Текст книги "Кровь в круге (СИ)"

Автор книги: Остин Марс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

6.38.23 Танец «ручеек» и карнское рабство

Они спустились вниз, на этот раз длинным путем, по широким роскошным лестницам, министр расточал самодовольные улыбки всем встречным, особенно цыньянцам. Одна компания ему не поклонилась, Вера удивленно посмотрела на него, он шепотом объяснил:

– Семья Кан, старший дом. Мое существование для них оскорбление.

Вера внимательно изучила эту компанию, запоминая на всякий случай. Они спустились в танцевальный зал, и ее на последней ступеньке поймал за руку король, жизнерадостно улыбнувшись министру Шену:

– Господин министр, я украду вашу даму, с вашего позволения!

– Укради, позволяю, – фыркнул министр, складывая руки на груди и подпирая спиной колонну. Король рассмеялся и махнул оркестру, дирижер зазвонил особым образом, и Вера поняла, во что ее втянули.

«Гребаный "ручеек".»

Король вывел ее в центр зала, за ними выстроились пары, заиграла музыка, по коридору поднятых соединенных рук потекли пары, все хихикали, перешептывались и веселились, Вера с нехорошим предчувствием готовилась к тому, что должно было произойти, и произошло – ее отобрал у короля какой-то мужчина. Они не были представлены, она бы его запомнила – молодой, но толстый, очень роскошно одетый, такой же светловолосый и сероглазый, как и большинство здесь, он загадочно улыбнулся ей, с таким уверенным видом, как будто делал ей очень приятное одолжение, и любая женщина на ее месте визжала бы от восторга.

Она пробиралась по коридору рук за ним, пытаясь придумать, о чем с ним говорить, или лучше даже, как от него слинять. Долго думать не пришлось – ее опять отобрали, на запястье сомкнулись пальцы Рональда, он заглянул ей в глаза с видом спасителя, на этот раз полностью заслуженным, но долго это не продлилось – ее опять увел король. И почти сразу же увел следующий самодовольный толстяк, потом еще один, и опять Рональд, и опять он не продержался долго.

Музыка замерла, все зааплодировали и засмеялись, мужчина без пары артистично поизображал скорбь и печаль, и пошел приглашать кого-то из девчонок-в-сторонке. А к Вере повернулся ее партнер, она не могла уверенно сказать, видела ли его сегодня уже. Все пары рассредоточились по залу, дирижер зазвонил еще раз, и начался обычный местный "вальс", мужчина с сияющим видом повел Веру в танце, она напомнила себе, что надо смотреть на партнера и говорить с ним, перестала делать вид, что очень интересуется рисунком паркета, мужчина наконец-то поймал ее взгляд и улыбнулся:

– Госпожа Вероника, вы сегодня прекраснее всех в этом зале!

– Спасибо.

– Но почему вы не в белом?

– Это не первый мой бал.

– Но здесь-то первый, как говорится, "ягодка опять"! – он рассмеялся, до безобразия довольный собой, Вера тоже попыталась улыбнуться, обещая себе, что будет всегда заранее узнавать расписание танцев, и больше никогда не будет танцевать с непонятно кем.

– Чем занимается ваш отец, госпожа Вероника? Я слышал, ваша семья разбогатела на сельском хозяйстве?

– Это было давно. Папа занимается горнодобывающей промышленностью.

– Прямо как я! – обрадовался партнер. – У моего отца рудники на севере, и мраморные карьеры к юго-востоку от Тайры, самый прибыльный бизнес, и самый надежный. Я всегда говорю – зерно может не уродить, животные могут полечь от хворей, фабричное оборудование может сломаться или устареть, но только люди не портятся никогда! – Он рассмеялся, такой довольный собой, как будто это была шутка века, Вера нахмурилась:

– В смысле? У вас бизнес на людях?

– Да, дорогая Вероника, да! Мое оборудование самое надежное – человеческие руки! Если их, конечно, можно назвать людьми. Они рабочие лошади, идеальные – сильные, выносливые, терпеливые, сами себя лечат, сами себе делают инвентарь, сами его точат и ремонтируют, даже иногда придумывают всякие приспособления, чтобы работать было легче. И я тогда с удовольствием поднимаю им план! – он расхохотался, она переспросила, надеясь, что неправильно поняла:

– У вас мраморный карьер?

– И рудники, да, – довольно закивал он.

– И там работают люди, руками?

– Совершенно верно! Размечают срез породы, руками вбивают колья, руками обвязывают веревками, грузят на телеги, на спинах таскают на склад. Дальше волы, но я подозреваю, что они и дальше могли бы сами, в средней полосе рабы просто сказочно двужильные, а на севере, на рудниках, так вообще – день за днем кирками машут, тачки катают, и потом еще поют вечерами, как у них сил хватает? Я если с проверкой приезжаю, то просто пройдясь по их маршруту, к вечеру с ног валюсь, а они целый день по кругу, по кругу, как заведенные. Восхищаюсь ими, надо им памятник заказать.

– Вы сказали "рабы"? В Карне же нет рабства?

– Конечно-конечно, нет уже давно в Карне рабства! Они работают добровольно, даже дерутся за работу, за премии вообще на подвиги идут.

– Вы им, наверное, очень хорошо платите.

– Да конечно! – расхохотался мужчина, с сарказмом посмотрел на Веру, понизил голос: – Я плачу им ровно столько, чтобы они не сдохли от голода, и могли по праздникам позволить себе не просто хлеб, а хлеб с маслом, и то только если работают сверхурочно. Это такая игра в теоретическую свободу – рабства нет, а рабы есть.

– Почему они на это соглашаются?

– А какой у них выбор? – весело развел руками мужчина. – На все графство три завода, чтобы там работать, надо учиться, а учиться дорого. Работать без образования можно только на рудниках, а там такая зарплата, на которую можно купить билет максимум в соседнюю деревню, а там то же самое. У них нет выбора, они грузят камень за гроши, и радуются, что хотя бы это есть, потому что могло быть и хуже.

– Вы восстания не боитесь?

– Нет, у меня хорошая охрана, – он небрежно отмахнулся, самодовольный и гордый. – Они пытаются периодически бастовать и требовать поднять зарплату, я в таких случаях останавливаю производство на недельку-другую, и потом плачу в конце месяца за вычетом этой недельки-другой, у них начинается голод, я пригоняю пару телег с хлебом и раздаю бесплатно, чтобы оценили, какой я добрый и как забочусь о своей скотине. Обожают меня, так благодарят, плачут, молятся за мое здоровье.

Вера молчала, ощущая свои ноги чужими и неловкими, они все еще танцевали, а она мысленно стояла на броневике и картаво призывала вешать и расстреливать, лихо сдвинув на затылок кепку, и обещая новый путь.

«Это не сработало, Вера, успокойся.»

– Вы так покраснели, боги, это очаровательно! В вашем мире тоже в чести благотворительность? Или вы так поражены моим талантом управленца?

Она опустила голову, пряча лицо, пытаясь что-нибудь придумать, чтобы это просто прекратилось, она не хотела это больше выносить ни секунды.

– Госпожа Вероника? Ваши щечки похожи на белые яблоки с красным боком, так бы и лизнул, да мне сладкое нельзя, – мужчина с сальной улыбочкой потянулся рукой к ее лицу, она отшатнулась, еле успев отбросить его ладонь, сбилась с шага и остановилась. В них чуть не врезалась ближайшая пара, Вера освободила руки, партнер опять попытался их взять, усмехнулся: – Да ладно вам недотрогу строить, все уже знают, что вы любите все блестящее. – Наклонился к ее уху и громко шепнул: – У меня столько рудников, что я вам таких рубинов могу ванну насыпать. И я, представляете, совершенно не женат!

Вера опять освободила руки, беззвучно шепнула:

– Не идите за мной, мне плохо, – развернулась и быстро пошла вон из зала, не представляя, куда идет. Ее тошнило от него, его слова мелькали в памяти рваными фразами, отвратительными вместе и по отдельности, в зале было душно, она взяла с подноса у проходящего мимо официанта запотевший шипучий бокал, но он оказался недостаточно холодным, даже конденсат уже нагрелся.

«Королевский дворец, блин, позорники.»

Она быстро куда-то шла, просто для того, чтобы не стоять, и чтобы встречный поток воздуха и встречные случайно услышанные фразы стерли из памяти ее недавнего партнера.

«Ну и где все?»

По мере удаления от танцевального зала становилось темнее, вот светильники уже начали гореть через один, коридор погрузился в полумрак.

«Нет, это просто у меня в глазах темнеет. Господи, я сейчас упаду.»

Начали неметь руки, отвратительно знакомым предощущением уплывающего пола и писка в ушах. Навстречу попадались какие-то люди, которых она не знала, полный дворец людей, и никто ей не подходит. Окна… Она осмотрелась – это была не та сторона, где внутренний сад, а противоположная сторона дворца, получается, внешняя.

«Здесь же тоже должен быть выход?»

6.38.24 Знакомство с Санджакм аль-Пателем

– Госпожа Вероника? – перед ней возник кто-то в белом, окатил запахом сандалового дерева, еле ощутимым, и поэтому прекрасным.

«Близко. Неприлично, надо отходить.»

Она в него то ли врезалась, то ли упала. Потому и запах почувствовала, что почти уткнулась носом ему в шею, ужасно неприлично.

– Сюда, госпожа Вероника, – он открыл окно, обрушивая в дворцовую духоту морозную дождливую ночь, оглушительно запахло кленами, желтыми, мокрыми, Вера медленно вдохнула полную грудь, схватилась за подоконник, и наконец-то ощутила свои ноги твердо стоящими на полу. Открыла глаза, увидела в руке бокал шампанского, сделала крохотный глоток и поморщилась, шепча:

– Какая гадость. – Поставила бокал на подоконник и наконец подняла неловкий благодарный взгляд на своего спасителя.

Здесь действительно было темно, ей не казалось. Верхний свет не горел, маленькие полудекоративные бра на стенах светили вполнакала, делая спасителя еще смуглее.

«Ридиец. Тот ридиец, который мешал мне рассматривать цыньянцев.»

– Мы знакомы? – с улыбкой спросила она, он смущенно улыбнулся и качнул головой, почти шепотом отвечая:

– Вас все знают, госпожа Вероника. А я – Санджай аль-Патель, моя сестра хотела нас представить, но что-то у нее не получилось.

«Дженис говорила, что он меня увидел, и… Что-то по этому поводу она точно говорила. Что-то такое, что не надо было говорить.»

Вера поняла, что смотрит ему в глаза слишком долго, опустила голову, он тихо рассмеялся, она поняла, что это глупо, но стыдно не было. Знакомиться с человеком, о котором знаешь, что уже ему нравишься, оказалось щекочуще приятно, и почему-то очень ответственно, как будто она ему уже что-то обещала, и теперь должна исполнить. Она смотрела на его смуглые руки и белые рукава с золотым шитьем, такой же вышитый широкий пояс, мягкие складки ткани, они выглядели холодными и гладкими, вызывали желание ощущений.

«Опять слишком долго. Отвернись, Вера.»

Она стала смотреть в окно, все равно все внимание обратив на мужчину, ощущая его запах, его тепло.

«Са-ан… Джай…»

Что-то в нем было удивительно солнечное. От его имени в голове поселился хрустальный звон идеально отполированных тончайших цилиндров "музыки ветра", она когда-то делала такую на заказ, какой-то богач захотел себе все детали из серебра. Вера с коллегами доделала игрушку, и рассматривала, ища незамеченные изъяны, а игрушка звенела, звенела… Вокруг смеялись хорошие люди, простые хорошие люди, умеющие работать и любящие свою работу, пили чай, обсуждали фильм.

«Как же было хорошо. А теперь они там, а я здесь.»

Она открыла глаза, посмотрела за окно – там раскинулся парк с широкой подъездной аллеей, забитой каретами, кто-то приезжал и уезжал непрерывно, широкие кованые ворота были распахнуты, за ними качали фонарями кареты, проезжающие мимо, дальше светились окна. Было непривычно видеть так много домов в три этажа, крыши с дымящими трубами, открытое небо, в котором косматые тучи прятали звезды, но они все равно выглядывали в прорехи, маленькие и дерзкие.

– Что значит ваше имя? – тихо спросила Вера, продолжая смотреть на парк и город. Мужчина придвинулся немного ближе, она слышала, что он улыбается.

– "Солнечный…", хм… в карнском нет такого слова. "Немного солнечного света".

– Луч?

– Нет, это другое слово.

– Блик?

– Ближе, но все равно другое, – он улыбнулся шире, она посмотрела на него:

– Фотон?

Его темные глаза чуть расширились, опять погружая ее в то состояние, которое она наблюдала со стороны, когда стояла на балконе с министром Шеном – ридийцы очаровывали, не чем-то конкретным, а сами по себе. Звук его голоса, запах сандала и апельсина, улыбка, блеск глаз – этот мужчина был пиршеством для глаз, для слуха, для чего угодно, его хотелось схватить и тщательно распробовать, и не отпускать, пока все не станет понятно до конца.

– Что такое "фотон"? Это слово из вашего мира?

– Это частица света. Как вода состоит из капель, так поток света состоит из фотонов. Энергия света, которая может превратиться в энергию тепла, или в витамины, или в память. Это долго объяснять, – она смущенно улыбнулась и опустила голову, опять стала смотреть на парк. Санджай пораженно качнул головой, улыбнулся и шепнул:

– Какая поэтичная физика. Вам лучше? – он положил ладонь ей на плечо, как тогда муж Дженис на плечо министру Шену – "больная тема, друг мой?" Вера кивнула:

– Лучше, спасибо. Я бы не додумалась открыть окно, искала дверь.

– Окна нужны для того, чтобы их открывать, – он мягко сжал ее плечо и отпустил, потянулся к раме, иронично вздохнул: – И закрывать, это Оденс, здесь такие правила.

Она рассмеялась, взяла с подоконника свой бокал, он как раз охладился. Попробовала и поставила обратно, вздыхая под нос:

– Все равно гадость.

Санджай взял ее бокал, поднес к носу и шутливо усмехнулся:

– М-да, говорил я брату, не винный это сорт. Ну что ж, эксперименты иногда проваливаются. – Поставил бокал, достал блокнот, написал два слова и спрятал, смущенно улыбнулся Вере: – Пойдемте поищем что-нибудь более удачное.

«Аль-Патель. Вино. Черт…»

Он что-то понял по ее лицу, погладил по руке и тихо рассмеялся:

– В бизнесе честность важнее учтивости, особенно когда никто не слышит. Пойдемте, только не очень быстро – хочу успеть вам рассказать, как вы будете замаливать свой грех перед моим вином, я уже все придумал. Для этого нам понадобится карандаш, бальная книжка, и две очаровательные ручки.

Вера не могла перестать улыбаться. Он вел ее по коридорам, мягко придерживая под локоть, но ей казалось, он был везде – поправлял ее волосы, снимал пылинку с плеча, парил вокруг, погружая в колдовскую атмосферу себя, такого солнечного и теплого, одновременно невинного и чувственного, его было все время мало.

В какой-то момент рядом мелькнул Артур, послал Вере вопросительный взгляд, она мысленно огрела его бетонной плитой: "Не подходи!", он понимающе усмехнулся и куда-то свернул.

Санджай усадил Веру на диванчик, принес ей воды и фруктов, протянул длинную розовую виноградину:

– Попробуйте.

Она на секунду замешкалась, он тут же смутился и убрал руку, виновато улыбнулся:

– Я забыл, в Карне так нельзя делать. Здесь не принято друг к другу прикасаться, и прикасаться к еде руками. – Он сунул виноградину себе в рот, протянул Вере тарелку и шутливо добавил: – Старики рассказывали, что поначалу очень удивлялись, почему карнцы не прикасаются друг к другу, и вообще ни к чему ценному. Но потом Ридия стала экспортировать сюда мыло, и карнцы узнали, что руки могут быть чистыми и безопасными, но традиция осталась.

Вера рассмеялась, изобразила не очень правдоподобную укоризну:

– Злая шутка.

– Ах, если бы это была шутка, – вздохнул Санджай, отламывая себе маленькую веточку винограда от грозди, полюбовался и посмотрел на Веру, – это исторический факт, как это ни печально. Бани в Карн привезли северцы, а мыло – ридийцы. Цыньянцы тоже внесли свой скромный вклад, но там мытье – роскошь, доступная только аристократам. Я был в одном дворце-музее, в Ун-Чхоне, это старая столица Цыньянской Империи, император когда-то ее бросил из-за предсказания, что город вымрет. Императорский двор уехал, чиновники с семьями уехали следом, слуги остались без работы, торговцы – без клиентов, все шустро разъехались по ближайшим городам и селам, и столица, естественно, вымерла. И получился такой совершенно не разрушенный, но пустой город. Спустя время, туда пришла пустыня, спустя еще немного времени, по этой пустыне проложили Большой Восточный Тракт, и колодцы на краю города очистили и стали пользоваться. Потом кто-то нашел кусочки старинной мозаики, стали искать целенаправленно, и вспомнили, что там была целая столица. Пророчество посчитали сбывшимся, испросили разрешения жрецов, и полностью отреставрировали город. Он, правда, получился ниже уровня земли, выше только шпили дворца торчат, но там удивительный кусок истории, больше четырехсот лет, как не было. И все очень хорошо сохранилось, пустыня снисходительна к кирпичу и камню, так что даже дома прислуги выстояли. А дворец вообще как новый, я был внутри, очень рекомендую. И я был в купальне, императорской. Есть древние тексты, написанные карнскими и цыньскими путешественниками, которых принимали во дворце императора, они описывают купальню как что-то невероятное – огромный бассейн с чистейшей водой, в котором можно плавать.

Он замолчал, загадочно улыбаясь, Вера подняла брови и улыбнулась:

– Нельзя плавать?

– Ну, теоретически, – он медленно поднял плечи, рассмеялся и показал рукой полметра от пола: – Вот такой глубины. И в длину как мой рост, и в ширину такой же, квадратный. Если предположить, что императорская семья была ростом как вы, то может быть, они могли там плавать. Но у меня дома такая штука называется "ванна", она есть в каждом доме, даже у слуг. У меня фонтан во дворе больше, чем их императорский бассейн.

– А какой у вас бассейн? – кокетливо улыбнулась Вера, он рассмеялся:

– У меня возле дома озеро, если я хочу поплавать, я плаваю там, а если хочу вымыться, то мне хватает такой же ванны, как у слуг, я не привередливый. Понравился виноград?

– Да, – Вера опустила глаза, вдруг понимая, что умяла половину грозди, там было килограмма полтора, и остановиться надо было уже давно. – Обалденный виноград.

– Полностью с вами согласен. Зачем готовить то, что и в свежем виде превосходно? – он отломил себе еще веточку, и Вере стало немного легче – это они вдвоем столько съели, не она одна. Она осмотрелась – он увел ее в дальний угол длинного узкого зала, выходящего окнами на подъездную аллею, здесь тоже стояли диванчики, как в "лабиринте разврата", но не было самого лабиринта, весь зал отлично просматривался, являясь скорее коридором между западным и восточным крылом. В центре был выход на балкон или куда-то наружу, Вера видела, как туда заходят большими компаниями, в основном, мужчины. Дворец был странно построен – тот этаж, который со стороны внутреннего сада казался первым, со стороны фасада становился вторым, внизу цокали подковы, раздавались окрики и лошадиное ржание.

– Все уже расходятся? – спросила она Санджая, он кивнул, дожевал и ответил:

– Сначала отсылают совсем юных, взрослые начинают играть в карты и вести себя свободнее, потом отправляют домой уставших стариков. Остаются молодые и полные сил, и наконец-то дают себе волю, – он рассмеялся, хитро улыбнулся: – Танцуют с чужими женами, проигрывают состояния родителей, напиваются до полной потери страха, высказывают все поднакопившееся, и тут же за это получают. Северцы говорят, что без драки – не праздник, но они обладают редким умением мириться, кроме них, так больше никто не может. Кстати, про танцы с чужими женами, – он посмотрел на ее книжку, заглянул в глаза, шепнул, как будто выпытывал тайну: – Министр Рональд оставил вам хоть один свободный танец?

Вера смущенно улыбнулась и достала книжку, открыла, сама собой открылась предпоследняя страница, Санджай усмехнулся:

– Вы записали, а потом вычеркнули? Кто этот несчастный?

– Рональд, – вздохнула Вера, – он записывался, но потом случайно так получилось, что мы станцевали раньше. А три танца нельзя танцевать с одним и тем же, пришлось вычеркнуть. А какой сейчас танец? Я не читаю на карнском.

– Вот этот, – он перелистнул две страницы назад. – Следующим будет тот, который вы танцевали с шутом.

– Ой, нет, только не "попрыгунчик", – взмолилась Вера, он рассмеялся, кивнул:

– В Карне смешные танцы, неуклюжие такие, поэтому ридийцы их и не танцуют. Ради вас я бы сделал исключение, но раз вы тоже от него не в восторге, можем потанцевать что-нибудь другое. Я знаю прекрасный зал, где музыка есть, а музыкантов нет.

– Записывать? – Вера пыталась не показывать своего дикого предвкушения, у нее аж дрожало все внутри от мысли, что она будет с ним танцевать.

– Записывайте. И сразу пойдем, зачем терять время? – он взял тарелку и бокалы, отнес на стойку у выхода на балкон, Вера смотрела, как он идет – ноги, спина, шея, волосы…

«Все хочу, все буду, дайте два.»

Она успела опустить голову раньше, чем он обернулся, медленно вывела с завитками: "Санджай аль-Патель, немного солнца".

Он вернулся и повел ее по лестнице вверх, потом по восточному крылу, по балкону, длинным путем через лабиринты, как будто хвастаясь ею, это было смешно, но приятно. Он задерживался у стоек и столов, разговаривая с друзьями и официантами ни о чем, коротко, просто привлекая внимание, все смотрели на Веру, осыпали ее комплиментами, она ловила взгляды мальчиков специального назначения, одетых официантами и швейцарами, некоторых она знала в лицо, некоторых просто угадывала по фигуре и напряжению в позе. Кто-то спросил ее, почему она ушла в середине прошлого танца, она сказала, что голова закружилась – этот ответ тут принимали с готовностью, корсеты объясняли все.

Наконец они добрались до той загадочной комнаты, и Санджай показал Вере огромную музыкальную шкатулку, состоящую из маленьких барабанов, струн с молоточками, металлических пластин с другими молоточками, и сложного механизма из шестеренок и ремней. Вся эта конструкция запускалась пружиной, которую нужно было взводить вручную, Вера попросила попробовать, и не смогла сдвинуть рычаг с места, подарив Санджаю немного здорового смеха. Потом он завел шарманку сам, и начал пространную лекцию о происхождении карнских танцев, какими они были сто и двести лет назад, почему изменились, как именно. И весь процесс тут же демонстрировал, они шагали по комнате, кружась и поворачиваясь, она тонула в нем, как в бурной реке, не зная, что будет в следующую секунду, какой будет танец, из какой эпохи. Оставаться на ногах можно было только полностью положившись на него, и она отдалась течению, в первый раз почувствовав удовольствие от ведомой позиции – он вел так, что хотелось вестись, эти виражи дарили безграничное наслаждение.

По коридору мимо открытой двери часто ходили, некоторые замедляли шаг, но не задерживались, кто-то зааплодировал, Санджай улыбнулся ему поверх Вериного плеча, она обернулась – в дверях стояла Дженис. Она вошла и нажала на рычаг, останавливающий музыку, со значением посмотрела в глаза им обоим, сначала Вере:

– Не хочу портить вам праздник, но сюда идет Шеннон, и выглядит кровожадно, вас нет уже больше часа.

– Да? – Вера округлила глаза, Санджай положил ладони ей на плечи, сказал на ухо:

– Все будет хорошо. – Выпрямился и сказал сестре: – Спасибо, Дженис, но не стоило беспокоиться. Иди.

Она скептично двинула бровями, но ушла, Вера обернулась к Санджаю, он погладил ее плечи, качнул головой с ласковой улыбкой:

– Мы не сделали ничего такого, чего стоило бы стыдиться. Но время и правда летит, – он осмотрелся и не нашел на стенах часов, рассмеялся, провел руками по Вериным рукам, мягко сжал ладони и заглянул в глаза: – У вас поразительная пластика движений, я передумал, карнские танцы не неуклюжие, это просто карнцы их плохо танцуют. С вами я готов танцевать даже карнское, честное слово. Сегодня уже поздно, но я обязательно вырвусь на Малый Осенний, постарайтесь найти время, покажем местному двору, как надо танцевать их танцы.

Вера улыбалась и смотрела на свои руки в его руках, поднимать голову казалось опасным, у ридийцев были очень смелые представления о личном пространстве, в ее мире такие расстояния считались интимными, но Санджай с ней просто разговаривал, и смотрел, и так пах, что его хотелось съесть…