Текст книги "Фаворитка месяца"
Автор книги: Оливия Голдсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 63 страниц)
53
Эйприл понадобилось почти два дня и три ночи, чтобы просмотреть весь фильм. Было бы очень вежливо назвать его провалом. Если бы у Эйприл был выбор – выпустить «Рождение звезды» или «Гудзон», она предпочла бы фильм Вилли.
По крайней мере, у последнего была мама, которая купила бы билет и пошла бы на этот фильм, – вероятно, оказавшись единственным зрителем. Но родители Джан Мур и Майкла Маклейна давно умерли. Эйприл, наверное, тоже погибнет, если что-то не изменится радикальным образом.
На какое-то мгновение она подумала, какое удовольствие получит Боб Ле Вайн, вышвыривая ее вон. Возвращая ее в мир продюсеров. Эйприл передернуло. Бог мой, это звучит почти как название фильма ужасов.
Девятнадцать часов кряду она видела на экране дерьмо. Майкл играл зло даже там, где этого не нужно было делать. А Джан Мур была просто еще одной красивой мордашкой. Она хорошо читала свои слова, но игра обоих не производила никакого впечатления.
Пленка крутилась, но Эйприл закрыла глаза. Она потерла веки, стараясь не содрать кожу. Эйприл лишь два года назад подтягивала веки и не собиралась этого делать ближайшие лет пять. В темноте кинозала она слушала диалог Майкла и Джан и слышала, как насмешливо фыркает Сеймур.
«Сам диалог звучит вполне пристойно», – подумала она. Потом открыла глаза, увидела очередную сцену, вновь закрыла глаза. Диалог опять зазвучал хорошо. Он звучал… отлично! Злость могла быть хорошим горючим, а в этой сцене было много злости. Очень жаль, что они снимали любовную историю, а не фильм со Шварценеггером. Чтобы исправить положение, Эйприл нужен бы был Манкевич. Чтобы поддержать жар этой сцены.
Она сидела неподвижно. Что же ей говорил Манкевич? Что-то о том, что первый парень, который изобразит траханье на экране, – станет миллиардером. Она не открывала глаз и просто слушала. Вдруг ее осенила идея. Она возникла так, как будто всегда была в ее голове. Легкий холодок пробежал по ее телу, металлический привкус появился во рту. Да!
Осторожно, как будто нащупывая языком больной зуб, Эйприл нащупывала дорогу. Был, конечно, риск. Но они с самого начала смотрели на этот фильм, как на возможность осовременить старую историю любви. Хорошо, они просто не слишком далеко зашли. Но ведь уже девяностые годы! Пора! Надо показать миру нежную историю любви – бурную, трагическую, – и пусть на экране появятся любовники. Не актеры порно, но звезды, которых все знают, все любят, истинные звезды, занимающиеся любовью на экране. Не лапанье и дерганье, и быстрый крупный план, но истинную любовь. Небольшой мягкий фокус здесь и там – и пусть люди увидят то, что они хотят. Пусть каждая женщина в зале и каждый мужчина почувствуют, как в них возникает желание. Но вдруг Майкл уже слишком стар для этого? Тогда они снимут тело другого актера, сделают умелый монтаж.
Эйприл подумала, что таким фильмом она привлечет различных зрителей: и молодежь, которая посмотрит фильм полдюжины раз, и стареющих мужчин и женщин. Да! Молодежь будет назначать свидание в залах, где станет демонстрироваться этот фильм. И не один раз. Тем более, что Джан Мур вызывает желание у всех этих зеленых юнцов. Ну а те, кто постарше, просто переживут ностальгические воспоминания. Майкл же был идолом для шестнадцатилетних двадцать лет назад, мужчины брали его за образец для подражания и старели вместе с ним. В старом кобеле еще есть жизнь. И свою пылкость он передаст и зрителям. Они проглотят все. Каждый пойдет домой, мечтая поскорее раздеться. А что будет твориться, когда фильм снимут на видео? Боже мой! Чего только не натворит этот фильм!
Все сработает. Конечно, потребуется некоторая дерзость. Со времен «Последнего танго в Париже» звезды не занимались любовью на экране! Даже Майкл Дуглас в «Основном инстинкте» показал не слишком много. Но Маклейн был в отчаянии. Он боялся провала фильма. Эйприл убедит его, что только так его можно спасти.
Но вот с Джан Мур могут возникнуть проблемы. Эйприл улыбнулась. Есть пункт в контракте, который потребовал от нее столько времени и юридических усилий. Тот самый пункт глупого Сая Ортиса. Он позволит ей заставить изображать на экране все, что она пожелает. Эйприл может заставить артиста залаять собакой или ощипать себя, как цыпленка, если захочет. Ну а если в заключительных кадрах будет показано тело Джан Мур, это станет волшебством Голливуда. Конечно, это может огорчить мисс Мур, или Сая Ортиса, или Марти Ди Геннаро. Может быть, сука даже потеряет свой контракт у «Фландерс Косметикс». Может быть, и Сэм будет огорчен, увидев одну из своих девиц, распростертой перед камерой. Хорошо, что она задержала окончательный монтаж фильма. Эйприл широко улыбнулась и встала.
– Джентльмены, у меня есть идея!
54
После того как она выкинула Сэма вон, прошло уже два дня и две ночи. Джан больше не могла этого выдержать. Она ходила целыми днями как тень, и просиживала ночи напролет. Что такого она ему сделала, и что такого он ей сделал? Джан взяла копию «Больших ожиданий» и опять прочла о сумасшедшей мисс Хэвишем и ее бессердечной сестре Эстелле. Потом она лежала в постели и рыдала. Кому она мстила и что она пыталась доказать? Как и когда она сделала это для себя? Наконец, совершенно отчаявшись, Джан позвонила Сэму домой и попросила придти к ней в субботу.
Они провели весь вечер вместе, занимаясь любовью, как будто были в разлуке не дни, а годы.
Джан согласилась, что вела себя неразумно, она уверила его, что для нее не имеет значения то, что было в прошлом, она верит ему! Верит, что между ним и Эйприл больше ничего нет. Джан заснула у него на руках, только так она могла теперь спать, чтобы не просыпаться от кошмарных снов. Кошмары, приходившие из прошлого, которое она не хотела вспоминать и, казалось, не могла забыть.
Это был струп, который она все время бередила и который никак не сходил с раны.
И вот воскресным солнечным утром Сэм лежал, растянувшись на софе. Он выглядел совершенно вымотанным. Джан знала, что монтаж и озвучивание шли со сбоями. Но сейчас они могли провести время вместе. Сэм читал «Лос-Анджелес Таймс» и пил свежевыжатый сок грейпфрута, купленный у мисс Гуч. Сначала он читал колонку, посвященную спортивным событиям. Джан наблюдала за ним, пока он читал колонку, посвященную баскетболу. Сэм, видимо, почувствовал ее взгляд, потому что поднял глаза. Еще одно доказательство того, что он считал ее исключительной женщиной. Сэм даже прервал чтение спортивных новостей ради нее.
– Ты знаешь, как я понял, что никогда не стану настоящим Анжелино? – спросил он. Джан покачала головой. – Потому что мне никогда, никогда не нравился Лейкерс. – Он вернулся к чтению спортивной колонки. – Могли бы и побольше писать о «Никс», – проворчал он. Потом взглянул на Джан и поднял бровь. – Я не говорил тебе, что ты выглядишь в моих свитерах лучше, чем любая другая женщина?
Джан медленно подтянула ноги под себя, натянула на них длинный свитер и спросила как бы невзначай:
– И многие женщины примеряли твои свитера? Она тут же пожалела о своем вопросе.
– Некоторые примеряли, – улыбаясь, ответил Сэм.
«Не начинай», – сказала она сама себе. Но почувствовала, как опять поднимается волна любопытства и гнева. Где он провел последние несколько ночей? В чьей постели?
– Сэм, как много женщин ты любил на самом деле?
Он поднял глаза, оторвавшись от газеты. Это что, начинается? «Я покажу тебе мое, если ты покажешь мне свой?»
– Джан, я не играю в эту игру. Ну а если бы играл, то, конечно бы, выиграл. Потому что я гораздо старше тебя. – Он сделал паузу и поглядел на нее оценивающим взглядом. – Хотя я могу представить массу мальчиков из средней школы, которые безнадежно были в тебя влюблены. Я не хочу слышать о ком-либо из них. В конце концов, я уже лет десять как миновал пик своих сексуальных приключений.
– Я бы не сказала.
– Просто ты разбудила во мне все самое лучшее.
Сэм вернулся к чтению результатов спортивных соревнований.
Ей надо почитать отдел, посвященный искусству, просмотреть книжное обозрение и бросить это все. «Просто оставить все как есть», – убеждала она себя, но не могла остановиться. Казалось, что все те годы невысказанной ревности, прожитые Мери Джейн, поднялись в душе Джан.
– Я не хочу слушать рассказы о твоих приключениях. Я просто хочу знать, кого ты любил.
Сэм нахмурился и опустил газету.
– Теперь ты говоришь так, как говорят девушки твоего возраста. – Он отложил газету, встал, подошел к ней и уселся на ручку большого кресла, в котором она сидела. – Зачем тебе это знать? – спросил он мягко. – Разве недостаточно знать, что я люблю тебя, Джан? Я так стараюсь, чтобы ты выглядела в фильме хорошо. Я боюсь за тебя. Разве ты не знаешь, что я чувствую?
– Ты был женат, – сказала Джан. Это звучало как обвинение, даже для нее.
Сэм закатил глаза и вздохнул.
– Да, я был женат. Я думал тогда, что любил ее. Но теперь-то я понимаю, что мы оба были слишком молоды, чтобы знать, кто мы такие. Оставь в покое тех, кого мы когда-либо любили.
«Чего я ищу?» – спрашивала Джан сама себя. Она не знала, но и остановиться не могла.
– Сколько тебе тогда было лет?
– Примерно столько же, сколько и тебе, – рассмеялся Сэм. – Но голова у тебя значительно холоднее, чем у меня тогда. – Он наклонился и погладил ее по волосам. Потом взял ее лицо в руки, нежно побаюкал. – Да, у тебя на самом деле голова крепко сидит на плечах.
Но этого было недостаточно. Она должна была знать! Она должна была слышать!
– Но если ты не любил своей жены, кого же ты любил? – беспокойно вопрошала она.
– Джан, есть вопросы, которые я никогда тебе не задавал. Я чувствовал, что ты не хотела об этом говорить. Поэтому я не задавал вопросов. Разве ты не можешь понять меня?
– Ты имеешь в виду мои шрамы? – спросила Джан. – Это другое дело. Они не имеют к тебе никакого отношения. Но кого ты любишь, как ты любишь, имеет отношение ко мне.
Сэм поднялся, повернулся и потянулся к стакану сока. Он сделал большой глоток, потом вытер рот тыльной стороной своей длинной изящной руки. Джан подумала, что он проигнорировал ее вопрос, поставил точку в их разговоре. Она почувствовала одновременно и раздражение, и облегчение. Потом Сэм заговорил:
– Когда-то я любил женщину по имени Нора. Она была сумасшедшей, я тоже тогда был сумасшедшим, но я любил ее на самом деле.
Джан почувствовала, как ее сердце глухо отдается в груди. Вот оно что!.. Неужели он никогда не любил Мери Джейн?
– А она любила тебя?
– Кто знает? – Сэм пожал плечами. – Она говорила, что любит, но ушла от меня к продюсеру моей первой пьесы. Я думаю, что она решила, что продюсер значит больше, чем драматург. – Сэм едва усмехнулся. – Она была права.
Джан улыбнулась шутке.
– Кто еще? – спросила она.
«Пожалуйста, Боже, – молила она про себя, – пожалуйста, пусть он скажет, что любил Мери Джейн».
– Я любил женщину в Нью-Йорке. Другую актрису.
Спасибо тебе, Боже. Спасибо тебе. Но вдруг Джан пришло в голову, что это могла быть вовсе не Мери Джейн. Это могла быть другая женщина. Джан чувствовала как сердце ее бьется все сильнее и сильнее.
– Как ее звали?
– Теперь это не важно. – Сэм слез с подлокотника и встал на колени рядом с Джан, он положил руки ей на плечи и заглянул в глаза, как будто пытался заглянуть в душу. – Я могу сказать тебе совершенно честно, что никогда никого не любил так, как тебя. Тебе нет соперниц. Никто не может с тобой сравниться. Мне бывает больно даже от того, что я притрагиваюсь к тебе. – Он поднял ее лицо и заставил посмотреть себе в глаза. – Ты веришь мне?
Вот так. Бог дал, Бог взял. Если он и любил Мери Джейн, то сейчас он отрицал этот факт, даже твердил, что не любил. Слезы наполнили ее глаза.
– О Джан, не плачь. Я знал, что незачем было с тобой играть в эту викторину! Клянусь, что давно забыл всех их. Они не имеют для меня никакого значения. Только ты существуешь! – Он поднял ее с кресла, обнял и стал укачивать, как ребенка. – Только ты существуешь!
Джан стояла на съемочной площадке «Трех четвертей», все осветительные приборы были направлены на нее. Марти и вся группа глядели на актрису, камеры снимали.
– Само совершенство! – Вдруг раздался из темноты голос Сэма. – Само совершенство, – повторил он.
Джан была обнаженной, но стояла, гордая своей красотой, и все вокруг были восхищены. И вдруг.
– Ты сошел с ума? – Взвизгнула Лайла. – Шрамы! Посмотри на них.
Когда все посмотрели на ее шрамы, Джан почувствовала, как те покраснели и как будто разбухли. Переполненная стыдом и ужасом, она почувствовала, как ее груди обвисают, ее бедра разбухают, ее живот обвисает, ее зад раздается, и все мужчины и Лайла начинают смеяться. Нейл стоял рядом, одетый в халат волшебника!
– Та-та! – громко хохотал он, помахивая волшебной палочкой. – До и после.
Джан проснулась от этого кошмара в поту.
Сэм спал рядом, Джан была в ужасе. Она тяжело дышала, но Сэм не просыпался. Чтобы не побеспокоить его, Джан вышла из комнаты и прошла в холодную мраморную ванную. Она была огромной, больше даже, чем в Беверли, со встроенными ящичками, ночниками, отдельным туалетом, биде. Она дрожала от холода.
Она зажгла свет, зажмурилась и увидела себя, отраженную в огромном, во всю стену зеркале.
Джан приблизилась к нему, рассматривая свое лицо, лицо, которое ей было дано. Она посмотрела в свои глаза, те же, ее глаза, но при свете ей показалось, что и глаза ее стали другими. Джан не могла видеть свои глаза.
Она выключила свет и прошла в гостиную с высоким потолком. Белый, выложенный кафелем пол тянулся, казалось, до самой столовой, в холл и в кухню. Джан подошла к зеркальным дверям, которые вели к бассейну и в сад. Лунный свет проникал внутрь – это была одна из немногих ночей, когда над Лос-Анджелесом не было смога. Джан стояла и смотрела на красивую террасу, на пышные тропические деревья, римский бассейн – все вокруг было прекрасно. И, как заверил ее Ла Брек, она была здесь в полной безопасности. Никакой сумасшедший не смог бы сюда проникнуть. Никакие поклонники не смогли бы перелезть через стены или назойливые фотографы сделать фотографии в домашнем интерьере.
Но Джан не любила это место. Оно не имело к ней никакого отношения, не отвечало ее вкусу, не соответствовало тому, как она хотела бы жить. Дом был великолепен, но это совсем не такой, в каком бы ей хотелось жить. Джан вздохнула. Ноги замерзли на холодном кафеле.
Снежок, ее черный кот, потерся о нее. Сэму понравилось все, кроме Снежка. Тогда в Нью-Йорке ему никогда не нравилась и Миднайт. Как будто чувствуя это, Снежок держался от него подальше, но сейчас тыкался носом в левую ступню Джан, словно от этого ей станет тепло. Джан благодарно подняла его на руки и вернулась в спальню.
Сэм не спал.
– Где ты была? – спросил он, выходя из темноты.
– Мне приснился кошмар, я проснулась и вышла подышать воздухом.
Сэм потянул ее за руку, чтобы Джан снова легла.
– Мне тоже приснился сон. Мне снилась ты, – пробормотал он. Сэм дернул ее за руку, Джан потеряла равновесие и упала на него.
Снежок выпрыгнул из ее рук и проскочил по груди Сэма. Тот вскрикнул от неожиданности и боли, кот поцарапал его.
– О Миднайт!.. – вскрикнула Джан. – Извини, Сэм, я держала на руках кота.
Сэм какое-то мгновение молчал. Шли минуты, но он ничего не говорил.
– С тобой все в порядке? – спросила Джан.
Сэм ничего не ответил. Потом Джан услышала, как он встал, включил свет – стало светло. Она прищурилась от неожиданности, увидела царапины на груди Сэма – кровь только-только начинала сочиться. Но ее испугало выражение его лица.
– Не Миднайт, – проговорил он. – Кошку зовут не Миднайт.
– А как я его назвала? – спросила Джан. Но она и так знала. Темнота, ее голос, кошка – все это вместе выдало ее.
– Кто ты? – прошептал Сэм.
Джан села на краю постели и застыла в отчаянии.
– Кто ты? – вновь спросил Сэм, взяв ее за плечи. – Все это уже было раньше, не правда ли? Только тогда был не черный кот Снежок, а белая кошка Миднайт. Кто ты?
Голос его зазвучал громче, и Сэм впился взглядом в ее глаза. Глаза, с которых она сняла свои темно-голубые линзы.
– Бог мой! – воскликнул он, и Джан увидела, что он узнал ее. – Но кто ты?!
Она почувствовала, что мир ее раскололся, а сама она кружится, как снежинка в воздухе.
– Я не знаю, – прошептала она.
Они сели друг против друга за кухонным столом. Сэм был бледен, рот его превратился в бесцветную линию.
– Когда ты решила сделать это? – спросил он снова.
Они все кружили и кружили на одном месте. Джан еще никогда не чувствовала себя такой усталой. Она пыталась ответить на все его вопросы. Несмотря на свою ярость, женщина чувствовала себя виноватой. Конечно, ей следовало бы уже давно все ему рассказать. Ей следовало дать ему возможность принять решение, но она устала от его вопросов. Джан рассказала ему всю свою историю, и теперь он просил ее повторить все, прояснить кое-что. Как будто Сэм был адвокатом. Но в конце концов, он принадлежал ей, сказала она сама себе, глубоко вздохнула и ответила:
– Той зимой, когда ты ушел от меня.
– Только не говори, пожалуйста, что эти две вещи связаны между собой – мой уход и твоя операция.
– Но они связаны между собой.
– Джан… Мери Джейн… Ты приняла решение изрезать себя, но не надо в этом обвинять меня.
– Разве? Почему? Разве ты не говорил мне всегда, что я недостаточно красива?
– Это ложь! Черт подери! Я никогда ничего не говорил о твоей внешности.
– Я не утверждаю, что ты говорил это, но ты давал мне это понять. Ты всегда спал с красотками. Потому что я не достаточно красива. Потом Голливуд заключил с тобой контракт, и ты покинул меня. Поэтому я решила изменить внешность. И не смей упрекать меня за это.
– Это все твои фантазии. Мы расстались, потому что все закончилось.
Джан поднялась. Она почувствовала, что дрожит, а внутри у нее все горело – она пришла в ярость.
– Не смей мне лгать! – заорала она, голос ее заполнил всю кухню. – Я спала с тобой и знаю всю правду. Мери Джейн никогда не получила ни слова благодарности и восхищения. А Джан… – Она вдохнула воздух и стала имитировать его голос, когда он занимался с ней любовью: – Ты такая красивая. Да, Джан, да! Боже, как я люблю твои ноги. Ты само совершенство. Ты…
– Заткнись, – закричал Сэм.
Джан слишком хорошо копировала его. Он вскочил и бросился к двери.
– Куда ты? Не смей оставлять меня снова!
– Черт возьми, не учи меня, что мне делать, а что нет!
Сэм налетел на стул в углу, и тот с грохотом упал на пол. Джан знала, что если пойдет за ним, то или убьет его, или умрет. Женщина схватила со стола тяжелый горшок и швырнула его об дверь. Он разбился о стену и оставил след на косяке. Осколки разлетелись по комнате и усеяли пол. Джан едва не попала Сэму в голову. Он повернулся, моргая глазами. Был ли в его глазах страх?
– Не поворачивайся ко мне спиной, – предупредила его Джан. – Не лги мне и не считай, что я нечто само собой разумеющееся в твоей жизни. Я уже не та женщина, которую ты покинул в Нью-Йорке! Ты, сукин сын!!!
– Ты лгала мне! Что же, мне теперь забыть об этом? Я в конце концов не знаю, кто же ты на самом деле. Я не могу тебе больше доверять.
– Ха-ха! Как будто ты не лгал мне ежедневно. О Бетани, об Эйприл Айронз, о том, кто будет играть со мной в паре в «Рождении звезды», о том, хорош или нет сценарий…
Хотя Джан твердо решила не плакать, но слезы сами брызнули из глаз. Потому что частично Сэм был прав. Кем она была? Стареющая, покинутая мисс, сгорающая от ярости в своем истлевшем от времени подвенечном платье. Нет, она была Эстеллой – хладнокровной мстительницей. Она чувствовала, что и принесенная в жертву Мери Джейн, и новая Джан разрывали ее на куски.
Женщина подошла к столику, взяла вазу с анемонами и разбила ее об пол. Ей нужно было на чем-то выместить свои чувства. Джан провела рукой по столику, сметая кувшин и хрустальные бокалы. Потому что или она разобьет посуду, или она разобьется сама. Джан повернулась к любовнику. Потрясенный ее взрывом Сэм все еще стоял в дверях. Он сам не был таким вспыльчивым.
– Чего ты хочешь от меня, Джан?! Какого черта ты от меня хочешь?!
– Я хочу, чтобы ты меня любил.
– Но я люблю тебя. И ты любишь меня.
– Да, и что из этого выходит! Я любила тебя больше, чем кого бы то ни было в жизни. Ты не был для меня просто эпизодом. Ты не представляешь, что это такое, любить и знать, что тебя не любят. Что ты недостаточно совершенна. Что ты недостаточно красива. Что ты недостаточно молода.
– И ты решила преподать мне урок? Боже мой, это чудовищно! Месть покинутой жены. Это не твой нос, это лишь половина твоей прежней задницы, ты все время смеялась надо мной. Я ползал у твоих ног, а ты смеялась надо мной.
– Вот уж чего я никогда не делала! – воскликнула она.
И вот здесь, под лучами электрического света, в разгромленной кухне она поняла, в чем дело: Сэм был единственным мужчиной, который в состоянии излечить ее боль. Если он сможет любить ее теперь, зная, кто она на самом деле и что она сделала, Сэм сможет излечить ее раздвоенность. Его любовь, его понимание, его снисходительность помогут ей. Если он простит ее, Джан сможет простить и саму себя. Если он сможет полюбить ее, она сможет полюбить себя.
Если же Сэм не сможет, то и все распадется, исчезнет навсегда. Она не сможет поверить, что какой-нибудь мужчина, любящий ее новое воплощение, не предает ее прежнюю.
Холодный и глубокий страх вошел в нее, как нож в живот, охладил ее злость. Она задрожала. Ее будущее, ее жизнь зависели от того, сможет ли Сэм понять правду и, зная ее тайну, пойти с ней рядом дальше. Сэм любил ее раньше, он любил ее по-настоящему. Он должен продолжать любить ее. Если сейчас Джан остановится, даст понять ему, что в конце концов сейчас лучшее, что есть в них обоих, сможет слиться воедино, есть шанс, что они оба выиграют.
– Пожалуйста, Сэм, пожалуйста, – начала она. – Я знаю, что тебе больно. Мне очень жаль. Но это важно. На самом деле важно.
Джан пошла к нему, окоченевшие от холода босые ноги даже не почувствовали осколков стекла. Слезы текли по щекам.
– Не обвиняй меня, Сэм. Потому что иначе я не смогу простить тебя. – Джан продолжала идти к нему, рыдая, но Сэм, бледный как смерть, не пытался утешить ее.
– Как ты могла, Мери Джейн? Как ты могла?
Боже мой, все казалось безнадежным. Да и как она могла ожидать иного? Вдруг Джан почувствовала стекла под ногами и острую боль. Она поглядела вниз. На кафельном полу осколки перемешивались с ее кровью. Это не имело значения. Это было не важно. Важно было лишь одно – чтобы Сэм понял ее. Как объяснить ему ненависть к самой себе, отчаяние, амбиции, которые двигали ею? Как объяснить ему, почему она позволила содрать с себя кожу и пересадить новую, срезать с себя куски мяса? Как объяснить, что ради безупречной формы груди она лишилась чувствительности сосков? Как объяснить, что она бросила своих друзей, свою прежнюю жизнь и сделала все это? Как объяснить единственному человеку, которого она желала, в котором она нуждалась, чтобы он понял ее, чтобы понял, что значит быть некрасивой, стареющей, невидимой, нежеланной женщиной? Как может она сказать ему? Как же она смогла все это сделать? Но и как же было этого не сделать?
Сэм вновь с ужасом и отвращением посмотрел на нее.
– Как ты могла так поступить со мной? – спросил он.
