Текст книги "Чужие воспоминания (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

  Пока могла, я терпела, но потом, когда противоборство стихий стало невыносимым, вскрикнула и, будто скользнув по чему-то гладкому, полетела в душную бездну.

  Не знаю, сколько я пролежала без сознания, может, пару минут, может, пару часов. Но постепенно чувства вернулись ко мне, и первым стало чувство боли от пощечины. Нет, Лэрзен вовсе не пытался сломать мне челюсть, просто хотел дождаться хоть какой-то реакции от моего тела.

  – Ты как, жива? – взгляд с трудом сфокусировался на обеспокоенных карих глазах мага.

  Я утвердительно кивнула.

  – Слава Тьхери, а то я решил, что придется заниматься некромантией! Тебя так мотнуло за грань, что еле удержал. Зато к тебе должны частично вернуться воспоминания: блок дал трещину. Ты лежи, не двигайся.

  Он встал, куда-то отошел, вернулся со стаканом воды, приподнял мою голову и аккуратно влил в рот жидкость. Терпеливо ждал, пока я маленькими глоточками осушу стакан.

  – Спасибо, – слабо улыбнулась я, чувствуя себя беспомощной, как младенец. – Вы так обо мне заботитесь...

  – Еще бы, я ведь чуть тебя не угробил! Ведь знал, что это опасно – нет же, увлекся, гномий выродок! А ты так мужественно терпела... С головой как? Попробуй посчитать до десяти, дом свой в Лайонге вспомни? Получается?

  Я думала, он шутит, но быстро убедилась, что счет вызывает у меня некоторые сложности. Цифры медленно всплывали в памяти, неохотно складываясь в логическую последовательность.

  – Хорошо, не надо, не напрягайся, – видя мои мучения, сжалился маг. – Просто лежи. Чего-нибудь хочешь?

  – Эх, почаще бы меня так опекали! – задумчиво протянула я и испугалась, поняв, что произнесла это вслух.

  – Сплюнь! – переменился в лице Лэрзен. – Не приведи весь Небесный Дом, чтобы ты еще раз оказалась в таком состоянии!

  Он хотел еще что-то сказать, но я подняла руку в предупреждающем жесте.

  Я вспомнила!!!!!

  Хотя, лучше бы не вспоминала.

  Лицо человека, совершавшего обряд. Маму, прижимавшую меня к себе, что-то кому-то кричавшую. Ее подругу, тоже жрицу, всю в крови.

  Там все было в крови, в том числе руки мужчины из моих кошмаров. Вот он оборачивается... Серо-голубые глаза. Длинные тонкие пальцы, унизанные перстнями, печатка с двумя драконами. Знаки Императорского доверия, мелькнувшие, когда приоткрылись полы плаща. Кем же он был тогда, какую должность занимал?

  Одотьер Ассан Дер'Коне презрительно кривит губы:

  – Что ты можешь сделать, жрица? Помалкивай, а то я заберу твою дочку. Она ведь чиста и невинна, а Каашер любит кровь девственниц, дарующую необыкновенную силу.

  Будущий наместник склоняется над убитой жрицей и одним движением вскрывает специальным искривленным ножом, вроде того, что я видела у Лэрзена, грудную клетку. Рука в перстнях погружается в тело, ломая кости. Он ругается: никак не удается добраться до сердца, приходится помочь себе ножом...

  Меня трясло и тошнило одновременно. Содрогаясь от рыданий, я скривилась на постели, отчаянно пытаясь забить то, что вспомнила.

  Черный обряд, некромантия, жертвоприношение Каашеру – и за всем эти стоит доверенное лицо Императора. Теперь я понимала, за что он травил меня, почему я должна была умереть.

  Но Лэрзен говорил, что блок еще не снят, значит, это не единственное спрятанное от меня воспоминание. Какие же остальные, такие же жуткие? А вдруг они еще страшнее?

  Те девочки из моих кошмаров, Наместник приносил их в жертву демону?

  Нет, я не хочу вспоминать, не хочу знать, чьи еще знания и воспоминания заключены в моей многострадальной голове!

  А мама, ее убили по приказу одотьера? Но он не мог приказать, он не обладал прямой властью в Медире, да и Наместником в Лайонге еще не был...

  Объятия мага пришлись как нельзя кстати. Без лишних слов он прижал меня к себе, погладил по мальчишеским коротким волосам, позволил уткнуться себе в плечо и увлажнить его рубашку позорными для юноши, но понятными для девушки слезами. Значит, он все видел. Ну да, Лэрзен ведь умеет читать мысли.

  – Одана, лучше знать, чем пребывать в неведении, – прошептал он. – Так мы хотя бы знаем причину его ненависти. Насчет матери, думаю, ты права. Если бы меня кто-то застал за жертвоприношением Тьхери, не то, что Каашеру, то я бы, не раздумывая, избавился от свидетелей. Остальное тоже нужно вспомнить, там должно быть что-то важное, какие-то знания, ради которых тебя хотели допросить. Если бы ты видела только обряд, не было бы смысла ловить тебя живой. Все хорошо, Одана, ты живая, с тобой ничего не случится.

  Его голос успокаивал: в нем было столько уверенности, столько заботы обо мне, что не верилось, что эти слова принадлежат темному магу.

  И приятно было вновь стать Оданой. Я соскучилась по своему имени.

  Заснула я в его объятиях. Так уютно, тепло и спокойно. Чувствуешь себя в безопасности и веришь, что хотя бы этой ночью с тобой ничего не случится.

  – Вставай, рассвело уже! – голос доносился будто издалека, сквозь десятки плотных слоев ткани; я воспринимала его краешком сознания, как продолжение сна. Сны... Светоносный, мне не приснился кошмар! Наоборот, что-то светлое, приятное... Странно, при условии того, что я вспомнила.

  Раз начинаю думать, анализировать, значит просыпаюсь. А так не хочется!

  – Соня, подъем! – Лэрзен тормошил меня за плечо, я делала вид, что сплю. Ну куда он так торопится, ничего не случится, если мы пробудем здесь еще часок. – Что, хочешь, как раньше, спать на моем плече? Боюсь, в этот раз не выйдет. Люди своеобразно воспринимают сценки, когда парень обнимает мужчину, мне такой славы не надо. Превратили бы тебя в ребенка – тогда, пожалуйста, а так изволь дремать на своем пони. А лучше вообще проснись. Кто обещал провести меня по злачным местам Медира?

  – Я никаких злачных мест не обещала, – недовольно пробурчала я, открывая глаза.

  – Свершилось! – хлопнул в ладоши маг. – Не прошло и года! А теперь шевелись, я хочу осмотреть город до заката. Начнем с того места, где ты жила.

  Я хотела возразить, что это не самая лучшая идея, но предпочла промолчать. Оправила штаны и рубашку, протопала к умывальнику и глянула на себя в осколок зеркала. Выгляжу отвратительно.

  – Лэрзен, – пригладив короткие волосы, я обернулась к своему спутнику, уничтожавшему последние следы нашего пребывания в комнате, – а долго мне еще быть Даном?

  – У заклинания потенциал максимум еще на две недели. Что, уже надоело?

  Я кивнула, уныло покосившись на сумку со своими новыми, ни разу не надетыми вещами. Не хотелось бы остаток жизни провести в чужой оболочке. Хоть что-нибудь свое у меня будет?

  – Хорошо, сниму я его с тебя, – сжалился Лэрзен, кидая мне безрукавку. – На твой страх и риск. Будем надеяться, что медирский и лайонгский Наместники не дружат между собой. Погоди, не прыгай, я же не сказал, что прямо сейчас это сделаю. Потерпи пару дней.

  От волнения, связанного с предстоящей встречей с родными местами, я практически не позавтракала – с некоторых пор, типичное начало моего утра. Даже и не вспомню, когда я в последний раз получала от еды удовольствие. А ведь я люблю готовить, не скажу, что великая кулинарка, способности у меня средние, зато делаю это с душой. Сколько раз я что-то мурлыкала себе под нос, орудуя сковородками на своей кухоньке! Неспешно пила утренний кофе в выходной, безмятежно строя планы на предстоящий день. Да что там в выходной, даже торопливо заглотанный перед работой завтрак и тот доставлял больше радости, чем мое теперешнее унылое движение челюстей.

  Хорошо хоть волнение сегодня было окрашено в светлые тона. Волнение предвкушения.

  Медир – город более открытый, чем Лайонг. В том смысле, что стражники дежурят у ворот для проформы, ни у кого документов не проверяют. И зелени в нем много, мы как раз в одном из зеленых окрайных районов жили. Отдельный собственный домик, небольшой сад... Жива ли еще моя любимая груша, которую мы с мамой посадили в день моей инициации – посвящения природой в девушку? Сколько мне тогда было, двенадцать?

  Казалось, у меня остановилось, замерло сердце, когда я увидела сторожевые башни Медира. Квадратные, прочные, с детства ассоциировавшиеся у меня с надежностью и незыблемостью бытия, они опоясывали город, будто сжимали его в объятиях. Беспристрастные, равнодушные к людским тревогам.

  Миллионы запахов, выкристаллизовавшихся в морозном воздухе и оттого ставшие необычайно яркими, сильными, четкими, разом ударили в нос. На глазах навернулись слезы.

  Я старалась не плакать, честно старалась не плакать, но это было сильнее меня. Так и сидела, надвинув на голову капюшон, пригнувшись к шее пони, отвернувшись от Лэрзена.

  Постыдная слабость только усилилась, когда я узнала начальника караула. Давний друг нашей семьи. И будто не изменился, все такой же крепкий, плечистый, энергичный – а ведь капрал уже не молод, он на десять лет старше отца. Странная, неправильная с точки зрения субординации у них была дружба: капрал и лейтенант, но они на чины не смотрели.

  Капрал Нойт был частым гостем в нашем доме, всегда приносил мне какой-то гостинец; он всегда казался мне продолжением отца. Интересно, а поверил бы он в то, что дочь его закадычного друга стала преступницей? Может, стоит ему довериться, нужно же кому-то доверять, а то жить так тошно, что можно сразу в петлю...

  Но, как бы мне ни хотелось, сейчас я не имела права выдать себя. Для всех – я мальчик, для всех я приезжий, чужак.

  Ворота мы миновали без проблем: благонадежно выглядящих путников всегда пропускают, документами интересуются редко, разве что поступил какой-то запрос от местного отделения Имперского сыскного управления. Но оно у нас тихое, сонное, занимается в основном воришками, мошенниками и шарлатанами.

  Под копытами гулко отдавалась мостовая – совсем как мое сердце.

  Теперь я ехала впереди, показывая дорогу. Молчала, потому что знала: стоит заговорить, как разрыдаюсь в голос.

  По центральной улице до первого перекрёстка, направо по бульвару, пересечь Факельную площадь, нырнуть в тень улицы лавочников, выбрать первый поворот налево, по переулку до Восточной дороги и далее, не сворачивая.

  Вот он, наш квартал.

  Время остановилось, я снова иду в школу, а родители (сегодня мать оставалась на ночь) что-то говорят мне вслед.

  Те же деревья, те же деревянные мостки тротуара, те же домики, те же оголенные зимой липы – все то же! Моя Липовая аллея будто стала мостом в прошлое.

  Груша. Моя груша. Растет, приветствуя меня корявыми пальцами морщинистых веток.

  Не выдержав, я отвернулась, остановила пони у забора соседей и, наплевав на правило, гласившее, что мужчины не плачут, разрыдалась. Я девушка, передо мной – мой чужой дом, хранящий память о моих родных, годах надежд и безмятежного счастья, я имею право плакать.

  – Твой дом? – Лэрзен с поразительно безразличным видом рассматривал место, где я появилась на свет. Небольшой фахверковый домик с мансардой, в которой я и жила. Теперь там встречают рассветы дети моего кузена – я продала дом ему. Не смогла совсем расстаться с ним, отдать чужим людям, а тут как раз сын младшей сестры матери жилье в Медире подыскивал. Он тогда только-только женился, а, как известно, двум хозяйкам на кухне не место, вот и решил съехать из родительского крова. Деньги у них кое-какие были, впрочем, много я и не взяла – родная кровь. На средства, вырученные от продажи дома, присовокупив к ним небольшое наследство, оставленное матерью, я и приобрела свой лайонгский домик. Вернее, домишко, потому что медирский дом был намного больше.

  Я кивнула, захлебнувшись очередным всхлипом.

  Как же мне хотелось влететь в этот дом, обнять кузена, прикоснуться к теплу знакомых вещей! Чтобы все было, как прежде. Чтобы я была такой, как прежде.

  – Успокойся, не скули на всю улицу. На тебя скоро пальцами показывать будут.

  Не знаю почему, но его слова меня взбесили.

  Да пошел ты, помешанный только на заклинаниях темный маг! У тебя-то дома никогда не было, ты никогда никого не любил, для тебя и родители – пустой звук. А я человек, нормальный человек, у меня есть чувства, эмоции... Что у тебя есть в жизни? Выпивка, деньги, продажные женщины? Ты убиваешь за деньги, насылаешь проклятия совершенно незнакомым тебе людям, ты упиваешься силой и страхом, ты никогда не понимал и не поймешь. Хоть бы капельку тебе жалости, хоть бы частичку чего-то светлого! Хотя, чего я хочу, у тебя же от рождения нет сердца!

  Ни жалости, ни сострадания, ни любви, ни сочувствия; тебе ничего не дорого, кроме собственной жизни.

  Шмыгнув носом, я тронула поводья пони. Решено, я войду в этот дом, я обо всем расскажу кузену. Он не выдаст, он поможет мне. Займу у него денег, заплачу магу, только пусть сначала расколдует. И все, разбежались!

  – Дан, ты куда собрался? – нахмурился Лэрзен. Толи догадался, то ли прочитал мои мысли.

  Я хотела колко ответить, но промолчала, скользя пальцами по выщербленным дождями доскам забора. С такой же нежностью, наверное, гладят собаку.

  Остановив пони у калитки, откинула капюшон и бросила взгляд на фигурки детей в слегка припорошенном снежком саду. Они что-то выкапывали из промерзшей земли. Сейчас почувствуют мой взгляд, обернутся, и я увижу своих троюродных племянников. Мальчик и девочка, два пушистых комочка в объемной зимней одежке. Кажется, двойняшки – на вид одного возраста.

  – Сумасшедшая! – прошипел мне на ухо Лэрзен, силой оттаскивая от калитки. – Ты головой думаешь, или чем?!

  Назвал в женском роде, значит, сердится. Ну да, вот об этой эмоции я и забыла, единственная, которая у него присутствует – злоба. И ненависть, у темных магов должна быть хорошо развита ненависть.

  – Я хочу войти и войду, – решительно заявила я, вырывая поводья. – Я взрослая... взрослый и не Ваша собственность, я в праве сам решать, что мне делать. Я задолжал Вам за услуги, что ж, я отдам. Сегодня же. Займу у родных. Спасибо за все, что сделали для меня.

  – Вот, значит, как? Перешли на товарно-денежные отношения? Да будет тебе известно, что я не такая скотина, образ которой рисует твое воображение, и иногда могу позволить себе бескорыстность, – кажется, мои слова его обидели. – Хочешь умереть? Пожалуйста, только не зови меня на помощь. Дан, да вбей ты себе в голову, что я гораздо опытнее в этих играх, что я знаю, что делаю. А, впрочем, убирайся на все четыре стороны, я держать не буду! Угораздило же меня с тобой связаться. Ну, что смотришь? Ты, кажется, хотел постучаться? Так стучись, рога Тьхери, чтоб тебя орки...

  Махнув рукой, маг не договорил и дал по бокам лошади. Та всхрапнула и понеслась прочь.

  Что ж, он вторично меня бросил. Вернее, на этот раз я избавилась от него сама. Казалось бы, можно вздохнуть с облегчением, только мешают много 'но', и самое главное – мой внешний вид. Надеюсь, заклинание сможет снять любой волшебник.

  Наша перебранка вспугнула детей, и они убежали в дом, так что открыть калитку мне было решительно некому. Ничего, сейчас постучусь молоточком по специальной пластине...

  Да есть кто дома, почему никто не выходит? Или я такая страшная, что Мирра на крыльцо выйти боится?

  Я постучала еще, на этот раз настойчивее.

  Вроде бы мелькнуло чье-то лицо за занавеской, показалось и исчезло.

  Наконец, отворилась дверь, и на пороге показалась женщина в клетчатом переднике; в руках она держала мокрую тряпку. Покосившись в мою сторону, явно не довольная тем, что ради какого-то мальчишки ей приходится спускаться по скользким от подтаявшего снега ступенькам в конце последнего триместра беременности, Мирра осторожно, придерживаясь за перила, начала сопряженное с опасностью путешествие от двери до калитки. На третьей ступеньке она раздумала и позвала детей:

  – Сходите, откройте, спросите, что нужно.

  Как я и думала, двойняшки. Обоим годика по три. Симпатичные, кудрявые, похожие на мать. Держат во рту по леденцу на палочке и с подозрением косятся на меня.

  – Да чего вы испугались, не демон же! Видите, матери тяжело.

  Мальчик оказался более решительным, стрелой сбежал вниз, взметнул массу намокших бурых листьев на дорожке и наконец остановился у калитки, глядя на меня любопытными серыми глазенками. Я непроизвольно улыбнулась ему.

  – Дядя, а Вам кого?

  Дядя... Я не дядя, малыш, я тетя.

  Стоп, мне же на вид лет пятнадцать от силы, я на взрослого не тяну – почему тогда дядя? Только потом до меня дошло, что для детей все незнакомые люди делятся на три возрастные категории: сверстники, дяди и тети. На сверстника я не тянула, значит, была дядей.

  – А мне твою маму. Мирра! – ну не могла я больше терпеть, расскажу ей все, и будь, что будет. – Мирра, Вы, наверное, меня не помните, я...

  – Конечно, она тебя не помнит, Дан, – упор был сделан на словосочетании 'не помнит'.

  Я вздрогнула, напугав племянника, и медленно обернулась, чтобы увидеть знакомые карие глаза. Но он же уехал, насовсем... Зачем он вернулся?

  – Скажи матери, что приехал один из троюродных племянников твоего отца, – Лэрзен на корню пресек мою попытку назваться истинным именем и, дождавшись, пока мальчишка отойдет, вцепился мне пальцами в плечо и злобно прошипел: – Ты совсем идиотка?! На родственные узы понадеялась?

  – Пустите, мне больно! – я ничуть не покривила душой: его хватку не смогла смягчить даже куртка. – Уехали – так уезжайте!

  – На твоем месте я бы меня не злил, иначе всю жизнь в этом теле проболтаешься. Одно радует, что короткую. Накой я вернулся? Да потому, что кое-что обещал неблагодарной дуре, которая сама сует голову в петлю. Хочешь увидеть родных? Ладно, увидишь, но под моим присмотром. И рот свой закрой, немую изображай. Всплакнуть разрешаю только по поводу кончины твоей двоюродной тетушки Оданы.

  – Лэрзен, я больше не желаю...

  – Меня это не волнует, – отрезал он, наконец-то отпустив мое плечо. – Хадершет, Дан, будь я тобой, радовался бы, что я не бросил тебя в одиночку разгребать это дерьмо, хотя очень хочется. И так, для справки: я сейчас на взводе, так что не советую меня провоцировать. Какие могут быть последствия для тебя и твоих родственников, думаю, объяснять не надо? Вот и славно! Долго твое счастье в виде моего присутствия все равно не продлится, потерпишь еще денек. Избавлюсь-таки от этой ноши! А теперь улыбайся и молчи.

  Маг разрешил мне пробыть в самом родном для меня доме Медира не больше часа, задавал вопросы, косвенно касавшиеся меня и моих родных; сам представился моим опекуном. Похоже, ничего интересного он так и не узнал, во всяком случае, по окончанию визита пребывал в мрачном расположении духа.

  На улице мне предстояло выслушать очередную порцию ругани, смысл которой сводился к тому, что я чуть не совершила непоправимую ошибку, избежать которой удалось лишь стараниями Лэрзена. Потом, вроде, успокоился, вернулся к своему привычному насмешливому настроению, так что пообедали мы уже без одностороннего выяснения моих умственных способностей. Не знай, кто такой Лэрзен, подумала бы, что за его эмоциональными выпадами скрывалось банальное беспокойство за мою серую шкурку. Но я знала, поэтому не питала иллюзий. Маги помогают людям до тех пор, пока им это выгодно. Значит, Лэрзен видел какую-то выгоду в том, чтобы я оставалась жива, очевидно, мои воспоминания.

  

  Лэрзен

  

  Дура, курица набитая, чтоб тебе василиск в глаза посмотрел!

  Нет, что я ей нянька? Решил уехать, так и уехал бы! Но вся проблема в том, что не решил, просто выбесила она меня. Даже не знаю, чем конкретно: то ли своим поведением, то ли своими мыслями.

  Бессердечная скотина, значит, ничего святого? Я ничего не понимаю? Тебя бы, соплячка, на тот мартовский снег... Чтобы ты также выла от собственного бессилия над окоченевшим трупом, стоя на коленях в крови, смешавшейся с подтаявшей водой. Чтобы внутри тебя была только боль, но не твоя, а той, которую подло убили. Сначала поиздевались, а потом убили. Твоей собственной матери, беременной твоей собственной сестрой. Она была не в состоянии защищаться, боялась навредить магией ребёнку, и её били ногами в живот. Только потому, что она тёмная.

  Может, я и не образец добродетели, может, и не отличаюсь повышенной чувствительностью, но у меня есть собственный кодекс чести .

  И я никогда не делаю ничего бездумно. Это-то тебе и помогло. А ты думать, видимо, не научишься никогда.

  Все темные – оголтелые буйно помешанные, бешеные собаки – любимая присказка людей.

  Напрасно вернулся, нужно было бросить ее. Верещала бы, звала на помощь, барахтаясь в петле – и пусть, в следующей жизни была бы умнее.

  Ладно, дело прошлое, что сделал, то сделал. То ли старею, то ли заразился от нее сентиментальностью. В любом случае, скоро разбежимся. Сниму заклятие, сдам на руки жрицам – эти точно Наместнику не продадут, – и все, поминай, как звали!

  Ишь, сидит, косится. Какие узоры на мне увидела?

  А деньги с нее все-таки возьму, не полную плату, но все же... Сколько нервов она мне вымотала!

  И все же, интересная девочка. Способность к ментальному общению, пусть и неосознанная, какие-то воспоминания в голове... Справедливо будет, если я получу их первым. Но стоит ли игра свеч? С другой стороны, одотьер не из рода недоумков, нанял бы наемного убийцу и пришил девчушку, коли все было так просто. Шла бы на работу и внезапно наткнулась на ножичек – чего проще-то? А он охоту затеял.

  Хадершет, Одана, переступила бы ты порог другого дома, чего тебя в мою сторону понесло?

  Н-да, сначала меня на твое крыльцо занесло, потом тебя на мое... Совпадения? Может, и так, а, может и нет. Гадать бесполезно: я не бог, ответа все равно не найду, разве что явится во сне Тьхери. Но это вряд ли, слишком мелкий вопрос для нее.

  Ладно, доверимся течению, и будь, что будет!

  – Ну что, нужно где-то притулиться, и не у твоих же родственничков. Посмотрела на племяшек – и будет. Кстати, эта женщина, их мать, очень обрадовалась, когда мы ушли. Видимо, потрепали им сыскари нервы. Конечно, где в первую очередь тебя искали? Правильно, в Медире. Таскали тетушек, дядюшек, кузенов на допросы, не двусмысленно намекали, что в их же интересах тебя выдать. Так что, объявись ты, прятать у себя не будут.

  – Но они мои родные! – с жаром возразила Одана. Все, опять сейчас начнется: 'Да что ты понимаешь, у тебя ведь никого нет!'. Можно подумать, я специально от родственников избавился, чтобы жить не мешали. Прекрасно понимаю, что такое кровные узы, но у разных людей разные законы. И разные страхи. Стоит надавить на них, и все, выдадут тебя с потрохами.

  – Сама посуди, кто для твоего кузена дороже: ты или его семья? Кого бы ты сама выбрала? То-то же! Доедай, подбирай сопли и поехали искать гостиницу. Нам нужно что-то подальше от центра, в тихом квартале, чтобы, в случае чего, удобно было делать ноги. В идеале еще и неподалеку от ворот... Тут они одни?

  – Нет, есть еще трое.

  – Вот и чудненько! Итак, что предложишь?

  Она нахмурилась, перебирая в памяти варианты.

  Симпатичный из нее вышел мальчик, даже девушки с интересом поглядывают. И не девушки. Тянет старых кошелок на молоденьких! Одна такая уже пыталась завлечь Одану в кладовую, якобы чтобы угостить чем-то сладким.

  Девчонка-то, наивная душа, не просекла, что таится за маслянистыми глазками той мегеры, не обратила внимания на то, куда ей руку положили – ну на талию, так на талию, только я-то видел, куда ее пальцы сползали. Зажала бы в темном уголочке моего недомальчонку и приобщила к миру разврата. Одане бы точно не понравилось: чувства-то и желания у нее женские, к лицам одного с ней пола ее вроде тоже не тянуло. А тут еще с дородной бабищей, от которой разит жареным луком...

  В общем, пришлось вмешаться и коротко, но ясно расписать, что и с кем я сделаю за развращение малолетних.

  Будь у меня действительно племянник, поступил бы так же.

  По совету Оданы отправились в сторону западных ворот.

  Ничего такой квартальчик, не дешевенький. Зато остальным требованиям соответствует. Неподалеку храм, навестим его вечерком. Порадую девочку, пусть хоть кому-то на свою тяжкую долю пожалуется. Жрицы богини Любви – чуть ли не единственные люди во всей Империи, кому можно доверять, остальные – продажные шкуры.

  Она поплачет, с мамиными подружками старые времена вспомнит, а я, если повезет, расслаблюсь.

  Эх, не отказался бы от чутких нежных рук! Только шансы угодить в объятия храмовых чаровниц у меня такие же, как поговорить о погоде с Белым магистром. И не в моем роде занятий или состоянии души дело: они сами выбирают мужчин. Зато если уж выбрали... До сих пор помню ночь, проведенную с одной из жриц, которую попутный ветер занес за пределы Медира. Уж на что Ланит умелица по этой части, а переплюнуть ее не смогла.

  От сладких мечтаний о несравненных избранницах Олонис меня оторвала одна из ее внучек. Или внуков, раз уж Одана у нас сейчас мальчик. Оказалось, что мы уже приехали.

  Гостиница меня устроила, не клоповник, но и не дворец, даже собственный трактирчик с недурственным, судя по запаху, элем имеется, так что можно было смело снимать комнаты.

  – Две? – удивилась Одана, стоявшая в холле возле вороха вещей.

  – Тебя что-то не устраивает, Дан? – прищурился я.

  Смутилась и отвернулась. Видимо, малиновый – это естественный цвет ее лица. И как только умудрялась с мужчинами знакомиться? Да что там знакомиться – спала она с ними и, судя по обрывкам воспоминаний, которые я в свое время пропустил, неплохо. Первый ее, ангерец, так вообще такой мощный след оставил! Честно говоря, я бы удивился, если бы дочь жрицы богини Любви оказалась бревном в постели. Всякое, конечно, бывает, но отголоски давних эмоций, бережно сохраненные памятью, красноречиво свидетельствовали об обратном.