Текст книги "Фаворитка месяца"
Автор книги: Оливия Голдсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 63 страниц)
Джан присоединилась к собранию.
– Привет, Шарлин, – сказала она, усаживаясь рядом с ней. – Как твои дела?
– Джан, – наклонилась Шарлин и прошептала, – вопрос не в том, как мои дела, а вопрос в том, что я делаю? И что я делаю здесь? Никому не говори, но мне кажется, что я сплю и все это мне снится.
Джан засмеялась и дотронулась до руки Шарлин. Да, ей Шарлин нравилась. Если только она сказала это от души. Но так или иначе, она была захватывающе прекрасна. Ей предстояло сыграть Кловер, техасску, а Джан – Кару из Нью-Йорка. Джан наблюдала, как Шарлин спокойно болтает с двумя осветителями. Словно знает их всю свою жизнь. Наверное, так и есть, подумала Джан. Они, наверное, тоже из Техаса. Одна надежда, чтобы она оставалась такой непосредственной, подумала Джан, затем рассмеялась про себя. Да, надежда должна быть толстой. Это Голливуд. Девушке понадобится нечто большее, чем ее маленькая книжица, в которую она вцепилась, чтобы оградить себя. Особенно с такой фигурой. Джан посмотрела на единственное пустое место за столом и увидела, кого все ждут. Лайлу Кайл. Она все еще не выходила из своей уборной. Джан слышала, что Лайла уже на месте, но где? Не очень-то похоже, что сегодня нужно переодеваться и накладывать грим. Это всего лишь предварительное собрание, чтобы все могли перезнакомиться. Она увидела, как Марти наклоняется к своей помощнице и шепчет ей что-то. Клер кивнула, встала и направилась к гардеробным. Дай передышку, подумала Джан. Лайла еще не «звезда». Не так скоро. И не у Марти Ди Геннаро.
Более всего Джан была профессионалом. В прошлом кто-то мог критиковать ее талант, ее внешность, ее понимание роли, но никогда ее преданность делу. Она гордилась тем, что всегда приходила вовремя, знала свою роль и где вступать и верила в то, что за директором последнее слово.
Гул медленно угасал, и Джан посмотрела в сторону приближающейся фигуры. Лайла Кайл шла медленно, переступая через приделанный кабель и светоаппаратуру. Каждое движение было отлажено, Джан это сразу определила. На Лайле были тесные брюки из черной кожи, черные сапоги на высоком каблуке и черный кожаный пиджак с молниями и громадными плечами. Сапоги и подставные плечи не выглядели на Лайле нелепо при ее фигуре и росте. Наоборот, странным образом, Джан показалось, что рост Лайлы и ее комплекция требовали именно этого. И она, конечно, подходила для своей роли. Кримсон, богатая беглянка из Сан-Франциско.
Лайла приостановилась у конца большого стола, когда Марти встал, чтобы приветствовать ее. Прежде чем он ее представил, она поцеловала его в щеку и обратилась к остальным.
– Привет, я – Лайла Кайл, – сказала она, голос ее отозвался эхом.
Она сделала паузу и села. Джан огляделась. Все мужчины встали. Да, черт возьми, подумала Джан. Ну как ей это удалось?
Лайла села, в ее ушах звучали любимые слова матери из одного фильма: «Не связывайтесь со мной, мальчики». Допустим, это они уяснили, подумала она, глядя, как мужчины занимают свои места. Это один из маленьких трюков, которым она научилась у Терезы, когда та приходила на постановки вместе с Лайлой, еще девочкой: как делать выход. Приходить последней. И дать им почувствовать, что ты леди. Это их ставит на место. И приводит в изумление.
Марти представлял всех за столом по именам. Лайла не оглядывалась, а только продолжала сохранять улыбку. Она уже раньше встречалась с Шарлин и Джан, но не видела их в одежде для улицы. Лайла бросила взгляд на Джан, которая сидела рядом с ней, слушая Марти, словно тот был Богом. Она знала, что за спиной у Джан был опыт актерской игры в Нью-Йорке, но, кроме внешности, больше ничего. У блондинки, у той даже опыта не было. Официантка, Боже упаси, но несомненно, очередная красавица.
Мне не о чем беспокоиться, уверяла себя Лайла. Поскольку до тех пор, пока Марти стоял на том, чтобы все они втроем были на главных ролях, Лайла собиралась быть единственной звездой, пусть Марти Ди Геннаро говорит, что хочет.
Лайла ощутила прикосновение Шарлин к ее руке и небрежно повернулась.
– Какие красивые брюки. Откуда они у тебя? – спросила Шарлин.
– Мне их сшили. Они из Флоренции, – сказала Лайла. Немного дружелюбия не повредит.
– Может, дашь телефон Флоренции? – спросила Шарлин. – Хочу, чтобы она сшила мне такие же.
Лайла заморгала и выдавила улыбку. «Да, в это трудно поверить», – подумала она. Ее взгляд упал на Библию перед Шарлин.
– Флоренция – это Италия, – сказала она, а Шарлин вспыхнула.
Лайла посмотрела вокруг.
– Как назвать сидящих в одном кружке трех блондинок? – спросила она.
Все в ожидании посмотрели на нее.
– Глупый кружок, – сказала она и была вознаграждена смехом. Только Джан Мур не смеялась. Она повернулась к Шарлин.
– Флоренция – город в Италии, он знаменит изделиями из кожи, – объяснила она пылающей девушке. – Но большинство произносит по-итальянски: Фиренз.
Черт с ней, подумала Лайла. Марти Ди Геннаро откинулся и оглядел сидящих. Собрание удалось, даже очень. Он улыбнулся про себя. Все, с кем он говорил в бизнесе, пытались навязать ему совет. Самая большая проблема, с которой он столкнется, говорили они, это управлять великолепными женщинами, ни одна из которых никогда прежде не работала на телевидении. Нет способа, чтобы сохранить равновесие между ними и осчастливить их одновременно. Тут он усмехнулся. Интересно, сказали бы они то же самое в тридцатые годы Джорджу Кукору, когда он снимал «Женщин». Если тот справился с Джоан Кроуфорд, Поллет Годдар, Розалинд Рассел и Маджори Мейн в одном фильме, то с этими тремя он справится.
Все трое были прекрасны, все бы отлично смотрелись с экрана. Но ему было известно и то, что одна из них была рождена для камеры, не только из-за красоты, но и из-за того, как умела держаться. У Монро это было: она умела смотреть в камеру и в глаза за нее, в глаза, которые всматривались в нее с экрана. Она вглядывалась в души мужчин. И она не знала о своем даре.
Теперь Марти посмотрел на Лайлу. У нее тоже был дар, но отличие ее от Монро состояло в том, что она об этом знала. И это делало ее опасной, возможно, даже затрудняло работу с ней. Но это было чудесно. Кукор сдерживал своих лошадок. Держал их в строгости, в одной упряжке, одновременно допуская свободу для каждой из них. И он создал шедевр. Полностью женское кино.
И Марти докажет, что тоже способен на это. В конце концов, он ведь Марти Ди Геннаро, а это всего лишь телевидение.
17
Утомленная работой, Джан возвращалась домой. Обыкновенно, по вечерам звонил Пит и просил приехать. Джан надеялась, что не снобизм заставлял ее скрывать характер их отношений, но, если честно, особых отношений и не было. Он был добр и общителен. Он занимался с ней любовью и крепко прижимал ее к себе, ей это было необходимо, больше у них общего почти ничего не было. Представления о беседе у Пита сводились к обсуждению телевизионных передач, которые он обычно переключал на шумовые заставки. Он был уютным, как теплая ванна, и почти столь же ободряющим. И так отличался от Сэма.
Она все еще думала о Сэме. Конечно, о нем стоило думать. Интересно, когда-нибудь он любил ее по-настоящему или бросил ради того только, что ему нужен был кто-то красивее, чем она? Она теперь и сама похорошела. «Интересно, – думала она, – случись ей встретить Сэма теперь, была бы она достаточно для него привлекательной, чтобы обратить на себя его внимание и удержать? А, что если бы ее встретил Сэм, узнал бы он ее, стал бы он…»
Она с усилием перевела свои мысли в другое русло. Это было какое-то безумие, какое-то наваждение. Дело в том, что она спала с Питом по каким-то неправильным причинам: из-за скуки, одиночества, угрюмого настроения и по необходимости. Она вела себя как мужчина в подобных случаях, теперь надо было все исправить. Бедный Пит, ему придется платить за все.
Когда зазвонил телефон, Джан вздохнула. Она знала, что это Пит. Ей ужасно не хотелось откладывать встречу на очередной вечер.
– Джан?
– Ага, – она старалась не вздыхать в трубку.
– Мне можно приехать?
– Я ужасно устала, Пит.
– Я тоже. Эти бесконечные пробы выматывают тебя целиком. Но мне только надо увидеться с тобой на минуту. Думаю, нам надо поговорить.
Это было с его стороны такой неожиданной просьбой, что она согласилась, и менее чем через десять минут он уже был у ее порога. Она пересела на диван, но вместо того чтобы следовать ее примеру, он продолжал стоять, хотя и прислонился к стене.
– Джан, я не Эйнштейн, но, кажется, мне ясна картина. На площадке ты не хочешь со мной говорить, я это понял. Я благодарен тебе за все. Отец объяснил мне, в чем тут дело. Тебя ожидает успех в «Трое на дороге», и тебе не нужен технарь на шее. Теперь ты можешь встречаться с кем хочешь, и я наверняка могу сказать, ты меня не хочешь.
Джан сидела и молчала. Он был добр по отношению к ней, чистосердечен и сексуален. Как сказать ему, что не его специальность и положение, а возраст делают его для нее неподходящим? И как с чистой совестью могла она привязывать его для своего удобства?
Впервые до нее дошло, что по-своему, молчаливо, в своей калифорнийской манере, он любил ее. Так давно с ней не случалось ничего подобного, что ей было трудно это осознать. Но кого именно он любил? Ее тело? Ее прекрасное безупречное лицо? Безусловно, он не знал, кто она на самом деле.
– Ты, наверное, прав, – сказала она, и отпустила его.
Джан никогда особенно не беспокоилась о деньгах. Конечно, ей и не приходилось о них никогда думать. Лишь после смерти ее бабушки ей пришлось заниматься этим, затем все эти накопления ушли на доктора Мура, госпиталь, другие затраты. Она работала в театре за деньги и бесплатно и умудрялась выворачиваться, не прибегая к помощи.
Еще в Нью-Йорке она старалась воздерживаться от затрат: квартира, снимаемая в доме без лифта, оплата за телефон и немногое другое. Она практически ничего не имела, когда открыла свой первый счет в банке. Она жила экономно, даже прижимисто и воображала, что это часть образа жизни la vie boheme. В конце концов, другой жизни она не знала. Теперь на Джан Мур деньги накатывали волнами, каждая волна больше предыдущей. Первым был чек от фирмы «Фландерс Косметикс». Джан все еще чувствовала неловкость от необходимости рекламировать товар, но, чтобы получить роль, пришлось подписывать контракт. Но деньги были великолепны! Она отослала долг доктору Муру, и после уплаты налогов, затрат на всевозможные услуги у нее оставалось свыше девяноста тысяч!
Затем, когда Джан получила первый заработанный чек, почти пятьдесят тысяч, и поняла, что через две недели последует очередной, она засомневалась. При подписании контракта с Саем она видела, что ей будут платить за каждый эпизод по тридцать три тысячи, но каким-то образом от волнения она не стала придавать тогда этому особого значения. Она просто открыла счет в калифорнийском отделении банка и положила чек от «Фландерс» на этот счет. Но чек следовал за чеком, и тогда она встревожилась. Теперь она неподвижно смотрела на итоговый результат за месяц. Двести семнадцать тысяч шестьдесят три доллара и сорок пять центов! Просто невероятно. И Джан знала, что это всего лишь начало. Хотя сериал еще не выходил в эфир, Сай Ортис предложил ей заранее несколько новых сценариев на будущее: это были коротенькие третьесортные эпизодики, но оплачивались они не ниже двухсот пятидесяти тысяч долларов. Четверть миллиона за пять недель работы! Она покачала головой. Прикладывая столько усилий, Мери Джейн за всю жизнь никогда прежде не получала больше тридцати пяти тысяч в год.
Ортис также собирался обсудить с ней вопрос об авторских правах на целый ряд изделий из кожи, джинсы, обои, включая кукол-персонажей «Трое на дороге», нечто вроде куклы Барби, только на мотоцикле, так она это поняла. Все это, хоть и казалось необычным, означало новые деньги. И хотя она не собиралась делать всю эту чепуху, что ей предлагали, она вполне понимала, что свалилась, или вознеслась, но попала в денежный поток, который некоторое время будет течь непрерывно. Взять хотя бы Жаклин Смит или Кейт Джексон – со времени их первого успеха на ТВ у них всегда было где себя показать, будь это короткий фильм недели или простенькое шоу. Даже Сюзанна Сомерс и Фарра Фоссет имели эту возможность, снимаясь в рекламах физкультурного оборудования. А что оставалось Мери Джейн – подкладные судна? Уход за больными и ее театральная деятельность в Нью-Йорке были тяжелой работой. Эта ерунда была до оскорбления простой и легкой. И прибыльной.
Ей это все казалось нереальным: как прежде она ощущала несправедливость невозможности прожить на свой труд в Нью-Йорке, теперь ее мучила мысль о несправедливости получения таких больших сумм наличными за столь легкий труд здесь. Что это, просто ее внешность, и это благодаря ей на нее обрушился весь этот шквал? Смешно, но пока все это обошлось ей в пятнадцать процентов ее дохода. Неплохой результат от вклада, подумала она, улыбаясь про себя.
Ну, по крайней мере меня не тяготит бремя финансовой вины, думала она. После всех этих лет голода можно и позволить немного жирных лет, не в физическом смысле, однако.
А что, интересно, происходит с теми актерами, которые никогда не сталкивались с той борьбой за существование, с которой пришлось столкнуться ей? С теми, кто всего достигает быстро и сразу. Немудрено, что они часто приходят к наркотикам, излишествам и разорению. Это будет большим грехом, а гнет ответственности слишком невыносимым. Даже она, со своим богатым опытом, смотрела теперь на этот итог с чувством беспомощности и одновременно возбуждения и думала, что ей делать с этими деньгами. Конечно, можно их сразу пустить на ветер, но лишь часть. Наконец, можно позволить себе красивые дорогие наряды, благо было красивое тело. Можно потратить на что-нибудь еще. Но разве этим она хотела заниматься? Возможно, ей понадобится новое жилье. Но здесь ей ничего не хотелось покупать, а чтобы арендовать, требовалось очень много денег. И снова она уставилась на результат. Может, следует отдать часть на благотворительность или использовать в целях поддержки актеров и сценаристов? Но как это сделать? Ведь это же не делается по почте на адрес какого-нибудь Чака или Молли, или захудалого сценариста с Бродвея.
Хорошо, можно послать чек отцу Дамиану. Его церковь стала прибежищем для многих актеров Нью-Йорка. А десять тысяч будут для него многое значить и ничего для нее. Она решила так и поступить. Но давать ли деньги лицам? Искусству? Продолжая глядеть на бумажку, она осознала, что, хотя страдала от выбранной ею жизни, она все же сама сделала этот выбор, в этом вся разница. Как Мери Джейн она никогда не одобряла государственные программы поддержки искусства или частные пожертвования. Нет, филантроп из нее не получится. Вот что она сделает: найдет для себя маленький уютный домик в Бердленде. В одном из районов Голливуда улицы назывались по именам птиц, туда переехало много «голубых», и они тоже внесли свой вклад в названия улиц. Там были небольшие домики. Такой бы она сняла. Это было бы роскошью. И, что скрывать, отношения ее с соседками по комнате становились напряженными. Хотя обе девушки только и говорили о гордости за нее, но уже успели занять у нее и просили об участии в шоу. Она чувствовала, что каждая смотрела на нее и спрашивала себя, почему она, а не я? Она ощущала, что служит постоянным возбудителем для них, и знала, что в любой момент может вспыхнуть конфликт.
Она отложила листок. Все решено. Она приобретет собственный уголок. И немного денег отложит – удобно и надежно. А что сделать с остальными?
Неожиданно она вспомнила и о том, что могла бы сделать, что должна была сделать. Она вспомнила о тех детях, которые не выбирали свою судьбу, на которых она обрушивалась сама: дети, которых дразнили из-за их носов и ушей, которые были лишены речи или даже возможности улыбаться из-за заячьей губы; о детях вроде Рауля, обреченных ходить со шрамом и привлекать к себе беззастенчивые взоры прохожих.
Она вспомнила свои собственные переживания, когда она видела свое отражение в детстве, еще в Скьюдерстауне. А она ведь была нормальной, просто некрасивой. Все это вспомнилось ей теперь, когда она была красавицей. Как же должно быть горько тем, кто рожден с недостатками? Это невообразимо, слезы появились на глазах Джан, когда она представила себя на месте таких младенцев где-нибудь в Лиме, Перу, или уродца-малыша из Гватемалы. Ну вот, теперь она знала, что могла сделать.
Она встала, подошла к столу, достала писчую бумагу. Бремя денег свалилось с нее. Она вытащила чековую книжку и выписала чек на сумму сто тысяч долларов. «Дорогой доктор Мур, – написала она и улыбнулась, добавив черточку и «Брюстер». – Помню, как вы сказали, что стоимость необходимой вам аппаратуры составляет двадцать тысяч долларов. Я прилагаю чек на пять таких аппаратов, что позволит вернуть лица пятидесяти детишкам. Постарайтесь так сделать, чтобы все они были похожи на меня.
Ваш благодарный друг.
Джан Мур».
18
Шарлин посмотрела на светло-зеленый чек и сощурилась. Ей нужно было сосредоточиться, чтобы сосчитать все написанные на нем цифры. Трудно представить, сколько денег ей теперь принадлежит. Она взглянула на мистера Ортиса.
– Всего лишь за губную помаду? Что же я стану с ними делать? – спросила она.
– Положите в банк.
– В какой?
– В ваш.
– Мистер Ортис, у меня нет никакого банка, – рассмеялась Шарлин.
Ей с Дином приходилось из всех сил крутиться, а денег все равно всегда не хватало. Банки, школы, полицейские участки – всякие такие официальные заведения – раздражали ее. Она хранила деньги между страниц Библии.
Мистер Ортис откинулся на спинку своего вращающегося стула, посмотрел на нее внимательно, затем вернулся в свое прежнее положение и взял трубку телефона.
– Скажите Ленни зайти ко мне в офис, – сказал он, повесил трубку и вновь посмотрел на Шарлин. – Мы все уладим, милая. У меня есть парень, он обо всем позаботится – о счетах, вкладах, процентах – обо всем.
В дверь вежливо постучали, затем вошел высокий худощавый человек с серьезным выражением лица. Он посмотрел на Шарлин, и ни единый мускул на его лице не дрогнул. Шарлин все же улыбнулась ему.
– Шарлин, это Ленни Фармер. Отныне он будет вашим заведующим делами.
Сай указал Ленни на чек в руках у Шарлин.
– Заведите счет для мисс Смит и выпишите все необходимые документы. Позаботьтесь об адвокате. И пусть Анита выдаст ей наличный аванс.
Сай повернулся с улыбкой к Шарлин.
– Сегодня вы можете уже пройтись по магазинам. А мы тем временем по мере поступления денег подыщем вам дом, машину, договоримся в лучших магазинах, чтобы они получали деньги непосредственно с вашего счета. Короче, обо всем, что вам будет нужно, сообщайте Ленни. Вам больше не потребуется думать о деньгах. Разве лишь о том, как их тратить.
Это было избавлением от всех забот. На секунду Шарлин засомневалась, стоит ли доверять Ленни Фармеру или вообще кому-либо в отношении денег. Но ведь в следующем чеке будет еще больше. Гораздо больше, чем они с Дином могут потратить!
Шарлин вышла из здания, где располагался офис мистера Ортиса, пересекла стоянку и вернулась к Дину, с нетерпением ожидавшему ее в их «датсуне». Коричневый мешочек, выданный Шарлин бухгалтершей Анитой, выглядел внушительно. Прежде чем что-либо сказать Дину, Шарлин заглянула внутрь мешочка и промурлыкала:
– Все мне, мне, мне.
– Что случилось, Шарлин? – спросил Дин.
Шарлин уже рассказывала Дину, как она участвовала в телевизионной передаче, почти как Энди Гриффит. Правда, она не была уверена, понимает ли что-нибудь Дин. Да и сама-то Шарлин едва ли как следует все понимала.
– Так что же случилось, Шарлин? – снова спросил Дин.
– Ничего, милый. Ничего особенного, – Шарлин погладила Дина по плечу и улыбнулась. – Просто я получила первую плату, и мы можем теперь поехать по магазинам. У нас куча денег, Дин. Чего бы тебе хотелось больше всего на свете?
Она смотрела прямо в лицо Дину, наблюдая, как он подыскивает ответ на ее вопрос.
– Не знаю, Шарлин. Ничего я не хочу. У меня есть ты, есть машина, и у нас отличная квартира сейчас. И я больше не испытываю чувства постоянного голода.
Он задумался.
– Нет, правда, не знаю. По-моему, мне уже ничего не хочется. Шарлин попыталась его расшевелить:
– А вот и нет! Я знаю, есть одна вещь, о которой ты мечтаешь. Ну же, Дин!
Нахмурившись, Дин задумался.
– Что ж, я всегда мечтал о собаке. О щенке. О Лабрадоре. Таком, как у Доуба.
У них уже была кошка – пушистая, черная, она недавно к ним приблудилась, и Дин уже успел дать ей имя – Опра. Но насчет собаки… А впрочем, почему бы и нет?
– Так поехали. Чего ты ждешь?
– Ты серьезно? – выпучил глаза Дин. – У нас хватит денег?
– Дин, за мою роль мне дали больше денег, чем получает самый богатый человек в Лэмсоне.
Дин нажал на газ и выскочил из скопления машин на стоянке с торжествующим криком индейца. От большой скорости их прижало к спинкам сидений, огни и очертания города замелькали в окнах.
Шарлин давно заметила, что в Лос-Анджелесе полно зоомагазинов. И все они были великолепные.
Продавец в сером костюме, поверх которого был надет белый халат, как у доктора, – рукава засучены, верхняя пуговица сорочки застегнута, галстука нет, – тотчас вышел им навстречу из-за прилавка.
– Что бы вы хотели посмотреть?
– Мы хотим купить щенка, – выдохнул Дин.
– Нам нужен черный Лабрадор, если они у вас есть, – Шарлин внимательно разглядывала витрины. – Где вы содержите собак?
– Вам повезло. Обычно мы продаем по заказу, но сегодня у нас есть кое-что для вас. – Он нажал кнопку на коммутаторе. – Лиза, принесите, пожалуйста, черного Лабрадора, которого мы хотели показать Мери Тайлер Мур.
Он с любезностью посмотрел на Шарлин:
– У нас еще есть сеттер и золотистый ретривер.
Через минуту молодая женщина в таком же без единого пятнышка докторском халате отворила дверь и втолкнула тележку, в которой лежала корзина, а в корзине – три щенка. «О Боже!», – подумала Шарлин, увидев, что на каждом щенке повязан большой голубой бант.
Дин склонился над щенками. Она смотрела, как он старался не дышать на них и жмурился, когда они лизали его губы и щеки.
– Пожалуйста, – попросил он, – снимите с них банты, это так неестественно выглядит. А можно мне их погладить?
– Конечно, можно! – Дин опустил руки в корзину.
– Шарлин, ты посмотри только на этих пареньков. Какие красавчики! Ей-Богу, я не могу взять одного из них и оставить других.
– О Господи! – сказала Шарлин продавцу. – Неужели нужно было выставлять сразу всех троих?
Она прикинула, сколько денег у нее в мешочке, приплюсовала и те, что лежали в страницах Библии. Если учесть, что мистер Ортис обещал вскоре заплатить еще столько же на следующей неделе, то все в порядке. Она посмотрела, как Дин усадил к себе на колени маленького сеттерчика и Лабрадора, а ретривер карабкается по его рукаву, вызывая у Дина бурный восторг, и достала из сумочки коричневый мешочек.
– Мы забираем всех.
– Всех? Правда, Шарлин? А мы можем?
– Конечно, можем. Как мы назовем их, Дин? – спросила она, глядя на его несказанно счастливое лицо.
Ей захотелось плакать. Ни он, ни она никогда не говорили о том щенке, которого убил их отец.
– Опра у нас уже есть, – сказал Дин. – Давай назовем блондинку Кловер.
– Отличная мысль! – рассмеялась Шарлин. – Она настоящая Кловер, а чернушка пусть будет Кара, а рыжик – Кримсон. Как в спектакле!
В машине Шарлин пришлось говорить громче, стараясь перекричать писк и лай, доносящийся из коробок на заднем сиденье.
– Теперь, Дин, поедем в супермаркет, щенкам нужно купить еды, да и нам не мешало бы наполнить холодильник. Как ты думаешь?
Супермаркет был размером с футбольное поле.
– Откуда начнем? – спросил в нетерпении Дин.
– Сначала нужно взять тележку, – ответила Шарлин. – А потом мы пойдем по всем отделам и купим всего, чего захотим. Слышишь, всего! Помнишь ту передачу, в которой побеждал тот, кто быстрее заполнит свою корзинку продуктами? Давай и мы, как они. Я со своей тележкой пойду с того конца, а ты со своей – с этого. Встретимся в центре зала. О'кей?
– О'кей!
– На старт, внимание, марш!
Дин оказался победителем. Он первым добрался до середины зала с тремя тележками, полными продуктов, да еще и на полочках под тележками все было завалено.
– Шарлин, я никогда бы не подумал, что так весело ходить по супермаркету! Дело не простое. Нам надо будет еще потренироваться.
– Конечно, милый. Завтра и потренируемся еще. Но это не финиш. Осталась самая ответственная часть пути – касса.
