Текст книги "Звезда моря"
Автор книги: Памелла Джекел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
– Да, очень. И, кстати, дочь, я уже говорила тебе, чтобы ты не звала меня «ма», а отца – «па». Это грубо и невежливо. Так называют женщин-негритянок, вскармливающих младенцев своей грудью. Я твоя мать, а папа – отец, и нам хотелось бы слышать только такое обращение, независимо от того, в компании мы или одни.
Мэри продолжала просвещать ее. На кровати были разложены пуховые муфты и палантины; карманные книжечки в сафьяновых переплетах, обрамленные серебром; корсетные крючки; различные пузыречки с гравированными подставочками; расписные табакерки – не для нее, а для того, чтобы она могла предложить их джентльмену; корзина с принадлежностями для шитья. Количество всех этих вещей поражало.
Мэри закрепила корсетный крючок на крае корсажа Анны. Фалли просияла от удовольствия, что ее подопечная так преобразилась в этом наряде. На крючок, который был достаточно большим, чтобы поймать на него карпа, мать повесила маленькую коробочку, небольшой несессер, корзину для рукоделия и несессер побольше. Она положила в коробочку бутылочку душистых солей, зубочистки и шелковый носовой платок. В корзинку для рукоделия – пару маленьких ножниц, наперсток и набор игл.
– И все это я должна тащить, да еще чтобы они болтались на моей груди, как якори?
– Каждая воспитанная леди должна, девочка моя.
– Тогда я не понимаю, как они вообще могут ровно стоять. Карманы гораздо удобнее. Фалли закатила глаза.
– Возможно, – невозмутимо ответила Мэри, – но мы говорим не об удобстве, а о моде. А теперь – предметы туалета.
На столе стояли заморские ароматизированные воды, пудра, румяна, губная помада, живая вода и средство для чистки зубов, вода от загара, миндальный крем для лица и лаванда для устранения запаха пота, который Анна начала чувствовать после бега. Девочка гадала: то ли продолжительная болезнь, то ли потеря ребенка заставили ее мать так ненавидеть свое тело, лишили ее осанки. Какая еще может существовать причина, чтобы женщина была так скована?
– Я оставлю тебя Анна, чтобы ты могла сама все здесь осмотреть. Если возникнут вопросы, Фулборн поможет тебе.
– Хорошо, мама. – Анна наблюдала, как она плавной походкой покидает комнату, шелестя юбками.
Девочка упала на мягкую кровать, корсет врезался ей в живот.
– Фалли, сними с меня эти оковы. Я не могу вздохнуть и уже промокла до костей в этом проклятом панцире.
– К этому придется привыкать, девочка. У тебя скоро начнутся месячные. Твоя талия уже слишком велика для этого корсета.
– Или мой корсет слишком мал для моей талии. Фалли, как дамы гуляют, бегают, даже просто разговаривают при такой пытке?
– В основном, они предпочитают делать это медленно или не делать совсем. Дыши грудью, а не животом, как старуха в жаркий день. Ты привыкнешь!
– А если нет? Если я при каждом шаге буду опрокидываться килем вверх?
– Нет. Ты должна будешь использовать ароматические соли, чтобы благоухать. Помни, однажды ты понравишься какому-нибудь мужчине, выйдешь замуж и тогда можешь делать все, что тебе будет угодно.
Анну мало успокоили слова Фулборн, потому что, как она понимала, ни одна женщина не делает того, что ей угодно, несмотря на ее красоту, ум и состояние.
Дебют Анны в качестве леди был непродолжительным, и она постепенно возвратилась к своим старым привычкам. Просто теперь она тщательнее скрывала это от родителей. В Белфилде были важные гости, и Кормак думал, как приумножить свое состояние.
В Чарльзтауне, как и в других портах колонии пиратов принимали в лучших домах. Их называли каперами, чтобы не смущать их клиентов. Как деловые партнеры купцов, они наполняли сундуки города испанскими золотыми монетами, серебром, долларами и кронами, а также привозили со всего света свою добычу. Они атаковывали испанские корабли, которые конкурировали с флотом колоний и продавали награбленное дешевле, чем такие же товары из Англии. Более шестидесяти кораблей ежегодно приходило с родины, и еще восемьдесят судов курсировали между Карибским морем и северными колониями. Только одному Чарльзтауну требовалось более тысячи рабов ежегодно, а товарооборот с Англией составлял более ста шестидесяти фунтов стерлингов в год. Пираты были необходимы для экономики колонии.
Англия душила колонии налогом, таким же образом, как она сдерживала торговлю Ирландии. По новым законам, все товары, предназначенные для колоний, вначале отправляли в метрополию, облагали налогом, а затем перевозили на кораблях в Новый Свет.
Купцы, плантаторы и аристократы верные короне ворчали тайно по поводу цены их преданности.
Анна слушала тираду отца о «родном правительстве» и «ненасытных вигах» и осматривала комнату, подсчитывая, что было куплено у «братьев». Ром на столе, бархат, из которого было сшито платье матери, кружевной воротничок, замечательное охотничье оружие, вино в погребе, свечи и канделябры, драгоценности, специи, даже сам стол – все было куплено у пиратов по цене, которую те сами устанавливали.
В 1713 году самым знаменитым в Чарльзтауне капитаном был Поль Рейнор. Он часто ужинал в Белфилде со своим компаньоном, Коном Кэсби. Глядя на Кэсби, Анна думала, что именно так и должен выглядеть настоящий пират. Рейнор был высоким, привлекательным, смуглым, учтивым, в прекрасном камзоле с кружевным жабо и манжетами из голландского полотна, а Кэсби напоминал отвратительную корабельную крысу в человечьем обличий – одноглазый, с красным лицом – результат усиленного употребления рома и крепких вин, в красных бриджах и золотым кольцом в одном ухе. Рейнор имел большой и мощный флот, полностью укомплектованный. Он вернулся из Вест-Индии с грузом мелассы и табака, что увеличило и его состояние, и состояние Кормака. Сегодня капитан был в добром расположении духа. Больше всего ему нравилось рассказывать морские истории и наблюдать, как сияют глаза дам.
– Расскажите нам о своих недавних сражениях, Рейнор! – подзадоривал Кормак гостя, и капитан, развалившись на стуле с высокой спинкой, закурил кубинскую трубку. Он щурил глаза от дыма, а свечи мерцали, как будто от дуновения морского ветерка. Рейнор обращался к Кормаку, но его диковатый, неукротимый взгляд скользил от Анны к ее матери.
– Скорость и внезапность – вот наше оружие. Наше основное преимущество – страх. Я видел людей, которые пронзали себе грудь шестидюймовыми кинжалами, когда из пушек по ним палили всего лишь дубовыми щепками и желудями. А корабельный хирург ничего не мог сделать и только ждал, кто перенесет агонию и выживет. Гангрена в тропиках – не очень приятное зрелище, мэм, – он, улыбаясь, слегка склонил голову перед Мэри. – Но в прошлом плавании у нас было серьезное сражение. Мы отошли от Ямайки и находились в открытом море. Наблюдатель заметил корабль примерно в двенадцати милях и крикнул: «Прямо по курсу – судно! «Это была испанская бригантина, судя по флагу и, похоже, возвращалась в Испанию с Золотого Берега. Она погрузилась глубоко в воду, значит, трюмы были полны. Мы проголосовали и решили ее взять. Полдня мы сидели у нее на хвосте, пытаясь рассмотреть, настоящие ли пушки у нее на борту или камуфляж. Знаете, эти испанские шавки изображают пушки на борту даже самых маленьких судов, но нас не проведешь!»
– Вы ее взорвали? – торопил события Уильям. Анна сидела тихо, чтобы ее не «попросили» из-за стола в самой середине рассказа.
– Нет, мы редко стреляем более одного раза. Нам нужно захватить судно, а не потопить его. Мы ударили по ту сторону носа и подняли свой черный флаг, а они без боя спустили свой. Конечно, такой бой нам нравится.
Кормак был явно раздражен:
– Значит, вы никогда не видели настоящего сражения?
Рейнор усмехнулся:
– Видел и сам участвовал, и видел кровь. Значит, вы хотите услышать об этом? Я был на корабле Тью, вы, наверное, слышали о таком, в 1692 году. «Дружба» с Бермудских островов. Это был хороший капитан с командой из шестидесяти человек. У него было даже разрешение губернатора Бермудов, Исаака Ричера, на захват французского транспорта из Африки. Таким образом, у нас был оправдательный документ, на тот случай, если нас поймают. Мы просто могли сказать, что сражались с врагами короля и стали бы героями.
Он поднял бокал с красным вином. Его голос приобретал все более загадочную окраску.
– Вооруженные такой лицензией на грабеж, мы пресекли Атлантику в спокойных водах. Вдруг корабль Тью буквально взорвался. Хотим ли мы попробовать свои силы? Захватить состояние, будь на то разрешение губернатора или нет? Один рывок, – и мы будем обеспечены на всю жизнь. Мы все согласились идти за ним. «Или пан, или пропал», – сказали мы и взяли курс на Кейп, войдя в Красное море.
Рейнор глубоко затянулся и посмотрел в окно, как бы что-то припоминая.
– Долгие месяцы мы искали приличную добычу, бороздя Индийский океан, уставшие от акул и мертвой тишины. Наконец, мы наткнулись на судно, принадлежащее Великому Моголу Индии. Оно находилось между Индией и арабскими портами. На его борту были несметные богатства и триста индийских солдат в придачу.
– Они сражались? – Опять не выдержал Кормак.
– Да. Они дрались, как тигры, и было за что. Изделия из слоновой кости и специи, сундуки с драгоценными камнями и тюки превосходного шелка. И более ста тысяч фунтов золотом и серебром.
Кормак вытаращил глаза, стараясь представить такое богатство.
– Но мы взяли этот корабль. При помощи мушкетов и тесаков мы перебрались на борт – восемьдесят человек «Дружбы» против трехсот солдат. Среди пиратов потерь не было. Мы разоружили и обчистили эту индийскую суку, бросили команду за борт на съедение акулам и взяли курс на юг, закончив свой путь в Сан-Мари неподалеку от Мадагаскара. Тью разделил добычу, и в апреле 1694 года нас встречали в Нью-Порте, как героев. Каждый торговец предлагал нам только все самое лучшее. Мы были приглашены на бал к губернатору Нью-Йорка… На миссис Тью и ее дочери Мэг было больше драгоценностей, чем на жене губернатора и всех дамах вместе взятых. Когда мы вернулись в Нью-Порт, все жители города хотели попасть к Тью на следующее плавание, потому что за тот год каждый пират имел больше, чем сам губернатор за три года. Все мечтали стать шейхами и моголами.
– А вы пошли еще раз? – Кормак подался вперед. Рейнор помедлил с ответом, наблюдая за Анной и ее матерью.
– Да. Я плавал с ним в тот год. Но удача изменила ему. Удача так же необходима пирату, как и его судно. Мы взяли еще одно разрешение, на этот раз от губернатора Флетчера, который был только рад принять участие в таком деле. Мы еще раз пошли в Красное море. За довольно короткий промежуток времени мы наполнили трюмы богатствами Востока. «Улов» даже превзошел наши ожидания. Алмазы, золото, серебро, шкатулки слоновой кости, бочки с вином. А потом, во время взятия небольшого судна, Тью был убит выстрелом в живот. Пуля вырвала кусок мяса, и он умирал, держа в руках собственные внутренности.
За столом воцарилась тишина. Кормак уставился на Рейнора, а потом вспомнил о Мэри и Анне. Он украдкой взглянул на них обеих. Лицо жены было спокойным, а у дочери – пылало от возбуждения, Рейнор по-хозяйски обвел комнату взглядом.
– Извините за такой отвратительный рассказ, леди. Я очень надеюсь, что не оскорбил ваши чувства. Но такова жизнь пиратов. Война – наша работа. Кровь – плата за войну. Ты спасаешь свою жизнь, убивая другого.
Уильям ответил за женщин, внимательно глядя на них. Мэри, наверное, половины не слышала, а отгораживать от этого Анну было уже слишком поздно:
– Уверен, они слышали и похуже, капитан. – Он поторопился сменить тему.
Когда разговор перешел к делам и торговле, Анна уже не слушала. Несмотря на все обаяние Рейнора, ей больше нравился Кон Кэсби. Он и пугал, и зачаровывал ее одновременно своей золотой серьгой, кинжалом с ручкой из слоновой кости, с которым он не расставался даже за столом. Она редко говорила с ним, но наблюдала за ним из-под опущенных ресниц. И порой ей казалось, что он тоже смотрит на нее.
Анна быстро росла. Она замечала это, когда стояла обнаженная перед зеркалом и осматривала себя. Ее грудь стала полной, но первое, что она заметила – это бедра. Всегда плоские, они начинали округляться. Она осматривала свои выпуклости с беспристрастным любопытством. В свои неполные тринадцать лет она была почти такого же роста, как и отец. У нее начались месячные, и она была к этому готова. Фулборн заметила, что девочка слишком быстро растет и рассказала, чего ей ожидать. Анна не могла поверить, что что-то ее так стеснит. Еще одно наказание! Она достаточно натерпелась от ненавистных корсетов и сафьяновых тапочек, сводивших судорогой ее ноги.
– В эти дни ты не сможешь купаться, девочка, есть свинину, пить красное вино, а, если будет слишком больно…
– Больно? Это еще и причиняет боль, Фалли?
– Да, девочка. Некоторым причиняет. Я знаю женщин, которые неделю в месяц не могут встать с постели. А некоторые чуть не сходят с ума от боли.
– А у тебя бывают боли? Фулборн засмеялась:
– Нет, девочка. Из моей жизни это уже ушло навсегда. Мое время прошло.
– Слава Богу! Значит когда-нибудь это все-таки кончается. Сколько же лет мне это терпеть?
– Много, дорогая. Тридцать или даже больше.
– Какую злую шутку сыграла природа над женщинами! Я так понимаю, что нам достаются все неприятности, а мужчинам – все развлечения, Фалли..
– Девочка, нехорошо упрекать судьбу. Разве ты когда-нибудь слышала, чтобы женщины жаловались на свою долю. А теперь иди сюда, я покажу, что ты должна делать, когда начнутся месячные.
Анна слушала, но никак не могла смириться. Когда месячные начались, она с облегчением почувствовала, что особой боли нет, только тяжесть, которая сковывала ее, и мучительная головная боль, делающая ее усталой и раздражительной. Вскоре она нашла хорошее лекарство. Она седлала Фоксфайер и долго стремительно скакала по равнине, пришпоривая лошадь, пока они обе не выдыхались совсем. Часто Анна завидовала Фоксфайер. Ей хотелось быть такой, как она: быстроногой, свободной от этих изнурительных ежемесячных кровотечений.
Отец стал бережнее к ней относиться. Анна чувствовала, что он наблюдает за ней с легкой улыбкой влюбленности на лице, когда она двигалась по комнате, шурша юбками. Уильям всегда замечал ее новые украшения, новые детали в прическе, как она пыталась подчинить себе непокорные рыжие локоны.
– Твои волосы, как пламя, девочка, никогда не обрезай их. Они, как солнце, я мог бы узнать тебя на любом расстоянии среди множества других женщин. – Он нежно проводил рукой по ее волосам. Она успокаивалась и опять думала как уложить эту гриву, чтобы понравилось отцу.
Анне казалось, что ее тело меньше ее самой, и внутри ее росло какое-то незнакомое чувство. Она все чаще замечала, что мужчины смотрят ей вслед, но отводят взгляд, как только она поворачивается. Когда Анна вошла в зал на балу у Дрейтонов, казалось, все повернули головы в ее сторону – и не только мужчины. Женщины тоже скользили по ней завистливыми взглядами.
Филипп Дрейтон, младший сын их ближайшего соседа, приблизился к ней и склонился, чтобы поцеловать руку. Он увлек ее в круг танцующих и робко обнял за талию. Анна с детства знала Филиппа, но сейчас, когда он прикоснулся к ней, его рука была влажная, и сквозь перчатку Анна почувствовала легкую дрожь. Девушка нахмурилась, не понимая, что так обеспокоило парня.
Но когда Джон Дрейтон опустил руку на плечо сына, а затем обнял Анну за талию, она была поражена еще больше. Мистер Дрейтон был ровесником ее отца, но она могла поклясться, что чувствовала, как его пальцы скользят по ее спине, слегка прижимая ее, почти ласково и намеренно интимно. Анна робко улыбнулась, чтобы скрыть свое изумление. Что ж, значит это был флирт между мужчиной и женщиной. Она глубоко вздохнула, грудь ее вздымалась над корсетом. Она следила за Дрейтоном из-под опущенных ресниц. Было заметно, как кровь приливает к лицу мужчины, когда он следовал за движением ее тела. «Этот урок стоит запомнить, – думала девушка, – и я, кажется, буду прилежной ученицей.
***
Зимой Мэри изъявила желание возвратиться в Чарльзтаун. Уильям был рад, что она опять интересуется жизнью общества, и купил дом на одной из тенистых улиц недалеко от моря.
Рано утром – в свое любимое время суток – Анна слышала песни уличных торговцев и звуки, доносящиеся с причала. Разносчик тащил серых креветок, голубых крабов, угрей, барабульку, кефаль и распевал:
– Эй, лежебоки, вставайте! День начинается! А рыбка уже здесь и не кусается. Не трудитесь ловить ее сами, коль есть денежки в вашем кармане!
Звуки этой песенки на рассвете заставляли девушку улыбнуться и оставляли хорошее настроение и вдохновение на весь день.
Кормакам принадлежал один из кирпичных домов на Бейстрит. Под действием солнца и воздуха красный кирпич выцвел, и дом стал розового цвета, а крыша была сделана из прочной, ураганоустойчивой черепицы и становилась зеркально-черной, когда шел дождь. Просторные веранды, на дверях и окнах которых были прикреплены жалюзи, пропускавшие ветер, защищали от безжалостных солнечных лучей. Прекрасные черные экипажи, запряженные парой, а то и четверкой породистых лошадей, джентльмены, спешащие в жокей-клубы, красавицы-полукровки, по дороге к рынку старающиеся заглянуть за высокие стены, холеные леди, гуляющие под руку друг с другом – все проходили под окном Анны. Ей нравились шум и суматоха города, его толчея и движение. Стервятники были настолько привычным явлением в Чарльзтауне, что они, не торопясь, расхаживали по мясному рынку прямо под ногами покупателей. Мэри находила их отвратительными, а Анна считала красивыми и сильными, к тому же очень полезными. Когда дважды в день вода спадала, чайки и стервятники очищали гавань от отбросов, что делало воздух не таким вонючим. Часто, когда спадала полуденная жара, Анна сидела на веранде и слушала звуки, доносящиеся из гавани. Индейцы называли Чарльзтаун «пересмешником». На улицах можно было услышать чистый английский и с шотландским и ирландским акцентом, протяжную французскую речь, индийские и африканские диалекты, испанский, немецкий языки и Gullah – африканский диалект, разбавленный словами-заимствованными из французского и английского языков. Чернокожие не могли произнести некоторые слоги, поэтому они их пропускали, а за счет этого удлинялись гласные. Конечно дети, воспитанные своими чернокожими мамашами, перенимали их речь и поэтому целые поколения леди и джентльменов на юге говорили на таком же ужасном английском, как их рабы. Одним из любимых занятий Анны были поездки на рынок, где она могла увидеть охотников, спустившихся с гор. Они приходили в Чарльзтаун в штанах из оленьей кожи, на них не было ни париков, ни кружев, ни ботинок – только рваные мокасины и мушкеты. Но они приносили удивительные вещи: тигровые и буйволовые шкуры, лосиные рога, шкуры медведей, перекинутые через плечо. Прилавки были заполнены спелыми апельсинами, манго, лимонами; коровьими и свиными тушами, связками цыплят; лечебными и ядовитыми травами; бренди, винами, ромами, изготовленными из лучших сортов сахарного тростника и тысячами других экзотических вещей.
Джилла – повариха – не доверяла доставкам по реке и охоте Чарли и поэтому предпочитала покупать продукты у уличных торговцев. Имея под рукой запасы, она умудрялась на отведенную ей сумму покупать множество разнообразных продуктов. Она готовила пирог с креветками, тушеных крабов, устриц и паштет из них – баварский паштет и бланманже – все деликатесы, которые она не имела возможности состряпать в Белфилде.
Той зимой в Бэттери повесили двух воров. Собралась толпа, Анна могла видеть эшафот со своей веранды. Казалось, веревка была короткой, и несчастные какое-то время извивались в конвульсиях в воздухе, прежде чем умереть. Когда их приговаривали к распятию или четвертованию, агония была еще дольше. После повешения за шею полуживую жертву снимали, вспарывали ей живот и удаляли внутренности. Затем тело разделяли на части, которые позднее демонстрировали в людных местах на пристани. Обычно, в таких случаях собиралась огромная толпа, детей сажали на плечи, чтобы они лучше видели, что бывает за совершение греха.
С 1657 года женщин в Чарльзтауне не сжигали. Землевладельцы и прочие собственники неодобрительно относились к такому варварству. Правда, две женщины были раздавлены, но эти казни не происходили публично-нельзя же было смущать народ. Анна слышала, что женщина была распластана на полу абсолютно голая, только лицо закрывала маска. Ей на грудь клали огромный камень, каждый день женщине давали три кусочка ячменного хлеба и немного воды из ближайшей лужи, только для того, чтобы чуть-чуть поддержать ее жизнь. Каждый день клали все более тяжелый камень. Говорили, что смерть наступала только через три дня.
Анну иногда удивляла жестокость, которую она видела вокруг, девушка недоумевала, как такие вещи могут сочетаться с гимнами, которые каждое утро доносились из шести церквей. Но она знала очень немного, как и все, кто толпами шел в Уайт-Пойнт, чтобы увидеть казнь, ни на мгновение не сомневаясь что правосудие Каролины более гуманное и цивилизованное, чем в северных колониях, о которых рассказывали вообще ужасные вещи.
Анна бродила бы по городу каждый день, но у отца возникли другие планы. После некоторых размышлений и консультаций Кормак отправил дочь к вдове Варнод, изучать сложности вышивания, украшения гобеленов, рисование и другие премудрости. Так как Анна уже читала Мольера, Мильтона, Боккаччо, она очень быстро устала от многозначительных фраз вдовы по поводу кулинарии и шитья.
Как-то раз одна розовощекая девчушка отчитала Анну за ее «непочтительное» отношение.
– Если Вы не научитесь тому, что должна уметь настоящая леди, госпожа Анна, – говорила девочка, моргая, – Вы никогда не станете хорошей женой.
– Женой? – Воскликнула Анна так, чтобы все слышали. – Почему все женщины стремятся к этому? Я не хочу быть никем изнасилована! Благодарю!
По застывшим лицам вокруг Анна поняла, что опять сказала что-то не так.
Вскоре она стала пропускать занятия и проводить целые дни в доках со своими новыми приятелями.
С широко раскрытыми глазами девушка бродила среди большого скопления покупателей и продавцов пядь за пядью исследуя побережье. Она заглядывала в темные зловонные таверны, где перемешивался запах соли, вина и пота. Она видела проституток которые сидели на коленях у пьяных моряков или высовывались в окно, обнажив груди и предлагали свой «товар». Она наблюдала драки, возникающие в одном месте и расходящиеся волнами по улицам, слышала нецензурную брань мужчин, ругающихся из-за женщин или рома. Но пассивное наблюдение ее больше не устраивало, и Анна присоединилась к небольшой шайке хулиганов из доков.
Так как отец был постоянно занят, а мать не вставала раньше полудня, Анна имела больше свободы, чем под присмотром прислуги в Белфилде. Она прятала бриджи и жилет в пустом доме за верандой вдовы Варнод. Никому в городе не было дела до того, что она делала и куда пошла. Вдова заметила только то, что девочка все чаще отсутствует, но решила, что это – забота ее родителей. Пока обучение оплачивалось, вопросов у нее не возникало. Когда карета Кормака оставляла девочку у двери веранды, она тут же исчезала за углом, сбрасывала свои юбки и надевала бриджи. Затем, как только юные леди гуськом входили в гостиную вдовы, Анна натягивала кепку и бежала на берег.
Два-три дня в неделю она охотно бегала с бандой мальчишек в возрасте от десяти до пятнадцати лет, единственной целью в жизни которых было стать, по крайней мере, подмастерьем на торговом судне и уйти в море. Многие хотели стать пиратами и иметь собственный корабль. Каждый мечтал о том дне, когда сможет войти в гавань со своей командой, а причал будет пестреть дамскими шляпками и юбками, и все женщины будут замирать от восхищения. Такими были и их игры, когда они, крича и сражаясь, кружили над доками, как чайки. Это был мир, который открывался перед ними: алые знамена, стоны раненых, отважные кличи и возвращение домой на закате, когда весь Чарльзтаун собирается на причале, восклицая: «Да здравствует Братство! Слава капитану!».
Бои с деревянными саблями и украденными где-то тесаками происходили между мальчишками повсюду в доках, в надежде быть замеченными. У Анны было преимущество, потому что Чарли Фофезерс научил ее владеть саблей, пистолетом и томагавком еще в детстве. К тому же, она была на полголовы выше всех мальчишек. Ее посвящение было жестоким, но быстрым. Как-то раз она выполняла поручение проститутки из «Зеленой Чайки», которая попросила ее за шиллинг принести от повивальной бабки уксус. На девушке были надеты бриджи, волосы спрятаны под кепку а перевязанную грудь скрывал жилет. Когда Анна возвратилась в таверну, к ней стали приставать трое хулиганов, желающих поразмяться.
– Эй! – остановил ее тощий парень, дернув за рукав, – ну, что, тупоголовый, проветрился?
Анна окаменела от такого оскорбления, ее рука инстинктивно потянулась за кинжалом.
– Да он же и на мужика-то не похож, да, Том? У него нежная розовая кожа, как у шлюхи!
Рыча, Анна вырвала у него свою руку, размахнулась и нанесла удар прямо ему в челюсть. Парень не ожидал такой быстрой реакции и отшатнулся. Но, быстро оправившись, сделал стремительный выпад и ударил ее по голове. Анна рухнула в пыль, увлекая за собой соперника, изловчилась и перевернула его на спину. Она попыталась сесть ему на грудь, но парень оказался сильнее и сбросил се. В руках у него осталась кепка, а спутанные волосы упали на плечи девушки.
– Это девчонка! – отшатнулся он, оказавшись в таком глупом положении.
– Эй, парень, – начал один из его друзей с ехидной улыбкой, – да ты не можешь отличить парня от девчонки! Ты не узнаешь ослиную задницу даже если осел наложит тебе на ботинки!
Громко хохоча, ребята обступили их. Анна тоже не смогла удержаться от смеха, глядя на растерянное лицо своего соперника.
Но, все же, ее не приняли, пока она не зарекомендовала себя, выполнив несколько поручений. Она больше не была на побегушках у проституток; Анну окрестили именем Эндрю и научили воровать с выстроившихся вдоль причала прилавков. Все украденное она приносила Тому – главарю банды. Он был старше и выше других и обрушивал на своих младших собратьев угрозы, ярость и силу. Он громче других ругался и лучше всех дрался, поэтому, как в стаде мустангов, стал ведущим жеребцом, выбив всех конкурентов.
После того, как Анна заявила о себе, украв у купцов фрукты и кое-какие безделушки, она поднялась на следующую ступень, и ей было позволено обчищать карманы пьяных моряков, которые валялись в тени, напротив таверны. Вначале она боялась: сердце подпрыгивало, руки тряслись, когда она выполняла свою работу, но после нескольких краж, получив поздравления и одобрение своих товарищей, девушка стала получать от этого удовольствие. Она была единственной представительницей слабого пола в компании, и должна была зарекомендовать себя.
Анна поняла, что в драке важны нападение и вызов. Мальчишки помладше боялись ее из-за неистового темперамента и сильного удара. Но Том не боялся и использовал любую возможность, чтобы ощупать се. Вначале она стала замечать, что тот пытается столкнуться с ней, давая волю рукам и всегда отводя глаза, чтобы не встретиться с ней взглядом. Анна не испытывала страха, ее лишь злила его неотесанность. В конце концов, однажды он застал ее одну и продемонстрировал свои интимные части тела.
– Ты когда-нибудь видела такое, девочка?
Анна осторожно оглянулась и обнаружила, что они одни. Он поставил ее в такое положение, когда она должна либо победить, либо уйти из банды навсегда. Он хотел власти, а не удовольствия.
Она смело смотрела прямо ему в лицо:
– Да, видела. – Пока она смотрела, его орудие увеличивалось в размерах и толчками подпрыгивало вверх. – Мне падать в обморок от удовольствия или как? Ты бы лучше оттягивал его каждое утро, чтобы укрепить, парень, а то он выглядит так, что согнется даже при легком бризе. Может, вот это придаст ему силы? – Анна медленно расстегнула жилет и обнажила свою маленькую, но спелую грудь с дерзкими розовыми сосками. Уверенность покинула Тома.
– Ну, что, самодовольный петух? Остроумие иссякло? – Она приближалась, покачивая перед ним грудью, раззадоривая его своей манящей улыбкой, а про себя молила, чтобы он сдался и ушел, как Филипп. Ее хриплый голос еще больше понизился, а слова звучали угрожающе и… обещающе. – Это – для настоящего мужчины, мальчик. Будь уверен, ты никогда не притронешься к ним своими грязными руками.
Он набросился на нее, штаны его все еще были спущены, и прижался грудью к ее груди.
Она в испуге попыталась оттолкнуть парня:
– Убирайся, идиот! – Она извивалась, пытаясь вырваться из его объятий. Том покачнулся, и Анне хватило этого, чтобы освободиться. Он потерял равновесие и упал в море, так и не успев натянуть штаны. Анна удивленно смотрела, как он барахтается в воде, и торопливо застегивала жилет. Она не хотела так сильно толкать Тома. Всплеск воды вернул ее к действительности. Она знала, что парень не потерпит больше насмешек, и понимала, что если хочет остаться с ним в хороших отношениях, она должна помочь ему выйти из этого затруднительного положения. Поэтому, подавляя смех, девушка быстро пошла прочь из дока и оставила его восстанавливать свое достоинство в одиночестве. Больше они никогда не возвращались к его поражению.
Союз Анны с этими пиратами-любителями был коротким, но поучительным. Она научилась владеть ножом лучше, чем иголкой. Год спустя ей стала надоедать их компания, и к тому же губернатор издал указ об аресте «Вильяма Сандерса – нормального телосложения, темноволосого, возраст – около десяти лет; Ти Уэзерли – коротко остриженного, очень маленького роста, одноглазого, около четырнадцати лет и Томаса Симпсона – высокого, с раскосыми глазами, шестнадцати лет – за воровство». Все они были друзьями юности Анны.
***
У Мэри была хоть какая-то надежда, что поездка в Чарльзтаун, возможно, восстановит ее силы. Она помнила суматоху и веселье первых лет, проведенных в городе, – но теперь все было по-другому. Светский статус Мэри не изменился, она по-прежнему входила в элиту Чарльзтауна, но ее физические возможности не позволяли ей оставлять за собой это положение. Каждый день она испытывала глубокую усталость и почти болезненный страх от одной только мысли, что ей придется покинуть свои покои. Анну раздражало безразличие матери и растущее влияние на нее Клары. Однажды девушка подкралась на цыпочках к комнате матери, чтобы, что бывало очень редко, поделиться с ней каким-то секретом, и увидела, как горбатая сморщенная старуха прижимает Мэри к груди, качает ее, как ребенка, и тихо напевает убаюкивающую песенку. Анна непроизвольно сморщилась и ушла. Как-то днем девушка бежала вприпрыжку из доков, чтобы переодеться в своей комнате. Она делала это дважды за последнюю неделю и, как ей казалось, оставалась незамеченной. Анна задержалась на лестнице и услышала, как мать с кем-то разговаривает в гостиной. Она узнала это участливое мурлыканье. Их дом посетил нежданный гость – вдова Варнод. По спине у девушки пробежал холодок, когда она поняла, что очная ставка неизбежна.
