Текст книги "Платит последний"

Автор книги: Ольга Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

ВРАГИ ЕСТЬ ВРАГИ

– Лидка, ты охренела! Это ж надо быть полной идиоткой, чтобы напялить мокрую одежду да еще и окна в квартире повыбивать! – выговаривала Трехдюймовочка, меняя компресс у нее на лбу. Было раннее утро. Обложенная подушками Лидия лежала на гигантской майоршиной кровати, сделанной в лучшие годы на заказ. В уголке под торшером посиживал Кудинкин и украдкой косился в вырез надетой на Лидию ночной сорочки. Сорочка была Трехдюймовочкина, что уже говорило о солидных размерах выреза. Майорша, не оборачиваясь, одернула Кудинкина:

– Куда пялишься?! Смотри, я тебя еще не простила за кота!

– Оперативный талант! – льстиво сказал Кудинкин. – И не смотришь, а видишь. Но вообще-то я смотрел на кровать. Спать хочется.

Кудинкин всю ночь где-то прошатался по своим милицейским делам и пришел только час назад.

– На кровать он смотрит… Не ври, Кирюша, – сказала Трехдюймовочка. – Что я, мужиков не знаю? Все вы бабники.

– Это еще ничего. Хуже, когда мужик – мужичник, – вставила Лидия.

– Что-то тебя на философию потянуло. От газа, наверно, – определила Трехдюймовочка. – Голова-то прошла? Лекарство я тебе скормила хорошее, из аптечки немецкой полиции. Мне один ихний то ли унтер, то ли фельдфебель подарил. Специально от слезоточивых газов.

– Ничего себе слезоточивый! Я чуть не умерла от этого слезоточивого, – пожаловалась Лидия.

– Ну не умерла же, – утешила ее Трехдюймовочка.

В общем, бойцы вспоминали минувшие дни, голова у Лидии почти не болела, простуда была, но несерьезная. Вадим, если кому-то интересно, сидел в каталажке, а кредитную карточку и ключи ей вернули. Все было бы просто замечательно. Если бы только Ивашников не потерялся. На милицейском сленге пропавших без вести так и называют – потеряшки.

Лидия не спрашивала о Кольке. Если бы отыскался хоть малейший его след, неужели Трехдюймовочка не сказала бы?!

– Кирилл, отвез бы ты меня домой, – попросила она Кудинкина. – Или лучше сразу на работу. Если хочешь, чтобы кровать освободилась.

– Куда тебе на работу? Еле дышишь, – заворчала Трехдюймовочка. – Возьми больничный, отлежись.

Лидия вздохнула. Трехдюймовке легко говорить «отлежись», а у нее Колькины деньги без присмотра.

– Это не та работа, на которой берут больничный.

– Так ты не в лабораторию. Госпожа бизнесменша собирается в офис! – сообразила Трехдюймовочка. Тон у нее сразу стал неприязненный. – Лидка, ну куда ты лезешь?! Господи, крадут их, бьют, стреляют, одного недавно в канализации утопили… А им неймется! Как же, день пропущу – лишний миллион не заработаю! А все жадность!

Лидии вспомнился едва знакомый парень из их двора на Кутузовском. Он открыл киоск в подъезде черного хода и сидел в нем круглые сутки, там и спал. Если уезжал за товаром, его подменяла мать. Через год у него было три киоска. Еще через год он снял магазин. А потом его страшно избили, переломав обе ноги. Во дворе говорили – ломом. Едва выписавшись из больницы, он купил инвалидный «Запорожец» с ручным управлением и с незажившими загипсованными ногами, бледный и худой как смерть, объезжал в нем свои киоски и свой магазин.

– Ты не понимаешь, – сказала Лидия. – Тут главное не жадность. Тут главное самостоятельность. Тебе вот не нравится, когда тобой командует какой-нибудь балбес, и никому не нравится. Но некоторые открывают свое дело и сами собой командуют.

– Это у кого самостоятельность, у тебя? – с иронией поинтересовалась Трехдюймовочка.

– У меня пока что никакой самостоятельности, – признала Лидия. – У меня одна головная боль. А вот Колька сам себе хозяин, и мне это нравится. Я должна сохранить Колькины деньги, пока его не найдут.

– Ну-ну. Флаг тебе в руки, – хмыкнула Трехдюймовочка.

Лидия подумала про сто двадцать тысяч, которые надо получить за армянский коньяк. Может, и не стоит соваться в это дело? Трехдюймовка считает, что за две недели Колька найдется. Либо не найдется уже никогда. И то, скорее всего, она преувеличивает: если Кольку захватили, чтобы потребовать выкуп, то долго ждать не будут. Может быть, похитители звонили в офис еще вчера, когда Вадим… Гадина Вадим, нельзя его прощать, пускай сидит. Так выбиваем долг за коньяк или отложим это до Кольки? Надо выбивать, поняла Лидия. Не из-за денег – с деньгами можно было бы подождать, – а из-за Виталика. Он спит и видит, как бы разворовать ивашниковский капитал. Вчера Лидия поставила Виталика на место, но завтра он может сообразить, что новая хозяйка только милицейским удостоверением размахивает, а в делах ни бум-бум. Вот если вернуть эти сто двадцать тысяч, тогда другое дело. Тогда Виталик на всю оставшуюся жизнь запомнит, кто здесь хозяйка.

– Заработать хотите? – предложила Лидия.

– Жаждем! – встрепенулся Кудинкин – он дремал в своем кресле и, казалось, к разговору не прислушивался.

– Смотря на чем, – сказала осторожная Трехдюймовочка.

– Все законно, – успокоила ее Лидия, хотя сама в этом сильно сомневалась. – У Кольки работает такой Виталик…

И Лидия пересказала все, что слышала от Ивашникова об этой сделке с коньяком и о его ментовской крыше.

– В общем, я сказала Виталику, что сама им позвоню. А на самом деле я знать не знаю этих ментов, – закончила она. – Так что выручайте.

– Говоришь, они десять процентов берут за работу? – со сложным чувством уточнил Кудинкин.

– В данном случае вы берете десять процентов, – сказала Лидия, чтобы не оставалось неясностей, и добавила самым завлекающим тоном: – Двенадцать тысяч долларов!

Кудинкин вскочил с кресла и забегал по комнате. Губы у него шевелились. Он что-то подсчитывал.

– Домик! Домик в Опалихе! – сообщил Кудинкин через минуту, побледнев, как тень отца Гамлета. – Мою комнату, само собой, продадим, и еще останется, чтобы сменить машину. Возьмем «пятерку» подержанную.

На Трехдюймовочку он старался не смотреть. Было ясно, что окончательное решение зависит от нее и что Кудинкин опасается, как бы его боевая подруга не отказалась от работы.

– Это незаконно, – приговорила Трехдюймовочка.

Кудинкин схватился за голову:

– Оль, ну что ты говоришь?! Что незаконно-то? Если бы я приперся к ним в форме и начал давить, было бы незаконно. А я приду в штатском и так ненавязчиво поинтересуюсь: ну что, мол, ребята, платить собираетесь?

– Не собираемся, – ответила за должников Трехдюймовочка.

– Нет, Оля, они скажут: «Многоуважаемый Кирилл Алексеевич, ваша проникновенная беседа на темы морали и деловой этики перевернула наше мировоззрение. Мы собираемся платить, мы уже платим! Простите нас, любезнейший Кирилл Алексеевич, за это маленькое недоразумение, и заходите еще!»

– Или назначат тебе стрелку где-нибудь на городской свалке, чтобы там же и зарыть. Нет, Кирюша, и не думай, – отрезала Трехдюймовочка. – А ты Лидка, не сбивай мне мужика. Еще искалечат его за твои тысячи. Или выгонят со службы.

– Меня каждый день могут искалечить, и не за тысячи, а, считай, за прожиточный минимум, – печально сказал Кудинкин. Он опять сел в кресло и нахохлился, как воробей в гнезде. – Я, Оль, каждую ночь думаю: ну словлю пулю в легкое, как Абросимов Сашка, и на что жить буду?

– На жалость бьешь, стервец, – сказала Трехдюймовочка и отвернулась от Кудинкина. Глаза у нее блестели от слез.

Лидия встала, придерживая рукой вырез сорочки, и пошла в ванную одеваться.

Трехдюймовочка выгладила ее платье, но кое-как: просто блином прокатала через гладильную машину. Она все, что можно и что нельзя, гладила на этой машине и ходила со случайными складками в самых неожиданных местах. Лидия еще раз подумала, что надо бы заехать домой, переодеться. И к отцу надо бы заехать за вещами. То, что накупил ей Вадим, так у него и осталось, да Лидия и не хотела ничего брать у Вадима. А одними только вещами из чемодана не обойтись. Конечно, можно одеться заново – она теперь богатая. Но сейчас нет ни желания, ни времени на покупку шмоток. Во всяком случае, шубу надо забрать, пока ее не продал Парамонов – он может, он мстительный.

В дверь постучались.

– Это я, Лид, – сказала Трехдюймовочка.

Лидия ее впустила, и майорша, протиснувшись мимо нее, уселась на край ванны. Она была уже в форме. Тужурку пятьдесят последнего размера распирало на груди, как оболочку сардельки. В ванной сразу стало тесно.

– Обиделась, Лид? – вздохнула Трехдюймовочка.

Лидия молча смотрелась в зеркало.

– И Кудинкин мой обиделся… Сволочи, я же добра вам хочу!

– Еще никому не удавалось сделать людей счастливыми насильно, – сказала Лидия.

Трехдюймовочка обиделась:

– Я вам руки не выворачиваю, делайте что хотите. Я только говорю, что это не по закону.

– По закону должники обязаны платить. А они просто не платят, и все. Ты знаешь, как их заставить? По закону? Колька лет десять крутится в бизнесе и не знает. Они сейчас объявят, что фирма разорилась, и расплатятся за долги имуществом: стол отдадут и пару стульев.

Насчет стола и стульев Лидию просветила вчера за обедом Люська. Оказывается, уже имелся в деятельности фирмы «Ивашников» такой печальный факт. Лидия потихоньку навела разговор на долги и должников, и Люська выложила эту историю как анекдот, не подозревая, что для «Лидьвасильны» каждое слово – новость.

– Делайте что хотите, – повторила Трехдюймовочка. – Только не говорите потом, что я вас не предупреждала.

Большое доброе лицо майорши куксилось от обиды. Надо было срочно восстанавливать отношения.

– Трехдюймовка, – Лидия взяла ее за руку, – изобрази «Колись, сука!».

Уголки майоршиного рта поползли в улыбке; она справилась с собой и поджала губы.

– Да ты чего? Нашла время!

– Ну Оль, ну пожалуйста…

Трехдюймовочка покосилась на дверь – похоже, ее Кудинкин еще не видел коронного номера возлюбленной.

– Ладно, только я потихонечку, – и добавила совсем другим, служебным тоном: – В глаза. Смотри в глаза…

Ментовское шоу началось. Вроде бы не меняя выражения лица, не щурясь и не пялясь, Трехдюймовочка словно приоткрыла занавесочку в зрачках, и они стали бездонными, как пистолетные дула. Смотреть в них было невозможно, взгляд сам съезжал в сторону.

– В глаза, в глаза, – твердила Трехдюймовочка, – что ты по сторонам зыркаешь – совесть нечиста?

Совесть была нечиста. Покажите мне человека, который к тридцати с лишним годам хотя бы изредка не просыпается от стыда за свои старые поступки, может быть, забытые всеми, кроме него.

Лидия вспомнила, как выходила за Парамонова. Ей казалось, что по любви, но этого «казалось» хватило на какой-то месяц. Медовый такой месяц, нежный немолодой муж, цветочки, подарки, классические позиции… А потом (у нас тут все свои) – членом по губам. Теоретическая база была подведена, шведский учебный фильм просмотрен по видяшнику. Лидия взяла. Касаясь губами сизой, пахнущей мылом плоти (хоть подмылся, для первого раза), Лидия подумала, что Кольку облизала бы с ног до головы и было бы не стыдно и не противно, а очень даже правильно. Потому что если любишь человека, то любишь его целиком, со всем, что на нем произрастает, любишь его запах, голос, плоть и прыщик на коже. А если в муже нравятся солидные манеры, нравится, как на тебя глазеют студентки из парамоновского института – жена преподавателя! – то это и есть «нравится», а никакая не любовь.

– Колись, сука! – рявкнула Трехдюймовочка.

Животный ужас холодно сжал внутренности, Лидия почувствовала, что летит, как в оборвавшемся лифте. И все, на этом номер закончился. Пора менять прокладку в трусиках.

– Писнула? – деловито спросила Трехдюймовочка.

– Еще как, – неизвестно чем похвасталась Лидия. Коленки тряслись, по телу разливалось электрическое тепло, как после оргазма. – Отвернись, – попросила она, задирая платье.

И в этот неподходящий момент в ванну ворвался прибежавший на крик Кудинкин.

Итак, позиции сторон его глазами: красная как рак Трехдюймовка и Лидия с рукой в трусиках.

Первой опомнилась Трехдюймовочка и мощным движением плеча выставила суженого за дверь. И вовремя, а то у него глаза уже выкатились из орбит и готовы были повиснуть на ниточках, как в мультике.

– Ну ты, Оль, даешь, – как обычно начала Лидия. Номер повторялся в двадцатый раз и оброс ритуалами. Сейчас она должна была сказать: «Это ты на детишках так натренировалась?» – а Трехдюймовочка ответила бы: «Хороши детишки!» – и показала бы руки со следами укусов и ножевыми шрамами.

Трехдюймовочка молчала. Она сидела на краю ванны, отвернувшись к двери, за которой сопел Кудинкин.

– Оль, ты что? – Лидия заглянула ей в глаза и увидела слезы.

– Кудинкин! – гаркнула Трехдюймовочка. – Уйди, Кудинкин, не подслушивай!

И зарыдала, уткнувшись в Лидин живот.

– Ну что я теперь ему скажу? Он у меня, знаешь, какой неиспорченный?! Неделю мялся – а я вижу, что ему чего-то хочется, – а потом говорит: «Оля, а не могла бы ты встать в позу одного из обитателей речного дна?»

…Трехдюймовочка поехала вместе с Лидией и Кудинкиным на его старом «Москвиче». Формально – чтобы Кудинкин подбросил ее до метро. А на самом деле – со сложной женской целью. Кудинкину рассказали про «Колись, сука!», и он вроде бы принял Трехдюймовочкины объяснения. Но, с другой стороны, часть вины на ней как бы осталась, и Кудинкин хотел этим воспользоваться, чтобы получить разрешение заработать на домик в Опалихе. А Трехдюймовочка разрешать не хотела, но вроде бы уже и не препятствовала. Кудинкин должен был сам проявить инициативу. В свою очередь Кудинкин, простив Трехдюймовочку за то, чего не было, считал, что теперь ее очередь уступать.

Короче, Трехдюймовочка давила на психику. Ей было еще рано на службу. Могла бы поспать лишний час. Вместо этого она изводила несчастного Кудинкина советами, как вести машину. Известно, что мужчины этого терпеть не могут. Дежурный ответ, который им всем кажется очень остроумным: «Если ты так хорошо все знаешь, то, может, сама сядешь за руль?»

Впрочем, Кудинкин тоже был мастак давить на психику. Сесть за руль он Трехдюймовочке не предлагал, поскольку она могла и вправду сесть. Зато вовсю ругал свой дребезжащий «Москвич». В подтексте было: то ли дело «Жигули»! Вот получим деньги… Трехдюймовочка злилась и в конце концов сменила тему.

– Прикинем план оперативных мероприятий, – решительно заявила она и, напугав Лидию этими таинственными словами, пояснила попросту: – Враги у твоего Ивашникова, понятно, были. Выясни кто.

– Раньше ты об этом не говорила, – удивилась Лидия.

– Раньше мы надеялись, – подчеркнула голосом Трехдюймовочка, – что его умыкнули из-за выкупа. Но если бы из-за выкупа, то позвонили бы еще вчера.

Кудинкин согласно кивнул, не отрывая взгляда от дороги. Лицо у него стало кислое.

– Почему это надеялись? – спросила Лидия.

– Потому что, когда человека крадут из-за выкупа, его не всегда убивают, – неохотно пояснил Кудинкин. – Если только похитители ему не знакомые и не родственники. Тогда, конечно, его мочат, чтобы потом не опознал.

– Что, и родственники крадут? – ужаснулась Лидия.

– Сколько угодно, – подтвердил Кудинкин. – Даже дети – родителей.

– В таком случае что делают враги?

– Лид, пойми меня правильно. Я не хочу сразу тебя расстраивать… – начал Кудинкин и еще долго нес такую чепуху, а потом сказал: – В общем, бывают чудеса. Одного бизнесмена два месяца держали в заброшенном пионерлагере. Посадили на стальной трос, как овчарку. Он по этому тросу гулял и даже рыбку ловить ходил. Вернулся – только рожа шире стала. Правда, его жена за это время продала фирму и смылась за границу с любовником.

– Жена тоже родственница, а я спрашивала, что делают враги, – упрямо сказала Лидия. И неожиданно для самой себя разревелась.

– Ну что делают враги? Враги, они и есть враги. Маленькая ты, что ли? – бормотал Кудинкин. – Нет, Лид, ты надейся. Главное, заявление пошло…

Это было что-то новенькое. Лидия вытерла слезы и потребовала объяснений.

Оказалось, заявления о пропавших без вести принимают у родственников обычно не раньше, чем через неделю-две. И то сплошь да рядом случается, что человек никуда не пропал, а гуляет где-нибудь с бабами.

– Колька не гуляет, – вставила Лидия.

– Уж лучше бы гулял, – вздохнул Кудинкин и продолжал свои рассуждения. У него выходило, что если Ивашников еще жив, то его держат где-нибудь в подвале и бьют по почкам, чтобы подписал нужный похитителям финансовый документ. Например, генеральную доверенность или, может быть, липовую платежку. А так оставлять его в живых нет смысла. Как только подпишет, так сразу же и убьют. Так вот, дня за три любого человека можно заставить подписать что угодно. Вчера, сообщил Кудинкин, они с Трехдюймовочкой звонили жене Ивашникова, чтобы та написала заявление на розыск. Разговор получился мутный. По сути, ивашниковская супружница их послала, хотя Трехдюймовочка объяснила ей все очень доходчиво: если, мол, хочешь, чтобы он остался жив, пиши заявление сейчас же! Когда в ответ на такие слова слышишь: «Ничего не знаю, он со мной не живет, и меня не волнует, где он шляется», это навевает определенные мысли.

– Думаете, это она все организовала? – с замершим сердцем спросила Лидия.

– Нет, – категорически отрезала Трехдюймовочка. – Я с ней полчаса проговорила; курица она и больше никто. Сама она организовать такое дело не сможет, но воспользоваться – за милую душу.

– Господи, дрянь какая! – охнула Лидия, остро жалея Ивашникова за то, что он прожил столько лет с этой чужой ему женщиной.

– Что выбрал, то и получил, – философски рассудила Трехдюймовочка. – Его ведь не заставляли жениться.

– Тебя тоже не заставляли выходить за твоего бывшего.

– Вот и я получила. Дура была, – признала Трехдюймовочка и, обхватив за талию своего Кудинкина, прижала его так, что он чуть не выпустил руль.

Лидия подумала о Парамонове. Хотя отец и подсовывал ей жениха, но ведь тоже выдал замуж не насильно. Это сейчас ясно, что она принимала за любовь нелепый суррогат, смешанный из девичьих мечтаний, привычки слушаться отца и желания выйти за кого-нибудь, кто был бы на отца похож. И неясно, что такого похожего на отца она усмотрела в унылом сладострастнике Парамонове. Тогда знала. Или все выдумала, и только. А что нашел в ней Парамонов, Лидия поняла уже через месяц замужества, когда застала его примеряющим отцовскую медальку лауреата Госпремии…

И ведь Лидия прекрасно видела, что из десятка ухаживавших за ней студентиков девять надеются сделать карьеру с помощью отца, а ее саму воспринимают как приятное, но необязательное дополнение. Десятым был Ивашников. Почему Парамонов тоже показался исключением, сейчас уже не вспомнить и не понять.

– Какое-то во всем этом вранье, – сказала она. – Весь брак – большое узаконенное вранье. Сначала ты невольно врешь ему, а он врет тебе, потому что вы хотите друг другу понравиться. Сами себе вы врете тоже, потому что в любимом человеке хочется видеть одно хорошее, а на плохое вы закрываете глаза. Получается, вы женитесь не по любви, а по обману. Рано или поздно вам надоедает изображать то, чего у вас нет, и обман открывается. Ты молча плачешь в подушку, а он бежит самоутверждаться к любовнице. За ужином он ей жалуется, что ты не понимаешь его тонкую натуру, а она прикидывает, догадается ли он помочь материально или так и будет столоваться на халяву. Ты, конечно, замечаешь, что от него стало пахнуть чужими духами, и начинаешь мстить…

– Это как? – попытался внести ясность Кудинкин. И получил от Трехдюймовочки мощный подзатыльник.

– У меня так и было, – как ни в чем не бывало сказала майорша, потирая отшибленную о Кудинкина руку.

– А у меня, – призналась Лидия, – в сокращенном варианте. Он изменял мне с первых дней.

– Олька, еще раз ударишь, и я тебя высажу. Я же за рулем, а ты – по затылку, – запоздало среагировал Кудинкин и вставил в разговор свои двадцать копеек: – Американцы по десять лет живут и не расписываются. А как хорошенько друг друга узнают, тогда уж венчаются в церкви, и на всю жизнь.

– Я тебе дам десять лет не расписываться, – пригрозила Трехдюймовочка, но бить Кудинкина больше не стала. – Я тоже хочу в церкви. Только чтобы батюшка был русский, а то у нас рядом с домом какой-то цыган. Я его увидала вечером в плащике, без рясы – испугалась.

– Шовинистка, – обозвал даму сердца Кудинкин. – Я когда служил в райотделе, вот у нас был интернационал! Половина СНГ сбежалась. Москвичей-то в ментуру палкой не загонишь.

– Так что там получилось с заявлением? – напомнила Лидия.

– Смотри, смотри, какая шуба! – Трехдюймовочка ткнула пальцем за окошко, где на проносившейся мимо «зебре» стояли пешеходы. Насколько успела заметить Лидия, шуба была самая обыкновенная. Кудинкин тоже сделал вид, что не слышал вопроса. Лидия поняла, что законница Трехдюймовочка что-то с этим заявлением смухлевала.

– Вы только скажите: официальный розыск объявили?

– Куда они денутся?! – буркнула Трехдюймовочка. – Объявили и дело завели, не волнуйся.

Все замолчали. Лидия отчего-то была уверена, что друзья думают не о том, как искать Кольку, а как бы потактичнее объяснить ей, что на поиски особенно рассчитывать нечего.

– Здесь направо, – сказала она, взглянув на дорогу.

Кудинкин отмахнулся:

– Что я, Москву не знаю?

До офиса Ивашникова было еще минут пять езды. Лидия спохватилась, что Трехдюймовочка не сошла у метро, как собиралась. Но вряд ли стоило об этом напоминать. Если Трехдюймовка хочет, пускай едет с ними. Ее дело.

Привратник у офиса был новый. О том, как вчера лопухнулось вызванное Лидией подкрепление, он впервые слышал. А может быть, и знал все распрекрасно, только не хотел портить себе нервы. Лидия взяла у него телефон хозяина охранной фирмы, чтобы поскандалить, когда будет время.

Еще одна неожиданность – в офисе уже сидела Люська.

– А нас, Лидия Васильевна, вызывают в милицию, – сказала она, стрельнув глазами на вошедших с Лидией незнакомых людей. – К десяти часам. Мне домой позвонил какой-то старший лейтенант, фамилия у меня записана. Сижу, жду вас. Одна я не пойду, он хам жуткий.

Кудинкин хмыкнул, взял у Люськи бумажку с телефоном старшего лейтенанта и, присев на угол стола, начал дозваниваться.

Он знать не знал этого старшего лейтенанта, но за минуту нашел тьму общих знакомых, а потом разговор у них пошел совсем специальный. «Это чья земля?» – спрашивал Кудинкин. Или: «Ты что, уху ел?! Она же терпила!»

«Земля» и еще склоняемая на все лады «посадка» повторялись очень часто. Можно было подумать, что совещаются два агронома. В конце концов договорились по-товарищески: старшего лейтенанта приглашают на обед и за столом проясняют все интересующие его вопросы. Причем для обеда старший лейтенант выбрал все те же десять утра. Похоже, сильно проголодался.

– У тебя нервы крепкие, девица? – положив трубку, спросил Кудинкин у Люськи. – Сядь на всякий случай. На тебя заводят дело по двести тринадцатой, за хулиганство. Из чего ты там стреляла?

Пролетел тихий ангел, как говорили до пролетарской революции, или родился мент, как говорят сейчас. Все переваривали бредовую новость.

Первой возмутилась Лидия:

– Ты бы видел, как Вадим ее ударил! Дверцей в грудь!

– А Вадима твоего выпустили, – спокойно сказал Кудинкин. – Был следак и разобрался. Его дело не имеет судебной перспективы. А вот ее дело имеет, следак себе галочку поставит.

Люська побледнела.

– Как выпустили?! Он же требовал выкуп за Николая Ильича, мне Виталик говорил. – Люська подошла к Лидии вплотную и выкрикнула ей в лицо: – Это ваш Вадим, любовник ваш, украл Николая Ильича!