Текст книги "Носители искры (СИ)"
Автор книги: Ольга Моисеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Всех, кроме химер. Этот феномен пока не нашёл у искроведов "Оплота" объяснения, но доказательство, что химера может оставаться незамеченной прямо под носом мониска, имелось железное. Доказательством этим служил погибший Игорь Кадмин. Он был химерой – вот почему сумел невидимкой пробраться не только на территорию монисков, но даже и в сам монастырь, о чём доложил по рации ожидавшим его соратникам, после чего связь прервалась, и почему произошёл взрыв, оплотовцы так и не узнали. Однако факт проникновения химеры в святая святых был зафискирован и не подлежал сомнению.
И вот теперь в монастырский лес на горе собирались прокрасться целых две химеры – я и Дмитрий Сорвирогов. Я должен был усыпить мониска, когда тот будет спускаться с горы. В инъекционный дротик наши медики закачали такую дозу снотворного, что мгновенно свалила бы лошадь, так что никакую взрывчатку мониск не мог успеть привести в действие, рухнув как подкошенный, после чего мы вдвоём с Сорвирогом протащили бы его через лес, окольными путями, к припрятанному за территорией монастыря внедорожнику.
– А возможно, что им и обвязываться ничем не надо, – таинственным шёпотом проговорил Веселовский.
– То есть? – не понял я, тоже понизив голос.
– Ну, то есть, у меня есть такая теория, – всё так же тихо заявил Данила, бросив взгляд на сосредоточенно смотревшего в окно Сорвирога – командир, видно, не одобрял пустого теоретизирования. – Что химические вещества для взрыва вырабатываются прямо в организме Мониска.
– Чего? – я опешил. – Как это?
– Да вот так! Как синие пятна у некоторых видов термитов taracua Neocapritermes.
– Чего-чего?! Какие ещё пятна?
– У некоторых термитов... чёрт! надеюсь, ты знаешь, кто такие термиты? – вдруг озаботился Данила.
– Муравьи вроде, только большие...
– Ну, можно и так сказать! – с облегчением, что у меня есть хоть какое-то представление о предмете разговора, подтвердил Веселовский. – Хотя точности ради не могу не отметить, что термиты только внешне похожи на муравьёв, фактически же эти насекомые – родственники тараканов, впрочем, сейчас важно не это, а то, что они тоже живут огромными сообществами и обладают коллективным разумом.
– Это ты вроде как аналогию с околистами, что ли, проводишь? – догадался я.
– Ага, ага! – с готовностью закивал Данила, явно довольный сообразительностью собеседника. – Провожу. Потому что некоторые виды термитов имеют синие пятна на спине, содержащие взрывчатые кристаллы, понимаешь?
– Термиты могут взрываться?
– Те, которые с кристаллами, – да! В них находится самая настоящая двухкомпонентная взрывчатка, состоящая из белка и меди, которая детонирует при столкновении термита с противником. Термиты с синими пятнами – это камикадзе, всегда готовые к миссии самоубийцы для защиты своей колонии.
– Вот бес рогатый, да как же мы тогда потащим эту тварь через суки и деревья? – ужаснулся я.
– Осторожненько, – пожал плечами Веселовский. – Руки ему свяжете... ну и сами тоже не тычьте его куда попало... а вообще, это же всего лишь моя теория, и, скорее всего, она...
– Дорога перекрыта! – перебив Данилу, воскликнул Белов.
Я посмотрел вперёд: шоссе перегораживала полицейская и ещё какая-то чёрная машина, похоже, принадлежащая спецслужбе. Рядом стоял полицейский в форме, за машинами были ещё люди – вроде в штатском.
– Спокойно! – только и успел крякнуть Сорвирог.
Что он хотел приказать дальше, мы не узнали, потому что Жбан вдруг ударил по тормозам, нас бросило вперёд, а нул уже выскочил из внедорожника и, подняв руки, побежал к полицейской машине.
– Я не Кибер!– заорал он во всё горло. – Я сдаюсь! Это я вам вчера звонил!
– Засада! – крикнул Белов, перепрыгивая на водительское сидение.
– Разворачивай! – гаркнул Сорвирог.
Внедорожник рванул задом, впереди слева раздался звук гранатомёта, машину подбросило, развернув почти поперёк дороги и только чудом не завалив на бок. Бегущего Жбана больше не было – только дымилась дыра в асфальте.
– Выходите с поднятыми руками или будем стрелять! – раздался усиленный громкоговорителем голос. Полицейские выскочили из машины и взяли нас на мушку, а с противоположной стороны нёсся военный вездеход, отрезая путь к отступлению.
– В лес! В лес!! Уходим! – рявкнул Сорвирог, и мы вывалились из внедорожника, в который ударили первые пули.
– Бегите, прикрою! – Белов открыл ответный огонь по полицейским, я бросил гранату под стремительно приближавшийся военный вездеход, и мы бросились в лес. Веселовского ранило, я рванул его вверх, ставя на ноги, и мы проломились через кусты.
Снова сработал вражеский гранатомёт, мы с Сорвирогом в это время как раз развернулись прикрыть отход Белова, когда внедорожник, за которым он укрывался от пуль, взорвался, яростно выметнув всепожирающее пламя.
– Же-е-ека-а!!!
* * *
Данилу Веселовского мы тоже потеряли – но я узнал об этом, когда нам с Сорвирогом уже удалось уйти от погони. Сам не знаю, как мы смогли это сделать: сначала повезло, что Жбан, затормозив за много метров от перегородивших дорогу машин, выскочил и отвлёк на себя внимание, потом Женя прикрыл нас ценой собственной жизни... Веселовского ранили в ногу, и я, несмотря на протесты искроведа с требованиями бросить его и бежать, закинул Данилу себе на спину, и просто отключил соображалку-анализатор, полностью доверившись способностям, инстинктам и навыкам бывшего ловчего. Не знаю, откуда у меня взялись силы лететь сквозь лес с таким грузом на спине, практически наравне с Сорвирогом, но неслись мы, как спасавшие свои жизни дикие волки, пока не оторвались от погони.
А когда остановились и человеческий рассудок снова включился, я сразу понял, что Данила мёртв. Это было мгновенное осознание, словно удар в сердце, ещё до того, как я отпустил его руки, обхватывавшие меня за шею, и Веселовский безжизненным кулём сполз на землю. Пуля пробила его спину и попала прямо в сердце. Она догоняла меня, эта пуля! Данила перехватил мою смерть, а я, отключившись от мыслей, этого даже не почувствовал и продолжал бежать, таща на себе его труп. Ужасно, но зато у нас было тело Данилы, и теперь мы могли его по-человечески похоронить, в отличие от сгоревшего и так и оставшегося в руках врага, Жени Белова.
Но прежде мёртвого Данилу я отвёз в одну из лабораторий, как делали со всеми умершими шизами, потенциарами или драконами, ибо даже мёртвый околист был ценным материалом для изучения. Никто меня не заставлял и не просил это делать, напротив, тело пытались забрать, но я не дал: просто почувствовал вдруг, что не должен упускать Данилу из виду, и потребовал, чтобы мне разрешили присутствовать на вскрытии. Тогда я ещё не понимал зачем, представления даже не имел, что со мной происходит и уж, конечно, не представлял, чем всё это закончится. Сорвирог, подавленный смертью друзей, предательством Жбана и жутким провалом нашей миссии, только устало махнул рукой, соглашаясь на мою просьбу. Нам сделали перевязки – у меня кровила царапина на голове, а у командира было лёгкое ранение руки – и Сорвирог ушёл.
А я повёз Данилу в лабораторию. Странная это была транспортировка: я почти не осознавал, как двигался, перед глазами плавало только лицо Веселовского – оно становилось всё крупнее и крупнее, будто приближалось, причём как-то дискретно, рывками, в такт ударам моего сердца. Я помню, как добрался до лаборатории, где тело переложили с каталки на стол. Всё было как в тумане, но в памяти остались и осмотр тела, и подготовка искроведов к вскрытию – словом, всё, что происходило в лаборатории ровно до тех пор, пока Веселовского не перевернули на живот и не сделали над околистом разрез. В этот момент меня словно огонь охватил, жаркий, бешеный, опаливший каждую клетку тела, и дальше я уже совсем ничего не помнил.
Очнулся, пристёгнутый к койке, и, что творил после напавшего на меня "пожара", наблюдал уже в записи с лабораторной камеры. Зрелище было, прямо скажем, не для слабонервных. Руки мои с подогнутыми пальцами, как лапы с когтями, протянуты к голове Веселовского, глаза вылезают из орбит, рот открыт, весь содрогаюсь в каком-то бешеном приступе, но никто меня не успокаивает, все замерли в шоке, взгляды прикованы к околисту Веселовского, который медленно выползает через разрез наружу. Сам выползает! Да ещё и светится!
Опомнились наши лабораторные искроведы и прочие работники, только когда мои руки-крюки схватили околист и понесли его к лицу – тьфу! чёрт! ну и гадость! – неужто я и правда собирался его себе в рот засунуть?! Научники говорят, что да, собирался. Насилу эту тварь из моих "когтей" вырвали и в банку закрыли, пришлось даже нейролептиком меня вырубить. Потом положили на койку и пристегнули, не зная, чего ждать, когда я в себя приду.
Что бы это всё значило, предстояло ещё осмыслить не только мне, но и врачам-искроведам, пока же их больше волновал оживший околист – протянет он, сидя в банке без человеческого тела, наверняка, недолго, так что они всем скопом бросились проводить над ним эксперименты, изучая его существование в отрыве от носившего его хозяина, ведь доселе такой возможности у научников, как называл их Сорвирог, никогда не было. А со мной разобраться, ясное дело, можно будет и позже, я же никуда не денусь и уж точно не так быстро окочурюсь, как околист без подпитки. Поэтому, убедившись, что мои жизненные показатели в норме, веду себя адекватно и больше не собираюсь буйствовать, меня быстренько отстегнули от койки и вытурили вон.
Из лаборатории я вышел вместе с командиром – его искроведы позвали, чтобы тоже посмотрел запись. Мы двинулись в сторону административной части базы.
– А знаешь, с тех пор, как я стал химерой, я рядом с телами умерших тоже чувствовал себя странно, – вдруг сознался Дмитрий. – Кроме, пожалуй, Яны... но ведь её околист был полностью сожжён, причём сто лет назад, считай, она всё равно что нул.
– "Абсолютный нул", – кивнул я. – Так она себя в записках называла.
– А-а, ну да, есть в этом что-то... в общем, рядом с её телом я ничего не чувствовал, а вот умершие с подавленными или подчинённым околистами всегда вызывали у меня непонятный... мандраж, что ли. Даже не знаю, как это описать: сердце чаще билось, прикоснуться к ним хотелось просто зверски, короче, с трудом заставлял себя уйти.
– Околист из трупа при тебе когда-нибудь вынимали?
– Нет, а что?
– Ну, ты же видел на записи, что со мной стало, когда разрез сделали!
– Думаешь, будь я там, меня бы тоже так заштырило? – прищурился Сорвирог.
– Да, если то, что мы видели на записи, – способность химер.
– Извлекать околисты? – дошло наконец до командира. – Ты хочешь сказать, химеры могут извлекать из мёртвых околисты?
– Он ещё и светился, – напомнил я. – Как у мониска! Когда мониск вытаскивает из покойника околист, он тоже начинает светиться.
– Твою ж... – Сорвирог длинно и затейливо выругался.
– Слушай, командир! – не дожидаясь, когда он закончит, вскричал я, осенённый следующей догадкой. – Кажется, я допёр, почему мониски на нас с тобой не реагируют! Они...
– Что?
– Мониски принимают нас за своих!
– За монисков? – Сорвирог посмотрел на меня с недоумением.
– Ну да! Сам посуди: эти твари явно видят не так, как обычный человек, да и ведут себя тоже... короче мониски – не люди, а значит, и восприятие у них тоже нечеловеческое! Именно поэтому они и засекают любого, кто прячется возле монастыря – и в темноте, и в кустах, хоть обычного окли, хоть шизу, хоть дракона, кого угодно, в общем, явно ориентируясь не на обычное зрение, а на что-то иное.
– На околист, что ли?
– Думаю, не только, потому что тогда мониски бы нулов не видели, а их они тоже засекают. То есть, скорее всего, у них какое-то комплексное восприятие, может, туда входит инфракрасное видение, не знаю... но если они ориентируются на функцию околиста, то тогда наши способности химеры могут служить маскировкой! Точно так же, как шизы и драконы маскируются под обычных окли, мы, химеры, возможно, сходим для них за монисков!
– Ну, определённая логика в твоих рассуждениях, конечно, есть, – признал Сорвирог, явно углубившись в обдумывание моей гипотезы.
К этому моменту мы уже дошли до кабинета командира базы, и Дмитрий остановился, неспешно доставая из кармана ключи.
– Да всё же ложится прямо одно к одному! – услышав его одобрение, я впал в полный восторг от собственной идеи. – Ведь не зря же мы, в отличие от других, чувствуем околисты! Я помню, как ты меня прощупывал, и ты, наверняка, сможешь вытянуть из трупа околист, – вот всё это и есть монисковая функция!
– Я уже тебе говорил, что могу определить только – подавлен околист или отмежёван, – возразил Сорвирог, открывая кабинет, – а кто именно человек – потенциар, шиза там или дракон – у меня совсем мимо фокуса!
– И что? Значит, для маскировки и этого достаточно! Мы ж не знаем, на что конкретно они ориентируются.
– Проходи, – пригласил Сорвирог, распахнув дверь.
Я зашёл в кабинет.
– Ну ладно, допустим, – командир прошёл к щкафу в углу, достал оттуда два стакана и прошёл к своему столу. – Да ты садись!
Он опустился на своё место, я занял стул напротив. Сорвирог наклонился и, пошуршав в тумбочке под столом, извлёк початую бутылку коньяка и плеснул в стаканы граммов по пятьдесят.
– Помянем Женю и Данилу, – он поднял свой стакан.
– Пусть земля им будет пухом, – сказал я.
Мы выпили.
– Допустим, ты прав, – с минуту помолчав, продолжил командир. Голос его помягчал, сделавшись не таким сухим и резким, как обычно. – И мониски принимают химеру за своего. Тогда почему их совершенно не удивил чужой, незнакомый ранее мониск, подошедший снаружи к монастырю?
– Это ты про Кадмина?
– Ага. – Сорвирог налил в стаканы ещё коньяка. – Он ведь доложил тогда по рации, что беспрепятственно вошёл в монастырь, потому что мониски его не увидели.
– Ну, это он так решил, что не увидели. А как там на самом деле было, ты же не знаешь! Понятно только, что потом мониски всё же просекли, кто перед ними, раз был взрыв... чёрт! вот бы узнать, что это там у них взрывается – Данила считал, взрывчатка производится прямо в их организме... царствие ему небесное.
– За ушедших друзей, – командир взял свой стакан, и мы снова выпили не чокаясь.
Темы предательства Жбана Сорвирог явно избегал, я тоже сейчас не хотел бы её касаться.
– Короче, нам нужен живой мониск! – наливая ещё, подытожил Дмитрий. – Без него все теории – гадание на кофейной гуще. Надо снова ложный вызов организовывать.
– Согласен, – кивнул я. – И на этот раз возьмём мы его командир, точно возьмём!
– Куда денется, – мрачно усмехнулся Сорвирог.
Мы сдвинули стаканы.
– А пока пусть искроведы эту тварь в банке изучают, – проглотив коньяк, сказал командир. У нас их, в отдельности от тела, пока ещё не было, может, нашарят чего интересное...
– Слушай, командир, а всё-таки кто они, эти чёртовы околисты? – тоже выпив, спросил я.
– Как кто? Паразиты, конечно, кто ж ещё?
– Ну да, это я понимаю, но как они появились, откуда взялись?
– Основная гипотеза – пришельцы, – хмуро сообщил Дмитрий.
– В смысле... – инопланетяне?
– Ага, они самые. Рой, типа. Прилетели и заразили всех, кого смогли, а кого не смогли – тех поубивали. И назвали всё это Вторым пришествием.
– Рой?.. Это... то есть у них коллективный разум что ли?
– Ага. Живёт себе такая колония в наших телах, процветает и в ус не дует.
Сорвирог взял бутылку и стал завинчивать крышку.
– А как же... погоди!
Он замер с бутылкой в руках и удивлённо на меня посмотрел.
– Да я не про коньяк! Я про коллективный разум! Ведь если он есть, значит, околисты между собой общаются?
– Конечно общаются, – Дмитрий убрал бутылку в тумбочку, – через нас... ну, вернее, с помощью наших тел.
– Нет, стой, я не понимаю! Если бы у них было своё общение, то зачем, например, Единение? Они и так знали бы, кто подавлен! Да и околисты шиз и драконов мигом послали бы сигнал, что человек вышел из-под контроля...
– Ну, значит, нет у них никакого своего общения! – ответствовал Сорвирог с таким удовольствием, что, по-моему, он в своё время сам задавал старшим оплотовцам ровно те же вопросы и теперь просто оттягивался, наслаждаясь прямо противоположной ролью. – Да и откуда ему взяться, если у околиста нет собственного мозга?
– И откуда же тогда берётся коллективный разум?
– Оттуда же, откуда и у муравьёв, например. Системное свойство.
– Хочешь сказать... – раскручивалась моя, подстёгнутая коньяком, мысль, – что, хоть мозг каждого муравья слишком мал, чтобы он мог контролировать жизнь колонии и определять стратегию её развития, зато это может делать их общий, порождённый всем сообществом, ум? Коллективный разум, который на порядки умнее отдельного члена семьи.
– Ну да, – согласился Сорвирог. – Пусть у отдельного околиста и нет собственного мозга, но у людей-то он есть, вот этими ресурсами коллективный разум, возникший от объединения околистов в единую систему, и пользуется, принимая самостоятельные решения, причём всё по тому же принципу, что и у насекомых, – обеспечить выживание роя. Так считают наши искроведы.
– Охренеть! – я покачал головой, обдумывая сказанное командиром. – Абсолютно безмозглые создания захватили власть над разумным видом! Вот бес рогатый! Но на чём же они прилетели? Как на Землю попали?
– Да хрен его знает, – пожал плечами Сорвирог. – Космические программы давным-давно свёрнуты, да и спутники уже не работают, трудно что-то определённое сказать. Известно только, что полтора века назад человечество весьма активно космос осваивало! Стало быть, наткнуться на этих тварей могли запросто. Кибер же рассказывал, что его сделали специально в помощь колонистам, отправлявшимся на другую планету...
– Как он, кстати?
– Кибер-то? Да ребята пока ещё возятся... – лицо Дмитрия помрачнело – явно про Жбана вспомнил.
– Да, крепко Киб с этими искажениями от искусства влип.
– Ничего, справимся! Починят дурака, куда он денется... – Сорвирог потёр щёки. – Ну ладно, Стёпа, поговорили и хватит. Иди уже, мне работать надо.
Шизы
Разговор с командиром базы, несмотря на коньяк, настроения не улучшил, только прибавил пищи для размышлений, и теперь я, в мрачном расположении духа, сидел в своей комнате, обдумывая версию про рой безмозглых пришельцев, порождающий коллективный разум, способный управлять сообществом умных людей, используя их интеллект в собственных целях. То, что сказал Сорвирог, выглядело вполне логично, но я всё равно не мог – или просто не хотел? – поверить в такой расклад до конца. Нет, если совсем отрешиться от эмоций, то идея, что твари, ловко используя человеческие устремления и жизненный уклад, заставили своих разумных хозяев самих придумать соответствующее религиозное обоснование новым правилам существования, не казалась такой уж дикой, и всё же изъян в этой гипотезе был!
Он заключался в вопросе: как, а главное, почему люди позволили этим светящимся тварям массово проникнуть внутрь своих организмов?! Ведь каждый отдельно взятый околист сам по себе слаб и совершенно беспомощен, как он может самостоятельно напасть, да что там напасть, даже просто внедриться в человека? Никак! Вот посмотреть хотя бы на того околиста, которого я, впав в какой-то химерий транс, вытянул из Веселовского и зачем-то попытался засунуть себе в рот – от этого воспоминания меня передёрнуло, а к горлу подступила тошнота – сама тварь ведь совсем не могла ничего сделать. Искроведы боролись со мной, и как только околист удалось наконец вырвать из моих пальцев – всё! Его спокойно сунули в банку и закрыли крышкой – тварь при этом никак не сопротивлялась.
Так же происходит и со всеми другими околистами, продолжил рассуждать я, после того, как выпил холодной воды, чтобы смыть возникший во рту мерзкий привкус. За них абсолютно всё делают хозяева. Внедряют тварей в младенцев и вытягивают их из покойников мониски – но мониски это ведь тоже люди: пусть даже их организм и отличается от других, вырастают-то они из самых обычных человеческих детей!
Стало быть, вопрос, как мы позволили самым первым околистам проникнуть в наши тела, так и остаётся открытым...
Мысли прервал стук в дверь.
– Войдите!
Это оказалась Ленка с красными глазами и зарёванным лицом.
– Ты один?
– Да, заходи.
Она доплелась до табуретки и долго смотрела на неё пустым взглядом, пока я не велел ей сесть.
– Сильно болит? – Ленка легонько прикоснулась к бинтам у меня на голове.
– Нормально, – отмахнулся я. – Царапина.
– А почему кровь проступила?
– По кочану!
– Зачем ты грубишь? – Ленкины губы задрожали.
Детский сад, да и только!
– Да потому что! – усилием воли я подавил раздражение и спросил, как мог мягче: – А ты, вообще, чего пришла-то?
– Я... – Ленка сглотнула. – Я... просто не знаю, куда ещё пойти и как... Слушай, я так виновата! – Она закрыла лицо руками и заплакала.
Тьфу ты, бес рогатый, вот только этого мне сейчас и не хватало!
– В чём виновата?!
Не дождавшись ответа, я встал и подошёл к ней.
– Ленк! – тронул я её за плечо.
– Ох, Стёпа! – она вдруг вскочила и, уткнувшись лицом мне в грудь, продолжила рыдать.
– Ленка... – Я обнял её, неловко погладил по спине. – Ну, перестань! Расскажи, что случилось... Да хватит уже поливать меня слезами, вся рубашка промокла!
– Извини, – промычала она и, отстранившись, села на кровать.
На груди у меня сразу стало как-то холодно и неуютно. Я опустился рядом с Ленкой.
– Жбан – предатель... – вытерев руками слёзы, констатировала она. – Это так ужасно!
А-а, так вот, значит, в чём дело! Ей просто тошно, что с этой мразью встречалась.
– Да брось, – я обнял её и слегка тряхнул. – Ты же не знала...
– Ну, это как сказать! – огорошила она.
– Что?! – моя рука соскользнула с её плеча.
Я повернулся, заглянул Ленке в глаза – она взгляда не отвела.
– Он намекал, понимаешь? Все эти странные разговоры... но я и представить себе не могла...
– Какие разговоры?
– Да всё те же старые песни Патогена про чистую кровь, и как он задолбался, что тут, на базе, химеры да драконы только ценятся, а к нулам такое отношение, типа: да ты-то, малыш, грязи и борьбы никогда не нюхавший, разве можешь что-то понять, куда лезешь-то? и по головке ласково треплют...
– По головке треплют? Да что за бред?!
– Это метафора, Стёпа, – терпеливо проговорила Ленка. – Жбан очень любил метафоры, чтобы яркие образы в голове возникали, вот как, например, мышонка-малышонка гладят и приговаривают: сиди в норке и не высовывайся, пока взрослые воюют, чтоб тебе так чистеньким и остаться... А его-то, типа, никто и не спрашивает!
– О чём? О чём не спрашивает? – признаться, я с трудом брал в толк мысленные выкрутасы Жбана.
– О том, а хочет ли он сам чистеньким оставаться?
– Так а что, с околистом было б лучше?! – снова не понял я.
– Дело не в лучше, дело в выборе!.. – Ленка всплеснула руками. – Выбор, говорит, у меня разве был? А может, я тоже химерой стать хочу!
– Да с чего он взял, что если б у него был околист, он стал бы химерой?! Что у него, бес рогатый, с головой-то? Да он, скорее всего, даже потенциаром так никогда и не стал бы!
– Зато был бы счастлив! Так он мне отвечал, когда я говорила ему ровно то же самое, что и ты сейчас... про потенциаров, как их мало, а химер мы вообще пока только трёх встречали, про подавляющее большинство, которое всю жизнь так и живёт с околистом... А он мне: зато я был бы счастлив! Вот чёрт! Ну, я же должна была догадаться! Какая же я дура!
– Подожди... – меня наконец, будто током, пробила догадка. – Ты хочешь сказать, он сдал нас, чтобы самому стать окли?! Но это же... п-ффф-ф... – слов у меня не осталось: одно лошадиное фырканье.
– Это я подтолкнула его, вернее, оттолкнула... – словно не слыша, продолжала Ленка. – Мы с ним встречались, хотя в последнее время всё стало как-то... впрочем, это неважно... Но пару дней назад... Пару дней назад он пришёл ко мне, хотел... а я... я отвергла его... Ну, Жбан взбесился и стал орать, что я шлюха и изменяю ему с тобой. А я, вместо того, чтобы сказать, что это чушь и хрень собачья, только рассмеялась ему в лицо и ушла. Разозлилась, идиотка, а он ведь просто любил меня и поэтому ревновал, вот и всё! Это поздно вечером было, а он на следующий день в город выезжал, на закупки, вот тогда, наверное, и... Чёрт, надо было успокоить его, объяснить, что всё нормально, глядишь, он и не стал бы ничего такого предпринимать...
– Чушь и хрень собачья – это то, что ты мелешь! – теперь уже я разозлился не на шутку. – Погибли мои друзья! – Я вскочил. – А ты пытаешься оправдать предательство своего любовничка! Да твой Жбан паскуда! Падаль и мразь!
– Нельзя так о покойниках, Стёпа! – На Ленкиных щеках расцвели красные пятна.
– Ах, нельзя?! Это ещё почему же? При жизни был говном, а как сдох – сразу фиалками запах? Так, что ли? Женя Белов сгорел заживо у меня на глазах! Данила Веселовский поймал предназначенную мне пулю, ты что, не врубаешься?! Поласковее, видите ли, ей надо было с ним быть! – да ты и...
"И правда дура!" – хотел я сказать, но осёкся. Ленка опять заревела, сжавшись в комок и обхватив голову руками, словно хотела физически защититься от моей, обрушившейся на неё, ярости... Такая маленькая!.. такая несчастная... беззащитная!
– Прости, – я сел рядом и снова обнял её. Ленка попыталась вырываться, но я не пустил, и она покорилась. – Прости, что наорал. – Я ослабил хватку. Её худенькое тело ещё вздрагивало от рыданий, но я чувствовал, как она постепенно успокаивается. – Ты не виновата, ты просто слишком хорошая и добрая. Это бывает трудно понять... злыдням вроде меня.
– Никакой ты не злыдень, – шмыгнув носом, сказала Ленка.
– Это почему же?
– Ты Серёженьку спас.
– А-а.
– Ладно, – Ленка вздохнула и, высвободившись из моих объятий, встала, и я вслед за ней. – Я, конечно, дура, но я не специально... Мне надо было догадаться, к чему могут привести рассуждения Жбана, и доложить об этом Сорвирогу. Надо было просто доложить ему, да?
– Нет, – вспомнив Зину, ответил я. – Просто пойти втихаря и настучать – это тоже не вариант.
– Так... а как же тогда?.. – Ленка распахнула глаза – такие светлые, зеленовато-карие, с тёмным ободком вокруг радужек. Красивые...
– Тебе надо было сначала поговорить с ним самим, выяснить, что он задумал, и сказать, что не согласна и пойдёшь к Сорвирогу.
– А вдруг бы он разозлился и что-нибудь со мной сделал? – она продолжала всё так же смотреть на меня широко открытыми глазами.
– Ты же говорила, он любил тебя, – пожал я плечами.
Дверь в комнату открылась, и мы одновременно обернулись на звук. На пороге стоял Скан.
– Привет, – сказал он. – Я это... не помешал?
– Нет, я уже ухожу, – ответила Ленка и повернулась ко мне: – Проводишь?
Я кивнул.
Мы вышли.
– Знаешь, а мы ведь тоже должны были догадаться, что он не просто так садиться за руль не хотел, – сказал я. – Знаешь, как упирался – руками и ногами! Перед Сорвирогом заискивать вдруг стал, пытаясь от поездки отказаться, вот тут бы нам и насторожиться, а мы – ни фига не прочухали! Сорвирог просто надавил на него и насильно ехать заставил – тоже, между прочим, ни о чём не догадался. Так что не ты одна его проморгала, не переживай...
– Ладно... – кивнула Ленка. – Спасибо.
– За что?
– Что утешить стараешься.
– А-а...
К тому времени мы уже дошли до конца коридора и очутились в маленьком холле. Плотно закрыв за нами ведущую в жилую зону дверь, Ленка вдруг тихо сказала:
– Пригляди за Сканом, Стёпа!
– А что такое? – я тоже понизил голос.
– Скан по части дискриминации нулов Жбана всегда очень поддерживал, и он очень злится, что ты хлеб и славу у него отнимаешь.
– Я?!
– Да ты, ты, кто ж ещё? – яростным полушёпотом подтвердила Ленка. – Ты здесь всего без году неделя, а уже отличился: детишек-потенциаров лучше него определил, а он, знаешь, сколько этому у Яны учился?!
– Ну так... он же четверых не нашёл! Я не мог их оставить окли на растерзание...
– Я понимаю, что ты не мог иначе, но ты просто знай, что Патогена Скан всегда очень внимательно слушает, а тебя – ненавидит... и ещё... Это, наверное, ерунда, но, как говорится, обжёгшись на молоке, уже на воду дуешь... Короче, недавно, когда мы были наверху, на улице, я видела, как Скан, вместо того, чтобы вернуться вместе со всеми в бункер, побежал в лес. Один. Тогда пошёл сильный дождь, все заторопились внутрь, а он вдруг – наоборот. Так странно! Я окликнула его, но дождь уже сильно шумел, и он, наверное, не услышал. Нырнул куда-то в кусты... Это было вскоре после вашей поездки за детьми. Явился потом весь промокший до нитки и злой как собака. Сказал, что гулял, мозги промывал. Ну я видела, что он не в себе после кульков, переживает, злится, в общем, всё выглядело так, что он и правда просто хотел один побыть, так что я приставать больше не стала... А теперь меня вдруг одолели сомнения.
Из записей Яны Корочкиной [Фрагмент 4]
Я не могла иметь детей – думаю, это тоже из-за молнии, хотя наши медики никаких видимых повреждений или патологии репродуктивных органов у меня не нашли. Что ж, наверное, так решил Бог, а может, это просто расплата за мои способности. Да, я встречалась и жила с мужчинами в гражданском браке, однако своих детей у меня так и не случилось. Зато были чужие, с которыми я возилась больше, чем иные матери... И любовь... настоящая любовь у меня тоже была, хоть и пришла ко мне слишком поздно, мне уж за сорок было, когда я поняла, каким на самом деле бывает это чувство... Не знаю, зачем я сейчас принялась об этом писать и чем мои откровения помогут будущей главной химере, но раз возникла у меня такая потребность, стало быть, и причина тоже есть, пусть даже на первый взгляд и незаметная.
В общем, звали его Руслан, и он был женат. Причём на "мамочке", которая недавно сменила мужа и родила от него первого ребёнка. А потом, спустя всего год и два месяца после женитьбы, Руслан стал шизой.
Вот такой расклад присутствовал на момент нашей с ним встречи. Уже воистину жуткая история, однако это ещё далеко не всё!..
Я полюбила его. А он – меня... ну, по крайней мере, мне так казалось, а там уж... чужая душа потёмки, конечно, бог знает, что было на самом деле у Руслана на уме. Почему я так говорю? Ну, тому есть основания, ибо мой возлюбленный был самой странной шизой, которую только мне приходилось встречать.
Познакомились мы не в городе, а на природе. Он шёл во главе целого отряда пострелят лет восьми-девяти – обычные маленькие окли – вдоль леса к реке. Пострелята несли маленькие рюкзачки, а Руслан тащил на спине, по-моему, целый дом, да ещё и удочки в руках. Это был поход, устроенный им (по собственной инициативе, как позже выяснилось) для детей, у которых околист до сих пор ещё не выявил никаких способностей. С окли это происходит обычно до пяти, максимум до семи лет, а у этих процесс затянулся, что, с точки зрения большинства учителей и воспитателей, говорило об умственной неполноценности. Руслан так не считал. Он думал, это оттого, что обществу окли в данный момент просто не нужны те способности, которые есть у этих детей и их околисты специально тормозят процесс, оставляя их для совсем простых, не требующих практически никаких навыков, скучных работ на заводах и фабриках.
