Текст книги "Кровь в круге (СИ)"

Автор книги: Остин Марс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

6.38.37 История про суперпрабабулю, версия для министра Шена

– Я прослушал запись вашей истории про монеты. Что из этого правда?

– Все.

– Серьезно? – он смотрел на нее, она тоже повернулась и улыбнулась:

– Вам под "часами истины" всю историю повторить?

– Вы же говорили, что не аристократка?

– А вы говорили, что лучше никому об этом не знать.

Он фыркнул и рассмеялся, она пожала плечами:

– Все, что я сказала – правда. Но я сказала не всю правду, о некоторых вещах я умолчала.

– Например?

– Например о том, что та девушка, моя мега-прабабуля, не была аристократкой.

Министр коротко посмотрел на нее, Вера усмехнулась и отвела глаза.

– Она преподавала музыку. Ее отец делал музыкальные инструменты, он был евреем, приехавшим из-за границы по приглашению богатого аристократа, он и его жена играли на всем, что только может звучать, держали магазин инструментов и нот, и делали рояли под заказ, может, что-то еще, но я точно знаю только про рояли, есть фотографии. У них было девять детей, все пошли либо в музыку, либо в театр, эта дочь пошла работать в дом того человека, который их пригласил в страну, учила его младших детей петь и играть на инструментах. И закрутилась у них любовь со старшим сыном. Он ей обещал, что женится, его отец сам получил богатство недавно, он родился в обедневшей семье, но женился на богатой купеческой дочке, так часто делали, аристократы теряли деньги и поправляли свое положение через брак с неблагородными, но богатыми. Но отец ему не позволил, предложил ей деньги и подарки всякие, чтобы она типа не обижалась.

– Она взяла?

– Взяла. Но злость затаила. И папа ее сильно обиделся, кубышку выгреб, связи поднял, и выдал ее замуж за аристократа, не особо богатого, но все же. Жили они хорошо, она родила тоже десяток детей, все артисты и музыканты, и старший бизнесмен. Дальше все правда – она действительно ему нажаловалась на биологического отца, и он его обанкротил, и подарил ей его дом, и она действительно пустила туда свиней, и имена им дала в честь прошлых хозяев. А когда они свои вещи оттуда выносили, швырнула им те подарки, которые они ей дарили, когда выставляли беременную. Они взяли.

– А дальше? Как эти земли остались у вашей семьи, если была революция?

– Их раскулачили, – кивнула Вера, – они почти все потеряли, ее родители потеряли фабрику, оборудование и инструменты конфисковали, тогда рояли считались буржуазным имуществом и переходили государству, но «государство», состоящее из людей, очень далеких от искусства, умело эти фабрики только разрушать. Тяжелые были времена, я читала письма, хозяин фабрики писал дочери, что у него остался только опыт и руки, и понимание сути прекрасного, которое теперь никому не нужно, он уже старый был, грустные письма писал. Ее ответ я не читала, у нас сохранились только те письма, которые приходили ей, но я подозреваю, что она ему помогла уехать из страны. Не она, точнее, а ее очень крученый сын, его тоже раскулачили, но там… скажем так, были свои способы этот вопрос объехать. В роду пошла такая забавная традиция – все дети музыканты, а один коммерсант, такой, с гибкой совестью. Есть у меня нехорошее подозрение, что в моей семье это я.

Министр посмотрел на нее с удивлением, она рассмеялась и развела руками:

– Ну туго у меня с музыкой.

– Это – туго?

– Вы просто не слышали, как играет моя сестра.

– На чем?

– На всем. На барабанах, на гитаре, карандашом на подоконнике, ложкой на стакане, пальцами на струнах рояля. И брат уже начал гитару осваивать, с такой скоростью, как будто уже умел в прошлой жизни, но подзабыл, и сейчас вспоминает. А я сижу по полчаса одну песню подбираю, и пальцы деревянные, мне до них как до луны. И меня вся семья вечно клеймит меркантильной, потому что я меняю работу, если мне мало платят, остальные так не делают.

Он рассмеялся, осмотрелся, как будто слегка заблудился, и решает, как выбираться. Открыл ближайшую дверь и повел Веру по небольшому полутемному залу, в следующий, и дальше по анфиладе.

– Так как вы сохранили дом?

– Прадед с кем-то договорился, и этот дом записали как сарай. Там по закону имущество, которое выходит за пределы определенного метража на человека, отбирали в коллективное пользование, делали там клуб или общежитие, а хозяина либо переселяли, либо выделяли ему в этом доме те метры, которые полагались по закону. И прадед по закону выбил себе гостевой дом, рядом, он нормальный был, его тоже для документов обмерили очень хитро, а этот свинарник зарегистрировали как подсобное нежилое строение, сверху окна досками позабивали, все украшения поснимали, чтобы в глаза не бросались. Они далеко от столицы жили, в деревне, там не особо соблюдали законы, если человек хороший, он другого хорошего человека легко поймет. А прадед… что-то мне так кажется, бандитом был.

Министр посмотрел на Веру в легком шоке, она рассмеялась, развела руками:

– Это мое личное подозрение. В семье об этом не говорят. Сын его был ментом, единственным на деревню, у него было единственное в деревне разрешенное зарегистрированное оружие, и очень широкие полномочия. Я прадеда не помню, но помню, что он похоронен рядом с тремя друзьями, даты смерти у них одинаковые, и он завещал всегда всех их поминать, и на их могилах тоже убирать – друзья хорошие были. И полегли, видимо, вместе. У него был большой дом, уже после революции построенный, там было несколько отдельных строений, глубокие подвалы и много ходов между ними, очень запутанных, с люками, переходами между домами, выходом в гараж, на лестницу на крышу, в сарай, в погреб, я там в детстве в прятки играла. И после него наследники постоянно находили нычки – то пачки денег в банки закатанные, то оружие закопанное, то золотые какие-то штуки, то иконы древние – контрабанда, они были запрещены. В огороде кости человеческие выкапывали, со следами собачьих зубов. У него были собаки, которых после его смерти перестреляли, потому что с ними никто кроме него не мог справиться.

– Интересный дедушка, – усмехнулся министр, Вера кивнула:

– Очень интересный. Всю жизнь на охоту ходил, ни единого охотничьего трофея в доме. Есть у меня подозрение, что только благодаря ему и не осталась семья совсем нищей, он выкрутился. Детей у него тоже было много, двенадцать, одиннадцать музыкантов, один мент. Жадный был до одури, после него тоже деньги спрятанные находили, бабушка так ругалась.

– Почему ругалась?

– Валюта сменилась, эти деньги обесценились. Очень досадно держать в руках гору денег, и знать, что это фантики, а когда-то за них можно было машину купить. А он жал каждую копейку, на спичках экономил, а в закромах прятал бешеные тыщи. Страшно боюсь стать на него похожей.

Министр посмотрел на нее с большим сомнением, она рассмеялась:

– Честно. Я в детстве все, что мне дарили, прятала на потом. Детей много вокруг, все жрут, а я сижу и наслаждаюсь мыслью, что у них уже закончится, а у меня еще будет. Меня вся семья дразнила сравнением с этим дедом. Я потом выросла и избавилась от этого, но все равно себя периодически проверяю на это дело, и если вдруг кажется, что вот сегодня я как-то так поступила, как будто для меня деньги важнее людей, то сразу делаю какую-нибудь воспитательную дикую штуку с деньгами – жертвую на благотворительность, кидаю в шапку уличным музыкантам жменю купюр, не считая, или покупаю что-нибудь ненужное, но приятное, типа билетов в театр. Очень помогает.

Министр тихо смеялся, открывая очередную маленькую дверь, повел Веру по ступенькам вниз, потом по темному коридору без окон, внезапно остановился, и с детской дерзостью объявил:

– Я тоже хочу!

– Что?

– Дикую штуку. Сделать. Сегодня и займусь.

– Что вы уже придумали? – она стояла в темноте, держа его руку и ничего не видя, за спиной была стена, в волосах ощущалось дыхание министра Шена, где-то возле гребня императрицы. Он усмехнулся и накрыл ее руку второй рукой, стал медленно вести кончиками пальцев по рукаву вверх.

– Я хочу по-настоящему досадить Йори. И матушке, за компанию. Я раньше никогда такого не делал, не вкладывал деньги в месть, это же не приносит прибыли, все равно что выкинуть. Просто взять гору денег – и вложить в месть, представляете? Не инвестировать, не построить на них что-то, а просто потратить и забыть о них. Никогда не пробовал, аж жутко. Жутко интересно.

Вера улыбнулась:

– Ну извлеките из этого выгоду как из факта. Как будто это не вы спровоцировали, а вы просто владеете информацией, что это случится. Об этом же еще никто не знает. Но всегда найдутся те, кому это интересно. Чтобы меньше времени на это тратить, можете вообще поручить это Ричи, пусть возьмет свой процент и найдет покупателя на информацию.

– Какое коварство, – довольно рассмеялся министр, нащупал тонкую прядь волос на ее плече и стал наматывать на палец, – вы определенно что-то унаследовали от своего предка, что-то очень полезное.

– Меня это не радует.

«Дзынь.»

«Да, вранье. Сейчас – радует. Когда он стоит напротив и восхищается, и не видит ничего плохого. Как быстро меняются взгляды.»

– Пойдемте. Научу вас радоваться собственному коварству.

Он открыл дверь, и вывел ее в подозрительно знакомый коридор, она осмотрелась – напротив был вход в зал, в котором все играли в карты.

– Вы привели меня обратно, серьезно?

– Вера, – он держал ее руку одной рукой, а второй обводил вышитый узор на перчатке, внимательно глядя на этот процесс. Вздохнул и сказал: – Мне бы очень не хотелось, чтобы вы тусили с молодыми вдовами. Там ничего веселого, уверяю вас, они просто напиваются до скотского состояния, играют в карты и сплетничают, вам будет скучно. В вине вы очень привередливы, в карты играть не умеете, знаменитостей местных не знаете. Давайте я лучше научу вас в карты играть? Займем столик на двоих, и будем пить то, что я сам сюда принес. Хорошо?

Господин министр, который пытается договориться – это было больше, чем она могла выдержать.

«Он все-таки умеет быть милым. Это выходит немного…»

Фантазия предложила ей в качестве образа медленно едущий на нее танк весом тонн в сто, очень тихо и медленно, культурный такой танк, скромный, вежливый.

– Хорошо.

Он просиял улыбкой короля Георга, театральным жестом откинул с лица волосы, и усмехнулся:

– Да я сегодня прямо дипломат, о, как я хорош.

Она сладко улыбнулась:

– Нож верните. Мой.

Он скис и отвернулся, помолчал и повернулся обратно, с хитренькой улыбочкой:

– А давайте я его у вас в карты выиграю?

Вера смерила его взглядом так, чтобы он вспомнил, откуда растут ноги у его удачи, и кивнула:

– Ну попробуйте.

Он широко улыбнулся и пнул дверь в игральный зал.

6.38.38 Послание для падишаха Ридии

Дверь грохнула об отбойник так, что обернулось ползала, министр обвел их взглядом с таким видом, как будто если тут кому-то что-то не нравится, то пусть подойдет и скажет ему это прямо. Игроки вернулись к своим картам, министр повел Веру к маленькому угловому столу, она посмотрела на министра и шепнула:

– Вы всегда так двери пинаете?

Он усмехнулся и с мрачноватым весельем шепнул:

– Я тоже иногда теряю равновесие, Вера, представьте себе. Вискарь был крепче, чем мне казалось, или просто не надо было мешать его с коньяком, или с зельями, или с… не помню. Длинный был вечер. Я пьянею всегда снизу вверх, голова вроде свежая, а ноги уже ходить не хотят. Ничего, скоро уже отдохнем, – он посмотрел на часы, кивнул, – утро уже. Сейчас все еще часик поиграют, потом мы примем оставшиеся приглашения, окончательно раскланяемся, и спать пойдем. В принципе, не так уж плохо бал прошел, я ожидал больше проблем.

Он подвел ее к столику, сел и жестом показал официанту принести карты, Вера смотрела на свой стул, пытаясь решить, что будет менее глупо и невоспитанно – тихо отодвинуть его и всю игру сидеть на краешке, или сесть нормально, но с грохотом. Из-за ближайшей колонны выскользнул улыбающийся Санджай, плавно шагнул к Вере, и решил проблему мягким танцевальным движением, одновременно приглашающим и защищающим, Вера мысленно рисовала его пастелью, в образе джинна из лампы, всесильного и жизнерадостного. Села на стул, восхищаясь тем, как ловко Санджай его придвинул, как будто они сто лет знакомы и он это делает каждый день, улыбнулась ему с бесконечной благодарностью, даже говорить ничего не стала, он и так все понял. Санджай оперся о стол, заглядывая Вере в глаза, сказал почти интимным тоном, как будто они были здесь одни:

– Госпожа Вероника, ваше великолепие лишает разума. Я провел с вами столько времени, но не сделал того, для чего сюда приехал. Я здесь не просто как брат Дженис, я сейчас первый заместитель посла Ридии в Карне, моя наипервейшая миссия здесь – приветствовать вас от имени падишаха, передать его приглашение во дворец на личную встречу, и самое главное – передать падишаху приветствие от вас. А я, несчастный, думаю только о том, какое вино вам предложить, чтобы вы у меня подольше задержались, я отвратительный посол, меня стоит уволить немедленно. Что мне передать от вас падишаху? Я не имею права это записывать, так что постарайтесь быть немногословной, я пьян и безумен, я слишком долго на вас смотрю, это мешает думать.

– Передайте ему… – Она закрыла глаза, сама понимая, что глядя на него, вряд ли сочинит что-то умное. Глубоко вдохнула и попыталась сформулировать поизящнее: – Передайте так: "По опыту моего мира, правитель, отменивший рабство, остается в памяти потомков героем, а правитель, проморгавший восстание рабов, умирает самым слабым и последним из чудовищ".

Санджай медленно перестал улыбаться, посмотрел на Веру так, как будто внезапно усомнился, что перед ним все тот же человек. Она беззаботно улыбнулась и пожала плечами:

– Не слишком длинно получилось? Я старалась.

– Не слишком, – кивнул он, помолчал, наконец улыбнулся и шепнул: – Обычно Призванные передают пожелания здоровья и долгих лет правления.

– Здоровья тоже, конечно, оно ему понадобится. Больному человеку сложно быть добрым, – она изображала легкомысленные улыбочки, Санджай смеялся и придвигался ближе, глаза опять засияли призывно и ярко.

– А цыньянскому императору вы то же самое передадите?

– Обязательно, – жизнерадостно кивнула Вера, понизила голос и добавила по секрету: – Как только найду какого-нибудь подходящего посла, с которым можно будет вести диалог.

Санджай рассмеялся, положил руку на спинку ее стула, наклоняясь ближе:

– По поводу визита в мой дворец…

– Его не будет, – заявил министр.

Вера замерла, Санджай чуть поморщился, как будто рядом кто-то вел себя некультурно, но он был слишком культурен, чтобы обращать на это внимание. Опять улыбнулся и шепнул:

– Я обсужу это с королем Георгом, и все обязательно получится. Выбирайте легкий костюм, у меня жарко.

Министр Шен встал, с грохотом отодвинув стул, обошел стол и схватил Веру за локоть, без разговоров утаскивая из зала, она чуть не упала, он даже шага не замедлил. На них смотрел весь зал, она пыталась делать вид, что все идет по плану, но это было сложновато, когда ее тащили почти волоком.

Затолкав ее в ту комнату, где они совсем недавно миленько лежали на диване, он захлопнул дверь и зверским взглядом впился Вере в глаза, шипя дрожащим от злости голосом:

– Я сказал, вы никуда не поедете!

– Потому что вы так сказали? – прохладно уточнила Вера, внутри кипя от возмущения.

– Да, потому что я так сказал, этого достаточно.

– Вы, может быть, забыли, но я от вашего щедрого предложения стать личным клоуном отказалась. Я сама буду решать, куда и с кем я буду ездить. И если вы еще раз попробуете прилюдно дергать меня за поводок, я всему миру покажу, что я не ваша собака, вам не понравится.

– Ошибаетесь, ничего вы не будете сами решать, и ни к кому вы не будете ездить. Вы слишком высокого мнения о себе, Вера. Они все приглашают вас, потому что обязаны пригласить, это просто слова, никто не ожидает, что вы примете все их приглашения. Вы пришли сюда со мной, и со мной уйдете, можете называть это как хотите, но вы всегда и везде будете ходить со мной, а без меня не будете. И если вы думаете, что это не так, то вы ошибаетесь – никто не пойдет против меня ради вас, вы этого не стоите. Вы здесь никто, вы всех интересуете как ресурс, а не как личность, вам пудрят мозги, а вы наивно верите, обманутая своим отражением в зеркале и их потоками комплиментов. Если бы не мое внимание и гребень императрицы Ю, на вас бы никто не взглянул второй раз, поприветствовали бы и забыли, вы без меня – пустое место, помните об этом каждую секунду.

– Спасибо за поддержку, – без интонации кивнула Вера, мысленно стоя в магазине мастера Валента и слушая его речь о людях, которые пользуются "часами истины". "Часы" вибрировали не переставая.

«Если бы не они, я бы поверила. Точно поверила бы, он так убедительно говорит.

Если кто-то в этом мире и святой, то это мастер Валент, и может, еще Док. Но точно не я. Святые должны быть чисты и блаженны, легки как перышко, не зависимы от чьих-то слов, самодостаточны и самоценны. А я знаю, что он врет, но мне все равно так больно, как будто дыру в груди пробили. Я до ужаса не святая.»

Боль в груди нарастала, уже начиная отдаваться во всей левой половине тела, от горла до пояса, спину начало сворачивать влево медленным спазмом, она пыталась объяснить своему глупому телу, что ничего не случилось, она так же здорова, как и минуту назад, тело в ответ умоляло ее бежать, все равно, куда, лишь бы отсюда.

Вера потянулась дрожащей рукой к дверной ручке, министр крикнул:

– Нет!

Она вздрогнула, но продолжила тянуться, это было так сложно, как будто ее рука и спина играли в перетягивание каната, узлом завязанного вокруг сердца.

– Вера, не трогайте ручку! И вызовите Дока.

Она посмотрела на министра, он показал ей распухшую ладонь с красной полосой посередине, коротко заглянул в глаза и гораздо тише сказал:

– Вызовите Дока, у меня пальцы не гнутся. Яд на ручке, не прикасайтесь к ней.

Ее затрясло как в припадке, она стала лихорадочно искать амулеты на шее, с ужасом понимая, что их там нет, вспомнила, что они под юбкой, с треском ткани промахнулась мимо кармана, все-таки нащупала его, стеклянные трубки скользили между пальцами в перчатке, она схватила и рванула наружу их все, зубами стаскивая перчатку с левой руки, оставляя на ткани алую помаду, нашла красную трубку и провернула, ее схватил за плечи Док:

– Вера?! Что случилось, напали? Тихо, я сейчас все сделаю… Что? – она не могла говорить, поэтому показывала на министра рукой, пальцы не разгибались, она как будто вся превратилась в клубок спазмов, стремящийся сжаться до предела. Док быстро глянул на министра, оценил его ладонь, пощупал висок, плечо и запястье, махнул рукой и опять наклонился к Вере, почти крича ей в лицо:

– Нормально, это не страшно, я такое уже лечил, он через пять минут будет в порядке, Вера, слышишь меня? Все в порядке. Сядь. Я сейчас к тебе пришлю группу. Дай, – он усадил ее на диван, перебрал ее амулеты, провернул зеленую трубочку, вокруг тесно стало от черных спин, мелькнули вспышками щиты, Док что-то кому-то говорил, она не понимала, потом забрал министра и ушел телепортом, она осталась сидеть, крупно дрожа и стуча зубами.

"Тени" осматривали комнату, один сел перед Верой на колени и взял за запястье, уходя в транс, мышцы стало отпускать, как будто кто-то обрезал стальные тросы у нее внутри, они лопались по одному, оставшиеся гудели от нагрузки, но через время кончились все, она медленно упала на спинку, врач придержал ее и уложил осторожно, опять взял за руку, продолжил блуждать теплым пятном у нее в груди, в шее, в голове. Стало легче, она посмотрела на него, не узнала, но улыбнулась, одними губами шепча:

– Спасибо.

– Легче?

Она кивнула, он нахмурился, опять ушел в транс, но тут же вышел и качнул головой, с досадой говоря одному из "теней":

– Все, это мой потолок, я не специалист, пусть дальше Док смотрит.

– Что с ней?

– Фиг поймешь. Похоже, что просто испугалась. Отравления нет, и алкоголя нет.

– Может, дать? – шутливо предложил кто-то, остальные тихо засмеялись, раздался голос Эрика, мрачный и без капли веселья:

– Я знаю, что ей дать.

И по чувствам шибануло его эмоциями, горячей волной желания обернуть собой и защитить, от этого стало так хорошо, что Вера откинулась на спинку, с удовольствием расслабляясь и улыбаясь, врач пораженно усмехнулся:

– Ого. Откуда ты знаешь?

– Я так уже делал. У нее такая специфика силы, что эти амулеты ей вредят, вы свои тоже снимите.

– Здесь ты не командир, Эрик, – шутливо пожурил один из "теней", вздохнул и буркнул: – Я тебя вообще оштрафовать за самодеятельность должен.

– Штрафуй.

Повисла тишина, Вера сидела с закрытыми глазами, и мысленно купалась в Эрике, он был похож на яблочный пирог, только что вынутый из духовки, с паром на срезе и шипящим от жара сладким соком, его одновременно хотелось и было страшно обжечься.

– Они ей правда вредят?

– Да, – вздохнул врач.

– Нафига тогда Шен их заказал столько? Эх… Ладно, снимайте. Пусть штрафует. Если узнает.

Вокруг раздались ироничные смешки, вспыхнули по очереди четыре теплых источника внимания и сочувствия, они все вместе и вполовину не грели так, как Эрик, но ей было очень приятно просто от факта, что они это сделали.

«Почему Эрик не в своей группе? Он же был командиром, и у него была Кайрис. Поменялся, что ли?»

Ей становилось легче, "тени" изучали дверную ручку, чем-то обрабатывали, брали пробы, куда-то отправляли, обсуждали какой-то похожий случай, она ничего не понимала, просто лежала и отдыхала, пока не заскучала и не решила, что пора пойти поискать приключений, пока не вернулся господин здесь-все-мое и не стал опять на место ее дуэньи. Она достала зеркало и пудреницу, поправила макияж, с досадой посмотрела на грязную перчатку, позвала:

– Ребята? – все замолчали и повернулись к ней, она смущенно разгладила на коленях платье, улыбнулась всем и опустила глаза: – Я, наверное, пойду. Мне лучше, – она улыбнулась персонально врачу, потом Эрику, – спасибо вам всем. И удачи, всем. – Посмотрела на часы – семь утра, посмотрела на командира: – Ваша смена заканчивается или началась?

– Началась.

– Тогда не прощаюсь. Не забудьте вернуть амулеты на место, – она протянула руку ближайшему парню, он помог ей встать и открыл для нее дверь, выпуская в игровой зал, где ее за первой же колонной поймал за руку мужчина в форме официанта, сидящей на нем так, как будто она ворованная.