Текст книги "Носители искры (СИ)"
Автор книги: Ольга Моисеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
– Нет, мне не докладывают. Знаю только то, что мне тогда Веселовский сказал: живёт себе старуха с мёртвым околистом и хоть бы что.
– Так это Веселовский, значит, тебе про неё рассказал?
– Ну да! Он как осмотрел её, так прямо в экстаз впал: вот, мол, редкость такая, кто поймал – супермолодец, можешь его поздравить, наверняка, пойдёт на повышение.
"Та-а-ак. Очень интересно! – По спине пробежал холодок, и возникло стойкое ощущение, что Веселовский специально сообщил Зине о старухе, чтобы она мне передала... – Она ведь не его медсестра, он работает с Людочкой, так зачем? Зачем было говорить другой, не имеющей к нему отношения, медсестре о том, что они обнаружили у Корочкиной? Чтобы заинтересовать меня и вытянуть на встречу? Посмотреть, как я себя вести буду?.. Что это? Какая-то проверка моего начальства? Кто-то ведь должен был сказать Веселовскому, что поймал Яну Корочкину именно я? И тогда он рассказал Зине о мёртвом околисте, зная, что она мне это тут же разболтает. Ни для кого не секрет, что у нас отношения, я сто раз её до лечебницы провожал и там же встречал – все это видели..."
– Эй, Стёпа! Ты, вообще, где? – Зиночка помахала ладонью перед моим лицом.
– Я-то? Да здесь, здесь... задумался просто.
– О чём?
– Ну это... как звеньевым стану.
– Что-то не похоже, – с сомнением протянула Зиночка.
– Почему?
– Да вид у тебя уж больно...
– Какой?
– Ну, какой-то... даже не знаю... испуганный?
– Чего? – я сделал обиженное лицо. – Вот ты, Зин, даёшь! Совсем уже, что ли? Да я бесов переловил больше, чем ты уколов сделала! Чего я могу пугаться?!
– Ну, значит, показалось. Да ладно тебе, – она так глубоко взяла меня под ручку, что чуть ли не всем телом прижалась. – Ну, не дуйся! Я вот, например, бабки этой странной боюсь. Отчего её околист умер?.. А вдруг она заразная?
– Ерунда! Я же вот не заразился! И Веселовский тоже.
– Как знать...
– Да брось! С чего ты взяла?! Да и разве у тебя был с ней контакт?
– Нет, её же в закрытой части лечебницы держат.
– А где именно? – с напором спросил я, переполнившись надеждой узнать, наконец, где искать старую "ворону". – У тебя есть туда доступ?
– Где именно не знаю, – покачала головой Зина. – И доступа у меня нет. Но зато есть у Веселовского – у него-то точно был со старухой контакт...
– Ага! – поняв, что узнать мне ничего не удастся, я решил разыграть ревность – и подружку порадовать, и атмосферу разрядить. – А у тебя с Веселовским что было? А?! Тоже контакт?
– Дурачок! – зардевшись, хихикнула Зиночка и стукнула меня кулачком в плечо.
* * *
Ночью мне приснился Серёжа – я видел, как его привезли в Цодуз родители, как они несли его на руках через главную площадь Центра к лечебнице, а вокруг так громко пели птицы и нежно журчала вода в фонтанах. Малыш крутил головой, разглядывая вздымавшиеся высоко вверх толстые стволы деревьев, красно-коричневые лавочки под могучими кронами и людей, изредка проходивших мимо. Всё было так ярко, солнечно, интересно...
"Подожди пока здесь, – сказал папа, – я узнаю, кому его показать, и вернусь". Мама кивнула и присела на одну из лавочек возле маленького круглого прудика с кувшинками. Малыш потянул руки к белым, упругим цветам и замер, увидев в таинственной глубине, меж зелёных глянцевых листьев, громадных оранжевых рыб, сонно помахивавших плавниками. "У! – сказал он маме, показывая на них пальцем. – У!" "Рыбки", – улыбнулась мама. "Ау!" – возразил малыш, потому что это были вовсе не рыбки, а целые огромные рыбищи, но мама сказала: "Да. Золотые рыбки". "Ау", – тихо произнёс мальчик, следя, как оранжевые монстры шлёпают губами, как поблёскивают в воде их мощные спины и солнечный свет отражается в их круглых, золотых глазах...
Потом рыбы пропали, и были только скучные, ровно покрашенные стены, пёстрый пол и двери. Мама с папой исчезли, он остался с какой-то чужой тётей и заплакал, но вскоре перестал, потому что понял: ей всё равно...
В следующем кадре малыш лежал на животе, а кругом слышались какие-то звуки, шаги и голоса – они говорили про подавленный околист, про восстановление функций, он не понимал, что значат эти слова, только чувствовал, как сильно болит сзади вверху шея, поэтому снова заплакал, но всем опять было на него наплевать...
Проснувшись, я удивился яркости и подробности этих сновидений. Раньше я не видел таких снов, да ещё и от чужого лица. Надо же! Серёжа, конечно, мальчонка замечательный, но я никогда бы не подумал, что общение с ним может настолько меня взволновать. Сны были такими реальными... Даже шея всё ещё горит, словно это мне, а не Серёже делали операцию по восстановлению функций подавленного околиста.
Что?!
Я резко сел на постели и провёл сзади рукой по шее. Сначала ничего не почувствовал, но потом, после неторопливого и тщательного исследования кожи, пальцы всё-таки ощутили тончайшую, едва заметную неровность. Младенцам околист запускают через большой родничок на темени, а этот разрез, наверняка, был сделан позже, чтобы добраться к давно уже приросшему "органу Божьему". Господи!.. Тихонько встав с кровати, я замер, прислушиваясь к дыханию соседа – Лёшка спал глубоко и спокойно... да, я тоже когда-то так спал... а теперь вот...
Теперь я на цыпочках прошёл в прихожую, снял там со стены зеркало – благо оно у нас небольшое, примерно двадцать на двадцать сантиметров – и направился в ванную. Там, под ярким светом ламп, с помощью двух зеркал, я его и увидел. Тоненький, белёсый, практически незаметный среди коротко остриженных волос, шрам. Прямо над околистом.
Вот тебе и сон про Серёжу! Я опустился на бортик ванной, положив на колени зеркало. Оттуда на меня мрачно смотрел всклокоченный хмурый мужик. Я представил его совсем маленьким, на руках у мамы и, прикрыв глаза, вновь ощутил тепло её ладоней, увидел, как тихо шлёпают ртами большие оранжевые рыбы в прозрачной водной глубине. Я помнил отражавшееся в прудике солнце, цветы и листья кувшинок, и красно-коричневую лавочку, на которой мы с мамой дожидались отца. Это был не сон, это были мои воспоминания! Значит, в детстве с моим околистом случилась беда, и родители привезли меня в Цодуз, в лечебницу, а там мне сделали операцию, наверное, такую же, как и Серёже, только я, в отличие от него, восстановленный околист больше не подавлял. Видимо, он у меня стал нормально функционировать, и я вернулся в семью, закончил школу, потом уехал от родителей, отучился в Академии ловчего дела, поступил на службу и успешно ловил атакованных и бесов, пока мой околист вдруг снова не засбоил.
Повезло мне, что случилось это уже во взрослом состоянии, – иначе меня ещё в детстве могли, не дождавшись положительной динамики, усыпить, как собираются сделать это с Серёжей и как сделали с той девочкой соседей Молотовых, которая домой уже никогда не вернулась. Интересно, а сколько вообще таких детей? Почему они появляются, и из-за чего у них вдруг начинают подавляться функции "Божьих органов"? А взрослые, "атакованные бесами"? Они отчего заболевают? И каков процент вылечившихся? "Люди с повреждениями околиста долго не живут, ты разве не знал?" Но Яна Корочкина жива, здорова и вполне вменяема! Да и я тоже, со своим мощным нарушением работы околиста, помирать вовсе не собираюсь. И Брухов, давным-давно ставший бесом, между прочим, тоже физически здоров как бык и соображает прекрасно... Так что же это получается?! В чём настоящая причина смерти тех атакованных, кого искроведам не удаётся вылечить? В самой этой пресловутой "атаке" или в действиях врачей из лечебницы? Что если всех тех, чей околист не поддаётся восстановлению, просто-напросто убивают?!
От этой мысли меня прошиб такой пот, что зеркало чуть не выскользнуло из мгновенно ставших мокрыми ладоней. Я аккуратно положил его на раковину, вытер лицо, шею и руки полотенцем. Бес рогатый! "Атакованных" убивают, а остальным внушают, что с повреждениями околиста долго не живут! Потому что носители зла должны умереть. Как почти полтора века назад, когда случился Армагеддон, который, оказывается, до сих пор продолжается...
Вот только определяет, кому жить, а кому отправиться на тот свет, давно уже не Господь.
* * *
На следующий день я позвонил отцу.
– Привет, пап, ну как ты?
– Хорошо, спасибо, Стёпка! А как у тебя дела, бесы ловятся?
– Да, пап, ловятся. Ещё как! – мрачнее, чем хотелось бы, произнёс я, но отец, похоже, ничего не заметил.
– О, я знаю, ты молодец! И всегда тобой горжусь, сынок! А как Зиночка? Ты ей предложение-то делать собираешься?
– Да, сделаю... попозже.
– Смотри не затягивай, а то она – девушка видная, красивая, долго ждать не станет.
– Ничего, пап, разберёмся.
– Ладно, я понял – больше не пристаю. Рассказывай сам, чего хочешь, мне так приятно тебя слышать – сто лет ты уже не звонил.
– Ты, между прочим, тоже.
– Ну, я-то – старый пень – просто не хочу тебе навязываться...
– Да ладно тебе, не такой уж ты старый.
– Правда? А для мелочи детдомовской я та ещё древность, если спросишь их, сколько мне лет, скажут – ещё до Армагеддона родился! – рассмеялся отец.
– Что, сильно достают?
– Да нет, не сильно на самом-то деле. Это ж моё призвание – детей учить. А вот взрослые, те – да, бывает. Последнее время что-то совсем ребят замучили: то исследования какие-то медицинские проводят, кровь у всех берут, то в конкурсах каких-то странных участвовать заставляют, на знание всего на свете, на творческую активность... Кто там это придумывает и зачем, если околист и так всё, что нужно для счастливой жизни, выявит?
– А тем, кто придумывает, тоже ведь околист склонности определял. Ну и наопределял, что теперь твои детки вынуждены им счастливую жизнь обеспечивать. Такое вот призвание интересное у них выявилось... – я умолк, осознав, что болтаю уже что-то не то.
В телефоне воцарилась тишина – видно, отец завис, пытаясь придумать ответ.
– Слушай, пап, – поспешил я переключить разговор в нормальное русло, – а не пора ли нам как-нибудь встретиться? Может, сходим куда в кафе, повидаемся? Я соскучился!
– Давай! Я тоже соскучился! – живо откликнулся он. – Когда хочешь, пожалуйста, я готов! В любое время после работы могу – один в четырёх стенах сижу.
– Что ж ты, совсем ни с кем не дружишь, не общаешься?
– Да нет... общаюсь, конечно. Друзья, коллеги, дни рождения... Но только, знаешь, без Гали всё это как-то... – отец шумно вздохнул, – не то!
– Всё ещё тоскуешь по ней? Три года уже прошло.
– Да хоть тридцать три, сынок! Всё равно иногда ночью проснусь и думаю: ну зачем? Зачем она пошла на эту чёртову стройку?
– Она была строителем, пап, инженером-строителем!
– И что? Сидела бы в кабинете, проекты рисовала... так нет же! Таскалась и таскалась на свои объекты. Это я виноват.
– Это был несчастный случай, пап, как ты можешь быть виноват? Несчастный случай на стройке! Тебя там даже не было!
– Вот потому-то и виноват. Потому что меня слишком часто рядом с ней не было.
– Перестань, пап. Ну что ты на себя наговариваешь? Всегда ты был рядом с нами, заботился, всё для нас делал. Я понимаю, ты тоскуешь, но тут уж только время поможет. Я, между прочим, тоже по маме скучаю. Вот только недавно её вспоминал. Тот день, когда вы меня в лечебницу возили. Знаешь, так накрыло, прямо, как наяву всё виделось.
– В лечебницу? – растерялся отец.
– Ну да. Ты почему-то никогда мне про это не рассказывал. И мама тоже. Но я помню. Был чудесный солнечный день. Мы с мамой сидели на красно-коричневой лавочке возле прудика с кувшинками и золотыми рыбами, а ты пошёл узнавать, кому в лечебнице лучше меня показать. Что было с моим околистом, пап? – я поймал себя на том, что автоматически вожу по шее, пытаясь нащупать под волосами шрам. – Почему вы это от меня скрыли? – Пальцы долго скользили, ничего не замечая, пока не поймали, наконец, едва заметную неровность.
– Ничего мы от тебя не скрывали, ты здоровый человек, не придумывай! Кто мог рассказать тебе такое?
– Никто! Я же говорю тебе, папа, я это помню! Помню!!
– Но ты не можешь этого помнить, Стёпа, тебе тогда и года ещё не было!.. – поняв, что проболтался, отец прикусил язык, но было уже поздно.
– Знаешь, пап... ты... вы... вы с мамой могли бы и предупредить, что я – в группе риска.
– Зачем?
– Ну... чтобы был внимательней... или... ну, не знаю!
– Мы просто не хотели, Стёпа, чтобы ты думал, что нездоров, вот и всё! Не знаю, что конкретно врачи-искроведы с твоим околистом делали, но операция прошла успешно, ты выздоровел, и мы решили, что ни к чему забивать тебе голову информацией, которая может заставить тебя чувствовать себя неполноценным, понимаешь? Всё же было хорошо, и у тебя больше никогда не возникало... подожди! – вдруг испуганно перебил сам себя отец. – Ты что, хочешь сказать...
– Нет! Нет, папа, успокойся! Ничего такого я сказать не хочу, понял? Всё у меня в порядке!
– Тогда зачем же ты позвонил?
– Просто хотел тебя услышать. Соскучился.
– Правда?
– Конечно! Я люблю тебя, пап, – это всё, что я хотел тебе сказать.
– Я тоже люблю тебя, сынок.
– Я знаю, пап... и, в общем, мне пора. Обещаю звонить тебе чаще!
– Ладно, но ты, кажется, хотел встретиться? Что-то говорил про кафе?
– Да-да, точно. Кафе. Слушай, а давай в воскресенье! После Единения, хорошо? Я в субботу позвоню и скажу где.
– Договорились.
Химера
Они пришли перед рассветом. Словно что-то почувствовав, я проснулся и какое-то время лежал, пока не услышал в коридоре шаги. Тогда я вышел из спальни, чтобы посмотреть, кто это бродит по нашему коридору, но даже не успел открыть дверь – она сама распахнулась: на пороге стояли два Ястреба: Петя Горелик и Пашка Сизов. Отступив, я наткнулся на стоявшую тут же, в прихожей, табуретку и автоматически сел.
– Степан Сумароков, прошу проследовать с нами в лечебницу, – спокойно произнёс Горелик, глядя на меня абсолютно пустым взглядом.
– Зачем, Петь? – поинтересовался я, чтобы посмотреть, а не мелькнёт ли в его глазах живая мысль.
Мысль не мелькнула, но ответ последовал.
– Ты атакован, – пояснил Горелик.
– А откуда тебе это известно? – спросил я уже с интересом: раз Петя счёл своим долгом отозваться на предыдущий вопрос, то, может, и сейчас удовлетворит моё любопытство. Скажет, откуда им поступил сигнал.
"Неужели от отца? – Нет, я не верил, просто не хотел и не мог в это поверить. – Нет! Нет, не он это, не он! А кто?.. Да вот хоть Веселовский! Раскусил мои неуклюжие манипуляции с пропуском и, испугавшись, что подставлю его, поспешил доложить о возможной атаке. Тут, правда, смущал факт, что он специально рассказал Зине о мёртвом околисте Корочкиной, чтобы выманить меня к себе на приём. Для чего ему это было нужно? Если он каким-то образом допёр, что я – "дракон", то почему сразу не доложил об этом в службу безопасности? Хотел дополнительно убедиться? Зачем, если это можно сделать и после ареста, когда меня будут на законных основаниях разбирать на молекулы? К чему тянуть, если всё равно собираешься настучать? Ерунда какая-то, просто излишний риск... может, это не он? Но тогда кто?"
– Просто вставай и пошли! – встрял Пашка и схватил меня за плечо, пытаясь оторвать от табуретки, но это оказалось не так-то просто.
Сизов только зря пыхтел, пока на помощь ему не пришёл Гореликов. Вдвоём им всё же удалось, с грохотом уронив табуретку, поставить меня на ноги.
В спальне послышалась возня, и в прихожую, жмурясь от яркого света, ввалился заспанный Лёшка.
– А что это вы тут делаете? – зевая, спросил он, переводя взгляд с меня на Сизова, потом на Гореликова.
– Сумароков был атакован, – сообщил Петя. – Возможно, он уже бес.
Лёшка перестал зевать и замер с открытым ртом, а потом нормальное, человеческое выражение стало сползать с его лица, сменяясь такой же пустой маской, как и у пришедших за мной конвоиров. Происходило это в течение нескольких секунд, давая возможность проследить за метаморфозой. Зрелище было пугающим и одновременно поучительным: теперь я мог посмотреть, как сам выглядел, когда вёл арестованных.
– Одеться дайте! – потребовал я.
Гореликов с Сизовым отпустили меня и отошли к двери, перекрывая выход. Лёшка отправился вместе со мной в спальню, где внимательно следил, как я натягиваю рубашку, брюки, носки. Неважно, скольких бесов мы вместе поймали и обезвредили, сколько пива по кабакам выпили, на скольких свадьбах и крестинах погуляли, – как сослуживец и добрый приятель я уже перестал для него существовать. Это произошло мгновенно, стоило только моему околисту дать сбой. Так что теперь он готов, в случае сопротивления, не только избить меня, но даже и убить, если потребуется. Как сделал бы и я, когда ещё был "здоров". Как и те двое в прихожей. Всё провернут спокойно и чисто, даже бровью не поведут.
Нет, я их не боялся... и мог бы попробовать сбежать: сила, быстрота и остальные способности ловчего оставались при мне, Цодуз я знал как свои пять пальцев, да и выброс адреналина, фактор неожиданности и отчаянное желание вырваться на свободу, скорее всего, помогли бы мне скрыться, но!..
Но я молча шёл меж своих конвойных, больше не пытаясь вступить с ними в переговоры и не глядя по сторонам. Мне, конечно, очень хотелось разыскать Брухова, понять, зачем они с Яной Корочкиной хотели заполучить меня и найти ответы на мучавшие меня вопросы. "Тебе нужны новая цель, новый смысл! Тебе нужны мы..." Да, кем бы они себя не считали, у них были все ответы. И сейчас, пока мы шли к зданию лечебницы, у меня имелся неплохой шанс эти ответы получить, но я им не воспользовался. Потому что тогда Сумарокова, как опасного беса, бросились бы искать все отряды ловчих. И пусть даже они не сумели бы меня найти, но и к Цодузу не подпустили. А сегодня была уже пятница – до понедельника оставалось всего два дня.
Я не знал, что со мной сделают искроведы, где конкретно запрут и как я оттуда выберусь, но одно было ясно наверняка: меня, отобравшего бразды правления у околиста, уж точно убьют не сразу – сперва будут изучать, а значит, определят в закрытую часть лечебницы.
Туда, где на минус втором этаже ждал меня маленький мальчик с удивительными способностями.
И теперь я покорно шагал с Сизовым и Гореликовым через площадь, потому что обещал.
Я обещал Серёже вернуться.
* * *
До этого я успел побывать только на минус втором этаже закрытой части лечебницы, а теперь мне представилась возможность спуститься ещё ниже и увидеть минус четвёртый. Контраст был разительным. Вместо чистых белых дверей, тщательно вымытого линолеума, окрашенных в светлые тона стен аудиторий и лабораторий и яркого света второго подземного этажа, взгляду предстал серый бетонный пол, тусклые лампы и железные двери с маленькими зарешёченными окошками, через которые и не разобрать, кто там, за ними, находится...
Здесь, на самом глубоком уровне, располагалась настоящая тюрьма!
Камера, куда меня втолкнули, оказалась двухместной. На второй койке, спиной ко мне, неподвижно лежал человек с забинтованной головой и шеей.
Лязгнул, запираясь, замок, но человек никак не отреагировал. Я замер посреди маленькой серой комнатушки, молча прижимая к себе полотенце и комплект постельного белья, выданные мне после первичного осмотра. Столько лет быть прекрасным ловчим, образцовым членом правильного общества, а теперь вдруг, в одночасье, оказаться по другую сторону – это, признаюсь честно, навевало жуть и депрессию. Особенно после осмотра, где те самые, добрые и улыбчивые раньше, люди, теперь, глядя пустыми глазами, со мной не то что не церемонились, а напротив, как будто специально старались причинить побольше боли.
Когда гулко отдававшиеся в тишине коридора шаги конвоиров и лязг отпираемых и запираемых решёток постепенно стихли вдали, человек на койке повернулся. Это был молодой парень лет восемнадцати, и выглядел он просто ужасно: лицо – сплошной синяк, белки глаз багровые от кровоизлияний.
– Привет! – поздоровался я.
– Бес рогатый! Чёрт! Проклятье! – парень смачно сплюнул мне под ноги. – Вот козёл! Нет, ну надо же! Да чтоб ты, сволочь, провалился! – Он повернулся на спину, заложив руки за голову.
– Сам провались! – огрызнулся я, проходя к своей койке и бросая на неё бельё. – Тоже мне, хамло выискалось. Скажи спасибо, что болен, не то научил бы тебя хорошим манерам!
– Спасибо! – процедил парень, продолжая пялится в потолок. – Вот счастье-то!
– Слушай, – я принялся застилать кровать. – Не знаю, кто и за что так с тобой поработал, но я тут точно ни при чём, поэтому...
Слова заглушил взрыв хохота.
– Ни при чём! – сквозь смех проговорил парень. – Нет... вы только послушайте... он ни при чём, ну надо же! – Смех перешёл в надрывный кашель.
Наверное, ему просто отбили мозги и он совсем спятил, подумал я, решив больше не разговаривать.
Однако парень затыкаться не собирался.
– А из-за кого же я, по-твоему, здесь? А, ловчий? – уняв кашель, прохрипел он. – Из-за кого?!
Я подивился, откуда он понял, что перед ним ловчий, но всё равно промолчал, придерживаясь выбранной тактики: не общаться с сумасшедшим, тогда, возможно, он успокоится.
– А я ведь объяснял ей! – забубнил парень, снова обращаясь к потолку. – Предупреждал, что ничего не получится! Говорил: баба Яна, он – ихний козёл, не нужен он нам!
– Баба Яна? – мигом позабыв про тактику, спросил я. – Это ты про Яну Корочкину?
– А ты что-то про неё знаешь? – парень повернул ко мне голову.
– Ну уж нет! – разозлился я. – Сперва – ты! Ответь на мой вопрос, только тогда я отвечу на твой. Задолбал уже выпендриваться!
– Я задолбал?! – парень подскочил, словно ужаленный, и сел на койке, яростно сверкая своими красными глазами кролика. – Ну, знаешь! Столько сил на тебя, идиота, потрачено, а ты взял и умудрился попасться! Тьфу! – он снова смачно сплюнул на пол.
– Можно подумать, ты – не попался!
– Да я тут только из-за тебя! А ей, видно, плевать, бросила меня этим скотам на съедение и, похоже, вообще забыла, карга старая! Всех готова угробить, только бы тебя заполучить!
– Старая карга – это Яна Корочкина? Ещё раз повторяю: у меня есть о ней сведения, но сперва объясни всё толком, иначе ничего тебе не скажу!
– Да чего объяснять-то? Баба Яна у нас – уникум, умеет определять, кто есть кто. Ну вот просто зыркнет только – и сразу же видит: этот – потенциар, этот – шиза, а этот – дракон!
"Дракон", – отметил я про себя знакомый уже термин, но откровенничать с парнем не спешил: не нравился он мне как-то.
– Так и тебя определила, – продолжал меж тем парень. – Встретила тебя, где-то месяц назад, сфоткала, показала нам и говорит: вот он нужен нам, и чем скорее, тем лучше.
Я вспомнил то давнее патрулирование в Благом, когда столкнулся с Корочкиной, а какой-то мелкий мальчишка кинулся мне под ноги, не дав её задержать.
– Ну вот, мы с Коляном и попёрлись к Цодузу в разведку – вынюхивать, как бы тебя вытащить, да случайно нарвались на патруль. Колян сбежал, а у меня не вышло. Догнали меня ваши ищейки, пытают вот теперь, а я молчу, только толку-то! Ты, вон, всё равно, зараза, попался!
– Меня кто-то сдал, – я посмотрел парню прямо в глаза. – Сегодня ночью.
– И ты что, думаешь, это я?! – взъярился парень. – Я тебя сдал?!
– Не знаю... Но кто-то же это сделал!
– А может, ты сам прокололся? Может, сам сболтнул кому-то лишнее, а на меня валишь? Пошевели извилинами-то, они здесь из меня целый месяц кровь пьют – уже сказал бы им всё давно, если б слабаком был!
Определённый резон в его словах, конечно, имелся – парень, наверное, и правда не слабак, однако даже у сильного существует предел прочности...
– Не веришь, – констатировал парень. – Ну и бес с тобой. Мне плевать, во что и кому ты веришь и вообще что ты там себе думаешь, но у нас был уговор: я отвечаю на твой вопрос, а ты выкладываешь всё, что знаешь о бабе Яне.
– Яна Корочкина сейчас где-то здесь, в лечебнице.
– Как здесь?! Почему?
– Попалась, когда Брухова ловили.
– Брухова?! Бес рогатый! Значит, она и его сюда отправила, вот упёртая! И что же, Брухова тоже взяли?!
– Нет, ушёл.
– Господи... – парень шумно выдохнул и с облегчением снова лёг, стукнувшись при этом затылком о койку так, что зашипел от боли.
Я сел на свою кровать, раздумывая, стоит ли пытаться использовать парня, чтобы сбежать отсюда: вдвоём это сделать проще, чем одному. Если, например, придёт сюда кто-нибудь забрать меня на допрос, то можно разыграть, что парню плохо, а тогда этот кто-то на него отвлечётся, а я нападу...
– Слышь, – обратился я к парню. – А звать-то тебя как?
– Никита, – буркнул он, опять созерцая потолок.
– А меня – Стёпа.
– Да знаю я. Мы тебя по базе пробили, когда баба Яна фото показала.
– Кто это – мы?
– Мы это мы, – нахмурился Никита.
– Опять хамишь? – беззлобно поинтересовался я.
– Нет, просто не хочу говорить.
– Почему?
– А откуда мне знать, зачем тебя ко мне в камеру подсадили? – он скосил на меня глаза.
– Но ведь твоя баба Яна, в смысле Яна Корочкина, считает, что я вам нужен!
– Был нужен! Когда тебя ещё не замели, понимаешь? Ключевое слово "был".
– То есть ты думаешь, не успели меня арестовать, как я сдулся и уже, по наущению службы безопасности, вытягиваю из тебя сведения?
– Ты не доверяешь мне, а я не доверяю тебе! – ничуть не смутившись, пожал плечами Никита.
– А чего ж тогда про Корочкину рассказал, что она драконов и прочих умеет определять?
– Так это она и так сама тебе тогда в Благом сказала, когда фоткала, разве нет? Она нам всё подробно о вашей встрече рассказала, восхищалась ещё: он будет химерой, причём не простой, а золотой, я это знаю, я чувствую... Вот и дочувствовалась, что сама теперь здесь, у этих тварей околистных, сидит!
– А что такое "химера"?
– Да иди ты куда подальше! – Никита повернулся ко мне спиной. – Ничего я тебе больше не скажу!
Ну вот и поговорили, – мрачно усмехнулся я, тоже вытягиваясь на койке. Видно, придётся одному как-то выкручиваться.
* * *
Спустя пару часов, когда за мной пришли конвойные, я сдуру попытался сбежать, но ничего не вышло: меня поймали и, излупив так, что я еле дышал, отвели на допрос. И там меня ждал самый, пожалуй, неприятный сюрприз из всех, что выпали на мою долю с момента того памятного Единения, когда искра загорелась с задержкой.
После долгих мучений, когда мне снова и снова задавали вопросы, ответов на которые я не знал, за что непрерывно получал по морде, дверь в комнату распахнулась, и я увидел на пороге Зину. Выглядела она не выспавшейся и расстроенной, глаза на мокром месте, но вошла одна, без сопровождающего и принуждения, что было, конечно, странно, но я в тот момент был так истерзан допросом, что не сразу понял, в чём дело, и воскликнул:
– Отпустите её! Она ни в чём не виновата! Я скрывал от неё, она ничего не знала!
Тот, кто меня допрашивал, посмотрел на Зину с интересом. Крепкий мужик из Службы безопасности, я видел его всего пару раз в Цодузе – приходил к нашему командиру.
– Стёпа, пожалуйста, расскажи им всё, я прошу тебя! – Зина сложила на груди руки в умоляющем жесте. – Не надо ничего скрывать!
– Где находится оплот? – в сотый раз спросил эсбэшник.
– Я уже говорил вам, что понятия не имею, что такое этот ваш оплот, – устало пробубнил я.
– Кто помог вам стать бесом?
– Я не бес.
Мужик коротко ударил меня в челюсть.
– Стойте! Вы что? – Зина в ужасе округлила глаза. – Зачем вы его бьёте?!
– Затем, что отрицает очевидное. А вы, милочка, чего ждали? Что я с ним сюсюкаться буду?
– Но я... вы же мне обещали... я же не знала... я думала... – бледнея прямо на глазах, пролепетала Зина, и тут до меня наконец дошло.
Бес рогатый, а я-то полагал, что хуже уже некуда...
– Так значит – это ты! – я сплюнул кровь. – Ты, Зина!
– Я?.. – она испуганно вздрогнула. – Что?
– Это ты сдала меня! Господи...
– Послушай, Стёпочка, я не... ты вёл себя так... спрашивал странные вещи, а потом мне позвонил твой отец – он тоже за тебя волновался! И я... ты не понимаешь – я же просто хотела помочь! Всё будет хорошо, ты только ответь честно на все их вопросы, и...
– Ты ведь даже не знала точно, атакован ли я, так зачем? Почему ты это сделала?! – новый удар заставил меня замолчать.
– Да перестаньте же! – по щекам Зины побежали слёзы.
– Вопросы здесь задаю я! – рявкнул эсбэшник.
– Скажи им, что они хотят, Стёпочка, ну пожалуйста! И тогда наши искроведы тебе помогут! Они тебя вылечат, мы снова будем вместе, и поженимся, и всё будет хорошо...
Я перестал слушать. Просто смотрел на неё и не мог понять, как такое возможно. Ведь она сама говорила мне, что не припомнит, чтобы кого-то вылечили, что все атакованные максимум через пятнадцать дней отправляются в морг? Так какое тогда может быть "поженимся?!", Зина, опомнись! Что у тебя с головой?! Сдала жениха в тюрьму, где его уничтожат, а потом ещё пришла и уговаривает выложить этим уничтожителям всё, что они хотят... Боже!.. Хотя... – в голове у меня что-то щёлкнуло, фокус сместился, и я вдруг взглянул на рыдавшую Зину не как на свою невесту, а как на чужого человека со стороны, коим она теперь для меня и являлась, – чему я удивляюсь? Чему злюсь? Если всего неделю назад я и сам был таким же тупым...
Словно почувствовав перемену в моём настроении, эсбэшник выпроводил продолжавшую причитать Зину и вернулся к прежнему методу допроса.
Минут через пять, когда стало ясно, что я уже отключился от реальности и совсем перестал соображать, меня отправили в камеру.
Койка Никиты пустовала, но я едва обратил на это внимание – рухнул на свою кровать и закрыл глаза. В голове гудело, ныли ссадины и синяки от побоев, но, несмотря на боль, я отрубился и плавал среди кошмаров, пока в них не вклинился лязг дверного замка и голос.
– Очнись! – кто-то тряс меня за плечо.
Разлепив веки, я увидел склонившегося надо мной искроведа Веселовского, рядом с ним стоял какой-то незнакомый мужик и злобно на меня таращился, обхватив за плечи едва державшуюся на ногах Яну Корочкину.
– Вставай! – приказал мне незнакомец и попросил Веселовского: – Подержи-ка Яну.
Тот подхватил шатавшуюся старуху, а мужик рванул меня за руку вверх.
– Эй, полегче! – скривившись от боли, пробормотал я.
– Полегче на том свете будет, – пообещал незнакомец, ставя меня на ноги. – А сейчас уходим, уходим!
– Кто ты? Как ты попал сюда? – спросил я, выскакивая вслед за ним из камеры.
– Я – Женя Белов, дракон. Остальное нет времени объяснять, – мужик подхватил Корочкину с другой стороны, чтобы помочь искроведу. – Хочешь жить – дуй за нами!
– А Никита? Тут в камере ещё был парень – Никита!
– Его убили, – бросил через плечо Веселовский. – Час назад.
Добежав до конца коридора, я увидел валявшихся на полу конвоиров, которые водили меня на допрос. Оба, похоже, были мертвы. Искровед, чуть не наступив одному из них на голову, отомкнул последнюю решётку, и мы выскочили в холл, к лифтам.
