Текст книги "Платит последний"

Автор книги: Ольга Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Но при этом сохранила уверенность, что мужу нельзя позволять лишнего. Лишнее – для любовников. Которых, по совести говоря, век бы не видать!

Вошел, прихрамывая, Витя. Его поршень был в положении низкого старта – только дай сигнал. Маша раскинулась на простыне, приластилась щекой к атласной подушке.

– Иди ко мне, мой сыщик!

Витя облизывался и стрелял глазами. Перед тем, как он упал на диван, развернувшись в позу «69», Маша потянусь к столику и взяла в постель фотокарточки.

РАЙ НЕ В ШАЛАШЕ

– Дорогая, сегодня ты надела мое любимое шифоновое платье с рюшечками! О, как я люблю это платье!

– О, Хосе Рауль! Последние десять лет меня гложет какое-то непонятное чувство, и только сегодня, когда мы чуть навсегда не потеряли в супермаркете нашего единственного сына, я поняла, что это чувство является любовью!

Одетый в одни плавки великолепный идальго со впалым животом и седеющими висками только взял за талию свою партнершу в упомянутом шифоновом платье, как вдруг – нате:

– Лида, ты с ума сошла – смотреть эту дрянь?!

В дверях спальни стоял Ивашников, облаченный в кухонный передник с сотовым телефоном в кармашке и больше ни во что. На втором плане просматривался сервировочный столик с кофейником, чашками-тарелками и чем-то еще, накрытым колпаком из нержавейки. Римейк картины «Завтрак аристократа» на новорусский лад.

– Нет, Лид, я не против. Но ты подумай: у тебя что, две жизни, чтобы тратить время на «мыльные оперы»? – папиным тоном сказал Ивашников, вкатывая столик в спальню.

– Жизнь у меня одна, – признала Лидия, – и чем она интересней, тем меньше мне нужны мексиканские сериалы. При Гайдаре я смотрела все подряд, потому что не было денег на магазины. После того, как я побывала в Париже, у меня осталось два любимых… – Она пропустила Вадима, заменившего ей еще один сериал, и закончила: – Это последний, и, знаешь, сейчас включила и уже не втягиваюсь, по привычке смотрю.

Ивашников подкатил столик Лидии под локоть. От столика пахло кофе и чем-то жареным, от Ивашникова – чем-то страшно импортным «афтэ шейв».

– Колька, ты можешь душиться чем-нибудь более советским? – попросила Лидия. – А то ночью у тебя был родной запах, а сейчас ты как чужой.

– Мужчины не душатся, – буркнул Ивашников. – Это после бритья, чтобы не было заражения… Сейчас поедем ко мне в офис, и по дороге выберешь мне одеколон, какой тебе нравится. А потом я тебя познакомлю со своей ордой.

– Отменяется, Коля. Я и так уже опоздала в лабораторию на час.

– А зачем тебе в лабораторию? Увольняйся, – предложил Ивашников. – Если, конечно, хочешь.

Колькины темпы потрясали. Еще вчера, когда он показал ей сейф с долларами, Лидию насторожила его поспешность. Хотя что и говорить, приятно знать, что где лежит, приятно чувствовать себя хозяйкой такого дома. Своего нового старого дома, где ты родилась и надеялась прожить жизнь, а потом уехала не по своей воле.

– Так вот запросто: увольняйся, и все? – с веселым изумлением спросила Лидия.

Ивашников пожал плечами: мол, а в чем проблема-то?

– Но мне же надо написать заявление, какие-то недели отработать…

– Зачем? Позвони туда, чтобы не беспокоились, а вообще – что они тебе сделают?

– Выговор запишут в трудовую. У нас кадровик сволочь, – сказала Лидия и сама засмеялась, так это все было не важно в ее новой жизни.

Ивашников потянул за ручки столика, и верхняя половина отделилась от колесиков. Эту похожую на скамеечку верхнюю половину он поставил Лидии на постель и начал кормить ее с ложечки. Точнее, с вилочки – под колпаком оказалась яичница с ветчиной.

– Ты всегда так будешь делать? – с набитым ртом поинтересовалась Лидия. – Дай запить.

– Конечно, не всегда, – сказал Ивашников, поднося к ее губам чашку с кофе. – Не обожгись… Не всегда, а смотря по настроению и по времени.

– Настроение обеспечим, время сэкономим, – отважно пообещала Лидия. – Колька, давай не договариваться, чья обязанность мыть посуду, а чья пылесосить. Это самое гнилое, что только может быть в семье. Человеку должно быть приятно вымыть посуду, потому что это его дом. А когда нет настроения, то и черт с ней, с посудой.

– Золотые слова, – расцвел Ивашников. – Только, знаешь, убираться тут ходит одна женщина. Не хотелось бы лишать ее заработка.

– Если красивая, я ее волос лишу, – пообещала Лидия.

– Была красивая, – не принял шутку Ивашников. – Муж потерял работу, спился, она тянет сына-студента… И знаешь, что интересно? Я ей предлагаю солидные для нее деньги, работы у меня – на час в день. А она мне так в нос отвечает: «Я библиотечный работник, неудобно идти в уборщицы!» Что у нее пальто на рукавах протертое, удобно, а честно заработать – неудобно. Еле уговорил.

Лидия подумала, что знает эту красивую с сыном-студентом, и успокоилась. Той женщине было далеко за сорок.

Потом она из чувства справедливости покормила с вилочки Ивашникова, еще потом стащила с него передник, и они долго и вдумчиво рисовали очередную звездочку на фюзеляже. Девятую, если кому-то интересно. Лидия подумала, что если считать нормой их возраста два раза в неделю, то они с Колькой прожили больше месяца.

Прошли всего сутки, как она отдавалась Вадиму, а он остался в раньшей жизни и беспокоил ее гораздо меньше, чем спрятанные в папином столе пупсята-близнецы Колечка и Толечка. Или нет, поняла Лидия: и Вадим, и все ее тягостные годы с Парамоновым были нелепым витком, потянувшейся петлей в плотной вязке жизни. А теперь она прошла виток и вернулась в свои девятнадцать лет. Все вошло в норму. Раньшая жизнь – это с Колькой. Ей так хорошо и покойно с ним именно потому, что продолжается раньшая жизнь, когда все ее проблемы решал надежный и требовательный папа, а она даже не подозревала, что эти проблемы существуют. Она тогда выдумывала себе проблемы: как посмотрел и что сказал Колька, – и могла ночь не спать, если он посмотрел не так и не то сказал, хотя знала, что он влюблен в нее по уши. Сериалов тогда не показывали, кроме, кажется, «Рабыни Изауры», и ее сериалом был Колька.

Так и должно быть. Так устроила природа. Женщина должна жить любовью. Что, конечно, не исключает кухни, магазинов и детских неожиданностей. Только при условии, что все готовится, покупается и подтирается с любовью.

Мужчина приносит в дом мясо и отбивает противников. Он должен быть грубым, чтобы защитить свой дом. Но если в доме не будет любви, мужчина станет скотом.

– Я люблю тебя, Колька, – сказала Лидия и заплакала. Ее грубый мужчина шмыгнул носом. Глаза его предательски блестели.

– Наконец-то, – сказал он. – А ты помнишь, что ни разу не признавалась мне в любви? Даже когда приехала ко мне в Митино, сказала: «Я тебя хочу», а не «Я тебя люблю».

– Я старалась, чтоб это выглядело по-взрослому, – призналась Лидия. – «Люблю» – это какой-то детсад, а взрослая женщина говорит сразу «хочу». Раз хочет, значит, любит, это само собой.

– А у тебя-то, – сказал Ивашников, – разве всегда это было само собой?

Слезы у Лидии полились в три ручья.

– Колька, Колька! Если когда-нибудь тебя взорвут и ты станешь идиотом и разоришься, я пойду убираться к богатым соседям, а тебя буду катать в кресле и ставить тебе клизмы. Наверное, это неприлично – обещать такие вещи. Друзья познаются в беде и все прочее. Но я так тебя люблю, что это не помещается во мне. У меня, оказывается, столько лет это копилось, а я сама не понимала. Мне хочется, чтобы ты стал беспомощный и никому не нужный, а я бы завязывала тебе тесемки на шапочных ушах.

– Я об этом думал, – растроганно сказал Ивашников. – Чем выше поднимаешься, тем чаще думаешь, как больно будет падать. Только я представлял себе, что попаду под трамвай, и так присматривался к женщинам: эта меня бросила бы сразу, а эта, может быть, потерпела бы год. Но в тебе я никогда не сомневался. Потому что видел, как ты любишь отца.

И тогда Лидия заревела навзрыд. Здоровый человеческий организм вырабатывает в месяц пол-литра слезной жидкости. Она явно собиралась выполнить эту норму за сегодняшний день.

– Ты меня не знаешь, Колька! – простонала она сквозь рыдания, чувствуя, что спазмы опускаются из-под ложечки в низ живота. – Я же могла остаться у тебя тогда! Я испугалась носить воду из колонки и дощатого сортира!!

– Я всегда это знал, – не удивился ее признанию Ивашников. – Просто ты была еще маленькая. У тебя был возраст проблем, а для взрослого человека проблем не существует, есть цели и задачи.

Лидия подумала, что у многих людей всю жизнь возраст проблем. У нее, например. А у Ивашникова и в девятнадцать лет был возраст задач, и, судя по всему, перерешал он этих задач неимоверное множество.

Десятую звездочку нарисовать им не удалось. Позвонил по сотовому какой-то Виталик, Ивашников сказал ему: «Жду», а Лидии сказал, что пора одеваться.

Виталик явился минут через двадцать. Открывал ему Ивашников. Лидия в это время застилала постель, и Виталик, проходя следом за Ивашниковым в кабинет, увидел ее в раскрытую дверь спальни. Челюсть у него отвалилась до пола. А Лидия лишний раз убедилась, что женщины в этом доме бывают редко.

– Ну, что рот разинул?! – улыбнулся Ивашников. – Это Лидия Васильевна, моя хозяйка.

Виталик шумно сглотнул и сказал:

– Здрасьте.

– Здрасьте-здрасьте, – прыснула Лидия. Он был забавный, этот Виталик. По-детски лопоухий и круглоглазый – и по-взрослому солидно одетый. Ваты в плечах его пиджака хватило бы на то, чтобы набить большого плюшевого медведя.

Виталик с Ивашниковым ушли в кабинет и долго разговаривали о компьютерах и миллионах. Дверь они оставили открытой, и в спальню к Лидии доносилось:

– А чем вам плох Тайвань?

– Да не Тайвань мне плох, а лучше взять всю периферию в одном месте. Ты прикидывал объем? Может быть, купить чартерный рейс…

– Не понял. Это мне что же, в Малайзию лететь?

Лидия тоже ничего не поняла. Но Тайвань и Малайзия, а главное, цифры, которые при этом упоминались, – все звучало солидно. Колька представлялся ей этаким капиталистическим спрутом, который опутал щупальцами земной шар. Было необычайно приятно, что спрут сегодня кормил ее с вилочки и был совсем ручной.

Потом спрут со своей верной акулой Виталиком заговорили об армянском коньке. Цифры назывались уже на порядок меньше. Виталик этой сделкой гордился, а Колька был недоволен. При этом гордый Виталик хамил Кольке (впрочем, соблюдая формальную вежливость, на «вы»), а недовольный Колька тихо бурчал. Сразу было ясно, что Виталик не прав, только не хочет сознаваться.

От нечего делать Лидия накрасилась, хотя в свои тридцать три обходилась без мазилок (другое дело – кремы и лосьоны) и таскала с собой косметику только на всякий пожарный случай. Сегодня случай был не пожарный. После ночи с Ивашниковым она выглядела свежее, чем вчера вечером. Ничего странного. Лидия всегда неизвестно откуда знала, что они подходят друг другу на биологическом уровне.

Вот Парамонов ее высасывал. Сам вскакивал с утра как заводной, а Лидия вставала разбитая. Близость с Вадимом придавала сил, но силы были какие-то шальные: Лидия чувствовала себя прекрасно и могла при этом ни с того ни с сего впасть в истерику. А Колька был вне сравнений (хотя сравнения по привычке возникали, но всегда в его пользу). Он был родненький, вторая Лидина половинка.

Она красилась и думала, какая это была беспросветная жуть – столько лет прожить без своей половинки, с чужими людьми, которых она считала родными, потому что не знала, каким на самом деле должен быть родной человек.

Папа, конечно, родной. Но папа был отдельно, мужчины отдельно, и Лидии в голову не приходило, что с ними могут быть такие же прозрачные отношения, как с папой. С мужчинами всегда была в лучшем случае игра, в худшем какая-то борьба разведки с контрразведкой. Им нельзя было подставляться. Первый урок Парамонова: долго уговаривал ее на сексуальные эксперименты, уговорил и на следующий же день обозвал минетчицей. А еще один человек показался ей похожим на Ивашникова, и она ему рассказала про Кольку. Парамонову они наставляли рога, и он как бы не считался, а к Ивашникову этот человек ее взревновал мерзко и скандально.

У Кольки не было ни грамма этой шпионской психологии: выведать в постели твою тайну, а потом тебя шантажировать.

Хотя время покажет, – на всякий случай сказала себе Лидия и хихикнула. Собственная подозрительность показалась ей глупой.

Пришел Виталик с фотоаппаратом-«мыльницей», поставил ее у белой евроремонтной стенки и стал фотографировать, отходя на шаг-два для каждого нового кадра. Ему нужен был маленький снимок Лидии на какой-то документ. В фотосервисе, объяснил Виталик, не печатают снимки меньше, чем девять на четырнадцать, и нужно поймать размер, чтобы потом из девять на четырнадцать вырезать снимок три на четыре.

– А что за документ? – спросила Лидия.

Виталик долго думал и наконец сказал:

– А пропуск.

Ивашников задержался в кабинете и пришел, когда Виталик уже покончил с этим делом. Между прочим, Лидия, пока красилась, думала, что с макияжем она похожа на Колькину бывшую жену, но краситься продолжала непонятно почему. А теперь Колька оценил ее старания и, судя по его лицу, подумал о том же самом.

– Ладно, – сказала Лидия, – умоюсь.

И они с Колькой засмеялись, потому что было приятно понимать друг друга без слов.

Виталик поехал с ними, но сошел в начале Кутузовского, у гостиницы «Украина», успев совершенно очаровать Лидию деловитостью, исполнительностью и юношеской преходящей глуповатостью.

– Милый мальчик, – сказала она Ивашникову, провожая взглядом Виталикову фигурку в мешковатом длиннополом плаще.

– Обормот, – с симпатией сказал Колька. – Плачу за него две с половиной тысячи баксов, чтобы учился в институте, а он прогуливает… Я тоже его люблю. Способный парень и верный. Но авантюрист: подсадил меня с этим армянским коньяком, теперь придется собственные деньги выбивать, как говорят, с применением неформальных методов.

– Уголовников, что ли, наймешь? – испугалась Лидия.

– Зачем уголовников? Милицию.

Лидия считала, что, отработав больше десяти лет в криминалистической лаборатории, немного понимает в милицейских делах. И с высоты этого понимания заявила:

– Милиция с такими делами не связывается. Это нужно через суд, потом, если не платят, судебный исполнитель, потом второй суд…

– Эта милиция свяжется, – перебил ее Колька. – И давай-ка я кое-что тебе объясню, чтобы не возвращаться к этому вопросу…

Он дождался просвета в потоке машин и отъехал от бровки тротуара. Лидия оглянулась. Виталика уже не было видно.

– По закону нас всех пора сажать. Всех, кто занимается бизнесом, – заявил Ивашников и покосился на Лидию.

Она приняла это сообщение спокойно. Слышала уже такие разговоры, только не от бизнесменов, а от милиционеров. Дословно: «По закону нас пора сажать». «Нас» в данном случае – это милиционеров. Хотя и бизнесменов, понятно, тоже.

– Могу тебе назвать в этом законе десятки дырок, которые позволяют аферы вроде той, что была с чеченскими авизовками. И могу назвать десятки рогаток, которые не позволяют честным людям честно работать. Я сейчас не хочу обсуждать, кто принимал эти законы, дураки или преступники, – факт тот, что это законы нашей страны, мы все их нарушаем, и нас можно сажать. Но мы обеспечиваем рабочие места, вовремя платим людям зарплату и государству платим налоги, хотя и не все. Пока мы это делаем, на остальные наши нарушения закрывают глаза. Аминь.

Перед светофором на Садовом кольце Ивашников прибавил скорость, надеясь проскочить на желтый, понял, что не проскочит, и рискованно затормозил. Чуть не влетев к нему в багажник, сзади с визгом остановился «Запорожец». Водитель за ветровым стеклом грозил Ивашникову кулаком.

Лидия ехала с Колькой не первый раз и знала, что водит он осторожно и таких фокусов себе не позволяет. Было ясно, что разговор дается ему с трудом.

– Законы ты с папой обсудишь, потом, – упростила она Колькину задачу. – Ты скажи не по закону, а по-честному: не воруешь?

– Если взглянуть по-житейски, то нет. Старушки из-за меня не плачут, – сказал Ивашников. – От налогов ухожу. Плачу двум ментам за «крышу» – может, эти деньги потом выше идут, не знаю. И, должен тебе сказать, это нормальные по нынешним временам менты. Вот они пойдут и вынут из должника мои сто двадцать тысяч за коньяк… Фамилия у него очень подходящая для жулика – Брехунец… Я знаю, что прежде всего они потребуют у меня документы на эти сто двадцать тысяч и не станут мне помогать, если заподозрят, что я хочу взять не свое. Я знаю, что себе они возьмут десять процентов, ни больше ни меньше. И что не будут пихать этому Брехунцу паяльник в задницу. Если бы имелась государственная структура, которая делала бы такие вещи быстро и с гарантией, я, конечно, лучше платил бы ей. А они, эти два мента, скорее всего, там бы и работали.

– Ну и ладно, – сказала Лидия. Бывалая Трехдюймовочка рассказывала ей и не такое. – Если что, буду тебе передачи носить.

Они еще поболтали ни о чем, и вдруг Колька спросил:

– У тебя паспорт с собой?

– Конечно, – сказала Лидия, – я же из дома ушла.

– Вот и хорошо, надо успеть перевести квартиру на тебя.

Это было уже слишком. Поспешность Ивашникова, которая и раньше настораживала Лидию, стала подозрительной.

– Колька, что происходит?! Мы же по большому счету четырнадцать лет не виделись, ты не знаешь, как я жила без тебя и что у меня в голове. И преподносишь такие подарочки. Ты, что ли, вправду собираешься садиться? Успеть до чего ты хочешь?!

– Успеть не до чего, а сегодня, – начал с последнего вопроса Ивашников. – Садиться не собираюсь. Про то, что у тебя в голове, я всегда знал лучше тебя. Это дворовый мальчик, который в жизни не видел, допустим, видяшника, может за видяшник убить. А у тебя всегда все было, и ты относишься к богатству легко. Ну и, в конце концов, если Лида Рождественская отхомякает у меня квартиру, я не умру. Я буду переживать из-за того, что потерял Лиду Рождественскую, а не квартиру. А спешу я… Лид, я сам не знаю, почему спешу, только знаю, что надо спешить. Примем как рабочий такой вариант: допустим, я спешу потому, что формально еще не разведен и жена со дня на день может подать на раздел имущества. Хотя это ее «со дня на день» длится уже года два. Если квартира будет твоя, ее не придется делить.

Лидия молчала, пытаясь вспомнить, говорил ли когда-нибудь Ивашников, что еще не разведен. Кажется, нет, но и не врал, что разведен. Все равно было неприятно. Хотя, подумала Лидия, а я-то, что ли, разведена?! Нет, все у нас честно. Хотя и абсолютно не по закону. Как в Колькином бизнесе.

– Коль, а что у тебя за бизнес?

– Если очень приблизительно, покупаю что попало по рублю, а продаю по рубль двадцать плюс налоги, – с готовностью ответил Ивашников, довольный, что она не спрашивает о разводе. Лидии стало его жалко. Мается. Оказывается, и у Кольки Беспроблемного есть задача, очень напоминающая проблему.

– Это трудно? – спросила она, чтобы дать Ивашникову возможность отличиться. Пускай скажет, что очень трудно.

– Смотря для кого.

Лидия подумала, что сейчас Колька заведет всем известную песню о коммерческой жилке, которая у одних есть, у других нет. А он сказал:

– Допустим, папа тебя посылает за сливочным маслом для коврижки и говорит, что сдачу ты можешь оставить себе. Это трудно?

– Нетрудно.

– Ну вот, а если твой папа командует выпечкой всех коврижек в стране и посылает тебя за ста эшелонами масла, это еще легче. За тебя все сделают клерки, ты только распишешься, где галочка. И оставишь сдачу себе… Поняла, в чем трудность?

– Найти такого папу.

– Папа не гриб, – строго сказал Ивашников, – папу не найдешь. А в общем, ты правильно сообразила. Ну а поскольку такого папы у нас нет, мы и масло покупаем, и свои коврижки печем сами. А чужие папы тянут к нашим замечательным коврижкам свои волосатые лапы, – закончил Ивашников, перестраиваясь в правый ряд.

Они свернули с Садового кольца в переулок, попетляли и приехали.

– Вот моя контора, вот мой дом родной, – объявил Ивашников, открывая Лиде дверцу машины. – Прошу.

Контора не впечатляла. Особняк, и хорошо отреставрированный, но у дверей этого двухэтажного особняка было восемь табличек с названиями фирм, и самая скромная – «Фирма “Ивашников”». В офисе поблекший евроремонт; пожилая не то кассирша, не то бухгалтерша за решетчатой дверью одним пальцем тычет в клавиатуру компьютера, другая дует чай из огромной кружки. Ивашников познакомил их с Лидией. Представлял он ее всем одинаково: «Моя хозяйка». Теперь понятно, почему не «невеста» и не «жена»: здесь знают, что он еще не разведен. Имена у бухгалтерш были такие же пожилые и незапоминающиеся, как они сами.

В приемной на подоконнике стояли клетки с распевающими канарейками, висели плетеные кашпо с геранью и восседала секретарша Люська в розовых пушистых тапочках с заячьими мордочками. Ивашников еще на улице предупредил Лидию, что звать ее следует Люсьена и что девица она работоспособная, хотя и с норовом. Лидия как поздоровалась с ней за маленькую лапку с чернолаковыми коготками, так и поняла, что работоспособная Люська имела виды на шефа и сейчас разочарована чрезвычайно. Ей было не больше двадцати. А герань, канарейки и тапочки (и вдобавок Люськина коса и деловой костюм с юбкой ниже колена) призваны были обаять и одомашнить вовсе не Люськиного ровесника Виталика, а кого-то постарше. Известно кого.

– Люсьена, – командным голосом сказал Ивашников, – ты сделала…

И он стал перечислять, что должна была сделать Люська, а та каждый раз говорила «Ай дид ит!» и дурашливо кивала, и закинутая на грудь коса дергалась, как кошачий хвост. Лидия поняла, что этот спектакль немножко для нее. Демонстрация Люськиных деловых качеств.

Как ни странно, Люська совершенно искренне мурлыкнула Лидии: «Останься, потреплемся», и Лидия приняла ее обращение на «ты» и остро захотела потрепаться.

– Я тебе не нужна? – спросила она Ивашникова, который нацелился в свой кабинет.

– Вообще-то мы ждем Виталика, – сказал Ивашников. – Хочешь, посиди пока с Люсьеной, а хочешь – у меня. Но я буду работать.

– Я лучше на женской половине, мой господин, – с покорностью восточной женщины сказала Лидия. Ивашников шлепнул ее по заднице, не постеснявшись Люськи (а может быть, чтобы показать Люське).

Он ушел, а Лидия осталась с Люськой. То есть уже без Люськи: работоспособная секретарша умчалась наливать воду для чая. Когда она вернулась и показала свое хозяйство, Лидия охнула от зависти. Она не была такой домовитой, как Люська, и уже не научится никогда.

Воду Люська фильтровала через два фильтра. Чая у нее было десять сортов. И был склад конфетных коробок и шоколадок, которые посетители дарили Люське, а она потом скармливала их опять же посетителям, если они засиживались у Ивашникова и тот просил подать чаю в кабинет.

– Я его не люблю, – без всякого захода сообщила Лидии Люська. – Спать – не возражала бы. Но это пока тебя не было. Залетной я бы морду расцарапала, а твоя карточка сколько я тут работаю, столько у него на столе стоит. Так что забирай его и держи двумя руками. Характером он замечательный, платит за меня и за Виталика в институт. Молока или там ирисок молочных не ест, а что-нибудь кисломолочное за милую душу. Любит маслины, ездит на рыбалку, а больше я ничего существенного про него не знаю.

Лида растрогалась и подарила Люське всю свою косметику, потому что решила больше не краситься. А Люська подарила ей сворованную у Ивашникова его фотокарточку с лещом.

– Он очень переживал, когда я ее стащила, – с гордостью сказала Люська. – Здесь лещ – два кило.

Потом приехал Виталик, и начались чудеса.

К вечеру Лидия стала владелицей бывшей своей, а теперь снова своей квартиры и кредитной карточки (вот для чего Виталику нужна была ее фотография). Держитесь, девочки, это еще не все. Нежданно-негаданно Лидия превратилась в натуральную капиталистку, хозяйку собственной фирмы ООО «Лидия»! Чем ООО занималось, было совершенно не важно. Чем-то, наверное, когда-то занималось, но сейчас оно было предназначено исключительно для того, чтобы снабдить Лидию без кавычек первыми двумя чудесами: квартирой и кредитной карточкой. Ну, еще туда можно было на всякий случай положить свою трудовую книжку. Лидия немного разочаровалась, когда узнала, что Ивашников учредил «Лидию» не сегодня и не специально для нее, а давно и в каких-то своих (исключительно благородных) целях. Но потом она стала думать, что как раз это и хорошо: выходит, Ивашников никогда о ней не забывал, раз назвал фирму ее именем. Впрочем, в этом Лидия и так не сомневалась.

Занимались Лидией и «Лидией» Виталик и Люська, а Ивашников только подписывал документы. Вид у него был мрачноватый. Ближе к вечеру он вышел из кабинета, попросил Люську заказать для всей компании ужин в «Метрополе» и сказал, что ему надо бы отъехать на часок.

На прощание он сделал всем ручкой и уже совсем было ушел, но вернулся от двери и поцеловал Лидию в губы.

Вышел и пропал.