Текст книги "Фаворитка месяца"
Автор книги: Оливия Голдсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 63 страниц)
47
Джан сидела в своем вагончике в ожидании, когда ее позовут на съемку следующего эпизода, и писала письмо доктору Муру. Потому, что ей больше некому было все объяснить. Смерть Май подействовала на нее сильнее, чем она полагала. Джан не спала, в результате мешки под глазами и припухлости на лице делали съемки кошмаром. Даже плач не помогал.
«Я знаю, ты скажешь, что предупреждал меня, но даже, если так!..»
Джан сделала паузу. У нее было все, о чем она мечтала. Карьера и любимый мужчина. Но этого ли она хотела? Ей было трудно поверить, что Сэм с ней. Что он любил ее, поддерживал ее, желал ее. Джан ясно ощутила его руки, ласкающие ее. Его губы на шее, на груди, на плечах, на животе, и ниже, ниже…
«Он любит меня, но я не чувствую, что я здесь. Может быть, он не здесь. Когда он касается моего лица – это не мое лицо. То есть, конечно, это мое лицо, но это не то лицо, которое было у меня до того, как он полюбил меня».
Каким-то образом каждая его ласка была как удар. Каждый раз, когда Сэм ласкал ее лицо, он, казалось, давал ей пощечину. Всякий раз, когда он ласкал ее профиль нежными, любящими пальцами, восхищался ее совершенством, Джан трепетала так, как будто он угрожал ей. Как это могло быть? Вновь и вновь она задавала себе этот вопрос. «Сэм – тот человек, который мне нужен. Он – тот человек, которого я всегда хотела любить. Теперь он у меня есть, и он меня любит».
Но что-то в Джан сопротивлялось той любви, которую он так открыто ей предлагал. Ей было ясно, что Сэм ее обожал. Джан теперь сама видела то, что до сих пор наблюдала лишь со стороны. Она вспомнила своих нью-йоркских друзей Чака и Молли, как Чак был буквально болен от любви к Молли. Она вспомнила всех симпатичных девушек, актрис и танцовщиц, известных ей, и их пылких любовников, мужчин, которые жадными глазами следили за своими женщинами, притягиваемые к ним, как булавки к магниту. Джан помнила, как завидовала им, как ей было горько думать, что она никогда не испытает ничего подобного, никогда не вызовет такой страсти.
Джан вспомнила о Нейле – страстно влюбленном в Мери Джейн. Но его желание заставляло ее в какой-то степени даже испытывать стыд за Нейла. Джан понимала, что он любил Мери Джейн из отчаяния и одиночества. У него был такой маленький выбор, что его любовь к Мери Джейн в глазах Джан была скорее проклятием, чем комплиментом. Это было своего рода официальной рекомендацией в Общество неудачников. Это служило своего рода признанием, что вы сами несимпатичны, но признаете этот факт и готовы делить компанию с другим таким же смешным, неловким и несимпатичным человеком.
Вы будете лгать, что любите друг друга, но на самом деле у вас просто нет иного выхода, вы упустили свое время и у вас не осталось надежд.
Однако, может быть, ее впечатление было ложным? Или оно основывалось на том, что Джан сама себя ненавидела? Разве не Нейл на самом деле знал Мери Джейн? Кто по-настоящему ценил ее? Просто Джан была снобом и боялась общества ничем не примечательного человека.
Она, по счастью, избежала этой судьбы! Мери Джейн, эта глыба мяса, а не женщина, была мертва; она же, Джан Мур, может лгать – красиво и грациозно, рядом со своим красивым, высоким и преуспевающим любовником – и наслаждаться его ласками. Она стала одной из победительниц в этой жизни, даже если ей и пришлось завоевывать свою добычу, но теперь добыча принадлежала ей, победительнице. Прошлое было мертво, настоящее может быть великолепно, а будущее еще более многообещающим. Но отчего Джан ощущала пустоту? Ей просто нужно поскорее преодолеть печаль, вызванную смертью Май.
Джан не сомневалась, что в ее жизни произошел своего рода срыв. Очень плохо, что она не может пережить его вдали от всех, в уединении родного дома. Сейчас же почти две сотни человек зависят от ее настроения, ее внешности, от того, как она спала ночью. Сегодня утром ей пришлось наложить дополнительный грим, чтобы скрыть припухлость. Сэм зависит от того, насколько она способна сконцентрировать внимание, от того, насколько верно она может сыграть то или иное чувство. Но Джан не может делать ни того, ни другого. Она, казалось, полностью парализована, разбита на две половинки. Может быть, это шизофрения? Или для человека нормально ощущать это раздвоение личности? И как иначе прореагирует нормальный человек на превращение в звезду?
Каждую ночь, когда Сэм занимался с ней любовью, Джан хотелось плакать. Поначалу это трогало его, слезы появлялись и в его глазах. Но уже неделю, как он не испытывал подобных чувств, а ее слезы не прекращались. Единственное, что утешало ее, что освобождало от дневных забот, – любовь. Но и она превратилась теперь в кошмар из слез.
Майкл же тоже превращал съемки каждого эпизода в кошмар. Становилось просто невыносимо стоять на своем месте рядом с ним и изображать обожание. Джан презирает Майкла. Она никогда не встречала мужчину, который оказался таким мелочным, после того как его отвергли. «Хотя, – напомнила она себе, – до сей поры ей не предоставлялась такая роскошь – отвергнуть красивого мужчину». Но его мерзость переходила все границы. В конце концов, Майкл ее обманул, он не рассказал ей о Шарлин, о Лайле. Почему же теперь он ее ненавидит? Почему его так изумила ее пощечина?
Какой бы ни была причина его ненависти, но Майкл ее ненавидел, и это было отвратительно. Он делал массу мелких гадостей, чтобы сбить ее с роли, – неверно произносил слова, делал не те движения – в результате Джан не могла стоять на том месте, которое она должна была занимать во время съемки. Сейчас же, когда она стала особенно ранима после смерти Май, Майкл стал еще более бессердечным. Сегодня утром он назвал ее «грибом-дождевиком», намекая на ее опухшее лицо.
Но самым неприятным оставались ее чувства к Сэму. Когда он смотрел на нее, когда он гладил ее волосы, ласкал ее – Джан смотрела ему в лицо, искала взгляда, по которому тосковала, – этот взгляд обожания и любви – и испытывала ревность. Слезы начинали литься из глаз. Это сводило с ума. Она ревновала Сэма к самой себе. Потому что хотя он любил ее, Джан, но она хотела, чтобы он любил Мери Джейн.
Боже, это ненормально. То ли смерть Май произвела на нее такое впечатление, то ли съемки так на нее действовали, то ли сама связь с Сэмом? Боже, что бы там ни было, но это мешает ей спать ночью, мешает ей расслабиться, и она так устает, что едва может сконцентрироваться.
Джерри, ее гример, сидел около зеркала, курил сигарету и ожидал ее просьб. Джан положила карандаш и взяла шоколадку. Она вдруг начала есть конфеты – хотя почти четыре года обходилась без сахара и без сладкого вообще. Но желание ее стало непреодолимым. Каждая съеденная конфета утешала ее. Наконец однажды Джан начала надевать костюм, который сшила для нее Май, и обнаружила, что молния едва застегивается. Она знала наверняка, что набрала почти пять фунтов. В обычной жизни это не имело бы большого значения. Но камера беспощадна. Любой излишек веса сразу станет виден в кадре.
Май так тщательно работала над каждым костюмом, продумывая каждую деталь, исправляя любое несовершенство. Теперь Джан портила последнюю работу Май. Может быть, она делает это, потому что злится на Май, зачем она умерла? Или потому, что ей отчаянно хотелось утешения? Независимо от истинной причины, все костюмеры стояли на головах по ее милости.
Джан съела плитку шоколада и слизала шоколад с пальцев. Она вновь взяла в руки письмо Брюстеру.
«Мне так хотелось все сказать Сэму, но я не уверена, что это что-нибудь улучшит в моей жизни. Вероятно, даже наоборот, ухудшит. Мне кажется, что на самом деле я хочу не изменения в поведении Сэма, а изменения в его прошлом. Я хочу, чтобы он и тогда любил меня так, как сейчас. Как жаль, что ты не можешь провести еще одну операцию в моей душе, так же успешно, как уже провел одну операцию – снаружи».
Нет, так писать невозможно! Джан скомкала письмо и бросила его в мусорную корзину вместе с конвертом от последнего письма доктора Мура. Она напишет ему позже, когда это будет иметь больше смысла, когда она сама разберется в своих чувствах.
В дверь вагончика постучали.
– Они готовы, мисс Мур, – позвал тонкий голосок Джоеля. Джан вышла к Джерри.
– Я готова к завершающему гриму, – сказала она мрачно.
Минос Пейдж стоял рядом с вагончиком. На нем был темно-синий спортивный костюм с надписью «Служба чистоты». Минос подождал, пока Джан Мур вызвали на съемочную площадку, затем вежливо постучал в дверь вагончика.
– «Служба чистоты», – сказал он, – можно пропылесосить помещение?
Гример впустил его внутрь. Минос стал аккуратно пылесосить ковер, затем протер от пыли все видимые поверхности в вагончике. Этот глупый гример не выходил из вагончика, поэтому уборщик просто опрокинул содержимое корзины для мусора в огромный пакет и вышел.
Несколько позже, в фургоне, он перерыл все бумажки, все обертки, пока наконец не нашел то, что искал: конверт, проштемпелеванный в Нью-Йорке, на котором был написан обратный адрес: Доктор Брюстер Мур.
48
Лайла набрала телефон на первом диске. В новом сезоне «Трех четвертей» она не только получила ведущую роль, но и новый вагончик с тремя телефонными линиями. Телефоны звонили, не прекращая.
– Мисс Кайл, извините за беспокойство, но вас ожидает посетитель.
Звонили из Службы безопасности, находившейся у главных ворот, ведущих на территорию студии. Лайла подождала.
– Мне самой догадаться о том, кто это?
– О, нет, мэм. Это Минос Пейдж. Я хотел обратиться к вашему секретарю, но парень говорит, что ему нужно переговорить с вами напрямую. Я знаю его немного и решил, что в этом нет ничего плохого. Он не какой-нибудь подонок. Он говорит, у него к вам дело.
– Пошлите его ко мне, – сказала Лайла и бросила трубку.
Она сжала руки, стараясь не выглядеть слишком возбужденной. Пейджу было сказано не приходить на студию, если только не возникала какая-нибудь срочная необходимость. В ином случае ему было сказано отсылать свои доклады на домашний адрес. Лайла села за туалетный столик и начала расчесывать волосы – длинными и аккуратными движениями. Она вплела в волосы ленту, потом раздумала, распустила волосы и вновь стала их расчесывать.
– Да, – сказала она, услышав стук в дверь, и повернулась навстречу Миносу. Он помахал ей конвертом и улыбнулся.
– Долго же вы его искали, – заметила она. Рука Миноса упала, а улыбка исчезла.
– Всего лишь месяц, мисс Кайл.
– Я имею в виду, что вы долго шли до моего вагончика от главных ворот. Или вы прошли по всей студии?
Она протянула руку за конвертом, но Минос повернулся, уселся без разрешения и положил конверт на свои толстые колени. «О'кей, поиграем немного», – подумала Лайла. Ей, правда, не хотелось, но она подумала о том, что, возможно, находилось в конверте, и улыбнулась. Официально ее кандидатуру будут рассматривать на премию «Эмми» согласно работе прошедшего сезона, но Лайла знала, что уже до вынесения решения все увидят новое шоу. А сейчас ей предоставлялась возможность убрать одну из соперниц, пусть и несколько нечестным путем…
– У меня был тяжелый день, мистер Пейдж! Вы должны меня простить. Может быть, хотите что-нибудь выпить? Кофе? «Перье»?
– Нет, спасибо, Лайла. Я решил, что вам будет интересно обо всем услышать от меня, поэтому я и пришел на студию. Не беспокойтесь. Я не так давно здесь работаю, поэтому мало кто сумеет меня узнать.
Он поудобнее устроился в кресле.
«Ну вот, – подумала Лайла, – сейчас он будет рассказывать о том, как ему тяжело работать и как ему едва хватает денег на покрытие необходимых расходов». Лайла наклонилась вперед и оперлась локтями о колени.
– Что у вас? – спросила она с улыбкой.
Минос тоже улыбнулся, очевидно, весьма довольный собой.
– Что бы вы хотели сначала? Хорошие новости или очень хорошие новости.
Черт бы его подрал!
– Неужели вы меня чем-то удивите? Ну, валяйте. Минос сделал театральную паузу.
– Джан Мур, – сказал он, глядя в маленькую записную книжку, извлеченную из кармана. – Настоящее имя – Мери Джейн Морган. Родилась в Скьюдерстауне, Нью-Йорк, 22 сентября 1958 года. Она была…
– Что? Когда она родилась?
Минос поднял голову, потом заглянул в записи.
– 22 сентября 1958 года в Скьюдерс…
– Боже мой! Но это означает… – Лайла подумала некоторое время. – Значит, ей уже почти тридцать четыре года. У вас неправильные сведения.
Лайла откинулась назад, скрестив руки на груди. Минос ничего не сказал и вынул из конверта листы бумаги. Он вручил Лайле первый лист.
– Улика номер 1, – сказал он.
Лайла взяла фотокопию. Это была копия свидетельства о рождении. Мери Джейн Морган, родилась 22 сентября 1958 года, в Скьюдерстауне, Нью-Йорк. И что?
– Но откуда вы знаете, что это и есть Джан Мур? – спросила она, вручая ему обратно фотокопию.
Минос потряс в воздухе другими листами.
– Вот диплом об окончании средней школы, ежедневник с фотографиями, диплом об окончании школы для медсестер, книжка безработного из нью-йоркского Сити, подарки от коллег, с которыми она когда-то работала в каком-то театре…
– Это все принадлежит Мери Джейн Морган. А что о Джан Мур? – Лайла едва сдерживала свое волнение и свой страх. – А что у вас есть о Джан Мур?
– Официальный документ о смене имени. Свидетельство медсестры и записи из картотеки клиники в Нью-Йорке, где делают пластические операции. Кажется, наша Джан Мур – настоящая Золушка. Она откуда-то достала деньги и переменила свою жизнь целиком. Ее бабушка умерла прямо перед этими событиями. Вероятно, она и оставила ей денег. Мери Джейн изменила свою внешность с ног до головы. Это заняло два года. Медсестра уверяет, что она пришла к ним толстой простушкой, а вышла двадцатичетырехлетней сексуальной красоткой. Деньги могут все. – Минос сделал паузу, выражение его лица изменилось. – Кстати, о деньгах. Я взял на себя смелость пообещать этой медсестре щедрое вознаграждение. Конечно, я не называл медсестре вашего имени, выступая от себя самого.
Лайла схватила документы, которые передала медсестра. Медицинские записи. Фотографии! До и после. Все было здесь.
– Она обратилась к этому хирургу, к доктору Муру. Почему? Она была как-то с ним связана? – спросила Лайла.
– Нет. Правда, медсестра намекнула, что она вроде бы влюбилась в него. Мур стал ее Генри Хиггинсом. Знаете, как в «Моей прекрасной леди». Но она показала мне записи. – Минос продолжал болтать, пока Лайла жадно читала одну страницу за другой. – Она пришла в клинику как Мери Джейн Морган. Это ее самая большая ошибка. Ей надо было сперва сменить имя, а потом уже делать операцию. Типичный любитель. В клинике есть записи о ее нынешнем имени и записан также ее здешний адрес. В Лос-Анджелесе. – Минос вручил Лайле папку. – Хотите теперь очень хорошие новости?
Лайле незачем было и отвечать. Неужели есть еще что-то погорячее? Она попыталась просмотреть это все, но поняла, что не сможет. Не все сразу. Возьми все и прочти спокойно, потом решишь, что делать. Не спеши.
Теперь Лайла смогла улыбнуться, не делая над собой усилия.
– Минос, спасибо. Я потрясена. Выкладывайте очень хорошие новости.
Она приготовилась слушать, хотя и была уверена, что ничего лучшего и быть не может. Джан Мур, вылупившаяся, как утка из куска мыла. «Мыло растаяло!» – подумала Лайла. Она стала слушать Миноса, который каким-то странным образом начал действовать на нее успокаивающе. Наверное, так чувствует себя алкоголик, выпив стакан после долгого перерыва: очень спокойно, все вокруг отлично.
Минос повеселел.
– Вы не готовы к такому, Лайла. Послушайте. Шарлин Смит, из Лэмсона, Техас, имеет брата. Его зовут Дин…
– Вы имеете в виду ее приятеля Дина? – спросила Лайла, даже боясь дышать. Она слышала о Дине.
– Нет, они брат и сестра. Дин Смит, – сказал Минос, – на два года ее моложе. Последние несколько лет они выдавали себя за приятелей. Но мать говорит, что они – ее дети.
– Их мать говорит об этом? Но где их мать сейчас? Откуда вы знаете, что это правда?
Лайла не смогла сдержать потока вопросов.
– Я обнаружил их мать в Нью-Орлеане. Она была пьяницей и шлюхой до того, как стала получать деньги от Шарлин. Теперь она просто пьяница. Шарлин держит ее подальше от глаз. Почему-то отослала жить в Нью-Орлеан.
– Минос, не нужно быть детективом, чтобы понять, почему она это сделала. Ее дети трахаются.
– Да, но я не это имею в виду. История имеет иные интересные подробности, хотя у меня и не было времени так глубоко в них погружаться. Я решил, что лучше поскорее вернуться к вам с той информацией, которая у меня уже есть. – Минос передал Лайле две фотографии. – Я взял их из дома матери.
Лайла посмотрела. На фотографиях была Шарлин. Ей было, вероятно, восемь или девять лет. Маленький мальчик, наверное, Дин. Они стояли рядом с кучей какого-то мусора на фоне трейлера.
– Этого достаточно? – спросил Минос.
Лайла откинулась на диван. На коленях у нее лежали фотографии и бумаги. Невероятно. Разве сможет кровесмесительница выиграть «Эмми»? Лайла улыбнулась.
– Вы отлично поработали, Минос. Я буду изучать эти материалы всю ночь, а утром вас позову. Я попрошу вас сделать еще кое-что для меня – в зависимости от обстоятельств.
Она поднялась, давая понять, что время истекло. Минос продолжал сидеть.
– А деньги для медсестры? Лайла улыбнулась.
– Она получит все, что заслужила, мистер Пейдж. Не беспокойтесь. Мы поговорим об этом завтра.
Она пожала ему руку и закрыла дверь.
Лайла почувствовала, что сосредоточила в своих руках всю власть. «Я сделала это, – подумала она. – Я наконец сделала это. Они обе у меня в руках. Теперь, конечно, «Эмми» достанется мне!»
Она подошла к своему туалетному столику, взяла старую фотографию в серебряной рамке: «Спасибо тебе, Надя! Спасибо. Теперь и Скинни, и Кенди – обе в ее руках! Они не смогут мне помешать. Это заняло много времени, но отныне они обе мертвы. А у меня будет свое собственное шоу!»
Лайла только-только закончила перечитывать бумаги, которые ей оставил Минос. Она наслаждалась каждым словом. Вдруг дверца вагончика с треском распахнулась. Девушка вскочила и уставилась на фигуру, появившуюся в дверях.
– Что ты здесь делаешь? Как ты попала на территорию студии? Я же дала специальные инструкции… – Голос Лайлы сорвался, она бросилась к телефону, чтобы вызвать охрану.
– Лайла, Лайла. Не переигрывай. Я всегда говорила тебе – оставляй что-нибудь про запас.
Тереза О'Доннел стягивала с руки длинную белую перчатку палец за пальцем. Одновременно она медленно шла по комнате. Потом старая актриса уселась за туалетный столик.
«Перчатки в Калифорнии!» – подумала Лайла. Мать продолжала отрабатывать детали своего имиджа, которые никто никогда не станет копировать. Кого же она сегодня изображала? Мисс Пигги? Первый шок прошел, и Лайла резко сказала:
– Не страшно ли тебе появляться из твоего гроба при свете дня? Она положила телефонную трубку до того как Служба безопасности ответила ей.
Тереза повернулась к зеркалу и начала изучать свой макияж.
– Стараемся не упустить свой шанс, дорогая. Ты-то знаешь.
– Тебе сегодня предоставился отличный шанс, потому что я собираюсь вышвырнуть тебя под зад коленкой.
Но Лайла, сама не зная почему, не стала вновь звонить в Службу безопасности.
Она услышала знакомый гортанный смех Терезы.
– Лайла, кусок этой студии принадлежит мне. Держателей акций не вышвыривают с территории их собственности. А уж Терезу О'Доннел не вышвырнут ниоткуда.
Тереза все еще рассматривала себя в зеркало, поправляя прическу. Лайла приблизилась к матери.
– Что тебе надо?
Тереза вздохнула и повернулась лицом к Лайле.
– Возникло ужасное недоразумение, которое я вынуждена прояснить. Мне предложили роль в «Троих на дороге», потом неожиданно ее у меня отобрали. Пол Грассо сказал, что это могло бы стать причиной множества конфликтов. Я же сказала, неужели возможны конфликты с дочерью – она ведь профессионал. Но Грассо почему-то думает, что ты будешь возражать против моего участия в фильме. – Тереза похлопала себя перчатками по руке. – Вот я и пришла, дорогая, чтобы ты разъяснила это недоразумение Марти. Скажи ему, что ты хочешь работать со мной. Я так мечтаю, чтобы мы поработали вместе, Лайла. Именно этого я уже давно хотела. Ну и ты, конечно. Поэтому – позвони Марти. Я подожду.
Лайла боялась этого дня, хотя знала, что он придет – только не знала, когда точно.
– Уходи, – сказала она просто.
Она увидела, как лицо Терезы напряглось, потом к ней вернулась улыбка.
– Когда-то Джек Вагнер научил меня одной вещи. Я никогда не забывала о ней и всегда использовала, заключая очередной контракт. Никогда не выдвигай ультиматума, если у тебя на руках не все козырные тузы. – Тереза поставила локоть на стол, положила ногу на ногу. – Тебя посетил Минос Пейдж, Лайла. Что это гадкое пресмыкающееся здесь делает? Ты ведь не собираешься иметь дело с самым грязным мерзавцем в Голливуде? Тебе следовало бы хорошенько подумать об этом.
Лайла старалась не смотреть на конверт, лежавший на туалетном столике слишком близко от Терезы, чтобы она могла чувствовать себя спокойно. То, что находилось внутри конверта, принадлежало только Лайле. Она ни за что на свете не хотела, чтобы мать знала об этой грязи. Потому что каким-нибудь образом мать сумеет это использовать для своей собственной выгоды.
– Откуда ты знаешь Миноса Пейджа?
– Я знаю все. Все, Лайла. Запомни это. – Тереза снова засмеялась, легко и беззаботно. Это всегда заставляло Лайлу нервничать, поскольку означало, что Терезе была совершено спокойна за себя. – Однажды Керри обнаружил, что один гнусный актеришка пустил по его следу частного детектива. Твой отец, как бы это получше сказать, был уязвим в некотором смысле, но он не был глуп. Тогда Керри взял одного из своих друзей и пару проституток: одну шестнадцатилетнюю особу, выглядевшую на двенадцать лет, и девушку, похожую на любимый образ американцев. Внешность Ширли Темпл.
Лайла видела, что Терезе было приятно углубиться в воспоминания. Но сама девушка была не в настроении ее слушать.
– Это так ты говоришь – до свидания? Я уже утомлена. Тереза не обратила внимания на ее слова.
– Они подсыпали тому парню в вино снотворное, привезли его в гостиницу, раздели и сфотографировали в компании с теми двумя малышками во всех мыслимых позах. На следующий день фотографии были доставлены жене того актеришки в запечатанном конверте. Потом Керри позвал парня и рассказал ему, что он сделал и где сейчас фотографии. Парень подоспел домой как раз вовремя. Жена только взяла в руки нож для разрезания конвертов.
– Зачем ты мне это все рассказываешь?
– Потому что тебе важно знать свою наследственность. И помнить о том, что то, что ты можешь сделать людям, они могут сделать и тебе. Моя точка зрения такова, что мы вдвоем сумели бы всех переиграть. Думаю, тебе надо поразмыслить и понять, что иметь меня союзником выгоднее, чем врагом. – Тереза подвинулась к лежащему на столике конверту. – У меня полно таких конвертов. И если мне нечего терять, то как знать, может быть, я их распечатаю и пущу по свету.
Лайла почувствовала, как по ее телу пробежал холодок.
– Ты тоже в тех конвертах, мама. Тебя это тоже затрагивает. Тереза пожала плечами.
– Давай начистоту, Лайла. Ты хочешь разузнать чьи-то секреты и скрыть свои собственные? Вот мои условия: шоу на открытии сезона и мини-серии с твоим участием.
– Мини-серии! Я не…
– Я не прошу тебя, маленькая, неблагодарная, злобная сучка. Я говорю тебе. Уладь все с Марти Ди Геннаро. Ты сможешь, если постараешься. Какие бы маленькие секреты тебе ни притащил Минос, они померкнут по сравнению с твоими.
– Но они распнут не только меня, но и тебя.
– Лучше публичное распятие, чем общее забвение. Поэтому подумай над моими словами. Следующая неделя – последний срок. Выполняй то, что я тебе сказала, сука. Или я разнесу к черту все твои планы. Мне нечего терять. Ни теле-шоу, ни роли в фильме, ни мощного мужчину, который бы меня поддерживал. А вот тебе очень со многим придется проститься. – Тереза стала натягивать перчатки. – Ты ведь хочешь получить «Эмми»? Если хочешь, то позвони Марти Ди Геннаро и скажи ему, как ты меня любишь. – Тереза стояла в дверях. – Ну а если тебе тоже нечего терять – значит, будем сводить счеты. Опять.
Она тихо закрыла за собой дверь.
Лайла чуть не упала, у нее подкосились ноги.
