Текст книги "Носители искры (СИ)"

Стынет лед на губах,

Смотрит сквозь меня Судьба,

И вперед дороги нет,

Нет назад пути.

Я один навсегда,

Так жесток небесный дар,

Жизнь забыла, смерть не ждет

У своей черты...

Группа «Кипелов». «Пророк»

Искроведы

После того, как мониск рухнул без сознания на пол, на меня навалилась такая свинцовая усталость, что я даже слова не мог сказать, не то чтобы двигаться. Смутно помню, как ноги мои подкосились, но Сорвирог успел меня подхватить, вопрошая искроведов, не надо ли отправить меня в лазарет или вообще в реанимацию. "Нет, он не умирает, – успокоил его чей-то голос, может, это был Пальченко, а может, кто другой, звуки слышались словно сквозь вату, а веки будто гирями придавило. «...Записи требуют анализа, но сейчас его жизненные показатели в пределах нормы, он просто засыпает», – продолжил кто-то. «Тогда грузите на каталку и везите домой, – будто из иного измерения донёсся приказ Сорвирога, – пусть отсыпается». Больше я ничего из того дня не помню. Да и ночи тоже.

Очнулся уже на следующий день и ещё, наверное, целых полчаса, а то и больше, не мог ничего понять: ни где нахожусь, ни кто я; даже не знал, какой сейчас год и сколько мне лет! Я чувствовал себя маленьким, беззащитным, брошенным в незнакомом месте, полном неясных, но грозных опасностей. Это было так жутко, что хотелось закричать, позвать на помощь, но, к счастью, я удержался, испугавшись, что придёт кто-нибудь ужасный и сожрёт меня вместе с потрохами. Этот страх загнал меня под кровать, где я и сидел, дрожа, пока не зацепился взглядом за чёрные волосы на собственных ногах, заставившие в конце концов осознать, что я давно уже взрослый мужчина. В голове что-то щёлкнуло, страх ушёл, и я быстро вылез из-под кровати, радуясь, что никто не пришёл в комнату, пока я, как таракан, прятался по тёмным щелям. Захотелось в туалет, я прошёл в санузел, где и увидел спасительное зеркало.

Оно оказалось настоящей находкой! Пристальное созерцание собственного небритого лица привело к тому, что спустя какое-то время сфокусированное на сетчатке отражение как-то сумело отыскать соответствующую ему личность в мозгу, позволив наконец вспомнить, кто я такой. После этого мои шарики, так глубоко закатившиеся за ролики, отлипли и пришли в быстрое движение. Пружина памяти стала раскручиваться, освобождая из заточения картинки, знания, впечатления от событий, эмоции и образы.

Облегчённо выдохнув, я позвонил Ленке:

– Это я! – голос оказался слегка хриплым.

– Стёпка!

– Угу, – я откашлялся.

– Проснулся? Ну, слава Богу! Ох, ну ты как? А то я заходила к тебе часа полтора назад, но ты всё ещё спал! – затараторила, не дожидаясь моих ответов, Ленка. – Искроведы порывались тебя будить, но Сорвирог не дал – нечего паниковать, пусть, говорит, выспится!

– Паниковать?

– Ну, паниковала, в основном я, потому что боялась, вдруг ты в кому впал, такой бледный лежал, зелёный – я бы даже сказала, жуть просто! Ты знаешь, что проспал целых двадцать часов? – продолжала она кудахтать, не давая мне и слова вставить. – Это дольше, чем в прошлый раз! Мне это не нравится, я так командиру и заявила! А вообще, тебе срочно надо к Пальченко пойти и узнать, что он там, в твоей голове, видел...

В коридоре послышались шаги, и раздался громкий стук.

– Войдите! – крикнул я и, когда дверь отворилась, сказал Ленке: – Пальченко пришёл ко мне сам.

– Ух ты, позвони мне сразу же, как он тебе всё расскажет! – велела она и отключилась.

– Привет, Стёпа. – Под мышкой Пальченко держал папку с бумагами, из кармана белого халата торчал резиновый молоточек.

– Здорово, Егор!

Мы пожали друг другу руки.

– Присаживайся, – я указал ему на стул, а сам сел на койку напротив.

– Как себя чувствуешь? – взгляд Пальченко цепко пробежался по моему лицу.

– Хорошо! – ответил я, решив не принимать во внимание плохо слушавшиеся руки и деревянные после долгого лежания ноги.

– Слух, зрение в норме?

– Да.

Искровед положил папку на тумбочку и, вынув из кармана молоточек, проверил мои рефлексы.

– Ну как? – спросил я.

– Пока сойдёт... – раздумчиво протянул Егор.

– Что значит "пока"?

– Видишь ли, Стёпа... – Пальченко сел на стул и, открыв папку, принялся перебирать бумаги. Это были какие-то врачебные документы, графики, таблицы, столбики цифр с пометками от руки и длинные, во много раз сложенные распечатки чего-то, похожего на кардиограмму. Он принялся расправлять их и рассматривать, похоже, совершенно забыв, что начатую фразу надо заканчивать.

– Нет, не вижу! – спустя пару минут ожидания, объявил я.

– Не видишь? – Егор оторвался от бумаг, и с крайне озабоченным видом уставился мне в глаза. – Пропало зрение?

– Да ничего у меня не пропало! – отмахнулся я. – Просто ты сказал: "Видишь ли, Стёпа", и умолк, а я жду, жду...

– А-а, – Пальченко слабо улыбнулся. – Прошу прощения. Просто тут такое дело... – Он кое-как, скорее смял, чем сложил распечатку-простыню и захлопнул папку. – В общем, есть подозрение, что из-за контакта с мониском твой организм стал меняться.

– В каком смысле? – в животе возник неприятный холодок.

– Да вот прямо в физическом, – Пальченко пробарабанил пальцами по папке. – Околист твой растёт, проникая в мозг обширнее и глубже, чем было раньше.

– Но я его контролирую! – холодок в животе стал сильнее. – Это же я его включаю и заставляю работать так, как мне нужно, разве нет?

– Сейчас – да, но... – Егор почесал в затылке. – Я не уверен, что ты сумеешь сохранить контроль, если процесс будет продолжаться. Твой сон после контакта становится всё дольше, и в это время ты отключаешься от командования, но околист твой продолжает работать. Снились ли тебе сны и какие? А когда проснулся, неужели ты не почувствовал ничего странного?

– Почувствовал, – сознался я и добавил, умолчав о некоторых фактах и не вдаваясь в подробности: – Не мог сразу вспомнить, где я и что происходит. Снов тоже не помню.

– Вот! – оживился искровед. – Возможно, это только начало!

– Хочешь сказать: дальше будет хуже?

– Ты сам видишь, насколько мониски отличаются от обычных окли – их мозг работает по-другому, человеческой личности, как таковой, вообще нет.

– И что? – спросил я, хотя и понимал уже, к чему он клонит.

– Чтобы вытягивать околисты, ты заставляешь свой организм действовать так же, как у мониска, из-за чего твой околист разрастается и будет постепенно подавлять твою человеческую личность, пока... – Егор запнулся, подбирая слова.

– Пока я окончательно не превращусь в мониска! – мрачно закончил я.

– Ну, я не был бы столь категоричен, – чуть подумав, произнёс Пальченко. – В конце концов, это только предположение, но, в общем, да – такой исход вполне возможен!

– Чёрт... – я потёр лицо руками.

– Кстати, любопытно, что и ты на мониска тоже влияешь...

– Ну да, я ведь заставил его тянуть околисты из живых, а этого ни один мониск никогда раньше не делал.

– То есть ты его, можно сказать, перепрограммировал.

– Ага, – кивнул я. – Апгрейд!

Егор хотел сказать что-то ещё, но тут зазвонил мой телефон. Это был Сорвирог.

– Проснулся? – спросил командир.

– Так точно, с Пальченко беседую.

– И что? Ты в порядке?

– Чувствую себя прекрасно, – уклонился я от пересказа мрачного прогноза искроведа.

– Тогда дуй ко мне. Ты, вообще, в курсе, что мы этой ночью девятерых окли взяли?

– Нет, откуда?! – обалдел я. – Кто они?

– Экспедиционная группа. Стояли в лесу лагерем, в семи километрах от нашей базы. Координаты сообщил мужик, из которого ты околист вытащил. Он, между прочим, и правда биологом оказался, а тот молодой, что умер, его стажёр. Оба члены научной экспедиции, в которой, однако, есть и весьма далёкие от биологии люди... в общем, заходи, поговорим. Ты мне нужен!

– Понял, сейчас буду!

Сорвирог отключился, и я повернулся к Пальченко:

– Это был командир. К себе вызывает. Спасибо тебе, Егор, за этот... выезд на дом, но мне надо идти! Проспал, блин, всё самое интересное!

– Ты про тех окли, что ночью привели?

– Вот же бес рогатый! Все знают, один я ни уха ни рыла! – обуваясь, возмутился я. – Ни Ленка ничего не сказала, ни ты – ну вы, вообще, ребят, даёте!

– То, с чем я пришёл, для тебя гораздо важнее, по-моему, – заметил Егор, выходя вместе со мной в коридор. – Тем более что я, кажется, знаю, чего захочет от тебя командир.

– Я тоже догадываюсь.

– Давай, я пойду с тобой и расскажу, как это опасно, – предложил Пальченко.

– Нет!

– Почему?

– Ты сам сказал, что это только предположение...

– Да, но зачем рисковать?!

– Ты серьёзно? – я бросил взгляд на Пальченко. Он шёл рядом, набычившись, глядя себе под ноги. – Думаешь, я буду в сторонке отсиживаться?

– Степан! – Он схватил меня за плечо, останавливая посреди коридора. – Ты должен прекратить все контакты с мониском, мы тебя тщательно обследуем, и если процесс обратим...

– А, так этот твой гипотетический процесс превращения меня в мониска уже и сейчас может оказаться необратимым? – Я высвободил руку и быстро зашагал вперёд.

– Надеюсь, что нет, – Егор догнал меня и снова пошёл рядом. Из жилой части мы вышли в холл, где сходилось несколько коридоров. – Но чтобы сказать точно, ты должен лечь в лазарет и...

– Ты понимаешь, что я могу вытягивать у людей околисты без повреждения мозга? – прервал я его, останавливаясь и разворачиваясь к искроведу лицом. – "Оплот" бился над этим целые десятилетия и ничего не добился! А я смог! Ты соображаешь, Егор, что это значит? Я реально могу изменить историю! Вот что такое быть главной химерой! Я могу перепрограммировать монисков! Всех! Это... это открывает такие возможности, что... чёрт! Бес рогатый! Ну неужели ты и правда думаешь, я соглашусь вместо этого валяться в лазарете, испугавшись твоего предположения?!

– Я всё равно доложу командиру! – упрямо буркнул Пальченко.

– Докладывай. Но не сейчас, прошу! Я должен проверить свои способности, а тебе, сам же сказал, нужны исследования. Ну, вот и надень снова на меня окофон. Материала сразу прибавится, и можно будет уточнить прогноз. – Егор попытался было возразить, но я не дал ему и слова вставить: – Если после этого твои опасения оправдаются, я буду думать. Обещаю. А ты доложишь, всё как есть, командиру. Слушай, ну, не стану же я ещё из-за одного раза полностью невменяемым, правда?

– Нет, так быстро вряд ли, – неохотно согласился он.

– Ну вот и договорились! – я протянул ему руку. – Спасибо!

– Ладно, – он сжал мою ладонь. – Но ты всё-таки подумай.

– Подумаю, подумаю, ты только Ленке ничего не говори, пожалуйста! Уж ей-то ты не обязан докладывать? А будет приставать с расспросами – отправляй ко мне, хорошо?

– Разбирайтесь сами! – махнул рукой Пальченко и, развернувшись, зашагал по коридору, ведущему к научной части.

* * *

Двадцать два часа. Вот сколько я проспал после того, как мы с мониском вытащили околисты у восьмерых пойманных окли.

Правильно мы с Егором догадались, что Сорвирог вызвал меня, чтобы обратиться с такой просьбой. Он стал расспрашивать меня о здоровье и о том, что сказал искровед, но мне удалось убедить командира, что всё в порядке, и у Пальченко пока ещё слишком мало материала для однозначных выводов. Обрадованный этим заявлением Сорвирог тут же отдал искроведам приказ подготовить лабораторию для обработки стольких окли, скольких мы за один раз потянем. Мы потянули максимум – восемь человек, одного оставили для испытания улучшенного варианта сыворотки, когда она будет готова.

Видимо, у мониска и правда из-за меня в голове что-то перестроилось, потому что на этот раз он начал действовать сразу, как только я заявил, что мы должны вытянуть околисты у всех, кого приведут и пристегнут к койкам, иначе они умрут. Первые два окли уже ждали нас, светясь равномерным бело-зелёным светом. Мониск, без всяких споров и сомнений, молча прошёл к одной койке, а я – к другой.

Когда мы с ними закончили, драконы привели следующих. Мы работали независимо друг от друга и вытащили по четыре "органа Божьих", причём я закончил даже чуть раньше, чем мониск.

К тому времени оплотовцы уже приноровились неограниченно продлевать жизнь околистам, подкладывая им в банки обычные батарейки. Эта логичная мысль посетила учёные головы благодаря полученной из отчёта доктора Торикова информации об истинном происхождении "органов Божьих". Израсходовав небольшой запас силы, скопленной за время жизни в человеке, умиравший в банке околист сам обвивал щупальцами батарейку, отыскивая контакты, способные снабдить его энергией, которую раньше он брал из тела хозяина.

Теперь, засадив в банки с батарейками ещё целых восемь здоровых околистов, искроведы буквально визжали от восторга, радуясь, что можно наконец-то перестать осторожничать с экспериментами и больше не бояться мгновенно загубить единственный доступный экземпляр. Пальченко метал на меня свирепые взгляды, но слово своё сдержал, отложив беседу с Сорвирогом на потом, когда изучит записи окофона, анализы, показания приборов и прочее.

Похоже, я постепенно приспосабливался к своим новым умениям и даже после четырёх вытащенных околистов чувствовал себя лучше, чем в прошлый раз после одного. Опасаясь, что я рухну где-нибудь в коридоре по дороге домой, командир отправил со мной провожатого, но парень только зря прогулялся: я прекрасно дошёл на своих ногах и, упав на кровать, минут через пять уснул.

Пробудившись, я, как и раньше случалось, не мог ничего понять и вспомнить кто я, но тут в комнате появился высокий тощий молодой человек и, возопив: "О-о, а чего это у тебя с лицом?!", потащил меня к зеркалу. Я уставился на своё отражение: вытянутое, бледное, со впалыми щеками и тонкой, плотно сжатой щелью рта лицо поразило меня странно неподвижным, неживым взглядом.

– Это не я! – слова вырвались сами, мне даже почудилось, что произнёс их незнакомец в зеркале.

– Ага, – в полной ошалелости кивнул стоявший рядом парень. – Вот встретил бы тебя в городе – точно не узнал!.. А это... вообще... ты? – Он вдруг отпрянул от меня и попятился в комнату.

В этот момент незнакомец в зеркале моргнул, взгляд его приобрёл живость, и пружина моей памяти начала наконец раскручиваться. И одновременно с тем, как в голове, один за другим, начали вспыхивать кадры моей жизни, восстанавливая личность, с отражением в зеркале стала происходить неожиданная метаморфоза: мышцы щёк, лба, губ, подбородка вдруг все одновременно задвигались, изменяя черты лица. Зрелище было завораживающим, а ощущения такие, словно лопались суровые нитки, которые до этого крепко стягивали мускулы лица, удерживая его в насильственном онемении. Процесс возвращения облика завершился вместе с восстановлением памяти, я обернулся и увидел спину звонившего кому-то Патогена.

– Нет, я не уверен, но... – нул оглянулся, и челюсть его отвисла.

– Здорово, Патоген!

– А-а-а? – провыл он в трубку. – ...Нет, командир, это – он! Степан... Да, точно... – послушав ещё с полминуты, он со вздохом нажал отбой.

– Ты звонил Сорвирогу?

– Ага... – нул таращился на меня так, будто я только что восстал из гроба. – Я не узнал тебя... почему-то, – он зябко передёрнул плечами.

– И что сказал командир?

– Что я в очередной раз оправдал своё прозвище, – Патоген слабо улыбнулся. – А тебе велел передать, чтоб зашёл.

– Понятно, – я вышел из ванной и хотел пройти к стулу, на котором висели мои штаны и футболка, но нул заступил мне дорогу.

– Слушай, Стёпа, но я же видел! Там, – он показал пальцем в сторону зеркала, – был не ты!

– Это судорога, – я провёл ладонями по лицу – оно сильно горело. – Просто мышцы свело, вот и всё!

– Всё?! Ты серьёзно? – нул воззрился на меня с недоверием, но в то же время в его голосе слышалось явное облегчение. – Так свело, что даже черты лица изменились?

– Ну, такая вот мощная судорога, – пожал я плечами. – Бывает!.. Да успокойся ты, Патоген, дай пройти!

– Ну, может, и бывает, – чуть подумав, согласился нул и, посторонившись, философски заметил: – С вами, драконами, шизами да химерами, чего только не бывает!

– Да уж, – кивнул я, одеваясь.

– Знаешь, – помолчав с пару минут, внезапно заявил Патоген, не сводя с меня взгляда, – а я вот до сих пор жалею, что Кибер откопал в себе эти чёртовы видео!

– "Отчёт миморада Торикова", что ли? – удивился я, садясь на кровать напротив нула. – С чего это ты вдруг?

– С того, что лучше было б мне не знать, что эта хрень в твоей башке и бошках других – наше изобретение.

– Нет, – я с усмешкой покачал головой. – Не наше!

– Да ладно, ты прекрасно понял, о чём я! – скривился Патоген. – Эти мозговые биомашины, или как там их правильно – импланты! – изобрели люди! Такие же, как я, люди! И потом сами себе прямо в мозг впендюрили, причём просто ради развлечения: "Радость существования" – ну что за блажь, просто уму непостижимо! Вот уж обрадовали, так обрадовали, бес рогатый! Половину населения перебили, а выжившие откатились в развитии на столько десятилетий, чтобы целых полтора века сидеть всё в том же болоте, подчиняясь каким-то безмозглым устройствам собственного изобретения!.. – Патоген грязно выругался. – Какая мерзейшая, тошнотворная история!

– А с пришельцами что, была не тошнотворная?

– Да уж не настолько! – с жаром воскликнул Патоген. – Если бы у меня был выбор, то я предпочёл бы думать, что всю эту гнусь чёртовы пришельцы натворили! Нашествие из космоса – вот это да! Это звучит! Хочется сразу воспрянуть духом и подняться на войну с подлыми захватчиками: это наша Земля, типа, руки... нет, щупальца прочь от наших мозгов! Мы не виноваты, наше дело правое и всё такое! Героическая борьба, бес рогатый!

– Обидно, значит, что люди дураками оказались? – усмехнулся я.

– Никогда мы не достигнем нормального уровня, – грустно проговорил Патоген, снова ловя философскую волну. – И зачем только нам дан этот разум?! Просрать...

Что именно просрать, он сообщить не успел, потому что у меня зазвонил телефон.

– Да?

– Стёпа! Ты очнулся? – завопила в трубку Ленка. – И даже не звонишь! Ну ты и сволочь!

– Прости, Ленк, я как раз собирался, но тут явился Патоген и требует сначала проникнуться его взглядами на судьбу и пороки всего человечества.

– Да ну тебя! – не слыша друг друга, одновременно сказали Ленка и Патоген, заставив меня рассмеяться.

– Смешно ему! – воскликнула Ленка. – Ты к врачам-то собираешься?

– Сначала к Сорвирогу – уже просил зайти.

– Значит, ему ты доложился, а мне...

– Да это не я, это Патоген ему позвонил, пока я в ванной был!

Безнадёжно махнув рукой, нул поднялся и поплёлся к выходу из комнаты.

– Ну ладно, иди, – смилостивилась Ленка. – Встретимся позже.

– Обязательно! – заверил я её. – Целую.

– И я тебя. Пока.

– Патоген! – позвал я, но дверь за ним уже закрылась и он не услышал.

Я снова прошёл в ванную, ополоснул всё ещё горевшее лицо водой и стал причёсываться. В раковину вдруг посыпались волосы. Что?! Я запустил в шевелюру пятерню, вытряхивая всех нежильцов – ещё столько же, сколько упало от расчёски. Волосы поредели, но пока не очень заметно, и оставшиеся держались вроде бы крепко. Чёрт!.. Приблизив лицо к зеркалу, я всмотрелся в собственное отражение и только сейчас заметил, что щетина за сутки почти не выросла. Я провёл рукой по подбородку – шершавость едва-едва чувствовалась.

Снова зазвонил телефон.

– Сумароков, ты где застрял? – рявкнула трубка голосом командира. – Давай бегом!

– Есть!

* * *

В кабинете Сорвирога меня ждал ещё и Пальченко – на этот раз он пошёл к командиру сразу, как только закончил свои исследования. На столе лежала всё та же папка с длинными распечатками, только ещё сильнее распухшая.

– Привет! – я пожал врачу и командиру руки и, поскольку стул перед столом Сорвирога был занят, сел на диван. – Я что, опять всё самое интересное проспал?

– Самое интересное для тебя – это то, что происходит с твоим организмом! – отрезал искровед таким тоном, что я понял: дело плохо.

– Даже если организм прекрасно выспался и отлично себя чувствует? – бодро потянувшись, весело спросил я.

– Хватит врать, Сумароков! – обрубил меня командир.

– Да я не вру! У меня и правда самочувствие нормальное... ну почти.

– Ага, то-то Патоген как тебя увидел, так заверещал, что ты не человек, а пришелец!

– Патоген – художник! У них фантазия очень богатая.

– Оставим в покое фантазии, Стёпа! – жёстким тоном произнёс командир. – Не паясничай, тут речь идёт... – он посмотрел на Пальченко.

– О жизни и смерти! – без улыбки сказал Егор. – Всё очень серьёзно. – Искровед раскрыл папку и, вытащив несколько листов, разложил их на столе. – Ещё хуже, чем я думал.

– Как хуже? – поразился я. – Четыре околиста, а я и сознания не терял, и сам до комнаты дошёл! По-моему, я как раз наоборот – приспосабливаюсь!

– Скрывать внешние проявления ты приспосабливаешься, а вовсе не побеждать сам процесс! – заявил Пальченко.

– Это как с лекарствами от простуды: чувствуешь себя вроде лучше, а на деле ни хрена не вылечиваешься, – провёл аналогию Сорвирог.

– Ну, типа того, – согласился искровед. – Отрицательная динамика видна отчётливо, так что даже если ничего не делать, процесс всё равно уже не остановится. А если ты, Стёпа, вдруг продолжишь вытаскивать околисты или даже просто контактировать с мониском, то метаморфоза будет только ускоряться, причём всё активней и активней. Ещё штук пять таких, как вчера, сессий, и мы тебя навсегда потеряем.

– Вот чёрт, бес рогатый! – ругнулся Сорвирог. – А я-то думал... впрочем, какая теперь разница, что я думал!..

Пока командир выдавал эти глубокомысленные фразы, я, шокированный прогнозом искроведа, вообще не мог и слова вымолвить. Получалось, я стану мониском, полностью утеряв свою человеческую личность, даже если не буду вступать с ними в контакт... Но что значит не вступать в контакт, если я должен всех монисков перепрограммировать?! Чёрт! Проклятье! Пугал Егор меня, конечно, и раньше, но мне казалось, превращение будет длиться годами, а тут... всего пять сессий?! Ну и главная химера! Курам на смех! В монастырь он собрался! Да я ж ни хрена сделать там не успею, как уже соображать перестану...

– И что, мы никак не можем ему помочь? – наконец добрался до сути командир.

– Ну, вообще, – немного подумав, ответил Пальченко, – есть у меня в мыслях один вариант...

– Выкладывай! – потребовал я.

– Поставить тебе, Стёпа, капельницу с сывороткой подавления. Так, чтобы она поступала длительно, но малыми дозами, это может остановить процесс, во всяком случае, шанс такой есть.

– И сколько займёт эта процедура? – спросил я.

– Может несколько часов, а может – дней. Надо будет смотреть на реакцию организма, и в зависимости от этого тормозить или ускорять ввод так, чтобы одновременно и сыворотка постепенно обуздывала околист, и мозг успевал справляться с последствиями, иначе получится, как с тем молодым парнем – стажёром-биологом.

– У нас есть окли с околистами, – напомнил Сорвирог. – Испытайте метод сначала на ком-нибудь из них.

– Боюсь, это ничего не даст, – покачал головой Пальченко. – Они – обычные окли, их мозг никогда не был способен даже просто подавить околист, не то что перехватить управление, как делают драконы, а Степан не просто дракон, он – химера! Возможности его мозга радикально отличаются от возможностей окли, да и околист у него разросся, почти как у мониска...