Текст книги "Собиратель чемоданов"

Автор книги: Ольга Ляшенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Книга XVIII. (2-я Судей)

1. На самом деле Учитель Сатьявада не собирался срывать заседание суда. У него и в мыслях ничего такого не было, да и стал ли бы он упускать возможность лишний раз выступить перед чемоданными жителями? Тем более, когда они этого сами добиваются! Как только до него дошло, что все уже в сборе, и только его и не хватает, чтобы начать, он тут же вышел из самадхи и, ни мало не мешкая, пошел прямиком в суд. Причем пошел он туда особым сверхбыстрым шагом под названием кин-хин, который, составляя часть духовной практики, в то же время очень удобен и в практической жизни, поскольку позволяет в сверхкроткие сроки преодолевать пространство и переносить физическое тело на сверхдлинные расстояния. Эта сравнительно несложная техника не раз выручала Учителя в различных житейских ситуациях и даже как-то раз спасла ему жизнь – его тогда преследовала разъяренная толпа воинствующих атеистов. Поэтому он, заботясь в первую очередь о целости Сангхи, всегда говорил начинающим: «Не гонитесь за сложными техниками. Начните с малого – овладейте кин-хином. Остальное приложится».

2. Увидев, что Учитель приступил к практике кин-хина, верующие быстро образовали колонну и последовали за своим Гуру. По дороге Учитель запел песню. Это была песня его собственного сочинения. В ней пелось о кознях врагов, о решимости преодолеть все преграды на пути к Просветлению и Освобождению, о приверженности Истине и Гуру. У него был очень хороший слух и красивый, задушевный голос, баритон. Его песни легко запоминались и были любимы всеми верующими. Достигшим иной раз даже приходилось прятать от них стихи и ноты, поскольку решено было выдавать их только отдельным самана, в виде поощрения за особые заслуги, либо всем желающим, но в обмен на хорошие пожертвования. Однако, несмотря на все ухищрения, песни Учителя каким-то чудесным образом молниеносно распространялись и разучивались. Верующие при этом проявляли чудеса упорства и изобретательности, нередко даже выкрадывали тексты, и не раз бывало так, что Учитель, сидя у себя в кабинете и сочиняя последний куплет очередной песни, вдруг слышал, прямо у себя под окном, ее же первый куплет, в хоровом исполнении.

Он сочинял не только песни, но и симфоническую музыку, а также оперы, балеты, скетчи, сценарии для мультфильмов, и многое-многое другое, причем все – исключительно на темы Спасения.

3. А было время, когда он и не подозревал о своих способностях, даже этих, обычных, не говоря уж о сверхъестественных. Впрочем, сверхъестественных способностей у него тогда просто не было. Он вел жизнь обычного семьянина. Работал. Имел четверых дочерей. Мечтал о сыне. Временами, как у каждого, что-то не ладилось: случались промахи в работе, конфликты с друзьями, ссоры с женой. С годами начались недомогания, затем болезни… Разумеется, это было еще до того, как он пробудился к Истине. Это было, когда его просто однажды осенила мысль: «Да, я родился, чтобы страдать. Мы все здесь рождены, чтобы страдать. Жизнь есть страдание». Но это была еще не вся Истина. До Истины было далеко. Он тогда еще не мог отрешиться от привязанностей, да и не хотел. Он только бросился очертя голову в пучину поисков и борьбы. Он искал то, о чем никто в Чемоданах, не говоря уж о нем самом, не имел ни малейшего представления. Он шел наощупь, в темноте, в течение нескольких лет. Были моменты, когда он по-настоящему хлебнул горя, оказавшись на самом дне жизни.

4. Это были времена, трудные для многих. Над Чемоданами как будто что-то нависло, какая-то внешняя тяжесть. Тяжесть поселилась и в сердцах. То и дело, из ничего, возникали склоки. Зависть и ревность стали обычным делом. Чаще стали распадаться семьи. Началось брожение умов, многие ударились в политику. Законы пеклись как блины. Каждый третий гражданский процесс перерастал в уголовный, а каждый четвертый – в политический. В Чемоданах всегда любили судиться, но раньше в суд шли за правдой и справедливостью, а теперь – бежали чисто по злобе, чтобы насолить ближнему.

Казалось, сама природа, до сих пор столь благосклонная к жителям Чемоданов, вдруг безнадежно испортилась и, за что-то на них озлобившись, стала пакостить на каждом шагу.

5. Теперь уже трудно установить, кто первый сказал о порче природы. Кажется, впервые об этом заговорили еще до потопа, в связи с проблемой необусловленных рождений. Далеко не сразу, можно сказать, уже задним числом, было замечено, что в деторождении происходит какая-то чехарда. С одной стороны, пары, делавшие все возможное, чтобы родить мальчика, годами не могли дождаться потомства. Ни обмен мыслями на расстоянии, ни задушевные телефонные разговоры, ни совместное посещение музыкальных концертов и судебных прений, ни любовная переписка, ни другие подобные способы, всегда считавшиеся более сильными средствами, чем обычное общение в кругу семьи, не давали никаких результатов. Какпотом выяснилось, все эти пары в конце концом так и остались бездетными.

С другой стороны, в семьях, где родители ничего подобного не предпринимали и уже заранее смирились с тем, что у них будут рождаться только дочки, вдруг, ни жданно ни гаданно, откуда ни возьмись появлялись мальчики.

6. Все эти факты стали достоянием гласности уже потом, когда проблема встала во весь рост. Ведь то, что происходит внутри семьи, очень редко выходит наружу и подвергается научному обобщению. Это, как говорится, – невидимые миру слезы. Но когда у матерей-одиночек стали рождаться сыновья, не знающие своих отцов, ужас охватил Чемоданы. Правда, сначала и этому не придали должного значения, а приписали все упрямству одного ребенка, который, несмотря на самые настойчивые просьбы матери, никак не хотел назвать своего отца. Отчаявшись, мать этого ребенка повела его к психологу, психолог направил к психиатру, психиатр, обследовав мальчика, не нашел у него никаких отклонений и посоветовал матери оставить его в покое, сказав ей буквально следующее: «Оставьте ребенка в покое! Захочет – сам скажет. Радуйтесь, что он у вас здоров. А будете к нему приставать – доведете до болезни. Небось, видели, каких ко мне приводят? Откуда нам с вами знать, почему он не говорит? Может, отец сам не желает вам о себе напоминать. Мало ли что у вас там с ним вышло. Это ваша личная проблема, а ребенок здесь не при чем. Так что нечего к нему приставать!»

Так эта мать и ушла от психиатра ни с чем, а психиатр, со своей стороны, как уже было сказано, не придал этому случаю никакого значения, поскольку был перегружен работой. Мать больше не расспрашивала своего ребенка, надеясь, что он когда-нибудь да скажет ей, кто его отец, и каково же было ее удивление, когда спустя некоторое время он сам задал ей этот вопрос!

Тогда она снова пришла к психиатру, на этот раз уже без ребенка.

– Послушайте, это опять вы, – сказал психиатр. – Я ведь вам тогда еще сказал: не приставайте к ребенку. А вы, видно, все равно приставали и сами же все ухудшили. Что мне с вами делать? – и видя, что женщина не уходит, сказал:

– Ну ладно. Присядьте, что же вы стоите. У вас в семье были случаи психических расстройств?

– Что вы! У нас все нормальные, – сказала женщина.

– А у отца вы никаких отклонений не замечали?

– Да какие отклонения! Мой папа всю жизнь был передовик производства, сейчас – почетный пенсионер, активист, про него в газете писали. Какие у него отклонения!

– Да я не о вашем папе! Успокойтесь. Я об отце вашего ребенка. Что вообще он за человек, можете вы мне о нем рассказать поподробнее?

– А что я могу рассказать? Я у сына спрашиваю-спрашиваю, а он не говорит. Потому к вам и хожу, – сказала женщина и заплакала.

– Успокойтесь! Расскажите хотя бы вкратце: кто он, чем занимается. Он женат?

– Не знаю, – и женщина заплакала еще громче.

– Как вы познакомились?

– Не помню!

– Ну-ка, не раскисайте! – строго сказал доктор. – Пожалуйста, соберитесь и вспомните. Вы не одна тут с проблемами, за вами целая очередь, небось, видели. Такого быть не может, чтобы мать не знала, кто отец ее сына. Если бы это была дочь – тогда другое дело. Тогда еще возможны какие-то сомнения. Но и в этом случае можно установить отцовство…

– А что устанавливать? – сказала женщина, вытирая слезы. – Была бы дочь – я бы и сама знала. У меня б тогда и сомнений не было. Я ведь и думала, что у меня дочь будет. Родители как узнали – сперва чуть из дома не выгнали. А потом отец сказал: «Ладно, дочка, с кем не бывает. Рожай. Вырастим». А родился сын.

И женщина опять заплакала. Психиатр задал ей еще ряд вопросов и тщательно записал все ее ответы. Это не помогло. Тогда он предложил ей сеанс гипноза, но даже под гипнозом она ничего не вспомнила. Так он и отпустил ее и на этот раз ни с чем, даже не взяв с нее денег за гипноз, а сам прекратил прием и задумался. Потом он открыл свой журнал, подсчитал, сколько раз за последнее время к нему приводили мальчиков, подобных сыну этой женщины, и скольких еще приводили с эдиповым комплексом (а ведь прежде эдипова комплекса в Чемоданах не бывало), и провел соответствующее обобщение, но, как истинный ученый, никаких выводов пока делать не стал.

А спустя еще некоторое время были обнародованы результаты одного социологического исследования, которое проводилось в связи с проблемой разводов. Эти результаты ошеломили всех, особенно когда были сопоставлены с содержанием заявления психиатра, который, со своей стороны, узнав об этих результатах, и сопоставив их с тем обобщением, которое он уже заранее провел по результатам своей собственной практики, решил, что теперь-то уже пора наконец делать какие-то выводы и, как истинный ученый, счел своим долгом известить об этом общественность. Вот тогда-то проблема необусловленных рождений и встала во весь рост, а поскольку наука никакого рационального объяснения на этот счет сразу дать не смогла, то и заговорили о порче природы.

7. В эти-то, допотопные времена, учитель Сатьявада и начал свои духовные искания. Впрочем, тогда еще не было учителя Сатьявады, а был просто школьный учитель Григорий Федорович Подкладкин, который, как было сказано, с головой погрузился в бурное море духовных исканий и непримиримой борьбы.

Сначала он долго шел ошупью, перебрал множество тайных практик и учений, пока наконец, совершенно случайно, не наткнулся на Йогу. А главная ценность Йоги – в том, что она дает ясный критерий, по которому всегда можно точно определить уровень вашего духовного развития. Этим критерием служат сверхчеловеческие способности. Какие сверхчеловеческие способности вы приобрели, на таком, соответственно, уровне вы и находитесь. Оказалось, что учитель Подкладкин уже заранее имел некоторые сверхчеловеческие способности, такие, как чтение чужих мыслей на расстоянии и передача собственных. Постепенно он развил в себе и другие сверхспособности, а именно овладел техникой задержки дыхания в степени, превосходящей естественные возможности чемоданного жителя, и уже приступил к освоению техники левитации. Но окончательной его целью были не сами по себе сверхспособности и мистические силы. Он хотел достичь Освобождения, причем не для себя одного, а для возможно большего числа душ. Ведь он уже знал, что Чемоданы – это только малая часть одного из шести миров страстей, а жизнь в мире страстей не только сама по себе есть страдание, но и ведет к еще худшим страданиям после смерти, о чем убедительно говорится в буддийских сутрах.

Поэтому всегда, с самых первых шагов на извилистом пути к Истине рядом с ним были его ученики. Он вел их за собой через все тернии, порой кругами, сам не зная куда и зачем, вдохновляя победами и тщательно ограждая от неудач.

Выговоры, педсоветы, позорное увольнение, многолетняя изматывающая борьба с родительским комитетом, потом – с пресловутым Комитетом по спасению молодежи и иными масонскими и промасонскими организациями, развод, раздел имущества, прочие судебные тяжбы и смехотворные для него (уже Достигшего!) административные взыскания только закалили его волю и теснее сплотили Сангху.

 
Я буду практиковать!
Я буду практиковать!
Чтобы стать Бодхисаттвой
Ради спасения всех этих душ.
 

8. Верующие дружно подхватили припев. Так, с песней, далеко оставив позади двух бегом бегущих милиционеров, пришли они на заседание Суда. Учитель уселся в первом ряду, рядом с ним поместилось несколько Достигших. Эти места всегда держали для ответчика и его команды, чтобы в случае чего, смотря по тому, какой оборот примет дело, им было нетрудно перейти на скамью подсудимых.

Остальные верующие разделились на две неравные части. Большинство, дальше продвинувшееся в практике и уже твердо стоящее на пути к Освобождению, сгруппировалось в задней части трибун, а менее просветленное меньшинство, под давлением своих соскучившихся родственников и членов семей, рассредоточилось в зале.

9. Чемодаса хотел было присоединиться к большинству, но с судейского места вдруг поднялся благообразный старичок с седой, как снег, головой и ясными голубыми глазами и, обращаясь лично к нему, произнес глухой старческой скороговоркой:

– Одну минуточку! Я вас очень попрошу, не уходите, пожалуйста. Потому что я как раз собирался предоставить вам слово. Да-да, лично вам.

Чемодасе бы сразу бежать, да он растерялся. И остался стоять в проходе, лицом к лицу с правосудием и мысленно взывая к Учителю, которого видел лишь со спины. Но Учитель сидел, непоколебимый как скала. «Видно, вошел в Самадхи, значит, ничего страшного», – приободрился Чемодаса.

– Спасибо, – дружелюбно сказал старичок. – Вы, как я понимаю, гражданин Чемодасов, Николай Петрович?

– Точно. Это я и есть, – сказал Чемодаса, неприятно удивленный такой осведомленностью дотошного старика.

– Очень приятно! А я – Застежкин Федор Соломонович, председатель суда. Я рад, что вы наконец нашлись. А то, я помню, вас долго разыскивали, все никак не могли разыскать. Маргарита Илларионовна! Я попрошу вас записать в протокол, что гражданин Чемодасов самолично явился в суд. Это очень хорошо.

– Уже записала, – отозвалась Маргарита Илларионовна.

– И чтобы вы уж больше не потерялись, пройдите, пожалуйста, вот сюда, за этот барьер, – и старичок с самой дружеской улыбкой указал на скамью подсудимых.

– С какой это стати я туда пойду! – закричал насмерть перепуганный Чемодаса. – Мне пока что не предъявлено никаких обвинений! За что вы собираетесь меня судить?

– Вы знаете, я, честно говоря, так сразу и сказать затрудняюсь, – простодушно признался судья. – Просто мне Чехлов что-то говорил, дескать собирается лично вам предъявить какие-то обвинения, а я сейчас уже и не вспомню, какие именно. Да и зачем мне не в свое дело лезть? Он ведь у нас прокурор, поэтому вечно кого-то в чем-то обвиняет. Есть и защитники. А мое дело – последнее, так что не волнуйтесь. Сперва всех выслушаем, а потом и судить начнем. Вполне вероятно, что вас еще и оправдаем. А пока что пройдите на свое место, видите, прокурор только того и дожидается. Как только вы пройдете, он тут же вам свои обвинения и предъявит. Правда, Степан Сергеевич?

– Именно, – сказал прокурор. Это был бравый чемоданный житель, в самом расцвете сил, с густыми бровями и зычным голосом.

Чемодаса хотел было еще побороться за свои права, но, увидев себя в окружении двух стражей порядка, сник и, ведомый под руки, прошел за барьер. Тут же к нему подошел худощавый подвижный чемоданный житель в сильно поношенном пиджаке из искусственной кожи и представился:

– Дерматинов Игорь Семенович, ваш адвокат. Можно – просто Игорь.

11. – Итак, будем считать заседние суда открытым, – сказал судья. Слово для обвинительной речи предоставляется прокурору. Прошу вас, Степан Сергеевич.

Прокурор встал и откашлялся, готовясь начать свою речь.

– Одну минуточку, – вдруг сказала Маргарита Илларионовна. – Извините, что нарушаю… Но тут, в самый последний момент, поступило еще одно заявление. Федор Соломонович, я забыла вам передать.

– Что за заявление? – спросил судья.

– Исковое заявление от гражданина… – Маргарита Илларионовна вопросительно посмотрела на Коллекционера, который сидел тут же, за столом, на своем обычном месте, с огромным интересом наблюдая за происходящим. – Как ваша фамилия, Дмитрий Васильевич? – шепотом спросила Маргарита Илларионовна.

– Моя? Стяжаев.

– … от гражданина Российской Федерации Стяжаева Дмитрия Васильевича по поводу оскорбления религиозных чувств.

– Хорошо, рассмотрим, – сказал судья. – Надо бы тогда и ему адвоката. Позаботьтесь, Маргарита Илларионовна.

– Одну минуту.

Маргарита Илларионовна, привстала, оглядела зал и, высмотрев кого-то, подала знак. Сейчас же из самого заднего ряда поднялся и стал быстро, почти бегом продвигаться по проходу совсем молодой чемоданный житель, можно сказать юноша, с открытым лицом и живым, лучистым взглядом.

– Знакомьтесь, – сказала Маргарита Илларионовна. – Это Николай Петрович, можно просто Коля.

– Лучше – по фамилии, Чемодаса,[118]118
  В Чемоданах принято, если это не противоречит требованиям приличий и благозвучия, образовывать краткие имена не от полного имени, а от фамилии. Ср.: – Чижик (от Чеженко); Чемодаса (от Чемодасов); Стас (от Стяжаев); Чех (от Чехлов), Клава (от Подкладкина), но Игорь (от Дерматинов). – сост.


[Закрыть] – вставил Николай Петрович.

– Не смотрите, что молод, только что окончил юридический колледж, а уже выиграл четыре крупных дела. Но здесь особый случай, Чемодаса! Сергей Васильевич наших процессуальных обычаев не знает, судится впервые, поэтому ты должен предельно подробно его консультировать, чтобы он не допустил какой-нибудь оплошности.

– Я понял, – сказал Чемодаса-младший и широко улыбнулся. – Я вам буду все объяснять. И не только по процессу, а вообще, если вам что интересно, то не стесняйтесь, спрашивайте. Я на все ваши вопросы отвечать буду.

– Хорошо! – сказал Коллекционер.

– А можно, и я у вас кое-что буду спрашивать?

– А что именно?

– Ну, разное… Меня очень многое интересует. Я давно увлекаюсь Поверхностью, чуть ли не с детства. Мне часто снился один и тот же сон: как будто я иду по совершенно открытой местности, и не падаю. Даже вчера еще снился.

– Это ты, Чемодаса, растешь, – с материнской улыбкой сказала Маргарита Илларионовна. – Ну, что ж. Я рада, что вы нашли общий язык. А мне давно пора заняться протоколом.

12. Действительно, прокурор уже начал свою речь.

– … и как вы все, должно быть, хорошо помните, – говорил он, – я уже неоднократно обращался в суд с иском о ликвидации указанного юридического лица, и всякий раз мой иск был удовлетворен. Однако что это меняло? Да в сущности ничего! Так называемая Корпорация Истины действовала, действует, и, по всей видимости, будет подолжать действовать под тем же названием и в том же составе…

– Совсем не в том же! – насмешливо сказал со своего места учитель Сатьявада. – Наш состав все время увеличивается.

– Ответчик! Имейте уважение к суду! – выкрикнул кто-то из зала. – Вам пока еще никто слова не предоставлял!

– И правда, – сказал судья. – Дайте выступить прокурору. А то ведь, когда придет ваша очередь, он тоже вас перебивать начнет. Вам, небось, это не понравится.

– А он и так будет меня перебивать, – сказал Учитель.

– Откуда вы знаете? Может, на этот раз и не будет.

– Считайте, что это – предсказание, – снисходительно разъяснил Учитель. – До сих пор, как вам должно быть известно, все мои предсказания сбывались.

– Что вы говорите? – заинтересовался судья. – Так вы занимаетесь предсказаниями?

– А то вы не знаете!

– Федор Соломонович! Вы мне мешаете, – не выдержал прокурор.

– Простите, Борис Степаныч. Ради Бога простите! Но тут – видите, как интересно! Оказывается, ответчик занимается предсказаниями. А я последнее время как раз очень интересуюсь такими вещами. Помните, я вам еще вырезку приносил…

– Ну какую еще вырезку! – взорвался прокурор. – Опять вы начинаете! Мы же с вами договорились, только что, перед самым заседанием, что хоть на этот раз вы не будете меня перебивать! И вы мне обещали. Вот, даже Маргарита Илларионовна подтвердит, она присутствовала. Секретарь! Призовите председателя к порядку! Может, он хоть вас послушает?

– И правда, Федор Соломонович, не мешайте ему. Вы же знаете, он от этого сбивается, – попросила Маргарита Илларионовна.

– Ну, хорошо, хорошо, – сказал судья. – Больше не буду.

– О господи! – тихо, как бы про себя, произнес Сатьявада.

Судья встрепенулся.

– Прошу прощения! У меня только один-единственный вопрос к ответчику. Можно? – и не дожидаясь ответа прокурора, скороговоркой спросил у Сатьявады: – вот вы сейчас произнесли слово «Господи?» Кого вы имели в виду?

– А что, это имеет существенное значение для дела? – удивился Учитель.

– Да нет. Просто интересно.

– Разумеется, я имел в виду Господа Шиву, моего духовного Гуру, – ответил Учитель. – А вы полагали, что я имел в виду кого-то другого?

– Нет, я ничего не полагал, я просто. Спасибо. У меня все. Продолжайте, Степан Сергеевич.

13. Однако прокурор, вместо того, чтобы продолжить выступление, захлопнул свою папку и сказал (видно, решил-таки высказать накипевшее):

– Не знаю, Ваша Честь, чем вы там последнее время заинтересовались. Вы ведь всегда чем-то интересуетесь, не тем так этим. А я вот ничем не интересуюсь, времени не хватает. Я, между прочим, эту свою речь всю ночь сочинял. И репетировал перед зеркалом. Потому что мой подход вам известен, не первый раз обсуждаем. Я – не импровизатор и не люблю экспромтов. У нас здесь с вами суд, а не театр!

– Вот именно! – с азартом подхватил судья. – Поэтому здесь и не нужны никакие домашние заготовки. Это в театре все роли заранее разучивают. А у нас – принцип состязательности…

– Прежде всего, у нас принцип законности, – возразил прокурор. – И принцип осуществления правосудия только судом. А вы вечно затеваете какую-нибудь постороннюю дискуссию, да еще втягиваете в нее публику…

– … исходя из принципа участия граждан в судопроизводстве, – закончил судья.

– Ну, знаете, вас не переспоришь, – уже с явной обидой сказал прокурор. – Вы пользуетесь своим возрастом и тем, что мы все вас уважаем, а то бы я вам не так ответил. Но, в конце концов, я тоже не мальчишка! Со стороны это все, может быть, и очень даже занятно. Я, помню, когда был вашим студентом, сам заслушивался. Но попробуйте-ка поработать в таких условиях! В конце концов, я могу прямо сейчас поставить вопрос ребром: либо вы соблюдаете процедуру, либо мы прекращаем слушания и выносим вопрос на референдум. Одно из двух. А в противном случае я ухожу с дожности и слагаю с себя полномочия. Вот так.

С этими словами прокурор сел на свое место и забарабанил пальцами по столу.

– Ну, это мы вам не позволим, Степан Сергеич, – шутливо сказал судья. – Мы вас на эту должность избирали, всенародно и единогласно. Так что трудитесь, оправдывайте доверие.

– Да кому такая должность нужна! – вскипел прокурор. – Это же самая собачья работа! Кто на нее еще пойдет? У нас же вечно так: избирают по принципу «Лишь бы не меня». А я как дурак, тяну уже четвертый срок!

– Вот видите! А вы предлагаете референдум. Вас же снова и выберут. И чего вы этим добьетесь?

– Ну, тогда я не знаю!

– Да не кипятись ты, Чех, – тихо сказала Маргарита Илларионовна. – Продолжай свою речь. Тебя все внимательно слушают.

– Молодец дядя Степа! – восхищенно произнес юный Чемодаса.

– Это вы о ком? – поинтересовался Дмитрий Васильевич.

– О Застежкине. Вы не думайте, он не такой простак, каким представляется. На самом деле ему палец в рот не клади. Между прочим, потомственный судья. Его отца, Соломона Кузьмича тоже неоднократно переизбирали. Он даже родился с судейской мантией, представляете? Его в ней и похоронить хотели, но потом решили все-таки оставить сыну. Как-никак, реликвия.

Между тем прокурор уже снова открыл свою папку и, отыскав нужное место, сначала монотонно, а затем все более и более вдохновляясь, начал читать:

– … Она будет продолжать действовать и дальше, если и мы будем действовать так же, как до сих пор и не примем каких-то принципиальных, решительных мер. Не далее как вчера был принят ряд новых законов, подходящих как раз для этого случая, и я, как прокурор, именем закона, именем Чемоданов и от лица всех чемоданных жителей, требую применить эти новые, более совершенные законы, со всей строгостью…

– Правильно! Так их! Со всей строгостью! – закричали в зале.

– Тише, тише! – сказал судья. – Давайте соблюдать процедуру. Вы же слышали, что Степан Сергеевич сказал. Не надо его перебивать, а то он сложит полномочия, и что тогда? Пускай уж он выступит, а потом будем судить. Продолжайте, Степан Сергеевич.

– А что продолжать? – махнул рукой прокурор. – Сколько бы мы ни судили, а воз и ныне там. Корпорация продолжает действовать, по-прежнему в нее вовлекается большое количество чемоданных жителей, в том числе несовершеннолетних, которые, как признал сам ее руководитель – вы все это слышали, а Маргарита Илларионовна, надеюсь, внесла в протокол, – пополняют ее состав. Вот, у меня здесь так и написано, – он снова обратился к своим бумагам, – «Члены Корпорации Истины оставляют своих родителей, детей, родственников, бросают работу или учебу, не читают газет, не смотрят телевизор, отказались от нормальной жизни, полностью подчинились порядку и условиям нахождения в этой организации, – Прокурор сделал небольшую паузу и оторвал взгляд от текста. – Но здесь возникает законный вопрос: что же это за условия? Быть может, они совсем не так ужасны, как мы думаем? Быть может, нам не стоит так сокрушаться об этих людях? Быть может, мы напрасно о них беспокоимся? Быть может, они устроились не хуже нас с вами, и даже гораздо лучше?..»

Уж это точно! Неплохо устроились! – крикнули из зала.

Судья, бросив опасливый взгляд на прокурора, погрозил залу пальцем.

Не ломайте комедию, Федор Соломонович! У вас есть молоток, – раздраженно прошипел прокурор.

Ах да, забыл!

… и вместо того, чтобы сейчас сражаться за них и требовать справедливого наказания для главных организаторов этого массового психоза, – продолжал прокурор, обращаясь к публике, – не лучше ли нам самим последовать их примеру?

14. В зале поднялась настоящая буря. Судья взялся было за молоток, но прокурор остановил его жестом. Довольный произведенным эффектом, он на этот раз никого не призывал к порядку, а, спокойно дождавшись тишины, снова приступил к чтению:

– «…Итак, посмотрим, что же это за условия? Как следует из материалов дела, которые я внимательно изучил и исключительно на которых, а совсем не на личных своих симпатиях и антипатиях, я и строил свое обвинение, условия эти таковы. В организации проводятся многодневные семинары, в том числе ночные и круглосуточные, сон составляет всего четыре часа в сутки – и это только в среднем, а бывает, как я уже сказал, что и совсем не ложатся. Резко ограничено питание, из рациона почти полностью исключены жиры, белки и углеводы, практикуется так называемое вегетарианство…

– Протестую, – сказал Учитель. – От вегетарианства мы давно отказались.

– Но ведь практиковали?

– Ну и что! Это когда было? Вы бы еще потоп вспомнили!

– Не беспокойтесь. Вспомним и потоп, – многозначительно сказал прокурор. – Всему свой черед.

– Протест ответчика поддерживаю, – сказал судья. – Вы, Степан Сергеевич, с вегетарианством действительно перегнули. Они с этим давно завязали и чистосердечно раскаялись. Так зачем теперь попрекать? Как говорится, кто старое помянет… Тем более, мы кажется, за это их уже судили. Вы не припомните, Маргарита Илларионовна?

– Зачем припоминать? У меня все зафиксировано.

Маргарита Илларионовна оперативно подняла архивную документацию, которую, на всякий случай, всегда носила в своем планшете, и через минуту выдала исчерпывающую справку о том, когда и в каком составе суда рассматривалось обвинение против руководства Корпорации Истины в массовом вовлечении граждан в вегетарианство с применением недозволенных методов убеждения, какое по этому вопросу было вынесено решение, и даже назвала номер протокола.

– Вот видите, Степан Сергеевич, – сказал судья. – Я же помню, вегетарианство им уже вменялось. А вы опять вменяете, по второму разу. Это нехорошо. Суд должен быть объективным.

– А я ничего и не вменяю, – нашелся прокурор. – Я просто сказал. Чтобы напомнить.

Это был явный промах. Ответом на него был всеобщий дружный смех. Смеялись все поголовно: и Достигшие, и недостигшие, и верующие, и неверующие. Даже верующие других религиозных организаций, которые даже больше неверующих претерпели от Корпорации Истины, – и те весело смеялись. Не смеялся один Чемодаса, как по причине неосведомленности в предмете смеха, так и в силу своего особого положения. Судья, который, надо отметить, засмеялся первым, продолжал смеяться все время пока смеялись все, и даже когда все уже отсмеялись, все еще досмеивался, так, со смехом, и сказал:

– Степан Сергеевич! Ну, вы нас и насмешили! Спасибо! У нас, кажется, никто провалами в памяти не страдает. Если вы ничего не вменяете, так зачем мы здесь сидим и вас слушаем? Давайте лучше разойдемся. У нас ведь дел невпроворот. Надо на новом месте как-то обустраиваться, развивать производство. А мы все бросили, собрались здесь в полном составе, в надежде, что вы, как прокурор, предъявите что-нибудь свеженькое, тем более, что сами же всех заинтриговали, а вы, оказывается, решили устроить вечер воспоминаний…

15. – Ну, знаете, Федор Соломонович! – прокурор хотел сказать, по-видимому, что-то убийственное, но почему-то не смог ничего вымолвить. Он застыл в какой-то неестественной позе, широко расставив ноги и разведя руки, и только беззвучно открывал рот. Внезапно лицо его побагровело, глаза выкатились из орбит, и он, словно в беспамятстве, начал судорожно рвать повязку со своей шеи.

– Степан Сергеич! Чех! Что с тобой? – испуганно вкрикнула Маргарита Илларионовна.

Прокурор закатил глаза повалился на пол.

– Врача! Срочно! – крикнул судья.

Тут же к прокурору подбежали врач и медсестра. Его уложили на составленные вместе стулья, начали измерять пульс. Судья был вынужден объявить перерыв, поскольку публика все равно уже покинула свои места и толпилась вокруг прокурора.

Врач и медсестра, оба молодые и, по-видимому, неопытные,[119]119
  Надо заметить, что врачи—терапевты в Чемоданах всегда отличаются неопытностью. К тому же их, как правило, очень мало, поскольку надобность в них возникает редко, готовят же их просто так, на всякий случай. Гораздо более опытными и лучше подготовленными являются хирурги, которые и составляют основной контингент медицинского персонала. Наивысшей же профессиональной квалификацией обладают психотерапевты. Но они крайне немногочисленны и исчисляются буквально единицами. – сост.


[Закрыть] были в полной растерянности и не знали, что предпринять. Но через минуту Чехлов вдруг сам собой поправился. Лицо его приняло нормальный цвет. Он пришел в себя, поднялся и с удивлением смотрел на окружившую его толпу.

– Ну, как ты, Чех? – заботливо спросила Подкладкина.

– Кажется, в порядке. Можно продолжать, – слабым голосом сказал прокурор. – Но, знаешь, было такое странное ощущение, даже не знаю, как описать… Как будто кровь бросилась в голову. Даже в ушах застучало. Со мной такого еще никогда не бывало.

Врач с медсестрой переглянулись.[120]120
  Кровеносная система чемоданных жителей устроена так, что кровь ни при каких обстоятельствах не может попасть в голову, и уж тем более – в какие-то части логоса. Поэтому выражения «кровь бросилась в голову» и «застучалов ушах» в Чемоданах совершенно лишены реального смысла. Это – примерно то же, что сказать: «кровь бросилась в шляпу (в ботинки, в портфель и т. п.)» или «у меня в каблуках застучало». – сост.


[Закрыть]

– Степан Сергеевич, вы не обращались к доктору Справкину? – осторожно поинтересовался врач.

– Зачем это?! – засмеялся прокурор. – Я что, похож на ненормального?