Текст книги "Фаворитка месяца"

Автор книги: Оливия Голдсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 63 страниц)

13

Сжальтесь над бедной писательницей expose.[7]7
  Бытописаний, биографий (франц.).


[Закрыть] Я имею в виду – надо мной, Лаурой Ричи. Ведь мой успех зависит только от скандальности книги. А в жизни так мало происходит скандального. Ну, может быть, не вполне так: происходит множество скандалов умеренного веса, умеренного шума, среднего класса скандалов, но их мало для того, чтобы сделать бестселлер. И мы предоставлены во власть скандалов-легенд или легенд о скандалах. Между мной и Китти Литтер (о, читатель, ты знаешь, о ком я) был поделен этот участок, который мы и возделали. После ее книг об «Ол Блю Айз» и Нэнси, и этой бедной ненормальной английской семье, и моих книг о Кристине Онассис и Шер, не так уж много осталось такого, чтобы вытягивало на их уровень. И как мне пришлось искать повсюду хороший сюжет!

Потому что давайте признаем: на людях все хотят выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Содомия или воровство едва ли заинтересуют читателя просто так, если не будет чего-то особо извращенного или каких-то особых размеров воровства. Но и в этом случае скандал быстро утихает, если он не связан с какой-нибудь знаменитостью. Если какой-нибудь парень одевается в женские наряды и внешне полностью преображается в женщину, это всего лишь грязная и щепетильная историйка, если только парень не рядится в какие-нибудь сверхзнаменитые подштаники. Но даже и в таком случае это уже мало кого по-настоящему шокирует. Возьмите хотя бы бедняжечку Мадонну. Ей приходится фотографироваться, совершая половой акт с собакой, чтобы только не утратить интереса к себе со стороны публики.

Мой издатель давил на меня. Я выбирала между Вуди Миа и Майклом Маклейном, о ком написать, но испугалась писать скандальную вещь о Вуди, ведь он – нью-йоркский еврей. А о Майкле открыто судили и рядили со времен всемирного потопа. К тому же, такие книги обычно покупают женщины, а они любят сплетни, в которых замешаны женщины. Моя секретарша все время подначивала меня к написанию тройной биографии девиц из «Троих на дороге». Но я чувствовала, что несмотря на огромную волну популярности, которой они добились, в их истории не было материала больше, чем на дешевую книжонку в бумажной обложке. А я ведь пишу только солидные книги в твердом переплете.

Если б я только знала…

После того, как Джан услышала откровения Шарлин относительно Майкла, она много думала о тех болезненных чувствах, которые вызвал в ней этот разговор, и все пыталась вообразить себе слова, которые она ему скажет. В лучшем случае Майкл был, по выражению Джан, «сексоголиком», не чувствовавшим никаких рамок и потому изолгавшимся. В худшем случае… Лучше уж было не думать, что в худшем случае. Джан прокручивала в голове слова, которые она скажет, когда он позвонит. Придумывала оскорбления, которые она нанесет ему, и обвинительные фразы, которые она выпалит. Но всякий раз Джан вспоминала, как Майкл был добр по отношению к ней. К тому же он слишком много знал о ней. И Джан понимала, что приобрести в его лице врага небезопасно.

«Стоит ли ссориться с ним?» – спрашивала она себя и не могла найти ответа на этот вопрос. Майкл Маклейн так и не позвонил.

Только спустя неделю Джан осознала, что Майкл Маклейн бросил ее. Ей это напомнило один старый каламбур: «Ты не можешь бросить меня – ведь это я тебя бросаю!» Но даже если Джан сама не могла позвонить ему, она понимала, что все же должна чем-то напомнить ему о себе. Однажды в полдень, проезжая по Уилширскому бульвару, Джан очутилась рядом с Ранчо Ла Бреа и вырулила на обочину дороги. В непосредственной близости от Голливуда располагались Ла Бреа Тар Питс – соляные шахты, заполненные доисторическим илом. Они тянулись вдоль телевизионных и киностудий, деловых зданий и Лос-Анджелесского музея искусств. Джан выбралась из «миаты» и подошла к изгороди, окружавшей эти канавы. Отличное место для упокоения Майклова подарка, – решила она и вытащила из кармана бриллиантовое ожерелье на тоненькой золотой цепочке. Это было единственное ювелирное изделие, которое когда-либо ей дарили мужчины. Джан покачала головой, подумав о том, как потратился Майкл.

Но несмотря на эту забавную мысль, ей было не до шуток. Не то чтобы Джан любила Майкла или они были друг к другу привязаны. Просто он ей нравился, и она надеялась, что тоже нравится ему, что он ее понимает. Что ж, Джан ошиблась. Ожерелье было ей ненавистно, и она изо всех сил швырнула его в канаву. Бриллиант на секунду блеснул, отражая солнце, и шмякнулся в липкое месиво. «Пусть теперь археологи найдут его там и пристроят куда-нибудь», – подумала Джан и направилась обратно к машине. Затем она поехала домой готовиться к следующим съемкам.

Если бы только Джан подумала, что телевидение готовит ее к большому кино, что маленький экран – ступенька к большому, она тотчас бы поняла, что заблуждается. Все, начиная с грима, было другим. Гример Билл Уогл, казалось, нарисовал совсем новое лицо поверх ее собственного. И потребовался целый час, чтобы подобрать нужное освещение. Джан нервно теребила несколько листочков с текстом, которые ей дали. Это была сцена ссоры между ней и исполнителем главной мужской роли.

Ее провели в комнату для пробных съемок, и Джан удивилась – нет, была шокирована, – увидев, что там нет ничего, кроме полностью застеленной кровати, освещенной юпитером. Она осмотрелась, ища взглядом Сэма, и нервно прокашлялась. Ей что, следовало исполнять эту сцену в кровати? Затем краем глаза Джан увидела его. Как всегда одетый в черное, Сэм перешагивал через циклораму, направляясь к ней. Он встряхнул головой, перебрасывая через плечо связанные в хвостик волосы. Это движение было для него обычным.

– Джан! – позвал он, казалось бы, приветливым голосом. Джан чувствовала что угодно, только не… Сэм подошел.

Она чувствовала его приближение так, будто огромная стена энергии надвигалась на нее. И задрожала.

– Что такое? – спросила Джан, пытаясь говорить спокойно. Сэм улыбнулся:

– Джан, ты не возражаешь, если я выдерну из-под тебя коврик? У тебя есть полное право отказаться. Но я очень недоволен сценарием, который тебе послал. По крайней мере, не совсем доволен. Мне кажется, вместо того чтобы загромождать тебя этим, нам лучше было бы найти что-нибудь, что не будет сбивать меня с толку. С чем я привык иметь дело. – Он протянул ей сценарий.

Джан взглянула на обложку: «Джек, Джилл и компромисс». Несмотря на невыносимый свет, Джан на миг показалось, что она ослепла.

– Я не готова, – сказала она и почувствовала, что это станет одной из тайн девяностых годов.

– Знаю.

Джан быстро обдумала все «за» и «против». Она могла бы и отказаться, но тогда Сэм заподозрил бы, что она испугалась критики. Ему следовало бы предложить это попозже или вообще не предлагать. Если бы Джан сказала «да», она, конечно же, знала бы этот материал лучше, чем кто-либо другой. Она, возможно, затмила бы его. Но разве Сэм не знал ее, не знал, что она не сможет стоять перед ним и чувствовать, как надрывается ее сердце? Разве сможет она сыграть роль, которую потеряла навсегда?

– Дайте мне одну минуту, – попросила она.

– Конечно, – согласился Сэм и проводил ее к стоящему в углу креслу. – Располагай любым временем. Я отметил там монолог, который хочу, чтобы ты читала для пробы.

Джан подождала, когда он отойдет и займется с операторами. Но она уже все знала. Конечно. Это был монолог «Меня никто никогда не любил». Она твердила его каждый вечер и дважды в неделю по средам и воскресеньям, все четыреста двадцать шесть представлений. Тогда Мери Джейн полагала, что ее любят. Она думала, что в конце концов Сэм ее любит. Ей пришлось потратить много сил, чтобы пережить это, как подстреленной птице. Но что ей делать теперь? Джан открыла сценарий и почувствовала, как капля пота стекла у нее по затылку за шиворот и потекла по шее. Ладони стали мокрыми; грим, сделанный Биллом, вот-вот потек бы по лицу, но что она могла с этим поделать? Как ей было справиться?

Ее глаза пробежали по сценарию и вдруг пришло воодушевление. Не патетическое. Злое. Не печальное и не щемящее, потому что она никогда не была любима. Джан оценила текст. Сойдет. Получится. Она быстро пробежала его, и в ее голове все встало на свои места. Джан подошла к Сэму.

– Я согласна, – сказала она.

Джан вырулила на свободную полосу и глубоко, шумно вздохнула. «У меня получилось! – подумала она. – Я прошла мою первую пробу и потрясла его».

Конечно, Джан не могла быть полностью уверенной. Но она произнесла его монолог – ее монолог – и дала ему новую жизнь. Вместо патетического вопля «Меня никто никогда не любил», она выдала приступ благородного гнева. Джан наполнила его страстным порывом ярости, направленной против утраты и несправедливости. И когда она прокричала последние слова, в них были целые потоки гнева.

И все ей аплодировали. Джан достаточно знала мир кино, знала, как редко случается такое, и если она вообще хоть немного знала Сэма, то понимала, когда он заинтересован в работе с кем-либо. И Сэм определенно был заинтересован в работе с ней.

Джан захотелось не ехать в машине, а идти пешком. Впереди предстояло томительное ожидание нового вызова. В прежние времена она накупила бы какой-нибудь хорошей еды или, еще лучше, какой-нибудь предосудительный торт и мороженого «Бен и Джерри». Сейчас Джан не могла себе позволить даже лишней унции. «Что ж, если совсем будет невмоготу, можно просто пойти по магазинам», – подумала она и зарычала на себя, увидев в зеркальце, какое у нее глупое выражение лица.

Она потом получит свое вознаграждение. Джан въехала на подземную стоянку, расположенную в огромном торговом центре в западной части Сенчери Сити. Поднимаясь вверх по эскалатору на главный этаж, она вдруг услышала, как перешептываются люди, и увидела направленные на нее со всех сторон взгляды. «О черт! – подумала Джан. – Угораздило меня забыть солнечные очки!» Оставалось только смотреть себе под ноги. Но едва она подошла к одной из витрин, как к ней подскочили девочка лет тринадцати и ее мамаша:

– Вы – Джан Мур? Можно у вас попросить автограф? – спросила девочка. Она тотчас протянула блокнот и авторучку, и Джан стала быстро подписывать, краем глаза высматривая, как бы поскорее улизнуть отсюда. Но едва она собралась направиться к выходу, как к ней подскочила другая женщина:

– И мне тоже, мисс Мур!

Один миг – и подпись сделана, но уже в следующий момент Джан оказалась в окружении целой толпы. И эта толпа стала расти.

– Теперь мне, – пищал кто-то, а две женщины заспорили:

– Джан Мур! – утверждала одна.

– Кара! – верещала другая.

Толпа быстро росла. Джан стало тесно. Нигде не было свободного места. Кто-то по-настоящему заверещал.

Паника охватила Джан, и она еле-еле справилась с собой. Взглянув поверх голов толпы, Джан увидела, как на помощь ей направляется одетый в черное охранник, и стала продираться сквозь толпу. Она чувствовала на своей спине локти, и со всех сторон ее сдавливали тела. Кто-то схватил ее за волосы. Крики становились все громче, все чаще и чаще выкрикивалось ее имя. Джан почувствовала себя утопающей.

– Сюда, мисс Мур, – позвал охранник.

Он тянул в ее сторону руку. Джан дотянулась до его руки, и он выудил ее из густой толпы, сквозь лес рук, протягивающих блокноты и авторучки.

– Мисс Мур, умоляю, для моей крошки, – упрашивала какая-то женщина.

Джан торопливо схватила блокнот, поставила автограф и, не глядя, вернула женщине. Чья-то чужая рука ухватила блокнот и женщина завизжала:

– Это мне! Верните!

Джан посмотрела в сторону и увидела, как две женщины борются, и впервые ей сделалось страшно за собственную безопасность.

– Дайте мне автограф, мисс Мур. Вы дали этой суке, а мне?! – кричала на нее какая-то женщина, в то время как охранник открыл дверь, чтобы защитить Джан ею от толпы.

– На сегодня хватит автографов! – закричал он.

– Что, Джан, хватит с нас? – рявкнула жирная, лет сорока тетка. Джан старалась не смотреть на толпу. – Сука ты! Насрать нам на тебя, тварь!

От этой последней, брошенной в нее фразы, Джан чуть не примерзла к полу, но охранник подтолкнул ее к двери и загородил от толпы. Закрыв дверь на крючок, он проводил Джан к черному ходу. У Джан кружилась голова, она почти падала в обморок. Охранник по переносной рации вызывал полицию, а в это время толпа приникла к стеклу, словно стая аквариумных акул в голодном безумии.

Джан присела на простенький диванчик. Ей не нужно было смотреть на себя в зеркало, она и так знала, что бледна.

– Выпейте вот это, – сказала женщина в униформе, протягивая ей стакан воды.

Джан взяла стакан и стала пить. Ей стало получше.

– Что случилось? – спросила она.

– Что случилось? – повторил охранник. – Вы случились, вот что случилось.

– Я… Я не знала… Я имею в виду, я никогда не сталкивалась с подобным раньше.

Появились двое полицейских. Один из них сказал:

– Пойдемте, мисс Мур. Мы вытащим вас через окно подсобки и отведем к вашей машине. Затем мы будем сопровождать вас до самого дома, чтобы убедиться, что с вами все в порядке.

– Спасибо. Даже не знаю, как мне…

– Не нужно нас благодарить. Просто никогда больше так не делайте. В следующий раз приходите со своими личными охранниками, как это делают все.

Для Джан оказалось на удивление трудно добиться встречи с Джеральдом Ла Бреком. «Может быть, я слишком привыкла к тому, что все относятся ко мне как к звезде», – мрачно размышляла она, ожидая, когда он придет. И Майкл Маклейн, и кто-кто в офисе у Марти советовали ей встретиться с ним, но несмотря на все ее звонки, понадобилось две недели, чтобы добиться этого домашнего визита. Две недели, во время которых Джан не услышала ни словечка от Сэма Шилдза.

В половине третьего – ровно в половине третьего, отметила Джан – зазвонил звонок. «Неплохо», – подумала она, открывая дверь. Кинопроба, встреча с Сэмом и этот инцидент в магазине, конечно же, вывели ее из равновесия. Забавно, насколько постоянное окружение людей создавало у нее ощущение одиночества. А тут еще Сэм не звонит. Неужели он не признал ее таланта? Неужели он проигнорировал то, как она сыграла на пробах? Целых две недели ее мучили эти вопросы. Не удивительно, что она отовсюду, откуда только можно, ждала любви. Джан вежливо улыбнулась консультанту по охране.

Однако Ла Брек совсем не дурен собой. Среднего роста, темный, с аккуратными усиками, выглядящими очень мягкими, да и все остальное у него было очень и очень ничего. Ла Брек внимательно осмотрел ее с ног до головы. У него были странного цвета глаза – настолько светло-серые, что казались почти бесцветными. Он принял ее приглашение присесть, но отказался от выпивки.

– Прошу прощения за то, что заставил вас ждать, мисс Мур, но мы в последнее время так были загружены.

– Ничего страшного, – искренне сказала Джан, хотя еще две минуты назад злилась на него за эту задержку. Ла Брек выглядел, как бы это сказать, очень настоящим, реальным. Господи, как давно Джан не общалась с людьми, не связанными с кинопроизводством! Ни разу за последние пять месяцев. Даже ее слуга в доме был в прошлом киноактером, оставшимся без работы.

– Итак, – сказал Ла Брек, – почему бы вам коротко не обрисовать ситуацию? – В его интонации было так мало вопросительного, что трудно было понять, что это вопрос. Скорее утверждение.

– Ну что вам сказать, просто мне нужна охрана. Иначе я бы и не стала к вам обращаться. Безопасность здесь, в доме, и где бы я ни была. Я не имею в виду телохранителей или что-нибудь в этом роде. Возможно, я преувеличиваю, но у меня случилось несколько… инцидентов. И еще письма от поклонников. – Джан подразумевала письма от уголовников из тюрьмы, которые больше всего допекали ее. Первое она прочитала с сочувствием и чувством долга перед людьми. Потом другое. Она решила собирать их, пронумеровывая вверху левый угол конверта, где тюрьма ставит вместо марки печать. Некоторые письма были ничего, другие почти непристойными, но хуже всего были пяти-десятистраничные послания, дополненные рисунками или стихами, а то и тем и другим вместе. Многие письма, из тех, что она получала, были грязными, но больше всего ее почему-то пугали письма из тюрем.

– Они выводят меня из себя. Религиозные психи, озорные тинэйджеры… Ну, вы сами прекрасно себе представляете…

Но вместо того чтобы улыбнуться ей, Ла Брек лишь подпер рукой щеку и спросил:

– Вы сохранили их?

Почему-то Джан сначала подумала, что он спрашивает, сохранила ли она этих людей, в религиозном смысле, как спросила бы Шарлин. Потом, несколько туповато, спросила:

– Кого, письма? Нет. Они ужасные. Зачем мне сохранять их?

– Чтобы сохранить себя.

– Сохранить себя от чего? – спросила она, чувствуя, как вместе с испугом в ней появляется раздражение. Господи! Она ждала встречи с этим парнем и потратила драгоценные полдня, чтобы только разувериться в нем. Теперь он что, собирается запугать ее? Это так он хочет охранять ее? Возбудив в ней параноидальный страх перед голливудской толпой? – Вы считаете, что этим делом может заняться полиция?

Ла Брек почесал щеку.

– Боюсь, что нет. Они вмешиваются только тогда, когда что-то случается. До этого дело касается только вас, меня и еще нескольких людей.

– Но это обычные письма придурков. Вы же понимаете.

– Как я могу понимать это, если я их не читал? Возможно, что большинство из них обычные придурки. Но среди них могут попадаться и такие, за которыми скрывается какое-нибудь целенаправленное действие. И мы могли бы заложить их в компьютер для сравнения с теми письмами, которые раньше таили в себе опасность. Очень важно сохранять такие письма.

– Я получаю множество писем от заключенных. Они настораживают меня, – наконец призналась Джан.

– Ну, эти-то ограждены решеткой. Есть другие, которых следует опасаться. Например, этот случай с Ребеккой Шеффер. Или этот снайперский выстрел – помните Генни Логан? Прямо в доме. И преступление до сих пор не раскрыто. Она не была моей клиенткой. – Ла Брек посмотрел по сторонам. – Не обижайтесь, мисс Мур, но вы слишком безрассудно относитесь к своей безопасности. Кто угодно может прийти к вам. И вы не можете воспрепятствовать им в этом, если не захотите их присутствия. – Он на минуту умолк. – Вы владеете этим жильем?

– Нет.

– Это хорошо. Потому что его уже нельзя обезопасить. Тем более здесь, в оживленном месте. Эту часть Голливудских Холмов называют Швейцарскими Альпами. Здесь полно всяких парней. В этом нет ничего страшного, но среди них так много всяких проныр.

– Что же мне делать?

– Вы можете переехать.

– Но я арендовала этот дом!

Джан с трудом привыкла к этому жилью, только-только начала чувствовать себя тут дома, к тому же она не могла расторгнуть договор на съем.

– Мисс Мур, мы обсуждаем не что-нибудь, а вопросы жизни и смерти.

Джан посмотрела на него, ожидая, что он улыбнется своим словам. Но он не улыбался.

– Вы слышали о Роберте Бардо?

– Нет.

– Он подошел к двери Ребекки Шеффер и позвонил. Она жила в таком же доме, как этот. Никогда не встречалась с Бардо. Открыла ему дверь. Дала автограф. Она была такая милая, приятная в обращении. Этого было достаточно. Он снова пришел к ней и убил ее.

Джан вздрогнула.

– Я сделаю все, что вы мне скажете.

– Для начала нам потребуется кое-какая информация.

– Какая же?

– Имена друзей, бывших любовников, любых возможных врагов. Профессиональных завистников, бывших и нынешних нанимателей, всякое такое. Адреса всех, с кем вы вступаете во взаимоотношения.

На миг Джан охватила паника. Ей что, придется открыть все свое прошлое и тем самым отказаться от него? Рассказать о Сэме, о Майкле, о Майкле и Шарлин, о Майкле и Лайле? О, Господи Иисусе, ее жизнь становилась невыносимой от всего этого!

– Разумеется, – поспешил предупредить он, – все это будет храниться в полной тайне. Моя организация никогда еще не допускала утечки информации о своих клиентах.

– А сколько все это будет стоить?

– Боюсь, довольно дорого. Я подсчитаю всю сумму. В нее будут входить частные гонорары и месячная плата фирме. За год это составит примерно пятизначную цифру.

Джан изумленно посмотрела на него. Пятизначную цифру?! Допустим, пятьдесят тысяч долларов? За такую сумму она могла бы позаботиться о многих пациентах доктора Мура!

– Вам легче будет принять ее, если вы воспримете эту сумму как необходимую часть деловых расходов, – мягким тоном сказал Ла Брек.

Мягкость его тона в сочетании с блеском обручального кольца, которым он то и дело потирал себе щеку, вызвали у нее слезы. Потому что ей вдруг захотелось, чтобы он погладил ей щеку своей рукой и сказал, что все будет хорошо. Чтобы он успокоил ее.

Вечер Джан провела, собирая в сумку различные вещи и обзванивая гостиницы. Она не знала, что делать. В конце концов, она позвонила Май и переночевала у нее.

Весь следующий день Джан вспоминала вчерашнюю встречу, и разговор с Ла Бреком вертелся у нее в голове, как магнитофонная лента, – какая она беспечная, как ей нужно переехать в другое жилье, сколько будут стоить услуги, как ей нужно следить за своими выходами на люди. Все это так ограничивало ее, так удручало.

И от всего этого становилось еще более одиноко. Джан краснела всякий раз, когда вспоминала, как ей захотелось, чтобы Ла Брек принялся ее утешать. Будто у нее несколько лет не было мужчин. Как будто она дошла да отчаяния. Он, конечно, ни о чем таком не догадался, даже по выражению ее лица, когда она увидела его обручальное кольцо. Во всяком случае, как ей показалось, не догадался.

Джан, подойдя к своему письменному столу, думала теперь о том, что здесь она наиболее уязвима для возможны снайперских выстрелов. Тем не менее села за стол, взяла листок именной бумаги – с нынешним адресом, который теперь был бесполезен – и стала писать письмо своему единственному другу во всем мире.

«Дорогой Брюстер, спасибо вам за фотографию Рауля. Он становится очень хорошим. Я скучаю по нему и по вам».

Могла она это писать? Не было ли это слишком личное? Джан могла показаться слишком патетичной, и Мур неправильно поймет ее.

Зазвонил телефон. Джан отложила авторучку и взяла трубку. Она не могла представить, кто мог знать номер ее телефона, кроме Сая и некоторых других типов из киноиндустрии, и кого бы она сейчас хотела слышать. Джан вздохнула.

– Джан, это Эйприл Айронз. Я не разбудила тебя?

– Нет. Я сижу тут, гляжу в окно и думаю, до чего же хорошо жить в Калифорнии. Как ты там, Эйприл?

– Лучше не бывает. Уверена, у тебя поднимется настроение, когда я скажу тебе, зачем звоню. Мы с Сэмом без ума от тебя. Мы уже раз двадцать просмотрели пробу. Мы считаем, что лучше тебя на роль Джудит в «Рождении звезды» нет никого.

Джан почувствовала, как в груди у нее неистово забилось сердце. Она была права! Она покорила Сэма!

– Я так счастлива, Эйприл. Очень счастлива. Спасибо. – Но что это? Она не чувствовала ни триумфа, ни облегчения от того, что наконец-то дождалась ответа. Все ее внимание вдруг сконцентрировалось на этом «мы»: Эйприл говорила уже о них с Сэмом – «мы». А почему не Сэм позвонил ей?

– Конечно, мы еще обсудим все детали с твоим агентом, но мне хотелось позвонить тебе и самой сообщить. Кстати, твой агент все еще Сай Ортис?

«Все еще»? Джан уловила интонацию.

– Отлично, – сказала Эйприл, вздохнув. – Мы поговорим с ним. Я уверена, мы все сделаем как надо. И еще я уверена, что ты будешь сказочно знаменитой.

– Спасибо. Огромное спасибо, – пробормотала Джан.

Боже! Она добилась этого! Она будет сниматься в кино. Нет, она будет кинозвездой. Если только захочет. Но как рассердится Сай. Он столько раз повторял, что это глупая затея. Ну и что, ведь это ее карьера, ее решения, не Сая.

– Эйприл, пришлите контракт сначала мне. Я хочу сама его обдумать. А уже потом отдам Саю.

– Ладно. Еще раз поздравляю, Джан.

Джан повесила трубку и обхватила себя руками. Ей не верилось! Хотя она и понимала, что прекрасно сыграла на пробах, хотя она была уверена в себе, Джан все же не могла поверить, что это случится: что она будет сниматься в серьезном фильме, что она будет звездой, кинозвездой, и что она снова сможет работать с Сэмом!

Джан закружилась по комнате, танцуя вальс, потом остановилась перед телефоном. О Боже, нужно позвонить кому-нибудь и поделиться! Кому она может позвонить? Май! Ведь она нашла для Май работу в фильме, она будет участвовать в создании костюмов. Эта новость радостна для них обеих.

– Ура Голливуду! – воскликнула Джан и задернула занавески, чтобы снайпер промахнулся.