Текст книги "Звезда моря"

Автор книги: Памелла Джекел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– У меня достаточно для нас обоих, Джеймс. Пройдет время, и у тебя будет собственный корабль, Джеймс. Не чей-то, а твой!

– А что скажет Хорнигольд о том, что его женщина устраивает судьбу другого мужчины?

Анна уронила руки и испытующе посмотрела ему в глаза:

– Я принадлежу только себе, Джеймс. Я была такой, когда была с капитаном, и остаюсь такой, когда оставила его. Теперь я хочу быть с тобой.

– Почему?

– Вы задаете слишком много вопросов даме, сударь. Разве Вы меня не хотите?

Его руки осторожно легли ей на талию:

– Хочу. Но что должен сделать мужчина, чтобы овладеть тобой?

– Опять слишком много вопросов, парень, – сказала она и увлекла его глубже в заросли, попыталась обнять его и оставила наконец свою нерешительность, когда он поцеловал ее.

Анна порхала вокруг Джеймса Бонни, как яркая бабочка. Она во всем потворствовала ему, заботилась о нем, голодала из-за него, но они не были близки. Каждый раз, когда ими овладевало возбуждение и подводило их к желаемому завершению, он отстранялся и заявлял, что слишком-уважает ее, чтобы скомпрометировать. Анна не могла упрекнуть его, так была тронута его необыкновенной галантностью. Она ощущала, что за грубым поведением скрывается пытливый ум. Каждый раз, когда он смотрел на нее, ей казалось, что он знает ее лучше, чем она сама.

Анна предполагала, что Бен примет свою «отставку» со смехом. Но когда отец услышал о ее последнем приятеле, он почти втолкнул Анну в кабинет для вынесения сурового приговора.

– Дочь, твое время истекло, а так же иссякло мое терпение.

– Отец, ты дал мне год. Прошла еще только половина.

– Ты должна была найти подходящую кандидатуру, а вместо-этого средь бела дня разгуливаешь с кабацким сводником! Ты отпугиваешь любого приличного мужчину, который, возможно, захотел бы на тебе жениться.

– Па…

– Не перебивай меня, Анна! Я не хочу больше тебя слушать! Я надеялся, что ты возьмешься за-ум и найдешь мужа, достойного твоего положения. Но уже ясно, что ты не смотришь на благородных молодых людей, а только на корявых ублюдков и сутенеров. Я больше не буду ждать! Тебе уже больше пятнадцати лет, ты почти женщина, и к тому же еще – полудьявол. Я не хочу разделять твой позор, и мама тоже. Ты убьешь ее своим бесстыдством. Я отдал тебе все самое лучшее, а ты швырнула все это мне в лицо! Как распутница! – Он ударил кулаком по столу, а затем провел трясущейся рукой по волосам. – Итак, с этим покончено. Джордж Прингл пришел ко мне и предложил своего сына тебе в мужья. Это не совсем подходящая партия, но из-за твоего распутства и это – удача. Подумай об этом, девочка. Он рассудительный здоровый парень с хорошим именем и скоро вступит во владение большим имением.

Анна чувствовала, что приходит в ярость, она не могла говорить.

Отец не обращал внимания на ее негодование.

– Все решено! Не хочу ничего слушать! Это – замечательная партия, ничего лучшего ты не найдешь! Я и мама согласны. – Он отвернулся от нее.

– О, значит все решено, не так ли? – Анна собрала все свое самообладание, чтобы выйти из комнаты с высоко поднятой головой, и тихо закрыла-за собой дверь.

Она покинула дом и побежала к Джеймсу. Девушка снимала для него комнату в доках. Анна ворвалась к нему. Он с тревогой уставился на нее, держа в руке бокал с ромом. Девушка выхватила у него бутылку и сделала большой глоток, после чего сморщилась. Ей все равно было холодно.

– Мой отец нарушил свое слово!

Джеймс напрягся и взглянул на дверь. Анна швырнула бокал на пол.

– Нет, дурак! Он говорил, что дает мне год! Год, чтобы я нашла «подходящего» жениха. Черт побери этого «подходящего»! А теперь он сватает мне какого-то идиота, которому нужна жена и нянька. – Она мерила комнату шагами, потом остановилась, глаза ее засияли:

– Но я нашла себе мужа, подходящего или нет, не знаю! Джеймс, мы должны бежать!

– Куда? – у него перехватило дыхание.

– В Бас! – закричала она, схватила его за руки и закружилась с ним по комнате. – Мы должны пожениться еще до того, как он сможет остановить нас. Если ты согласен, мы можем быть счастливы, Джеймс! Если нет, то через пару недель я буду на почтовом корабле, а ты в постели какой-нибудь проститутки. Ты хочешь этого?

– Может, немного подумать, Анна?

– Нет времени думать, Джеймс! Ты только скажи! Я возьму в приданое некоторые драгоценности матери, а к тому времени, как нас найдут, мы будем уже официально женаты. Ну как? – Она страстно схватила его, волосы ее разметались по плечам, – о, Джеймс, если в жизни отсутствует риск, значит, она ничего не стоит. Неужели я безразлична тебе?

И она приникла к его губам.

***

Старый проповедник из Баса был разбужен сильными ударами в дверь. В свете лампы он увидел молодую пару. Жених и невеста выглядели несколько нелепо: на них была дорогая изысканная одежда и перепачканная обувь. Их усталый вид говорил о том, что они проделали долгий и нелегкий путь. Звон монет и их торопливые увещевания сделали свое дело – священник согласился их обвенчать… и Анна вышла замуж за Джеймса Бонни.

Свою первую брачную ночь они провели в гостинице за Басом. Наспех расположившись в своем небольшом номере, они почти с неохотой посмотрели друг на друга. Казалось, страсть улетучилась, как только они стали мужем и женой. Больше всего на свете сейчас Анна хотела спать и желательно одна. Но Бонни решил играть роль страстного жениха. Только что произнесенные притворные обеты, казалось, еще больше разожгли его высокомерие.

Он подождал, пока они останутся одни, и к изумлению Анны стал надвигаться на нее, как чванливый бык. Он привлек ее к себе и положил обе руки ей на грудь с усмешкой удовлетворенного собственника.

– Итак, ты – жена Джеймса Бонни, эсквайра. Могла бы выбрать что-нибудь получше.

Анна улыбнулась ему, довольная тем, что он обратил на нее внимание, но в то же время осторожно, и похуже тоже. Но все произошло так, а не иначе.

Джеймс поцеловал девушку крепко и настойчиво, обхватив ее губы своим влажным ртом. Но она не почувствовала ничего, кроме усталости. «Теперь язык», – подумала она, но, увидев жестокую, почти звериную улыбку на его губах, вздрогнула и попыталась заглянуть ему в глаза.

– Не строй из себя святую невинность, Анна. Ты купила меня. Я теперь твой, хочешь ты этого или нет. И я хочу узнать, к какой породе лошадей я принадлежу, чтобы скакать по жизни галопом. Он схватил ее, и Анна удивилась, откуда у него столько сил, она не сопротивлялась. И не успела она решить, принять его или отвергнуть, как он был уже на ней, разорвал платье, грубо залез руками под юбки, содрал с нее белье, как будто она долго его отвергала. От такого обращения у нее пропало последнее желание. Она старалась оттолкнуть его от себя, но он коленом раздвинул ей ноги. Девушка вцепилась в его волосы.

– Убирайся, дурак! – выпалила она со злостью. Грудь ее вздымалась. Он жестоко мял и царапал ее. – Мы оба получим наслаждение, если ты позволишь мне…

Но он лишь зажмурился и сжал девушку еще сильнее. Анна недоумевала, кого он насилует? Явно не ее, так как ни разу не посмотрел ей в лицо. Приглушенно зарычав, он оборвал ее:

– Нет! Ты все сделала по-своему, а это будет по-моему! Ты теперь – моя жена! И я заставлю тебя почувствовать это!

В своей злобной страсти он был сильнее ее, и хотя она пыталась сбросить его, он раздвинул ей бедра и проник в нее. Анна тут же успокоилась, так как знала, что дальнейшая борьба бесполезна, это только еще больше разъярит его. Она лежала безмолвная и пассивная, ни единой клеточкой ему не повинуясь. Джеймс, казалось, не замечал ее безучастности, он выгнул спину, хрипло выругался и опустошенный упал на нее.

Когда Анна поняла, что он закончил свое дело и сила его хватки постепенно ослабевает, она резко стряхнула его с себя. Девушка чувствовала себя униженной, проеденной насквозь заразной инфекцией.

Бонни улыбнулся, и Анна почувствовала гордость в его голосе, когда он заботливо спросил:

– Я сделал тебе больно?

Несмотря на отвращение, Анна рассмеялась:

– Больно? Этой тряпкой? Я даже не почувствовала его, а ты уже кончил. – Но она видела, как он сдвигает брови, и испугалась новой атаки. Она сменила тактику, – почему ты это сделал, Джеймс, я бы сама охотно пришла к тебе.

Он закрыл лицо рукой и плотно сжал губы. Анна ждала, но он ничего не ответил. Ее нежная кожа в паху горела от его грубого вторжения. Но она подавила в себе возмущение и погладила его руку, понимая, что ему нужна ее уступчивость. Девушка недоумевала, чего он так боится, почему ведет себя так вызывающе.

– Ты теперь моя жена. Я могу делать с тобой все, что мне захочется.

Анна едва сдержалась:

– И это все, чего ты ждешь от жены?

– Да, многим это нравится.

Она пожала плечами, показывая ему свое призрение:

– Ты выбрал себе не ту женщину, парень!

– Я не выбирал Вас, мадам. Ты выбрала меня. И, к тому же, для тебя это – выгодная сделка. Ты воспользовалась мной, а я тобой. – Он нахмурился, – что же, теперь у прекрасной леди есть своя верховая лошадь. И загородная прогулка в придачу.

– О? – Она тряхнула волосами и попыталась встать с кровати.

Джеймс ухмыльнулся и опять схватил ее. Но Анна рывком ожесточенно сбросила его руки. Он подмял ее под себя, схватил за волосы и прижал ее голову к кровати. Девушка не могла пошевельнуться. Он тихо произнес масляным голосом:

– А если ты решила обзавестись семьей и стать женщиной, а не мужланкой, то тебе это должно нравиться.

Девушка зло рассмеялась. Бонни свирепо на нее посмотрел:

– Я буду мужем и хозяином.

Он опять набросился на нее, и она поняла, что на этот раз должна смириться, чтобы приручить его и что пока она не может выгнать его. Анна заставила себя расслабиться и решила ждать подходящего момента, чтобы расстаться со своим мужем.

Мистер и миссис Джеймс Бонни возвращались домой по суше, они не торопились испытать на себе гнев Кормака. После двухнедельного отсутствия Анна стояла перед домом на Бейстрит с обручальным кольцом на пальце и без особого чувства радости в сердце.

Окна были задрапированы черным крепом. Анна постучала. Джеймс остался, в карете, он не хотел заходить в дом, пока не удостоверится, что его примут. Девушка удивилась, что дверь открыла Фулборн. Женщина ничего не сказала, только обняла свою воспитанницу за плечи и провела в дом. Анна напряглась, поняв, что случилось что-то непоправимое.

– Фалли, почему закрыты ставни? Фулборн покачала головой:

– Твоя мать умерла, деточка. Вчера похоронили. Отец в Белфилде оплакивает ее, он сходит с ума от горя.

– Мама… умерла? Как? – лицо Анны окаменело, руки задрожали и закрыли рот, как будто хотели задержать слова.

– У нее был выкидыш. На этот раз доктор не смог ее спасти.

У Анны закружилась голова, мысли путались:

– Ребенок? Я даже не знала, что она беременна!

Фулборн ответила с болью в голосе:

– Да, девочка, я знаю. Никто не знал, кроме ее прислуги и твоего отца. Она слегла после того, как ты пропала, и мы узнали… Она не могла бороться…

– О, Боже мой, Фалли! О, мама! – Она приникла к Фулборн, от боли сводило судорогой живот, к горлу подступил комок, но она сдержала рыдания. – А отец? Он знает, что я вышла замуж?

Лицо Фулборн сложилось в гримасу, затем расправилось:

– Да, девочка. Новость о том, что дочь Кормака вышла замуж за… такого человека, как Джеймс Бонни, распространилась быстро.

Обессилев, девушка рухнула на стул. Мама умерла. Ребенок… еще один ребенок… тоже умер. Она понимала, как мало видела маму в последние месяцы.

Мысли беспорядочно роились в ее голове. Анна не знала, изменится ли что-нибудь в доме, если ее в нем не будет. Но отец, наверное, сходит с ума от горя. А потом она вспомнила о Джеймсе и вскочила:

– Я должна ехать к отцу, Фалли, в Белфилд.

– Он не примет тебя, девочка.

Анна не обращала внимания на ее слова. В мыслях она была уже с отцом.

– Не примет меня? Конечно, примет! Я ему нужна.

– Нет, девочка. Он… он считает, что это ты убила свою мать.

Анна была в шоке.

– Я? Я убила маму?

– Да, своим бегством. Это бредовая мысль, – его сердце разбито, но он непреклонен и говорит, что прикажет арестовать тебя, как только увидит. Лучше тебе не появляться пока…

Все в Анне кричало:

– Я поеду в Белфилд, Фалли. Замужем я или нет, но я его дочь, и он примет меня! Я нужна ему! Мы нужны друг другу, но ведь ты знаешь, что мама умирала уже несколько лет… Это тяжело, но отец должен начать новую жизнь. Мы оба должны.

Анна открыла дверь. Рука задержалась на задвижке. Она выглянула, карета ждала ее. Девушка понизила голос:

– Она страдала?

Фулборн опустила голову и отвела взгляд:

– Они пытались спасти ребенка. Доктор не смог вынуть его… всего сразу. Она умерла через два дня.

Анна застонала, слезы застилали глаза, все кружилось вокруг. Она вышла и тихо прикрыла за собой черную дверь.

***

Дом в Белфилде был закрыт и безмолвен, как будто там уже несколько лет никто не жил. Анна постучала, но дверь никто не открыл. Она позвала, но никто не ответил. Джеймс потянул ее за руку и предложил уйти, а потом послать письмо, но Анна вырвала руку.

– Папа, это Анна! Я знаю, что ты здесь! Открой дверь!

В ответ – мертвая тишина. Затем она услышала приглушенный слабый крик отца:

– Вон из моего дома! Прочь с глаз моих!

Анна подумала, что он, должно быть, пьян. Девушка бросила взгляд туда, где жили рабы, но не увидела никаких признаков жизни.

– Папа, ты должен впустить меня. Мне тоже очень тяжело!

– Неплохо сказано для убийцы! И воровки! Ты украла мамины драгоценности, ты разбила ее сердце. Я предупреждал тебя! Ты убила ее, и я не хочу больше видеть тебя! Иди к черту! И ты, и твой сводник!

– Папа! Открой дверь и выслушай меня! Я расторгну этот брак, если нужно! – Она заколотила в дверь, потом прислушалась. Было слышно только эхо. Вдруг из окна наверху раздался выстрел, к ее ногам посыпались щепки от деревянного портика.

Джеймс выругался и отскочил назад, спрятавшись под лестницу. Анна бросила на него презрительный взгляд. В ней разгорался гнев.

– Папа, ты не убьешь меня! Я знаю! Я не уйду, пока ты не откроешь мне! – Она опять заколотила руками в дверь.

Следующая пуля пролетела на опасном расстоянии от уха Джеймса. Он закричал на Анну и в испуге спрятался за дерево.

В верхнем окне появилось лицо Кормака. Он был похож на сумасшедшего – волосы растрепаны, глаза красные, взгляд бессмысленный. Он пронзительно закричал:

– Тебя и этого щенка уже ищет полиция!

Она слушала отца и бесцельно ходила перед домом.

– Твоя мать умерла бы, но не пустила бы этого ублюдка в дом. Я застрелюсь, прежде чем дам хоть фартинг проститутке и ее сутенеру. Тебя ждет виселица в Уайт-Поинте, но я этого не увижу. – Он захлопнул ставни, и Анна услышала, как щелкнул затвор. Из горла вырвался стон, она замотала головой, не веря в происходящее.

Анна услышала, как за ее спиной хрустнула ветка, и увидела прямо у своего плеча Чарли Фофезерса. Она почти выкрикнула его имя, но он приложил палец к губам, заставляя ее молчать. Анна последовала за ним. Джеймс плелся сзади. У Чарли было две хижины: одна – у реки, другая – в лесу. Спотыкаясь, девушка ступала по тропинке, онемев от ужаса, пробираясь сквозь колючие заросли жимолости, поглядывая назад, чтобы удостовериться, что Джеймс еще держится. Уже смеркалось, когда они дошли до домика Чарли.

– Это правда, – сказал Чарли, – мистер Кормак подписал ордер. Солдаты поймают вас и посадят в тюрьму. Он говорит – за убийство и кражу.

Джеймс прервал его и презрительно произнес:

– Меня они никогда не поймают. Я затеряюсь в толпе и уеду на острова, пока они не забудут, как меня зовут.

Чарли молча смотрел на него серыми глазами. Анна почувствовала, как ее захлестывает волна презрения. Она схватила его за воротник, но отпустила. Но ей хотелось тряхнуть его как следует.

– Заткнись, – сказала она. – Ты женился на мне и быстренько уложил в постель. Теперь не дергайся, иначе я скажу, что ты похитил меня, и они сдерут с тебя шкуру. – Она отвернулась от него – Чарли, мы можем идти на север?

– Да. Но у Кормака друзья во всех портах. Сейчас он не остановится ни перед чем и притащит вас домой в цепях.

Анна села на пол. Где же выход? Наконец, на ее губах появилась тень улыбки Кон Кэсби старый друг отца, и она надеялась, что и ее тоже. Девушка послала Чарли за ним в доки.

Той же ночью Кэсби пришел в хижину и предложил молодоженам отплыть на его шлюпе на остров Нью-Провиденс. Путь был свободен.

Бонни, вызывая у Анны отвращение, брюзжал;

– Нью-Провиденс! Это же собачья конура! Там никто не живет, кроме пиратов и преступников!

– Может, ты предпочтешь встретиться с солдатами короля? – спокойно спросила Анна.

Кон Кэсби натянуто улыбнулся и, прищурив глаза, повернулся к девушке:

– На Нью-Провиденс ты не найдешь солдат, девочка. А у твоего отца будет время, чтобы успокоиться и изъять ордер. Но, помните, это – приют отщепенцев! – Он пристально посмотрел на нее, более откровенно, чем за столом в доме отца, когда она была еще девочкой. Вдруг Анна поняла, что сейчас у нее нет выхода. Она упрямо сжала зубы и почувствовала, как будто какое-то безжалостное существо у нее внутри разжимает кулак и просовывает онемевшие пальцы в ее руки и ноги, разминая их.

– Что скажешь, девочка? Ты не боишься? – тихо спросил Кэсби, взглянув на Бонни, а потом опять на Анну.

Анна устала, она чувствовала себя постаревшей.

– Когда мы отправляемся?

Пират усмехнулся, его глаза светились в сумраке ночи:

– В полночь.

– Мы будем!

Когда взошла полная луна, Анна и Джеймс отправились в путь по давно знакомым тропинкам вдоль реки Купер. У Чарли Фофезерса было готово маленькое каноэ. Они молча плыли по темной воде, оставляя позади Чарльзтаун, его дома, плантации Гуз-Крик, бастионы – все, что Анна когда-то знала. Они плыли к волнорезу, где их ждал шлюп Кэсби. Как только Анна и Бонни ступили на борт, якорь был поднят, и судно взяло курс на Нью-Провиденс.

Часть 3
Остров Нью-Провиденс, 1716

«Я наблюдал, как в море и мужчины, и женщины дают волю инстинкту флирта, потому что вода «смывает» чувство ответственности, и те, что на суше своей стойкостью и непоколебимостью напоминают дуб, в море ведут себя как плавающие водоросли».

Рабиндранат Тагор (Письма к другу)

У Адама должна быть Ева, чтобы было кого обвинять в своих ошибках и промахах.

(Старая итальянская пословица.)

В море Анна чувствовала себя, как младенец в чреве матери. Она наблюдала, как темнота проглатывает побережье и Чарльзтаун. Как только шлюп Кэсби оказался в открытом море, все запахи суши – спелых фруктов, болот, тухлой рыбы, просмоленного дерева, зеленых карликовых пальм – исчезли, и их сменил свежий резкий привкус соли и морских брызг. Истинный запах зелени, свежести, морской пены, запах, который можно почувствовать только в открытом море, пришел на смену теплым ароматам суши. Анне было весело оттого, что она сбежала от рыскающих огней города. Она успокоилась, подняла лицо к небу. Теперь ее занимали только миллионы сияющих звезд.

В ее изгнании море было главным и, по сути, единственным утешением. Она ушла с несколькими платьями из всего своего богатого гардероба, немногочисленными предметами туалета и кое-какими драгоценностями матери. Не было больше Анны Кормак, госпожи Кормак, первой красавицы Чарльзтауна, дочери Белфилда. Была только Анна Бонни, лишённая наследства и семьи. И все же она чувствовала не столько раскаяние, сколько облегчение и освобождение. Конечно, было бы неплохо иметь и состояние, и свободу, но если уж стоит выбор, то она предпочитает свободу. По крайней мере, сейчас. Кроме того, сердцем она чувствовала, что вызовет сострадание отца, если, когда будет готова к этому, возвратится домой одна, но только не под руку с Джеймсом Бонни. А сейчас она поплывет по течению, куда бы оно не вынесло.

Как только Атлантический океан стал постепенно переходить в Карибское море, Анна заметила, что вода поменяла цвет – с темно-голубого на свинцовый. У берега островов Флориды она видела полупрозрачные подводные течения цвета нефрита, открывающие взору все прелести подводного глубинного мира: необыкновенную белизну перемещающихся песчаных барханов, великолепие тысяч водорослей, и вдруг, как вспышка, – брюхо барракуды. Очертания песчаных отмелей, мимо которых они проплывали, были изрезаны множеством бухточек и ущелий, небольших заливов и якорных стоянок, запруд и укрытий от бури. Некоторые из них – с плавно спускающимися гостеприимными пляжами, другие – с выступающими рифами, подстерегающими прямо у поверхности, кишащие стаями ядовитых морских «разбойников». Шлюп Кэсби «Акула» был похож на гладкую красивую птицу над волнами. Идеальное пиратское судно, – оно имело бушприт почти во всю длину корпуса. Вонзающийся в воду, он держал все паруса и делал шлюп быстрее, чем любая шхуна или бригантина. При хорошем ветре он мог выдержать квадратный марсель и развить скорость до одиннадцати узлов. Не такой уж маленький для боя, он имел семь футов под килем, на нем размещалась команда из шестидесяти человек и четырнадцать пушек. Он мог свободно входить и выходить из каналов, где военные корабли шли ко дну.

Команда Кэсби представляла собой разношерстный сброд, который Анна обычно видела в доках, но все они, как ей показалось, восхищались своим капитаном и друг другом. Их дружелюбие было настолько сильным, что Анна, незаметно для себя, точно как в детстве, оказалась втянутой в их сплетни и россказни, в которых они проводили свободные часы. Удивительно, но матросы не приставали к ней со своими ухаживаниями, а наоборот, казалось, уважали ее как замужнюю даму и относились к ней с грубоватой галантностью.

К самому Бонни они не испытывали такого уважения. Большинство пиратов обращались с ним, как с сильной, но больной собакой, и Анна не могла игнорировать то пренебрежение, которое читалось в их взглядах, обращенных к ее мужу. В конце концов, она спросила Кэсби, почему команда так настроена против Джеймса.

– У него плохая репутация, Энн. И если бы ты спросила меня до того, как выйти за него замуж, я бы тебе этого не посоветовал. Но ты не спросила.

– А что за репутация? Он же почти ничто по сравнению с Вашими талантами.

Кэсби на секунду нахмурился, но затем его брови раздвинулись:

– Я прощаю твои слова, потому что ты ничего не знаешь. Но никогда больше не сравнивай Кона Кэсби с таким отпетым негодяем, как Бонни, по крайней мере, на моем корабле. И на каком бы судне ты ни плавала, даже на своем собственном.

Анна сильно огорчилась из-за своей грубой ошибки. Она смягчила тон, и выглядела кающейся супругой:

– Умоляю, скажи мне, в чем его преступление?

– Он – молокосос, всюду сующий свое рыло. Всем в доках известно, что он обжуливает и Братство, и купцов. И никому нет от него пользы.

– Почему же тогда капитан Хорнигольд имеет с ним дело?

– Бен Хорнигольд имеет слабость ко всякому мусору в доках, будь то мужчина или женщина. К тому же, он в долгу у Тильды Рэдхоуз. – Он хитро посмотрел на Анну.

– Почему же Вы тогда нам помогаете? Почему не отдали нас на расправу гвардейцам?

Кэсби усмехнулся:

– Не ради тебя, девочка, хотя ты и лакомый кусочек, и была такой, видно, как только перестала сосать соску, – ради Бена Хорнигольда.

– Бена? – на какое-то мгновение девушка не поверила старому пирату.

– Да, он сказал, что тебя стоит разок спасти. Поэтому я и вырвал тебя из лап закона, – ради него. Но, если ты собираешься мутить воду у меня на судне, среди моей команды, я выброшу тебя на пустынной отмели, как лишний груз. Я не потерплю перебранки на полубаке и проституции на борту.

Анна взглянула поверх воды и слегка улыбнулась:

– Я не причиню Вам беспокойства, капитан. Я – в море, и это для меня уже большое облегчение.

Кэсби от души рассмеялся. Он смотрел на кружащих над ними чаек:

– Да… у тебя воровская болезнь. Я заметил это еще за столом в доме твоего отца.

– Но что это такое?

– Страх перед спокойной жизнью. Пираты погибают от нее чаще, чем от пуль. Я знаю, что сам от нее умру.

***

Рассказывают, что однажды несколько пиратов оказались у сводчатых ворот рая. Святой Петр страстно желал избавиться от непрошеных гостей, которые прибыли явно не по назначению. И он прибегнул к уловке, достойной самих Братьев. «Парус!» – крикнул он, указывая за ворота рая. «Где?» – тут же отозвались пираты, вытягивая шеи. «С подветренной стороны порта!» – ответил Святой Петр. «На абордаж!» – закричали пираты и поспешно выбежали за ворота рая, которые тут же надежно захлопнулись за ними.

Анна слушала эту и другие истории матросов команды Кэсби и чувствовала себя членом их особой семьи, осознавая то прочное братство, которое куется в море среди мужчин. Она часто сбегала от Бонни и искала укромные места, чтобы посмотреть на воду или понаблюдать за работой матросов. Вечером она неохотно покидала полубак и шла в каюту к мужу, думая, что могла бы послушать что-нибудь еще из их грубых и неприличных историй.

Бонни же желал ее все сильнее. Он чувствовал, что приручил ее и мог позволить себе быть нежным. Анна находила его объятия вполне сносными, но не получала такого удовольствия, которое испытала с Хорнигольдом. Она допускала, что у ее мужа довольно приятное лицо. Из-за белокурых локонов он был больше похож на падшего ангела, чем на мужчину. Когда Анна дразнила Джеймса, указывая на его сходство с крылатыми созданиями, которых она видела на картинках, он говорил, что ангелы стоят над мужчинами, так же как Бог над ангелами, мужчины над женщинами, а женщины над детьми и собаками. Таким образом, его нельзя путать с ангелом. Джеймс Бонни верил в существующий порядок вещей.

В этом плавании в Вест-Индию Анна узнала кое-что о море. Однажды утром у острова матросы поймали огромную серую акулу и вытащили ее на палубу. Акула была более двенадцати футов длиной, с бьющимся хвостом, могучей плоской головой и двумя стеклянными белыми глазами по бокам сплющенной морды. Анна рискнула подойти поближе, когда мужчины добивали животное дубинками, затем снимали шкуру от хвоста до жабр. Потом они высушили ее, получилась кожа, а печень использовали как мазь для лечения мозолей на руках и ногах и для клизм, когда нужно было очистить кишечник.

Девушка знала, что коралловые рифы – самые опасные участки моря в этом полушарии. Корабли, сбитые штормом с курса, чувствовали себя в относительной безопасности, считая, что находятся в глубоких водах. Киль не касался дна, суда беспрепятственно скользили по голубой глади воды. Люди думали, что уже спасены, беспокоясь только за снасти, как вдруг, сквозь порывы ветра слышали сигнал тревоги, какой-то странный ритмичный рокот. Это напоминало бурун, но его не могло быть в открытом море. Потом наблюдатель видел невозможное: взрыв неистовой силы впереди. Но было уже поздно. Люди посылали проклятия и молились, сворачивали паруса и снасти, но чаще всего корабль разбивался вдребезги о рифы и тонул в считанные секунды.

Плотник рассказывал о таком крушении корабля на рифах три года назад. Уцелело двадцать семь человек. Они дрейфовали тридцать миль по морю на обломках корабля, прежде чем их выбросило на берег. Двадцать один из них умер от жажды, палящих лучей солнца, непогоды, четверо покончили жизнь самоубийством, сведенные с ума назойливой мошкарой и страхом быть съеденными акулами. Двое остались живы.

– Да, – предупредительно заметил плотник, – спокойствие в этом море обманчиво. Здесь можно умереть быстрее, чем в Атлантике – матери всех смертей и жизни.

Поэтому команда была готова к любому исходу. Когда пираты не выполняли работы по судну, они практиковались со всевозможным оружием на верхней и нижней палубах. Анна слышала выстрелы пистолета по несколько часов в день. Матросы один за другим стреляли по случайным мишеням в море. Они подкрадывались друг к другу с гарротом, тонким проводом с двумя деревянными рукоятками, и изображали перерезанное горло и шумную смерть.

Кинжалы сверкали на солнце и скрещивались, но ранения случались крайне редко. У каждого пирата имелся свой пистолет, который они сами чистили и кинжал, который носили на кожаной ленте перекинутой через грудь, и каждый гордился своей силой и умением пользоваться оружием.

Анна испытывала наслаждение оттого что могла открыто носить свой кинжал и лучше всех из команды обращалась со всеми видами оружия. Уроки фехтования оказались для нее полезными, но мужчины не решались вызывать на дуэль, даже понарошку, женщину, которая так открыто носила свое оружие.

Пираты гордились своими победами, но рассказывали и о поражениях.

Однажды боцман вспомнил жестокий бой с высокой бригантиной. Они захватили судно, а в трюмах ничего не оказалось, кроме уголовников из Нью-Гейта, а это бесполезный груз, так как команда была уже полностью укомплектована. От досады и злости они посадили корабль на мель у Ямайки и отпустили всех осужденных, чтобы голова болела у губернатора, а не у них.

После добычи, чревоугодие было самой распространенной темой разговоров команды. Они ели только два раза в день – поздно утром и после пяти вечера. Обедающие вместе моряки относились друг к другу как братья, знали особенности вкусов друг друга и делили всю провизию поровну. Огонь для приготовления пищи разводили в ящике с низкими краями и закрепляли в песке у основания мачты. Следили за ним почти с религиозным пристрастием, так как пожара на корабле боялись больше, чем гвардейцев. Мясо, свежее или соленое, тушилось в большом чугунном котелке, а потом раскладывалось в миски, или елось прямо руками. Каждый ел сколько хотел, пока запасов было много. Но когда они иссякали, все уменьшали свои порции без жалоб. Пресная вода хранилась в бочках на нижних палубах и использовалась только для питья и приготовления пищи. Обычно они утоляли жажду пивом. Когда пива оставалось мало, в него добавляли воду, и назывался этот напиток «месть животу» или «пивной бульон».

Любимым блюдом Анны на корабле был салат из сердцевины пальмового дерева, масла, чеснока, яиц и всевозможных сортов оставшейся соленой рыбы. Почти все моряки любили черепашье мясо. Зеленые черепахи были главным блюдом на всех судах Карибского моря. Их было много, они легко ловились, были очень сытными и хорошо хранились. Для ловли черепах использовали рыбешек-паразитов привязанных к длинной веревке. Они уплывали в открытое море, где сами прикреплялись к черепахе, а потом моряки затягивали их на борт. Дизентерия, которую моряки прозвали «течь», была вечной проблемой, особенно для тех, кто был захвачен у англичан и чьи желудки не привыкли к свежим фруктам. Анна заметила, что пираты были на удивление стеснительны. Они закреплялись на носу судна, чтобы их не было видно с палуб или в изолированных частях шлюпа, перекидывались через борт держась исключительно за счет своих мускулов, и свешивали определенное место над водой. Брызги соленой воды начисто вымывали, а солнце сушило их нижние части тела Обычно, через несколько дней солнце, соль и пот делали свое дело, и их тела становились цвета махагон. А у тех бедолаг, которые страдали от «течи», загорали те места, которые недоступны для глаз, но не для всевидящего солнца.