Текст книги "Порождая бурю (СИ)"
Автор книги: Оливия Бини
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
46. Самая темная ночь
В начале одиннадцатого Бенджамин уже возвращался назад в больницу, а рядом с ним на переднем сидении в полном молчании ехала мать Розалии. Убедить ее оказалось совсем просто, скорее всего потому, что ее мужа не было дома. Она все равно опасливо смотрела на посетителя, но Бенджамин подобное поведение полностью относил к особым отношениям с мужем, нежели к беспокойству за дочь.
Когда ей сообщили цель визита, она немного засуетилась и задала один единственный вопрос о состоянии Розалии. Полученный короткий ответ ее полностью удовлетворил. Зато с особенной тщательностью она узнавала, сколько это дело займет времени и успеет ли она вернуться домой до приезда мужа. Подавляя свой гнев и думая только о благополучии Рози, Бенджамин врал, что вся процедура не займет много: главное поставить подпись в нужных местах, а об остальном он позаботится сам. Неприязнь к этой невзрачной женщине заглушалась только непрекращающимся беспокойством за Рози.
По дороге Бенджамин позвонил профессору и сообщил, что согласие от родителей получил и везет мать для урегулирования юридической стороны вопроса. В свою очередь профессор дал всю информацию о процедуре и заверил, что в больнице все уже готово, чтобы принять новую пациентку и, как только все будет готово, приедет “скорая”. Это означало, что о состоянии Розалии было известно в принимающей структуре.
– Как она?
– Тяжелая, но стабильная.
Бенджамин знал, что это означает. Сейчас надо взять себя в руки и сосредоточиться на главном. Процедура должна пройти как можно быстрее.
Все закончилось далеко заполночь. Адель заметно нервничала и поглядывала на часы. Ей, наверное, было невдомек, что стояло за возможностью перевезти ее дочь среди ночи в другую больницу. Едва она подписала документы, как стала торопиться домой. Бенджамин не собирался даже на секунду оставлять стены больницы, поэтому отказался везти Аделе. Однако он вызвал ей такси и сразу оплатил поездку.
– Я прошу вас быть на связи, если что-то понадобится. Спасибо! – Бенджамин смотрел на Аделе – она избегала его взгляда.
– Сообщите мне, как она.
Он лишь кивнул и поспешил вернуться в здание больницы. Ему снова нужно было ждать, пока Розалию подготовят к переезду, пока за ней приедет машина. И все это в полном вакууме информации с той стороны тяжелых металлических дверей. Только теперь он вернулся мыслями к тому, что увидел в смотровой – то бездействие молодых врачей, бледные губы Рози. Он совсем не помнил ее лица: были ли там ссадины или синяки. Он помнил только ее бледные губы. Что вообще случилось? Где и как произошла авария? Куда она ехала?
– Возьми!
Бенджамин повернул голову и увидел пожилого мужчину в толстой клетчатой рубахе, который протягивал ему кофе.
– Ты здесь уже пять часов. Я запомнил, потому что посмотрел на часы, когда ты влез вперед меня, – поспешил пояснить он.
– Я прошу прощения, – пробормотал Бенджамин и отвернулся.
– О, нет, я без претензий… У тебя случилось что-то серьезное. Выпей кофе, ночь длинная…
Бенджамин взял картонный стаканчик и сделал один глоток. Кофе оказался чересчур горьким и водянистым, как раз таким, чтобы стало противно и появились силы. Едва он допил его, как двери открылись и ему сообщили, что Розалию сейчас вывезут. Он встал, оставив стаканчик там же на железном стуле, где сидел, и выскочил на улицу как раз вовремя, чтобы успеть прикоснуться к ее руке.
На место Бенджамин прибыл раньше «скорой». За стеклянными дверьми уже стояли медики и профессор Ренга тоже. Он лишь кивнул, но не сдвинулся с места – в конце подъездной дорожки появилась машина с фиолетовыми проблесковыми маячками. Она остановилась, медики устремились к ней, но затем движение вокруг прекратилось. Изнутри послышалась команда убрать руки, а затем звук от разряда дефибриллятора.
Бенджамин оцепенел. Такое прежде с ним случалось лишь дважды. И ассоциация с теми двумя печальными событиями в его жизни давало ощущение, что случилась настоящая беда. Несколько секунд полной тишины и ожидания, полного отчаянной надежды, показались вечностью. А когда, наконец, чей-то голос крикнул «есть», все вокруг пришло в движение. А Бенджамин так и остался неподвижно стоять на улице, провожая тело Розалии взглядом.
Ее оперировали. Об этом сообщил Ренга. Он похлопал Бенджамина по плечу и пообещал сделать все возможное. Совершенно не обнадеживающая фраза. Все возможное… Бенджамину этого было недостаточно.
За окном уже светало. Бледно-голубое небо в нежно-розовых разводах обещало ясный и теплый день. А для Бенджамина продолжалась глубокая ночь среди гладких выкрашенных стен в зале ожидания без окон при ярком свете. Он знал, который час, но уже долгое время не получал никаких новостей о Рози. Разные мысли приходили ему в голову, но ни одной из них он не позволял рассказать ему до конца, чем все может закончиться.
Около восьми, когда стало особенно тоскливо, Бенджамин взялся за телефон. Первым делом он ответил Марие Луизе, что перевез Рози в другую больницу и напишет, как только получит новости. Затем он позвонил Элене. Она сразу же примчалась.
– Все еще никаких новостей? – спросила она, шумно влетев в тяжелые двери.
Бенджамин сжал челюсти и отрицательно покачал головой. А Элена безотрывно смотрела на него, пытаясь понять, на сколько все критично, и как ее друг справляется со всем этим. На первый взгляд казалось, что плохо. Он был взъерошенный, уставший, с воспаленными красными глазами и непрекаянными руками, ищущими карманы. Вот только Бенджамин все еще был одет в каратеги, а там карманов не было.
– Бен, Ренга – отличный врач, он сделает все возможное…
– Мне надо, чтобы он сделал гораздо больше – чтобы он сделал невозможное.
– Ты знаешь, что я не могу тебе этого обещать... – Элена дотронулась до плеча Бенджамина. – Мы с тобой оба знаем, что там, – она махнула рукой в сторону операционной, – происходят разные вещи.
– Я не могу потерять и ее тоже…
Он закрыл ладонями лицо и отвернулся, стараясь изо всех сил взять себя в руки, когда Элена скользнула руками по спине и встала перед ним. Она мягко убрала руки Бенджамина вниз и обняла его.
– О, Бен!.. – она сама не могла сдержать слез, смотря, как большой мужчина впадает в состояние отчаяния.
– Я боюсь…
– Я знаю, Бен.
– Я столько всего наговорил ей вчера!
– Она простит тебя!
– У нее никого нет…
– У нее есть ты, Бен.
Элена отстранилась от друга и посмотрела на него.
– Ты любишь ее… – ласково улыбнулась она.
За дверью послышались шаги. Бенджамин вытер мокрые глаза и устремился вперед к профессору, который устало вошел к комнату. По его лицу трудно было что-либо разобрать.
– Она жива… – были первые слова хирурга, и, конечно, он должен был добавить свое “но”. – Не буду скрывать, Бен, состояние тяжелое. Мы снова ее реанимировали.
Бенджамин не отпускал профессора, выспрашивая наимельчайшие подробности еще некоторое время. Облегчение, испытанное им лишь на несколько секунд, испарилось, а вместо него растопырил свои липкие пальцы отвратительный страх. Иметь медицинское образование в подобных случаях не представляло никакого преимущества. Наоборот, теперь, когда были известны все слабые места, у Бенджамина появилось еще больше причин сходить с ума.
– Бен, – Элена трясла его за плечи, стараясь обратить на себя внимание, – Бен, пока все в порядке. Думай об этом. Скоро ты ее увидишь. А я пока съезжу к тебе домой и привезу тебе одежду и что-нибудь поесть. О тебе тоже надо заботиться, иначе ты не сможешь заботиться о Розалии. Ты нужен ей сильным и здоровым. Понятно? Бен, – теперь он смотрел на нее, – я не люблю это фразу, потому что она дает ложную надежду, но все будет хорошо. И давай я увезу этот пакет с ее вещами…
Он кивнул два раза с закрытыми глазами. Потом улыбнулся и еще долго смотрел вслед Элене, завидуя ей, что она может выйти за эти металлические двери, а он остается там внутри ждать и ждать.
Бенджамин точно знал, который был час и то, сколько он уже ждал, пока Рози привезут в палату интенсивной терапии. Время тянулось невероятно медленно, но он не чувствовал усталости, только физическое нетерпение, словно он бежал, а тысячи нитей тянули его назад, не давая двигаться и развить скорость. Не прошло даже суток с тех пор, как они виделись, но тоска по ней была невыносима.
Когда, наконец, к нему вышла медсестра и пригласила следовать за ней, Бенджамин вскочил и пошел. Он не боялся увидеть ее подключенной к машинам, и все же не ожидал, что на него произведет такое впечатление ее исчезнувшее тело. Он видел только отдельные части ее лица, полные ссадин и синяков. И еще кисти рук, холодные и совсем тоненькие.
Бенджамин переживал, что ей было холодно. Он сел рядом и аккуратно взял ее пальцы в свои горячие ладони. В тот момент он почему-то был уверен, что Рози обязательно откроет глаза. Вечно воинствующая, сильная, она просто не могла вот так сдаться сейчас, когда на кону стояла ее собственная жизнь. Подняв ее руку к своему лицу, Бенджамин целовал ее и шептал все то, что никогда еще не говорил в полный голос. В обычной ситуации все это он назвал бы не иначе, как слащавые глупости, но в палате интенсивной терапии, зная, что может потерять ее, Бенджамин повторял словно мантру, что любит Рози и не может отпустить ее, когда так нуждается в ней.
Измученный мыслями, страхами и бессонной ночью Бенджамин задремал, положив голову на край реанимационной кровати и проснулся от оглушающего писка. Он вскочил со стула и уставился в монитор аппарата жизнеобеспечения, но на первый взгляд показатели казались в норме. Однако истошный звук не прекращался, и уже слышался топот ног персонала, но к Рози никто не приходил. За ширмой на соседней кровати реанимировали другого пациента. Бенджамин слышал все, что происходило и знал каждое действие врачей. Он весь сжался и только надеялся, что бедная Рози не слышит всего этого. Когда снова раздался отвратительный писк, свидетельствующий об остановке сердца, он прижался лбом к ее голове и аккуратно положил свои ладони ей на уши. А когда монитор отключили, и за ширмой установилась мертвая тишина, он убрал их и уткнулся в простынь, укутывающую Розалию. Его трясло от беззвучных рыданий.
47. Ожидание
Первые сутки после того, как Розалию перевели в отделение интенсивной терапии, Бенджамин вовсе не уходил из больницы. Он не мог постоянно находиться с ней, но когда его впускали, не отходил от нее. Позже, когда вернулась Элена, ему удалось переодеться и поесть. Он также отправил сообщение Аделе и позвонил Марии Луизе, попросив ее сообщить новость Адриано и Аугусто и найти замену Розалии. После этого оба пытались дозвониться до него, но Бенджамин даже не слышал, потому что держал телефон в беззвучном режиме.
В реанимации было свое особое течение реальности. Время здесь измерялось писками приборов и взглядами близких людей на часы. Посетители словно попадали в вакуум. Огражденные от внешнего мира, страдания и страхи преумножались в этом месте с бешенной скоростью. После смерти пациента Бенджамин как будто заново оценил реальность происходящего. И то, что прежде казалось невозможным, зацвело буйным цветом ужаса. Он не позволял себе поддаться отчаянию и вытягивал из памяти моменты, когда он был счастлив с Рози. Их было не так уж и мало, как казалось раньше.
Что бы ни случалось, когда появлялась Розалия, когда Бенджамин мог прикоснуться к ней, его заполняла радость, облегчение, счастье. Теперь он понимал, что оно было. Перед глазами, словно негативы фотографий, пробегали разные моменты их недолгой истории. Они как будто обнажали то, чего прежде Бенджамину не было видно: ранимость, скрывающаяся за жестокостью, страх – за резкостью, неуверенность – за эгоизмом. Прежде он позволял Рози вести себя, как ей хотелось. Не пытаясь ничего изменить, чтобы не стать «похожим на других», он занимался попустительством и создавал иллюзию, что другой. На самом же деле в погоне за этой идеей он не понял, что своим поведением Розалия взывала о помощи, желая что-то поменять, но не зная, как. Она была права в том, что он ни разу не поговорил с ней о том, что ее поступки делают ему больно или обижают. Он предпочел молчать, в тайне ожидая, что девушка догадается сама. А потом он бросил ее.
Бенджамину вдруг пришла в голову мысль, что он сломал Розалию. За три месяца, что они больше не были вместе, он видел, что сначала она злилась, словно гиена и всячески показывала это. Затем она как будто обмякла и перестала реагироаать на внешние раздражители, и на него в том числе. А на похоронах он увидел ее совсем другую. В сообщении, посланном ему утром по дороге в аэропорт она написала: «Мне плохо с самой собой, а, значит, я не смогу подарить тебе ничего, кроме разочарования и неудовлетворенности. Я не могу позволить себе стать причиной того, что ты снова почувствуешь себя никчемным и возненавидишь меня. Это сделает меня совершенно несчастной». Розалии было плохо. Так плохо, что она решила уйти из школы, чтобы не видеть его, как она сказала, три раза в неделю. А он вместо того, чтобы разобраться, почему, просто наорал на нее и даже не разобрался, что стояло за всем этим.
Бенджамин как будто прозрел. Он смотрел на неподвижное тело Рози и желал только одного – чтобы она открыла глаза и еще раз посмотрела с той нежностью, которую он заметил в Лондоне. А если она исчезнет из ее глаз, то смирится с этим. Главное, чтобы она очнулась.
Снова темнело. Бенджамин узнал об этом, когда вышел из реанимации, чтобы купить воды. Он с тоской смотрел на улицу – ночь будет бесконечной, если, конечно, Рози не очнется прямо сейчас, что маловероятно. Он проверил сообщения – в палате он держал телефон в режиме полета – и ответил Марии Луизе, Элене и Адриано. Затем он нащупал в кармане телефон Рози – он забрал его из пакета с ее личными вещами. Любопытство заставило включить его и проверить, есть ли важные сообщения для нее. Только два от дотторессы Микуччи, которая спрашивала в силе ли их договоренность на второе мая в восемнадцать тридцать.
Бенджамин проверил часы – было уже почти восемь. Если бы он прочел раньше, то ответил бы за Рози и не заставил ждать врача. Теперь же он смотрел на их переписку и, пролистав назад обнаружил, что они встречались два раза в неделю в одно и то же время. Кроме времени, числа и ответного согласия, другой информации в чате не было. Проверив в реестре медиков, Бенджамин обнаружил только трех врачей с такой фамилией, но лишь одна из них жила в Риме. Дотторесса Альба Микуччи занималась психотерапией. И сегодня в очередной раз Рози должна была прийти к ней. Не долго думая, он набрал ее номер и услышал резкий женский голос:
– Розалия, добрый вечер! Слушаю тебя!
– Добрый вечер, дотторесса Микуччи, меня зовут Бенджамин Чапман.
– А! – многозначительно воскликнула та, и стало ясно, что заочно она уже была с ним знакома. – Что-то случилось?
– Розалия попала в аварию вчера вечером, – Бенджамин сделал паузу.
– Бог мой! – голос ее изменился и из бодрого и напористого превратился в сочувствующий. – Надеюсь, с ней все в порядке?
– Нет. Не в порядке. Врачи не делают никаких прогнозов…
– Мне очень жаль, синьор Чапман…
– Называйте меня Бенджамин. Кажется вы со мной уже знакомы.
– Бенджамин, я рада, что Розалия сейчас не одна. Могу я попросить вас держать меня в курсе?
– Если будут изменения, я напишу вам.
Дотторесса Микуччи уже попрощалась и собиралась закончить разговор, как Бенджамин спросил ее.
– Меня мучает один вопрос, – нерешительно, словно должен был сказать что-то стыдное, спросил он. – Как вы считаете, Рози могла не хотеть жить?
– О! – озадаченно воскликнула женщина – видимо, она специализировалась на подобного рода однобуквенных восклицаниях. – Бенджамин, думаю, нам с вами лучше увидеться.
– Я позвоню вам завтра утром. Спасибо…
То, что дотторесса ничего ему не сказала, ужасно бесило Бенджамина. О том, как произошла авария, он ничего не знал и, конечно, не думал, что Рози специально врезалась куда бы то ни было. Но ему было важно знать, что у нее не было никаких странных мыслей, которые, могли бы компрометировать выздоровление. Он снова ночевал в больнице. Благодаря профессору Ренга Бенджамин оставался с Розалией все время. Ночью ему удалось немного поспать, а утром снова приехала Элена.
– Бен, тебе надо в душ и отдохнуть! – решительно заявила она, готовая сменить его, потому что освободила для этого несколько часов до обеда. – Поезжай ко мне домой, а потом вернешься.
Он отказался, но съел все, что она привезла.
– Тортеллини на завтрак – это чересчур даже для итальянцев!
– Если это твоя единственная еда за весь день, то нормально. Ты неважно выглядишь. Хочешь напугать Розалию, когда она очнется?
Бенджамин кисло улыбнулся.
– Вчера я узнал, что она ходит к психотерапевту. Уже около двух месяцев.
– И как ты узнал? – спросила Элена.
– Я смотрел, нет ли на ее телефоне неотвеченных звонков или сообщений. Ее искала только дотторесса Микуччи. Больше никто, – Бенджамин скривил губы. – Если бы она пропала, ее никто бы не искал…
– Ты бы ее искал, Бен. Поверь мне, это не мало – иметь такого друга как ты, – Элена обняла его и прошептала на ухо: – Розалия – молодец. И ты – тоже.
– Я перезвонил ей вчера. Сегодня утром мы встречаемся.
– Зачем?
– Меня мучает один вопрос. Ты знаешь, я порвал с ней. Высказал ей все, что накопилось и порвал. Я бросил ее тогда, когда ее снова ударил отец. Когда она была особенно уязвима. Сначала она злилась на меня. Вот просто ходила зла, как будто я у нее что-то испортил или украл. Не ушел, не сказал, что не могу быть рядом с ней, а бесилась, негодовала. А спустя некоторре время потухла. Ты можешь представить у Рози потухший взгляд? – Элена сочувственно улыбнулась. – Я боюсь, что привел в действие некий механизм внутри, который разрушает ее. Я боюсь, что она…
– Нет, Бен, нет. Не могу этого представить.
Бенджамин на самом деле тоже не верил в это, но Рози была непредсказуема, поэтому полагаться на собственную интуицию он не мог. Дотторесса Микуччи тоже опровергла это предположение.
– Вы сами понимаете, Бенджамин, – сказала она, – я связана врачебной тайной, но могу вас заверить, что у Розалии не было суицидальных мыслей. Как она?
– Без изменений.
– Мне очень жаль… Ее родители приходили к ней?
– Нет. Ее мать подписала бумаги на перевод из Грасси сюда и уехала. Думаю, для Рози будет лучше, если они не приедут.
– Вы мне нравитесь, Бен, – Микуччи встала из-за стола и протянула ему руку. – Было приятно с вами познакомиться, но у меня важная встреча. Прошу вас сообщить мне, как только Розалия очнется. И если вам нужна будет помощь, звоните. Розалия проделала большой путь, но идти ей вперед еще долго.
Бенджамин шел обратно в реанимацию и в груди трепыхалось какое-то непонятное и неясное чувство. Микуччи сказала: “Когда Розалия очнется…” Надо подождать еще немного. И хотя он не узнал почти ничего нового, ему казалось, что теперь многое стало ясно.
Она очнулась ночью, тихо и бесшумно. Сначала пошевелила пальцами и тем самым разбудила Бенджамина. Он резко сел, весь вытянулся перед ней и уставился на руку, чтобы увидеть своими глазами, что движение ему не приснилось. Но Розалия лежала неподвижно.
– Рози, – тихо позвал ее Бенджамин и легко сжал пальцы. – Пора возвращаться…
Девушка никак не отреагировала. И стало казаться, что она вовсе не двигала рукой. Это угнетало.
– Рози, пожалуйста...
Ее глаза приоткрылись, совсем чуть-чуть и сразу же зажмурились, реагируя на свет. Бенджамин даже не был уверен, видела ли она, что он стоял рядом. Его охватило волнение и нетерпение. Он хотел, чтобы она заметила его и узнала. Он хотел, чтобы Рози знала, что он рядом.
– А где кабан? – вдруг спросила она и на этот раз уперлась взглядом в Бенджамина.
– В лесу... – растерялся он, еле сдерживая улыбку.
– Это не смешно, – простонала Розалия и снова закрыла глаза.
– С возвращением, Рози!..
– Как давно ты тут торчишь? – спросила девушка все еще с закрытыми глазами.
– Третью ночь.
Серо-зеленые глаза снова открылись и теперь смотрели на Бенджамина с большим смыслом, чем прежде. А он боролся с собой, чтобы не прикоснуться к лицу Рози.
48. Шаг в неизвестность
Выздоровление проходило гораздо медленнее, чем Рози предполагала, хотя врачи в один голос заявляли обратное. Однако сама она была недовольна – лежать в постели было унизительно, особенно потому, что Бенджамин почти всегда был с ней.
Той ночью, когда она, наконец, пришла в сознание, Бенджамин рассказал ей все, что случилось после того, как она отключилась в Грасси. Тот факт, что ее реанимировали дважды поразил Розалию и заставил по-другому посмотреть на роль Бенджамина в ее жизни. У нее не осталось сомнений, что всему она была обязана ему. Если бы не его способность мыслить здраво и быстро решать проблемы, то, наверное, ее сейчас здесь бы больше не было.
Мысль о смерти казалась странной. Несколько раз Розалия пыталась представить, что бы тогда произошло, но в голову приходили только страдания Бенджамина. Смотря на его заросшее лицо, помятую одежду и взъерошенные волосы, совсем не оставалось сомнений в том, что он буквально жил в больнице. И потом он так на нее смотрел, словно видел перед собой что-то невероятное.
Розалия долго не могла заснуть той ночью, когда пришла в себя. Сначала вокруг кружили врачи, потом она разговаривала с Бенжамином о том, как развивались события. А потом он заснул на кресле. Просто в какой-то момент отключился. Розалия не стала его будить, а повернула голову на бок и любовалась его усталым лицом, пока сама под утро не задремала.
Весь первый день она много спала, сама не понимая, как можно было так плохо себя чувствовать и не иметь сил. Когда бы ни открыла глаза Рози, она всегда видела Бенджамина. Наверное, он успевал выходить, чтобы поесть и переодеться, побриться и принять душ, пока она спала. Иначе и быть не могло. Его присутствие успокаивало девушку, она просила его оставаться в палате, если заходил дежурный врач или медсестра должна была в очередной раз взять кровь на анализ.
Бенджамин также присутствовал, и когда несколько дней спустя Розалию ставили на ноги. После вывиха бедра она боялась подниматься и даже пыталась отказаться, протестуя и придумывая отговорки. Когда же она поднялась с помощью медиков, то почувствовала резкую боль и на пару минут потеряла созсознание.
– Я же говорила, что еще рано! – возмущалась Розалия, но глаза ее при этом выражали скорее испуг, чем негодование.
– Хм… Ты не компетентна в этом вопросе. Врачи знают, что делают, – спокойно отвечал ей Бенджамин.
– И ты – тоже!
– Да, и я тоже знаю, что надо делать. Это то, чем я занимаюсь ежедневно.
– Уже нет, потому что ты постоянно торчишь здесь! Кто занимается твоими пациентами? Когда бы я не открыла глаза, ты уже здесь! Разве для тебя не существуют часы для посещений, как и для всех остальных?
Бенджамин молчал и только серьезно смотрел на возбужденную девушку. И ее это страшно раздражало, и пугало. Она очень устала от своей беспомощности, от боязни боли, от анализов и мониторов. Ей хотелось спрятаться, остаться одной.
– Зачем ты звонил Микуччи?
– Хм… Надо было ее предупредить о том, что случилось.
– Она говорила обо мне?
– Нет. Ваши встречи – это врачебная тайна. Я рад, что ты нашла человека, способного тебе помочь…
Розалия дернула головой, найдя, за что зацепиться.
– Значит, ты считаешь, что мне нужна помощь!
– Хм… Я думаю, ты и сама так считаешь…
– Уйди!
– Розалия, послушай…
– Уйди! Я так не могу…
Ей захотелось расплакаться. Она долго терпела и теперь не видела ни одной причины, почему бы этого не следовало делать. Ее раздирали противоречивые чувства. С одной стороны ей хотелось, чтобы Бенджамин прикоснулся к ней, обнял и пожалел. С другой – вряд ли бы она допустила хотя бы что-то из этого списка, если бы он надумал приблизиться к ней.
Бенджамин ушел, Розалия прогнала его, разрыдавшись так самозабвенно, что вынудила медсестру прибежать к ней и добавить к капельнице успокоительное. В тот вечер Бенджамин не приходил. Не вернулся он и на следующий день в утренние часы посещения. Розалия с тоской смотрела на дверь и продолжала злиться. Она догадывалась, что и вечером его тоже не будет. И, действительно, Бенджамин не пришел, но вместо него Розалии позвонила дотторесса Микуччи. После вопросов о здоровье та спросила ее про Бенджамина.
– Я его прогнала!
– Что? – несдержанно воскликнула дотторесса Микуччи, а затем добавила уже спокойнее. – И можно узнать, почему?
– Потому что я не понимаю, чего он от меня хочет. Я открываю глаза, и он уже здесь. Меня привозят с очередной процедуры, а он опять в палате!
– И чем ты не довольна?
– Я очень устала от всего этого. От беспомощности, от того, что никому не нужна…
– Так, не поняла! – раздалось в трубке, и голос предвещал не что иное, как разгром. – Ты выгнала единственного человека, который заботился о тебе все это время, который перевез тебя в другую больницу, не отходил от тебя ни на шаг, а теперь говоришь, что никому не нужна?! Я бы на твоем месте задумалась, почему же ты после этого никому не нужна…
– Он от меня устал… – заметно убавила свое возмущение Розалия.
– Ну, да, – хохотнула Микуччи, – молчаливой ты ему, безусловно, нравилась гораздо больше.
– Вам не угодишь! – рассердилась девушка. – В день аварии я сказала ему, что не хочу больше работать с ним. Я все решила, как вы и говорили. Я решила, что хочу на самом деле. Если бы не этот кабан…
– Какой кабан? – заинтересовалась врач. – С тобой всегда так интересно!
– Я попала в аварию из-за кабана, который выбежал на дорогу. Огромная туша! Я не успела затормозить! Он сбил мою машину с дороги на обочину, и я врезалась в сосну.
– Невероятно! – с непонятным благоговением выдохнула дотторесса Микуччи. – Такое ощущение, что у всех жизнь гораздо интереснее моей…
– Напоминаю вам, что я пережила две остановки сердца! Мне это не кажется захватывающим и достойным восхищения.
– Да, наверное, ты права! Я правда сказала это?
– Да, – подтвердила Розалия и закрыла глаза. – Бенджамин больше ко мне не приходит…
– И как ты теперь себя чувствуешь?
– Плохо. Но мне гораздо больше интересно, как себя чувствует он…
– А это уже прогресс!
– Опять вы иронизируете. Что мне теперь делать?
– Ну ты как маленькая, ей Богу! Попроси его вернуться. О, только если ты на самом деле этого хочешь… – оговорилась дотторесса. – В противном случае ничего не делай. Но извиниться было бы не плохо в любом случае…
– Вы, как всегда, оказали неоценимую помощь…
Розалия повернула голову с сторону двери и проследила за тележкой с ужином. Она не может есть эту больничную еду. И оставаться тут дольше она не собирается. За окном во всю старались птицы, приближались сумерки, хотелось вдохнуть свежий воздух, выйти на улицу и почувствовать любовь легкой и взаимной.
– Розалия, если нужно будеть поговорить, звони. А пока у тебя есть возможность обдумать дальнейшие действия.
Думать особо было не о чем. Чтобы увидеть Бенджамина, нужно было написать ему и извиниться. Если Розалия сделает это, то в дальнейшем будет странно снова отдалиться от него. А видеть его каждый день и притворяться, что ничего к нему не чувствуешь, тоже не просто. Было глупо не принимать во внимание и тот факт, что Розалия испытывала безграничную благодарность по отношению к Бенджамину за все то, что он сделал для нее. Она как будто понимала неизбежность их соединения, если, конечно, сама ничего не сделает, чтобы предотвратить это. Ведь не просто же так Бенджамин лез из кожи вон, помогая ей. Впрочем, он мог делать это и из жалости. Он говорил об этом – что чувство долга не позволяло ему бросить ее раньше.
Какая несвоевременная и разочаровывающая мысль. Розалия застыла с телефоном в руках. Стоит ли звонить, чтобы просить его прийти к ней или же ограничиться лишь извинениями. Что делать?!
Она набрала номер. Пусть все решит случай. Решение она примет во время разговора, в зависимости от того, что скажет Бенджамин.
Он ответил почти сразу – фоном слышался шум поворотника.
– Чао, Бенджамин, – как хорошо, что он в тот момент не видел ее, с виноватым лицом, словно нашкодивший ребенок, – я хотела извиниться перед тобой за то, что сорвалась.
Розалия сделала паузу, надеясь, что Бенджамин опередит ее и теперь заговорит, но он молчал. Надо было выкручиваться самой.
– Я была очень раздражена из-за собственной беспомощности и выплеснула все на тебя. Прости меня.
– Я принимаю твои извинения, Розалия, – по-деловому ответил Бенджамин.
– Если ты хочешь, то можешь снова приходить ко мне…
Она сама понимала, как это должно было звучать со стороны, но ничего не могла с этим поделать. И мысленно поблагодарила спокойный и ровный голос Бенджамина, сама она вряд ли бы оставила подобную фразу без внимания.
– Я приду, если этого захочешь ты…
Вот тебе и «решит случай».
– Я буду рада тебя видеть, – проговорила Розалия, боясь, что стук сердца будет слышен и ее собеседнику.
– Вот и прекрасно, – голос Бенджамина теперь звучал довольно. – Я возобновил прием пациентов по твоему совету, поэтому завтра буду вечером.
– Хорошо… Я могу попросить тебя кое о чем?
– Да, пожалуйста, – с готовностью отозвался он.
– Мне очень хочется большой кусок белой пиццы, начиненный вяленой ветчиной, буйволиной моццареллой и цикорием.
– Хм… меня не пропустят с такой контрабандой, – рассмеялся Бенджамин. – Я посмотрю, что можно сделать.
– И еще шоколад…
Бенджамин ответил после короткой паузы, голос его был совсем нежный – Розалии не составило труда представить выражение мягкости на его лице.
– Спокойной ночи, Розалия. Увидимся завтра.
Бенджамин появился в палате поздно, когда обычных посетителей попросили уйти. Но он совсем недавно закончил с пациентами. К тому времени Розалия уже была уставшая, измученная физиотерапией и голодом, потому что в очередной раз отказалась есть размазанное по тарелке картофельное пюре и кусок бледной отварной курицы. Она знала, что Бенджамин не может не прийти, но волновалась, что его так долго не было. Теперь, когда вероятность различного рода неприятностей не казалось такой уж маловероятной, Розалия придумывала себе то, что могло так сильно задержать Бенджамина. Поэтому, когда он вошел улыбающийся и с букетом нежно-розовых и белых садовых лютиков, Розалия первым делом рассердилась. Он же поздоровался с ней, отдал цветы и прикоснулся к одной щеке поцелуем.
– Как прошел твой день? – спросил он.
– Точно так же, как и вчерашний. Расскажи мне лучше про твой.
– Я вернулся к своим пациентам и в спортзал. Все передают тебе привет, а некоторые хотели бы навестить тебя.
