Текст книги "Звезда моря"
Автор книги: Памелла Джекел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Анна побежала вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки, осторожно ступая по скрипящим половицам наверху, и влетела в свою комнату. Она вздрогнула, кровь прилила к лицу: на ее кровати, сложив на груди руки и прищурив глаза, сидела Клара.
– Ты опять носилась по докам, – зашипела она. – А теперь собираешься прокрасться мимо матери, прикидываясь прилежной ученицей в юбочке. – Ее голос звучал тихо и угрожающе. От одного его звука все в Анне восстало:
– Ты шпионишь за мной, старая ведьма? – Девушка еле сдерживала себя.
– Кто-то должен быть глазами и ушами твоей матери, мерзавка. Ты позоришь весь дом.
Анна, сохраняя достоинство, повернулась к ней спиной:
– У моей матери есть свои глаза и уши, старая карга. И уж, конечно же, свой язык. Я не собираюсь выслушивать ничего подобного от наемной проститутки. – Теряя контроль, она резко повернулась, сверкая глазами, – убирайся из моей комнаты, и чтоб больше я тебя здесь не видела!
Клара медленно встала, намеренно высмеивая приказание Анны:
– О, да, госпожа. Как скажете, госпожа. – У двери она повернулась, – но больше ты не будешь отдавать приказы, отродье! Когда твоя мать узнает, как ты проводишь время и тратишь отцовские деньги, гоняя по докам со всяким отребьем, как уличная шлюха, она упечет тебя в монастырь, где никто не будет исполнять твои прихоти. – Она злобно расхохоталась, – вот там тогда и отдавай свои приказы, за высокими стенами. Ты не увидишь дневного света, пока не выйдешь замуж. С такими, как ты, только так и нужно поступать. А будь я на месте твоего отца, я бы порола тебя, пока ты не завопишь, прося пощады.
– Я скажу отцу и он продаст твои документы работорговцу, старая телега! – набросилась на нее Анна.
Клара язвительно усмехнулась:
– Что ж, посмотрим, кто кого, миледи! – Она повернулась на каблуках и вышла из комнаты.
Девушка несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Ее трясло от ярости. Мало ей этой вдовы и матери, так еще слуги будут совать нос не в свое дело!
Она сердито сорвала с себя бриджи и надела муслиновое платье. Черт побери эту старуху! Анна не могла понять, как та все разнюхала. Но у нее повсюду были глаза и уши, да еще рот в придачу. Вдруг Анна почувствовала свою беспомощность, понимая, что не может ничего сделать, чтобы заставить Клару замолчать. Но она поклялась, что сплетня не выйдет за стены этого дома. А пока девушка не испытывала особого удовольствия, предвкушая ту сцену, которая должна была разыграться внизу.
Когда Анна вошла в гостиную, она услышала голос матери, холодный и твердый, как камень.
– А вот и наша Анна, госпожа Варнод, – мать окинула ее отсутствующим взглядом, в котором не было и капли любви.
«Она собирается бросить меня на съедение вдове, – поняла Анна, – и я должна выпутываться сама». Она села на стул в отдалении от женщин, молча, застенчиво сложила руки и приготовилась к борьбе.
После паузы, когда стало ясно, что никто больше не будет говорить, Мэри начала самым что ни наесть великосветским тоном:
– Анна, госпожа Варнод говорит, что ты отсутствовала в школе несколько дней. Где ты была все это время?
Девушка решила воспользоваться случаем:
– В доках, мама.
Последовала долгая пауза, во время которой глаза Мэри остекленели:
– Что ты там делала, Анна?
Анна молча проклинала свою мать за то, что та хочет унизить ее перед вдовой – старой сплетницей, и к вечеру весь Чарльзтаун будет знать эту историю.
Девушка вгляделась в глаза матери и внезапно все поняла. Мэри не нужна была правда. Она хотела остаться незапятнанной в глазах всего города. Именно поэтому она хотела, чтобы вдова засвидетельствовала этот фарс.
– Я читаю, мама. Сижу в тени у Уайт-Поинта, чтобы не слышать шума в доках, и читаю..
Вдова подозрительно посмотрела на Анну:
– И что Вы читаете, мисс? – Она ни на секунду не поверила ей, но хотела дослушать эту басню до конца.
– Я читаю все то, что не могу прочесть в Вашей школе, госпожа Варнод. Шекспира, Мольера, Мильтона, классиков. – Она улыбнулась. – Я уже давно изучила Библию, но Вы знаете, может быть, мне пора переходить к… другим вещам. Если позволите; я почитаю для Вас вслух, и потом мы сможем обсудить прочитанное.
Вдова стала заикаться, совсем сбитая с толку такой наглой защитой:
– Вы читаете Мильтона? Мольера? – Она обратилась к Мэри. – Вы позволяете читать ребенку такие книги?
Мать звонко и холодно рассмеялась:
– Моя дорогая, классические произведения существуют для тех, кто может их понять, и возраст здесь ни при чем. Ясно одно, мы недооценивали нашу Анну. – Взгляд ее зеленых глаз скользнул по дочери, – нам следует найти ей учителя, который не позволит расслабиться ее пытливому уму. – Она повернулась к девушке с застывшей улыбкой:
– Дочь, я рада, что ты с пользой проводишь время, хотя я бы предпочла знать об этом. Конечно, я не могу осуждать твой… вкус. Я прощаю тебя.
Анна неторопливо встала и поклонилась обеим женщинам. По выражению лица матери она видела, что та ей не поверила, но знала, что Мэри больше не станет нападать на нее. Этой ложью она взяла на себя ответственность за свою судьбу, а ее мать умывала руки, предпочитая ничего не знать.
Девушка осталась довольна тем, как ей удалось замести следы, и через неделю, обходя дом сзади, чтобы миновать гостиную, она чувствовала себя в безопасности. Вдруг, со стороны сада до нее донеслись звуки глухих ударов и жалобный вой. Анна остановилась, прислушалась и, пойдя на этот звук, увидела Клару, которая жестоко избивала тростью собаку девушки. Леди была единственным животным, которое Анна привезла с собой из Белфилда – самой старой и преданной охотничьей собакой. У нее уже пропал нюх и потускнели глаза от возраста, но Чарли подарил ей эту собаку еще щенком, а теперь она доживала свои дни, греясь на солнышке на ступеньках кухни.
Анну поразила эта сцена. Клара держала собаку за уши и молча жестоко избивала ее по ляжкам, злобно скривив рот. В воздухе раздавался ритмичный звук удара и жалобное тявканье собаки, которая извивалась, тщетно пытаясь высвободиться из рук своего палача. Леди издала протяжный стон и безжизненной грудой рухнула на землю.
Клара повернулась и увидела Анну, которая не могла пошевелиться от ужаса.
– Пусть эта ленивая сука найдет себе другое место для отдыха. Я разбила тарелку, споткнувшись о ее тушу.
Анна удивленно оглянулась и увидела на ступеньках осколки тарелки. Девушка вырвала трость из рук служанки и замахнулась. Но ледяное самообладание взяло верх над яростью, и Анна швырнула палку через забор. Почти в то же самое мгновение она повернулась и изо всех сил ударила Клару по лицу.
– Не смей даже прикасаться к тому, что принадлежит мне! – Она дышала старухе в лицо. – В следующий раз я не выброшу палку. – Анна опустилась на колени и заботливо осмотрела собаку, нежно мурлыкая что-то себе под нос.
Клара невесело рассмеялась:
– Сколько шуму из-за старой собаки, в то время, как твоя мать тяжело больна. Тебя больше волнует эта старая шавка, чем родная мать! Она весь день спрашивает о тебе.
Внимание Анны тут же переключилось:
– А где же отец?
– Этого похотливого пса как всегда нет. Его никогда нет, когда он ей нужен.
Глаза девушки сузились:
– Как ты смеешь так говорить о моем отце! Если я ему скажу об этом, он тут же выгонит тебя из нашего дома.
– Пожалуйста, говори, отродье. Он знает, что это правда. Твоя мать все мне рассказала. Он взял ее с ребенком, бедную служанку, а его родственники преследовали его, и вам пришлось уехать из Ирландии. И ты – просто ублюдок. Не удивительно, что ты так по-свински себя ведешь, – нагло завершила она, ликуя.
Анна покраснела, затем побледнела, заламывая руки:
– Моя мать сказала тебе это? – тихо спросила она.
– Да. И даже твой отец не сможет купить эту правду!
Мысли девушки закружились вихрем. Шепот, скользкие взгляды, – боль детства нахлынула на нее. Черт бы побрал ее мамочку с ее жалкими исповедями. Язык у Клары без костей, да и шантажом она не побрезгует. Она сможет разрушить все, если захочет.
– Кому еще ты говорила об этом? – спросила Анна, стараясь побороть дрожь в голосе.
– Никому, безмозглая дрянь! И я буду держать язык за зубами, пока работаю здесь. – Она лениво повернулась и стала собирать осколки тарелки, как будто ничего не случилось. – А теперь иди к своей матери, – бросила она через плечо, – и не беспокой ее тем, чего ей не нужно знать.
Анна растерянно поднималась по лестнице. Полдень был безветренным и жарким. Бриджи прилипали к ногам. Девушка чувствовала, что начинаются месячные. К ее раздражению прибавилась боль в пояснице и недомогание. Она тяжело вздохнула, совсем сбитая с толку.
Анна немного подождала у двери, прислушиваясь, но из комнаты матери не доносилось ни звука. Она слегка толкнула дверь и увидела мать, лежащую на сбитой простыне и с разметавшимися по подушке волосами. Лицо ее было спокойным и безжизненным. Девушке было жаль ее, но в то же самое время ее раздражала слабость женщины. Ей казалось, что та никогда не была здорова. Анна подошла и присела на кровать, взяв хрупкую, болезненную руку матери в свои сильные ладони. Мэри открыла глаза, но не улыбнулась.
Анну рассердила слабость женщины. И надо же было ей посвятить служанку в семейные секреты!
Мэри раскашлялась, ее лихорадило. Она взглянула на дочь:
– Клара говорит, что видела тебя… Как ты могла так опозорить меня?
– О, мама, чтоб у нее язык отсох! – от гнева она заговорила грубее, чем хотела.
Чувство собственного достоинства придало Мэри сил:
– Анна, твой язык тебя погубит. Из тебя-не получится ничего стоящего, до тех пор, покаты не придержишь его. – Глаза женщины сверкали от гнева, но она упала на подушку совершенно без сил. Но, тем не менее, Мэри очень хорошо знала, что все еще имеет власть. Ее тон стал ядовитым:
– Клара говорит, что тебя видели на пристани, дочь. И ты не читала, а бегала, как похотливая сучка со сворой бездомных собак.
Анна была потрясена вульгарностью слов своей матери. На минуту она оказалась в замешательстве, но собственный гнев помог ей собраться с мыслями:
– Ах, мама! И ты ей поверила? Да, я гуляла с друзьями. Но я не похотливая сучка! Как ты могла такое сказать! Я так же невинна, как при рождении! Может Клара захочет проверить это? Во все остальное в нашей жизни она уже запустила свои грязные лапы!
Теперь была очередь Мэри возмущаться:
– Анна! – ее глаза наполнились слезами. – Кем ты стала, дочь! Проституткой? Ты разговариваешь, как девка из таверны!
– Девка? И ты жалуешься на мой язык, мама! Ведь ты выболтала секрет, который должна была унести в могилу! Ты сказала Кларе, что ты – такая же девка, мой отец – похотливый пес, а я – незаконнорожденный ублюдок! И ты бранишь меня за мой язык? Ты погубила нас, мама. Погубила нас всех своими дурацкими признаниями. Клара разболтает все, что ей известно.
Мэри закричала:
– Убирайся! Пришли ко мне Клару! Я не желаю больше тебя видеть!
Анна выскочила из комнаты, гнев и отчаяние переполняли ее сердце.
Она нашла Клару на кухне, склонившейся над котелком, с кипящим отваром. Анна воскликнула:
– Ты, проклятая ведьма!
Старуха сделала резкое движение и выплеснула содержимое котелка девушке на ноги.
У Анны перехватило дыхание, и она подпрыгнула от боли. Кожа покраснела прямо у нее на глазах. Она закричала и в гневе набросилась на служанку. Клара проворно вытащила нож из складок своей юбки и подняла его над головой, губы ее шевелились, глаза заволокло пеленой. Она полоснула им в воздухе, но девушка успела увернуться. Старуха подняла руку для следующего удара, и в это время Анна выхватила свой нож и вонзила его в грудь служанки. Она почувствовала, как нож наткнулся на что-то твердое, а затем плавно вошел в тело Клары.
Анна отскочила. Старуха застыла, ее глаза закатились и она медленно повалилась на пол к ногам девушки. Анна в ужасе уставилась на бесформенную массу, которая некогда была Кларой. Она опустилась на скамью, ожидая, что старуха издаст какой-нибудь звук или пошевелится. Но та лежала тихо. Затрещал огонь, и девушка подпрыгнула. Сердце выскакивало из груди. В горле застрял комок. Затем на нее нахлынула глубокая скорбь, но не из-за смерти служанки. Она представила лицо своей матери, когда та узнает об этом бесчестье, и, наконец, ей стало жалко себя. Голос матери звенел в ушах: «Из тебя никогда не получится ничего стоящего…»
Анна попыталась отыскать внутри себя гнев, чтобы вновь восстановить силы, но не смогла. Злость ушла. Она застонала от горя, ярости и страха, – оттого, что все кончено.
***
Слушание дела об обстоятельствах смерти Клары, вольнонаемной служанки, было быстрым и почти небрежным. Практически, она была преступницей и не имела прав свободной гражданки. Кормак сам выступал в качестве адвоката дочери, засвидетельствовав, что эта женщина была невыдержана, часто сквернословила и отравляла умы слишком многих в их доме. Суду была продемонстрирована покрытая пузырями кожа на ногах девушки, но сама Анна показаний почти не давала.
Пока шло заседание суда, она сидела молча, с опущенной головой, сложив руки. Весь ее вид говорил о том, что она очень сожалеет о случившемся, и это действительно было так. Последовал намек на то, что Клара воздействовала на разум своей госпожи, возможно, колдовством.
И как последний штрих к портрету служанки прозвучали показания свидетеля, найденного Кормаком, о том, что ее видели на улицах города после захода солнца, и у нее была собака, – и то, и другое было преступлением для невольницы.
Когда, к тому же, выяснилось, что она была еще и лжива, судья решил, что Чарльзтауну не стоит слишком беспокоиться из-за смерти этой служанки. Он расценил действия Анны как самозащиту и закрыл дело. Домой ее сопровождал отец, на лице которого застыла неподвижная гримаса. Анна ждала, что он взорвется и обязательно посадит ее под замок. Но ничего подобного не произошло. То ли он понимал ее горе и сожаление, то ли надеялся на то, что дочь станет рассудительнее, то ли не нашел, что сказать, – Анна так и не узнала. Он только сказал:
– Говорят, она заколола своего любовника в Лондоне. Что ж, значит, она погибла от того же оружия.
Анна отважилась ответить, скорее, чтобы почувствовать близость отца, а не поддержать разговор, потому что не хотела больше ничего слышать:
– Возможно, это к лучшему, па. Может, на все это была причина.
Отец засмеялся, но его смех был больше похож на всхлипывание:
– Возможно. Возможно, если собака не остановилась бы, чтобы взять кость, она бы поймала зайца. Причины – проститутки, Анна. И никто не знает этого лучше, чем законник. Лучше забыть об этом.
Анна опустила голову, от жестокости отцовских слов ее глаза наполнились слезами.
– Я никогда не забуду это, отец. Все, что случилось, стоит у меня перед глазами. Я все еще чувствую, как нож входит в ее тело.
Кормак приподнял руку, как будто протестуя:
– Не говори мне об этом больше! Я не хочу слышать о твоих злоключениях, Анна. Мне впору самому лечь в могилу. – Он глубоко вздохнул и отвернулся от нее, его лицо и голос были безжизненными, и он продолжал низким шепотом:
– Мы живем, и внутри нас есть несколько комнат, девочка. Лучшая из них – гостиная, там мы демонстрируем самое замечательное в нас своим соседям и родственникам. Спальня, куда допускаются немногие. Мансарда, куда не заходит никто, кроме нас самих. И, наконец, – подвал, в котором спрятано все уродство наших душ, туда даже мы сами никогда не заходим. Там мы запираем все наши падения, боль и прегрешения, – он взглянул на свою дочь, его лицо было абсолютно беззащитным. – Теперь и в твоем подвале есть секрет, девочка.
Анна чувствовала, что не прощена. В ночь после смерти Клары Мэри вышла из своей комнаты: волосы растрепаны, ночная сорочка перепачкана. Она на ощупь пробиралась через холл, шаркая босыми ногами. Анна знала, зачем она пришла еще до того, как мать открыла дверь, ее комнаты. Женщина возникла на пороге неожиданно, свет луны струился сквозь закрытые ставни и ложился на се одежду таинственными дорожками. Голос ее дрожал:
– Значит, ты убила ее.
Девушка села в кровати, впервые она боялась своей матери – этого полусумасшедшего призрака. Анна не двигалась, она боялась приблизиться к этому безумному видению, в котором едва узнавала свою мать:
– Мама, это произошло случайно, – спокойно сказала она.
Неприятный смех Мэри растревожил тишину:
– Случайно? Значит, она сама упала на твой нож?
– Нет, но я не хотела ее убивать.
– Нет, конечно, нет. Так же, как ты не хотела разбивать мое сердце, но ты сделала это. У меня в доме – проститутка. Проститутка и, – ее голос сорвался на визг, – убийца!
Анна пыталась заговорить с матерью, чтобы отвлечь ее, успокоить, но Мэри не слышала ее. Она остановилась в ногах ее кровати, пристально глядя на дочь, которая съежилась под своим стеганным одеялом.
– Это грех твоего отца и твой тоже. Избалованная и испорченная, насквозь гнилая шлюха!
Вдруг она замолчала и снова заговорила, уже шепотом, вращая головой, как птичка с глазками-бусинками, когда старается расслышать жужжание комара:
– У тебя есть план?
– Какой план, мама?
– Да! План! Не прикидывайся дурочкой. У тебя должен быть план, или они обязательно повесят тебя!
При этих словах Анна застыла. Не успела она подумать, что бы такое ответить матери, чтобы та ушла из ее комнаты, как в дверях появилась Фулборн в своей широкой накидке. Она обвела комнату быстрым взглядом и сразу все поняла.
– Ах, миссис! Уже слишком поздно и холодно, чтобы гулять в темноте. И босиком, о, боже мой! – она кудахтала, как старая курица, изображая трогательную заботу и некоторую досаду. Фулборн отвела Мэри в ее комнату. Та не сопротивлялась. В ту ночь Фалли не возвратилась к Анне. Это был единственный знак ее осуждения, Анна знала это. Но и мать не беспокоила ее тоже. Девушка была рада передышке, так как не хотела снова ни говорить об этом, ни даже думать.
***
Новый год начался для Анны спокойно. Она все больше расцветала и выглядела более женственно, чем девочки ее возраста. Она была выше других, почти такого же роста, как отец, а ее грудь увеличилась чуть ли не вдвое. Анна часто стояла перед зеркалом, рассматривая свое отражение. На лобке и подмышками начинали расти густые волосы. Когда она приподнимала грудь руками и любовалась своим отражением, соски набухали, и она чувствовала, как тепло разливается по всему телу. Она находила эти ощущения приятными и предполагала, что это и есть тот грех, от которого предостерегают священники. Ей было удобно в своем теле, несмотря на его непредсказуемость, она начала доверять тому, что оно ей тайно нашептывало.
После смерти Клары Мэри редко покидала свои покои, по крайней мере, не тогда, когда Анна была дома. И девушка не искала компании своей матери.
Пытаясь исправиться, она охотно оставила доки и своих приятелей, стала носить юбку и дюжину нижних юбочек, позволяла зажимать себя в самые тугие корсеты, и все решили, что она образумилась и становится настоящей леди. Два часа в день она занималась на клавикордах, еще два – французским языком и шитьем и заявила, что в состоянии изучать еще что-нибудь, что сочтет нужным отец. Однажды она даже выступала в роли хозяйки с легкой руки Фалли. Некие Дарси, старые друзья родителей, были приглашены на чай. Все дамы в разное время учились в школе вдовы Варнод, но Анна считала, что они приятнее, чем остальные леди в этой школе. Она ловила себя на мысли, что с нетерпением ждет их визита, особенно, когда узнала, что с ними будут две кузины из Норфолка. Мать появилась ненадолго и ушла, сославшись на головную боль, оставив дочь с миссис Дарси, двумя ее дочерьми и двумя их кузинами. Только Фулборн поддерживала Анну, тихо сидя в углу комнаты.
Когда это испытание закончилось, Анна объективно проанализировала свой дебют и осталась довольна. Беседа прерывалась редко, девочки были очень разговорчивы. Анна заготовила дюжину вопросов для своих гостей. Казалось, никто кроме Фулборн не заметил, что их ответы совсем ее не интересовали. А Фалли время от времени слегка ей подмигивала.
– Фалли, неужели необходимо так изощряться, чтобы поддерживать дружбу с женщинами? Они говорят о таких глупостях!
– Они рассказывают о своей жизни, девочка, – нежно ворчала на нее Фулборн.
– Что ж, значит, их жизнь ничтожна! Когда я спросила, что они думают об угрозе ямазийцев на юге, они, как попугаи, повторили мнение взрослых, а миссис Дарси так на меня посмотрела, будто я подняла свои юбки выше головы. Словно убийства, война, жестокость не касаются юных леди. – Анну рассмешила собственная мысль, – хотела бы я посмотреть, как Рэчел Дарси будет принимать военных. Эти ее маленькие ручки в перчатках! «Скажите, сэр, не считаете ли Вы, что в этом месяце ужасно жарко. Как Вы думаете, скоро ли наступит период ураганов?» – О, черт! Какая чушь! – Анна не обращала внимания на хмурящуюся Фалли и ее многочисленные вздохи. – Я найду друзей в другом месте, Фалли. На балах и скачках. Хватит с меня домашнего чаепития, благодарю!
В пятнадцать лет Анна была самой модной и самой соблазнительной красавицей в Чарльзтауне. Мужчины считали ее более привлекательной, чем те рафинированные красавицы, на которых ее все время заставляли походить. Когда мужчины сопровождали ее за город в двухместной коляске или прогуливались с ней по саду во время бала, она всегда должна была сбрасывать их руки с талии, плеч, груди. Низкий вырез корсажа делал ее тело очень соблазнительным. Медные волосы постоянно выбивались из-под шляпки. У нее были темно-зеленые глаза и чувственные губы. Несколько благородных молодых людей искали ее расположения, что больше радовало Кормака, нежели Анну. К большинству из них она испытывала презрение из-за их неуклюжих попыток пощупать ее грудь, или прижаться к ней, когда она проходит мимо. Девушка не была удивлена, что сыновья «лучших» семейств такие же сильные, как и ее бывшие приятели из доков. Она замечала, что стала относиться к мужчинам слегка пренебрежительно. Ей казалось, что каждым из них руководит только одно желание, какие бы замечательные чувства они не испытывали.
По ее просьбе отец нанял ей учителя фехтования. Когда мать запротестовала, что такое занятие не свойственно леди, Кормак мудро возразил:
– Ее энергии нужен выход, Мэри. В Белфилде она привыкла к свободе, привыкла скакать верхом по полям. Здесь, в городе, должно быть что-то подобное, иначе ни к чему хорошему это не приведет.
– Она может гулять. Она может совершать прогулки верхом и здесь, Уильям. Может прогуляться в карете с Фулборн.
Но Кормак знал, что Анну это не устроит. В глубине души он понимал ее, хотя никак не мог понять почему.
Учитель фехтования, Поль Левей, был гибким смуглым французом с обаятельной улыбкой соблазнителя. Он быстро оценил свою юную ученицу, решив, что она соответствует его намерениям. Меньше, чем через месяц они стали любовниками.
Анна ощущала какой-то магнетизм между ними и, всякий раз, входя в гостиную, где проходили их занятия, она испытывала напряжение, доставляющее ей удовольствие. Девушка знала, что в бриджах и блузке из белого мягкого шелка она обворожительна. У месье Левея была крепкая спина и мускулистые ноги моряка, а проворные руки говорили о том, что он прекрасно владеет шпагой. В один прекрасный день они обменялись осторожными взглядами и начали свой обычный урок.
– En garge, mademoiselle. Следите за острием… Осторожно, осторожно… – Он намеренно обошел ее сзади, его глаза блестели, на губах играла насмешливая улыбка.
Анну пронзало сильное волнение, когда она отражала его выпады, задевая уязвимые места и ища незащищенные. Однажды он подпустил ее совсем близко, и она едва не задела его плечо. Затем он отбросил ее назад и стал кружить по комнате. Он провоцировал ее, добродушно поддразнивая:
– Вы не можете достать меня, ma poulette? [3]3
моя курочка (фр.)
[Закрыть]А я касаюсь Вас здесь и здесь! – Он постоянно делал выпады, двигаясь слишком быстро. Анна не успевала за ним. Он наносил ей уколы рапирой в плечо, бедро…
Девушка осторожно обходила его, следя за ним с близкого расстояния, стараясь заметить движение его рук и тела, прежде чем он сделает это. Он уклонялся. Анна сделала один выпад, потом другой и, наконец, задела его грудь.
– О, monsieur! Вы попались! Вот Вам! – Она обошла его, заразительно смеясь. Напряжение сменилось радостью.
– Eh bien, mademoiselle! А вот так, я опять достал Вас! И вот так! – и он развязал бант у нее на шее, который держал блузку. Рубашка распахнулась и обнажила округлость ее груди.
Анна сделала еще выпад, затем ринулась вниз, слишком близко к изгибу его руки, и он опять задел ее. Она парировала как раз вовремя, чтобы избежать острия. Левей не сводил с нее глаз.
– Вы красивы, ma poulette. Просто Диана! – Левей дышал напряженнее, и Анна чувствовала, как у нее перехватывает дыхание, когда она притворно атаковывала его и ловко уворачивалась от его ударов.
Вдруг девушка заметила, что его внимание отвлечено ее распахнутой блузкой и сделала выпад. Рапира задела его рубашку, и она распахнулась, обнажив грудь. Левея удивила ее дерзость.
– Tres bien, ma chere! [4]4
отлично, моя дорогая (фр.)
[Закрыть]– усмехнулся он и подошел ближе, задевая ее блузку, бриджи, многозначительно касаясь острием рапиры ее тела, делая разрез блузки все больше, пока она совсем не упала с плеч. Анна чувствовала, как по всему телу разливается тепло, и от напряжения и возбуждения кружится голова.
– Ну же, Левей, – проговорила она, задыхаясь, – смелее.
Он отбросил рапиру, сгреб девушку за плечи и, поддерживая ее под спину, склонил над кушеткой, у которой они остановились, и впился губами в ее шею. Анна чувствовала свой пульс на его губах. Она обвила руками его голову, опуская ее к своей груди, и в этот момент они, полуобнаженные, упали на пол.
Через минуту все было кончено. Анну охватили волны экстаза сразу же, как он вошел в нее, настойчивый, горячий и влажный от пота. Он делал это так же умело, как владел рапирой. Девушка почувствовала легкую боль, затем жар внутри, заставивший ее содрогнуться от блаженства. Он поспешно поднял ее и взглянул на дверь, отделявшую их от всего дома, и прошептал:
– Я сделал тебе больно, ma poulette?
Она, усмехаясь, подняла на него глаза, разметавшиеся волосы оттеняли ее прекрасное лицо.
– Non, monsieur. [5]5
нет мсье (фр.)
[Закрыть]– Она обняла его за шею, их губы приблизились и сомкнулись в долгом, страстном поцелуе. Не отрываясь от его губ, она промурлыкала:
– Согласись, что на этот раз я тебя перехитрила? Он усмехнулся и Анна ощутила на своем лице его теплое и все еще учащенное дыхание:
– Qui, poulette. Ты перехитрила меня. Но в следующий раз верх возьму я…
Анна нежно потерлась своей обнаженной грудью о его грудь. Не отрывая глаз, он следил за ее сосками.
– Посмотрим, Левей!
Слух о том, что мисс Кормак отдалась, и не из-за ласковых слов или предложения руки и сердца, а под действием страсти, быстро распространился среди молодых людей Чарльзтауна. Удивительно, но это не остудило их пыл. Теперь, когда к ней приближался молодой человек, Анна внимательно его осматривала, оценивая, как он двигается, танцует, как прикасается к ней. Когда кто-нибудь на балу предлагал ей удалиться в сад, она, не проронив ни слова, охотно соглашалась, ожидая подходящего момента, когда сможет сравнить его темперамент со своим. Если при предоставившейся возможности поклонник обнимал ее неуклюже, и Анна видела, что он не знает, как обращаться с женщинами, она с достоинством отталкивала его. Иногда девушка позволяла мужчине увести себя на заднее сидение темного фаэтона или под уединенное дерево и даже исследовать свое тело под юбками, но, если это у него получалось неловко, или он не возбуждал в ней страсти, Анна отказывала ему в дальнейших вольностях.
Кормаку часто приходилось объяснять молодым элитным жеребцам в своем кабинете, что Анна еще слишком молода, чтобы выходить замуж. Однажды он предостерег одного из этих молодых людей, намекая на юность и невинность дочери, и был шокирован, увидев, что парень глупо улыбается:
– Она намного старше своих лет, сэр. Некоторые созданы для того, чтобы выходить замуж рано, и мисс Анна – одна из них.
– Вы забываетесь, сэр!
– Нет. Я скажу Вам правду. Ваша дочь станет матерью еще до конца этого года, независимо от того, благословите Вы ее или нет.
Кормак покраснел и не знал, что ответить. В глубине души он боялся, что так оно и будет. Молодой человек повернулся на каблуках и вышел.
***
Стефан Арчер – сын богатого плантатора, был сражен красотой Анны, как только увидел ее на скачках. Он попытался к ней приблизиться, весь трепеща, и приятно удивился, когда она приняла его ухаживания, по крайней мере, в начале их знакомства. Они часто виделись, и постепенно он набрался смелости, чтобы обнять ее за талию в карете, положить руку ей на грудь в саду, сжимать ее руку, гуляя по берегу. Ему казалось, что она терпеливо ждала, что он сделает или скажет дальше. Сгорая от желания, он пригласил Анну на загородную прогулку в карете, зная, что если она согласится, то это будет сигналом о совпадении их желаний. Она согласилась.
Когда они остались одни, он сжал ее в своих объятиях и неуклюже выпалил:
– О, Анна, ты должна быть моей или я умру! Ты должна выйти за меня замуж!
Анна высвободилась из его объятий и посмотрела на него. Ей нравились его ласки, но она еще не решила, сможет ли он быть ее мужем. Девушка понимала, что Арчер ее совсем не знает. В сущности, ни один мужчина, жаждущий ее, не знал Анну Кормак.
Да никто и не хотел знать. Хотели только овладеть се телом. Она не была разочарована таким открытием, но и не собиралась сдаваться слишком быстро. До сих пор Стефан не слишком возбуждал ее. Возможно, он был из тех мужчин, с которыми надо переспать раз или два, чтобы он смог полностью расслабиться. Анна молча притянула его к себе, не отвечая на его предложение. Она взяла его руки и положила к себе на грудь. Она боялась, что он упадет в обморок, но вместо этого Стефан стал лихорадочно задирать ее юбки. «Вообще-то, он вполне прилично выполнил свои «обязанности», – думала девушка позже, – у него есть способности».
Но Стефан был влюблен. Он должен был удержать ее, он не мог представить ее в объятиях другого мужчины. Он распространил по Чарльзтауну слух, что неоднократно спал с ней, что они занимались любовью за конюшней и в доме ее отца. Затем он пошел к Кормаку, чтобы просить его руки Анны и тем самым защитить ее от нее самой и восстановить доброе имя.
Самой трудной частью его плана была встреча с Кормаком лицом к лицу.
– Вы утверждаете, что спите с моей дочерью, молодой человек? И Вы, черт возьми, имеете наглость говорить мне об этом прямо в лицо?!
