту горькую правду.
Женщина, которая родила Пенелопу, бросила ее еще в младенчестве.
– Мама говорит, что ты урод и негодяй. Я не хочу такого папу, – заявила девочка.
Фиц оторопел. Ее настоящая мать никогда не опустилась бы до столь грязных выражений. Его вдруг осенило.
– Если ты имеешь в виду миссис Джонс, то эта женщина слабоумная приживалка, а не твоя мать. Неужели ты думаешь, что я стал бы заводить детей с такой кикиморой?
Услышав сзади то ли приглушенный смех, то ли возмущенное фырканье, Фиц не стал оборачиваться. Главным для него было сейчас разобраться с дочерью.
Мать Пенелопы накануне отъезда наняла няньку для ребенка. Фицу следовало бы проверить, можно ли было доверять этой женщине. Но он сгоряча одобрил ее выбор. Правда, миссис Джонс в то время производила хорошее впечатление. Она казалась приветливой и по-матерински заботливой. Усыпить бдительность Фица было легко, поскольку он до этого никогда не имел дела ни с маленькими детьми, ни с няньками.
Он плохо помнил даже собственное раннее детство. А в отрочестве им владела только одна мысль: он не должен повторять ошибок отца и деда. Люди недаром прозвали их порочными Уикерли. Беркшир кишел их внебрачными детьми. Пенелопа тоже родилась вне брака, однако Фиц признавал свое отцовство.
Он решил поменять тактику и добиться своего с помощью ласки, хотя и плохо представлял, что из этого получится.
– Ты моя дочь, и я хотел бы, чтобы ты жила со мной, Пенелопа.
Его слова звучали неубедительно. В действительности он всегда полагал, что этой малышке нужно жить где угодно, только не у него.
Фицу показалось, что огородное пугало, дышавшее ему в затылок, вот-вот ошпарит его сзади кипятком. Во всяком случае, он чувствовал, как это странное создание постукивает его мыском ступни по ботинку, как будто примеривается, готовясь к атаке. Жизнь научила Фица держаться подальше от разъяренных женщин с обликом старых дев, которые мечтают отомстить всем мужчинам за свое одиночество.
– Да отойдите вы наконец от моего стола! – услышал он за спиной раздраженный голос, а затем его сильно пнули.
Удар пришелся по щиколотке.
– Я хочу к маме, – захныкала девочка, потирая маленькими кулачками глаза. – Ты ненавидишь меня!
– Это не так! – воскликнул Фиц, продолжая игнорировать огородное пугало. – С чего ты это взяла? Ты единственный близкий мне человек на этом свете.
На этот раз его слова звучали искренне, и от этого девочка еще громче заплакала.
– Ты врешь, я знаю, – твердила она. – Я не верю тебе!
– Не приставайте к ней. Дайте ей время успокоиться, – прозвучал сзади нетерпеливый голос.
Однако Фиц не нуждался ни в чьих советах и рекомендациях.
– Наверное, ты всегда добивалась своего у миссис Джонс с помощью подобных сцен? – спросил вдруг он веселым голосом.
Этот неожиданный ход потряс всех присутствующих. Ребенок замолчал, с озадаченным видом глядя на Фица. За его спиной тоже установилась тишина. Но ненадолго.
– Все это очень интересно, – снова закудахтало позади него огородное пугало, – но вы мешаете моей кухарке готовить обед!
Фиц вдруг спохватился. Напоминание об обеде вернуло его к действительности. Он подумал о том, что произвел невыгодное впечатление на обитателей этой усадьбы. Ему следовало срочно включить все свое обаяние, чтобы расположить их к себе. Фица вместе с дочерью высадили из почтовой кареты на полдороге в Челтнем, куда он направлялся за своим выигрышем – породистым жеребцом. До этого города оставался еще день пути.
Фиц выпрямился и, обернувшись, взглянул на пугало, или, скорее, кудахчущую курицу. Первое, что он увидел, были огромные немигающие глаза черничного цвета, окаймленные густыми рыжеватыми ресницами. Затем Фиц разглядел ореол рыжих завитков, обрамляющих нежные, словно персик, щеки.
Почему эта девушка прятала свою красоту под этой безобразной шляпой? Взгляд Фица упал на ее сочные вишневые губы, и у него слюнки потекли, словно от вида лакомого блюда. Возможно, так действовал на него опьяняющий аромат корицы и яблок, стоявший в кухне.
Фиц был очень голоден.
Девушка, которой он уже успел опрометчиво дать несколько неприятных прозвищ, строго взглянула на Пенелопу и рявкнула голосом фельдфебеля, обращающегося к молодому призывнику:
– Юная леди, если вы пообещаете больше не скулить словно невоспитанный щенок, я разрешу вам вымыть руки и сесть за стол.
И не дожидаясь ответа с таким видом, словно она не сомневалась в беспрекословном повиновении, девушка стала отдавать распоряжения кухарке. Фиц перевел взгляд на дочь. Та как зачарованная смотрела на миниатюрную молодую леди в смешной шляпе.
– Приготовьте бальзам от ожогов, – приказала девушка кухарке. – А вы, сэр, – и она стукнула мыском ботинка Фица по ноге, желая дать понять, что обращаются именно к нему, – если отойдете в сторонку, мы немного поговорим.
