Текст книги "Кровь в круге (СИ)"

Автор книги: Остин Марс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

6.38.20 Непристойное предложение от кронпринца империи

Вера замерла от неожиданности, не зная, что делать – на нее в упор смотрел самый младший из цыньянцев, тот самый, который ни с кем не разговаривал, кроме «красавчика».

«…два, три, четыре. Пять – все, это неприлично. Мальчик нарвался.»

Мальчик смотрел на нее прямо, они были почти одного роста, так что глаза находились четко напротив, и сейчас его взгляд был куда увереннее, чем когда он смотрел на нее с балкона, как будто он что-то для себя решил, и тут же решил действовать немедленно.

«Все узкоглазые – психи.»

Она смотрела на его гладкое юное лицо, белую кожу с проступающим сквозь пудру румянцем смущения, аккуратно подведенные глаза…

«Что в них? Что скрывается за этими черными шахтами, что за безумие творится в этой голове? Черт, я никогда их не пойму…»

Замер весь зал, эта волна напряженного внимания началась с него и раскатилась по всему залу, на них смотрели все. От мальчика исходила убойная подростковая смесь отчаянной жажды, паники и восторга, Вера на секунду опустила глаза на его грудь – сердце колотилось так, что это было видно, сиреневый шелк как будто вибрировал.

– Женщина! – наконец выдал мальчик, заставив Веру непроизвольно дернуть бровями – голос у него оказался юный и еще не переломавшийся, и это чистое, как колокольчик, звучание составляло диковатый контраст со смыслом слов.

Она с усилием взяла себя в руки и кивнула, пытаясь ответить не слишком иронично:

– Я вас слушаю, молодой человек.

Мальчик шумно сглотнул, вдохнул поглубже, и сказал совсем другим голосом, как будто произносил отрепетированную речь:

– Твоя красота заставляет кровь вскипать.

– Спасибо, – прохладно улыбнулась Вера.

– Ты прекрасна, как цветок лотоса, вырезанный из белого нефрита.

– Спасибо, это очень мило, – она попыталась сказать это так, чтобы он понял, что утомил ее, сделала движение обойти его и пойти дальше, Артур у бара сидел с отвисшей челюстью и стеклянными глазами, помощи от него ждать не приходилось. Мальчик опять заступил ей дорогу. Вера продолжала смотреть на Артура, перевела глаза дальше – никто не смотрел на нее, хотя в ее сторону смотрели все.

«Да кто он такой?»

– Простите, меня ждут, – Вера вежливо кивнула мальчику, и опять попыталась его обойти, он опять не пустил ее. Задрал подбородок и заявил:

– Поехали со мной, ты станешь моим драгоценнейшим цветком, и будешь жить в роскоши с этого дня и до самой смерти. У тебя будут лучшие покои, лучшие наряды и украшения, я клянусь тебе! Твои дети не будут знать нужды, и получат высокие посты в империи.

Вера медленно глубоко вдохнула, прямо посмотрела на мальчика, максимально вежливо улыбнулась и качнула головой:

– Спасибо за ваше щедрое предложение, но мне и здесь неплохо.

Он вспыхнул, пораженно приоткрывая рот, как будто ему отказали впервые в жизни, дрожащим от ярости голосом выдохнул:

– Глупая женщина! Ты не знаешь, с кем говоришь?

Она пожала плечами с извиняющимся видом:

– А разве мы были представлены? Я сегодня видела столько людей, что уже путаюсь.

– Ты… видела… много людей? – его трясло, он заикался, стал дрожащими пальцами щупать воротник, наконец схватился, рванул его в сторону, обнажая тощую грудь с татуировкой дракона: – А это ты видела?!

Вера напоказ нахмурила брови, немного наклонилась, всматриваясь в татуировку.

«Глист чешуйчатый, а не дракон, тоже мне. И усы как у таракана.»

– Я видела такого же, но побольше раза в три, – наконец призналась она, вызвав волну вздохов по залу. Мальчик застыл, Вера стала ровно и посмотрела ему в глаза, ободряюще улыбнулась: – Но вы не расстраивайтесь, может, еще вырастет. Говорят, они с возрастом меняются.

Он стоял с широко раскрытыми глазами, но совершенно неподвижно, настолько, что она с трудом подавила желание помахать ладонью у него перед лицом. Румянец со щек растекся по всему его телу, залив шею и тщедушную грудь с таким же тщедушным драконом, Вере хотелось запахнуть на нем халат и аккуратно поправить, материнское какое-то желание, как сопли вытереть.

Она не знала, что делать.

Посмотрела на Артура, он продолжал сидеть с отпавшей челюстью, провела взглядом по толпе – пустота, как будто она в этом зале одна.

За спиной раздались легкие шаги, волной нахлынул запах духов Дженис, абрикосово-миндальный, как лето, она мягко взяла Веру под руку, улыбнулась мальчику:

– Я украду вашу даму, вы не против? С вашего позволения, – кивнула неподвижному мальчику, и утащила Веру обратно в сторону колонны с фонтаном богини любви. Им навстречу стремительно прошел "красавчик", не удостоив их и взглядом, за ним шли еще трое цыньянцев, Дженис шепнула: – Не оборачивайся.

Вера посмотрела на нее с молчаливым требованием объяснить ситуацию, если она хоть что-нибудь понимает, Дженис пораженно качнула головой и прошептала:

– У меня слов нет. Как у тебя смелости хватило?

– Я правда не знаю, кто он, меня с ним не знакомили. – Дженис медленно покачала головой, Вера отвернулась, поймала взгляд серой дамы, полный высокомерного осуждения. Опять повернулась к Дженис и возмущенно прошептала: – Кто он такой? И что это за манеры – голые сиськи незнакомым женщинам показывать?

Дженис фыркнула, с усилием сдерживая смех, быстрым шепотом затараторила:

– Я не спорю, он повел себя ужасно, его папаша ему всыпет за это, сто процентов. Но ты как осмелилась ему ответить так?

– А ты бы что на моем месте делала?

– Не знаю! Паниковала! – Дженис увидела ее скептический взгляд, рассмеялась и наклонилась к ее уху: – Он наследник цыньянского трона.

– Мелковат, – поморщилась Вера.

– Он младший сын, поздний, но в списке наследования стоит первым, с рождения. Но несмотря на это, положение у него шаткое – у императора-солнца есть старший сын, тот в фиолетовом, который за ним шел, он правитель Тан, и император хочет оставить его правителем, ему не нужен во дворце такой взрослый и амбициозный сынок, он сам еще хочет поправить, хотя старый пень уже, восемьдесят скоро. Спросишь своего, он тебе расскажет, он к этой кухне ближе. Вон он, ждет уже, кот в засаде, – Дженис усмехнулась, Вера проследила за ее взглядом, увидела министра Шена в тени за колонной, он сливался с тьмой и сыто щурился, одни зубы сверкали, воплощенное самодовольство.

– Госпожа аль-Руди, бесконечно благодарен, – мурлыкнул министр, сказал кому-то за спиной: – Проводи даму. – Оттуда вышел Вильям, со своим вечным трудным лицом, предложил Дженис локоть, кивнул министру, и увел ее обратно в сторону танцевального зала.

6.38.21 Тонкости иероглифов в кабинете Георга 15-го

Министр посмотрел на Веру, медленно глубоко вдохнул, изображая руками раскрывающийся занавес, как будто сейчас скажет что-то грандиозное, но не сказал, тихо рассмеялся, крепко зажмуриваясь и качая головой, обнял Веру за плечи одной рукой, опять собрался что-то сказать, опять не нашелся, обнял второй рукой, уткнулся лбом в ее плечо, и начал сотрясаться от беззвучного смеха. Вера терпеливо подождала секунд десять, но ничего не менялось, тогда она подняла руку и мягко погладила его по спине, иронично приговаривая:

– Все будет хорошо, все наладится.

Он согнулся от смеха еще сильнее, поцарапался об ее колье, немного пришел в себя и выровнялся. Осмотрелся, сгреб Веру за талию, и потащил куда-то через узкие двери и крутые лестницы. Они поднялись на третий этаж, но теперь восточного крыла, министр открыл ключом массивную дверь темного дерева, пригласил туда Веру и закрыл за ней. Обернулся на секунду, и шепнул, как большой секрет:

– Я сейчас найду черную свечу, и все расскажу, одну минуту буквально дайте мне. Располагайтесь где хотите, чувствуйте себя, как у меня дома, – обвел широким жестом комнату, и ушел в дальнюю часть, к столу, стал копаться в ящиках.

Вера осмотрелась – кабинет, совмещенный с библиотекой, не особо изысканный, но очень уютный, несмотря на некоторую запущенность и небрежность. На полу темный паркет с простым геометричным рисунком, когда-то за ним ухаживали, и даже частично меняли, но сейчас он тихо просил о воске, но его никто не слышал уже много лет. На стенах панели из разных видов дерева, сине-серая ткань, в том же стиле панели на потолке, довольно скромные пыльные люстры. Тяжелая резная мебель, явно рассчитанная на крупного человека – большой мягкий диван, широкие устойчивые кресла, массивные стулья у небольшого круглого стола в углу у входа, отделенном под столовую.

В передней части длинного кабинета книжные шкафы были забиты ровно стоящими одинаковыми томами, журнальный стол с креслами выглядел гостиничным фойе. В средней части книги стояли вразброс, некоторые вообще лежали раскрытыми поверх стоящего ряда, на некоторых полках книг не было, зато валялись полуразобранные механизмы, кисти и банки, все выглядело засохшим и брошенным. В дальней части вместо одного шкафа у стены стоял диван с мятым пледом, в углу напротив задиралась под потолок откровенно дешевая железная этажерка, забитая папками с бумагами, так плотно, как будто их туда ногами заталкивали, краска растрескалась, металл в углу начинал рыжеть, бумаги волнились от сырости. В центре стоял монументальный стол, рядом с ним стоял на коленях министр Шен, копаясь в ящиках, нашел, довольно выпрямился, и с гордостью показал Вере огрызок черной свечи, такой короткий, что высота была меньше диаметра. С видом чемпиона, делающего последний победный ход, припечатал свечу к столу, раскинул руки и объявил потолку:

– Вера, вы – звезда!

Она рассмеялась, он придвинул тяжелое кресло к столу, запрыгнул в него, опираясь на подлокотники, как на брусья, гордо сложил руки на груди, и кивнул Вере на кресло напротив:

– Присаживайтесь, сейчас будет представление.

Вера подошла, увидела под столом немного линялую тигриную шкуру, и наконец поняла, где они.

«Кабинет Георга 15го, ничего себе.»

Решила спросить попозже, села в огромное мягкое кресло, восхитительно в нем утонув, сбросила босоножки и забралась с ногами. Посмотрела на министра, и повелительно кивнула:

– Начинайте, я готова.

Он придвинул свечу, стал хлопать себя по карманам, хитро посмотрел на Веру, и с невероятным удовольствием прошептал:

– Вы – звезда. Если кто-то здесь и звезда, то это вы. Это было лучшее, что со мной вообще когда-либо случалось на балах, за всю мою долгую бальную жизнь.

В карманах ничего не находилось, он опять акробатически выпрыгнул из кресла, выдвинул ящик, стал там копаться, приговаривая:

– Лучший бал в моей жизни, великие боги, не зря я пришел, вот не зря! Это стоило чего угодно. Вера… вы поняли вообще, что сказали?

– Я даже не поняла, о чем он спросил, – криво улыбнулась Вера. Ей было приятно обрадовать министра, но то, что она ничего не понимает, бесило с каждой секундой все сильнее.

– Он предлагал вам место драгоценной супруги. Это не жена, на женитьбу надо благословение родителей спрашивать, но это, возможно, самый лучший женский титул в империи, самый удобный и выгодный, – он нашел коробок, открыл, скривился, понимая, что он пуст, и по высокой траектории бросил в урну, втиснутую между диваном и шкафом. Попал, обрадовался как подросток, заставив Веру рассмеяться, рассмеялся сам, махнул рукой на ящики и сел обратно в кресло. Изобразил серьезный вид, медленно кивнул и предложил:

– Спрашивайте.

– Зачем он мне червяка своего усатого показывал?

Министра опять скрутило от смеха, он улегся на стол, пытаясь дышать, Вера подождала еще немного, спросила:

– Его дракон что-то значит? Вы же говорили, что дракон есть у всех правителей и всех родственников императора, у него какой-то особенный?

На министра напал очередной приступ, он выровнялся, вытер лицо, посмотрел на руку, прошептал под нос, не переставая трястись от смеха:

– Да что ж я плачу рядом с вами второй раз уже, Вера, что вы со мной делаете… – достал платок, вытер глаза и стал медленно глубоко дышать, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. Достал из кармана фляжку, сделал глоток и почти пришел в себя. Сел ровно, сделав преувеличенно серьезное лицо, что странно смотрелось в сочетании с дикими плясками чертей в глазах, медленно глубоко вдохнул, взял бумагу, карандаш, и стал рисовать крупный иероглиф "дракон", Вера его уже знала. Показал ей листок, и серьезно, как на похоронах, объявил:

– Этот иероглиф вы знаете. – Она кивнула, он нарисовал рядом еще один, означающий либо глагол "принадлежать, являться частью, входить в состав", либо существительное "деталь, часть, провинция", показал и объявил: – Этот тоже. – Она опять кивнула, он поднял листок и медленно, очень спокойно предложил: – А теперь посмотрите на них вместе.

– И? – она была не расположена к ребусам по культуре, которую не понимала, он понял и положил лист. Посмотрел на нее, опять начал смеяться, но быстро взял себя в руки, и стал медленно объяснять:

– В цыньянском языке, Вера… "Дракон" – очень многозначительное слово. Начиная от значения "творец-создатель", и дальше через философские дебри о космической энергии солнца, вплоть до пороховых снарядов для корабельных пушек, это все он, дракон. Этот иероглиф, – он указал на лист, развернул его Вере, – в разных сочетаниях означает разное. "Татуировка дракона" пишется не так, как обычное слово "татуировка", это отдельный иероглиф, вот такой, – он быстро написал, показал, – и означает одновременно и "печать дракона", и "метка силы", и "порожденный небом-солнцем-богом-космосом". Внешний вид дракона, который записывается вот так – "облик дракона", может пониматься в равной степени как "очертания, границы силы, дарованной небом" и "сила-количество таланта, способности созидать, менять мир". И когда вы говорите официальному наследнику императора, что его "татуировка" "выглядит" втрое меньше, чем чья-то чужая, это… Особенно учитывая, что у цыньянцев всерьез верят, что татуировка меняется не просто с возрастом, а в зависимости от личности носителя… – Он опять начал срываться на смех, закрыл глаза и задышал глубже, успокаиваясь, приоткрыл один глаз и шкодно улыбнулся: – Правда втрое меньше?

Вера показала мизинец:

– Вот такой червячок.

Министр сорвался и рассмеялся опять, запустил пальцы в волосы, качая головой и шепча:

– Вера, никому, никогда такого не показывайте.

– Он показал свои расписные ребра всему залу, вы шутите? Я здесь при чем? Зачем он это сделал?

– Он рассчитывал впечатлить вас.

– Чем? Тощими ребрами или тощим драконом своим?

Министр опять схватился за голову, дрожа от смеха, поднял ладонь, как будто прося ее угомониться, она сложила руки на груди и стала рассматривать карту за спиной министра, почти такую же, как в его логове на базе отдела.

Он отдышался, выпрямился и опять поднял ладони:

– Ни слова больше, пощадите меня, у меня сейчас лицо треснет, – размял щеки и опять попытался стать серьезным. Взял свой листок и показал Вере, предельно спокойным тоном попросил: – И, Вера, пожалуйста, запомните, это важно. Никогда не произносите вот это слово, – он указал на иероглиф "принадлежать", – вместе с вот этим словом, – палец переместился на слово "дракон", Вера подняла брови:

– Почему?

– Потому что в словосочетании "ваш/его дракон", "дракон" означает "мужской половой орган", во всех диалектах цыньянского, уже три тысячи лет минимум, единственный в мире, кто об этом не знает – это вы.

Вера подняла брови, опять прокручивая в памяти весь свой диалог с юным наследником, поджала губы и вздохнула:

– М-да, неловко вышло.

Министр посмотрел на нее с загадочно довольным видом, и иронично вздохнул:

– Зато про вышитый в ноздре цветочек было убедительно.

Она нахмурилась, не сразу понимая, о чем он, а когда поняла, зажмурилась и выдохнула:

– О боже…

Он рассмеялся и кивнул:

– Вы были великолепны.

Она нахмурилась и качнула головой:

– Нихрена. Я опять повела себя глупо из-за незнания местной культуры.

– Это он повел себя глупо, – с улыбкой качнул головой министр, – как мужчина, я могу его понять, но как политик – нет, это провал, это полный крах, такая эпическая глупость, что нарочно не придумаешь, я бы не спланировал так, как он сымпровизировал. Это войдет в летописи, и завтра будет во всех газетах. А вы… Учитывая, что вы искренне не знали, в чем цыньянская прелесть ваших слов, и учитывая, что Георг 16й ввел в моду издевательство над цыньянцами буквально недавно, вы выступили, как звезда вечеринки. Все будут думать, что это было как минимум гениальной импровизацией с моей подачи, как максимум – спланировано мной до последнего слова. Не представляю, как сплетники объяснят то, что я заставил наследного принца подойти к вам лично, но уверен, они что-нибудь придумают. Ему придворный протокол запрещает разговаривать со всеми, кроме членов королевской семьи и личных слуг высшего ранга, одно то, что он к вам подошел и обратился первым – уже немыслимо, император-солнце его накажет, я боюсь даже предполагать, насколько сурово. Может быть, его даже в списке наследников подвинут, и из дворца удалят.

– Просто за то, что он со мной заговорил? – неверяще уточнила Вера, министр качнул головой:

– Здесь тонкий момент, все зависело от вас. Если бы вы приняли его приглашение, то в ту же секунду стали бы членом его семьи, и он имел бы право с вами говорить дальше – для драгоценной супруги ритуалов нет, она принимает титул в ту же секунду, как ей предлагают его при свидетелях, а она соглашается. Он бы привез вас во дворец, показав всему миру, что Призванная отказалась от Карна, как только ей предложили империю – это победа, а победителей не судят, ему бы спустили его недостойное поведение. Но вы отказались, сказав, что вам "и в Карне неплохо", и эти слова, в сочетании с вашим гребнем, и с тем, что вы вошли в зал под руку со мной… Вы практически сказали всему миру: "Почти бездомный ублюдок из Карна для меня предпочтительнее, чем законный наследник трона империи". И потом вы намекнули на его… скажем так, слабость. Даже больше – слабость в сравнении. Тут может быть несколько мнений – либо вы соврали, что не интересно и не забавно, а значит, сплетники не будут педалировать эту версию; либо вы имели в виду татуировку старого Тонга.

– Я не видела его татуировку.

– Вам никто не поверит. Тонг мертв, вы в Карне – для общества это значит, что Карн его убил ради вас. Моими ли руками – это вопрос третий, важен факт – Тонг умер, пытаясь вас прикарманить. И если его… хм, татуировка была втрое больше, значит Карн раздавил того, кто был втрое сильнее первого наследника императора, и если будет нужно, первого наследника раздавит тем более. Это унижает всю империю. Если император-солнце после такого позора не опустит сыночка ниже уровня канализации, он будет выглядеть старым слюнтяем, который ставит привязанность к слабому сыну выше блага страны, это сильно пошатнет его позиции в глазах знати. А если он лишит сыночка титула наследника, то во дворце сразу же начнется адова грызня за этот титул, у императора четырнадцать сыновей, восемь жен и полсотни наложниц, я готов поставить тысяч сто, что через месяц их станет меньше вдвое, там вспыхнет эпидемия "случайных" падений с высоты, нападений бандитов и загадочных хворей, если самому императору удастся удержать трон, это будет для него большой удачей. Короче, я простил вам полмиллиона за Дженис.

Вера фыркнула и рассмеялась, министр смотрел на нее как на лошадь, которая только что принесла ему победу на скачках и кучу денег, это оказалось неожиданно приятно.

Они замолчали, он стал катать по столу черную свечу, улыбался сам себе, как будто в его голове уже творилось приятное будущее. Вера осмотрелась и спросила:

– Что это за место?

– Мой кабинет. Раньше это был кабинет отца, он мне его завещал. Георгу он завещал всю страну, за пределами этого кабинета, а мне – только то, что внутри, я ничего не менял, тут все лежит так, как он оставил. Как вам мое наследство? – прозвучало иронично, Вера посмотрела на карту за его спиной, тусклую от времени, там линии были немного не такими, как на карте в подвале. Опустила глаза, посмотрела на тигриную шкуру, спросила:

– Эта та самая шкура тигра, которую Георг просил убрать?

– Ага, – усмехнулся министр, посмотрел на Веру и резко сделал честное лицо: – Он был очень плохим котиком. И вообще, он первый начал. Я в джунгли ходил не за ним, он сам на меня напал, мне пришлось защищать свою жизнь. Убийство – грех, но позволять себя убить – тоже грех, так что, защищаясь, я сокращаю количество греха в мире.

Вера тихо рассмеялась, спустила ноги с кресла, пощупала жесткую шкуру, нашла пальцами длинную узкую дырку в боку тигра, рядом еще одну, и еще, ниже вообще было кружево из дырок, Вера провела по нему пальцами, глядя на министра, который откинулся в кресле и сполз пониже, чтобы видеть ее ногу. Он как-то понял, что на него смотрят, поднял глаза на Веру, она иронично поинтересовалась:

– Психанули?

Он усмехнулся и кивнул:

– Было дело. Я был молодым и вспыльчивым. Сейчас я бы его вежливо арестовал, судил, и казнил по закону.