Текст книги "Фаворитка месяца"
Автор книги: Оливия Голдсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 63 страниц)
Часть вторая
ОТКРЫТИЕ
1
Теперь, если вы, читатель, не провели последние два года в качестве заложника в какой-нибудь враждебной стране третьего мира, вы знаете, как сошлись вместе три такие разные женщины, как Лайла, Шарлин и Джан. Впрочем даже вы, любезный читатель, не знаете, как.
Помните, я рассказывала, что все произошло из-за губной помады. Может быть, это и упрощение, но это правда.
В течение нескольких десятилетий, которые многим показались бы тысячелетием, Хайрам Фландерс подчинялся своей матери. Моника была королевой косметики, председателем Совета Фландерс-Косметикс и боссом своего сына Хайрама. Понятно, что Хайрам ненавидел сильных женщин.
Когда он наконец-то стал президентом, Хайрам начал искать. В отличие от своей матери, он искал не новые типы продукции. В конце концов Хайрам знал, что все барахло, которое они продают, очень похоже между собой. Новоявленный бизнесмен искал возможности сократить расходы на рекламу. Красота продавалась с помощью рекламы, и если можно сохранить нынешний объем и сократить огромный рекламный бюджет, Хайам будет героем для всех.
Для всех, кроме матери. Моника отвергала каждое предложение по сокращению расходов на рекламу. Выглядело это так, будто она сама верит в нее так же, как покупатели. А Хайрам наблюдал дальнейший рост расходов и в то же время все большее дробление рынка. Было двадцать с лишним различных подразделений для очень молодых, не очень молодых, людей средних лет, не воспринимающих себя так, кто воспринимают себя так, и так далее, до бесконечности.
Хайрам впервые заговорил с Ле Мершаном, главой сети, о том, чтобы спонсировать шоу, рассчитанное на телезрительниц всех поколений. Телевидение в отличие от кино имеет большую женскую аудиторию. Хайрам вместе с ответственным за рекламу Брайаном О'Малли рассмотрели эту идею. А Ле Мершан, опасавшийся падения популярности фирмы, проработал эту идею с Саем Ортисом, одним из лучших составителей программ Голливуда. Сай, хотя и неохотно, сообщил ее Марти Ди Геннаро, директору, который никогда не ошибался, но и никогда не работал для телевидения.
Ну, читатель, вас не удивляет, наверное, что большая часть того, что передают по телевидению, имеет целью что-нибудь вам продать. Возможно, вы еще недостаточно стары и не помните, что раньше телевизионщики устраивали программы просто для того, чтобы их смотрели. А потом программу просто называли именем спонсора: Кемпел, Халмарк.
Это еще случается, правда довольно редко. Реклама, ценные бумаги и все такое прочее. Поэтому, когда Моника Фландерс сказала сыну, что потребительский сектор можно обслуживать только отдельно, он решил, что следует найти иной путь.
– Не надо зря тратить время, – фыркнула мать. – Ни одна женщина не будет пользоваться той же помадой, что и ее мать.
Сейчас Голливудом управляют агенты. Агенты контролируют звезд, сводят их с режиссерами и сценаристами, которые тоже являются клиентами агентов, и составляют программы, которые пытаются продать студиям. Агентам с самой большой конюшней звезд завидуют больше всего, больше всего подражают, их больше всего ненавидят в Лос-Анджелесе. А среди всех агентов Сай Ортис вызывал наибольшую зависть, ему больше всех подражали и его больше всех ненавидели.
Сай Ортис вытянулся, откинувшись, в кожаном вертящемся кресле у огромного цвета электрик стола в центре конференц-зала. Он отвернулся от разбросанных на столе фотографий и подошел к окну, выходящему на бульвар Ла Сьенега. Господи, он так устал от этих бестолковых задниц! И не то чтобы Вайнберг или Глик ничего не понимали, ведь оба относятся к числу лучших агентов Лос-Анджелеса. Ортис обернулся к Мильтону Глику.
– Объясняю тебе еще раз, – сказал он. Ортис говорил медленно, и его высокий голос был почти визгливым. – Марта – гений, и Марта нужны три чистых карты. Новенькие денежки. Свежее мясо. Не показывайте мне эти двадцатишестилетние типажи, которые продаются тут и там на голливудском бульваре. Марта нужны новые. А то, что нужно Марта, нужно и мне.
Глик облизал тонкие губы, нервно кивнул, и заскользил пальцами по своим явно откуда-то пересаженными редким волосам с мелкими кудряшками. Сай отвернулся не из деликатности, но, скорее, из-за присущей ему слабости желудка. «Господи, откуда они пересажены? С его спины? Из-под мышек? С лобка? Почему бы этому типу не надеть шляпу, чтобы порядочных людей не тянуло рвать, когда они на него смотрят?» Все молчали, молодые калифорнийские дельцы смотрели на свои ноги, словно ответ заключен не у них в голове, а в промежности. Затем Мильтон прокашлялся.
– Я думаю, это можно сделать, Сай.
– Но не надо обращать внимание на это дерьмо! – рявкнул Ортис, смахивая рукой несколько десятков фотографий улыбающихся красоток 8 на 10. Этим жестом он пресекал многие надежды. Никто из дельцов не двинулся.
Сай Ортис бесспорно был самым могущественным агентом Голливуда и одним из пяти самых могущественных людей шоу-индустрии. Он работал как зверь, до кровавого пота. Многие в Голливуде сделали бы все что он ни попросит, просто так, ради уважения. А теперь Ортис сидел перед компанией идиотов и даже предлагал им плату за помощь.
– Вот видите, – продолжал он медленно, словно разговаривая со слегка неполноценными, – Марта Ди Геннаро никогда не работал для телевидения. Сейчас он собирается делать грандиозное шоу, создает нечто совершенно новое и называет это «спонтанным шоу». Телевидение дает ему карт-бланш.
Лицо Ортиса покраснело, голос стал придушенным. Он устраивал дело между Ди Геннаро и телевидением, и это было беспрецедентно. Но Марта настаивал на полной секретности, так что, черт возьми, некому будет и восхититься работой Сая. Никто не оценит ее по-настоящему. Ортиса называют самым мощным человеком за кулисами Голливуда. С такими параноиками секретности, как Марта, он и будет за кулисами!
Сай быстрым разочарованным взглядом окинул взволнованные лица.
– Мы начинаем новое дело, понятно? Это значит, никаких острых орудий, никаких беженцев из Бадвейзера, никаких крыс-бюргеров из картин про всякую всячину. Речь идет о Марта Ди Геннаро, а не о Роджере Кормене. Марта нужна свежая кровь, и мы должны сделать нечто исключительное. Понимаете, о чем я говорю?
Коротышке было трудно дышать, голос его почти срывался на визг. Господи, он задыхается! Ортис вытащил из кармана пиджака ингалятор и присосался к нему, как жадный младенец. Это не новый приступ астмы. Мадонна! Это давление! И запах долины сегодня не помогает. Ортис сердито подумал: «Город ангелов. Этакая дыра! При таком воздухе здесь мог бы работать только ангел смерти». Но здесь его бизнес, и Сай не стал бы самым влиятельным агентом Индустрии, если бы спокойно дышал воздухом в Скотсдейле, в Аризоне.
«Это все дерьмовый Мильтон! – подумал Сай, глотая воздух. – Итак, новый проект Марта Ди Геннаро. Марта, пожалуй, самый престижный и богатый кинодиректор в Голливуде. Это класс и касса, и он настолько сумасшедший, что связывается с телевидением. Телевидение! Гетто индустрии развлечений, кишащее сюжетами и актерами, но Марта хотел этого. И эта сумасшедшая идея, хипповое свободное телешоу, с тремя девицами, скитающимися по Америке. Какого х…! Конечно, Марти – гений и самый могущественный клиент, но из-за этого приходится нервничать».
– Марти говорил: я хочу быть свободным от сюжета. Никаких этих чертовых повестей и рассказов. Нужно забыть о темах, нужно что-то новое.
«Новое, новое! Но почему не сказать: опасное, рискованное, убыточное».
Если Ди Геннаро угодно спускать по-крупному за столами в Вегасе, Сай тут не причем. Но какого… Марти втягивает его в свои азартные игры? Талант? Таланты любят за…рать мозги.
Что еще хуже, Марти не использовал клиентов Сая. Полная конюшня звезд, все желают путаться с телевидением и работать с Марта, а он отказывает. Есть полный набор для шоу, только делай дело и собирай проценты, а он говорит: «Хочу кого-нибудь нового». Охренеть можно от этого. Поэтому-то Ортис здесь, вместе с Вайнбергом и Гликом, сосет ингалятор и ожидает неоткрытой банки. «Если это быстро не устроится, Марти уйдет на сторону, и я потеряю контроль над Индустрией». Сама мысль о потере контроля заставила Сая сосать усерднее. Наконец дыхание успокоилось. Дельцы сидели как замороженные, бесполезные, как точки на мониторе. Ортис повернулся к Глику, который все еще нервно облизывал губы.
– Мильтон, – сказал он, – эти девочки имеют огромное значение. Они должны быть на обложке «Ти Ви Гайд» и «Пиплз Тунайт», «Арсенио» и «Леттерман». Они должны войти в «Сатердэй найт лив», это для начала. Если все пойдет хорошо, вокруг них создастся о…енная индустрия. Поэтому они должны быть новыми и свежими. Никаких обнаженных из «Пентхауза», никаких отработанных сезонных девушек в Канкали, никакого порно, никаких агентов, чеков, никаких мужей, никаких проблем. Новизна и свежесть – вот что нам нужно. Так что, Мильт, не считай меня идиотом. Не надо мочиться на мою спину и говорить, что я вспотел. Дайте мне новые лица.
Сай повернулся и пошел к двери, затем на минутку задержался в дверях.
– И если ты этого не сделаешь, Мильт, то это сделает Пол Грассо. – Сай заметил, как передернулся при этих словах Глик, услышав имя экс-партнера, а теперь смертельного врага. – До четверга.
– Я это сделаю! – заверил Мильтон уже вслед Саю.
Когда Сай Ортис придирался к Глику, он уже не сомневался, что в ближайшее время будет атакован сам. А нападать будут Ле Мершан – глава телесети, Брайан О'Малли из «Банион-О'Малли» – крупнейшей в мире рекламной фирмы и Моника Фландерс со своим сыном. В их обществе он чувствовал себя самой маленькой рыбкой. Да, неприятно чувствовать себя рыбешкой в этом пруду. Здесь нет человека, чья сеть стоила бы меньше пятидесяти миллионов долларов. А Сай ничто так не уважал, как деньги. Мысль о грубой силе пятидесяти миллионов вызывала у него дрожь в коленях. Когда-нибудь такой капитал будет и у него, и тогда Ортис не станет связываться с этим дерьмом. Сай, как обычно, шел быстро, но, как ни странно, то же делали и другие. В отличие от шоу-бизнеса, большой бизнес привязан к дисциплине и графику. Сай, улыбаясь, пожимал протянутые руки. Никто не улыбнулся в ответ. Вот еще одно отличие.
Встреча проходила в конференц-зале фирмы «Банион-О'Малли», и Сай представлял там своего клиента Ди Геннаро. Оба они решили, что так будет лучше. В конце концов сделка заключается, и это может надолго обрадовать и спонсора, и телесеть. Сегодня инициатива была у Сая. Наступил черед О'Малли. Сай чуть не ругнулся, садясь на свое место.
– Ну, джентльмены и вы, мадам Фландерс, – начал Брайан О'Малли. Это был здоровый ирландец в отличном костюме от Сэвил Роу. А его подбородок был закамуфлирован рубашкой Турнбелл и Ассел. Моника Фландерс, виновница встречи, дама лет восьмидесяти, сделала разрешающий жест. О'Малли кивнул. – Думаю, вам понравиться то, что вы увидите.
Моника Фландерс посмотрела на сына, – президента международной косметической фирмы. Тот кивнул. Ле Мершан, высокий мужик с большой головой и белыми волосами, прокашлялся. Сай полагал, что сегодняшняя встреча – простая формальность, что с фирмой «Фландерс» все в порядке, и Хайрам даст свою подпись. Но теперь увидел, что все покрыты испариной: а вдруг старая карга не одобрит сделку?
– Итак, вы знаете данные демографии, – продолжал О'Малли. На стене за его спиной вдруг вспыхнул неоновый график, освещенный из невидимого источника. – Мы видим, что женский рынок становится все более фрагментарным, а самый большой сектор составляют женщины среднего возраста, к ним примыкают два подсектора: женщины в климаксе и старше и более молодые, до тридцати лет.
О'Малли повернулся, чтобы посмотреть на график, и после этого сектор «климакс и старше» исчез.
– Если не считать пожилых женщин, которые в большей степени ограничены в смысле покупательной способности или же которых исключают из числа потребителей болезнь и смерть, львиная доля приходится на два других сектора.
Сай заметил, как Моника Фландерс вздрогнула, когда О'Малли упомянул о смерти. Тут заговорил ее сын:
– Брайан, львиная доля совсем не обязательно означает самый большой кусок, и нам все это известно.
– Да, но дело в том, что средний рынок отстает в отношении покупки косметики, хотя есть кое-какой прогресс с покупкой препаратов против старения. В то же время молодежный рынок просто не имеет такой же покупательной способности. Отсюда возникает необходимость узких целенаправленных и дорогостоящих телевизионных и печатных кампаний с целью увеличения продажной стоимости продукции.
– Брайан, я напомню вам, что целенаправленные кампании вы уже устраивали нам более десяти лет назад, – проворчала Моника Фландерс.
– И не без причины. Не было альтернативы. Но что если я вам скажу, что можно охватывать сорок-пятьдесят миллионов женщин молодежного и среднего рынка, неделю за неделей, и все через одну кампанию.
Моника Фландерс нетерпеливо поморщилась:
– Ну, тогда я скажу, что вы сошли с ума! Дочери не покупают такой же помады, как их матери.
– А если я вам скажу, что они будут это делать?
– Джентльмены, я старая женщина и знаю свой бизнес. Брайан, сколько видов помады производит «Ревлон»?
Тот помедлил и пожал плечами.
– Сто семьдесят! Бестселлер у них – «Вэйн виф эврисинг» (вино во всем). «Эсти» производит девяносто пять видов, у них бестселлер – «Старлит пинк», а раньше это были «Розвуд» и «Фростид эприкот», даже «Шанель» производит шестьдесят восемь цветов. Это потому, что рынок по своей природе разнообразен. И дочери не покупают помады, которой пользуются их матери. Моника встала:
– Хайрам, не вызовешь ли машину?
– Мама, пожалуйста, подожди еще минутку.
Моника посмотрела на лысого толстого шестидесятидвухлетнего сына и передернула плечами. Ничего не сказав, она села.
– Миссис Фландерс, представьте себе великолепное шоу – еженедельная телепрограмма, которая привлечет огромную женскую аудиторию – и юного, и среднего возраста. Что, если бы мы создали программу, учитывающую демографические гарантии обеих групп?
– Если бы желания были лошадьми, большинство людей увязло бы в конском навозе, – ответила миссис Фландерс. – Молодежный рынок следит за молодыми людьми! А старший возраст ходит на неделе в кино – это или нечто сорокалетнее, или толстые домохозяйки.
Она вздрогнула при мысли о Роз Энн Арнольд, когда ее аристократические плечи поднимаются к ушам, как края меховой накидки.
– А что, если мы покажем шоу с привлекательными молодыми женщинами…
– Этот возраст не будет его смотреть, – жестко отрезала Моника.
– Ну, а если перенести их в шестидесятые, когда они сами были молодыми?
Она некоторое время сидела молча и неподвижно. Около полувека Моника Фландерс продавала американским женщинам красоту. Она начала готовить кремы у себя на кухне, а сейчас контролировала примерно треть ежегодного шестимиллиардного рынка, и поэтому отлично знала, что будет работать, а что нет, и до сих пор лучше всех придумывала названия своей продукции.
Тут впервые заговорил Ле Мершан. Его телесеть теряла в последние десять лет кабельную аудиторию, но он работал над программой ее возрождения. Ради этого Ле Мершан был готов на любые ставки. Во всяком случае, ему был нужен могущественный партнер. Хайрам уже в принципе согласился финансировать шоу, но Ле был достаточно умен, чтобы понять, что ему необходима поддержка Моники.
– Моника, подумайте. Это отличная программа с молодыми красивыми девушками. Надо заставить женщин в возрасте вспомнить свою юность, а юных – пожелать красоты. Это должны быть особые, удивительные девушки, Моника.
Старуха терпеть не могла ошибаться и богатство свое накопила отнюдь не глупостью. Она сидела, молчала и думала. И все присутствующие замерли. Прошла минута. Две. Три. Все молчали.
– Это может сработать, – признала Моника, кивнув древней головой.
Несмотря на искусство хирургов и опыт макияжа, Моника больше всего была похожа на маленькую крашеную обезьянку, вернее, на могущественную крашеную обезьянку. О'Малли улыбнулся, а Ле Мершан продолжал:
– Речь идет об исключительном деле. Директором будет Ди Геннаро. За каждый эпизод – полтора миллиона. И новые таланты.
– Сколько девушек?
– Три. И они бродяжничают по стране.
– Мне нужны блондинка, брюнетка и рыжая. С каждой – контракты на три года для печатной рекламы. Создаются новые модели. Мы не сможем платить больше пятисот тысяч по каждому контракту, но так как мы добавляем рекламу сигарет, то можно сказать, что с каждой – миллионная сделка. Дополнительно мы включим макияж и заботу о коже. Больше ничего! С камерой или без нее. И никакого бродяжничества. Это вздор. Посадите их на мотоциклы. Это сексуально. Кроме того, так мы получим мужскую аудиторию. Мы продадим им духи для их подружек к Рождеству.
– Какие, мама? – спросил Хайрам.
– Новые ароматы. По имени трех персонажей. Как там, к черту, их зовут?
– Кара, Кримсон и Кловер. – отважился вступить Сай.
– Замечательно, – усмехнулась Моника.
– Но, мама! Стоимость! Создавая три новых запаха в год… Я не планировал.
– Если у тебя нет времени, Хайрам, я сама это сделаю, – отрезала Моника.
Ле Мершан улыбнулся.
– Хотите посмотреть сценарий?
– Покажите Хайраму. Я устала.
Моника поднялась и стала выходить из-за стола. Ее морщинистая рука ухватилась за трость с золотым набалдашником. Какое-то время она стояла к ним спиной.
– У нас есть право на инициативу. Никаких наркоманок и проституток. Нужны чистые. Достаньте их из Канады, если нужно. По-моему, там еще остались девственницы.
Потом она развернула свой маленький зад, одетый в «Шанель», и вышла из комнаты.
2
После того как Джан извлекла из багажа свой единственный саквояж, она направилась к пункту проката машин. В кошельке у нее было немногим меньше шести тысяч долларов. «Конечно, надо рассчитывать на самую дешевую сделку», – подумала новоявленная красавица. В Нью-Йорке автомобиль – роскошь, но Джан знала, что в Лос-Анджелесе это необходимость. Она подошла к служащим за стойкой.
– Позвольте вам помочь? – высокий седой мужчина в синем костюме попытался перехватить у Джан саквояж.
– Спасибо, – сказала она, улыбка ее работала теперь безотказно.
– Боб, – велел чиновник своему помощнику, – пропустите леди.
– О, в этом нет необходимости. – Подражая даме, она играла, как Хепберн в «Завтраке у Тиффани». Впереди стояла какая-то женщина, также ожидавшая, когда ее обслужат. Она была коренаста, одета в серо-зеленый костюм четырнадцатого размера. Этот цвет ей явно не шел.
– Чем могу вам помочь? – спросил мужчина за стойкой у Джан. Вторая женщина обиделась.
– Я стою первая, – сказала она, очень неодобрительно посмотрев на Джан.
– Совершенно верно, – согласилась Джан.
Клерк заколебался и повернулся к недовольной женщине.
– Есть ли у вас бронь? – спросил он.
– Нет.
– Тогда, боюсь, не смогу вам помочь. Мы не располагаем машинами, кроме как для клиентов с зарезервированной бронью.
Женщина пошла к другой стойке. Тут, облегченно улыбаясь, клерк повернулся к Джан.
– Чем могу служить? – спросил он.
– Боюсь, что ничем, – ответила она. – Мне нужна была машина, но у меня тоже нет брони.
– А какая машина? – поинтересовался клерк.
– Самая дешевая, – ответила она.
– Ну, для вас я, может быть, смогу найти что-нибудь специальное. На какой срок?
– Лучше всего на две недели, – ответила Джан, и, хотя чувствовала себя неловко, вновь улыбнулась улыбкой Одри Хепберн.
Гостиница «Упавшая звезда» имела только два преимущества: чистая комната и всего двести шестьдесят восемь долларов в неделю, плата вперед. Это была одна из тех конструкций, которые кажутся как бы брошенными около шоссе. Пожилая седоволосая женщина за столиком в фойе сказала Джан, что это не роскошное заведение, и действительно, так оно и оказалось. Комната Джан – номер 29 – десять на девять футов, с двумя кроватями, встроенной полкой вроде ночного столика и висящей на стене вешалкой имела еще телевизор, привинченный к висевшему на стене кронштейну. Была там еще ванна из стекловолокна, немногим больше, чем закрытый гроб. Но зато в номере было чисто, и на дверях двойной замок. Здесь, видимо, обслуживали по большей части туристов с семьями, но по ночам не было большого шума и драк. Кроме того, по соседству, в комнате номер 28, жил симпатичный длинноволосый блондин. Во всяком случае, могло быть хуже.
Джан лежала на кровати, а на другой валялись «Дейли варьете», «Уикли варьете», «Голливуд рипортер» и другие издания. В руках у нее были ручка и записная книжка, купленные за доллар и двадцать девять центов у Джиффи Март. С одной стороны страницы девушка делала записи обо всех прослушиваниях и звонках, а с другой – свои комментарии. Странно было после стольких лет чтения объявлений сосредоточиться на заметках, касающихся молодых привлекательных инженю.
Очень хотелось пить, но в гостинице не было даже автомата. Всего минута требовалась, чтобы пройти через стоянку в магазин услуг. Страница была уже почти полностью исписана, хотя Джан не ожидала особого толка от всех этих объявлений. Однако она аккуратно раскладывала карточки с соответствующими записями на обороте. В Нью-Йорке Джан истратила почти две тысячи из полученных денег на фотографа, который блестяще оправдал каждый цент. На фоне темных волос лицо ее выглядело просто замечательно, даже сейчас Джан с удивлением отмечала гипнотизирующее действие фотокарточек. Если не удастся завязать прямые контакты, то можно рассылать их повсюду. Она продолжала изучать «Голливуд рипортер». Там перечислялись рейтинги телевизионных шоу. Джан нашла «Президентские причуды» – это было шоу Нейла – и вздохнула. Она смотрела его несколько раз, но впечатление было жутковатое. Во всех крупных планах в глазах Нейла было отчаяние. По иронии судьбы он и Сэм оказались теми людьми, которых она здесь только и знала, но позвонить им невозможно, одному – потому что он ее любил, а другому – потому что не любил.
Тут в дверь постучали, Джан спрыгнула с кровати и быстро посмотрела, на запоре ли ее дверь. Слава Богу, дверь была заперта. Джан медленно приоткрыла ее. Там, опираясь на стенку, стоял блондин из соседнего номера.
– Привет! Я – Пит Уоррен, – сказал он. В руках у него была бутылка пива.
– Хотите?
– Нет, спасибо!
Пит был похож на ребенка примерно двадцати двух лет, с красивыми зубами, которые можно увидеть только в Калифорнии.
– Ладно, не стесняйтесь. Это лучшее пиво, – сказал он, вручил ей бутылку и повернулся: – Пока!
У него были широкие плечи, а под майкой были видны мускулы спины.
– Спасибо, – крикнула Джан ему в спину и закрыла дверь. Благодарно потягивая пиво, она подумала: «Интересно, а этот Пит Уоррен заметил бы Мери Джейн? Да нет, не заметил бы. Быть и молодой, и привлекательной достаточно, чтобы получить напрокат дешевый автомобиль и бесплатное пиво».
Интересно, заметят ли ее голливудские агенты или ассистенты режиссеров во время прогулок? Глядя на карточки, Джан сама пожелала себе удачи.
Если предыдущие два года, да и то, что было раньше, напоминало кошмар, то настоящее было похоже на сон. После темного Нью-Йорка постоянно освещенный солнцем Лос-Анджелес, напоминал Венецию. Но главная перемена произошла с ней – Джан выглядела высокой, стройной и совершенной, если не считать нескольких седых волос. Она чувствовала себя хорошо, просыпаясь и одеваясь, делая макияж, вообще, если не считать редкого зуда там, где были шрамы, все было прекрасно. И вселяло надежду.
У нее установился определенный порядок дня. Каждое утро Джан ехала к колледжу и бегала по дорожке три мили, потом возвращалась в гостиницу, принимала душ, бросала в шейкер банан, обезжиренное молоко и пивную закваску и пила этот коктейль во время макияжа. Затем она одевалась и начинала заниматься тем, чем хотела. В час Джан обедала в открытом кафе «Димсан» или в «Чинчин», где был куриный салат. И в обоих местах она по обыкновению сидела в одиночестве не больше десяти минут. К ней довольно скоро подсаживались мужчины и предлагали заказать обед или приглашали на ужин, или пытались представить ее какому-нибудь агенту. Предлагали также показать колонию Малибу или часть своей анатомии. Надо сказать, что эти предложения поражали ее. Не то чтобы Джан была очень стыдливой, но к вниманию надо было привыкнуть. Она уже давно поняла, что внешность сильно влияет на ее жизнь. В прошлом она разрушила ее. Но молодость и привлекательность все значительно облегчают. В ближайшие десять лет Джан почти не придется есть и пить в одиночестве.
Все, что было нужно – это найти толпу, сесть, выбрать какого-нибудь мужчину и смотреть на него, пока он не обернется. В восьми случаях из десяти достаточно было улыбнуться, чтобы к ней подошли. Красотка как бы говорила взглядом: «Вы знаете, о чем я думаю».
И это срабатывало. В одном случае требовалась не улыбка, а серьезный взгляд. Джан стала выделять таких людей. Они обычно носили черное. Один из десяти вовсе не отвечал ей. Но Джан рассчитала, что в толпе всегда есть честные мужья. Она не воспринимала это как личную обиду. После голодных лет все это выглядело как праздник.
Ее тело играло! Сколько времени прошло со времени знакомства с Сэмом? Ведь с тех пор ни один мужчина не касался ее. Пусть Джан и выглядела на двадцать четыре года, но на деле ей было тридцать шесть, и то, что говорили мужчины, почти вызывало у нее смех. Все они были продюсеры, друзья продюсеров, или занимались неизвестно чем «в независимой кинокомпании». Среди них не было электронщиков, страховых агентов или банковских служащих. Все были заняты в Индустрии. Джан болтала и кокетничала. В конце концов это хорошая репетиция. Только вот друзей у нее не появилось. Можно сказать, что пока не было ничего реального. А роль красавицы днем и особенно вечером трудно было играть. Ночью надо было отдыхать.
Сосед Пит Уоррен продолжал заходить. Ему было двадцать четыре года, он был из Энсино и работал помощником оператора. Его отец был оператором и оставил ему профсоюзный билет. Пит был очень молод и по-калифорнийски весьма хорош собой. Он частенько заходил по вечерам и они пили пиво и смотрели телевизор. Пит жил здесь по субаренде до конца работы. С ним было легко, но как-то странно. Он ведь считал, что Джан его ровесница, и она не возражала. Но Джан порой не учитывала разницу между своим и его возрастом, между психологией Нью-Йорка и Калифорнии.
Пит рассказал ей о театре Меллроуз – модной труппе в западном Голливуде. Его сестра работала там осветителем и могла бы организовать для Джан прослушивание. Джан изъявила желание. Итак, она проводила дни, гуляя, рассылая фотокарточки и молясь, чтобы ее заметили. Она действительно была представлена в театре Меллроуз, и вскоре последовал ответный звонок. Джан была занята в пивной рекламе, и снялась на «венецианском побережье». Это было уже кое-что.
С Питом они подружились. По вечерам Джан рассказывала ему о своих приключениях. Парень был оптимистом. Он не сомневался, что Джан получит роль. И еще Пит был неназойлив, как другие мужчины.
Однажды молодой человек попытался ее поцеловать, и Джан его оттолкнула. На следующий вечер Пит не пришел, и она очень жалела об этом. Джан вдруг почувствовала себя одинокой и с удовольствием вспоминала его сильные руки, сжимающие бутылку. Когда через два вечера Пит все-таки постучался в дверь, красавица улыбнулась ему одной из своих лучших улыбок.
– Как дела? – спросил Пит.
– Хорошо, – ответила она.
Парень вошел с обязательной бутылкой пива и сел на край второй кровати.
– Джан, можно вас кое о чем спросить? Она кивнула.
– Хотите со мной спать? Джан улыбнулась:
– Нет, друг мой!
– Вы ни с кем не гуляете. Я вам не нравлюсь?
– Нравитесь, Пит. Но не настолько, чтобы спать с вами.
– А насколько я вам должен нравиться?
Он не злился и не упорствовал. Он был просто удивлен. Джан засмеялась:
– Точно не знаю.
– Джан, вы мне на самом деле нравитесь. Давайте вместе поедем ко мне домой?
– О, Пит, я вас едва знаю и вы меня не знаете!
– Ну вот и будет случай узнать друг друга.
Молодой человек встал и нежно обнял ее за плечи. Потом наклонился и поцеловал. Джан почувствовала, как забилось ее сердце. Пит снова поцеловал ее, и хотя Джан понимала, что не надо, но поцеловала его в ответ. Это было непреодолимо. Его тело под майкой было теплым и пахло молодостью. На мгновение Джан вспомнила о Сэме. Затем она позволила Питу нежно уложить ее на кровать.
