Текст книги "Собиратель чемоданов"

Автор книги: Ольга Ляшенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

10. Он долго не мог прийти в себя. Руки и ноги его дрожали. Чемодаса долго молча смотрел на него и наконец произнес без всякой злобы, даже с какой-то неожиданной теплотой:

– Беда с тобой, да и только. Вот, пилу из-за тебя уронил. Ну, да ладно. Она мне больше не нужна. Я уже все закончил. Спускаемся, – и взялся за трос.

– Мне бы лучше наверх, – пролепетал Упендра. После пережитого ему хотелось быть поближе к очешнику и самовару. Но Чемодаса тоном, не терпящим возражений, сказал:

– Нет. Сейчас ты мне будешь нужен внизу. Я как раз собирался тебя разбудить.

– Как хочешь, – неуверенно произнес Упендра, недоумевая, зачем это он вдруг понадобился Чемодасе, – Ты знаешь, я всегда рад тебе помочь. Просто не хотелось бы лишний раз пользоваться лифтом. Не обижайся, конечно, но сам ведь знаешь, он у тебя всегда барахлит на подъеме.

– Не беспокойся, подниматься уже не придется.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Скоро узнаешь.

11. Очутившись на полу, они пересели в тележку бескатушечного автомобиля.

После второй пересадки, видя, что они едут в сторону Чемоданов, Упендра обеспокоенно спросил:

– Куда ты меня везешь?

– Я же сказал: скоро узнаешь.

«Собственно говоря, чего мне бояться? – подумал Упендра, – Я здесь нахожусь вполне законно, на основании судебного решения. Так что могу свободно разгуливать даже внутри ограды. Это он – персона нон грата. Кстати, было бы даже интересно взглянуть на Чемоданы вблизи».

12. Сделав еще шесть пересадок, они достигли крепостной стены, потом некоторое время шли пешком, пока не подошли к маленькой металлической дверце.

– Отвернись, – приказал Чемодаса.

Упендра отвернулся, и Чемодаса за его спиной долго возился с замками. Наконец дверь открылась. Сразу же взвыла сирена, но Упендра, быстро просунув руку в приоткрывшуюся щель, отключил сигнализацию. Они вошли в узкий темный тамбур, в конце которого была еще одна дверь. С ней Чемодаса возился еще дольше. Наконец он отпер все замки, и они ступили на территорию Чемоданов. Когда дверь за ними закрылась, Упендра, оглянувшись, увидел, что она выкрашена под цвет стены и практически неразличима на ее фоне.

– Если бы я не знал, что здесь дверь, то и не догадался бы.

– Так и задумано, – ответил Чемодаса, расплываясь в самодовольной улыбке.

Они пересекли территорию и вошли в один из боковых подъездов пристройки. Чемодаса вызвал лифт. После долго подъема они оказались в самом начале длинного коридора.

– Сейчас мы идем фактически по крышке Последнего Чемодана. Точнее, по ее краю, – сказал Чемодаса. – Вон за тем поворотом начинается коридор, который ведет к центральной башне.

13. По обеим сторонам коридора были ряды закрытых дверей.

– Что в этих помещениях? – спросил Упендра.

– Обычные комнаты. Если хочешь, можем заглянуть.

– Было бы интересно.

Чемодаса открыл одну из дверей, и они оказались в небольшой комнате, обставленной совсем по-чемоданному: два деревянных стола – письменный и обеденный, два стула, кровать, секретер и встроенный шкаф для одежды.

– Ой! Совсем как было у меня дома! – обрадовался Упендра. – Откуда ты взял эту мебель?

– Сам сделал! – с гордостью сказал Чемодаса. – Во всех остальных комнатах – такая же.

– Замечательно! Я бы даже не отказался здесь пожить какое-то время.

– Что ж. Поживи, если хочешь, – согласился Чемодаса. – Я могу запросто выделить тебе любую комнату, на выбор.

Упендра подошел к окну. Прямо перед ним, на высоком постаменте, красовалась Статуя Свободы.

– Смотрится неплохо, – сказал Упендра. – Только ты установил ее неправильно.

– Как ты и просил, лицом к чемоданам.

– Да, но лицо-то вверх ногами.

Но на этот раз Чемодаса решил воздержаться от спора.

– Пойдем в башню. Оттуда вид еще лучше, – предложил он.

Они вышли из комнаты и двинулись дальше по коридору.

«А все-таки он молодчина!» – подумал Упендра.

14. Пройдя коридор до конца, они снова вошли в лифт и вышли из него в небольшом круглом зале с высокими окнами на все стороны.

– Теперь мы на самом верху. Над нами – только шпиль, – сказал Чемодаса.

Упендра подошел к окну.

– Смотри! Вон, прямо напротив, твоя беседка! Мы почти на одном уровне со столом. Но здесь как-то сильнее ощущается высота. Ты ощущаешь?

– Ощущаю.

– Спасибо, что привел меня сюда, – растроганно сказал Упендра.

Сердце его наполнилось гордостью за то, что все это колоссальное сооружение – дело рук одного-единственного чемоданного жителя, его ближайшего друга и соотечественника.

15. Далеко внизу осталась крыша Чемоданов. Но это была уже не та девственная крыша из белой крокодиловой кожи, которая существовала заранее, а новая, рукотворная, ведь над старой крышей Чемодаса своими руками возвел еще пять этажей и полукруглый купол!

– А внизу можно разбить парк с фонтанами, поставить скамейки. Смотри, сколько пустого места, – сказал Упендра. – И помнишь, ты еще собирался устроить ров с водой?

– Ров – это пока сложно, – сказал Чемодаса. – Я тут как-то вскрыл паркет, а под ним – бетонн. Его так сразу не продолбишь. Придется взрывать, а от этого стена пострадает.

После ночного приключения у него до сих пор ныло все тело, и охота вручную ковырять пол пропала надолго.

– Я бы на твоем месте сначала сделал ров, а потом уж возводил стену, – рассудительно сказал Упендра.

– Кто ж знал. Кстати, это неплохая идея, насчет насаждений. Только лучше сделать не парк, а газон, заросли здесь ни к чему. Сегодня же скажу соседу, чтобы принес пару ведер земли. Уровень пола сразу поднимется, тогда можно будет и ров выкопать.

– Земля не будет держать воду. Придется все время подливать, – сказал Упендра.

– Это и хорошо. Вода будет постепенно впитываться в почву и орошать газон. А насчет того, как подливать, – это я уже продумал. Я еще утром заказал резиновый шланг трехметровой длины.

– До ванной трех метров не хватит, – сказал Упендра.

– Зачем до ванной? А самовар на что?

«Все-таки есть у него смекалка. Молодчина!» – подумал Упендра и сказал:

– Что ж. Я не против.

Перед ним открылась неожиданная радужная перспектива. Что может быть замечательнее, чем поселиться здесь, вблизи Чемоданов, где все как дома, только намного лучше. По утрам просыпаться под стрекот газонокосилки и сочинять, сочинять… А главное – можно хоть каждый день переселяться из комнаты в комнату, благо их на целый год хватит. О чем еще и мечтать! Его сердце переполнилось благодарностью. Ему стало стыдно за то, что он до сих пор третировал Чемодасу. «Я-то думал, что он занимается бессмысленной возней, а он все это время трудился как пчелка, безропотно снося все обиды. Хотел сделать мне сюрприз. Святая душа! На таких вот скромных тружениках все и держится».

– Я всегда говорил, что ты молодчина! На таких, как ты, все держится.

Чемодаса расцвел от его похвалы.

16. – Ладно. Не будет терять времени, – сказал он. – Мы ведь здесь не на экскурсии, а по делу.

– По какому, если не секрет? – поинтересовался Упендра.

– Скоро узнаешь. Эта комната изменится до неузнаваемости.

– Какая комната? Которую ты мне выделяешь?

– Да нет. Вся наша комната. Здесь больше не будет этих уродливых сооружений. К чему весь этот нелепый гигантизм?

– Ну вот, опять ты за свое! – огорчился Упендра. – Не успел построить, как тут же и ломать. Как хочешь, но я против! Пойми, это здание – твой шедевр, может быть, тебе уже не суждено создать ничего лучшего. Его надо сохранить любой ценой, а ты – разрушить! Это все равно, как если бы я взял и собственными руками уничтожил свою книгу.

– Да я не Чемоданах! – засмеялся Чемодаса. – Я о тех сооружениях, которые здесь были уже заранее. Стол, стулья, диван. Разве это не уродство? Сам же говоришь, что стол – почти на одном уровне с центральной башней. А ведь по замыслу это здание должно возвышаться над ландшафтом.

– Что-то я тебя не пойму, – встревожился Упендра. – Ты что же задумал укоротить все ножки?

– Во-первых, не укоротить, а удалить напрочь. Во-вторых, я к этому уже приступил, – со скромной гордостью заявил Чемодаса. – Начал со стола. Думаешь, чем я занимался, пока ты спал? Подпиливал.

«Хорошо, что не допилил! – подумал Упендра. – Слава богу, это пока только мечта, хотя и опасная. Ну, ничего, вернется Стяжаев, как-нибудь вдвоем мы его разубедим».

17. – Ты зря беспокоишься, – сказал Чемодаса. – Я все рассчитал. Риск минимальный.

– О чем ты? Что ты рассчитал?

– Я рассчитал, что больше всего времени и нервов мы тратим на подъем и спуск. Верно?

– Допустим.

– А все из-за чего?

– Из-за неисправных лифтов.

– Не угадал. Смотри глубже. Все из-за этих нелепых, никому не нужных столбов.

– Ты имеешь в виду ножки?

– Именно. Посмотри: здесь все на ножках, кроме чемодана. А спрашивается, зачем? Кто вообще их выдумал и какой цели они служат?

– Что значит какой цели? Это же мебель. И в чемоданах мебель имеет ножки.

– Опять твоя софистика! Ты, как всегда, смешиваешь понятия. Мебель и мебель – это совсем не одно и то же. Одно дело – стол, за которым ты сидишь и, допустим, пишешь свою книгу. И совсем другое – когда тебе по сто раз в день, рискуя жизнью, приходится взбираться не верхотуру, только для того, чтобы взять пару спичек или отхлебнуть глоток чаю.

– Это неудачный пример, – сказал Упендра. – Вспомни, когда мы с тобой последний раз сидели за столом.

Чемодаса вспомнил: это было еще до взрыва, в доме Упендры.

– Вот видишь, – сказал он. – Сам признаешь, что этот тип мебели не имеет даже минимального смысла. Хотя, возможно, в чемоданах мебель на ножках и сейчас еще как-то используется.[97]97
  Некоторые комментаторы совершенно произвольно толкуют это место в том смысле, что, якобы во времена Упендры и Чемодасы в чемоданах была «шагающая» мебель, управляемая при помощи дистанционного пульта или даже голосом. В действительности это всего лишь одна из легенд, не подтверждающаяся никакими фактическими данными. – сост.


[Закрыть] Но ведь здесь-то все по-другому. Нет, по-моему, это просто ненужный антропоморфизм.[98]98
  Чемодаса употребляет неправильный термин. Об антропоморфизме можно было бы говорить в том случае, если бы стулья, столы и диваны имели не по четыре, а по две ножки, которые к тому же были бы снабжены обувью. Возможно, он оговорился, желая употребить слово «антропоцентризм» и имея в виду, что вся мебель вне чемоданов подогнана под жителей Поверхности, с учетом их роста и телосложения. – сост.


[Закрыть] Представь, как будет здорово, когда на стол, на стулья, на диван мы сможем ходить пешком. Чувствуешь, какие открываются возможности?

– Но зато другие возможности закроются. Под стол и под кровать ходить уже не придется.

Этого Чемодаса действительно не предусмотрел. «Ну, да ничего. Главное – начать, а там разберемся».

– Само собой, кое от чего придется отказаться, – согласился он, – Но зато и выигрыш налицо.

18. – Тебе и со складом придется проститься, – продолжал Упендра.

Склад располагался прямо под столом.

«Да что он все каркает!» – подумал Чемодаса, чувствуя, как к нему возвращается привычная злость на Упендру, который только и может, что давать глупые советы и понапрасну предостерегать.

– Ничего, – резко сказал он. – Со складом что-нибудь придумаю, это не твоя забота. Рассуждать можно до бесконечности, а толку от этого все равно не прибавится. Тем более, что решение уже принято.

– Что значит принято? – возмутился Упендра. – Я пока не давал своего согласия. Да и Стяжаева не мешало бы выслушать, он тоже имеет право голоса.

– Стас возражать не станет. Он давно жалуется, что ему лифты мешают сидеть за столом, ноги девать некуда. Так что, если дойдет до голосования, нас будет двое против одного.

– Согласен.

Упендра согласился на голосование только для того, чтобы выиграть время. «О чем тут голосовать? – думал он. – Тут и голосовать-то не о чем. Заведомо абсурдная идея».

19. – А раз согласен, так бери гармошку и играй! – сказал Чемодаса.

Эта просьба, столь неожиданная в устах Чемодасы, тронула Упендру до глубины души. Он быстро приладил гармошку и взял первую ноту.

– Играй как можно громче, – сказал Чемодаса, затыкая поплотнее уши.

«Странное решение, – подумал Упендра. – Впрочем, может быть, ему так легче привыкать».

Он подул изо всех сил и извлек из своего инструмента самые пронзительные и резкие звуки, на какие он только был способен.

Чемодаса удовлетворенно кивнул. Сечас же снизу раздался возмущенный стук. Это сосед опять взялся за свою швабру. Упендра перестал играть.

– Что же ты? Продолжай, – нетерпеливо сказал Чемодаса.

– Зачем дразнить больного человека? Это жестоко, – сказал Упендра. – Лучше пойдем с нами вечером на свалку, там и послушаешь.

– Играй, кому говорят! – потребовал Чемодаса.

«Что это с ним?» – Упендре стало как-то не по себе.

В это время в прихожей раздался звонок.

– Вот видишь? Старик уже здесь, – испуганно прошептал он.

– Открыто! – во весь голос прокричал Чемодаса.

– Ты с ума сошел! – Упендра уже не на шутку испугался. – Забыл, о чем рассказывал Стяжаев? С ним небезопасно!

– Все идет по плану! – сказал Чемодаса, возбужденно потирая руки. Глаза его горели, щеки пылали лихорадочным румянцем.

Упендра ничего не понимал. Сумасшедший был уже в прихожей, а Чемодаса вел себя более чем странно. А что, если и он небезопасен?

В это время раздался осторожный стук в дверь, и дребезжащий старческий голос спросил:

– Можно?

– Да-да. Войдите! – крикнул Чемодаса.

Упендра отпрянул от окна и резким движением задернул штору.

20. Он не видел, как открылась дверь и что произошло вслед за этим. Он только слышал оглушительный удар, от которого чуть не лопнули барабанные перепонки, а затем – звон, грохот, треск, скрежет и плеск воды, который, казалось, никогда не прекратится. Зажимая руками уши, Упендра бросился ничком на пол.

Наконец все стихло. В наступившей тишине прошелестели быстро удаляющиеся шаги насмерть перепуганного старичка, а затем раздался ликующий крик Чемодасы:

– Ура! Получилось!

Упендра встал и выглянул в окно.

Взору его предстала ужасная картина всеобщего бедствия.

Увы, не все, далеко не все предусмотрел в своих рассчетах Чемодаса. Казалось бы, он включил в них почти все существенные параметры: направление сквозняка, массу оконной рамы вместе со стеклом, силу натяжения бечевки, сопротивление материала ножки стола. Единственное в чем он был не до конца уверен, – это то, насколько прочно держится шпингалет. Если бы шпингалет оторвался, ничего бы не вышло. Поэтому, надпиливая ножки, он применил отдельный расчет: вычислил, сколько по минимуму необходимо оставить, чтобы стол не рухнул сразу. И оставил даже немного меньше. Но все равно до последней минуты он не был уверен в успехе. Шпингалет был ржавый и вполне мог подвести.

Однако можно ли было предусмотреть все возможные и даже почти невозможные последствия совокупного действия множества несущественных факторов и маловероятных обстоятельств? Кто мог, например, предвидеть, что самовар окажется почти доверху наполненным водой? Что тяжелая столешница, вместо того, чтобы спокойно занять отведенное ей место на полу, разве что чуть-чуть потеснив склад, всей своей тяжестью рухнет прямо на хранилище взрывоопасных веществ? Что падая, она увлечет за собой и канатную дорогу вместе с книжной полкой, и самовар, и вентилятор, и мельницу, и беседку, и все прочие расположенные на ней постройки и приспособления, а также выдвижной ящик со всем его содержимым?

21. Чемодаса обрадовался лишь в самый первый момент. Это было естественное чувство, понятное каждому, кому хоть раз посчастливилось полностью и до конца осуществить задуманное. Ведь не мог он сразу, одномоментно охватить мысленным взором все случайные и непредвиденные неприятности, нежданно и негаданно присоединившиеся к свершению грандиозного плана, да еще вместе с их отдаленными последствиями. Быстро, но постепенно, как из осколков разбитого зеркала, складывалась в его уме картина происшедшего, и когда она сложилась полностью, то первой его мыслью было: «Вот так и случаются непредвиденные катастрофы».

– Так этого ты хотел? – прозвучал за спиной голос Упендры.

Этот вопрос был как удар в спину. Все перевернулось в душе у Чемодасы. Все новые решения, уже начавшие подспудно вызревать в его сознании, смешались в один тугой ком, подступивший к горлу. Кажется, впервые в жизни ему не пришлось искать слов, чтобы выразить свое возмущение, они нашлись сами собой:

– Да как ты можешь?! Как у тебя только язык повернулся?! Когда такое несчастье! Когда, казалось бы, надо все забыть…

22. Он не мог даже смотреть на Упендру без отвращения. Сам вид его шутовской фигуры казался наивысшим кощунством перед лицом разыгравшейся трагедии. Чемодаса словно прозрел.

«Я-то думал, что он никчемный, но безобидный, а он… Да он всегда был таким! Еще в Чемоданах!

– И правильно, что тебя выгнали!

Произнеся эти жестокие слова, Чемодаса сразу почувствовал облегчение, как будто лопнул старый нарыв. Он решительно шагнул в лифт и, не дожидаясь Упендры, нажал самую нижнюю кнопку.

23. Двери лифта плавно закрылись, и кабина поехала вниз, но проехав только полтора этажа, вдруг остановилась.

Застрял! Только этого и не хватало! В отчаянии Чемодаса изо всей силы стукнул кулаком в стенку лифта. Но это не помогло. Кабина продолжала висеть неподвижно.

Между тем Упендра, как видно, решил его доконать: сверху полились заунывные звуки гармошки, от которых у Чемодасы полностью пропадала способность решать и действовать. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас вступать в переговоры с Упендрой. Он мечтал больше никогда не видеть его, не слышать, навсегда забыть об его существовании. Но делать было нечего.

– Эй, ты! Слышишь? Перестань!

Упендра продолжал играть, будто не слышал.

Чемодаса бешено заколотил по стенке кабины. Музыка прекратилась.

– Слышишь, что я тебе говорю? Вызови лифт.

– Спасибо за заботу, но как-нибусь обойдусь. Мне пока лифт не нужен, я вниз не собираюсь. Видишь ли, я в свое время не удосужился научиться плавать, а теперь уже поздно.

– Идиот! Ты что, не видишь, что я застрял? – заорал Чемодаса, – Нажми сейчас же кнопку, и лифт поедет. Это проверено.

В ответ раздались гнусавые звуки гармошки.

– Прекрати-и-и!!! – завизжал Чемодаса.

Звуки прекратились.

– Ты об этом сильно пожалеешь, – сказал Чемодаса. – Немедленно вызови лифт.

– Извини, но ничем не могу тебе помочь, – ответил Упендра. – Сам подумай, зачем мне это делать, когда ты мне открыто угрожаешь? Когда ты успокоишься, придешь в себя, я, безусловно, тебе помогу.

«Что за идиот!» – подумал Чемодаса.

– Пойми, я не могу здесь сидеть до вечера. Ты видел, что творится внизу? А если ты меня выпустишь, я успею хоть немного прибрать до прихода Стаса. Зачем расстраивать человека?

– Об этом тебе не мешало подумать заранее. И между прочим, я тебя предупреждал, что лифты неисправны. А ты, кстати говоря, мне обещал, что мы ими пользоваться больше не будем. Вот я и решил не пользоваться. А еще ты мне обещал выделить комнату по моему выбору. Так вот, я выбрал эту. Буду жить здесь.

«Ну, подожди! Дай мне только до тебя добратья!» – подумал Чемодаса. Ему ужасно хотелось возложить всю вину за происшедшее на Упендру. Он сердцем чувствовал, что прав, только пока не знал, как это обосновать. И словно нарочно, чтобы помешать ему собраться с мыслями, Упендра опять заиграл свою заунывную мелодию.

– Перестань, по-хорошему тебя прошу! – взмолился Чемодаса.

– Не понимаю, что у тебя за проблемы? Пять минут назад ты сам умолял меня поиграть. А теперь возражаешь. В конце концов, у тебя есть беруши. Если не хочешь слушать, засунь их себе куда следует, и успокойся, – ответил Упендра.

– В том-то и дело, что не могу! Они у меня выпали во время взрыва.

– А, то-то ты такой нервный, – догадался Упендра. – Между прочим, и у меня сейчас нервы на пределе. А музыка мне в таких случаях помогает.

После этих слов он исполнил самое чувствительное место своей мелодии. У Чемодасы даже слезы брызнули из глаз.

– Да как тебе только не стыдно! – сказал он. – Да неужели ты не понимаешь, что если бы не твой дурацкий самовар, ничего бы этого не случилось!

– Позволю себе напомнить, – официальным тоном ответил Упендра, – что этот самовар – подарок моего друга, и попрошу его в моем присутствии не оскорблять.

– Ну так что? Если на то пошло, мои беруши – тоже его подарок.

– Тогда мы квиты, – сказал Упендра и взял такую душераздирающую ноту, что у Чемодасы мурашки по спине пробежали. В полном отчаянии от стал беспорядочно тыкать во все кнопки. Вдруг кабина дернулась и поехала вверх. Чемодаса возликовал: «Ну, сейчас я тебе, покажу!»

– Ничего, потерпишь, – услышал он голос Упендры. – Уже недолго осталось.

В это время кабина доехала до верхнего этажа, и двери открылись.

24. – Ну-ка, повтори, что ты сказал, – потребовал Чемодаса, выходя из лифта.

– С удовольствием, – сказал Упендра. – Очень скоро ты будешь обо мне только вспоминать.

Он стоял, скрестив ноги, невозмутимый и чужой, как будто прибыл только что, издалека и ненадолго. Нездешняя улыбка блуждала на его губах, и уже отвязанная с одной стороны гармошка болталась как что-то привходящее. Чемодаса уже однажды видел его таким. Поэтому он сразу понял значение этих примет.

– Уходить надумал? – спросил он.

– А ты предлагаешь мне всю оставшуюся жизнь провести в этой башне? Как Робинзон Крузо на необитаемом острове?

– Тоже мне, Робинзон Крузо! – Чемодаса даже возмутился. Как-никак, Робинзон Крузо был его любимым героем. – Ты хоть знаешь, кто такой Робинзон Крузо?

– Конечно, знаю. Это был известный путешественник, мореплаватель. Как-то раз, по случайному стечению обстоятельств, он оказался в отрыве от родины, лишился человеческого общества, был вынужден общаться с животными и дикарями, много из-за этого перестрадал. Я его глубоко понимаю. Но потом, тоже совершенно случайно, он снова попал на родину и написал книгу.

– При чем здесь книга? Ты все толкуешь шиворот-навыворот. Книгу он сочинил уже потом, от нечего делать. А на острове ему было не до сочинений, он там трудился не покладая рук. А руки у него, между прочим, были золотые. И впридачу светлая голова. Сам, в одиночку обустроил целый остров! Такого там понастроил! А ты, можно сказать, пришел на готовое. Так что не сравнивай себя с Робинзоном.

– Вот, и ты меня попрекаешь.

– Да не попрекаю я тебя! Я же тебе сам предложил: выбирай любую комнату и живи в свое удовольствие. Хочешь – сочиняй свою книгу, а хочешь – смотри в окно, любуйся видами.

– Да уж, есть чем полюбоваться.

Чемодаса начал терять терпение.

– Ну, не знаю, чем тебе еще угодить! Не нравятся виды – можешь спуститься, погулять по территории. Видишь, внизу все сухо. Благо, стену я сделал надежную, как будто предвидел, внутрь ни капли не просочилось. Чем плохо? Все обустроено, живи – не хочу.

– В том-то и дело, что не хочу.

Чемодаса почесал в затылке.

– Ну, что ж, – сказал он наконец, – как говорится, вольному – воля. Решил так решил, отговаривать не буду.

Упендра молчал.

25. – Только куда ж ты пойдешь? – снова заговорил Чемодаса. – Думаешь, в Чемоданах тебя ждут-не дождутся?

– Отчего же не дождутся? – сказал Упендра. – Вполне возможно, что со временем выйдет амнистия, или законы изменятся. Возможно, даже уже изменились.

«Да, как бы не так!» – подумал Чемодаса.

– Да мало ли что может случиться, – продолжал Упендра. – Всего не предугадаешь.

– Постой! Что-то я тебя на пойму. Уж не задумал ли ты и вправду вернуться?

– А почему бы и нет? Разумеется, не навсегда, и уж конечно, не сейчас.

– А когда?

– Я же сказал: не раньше, чем выйдет амнистия, и меня об этом официально уведомят. Я привык жить легально, мне неприятности ни к чему. А пока просто перееду в другую комнату, здесь же, по соседству. Обустроюсь там, поживу какое-то время, закончу книгу. А там и решу, что делать дальше. Может, на сцену подамся.

Чемодаса даже не знал, что на это и ответить. Они помолчали.

26. – Ты должен меня понять, – снова, уже мягче, заговорил Упендра. – Меня ведь здесь давно уже ничто не держит. Ты просто не представляешь, до чего я устал от постоянного шума, суеты, разговоров. Хочется покоя, а его все нет и нет. И чувствую, не будет. Из тебя за весь день слова не вытянешь, Стяжаев приходит только под вечер. Да и в тягость мы ему.

– Да что ты! – воскликнул Чемодаса. – Как тебе только такое могло на ум прийти? Вы ж с дядей Степой друзья – не разлей вода. Я, честно говоря, даже подозревал, что вы вдвоем что-то против меня затеваете. Да и вообще он, хоть и с ленцой, но в целом-то парень неплохой.

– Потому и молчит, что неплохой. Но я-то чувствую. Небось, смотрит на нас и думает: «И когда-то вы уберетесь?» Иной раз даже кусок в горло не лезет. Ты думаешь, почему он нам сегодня ключи оставил?

– Да я вообще о такой мелочах не думаю! Неужели мне больше думать не о чем? Мало ли, зачем оставил. На всякий случай.

– Да нет, не навсякий. Я целый день только об этом и думаю.

27. Чемодасе вдруг стало ужасно жаль Упендру. «Ну разве он виноват, что уродился таким никчемным? Ни к чему-то не может приспособиться». Ему даже захотелось чем-нибудь помочь ему, дать дельный совет.

– Знаешь, что я тебе скажу? Раз у тебя такие мысли, тебе просто необходимо заняться каким-нибудь трудом. Вот увидишь! Будешь чувствовать, что приносишь пользу, и сразу успокоишься. Посмотри на меня: я свой хлеб отрабатываю, даже с избытком, и совесть меня не беспокоит.

– Совесть-то меня, слава богу, тоже не беспокоит. Я, кажется, пока еще никому особенно не навредил. Просто существуют какие-то приличия.

«Какой был, такой и остался! – подумал Чемодаса. – Что с него возьмешь?»

Он только спросил:

– А ты уверен, что есть другая комната?

– А почему бы ей и не быть? – оживился Упендра, – Раз существует эта, значит с таким же успехом могут существовать и другие. Не хочешь же ты сказать, что на всем белом свете есть только одна-единственная комната?

– Представь себе, этого я сказать не хочу! Но ты, как я понимаю, хочешь сказать, что другая комната находится в двух шагах от нас и только того и ждет, когда ты соизволишь в нее перебраться.

– А что? Весьма вероятно, что так оно и есть. Не хотел говорить заранее, чтобы зря не обнадеживать. Но каждый раз, когда мы идем гулять, я вижу в коридоре, рядом с нашей комнатой, еще одну дверь. Она всегда закрыта. Но за ней-то и находится другая комната. Или ты можешь доказать обратное?

Тут уж Чемодаса не смог удержаться от смеха. А отсмеявшись начал объяснять терпеливо, как ребенку:

– Пойми: дверь может вести куда угодно. Скорее всего, там просто кладовка, или встроенный шкаф. А возможно, черный ход. Ты же, надеюсь, не собираешься жить на лестнице? Если бы в этой квартире была другая комната, то были бы и другие жильцы. А здесь, кроме нас и Стяжаева, никаких других жильцов нет.

– Тем лучше, – сказал Упендра. – Значит, жильцы съехали, и комната освободилась. Вот я ее и займу.

28. «Да что это я? – спохватился Чемодаса. – Что толку с ним беседовать? Все равно ему ничего не внушишь. Его сама жизнь не переделала, а я берусь».

– Когда же ты думаешь уходить? – спросил он.

– Да когда угодно. Хоть сегодня. С соседом попрощаюсь, и в путь.

Чемодаса опять засмеялся.

– Знаю я твои прощания! Вот придет Стяжаев – вы с ним сядете чаи распивать, заведете свои нескончаемые разговоры, потом пойдете гулять, после прогулки ты скажешь, что устал и спать завалишься, а утром – снова чай, и опять все сначала.

– А тебе, вижу, не терпится со мной распроститься, – едко заметил Упендра. – Само собой разумеется, перед дорогой я постараюсь как следует выспаться и подкрепиться. Кто знает, что меня ждет на новом месте? Тому, кто остается, всегда легче.

– Так оставайся и ты. Кто тебя гонит?

– Не уговаривай. Все уже решено.

– Все-таки я не понимаю! – сказал Чемодаса. – Можешь ты в конце концов объяснить, что тебе здесь не нравится? Живешь на всем готовом, к работе тебя никто не принуждает. Чего еще желать? Сиди себе, пиши свою книгу.

– Не могу. Не пишется.

29. Они постояли еще вдвоем у окна, помолчали, поговорили о том о сем.

– Надо же! Пока мы говорили, вода спала, – сказал Чемодаса. – Смотри, она уходит! Удивительно!

И правда, уровень воды за крепостной стеной быстро понижался, в некоторых местах уже обнажился пол.

– А что тут удивительного? Вода всегда найдет себе дорогу.

– Понятно, что найдет. Вот только куда? Здесь же – четыре стены.

Упендра улыбнулся.

– Да будет тебе известно, что все водоемы на Земле связаны воедино и имеют выход в море. Конечно, это не сразу очевидно, но, тем не менее, можешь мне поверить.

– Ну вот, опять понес околесицу, – сказал Чемодаса, уже против своей воли вступая в спор. – Во-первых, стоя на ровном месте, вода никуда не потечет, для этого нужна какая-то впадина. А во-вторых, наука установила, что на земле существует множество морей, не говоря уж о прочих водоемах, которые никак друг с другом не соединены. Да и вода воде рознь. Есть воды проточные, например, родниковые и речные, а есть непроточные, которые уже заранее собраны в одно место…

– Если ты имеешь в виду лужи, болота или какие-нибудь рукотворные водоемы, – подхватил Упендра, – к примеру, тот же самовар, то я с тобой вполне согласен, и даже сам приведу примеры таких водоемов. Чтоб далеко не ходить, возьмем хотя бы Асфальтовое озеро в Иудее.[99]99
  Это не выдумка Упендры, как полагают некоторые горе-комментаторы. Асфальтовое озеро действительно существовало. О нем, например, упоминает св. Василий Каппадокийский в своих Беседах на Шестоднев (см.: Беседа четвертая. О собрании вод). – сост.


[Закрыть] Слышал о таком?

– Нет, не слышал, – признался Чемодаса.

– Так я и думал. Есть еще Каспийское, о нем, небось, тоже не слыхал?

– Как не слыхать? Каспийское море я знаю, могу на карте показать. Только это на самом деле не море, а озеро, только большое и соленое…

– Вот то-то и оно. Озеро – это не более чем резервуар для воды, пресной или соленой – в сущности, не имеет значения. Другое дело – море. Море – это не тебе просто вода. Море – это, если можно так выразиться, собрание вод, так сказать, природная коллекция…

Чемодаса засмеялся.

– Ну, да! Ты еще скажи, что море – это чемоданы.

– А что? В каком-то смысле так и есть. Интересная мысль! Ты знаешь, я в юности одно время просто бредил морем. Прочитал все, что только мог достать по морской тематике. О морских пространствах и различиях между ними, о всевозможных морских правах и свободах: свободе судоходства, свободе рыболовства, свободе прокладывать подводные кабели и трубопроводы. Особенно мне нравилось о свободе полетов над открытым морем. Бывало, заберешься на чердак, начнешь читаешь – просто дух захватывает! Еще, помню, у отца была книжка «О праве мирного прохода через территориальные воды и правах государств, не имеющих морского побережья»…

– Ладно. Мне и вправду пора, – сказал Чемодаса. – Думаю, еще увидимся, но на всякий случай, как говорится, не поминай лихом.

– Что ж, прощай, – сказал Упендра, взглянув ему в глаза с удивительной теплотой. – Рад был с тобой познакомится.

30. На этот раз лифты не подвели Чемодасу. Он благополучно спустился на пол, довольно быстро, пользуясь особыми, ему одному известными метками, отыскал секретную дверь в стене и вышел за территорию Чемоданов. Чем дальше шел по разбухшему паркету, чем больше видел на своем пути разрушений, тем больнее сжималось его сердце. «Ишь ты, – бормотал он себе под нос, – «Рад был познакомиться»! Я его, можно сказать, из Чемоданов вытащил, гнил бы там до сих пор. А он – «Рад познакомиться»! Размечтался о морских свободах. Тоже мне, моряк! Моряк с печки бряк. Комнату ему другую подавай, эта, видите ли, уже не устраивает! И не стыдно комнату в таком виде оставлять, въезжал-то в чистую. А что ему? Пускай другие убирают. Он ведь у нас писатель! А сам, небось, и писать-то не умеешь. Такие «книги» и я бы мог сочинять, просто мне стыдно, а тебе – ни капельки… «Поживу, обустроюсь». Хотел бы я видеть! Небось, за мной прибежишь. У самого-то руки не из того места растут. Как же, писатель! А сам на книги ни разу и не глянул, для кого я только канатную дорогу проводил? А когда переход строил, так он еще и отговаривал. Бездельник ты, а не писатель!»