Текст книги "Югославская трагедия"
Автор книги: Орест Мальцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)
20
«…Стрекочущий звук моторов впивался в уши… Со свистом летели мелкие бомбы. По ветвям деревьев, сбивая листья, хлестали струи пулеметного огня. С резким воем проносились «Пикатело» – маленькие невзрачные самолеты-разведчики. Они неутомимо сопровождали нас, почти касаясь вершин леса, высматривали людей на полянах и, как в мешок, метко опускали бомбы. От «Пикатело» трудно спрятаться даже в лесу. Преследовала и пехота. Немцы и четники заходили и слева и справа, пытаясь зажать нас в клещи, не допустить в Коницу. Но мы упорно рвались к городу. От осколка бомбы погиб Томислав Станков. Еще одним верным бойцом, коммунистом, стало меньше в батальоне.
Наконец, лес стал гуще, и к вечеру нам удалось оторваться от противника. Мы едва шли, путаясь в сухом папоротнике, застревая в кучах валежника, скользя по сырым корням.
И вдруг, что такое? Вышли на широкое, совсем ровное асфальтированное шоссе. Великолепное шоссе в глухом лесу, вдали от населенных мест! С удивлением все смотрели по сторонам. Чудеса! Вдоль шоссе тянулись роскошные виллы, на балконах стояли люди, приветствовали нас, некоторые даже бежали к нам навстречу с котелками и мисками в руках; донесся запах пищи.
– Мы пришли в какой-то город, – тихо сказал мне Джуро.
– Смотрите, несут жареного барана на вертеле! – воскликнул Васко.
Но тут раздался громкий голос Вучетина:
– Стой! Смирно!
И мы все вмиг опомнились; разочарованно переглянулись: вокруг нас был все тот же густой, непроглядный лес. Это была массовая галлюцинация. Чего только не происходит с голодными и обессиленными людьми!
Лес, лес… Когда же он кончится? Жутко! Почти на каждом шагу белели скелеты людей. Вот вся поляна усеяна костями. Наверное, здесь погиб целый лазарет. Сквозь кости уже проросла молодая трава. В одном месте скелет был прислонен к стволу дерева в сидячем положении, на черепе сохранилась пилотка с заржавленной звездой. Костяшки пальцев сжимали остов какой-то птицы.
– Прошлой зимой мы здесь отступали из Боснии, – хмуро сказал Иован. – Помнишь, я тебе рассказывал? Ворон тогда ели…
Я промолчал. Тяжело было об этом говорить.
Милетич никак не мог избавиться от своих беспокойных дум. Он похудел, осунулся. Просторный китель угловато топорщился на нем. Усы торчали над сухими, потрескавшимися губами, как кустики жесткого вереска. Разлетистые черные брови сурово сошлись у переносья, и в сумрачных потемневших глазах уже не искрились золотые огоньки.
– Голод убивает душу, – проговорил он. – Взгляни: спят на ходу, устали от борьбы, не успев еще в ней закалиться. Все им надоело. Столкни вот Бранко в пропасть – он этого, пожалуй, и не заметит.
– А ты посмотри на других, – возразил я. Мне хотелось рассеять мрачное настроение друга. – Посмотри на Джуро, Васко, Ружицу.
Джуро с бледным решительным лицом спокойно шагал вслед за угрюмым Кичей Янковым. Раненный в ногу, Васко ковылял, опираясь на мою руку, ничем не выдавая своих страданий. Тех, кто не мог идти, бойцы несли на коротких носилках, сделанных из жердей с поперечинами, или на шинелях, продев в рукава палки. Лаушек нес на здоровом плече два автомата. Его шутки вызывали у людей улыбки, пусть тусклые, но все же улыбки. Девушки, Ружица и Айша, держались стойко. Старый учитель Марко Петрович, посоветовавшись с Зорицей, своей женой, тоже пошел с батальоном. В спортивной блузе, в тирольской зеленой шляпе и охотничьих сапогах, с винчестером и скаткой клетчатого пледа через плечо он выглядел бравым альпинистом.
– Вот в них-то, а не в Бранко – подлинная сила народа, здоровый дух его и героизм, – сказал я Иовану. – Нам порой бывало тяжелее. Но, зарываясь в окопы у Терека, мы пели: «Ой, Днипро, Днипро…» А на Днепре мечтали о Дунае. Ни на минуту не забывали о конечной цели… Сражаясь на одном каком-либо рубеже, мы уже думали о следующем, которого непременно достигнем завтра.
– Не сравнивай, брате. У вас есть человек, единственный в мире… – Глаза Иована расширились и будто посветлели. – Он вас ведет. Он видел победу уже тогда, когда все видели только то, что немцы под Москвой.
– Он ведет не только нас. Он ведет вперед все трудовое человечество.
– Да! – Иован вскинул голову и оглянулся на бойцов, медленно пробиравшихся сквозь чащу леса. – И они это знают, они это чувствуют…
Советские люди в Дрваре! Перучица в Конице! Эти вести, принесенные комиссаром бригады, придали нам силу выступить в поход. До Коницы было, правда, совсем недалеко. Но самолеты противника задержали нас и сбили с пути, а Иван-планина велика и бездорожна…
«Наши в верховном штабе! – думал я, с задором ломая ветки, преграждавшие тропу. – Наши! – и я ускорял шаги, насколько хватало сил. – Наши в Дрваре! – и словно свежий ветер, ветер Родины, обвевал меня. – Но как увидеть своих? Как к ним пробраться?». Я еще в Раштелице спросил об этом Иована. Он взгрустнул: «Ты хочешь уйти от нас? Поговори с Катничем». Я последовал его совету.
– Это невозможно, – выслушав, ответил мне Катнич. – В верховный штаб тебя не допустят.
– Почему же, почему? – воскликнул я.
Катнич замялся, потом сухо ответил:
– У нас тут свои порядки.
Эта «невозможность» еще сильнее разожгла мое желание, вполне естественное и законное. Наши в Дрваре! Мысль об этом не оставляла меня ни на минуту.
Этой же ночью сквозь сон я услышал где-то совсем низко гул самолетов. Что-то знакомое почудилось мне в этом непрерывном, ровном гуле моторов. Это не был надрывный, воющий звук «юнкерсов», пролетавших над Раштелицей. Неужели наши? От волнения я долго не мог уснуть.
Проснулся на рассвете, почувствовав холод. Васко лежал рядом и что-то бормотал в тяжелом сне. Джуро уже возился у костра, готовя завтрак. В любое время года он умел найти в лесу что-нибудь съедобное. Подкладывая в огонь сучья, Бранко Кумануди с жадностью глядел в котелок.
– К этой траве немного бы смальца!
– А что же ты не захватил из дому?
– Не успел, веришь?
– Верю, – горько усмехнулся Джуро. – Вот ложку-то не забыл!
«Удивительно, – подумал я, – сколько у Филипповича добродушия. Давно ли ссорились?»
– Эй, Джуро! – крикнул я, – первую порцию, самую горячую, дашь Васко.
Кое-как утолив голод, мы двинулись дальше.
Остановились перед ущельем с крутыми склонами, поросшими терновником. Внизу в глубокой тьме клубился горный поток. Как перебраться через него? Нас сковывали раненые.
К группе совещавшихся командиров приблизился Катнич. Пантера вел за ним лошадь с вьюком, к которому был привязан большой синий кофейник. Политкомиссар угрюмо сутулился, озирался, словно в страхе ожидая еще новой бомбежки. При виде Магдича он выпрямился и передвинул на бок пистолет, болтавшийся у него спереди на отвислом ремне.
– Эво! Что это вы все раскисли, друзья мои? В чем дело? Трудно перейти ущелье? Ерунда! Возьмем пример с русских орлов, которые с Суворовым и не через такие дебри Альп перелетали. Вперед через все Сциллы и Харибды! – Катнич шагнул к ущелью. – Что? Раненые? Как быть с ними? – Он секунду подумал, смотря сквозь целлулоид на карту. – Дотащим до Брдани. Это недалеко. Там у нас бригадная больница.
– Была. Но там ли она сейчас – мы не знаем, – заметил Вучетин. – Немцы бомбят и Коницу и все вокруг.
– Я советую оставить медпункт пока здесь, – вмешался Магдич.
На склоне горы Плешевац стояла заброшенная сторожка лесника. В ней и осталась Айша с больными и ранеными, а мы пошли дальше.
– Бросили людей на произвол судьбы, – громко ворчал Катнич, спускаясь вместе с нами в ущелье.
Вскоре подошли к деревушке Брдани. Она оказалась безлюдной. Ветер нес навстречу запах гари, взметал пепел. Развалины большого дома еще курились сизым дымком. На уцелевшей части черепичной крыши четко выделялся знак красного креста.
Мы замедлили шаги. Под ногами хрустели головешки. По пепелищу, дико крича, бродил серый ощетинившийся кот. Увидев нас, он метнулся под обуглившееся бревно. Обгорелые куски человеческих тел, склянки от лекарств, полуистлевшие бинты – это все, что осталось от партизанской больницы. Сливовые деревца, как бы в испуге отпрянувшие от воронок, сухо шуршали ломкими черными прутьями, в трещинах коры на стволах крупными слезами застыл вскипевший от жара сок.
Бойцы прошли мимо молча, плотно сжав обветренные губы. Лаушек, шагавший рядом со мной, полузакрыл глаза. Впалые щеки его нервно подергивались.
А Джуро еще выше поднял знамя. Долговязый, босой, в обтрепанной одежде, с бледным костистым лицом и решительным взглядом странно расширенных глаз, он мне казался самым прекрасным из всех. Ступни его, избитые об острые камни, оставляли на земле кровавые следы, но он этого будто не замечал.
Перебравшись еще через несколько глубоких лесистых оврагов, спускавшихся к какой-то горной речке, мы вышли к шоссе. Наша разведка попала под ружейно-пулеметный огонь. На окраине Коницы шел бой. Пока Магдич ездил за нами, противник, видимо, подтянул новые силы. Вучетин и Магдич решили обойти город с севера или с северо-запада. Мы спустились ниже по течению Неретвы, образующей здесь границу между Боснией и Герцеговиной, и в лесу дождались вечера. Весь день готовились к переправе. Из шпал разобранного железнодорожного пути сбили несколько плотов, привязав к ним для большей пловучести мешки из плащ-палаток, набитые сухими листьями. Так делала моя рота, когда форсировала Днепр.
Комиссар бригады тем временем занимался «полевой работой». Ходил с молотком и горным компасом по окрестностям, собирал разные минералы и окаменелости, упаковывал камешки в бумагу и, надписывая пакетики, складывал их в свой рюкзак. Один серый камень он показал мне.
– Это жерновой точильный камень. Я разыскал здесь выход его и нанес на карту. Пригодится.
Подошедший Катнич тоже осмотрел камень.
– Жерновой? Это которым мелют зерна? Но вряд ли это интересно сейчас.
– Воина идет к концу. Пора подумать и о мирном будущем. – Глаза Магдича мечтательно улыбались.
– Да, пора, – согласился Катнич. – Но мне кажется, что мистер Маккарвер, с которым вы беседовали на эту тему, имел в виду другие, более солидные ископаемые.
– Его интересовало все.
– В каких целях? – спросил я. – Какое дело американцам до ваших ископаемых?
– О! Судя по словам Маккарвера, они готовятся оказать нам большую помощь, особенно после войны! – простодушно воскликнул Магдич. – Для этого им важно знать, чем мы богаты и чего у нас нет; недостающее нам дадут Штаты.
– Я убежден, что Маккарвер не бросает слов на ветер, – сказал Катнич, как-то странно ухмыляясь. – Что еще вы разыскали по пути, друже комиссар?
Магдич готов был часами рассказывать о богатствах родной земли, которые нужно еще открыть и изучить. О будущем он думал, вероятно, больше, чем о настоящем. Геологией увлекался сильнее, чем своей военной работой.
Ночь выдалась светлая, лунная. Но густые облака то и дело наплывали на луну. Смоляная гладь реки тускло отлизала беспокойным, мерцающим блеском. Высокая скала перегораживала реку широкой тенью. Плоты шли, держась в створе этой тени. Быстрое течение прибивало их к камням противоположного берега в том месте, где река делает крутой поворот. Поднявшись на крутизну, мой взвод бесшумно подполз через виноградники к шоссе. Внезапным налетом с тыла мы сбили вражескую заставу у моста, открыли путь батальону. На рассвете с криками «Смерть фашизму!» ворвались в Коницу.
– Как вам удалось пробиться? – спрашивали нас черногорцы.
Мы едва могли отвечать. Сказалась страшная усталость от непрерывного напряжения, испытанного в последние сутки. Бойцы ложились тут же, на камнях мостовой, мгновенно засыпали.
Командир черногорцев Тодор Радович, все в том же поношенном мундире, красиво облегавшем его высокую фигуру, легкой поступью приблизился ко мне и, тряхнув густой волнистой шевелюрой, дружески поздоровался.
– И в счастье и в несчастье мы вместе! Привет русскому человеку!
Я пожал его тонкую, сухощавую руку.
– Новости-то какие, а?
Он усадил меня на ступеньках подъезда полуразрушенного дома.
– Ваши русские – просто молодцы!
– А в чем дело? – встрепенулся я.
– Не волнуйся, расскажу. Нам, как видишь, пришлось нарушить приказ командира корпуса Поповича, – неожиданно тихо сообщил Радович и, заметив, что я открыл рот, лукаво засмеялся. – Только уговор – не перебивать!
– Ну-ну! – торопил я.
– Когда мы услышали про советскую миссию, то оставили свои исходные рубежи. Бойцы называли их «безысходными». Пошли на Коницу. Как видишь, захватили город. А удержать его было трудно. Это мы понимали. Наш комиссар уехал за помощью, вас искать. Тут-то и началось. Русская радиостанция из Дрвара передала нам, чтобы мы разложили ночью на окраине Коницы костры в виде прямоугольника. Начальник ОЗНА Громбац возражал, говорил, что это привлечет авиацию противника. Но я все-таки приказал на риск разжечь костры. И представь себе, в полночь прилетели ваши самолеты. Сбросили на парашютах как раз то, что нам нужно, в чем мы больше всего нуждаемся, чего нам не дают ни англичане, ни американцы, – противотанковые ружья и зенитные крупнокалиберные пулеметы. Теперь мы можем бороться и с танками и с самолетами. И еще, что очень важно, – нам сбросили медикаменты.
– Дай я тебя расцелую, друже Тодор! – воскликнул я вне себя от радости. – Значит, ночью я действительно слышал гул самолетов, прилетавших из Советского Союза.
– Ну, ну, меня-то за что? А в общем я не прочь. По-русски. Троекратно.
Мы расцеловались.
– Вот видишь, друже, что значит искренняя помощь, – продолжал Радович. – Ваши базы где-то на Украине, за тысячу километров отсюда. А вот сумели же летчики прилететь.
– И много было самолетов? – спросил я.
– Восемь или десять. Они шли один за другим, через каждые две-три минуты. Если б ты видел, друже, как они точно сбрасывали груз на наш прямоугольник. Как будто клали в закром. Бросали с высоты не более полутора тысяч метров, и не боялись. А ведь в этом районе есть горы свыше двух тысяч метров.
Трудно передать, какое я испытывал счастье. Счастье и огромный подъем. Словно мне самому передалась частица силы моей Родины. Я как бы ощутил прикосновение ее могущественных и заботливых рук, протянувшихся к нам сюда, на берег Неретвы.
– Да, не то, что наши западные друзья, – возбужденно говорил Радович. – На официальных банкетах, в речах по радио только от них и слышишь: поможем, поможем, поможем… Генерал Маклин, как только сюда приехал, заявил: «Основная задача моей миссии – это максимальная помощь НОВЮ». С этой якобы целью были даже созданы так называемые Балканские воздушные силы. А на деле – сам, небось, видишь. Блеф! Гора ошибок и лабиринт вертлявых объяснений. Показали себя в своем настоящем виде. Зато фасону-то сколько! Любят пускать пыль в глаза! Сначала отговаривались тем, что пока их базы находятся в Африке, они нам существенной помощи оказать не могут. Другое мол дело будет, когда перенесем базы в Италию. Наконец, организовали морские и авиационные базы в Италии, в частности в Бари. Расстояние от этих баз до нашего побережья пароход пройдет в одну ночь. Самолет «Дакота» покроет маршрут за три четверти часа. Да и лететь-то ему не над территорией противника с зенитной обороной, с аэродромами и площадками истребителей, а над Адриатическим морем. Никакой воздушной защиты там нет. Это совсем не то, что приходится преодолевать вашим летчикам.
– Но я часто вижу днем и слышу ночью самолеты англичан и американцев, – сказал я. – Куда ж они все-таки летают?
Радович оглянулся, не подслушивает ли кто, и продолжал:
– Куда летают? О, у «либерейтеров» и «летающих крепостей» работы хватает! Они бомбят наши оккупированные немцами города, разные экономические объекты.
– Бору, наверное, тоже попадает? – заинтересовался я.
– Бору – нет.
– До сих пор? Почему же?
– Черт их знает! Щадят. А вот Белграду здорово достается. Летают они еще на Будапешт и Бухарест. Бомбят румынские нефтепромыслы. Попутно, конечно, и нам помогают. Бросают с воздуха обувь, нижнее белье, одеяла, сухари и тому подобное. То, что предназначалось для армии Монтгомери в Африке, а теперь стало ненужным – штаны до колен, трусики, пробковые шлемы, желтые палатки.
– Портянки и хлопушки для мух, – добавил я, вспомнив грузы, сброшенные нам в Раштелице.
– Вот-вот! Все в этом роде. Как-то сбросили в Черногории одну батарею в разобранном виде. Орудия оказались с настильной траекторией. Годны только для стрельбы в пустыне, а не в горах. Снарядов по пяти штук на орудие. Для одного салюта и то не хватит. А то сбросят некомплектное оружие. Никак нельзя его использовать. Обрати еще внимание на методы доставки и сбрасывания грузов. О, тут тоже есть свои хитрости. Как ты знаешь, между нами путаются еще отряды Михайловича, Недича, Павелича, Рупника и так далее. И вот многие грузы-то чаще попадают к ним. Видел сам, небось? Ну вот! Считается же, и Черчилль об этом трубит на весь мир, что помощь оказана нам. Иногда полетают вхолостую – и ничего не сбросят. А потом обвиняют нас же, что мы не зажгли своевременно костров или зажгли то слишком яркие, то слишком тусклые, или не на том месте. Иногда немцы тоже зажигают костры. И союзники, не разобравшись как следует в сигналах, сбрасывают грузы им. А может быть, немцам кто-то передает наши сигналы. Кто знает! Бывает и так, что пообещают нам тактическую поддержку с воздуха; мы начинаем операцию, ждем, погода прекрасная, а самолетов все нет и нет, – и нас немцы колошматят. Оказывается, в Италии туман и дожди – вылететь нельзя. Или, наоборот, здесь туман. Вообще туману много в этом деле. Иногда нас утешают: ждите своей очереди; мол в снабжении установлена очередность, в зависимости от потребностей партизан в различных районах. Вот и жди, когда рак свистнет.
– Возмутительно! – не вытерпел я.
– И не говори. Это просто саботаж какой-то, – подтвердил Радович. – А то делается еще так: два-три самолета сбросят несколько мешков, а потом всю ночь кружатся над этим местом. Создается впечатление, что союзники интенсивно работают, сбрасывая грузы. А мы эти грузы увозим на одной телеге. Рады и парашютам – их можно употребить на бинты в лазаретах. Но союзные офицеры требуют их обратно и продают за ракийю, соблазняют шелком наших девушек. Так-то, друже. Зато своих разведчиков с радиостанциями они сбрасывают часто, и тут уже адресом никогда не ошибаются. В результате почти в каждой дивизии – по иностранному офицеру с обслуживающим персоналом, а вооружения, обмундирования и медикаментов почти нет, – печально закончил Тодор. – Таковы дела!
– Как же к этому относятся в верховном штабе?
– Не знаю. Вопрос сложный. Это уж большая политика. Говорят, союзники предъявили нам какие-то требования, а мы их выполнить пока не можем. Вот они и нажимают на нас через снабжение.
То, что я услышал от Радовича, до глубины души возмутило меня. Открылись глаза на многие, неизвестные мне дотоле стороны во взаимоотношениях партизан с западными союзниками. И, вернувшись к бойцам, чтобы позаботиться об их расположении и питании, я долго еще думал о нашем разговоре.
В полдень Радович опять подошел ко мне. Он был сумрачен и словно чем-то недоволен. Я спросил, что случилось.
– Утром к нам прибыл Попович и с ним американец.
– И что же?
– Сейчас узнаем. – И, не глядя на меня, будто чего-то стесняясь, он окликнул Вучетина:
– Идем, друже Томаш, нас с тобою вызывают к Перучице.
Вучетин зашагал ссутулясь, иногда останавливался и с трудом откашливался.
Я со стесненным чувством смотрел вслед обоим командирам батальонов, пока они не скрылись за углом дома в узком переулке, и думал: «Почему Вучетин и Радович так встревожены приездом Поповича?..»
21
Штаб бригады помещался в просторном подвале магазина. За столом, застланным оперативными картами и скудно освещенным плошками, сидели генерал-лейтенант Попович, Перучица, Магдич и подполковник Маккарвер. Американец разглагольствовал, сидя в небрежной позе, облокотившись о портативную радиостанцию в мягкой упаковке, с которой он не разлучался. Когда Вучетин и Радович вошли, он заканчивал свою мысль:
– Как ваш союзник, я настойчиво рекомендую вам с честью выполнить операцию «Ратвик».
– Таков приказ маршала Тито, – строго добавил Попович. – Мы на земле, а союзники на море и с воздуха должны совершить целый ряд комбинированных атак на немецкие линии коммуникаций по всей Югославии. Мы обязаны, – повысил он голос, – полностью вывести эти линии из строя. И мы это сделаем, ибо доблесть еще не умерла в югославском народе!
Приход Вучетина и Радовича вывел Магдича из затруднительного положения: ему хотелось кое в чем возразить начальству, но он опасался, что его не поддержат. Теперь положение менялось.
– Я не ожидал, мистер Маккарвер, – сказал он, – что вы интересуетесь геологией главным образом и прежде всего с точки зрения подрывных работ.
Маккарвер пыхнул дымом от сигареты и, переглянувшись с Поповичем, произнес:
– У нас, друже Магдич, и наука сейчас служит войне. Я с великой радостью вспоминаю нашу с вами научную беседу. Я познакомился с великолепной работой, которую вы проводите в интересах будущего, и надеюсь, что узы нашего научного сотрудничества и дружбы никогда не порвутся и после войны послужат делу мира.
– Благодарю вас за прекрасные слова, – Магдич иронически улыбнулся.
– Но что поделать, – жестким голосом продолжал Маккарвер, – если сегодня долг союзника диктует мне необходимость интересоваться горными породами и их свойствами совсем с другой точки зрения. Из всех свойств той или иной породы для меня сейчас важно знать, каково ее сопротивление силе взрыва; насколько велик должен быть заряд, чтобы взрыв получился эффективным. Когда заряд слишком мал, вы сами понимаете, цель не будет достигнута. Величина заряда и состав взрывчатых веществ должны быть таковы, чтобы взрыв мог разрушить то или иное сооружение, например, тоннель, не по частям, а полностью. Вам, господа, ясно, о чем идет речь? – обратился американец к командирам батальонов.
Вучетин, козырнув, вплотную подошел к столу.
– Нам вполне ясно, о чем идет у вас речь! – начал он. – Но если вы хотите знать наше мнение, то мы все-таки не можем себе представить, чтобы Тито был вполне согласен с этим предложением англичан, чтобы он…
– Согласен, согласен! – нетерпеливо прервал Маккарвер. – Маршал изучил план Маклина, просидев над большой картой часа два или три, и дал свое благословение. Разумеется, он рассчитывает, что мы, американцы, снабдим его взрывчатыми материалами и поможем тяжелыми бомбардировщиками. Идея англичан фактически будет осуществлена нами и притом в самых широких размерах.
– Вот эти-то размеры нас и смущают.
Вучетин оперся о стол руками, как бы ища опоры.
– Чтобы помешать маневрам и неизбежному отходу войск противника, достаточно, мне кажется, вывести из строя отдельные участки на дорогах. Зачем же взрывать пути полностью? Красная Армия недалеко, и скоро, я полагаю, мы сами, вместе с нею, перейдем в наступление. Коммуникации нам понадобятся. Кроме того, разрушая их в Далмации, Боснии и Герцеговине и оставляя нетронутыми в Сербии и Македонии, мы лишь односторонне выполняем свою задачу. Немецкие и квислинговские войска при таком положении вещей будут свободно маневрировать на востоке против русских. Этого мы допустить не можем. Я считаю, что подобным односторонним разрушением путей мы принесем пользу только врагу.
– Врагу? – изумился Попович. – Оригинальный вывод!
– Абсурдный! – Маккарвер осуждающе покачал головой. – И это говорит герой Синя?
– Демагогия! – воскликнул командир корпуса. – Вы же прекрасно знаете, друзья мои, что в Сербии и Македонии мы еще слабы. Очевидно, вас не устраивает размах наших операций? Или вы надеетесь, что немцы сами уйдут? – ехидно спросил он.
– Я поясню, – твердо ответил Вучетин. – Я неважный стратег. Однако я действительно уверен в том, что немцы уйдут с юга Балкан. Их положение здесь очень осложнилось. Им впору подумать уже не об удержании Балкан, а о том, как бы прикрыть юго-восточную границу Германии, открытую со стороны широкой Дунайской равнины, и занять более прочную оборонительную линию где-нибудь на севере. Здесь их дни сочтены. Естественно, пока их войска еще в Греции, они стремятся удержать в этом районе свои основные коммуникации. Основные, но отнюдь не все! И цель их маневров ясна: бросить отсюда свои силы на восток с целью задержать продвижение Красной Армии. В этих условиях наша задача определяется сама собой…
– Вот как! – усмехнулся Попович. – А я-то думал, что – партией и Тито!
– Вы уже готовы придраться просто к словам, – заметил Вучетин. – Конечно, партия и Тито определяют наши задачи, поскольку руководители не замкнулись в себе, не обособились от масс и знают конкретную обстановку. А обстановка сейчас такова, что нет ничего невероятного в том, что нам удастся захватить в свои руки стратегическую инициативу.
– Мы стоим за то, – вставил Радович, – чтобы не дать немцам уйти из Югославии. Пусть их тут добьет Красная Армия.
– Мы за то, – продолжал Вучетин, сдерживая волнение, – чтобы совершать комбинированные атаки и рейды на коммуникационные линии. Но разрушать объекты, мне кажется, нужно не везде, не по всей Югославии, а там, где это требуется в военных целях, и прежде всего, естественно, на железных дорогах Белград – Салоники, Загреб – Любляна, на магистралях, идущих по долинам Вардара, Ибара и Моравы. Если нам удастся овладеть инициативой, перерезать эти главные коммуникации, по которым немецкие войска возможно скоро начнут отступать из Греции, то их положение здесь будет еще более отчаянным. Но допустим, что такие крупные операции надо еще подготовить. Допустим, что небольшая железная дорога Мостар – Сараево тоже имеет для немцев какое-то значение. Ее необходимо разрушить. Но зачем же это делать с таким размахом, с такой мощью, как предлагает господин Маккарвер?
– Совершенно излишне, – согласился с Вучетином и Перучица. – Подрывать объекты нужно не безалаберно, не подряд, а по выбору и с пользой. Вывести из строя тоннель частично и на время – это еще резонно. Но разрушать полностью… Зачем?
– О, дружище! – Маккарвер хлопнул его по плечу. – Наш долг – выполнить приказ Тито, не задавая излишних вопросов. Сегодня же мы сбросим вам тонны тола и подрывные машинки.
– Без пререканий – все на воздух! – добавил Попович. – Un orde c’est un orde. Приказ есть приказ.
Перучица, нахмурившись, не произнес больше ни слова.
По лицу Вучетина пошли красные пятна.
– Извините меня, друже командир корпуса. – Он выдержал взгляд Поповича и не обратил внимания на то, как многозначительно тот свел брови. – А я все-таки осмелюсь утверждать, что тут какое-то недоразумение. Железные дороги, мосты, тоннели и виадуки строили югославские народы. Мы не в праве все это разрушить до основания, как вы предлагаете, мистер Маккарвер. Разрушать полностью жизненно важные сооружения, повторяю, совершенно бессмысленно. Мы должны их сберечь для будущего. Ведь после войны все это нам же придется восстанавливать, а на это потребуется очень много сил и средств.
– Я вас понимаю, – улыбнулся Маккарвер, дернув себя за галстук. – Вы рачительный хозяин. Это очень похвально. Но, дорогой мой дружище, на кой черт вам мост, который турки построили из обломков христианской церкви? На кой дьявол вам эта дряхлая узкоколейка времен австро-венгерской империи, все эти жалкие станции, игрушечные паровозы и деревянные вагоны?
– Это все создавалось усилиями народа, – сдержанно ответил Вучетин. – А ваша настойчивость, господин Маккарвер, в данном случае производит странное впечатление.
– Вот те и на! – Американец вскочил и развел руками. – Уверяю вас, моя настойчивость продиктована только искренним желанием вам помочь. Да! На кой черт вам, спрашивается, эта дрянь и ветошь, если после войны вы сможете с нашей же помощью построить современный железнодорожный путь, с удобствами, с блеском и красотой? Мы вас вытянем, надейтесь на нас. Балканы, друзья мои, – великолепный букет, в котором лучшая роза – это Югославия. Как же мы, ваши товарищи и союзники, можем допустить, чтобы эта роза чахла? – с пафосом заключил Маккарвер.
– Так. Все ясно. – Попович вечным пером размашисто вывел на карте свою подпись с завитушкой на конце. – Как командующий, я утверждаю план «Ратвик» к исполнению в секторах, за которые отвечаю. Совещание считаю законченным. А вы, – обратился он к Вучетину, – со своим упрямством и недоверием к приказу главнокомандующего достойны только сожаления.
– Ну зачем же так? – мягко улыбнулся Маккарвер, торопливо распаковывая рацию. – Зачем так? Не унывайте, друг мой, – бросил он вслед Вучетину. – Все будет хорошо! Сегодня же вы убедитесь, что на нас можно положиться…
Вучетин молча вышел из подвала. Встревоженный Радович догнал его на улице.
В тот же день самолеты «Дакота» сбросили в Конице взрывчатые материалы и подрывные приспособления. На этот раз тюки с грузом упали точно в указанном месте. Не помешали ни ветер, ни облачность, ни даже туман. И сразу же под наблюдением командира корпуса и Маккарвера бригада приступила к выполнению операции, носившей условное наименование «Ратвик».
Начались взрывы. На железнодорожных путях, идущих к Сараево и Мостару, в воздух полетели станционные сооружения. Рушились мосты, виадуки, тоннели. Почва колебалась, как при землетрясении. Столбы огня взлетали к небу, словно гигантские смерчи.
Вучетин в эти дни был зол и хмур, как никогда. На него было больно смотреть. При каждом сильном взрыве он бледнел и беспомощно озирался, будто в нем самом надрывалось что-то. Зато Катнич проявлял повышенную активность. Он распоряжался за командира.
Почти одновременно с проведением наземной операции «Ратвик» усилила свою деятельность американская стратегическая авиация. Тяжелые бомбардировщики с белыми звездами на плоскостях в сопровождении небольшого числа истребителей среди дня появлялись над беззащитными югославскими городами. Массированный налет на Белград они совершили в первое пасхальное утро. Самолеты накрыли город так называемыми «коврами» бомб, уничтожив начисто целые кварталы, населенные трудовым людом, школы, больницы, магазины.
