Текст книги "Платит последний"

Автор книги: Ольга Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

ГРЕХ ПРАВИЛЬНОГО МЕНТА

Жизнь вроде яблока, считал Кудинкин. Снаружи глянец, а на вкус у одних сладость, а у других почему-то кислятина. Причем яблочко-то единственное. Какое досталось, такое и будешь грызть. Самому Кудинкину яблочко досталось несладкое и с червяком. Десять лет он оттаптывал ноги «на земле», то есть, говоря по-старому, в отделении милиции. Другие ловили маньяков Чикатило и Головкина и летали в Грецию на опознание трупа мафиозного убийцы Солоника. А Кудинкин потел на унылой ниве бытовых преступлений и как прилежный огородник сажал, сажал и сажал. Причем отправлял на зону коммунальных придурков, не знающих развлечений, кроме выпивки и драки, а с зоны встречал готовых уголовников. Многих он успел посадить уже и по второму, и по третьему разу.

С годами воображение у Кудинкина притупилось, и эта карусель перестала его пугать. Вулканы вон тоже страшная штука, а люди селятся по склонам вулканов. Потому что привыкли.

Червяком в кудинкинском яблоке оказалась жена Люба. Они поженились, потому что были провинциалами – Кудинкин из Коврова, Люба из Чернигова – и в Москве чувствовали себя одиноко. Любина домовитость, от которой Кудинкин поначалу приходил в умиление, обернулась домашним террором. Шаг вправо, шаг влево с половичка в уличных ботинках Люба приравнивала к тяжкому преступлению. Разговоров о нем хватало на день. А за пятно на ковре преступник был осужден пожизненно: Люба пилила за него Кудинкина столько раз, сколько пятно попадалось ей на глаза.

Последней каплей был скандал, устроенный Любой из-за испорченных белых полуботинок. В ранты залилась кровь, и нитки некрасиво побурели. «Свинья везде грязи найдет!» – возмущалась Люба, как-то не задумываясь над тем, что Кудинкину было не очень приятно бродить по крови.

Когда он ушел насовсем, Люба еще ходила портить нервы его начальству.

Однако и Люба, и унылые бытовые убийцы, и кабинетик с одним столом на двоих – все было в прошлом, хотя и недавнем. Год назад Кудинкин перевелся в УБНОН – Управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, и выдвинулся там скоро и так явно, что ему даже не завидовали. Кудинкин был лучше, вот и все.

С высоты своей незаметной ведомственной славы он отважился приблизиться к майорше Гавриловской, которую обожал давно, тайно и безнадежно. А Трехдюймовочка сумела так сыграть на кудинкинском честолюбии, что не помышлявший ни о чем подобном опер поступил в академию и занял подполковничью должность. Он догрыз свое яблоко до пригретого солнцем сладкого бочка. Четыре капитанские звездочки готовились слиться в майорскую, Кудинкин по ночам безумствовал со своей Трехдюймовочкой, как двадцатилетний, а днем с удвоенной энергией искоренял преступный элемент.

Для полного счастья провинциалу Кудинкину не хватало домика в Опалихе. Как это свойственно мужчинам, он, считая себя деловым человеком, вычислил абсолютно все, от количества смородиновых кустов на участке до времени, которое займет дорога от домика на службу и у него, и у Трехдюймовочки. Но при этом он совершенно не представлял себе, где взять денег.

Когда Лидия предложила Кудинкину выбить долг за коньяк, он решил: вот он, его шанс!

При этом Кудинкин прекрасно понимал, что если люди не хотят отдавать сто двадцать тысяч долларов, то этих денег им хватит, чтобы зарыть два десятка Кудинкиных и еще оставить себе. Но, в конце концов, за десять лет кудинкинской службы целый вагонзак народу обещал его зарыть, а Кудинкин был жив и, как утверждали врачи, практически здоров.

Гораздо больше он опасался собственных коллег. Чтобы признать нарушителями закона людей, не желавших платить долги, нужно было подать на них в суд, и они могли месяцами тянуть это дело. А Кудинкину достаточно было прийти к этим людям, показать им пальцами «козу» и сказать: «Ай-ай-ай, как нехорошо!» – и товарищи-сослуживцы в момент устроили бы ему служебное расследование, а то и уголовное обвинение. По большому счету это было правильно. Мент – государственный человек и не должен работать на частные фирмы. На памяти Кудинкина имелось множество случаев, когда сержантов, решивших подхалтурить охраной, нанимали охранять краденое. Но с Лидой Парамоновой случай был особый. Лида Парамонова сто раз его выручала. Не помочь ей сейчас было бы не по-мужски. И не заработать, когда судьба посылает такой случай, было бы глупо.

Кудинкину предстояло шмыгнуть по лезвию ножа между законом и беззаконием.

Вечером накануне похода к Брехунцу Кудинкин обзвонил знакомых ментов. Самое интересное для дела сообщил ему капитан Орехов, когда-то учившийся с Кудинкиным в школе милиции. Склад Брехунца находился на его земле, Орех давно точил зуб на Теодозия Орестовича и для однокашника не пожадничал на информацию.

Брехунец, учитель из Винницы, приехал в Москву давно, после первого краха украинского карбованца, и по мелочи торговал на рынке. А пять лет назад неизвестно на чьи деньги открыл «Поларис». Из-за права собирать дань с брехунцовской фирмы враждовало несколько преступных группировок. Контора у нее на одной территории, склады на другой, контейнеры на двух оптовых рынках, торговые точки… В конце концов «Поларис» отдали на кормление старому вору Фиделю, которому ни много ни мало – семьдесят пять лет. Уголовные авторитеты посмеиваются, но держат Фиделя как талисман – воры до такого возраста не доживают, а ведь хочется.

Как практически каждый рэкетир, хапающий больше, чем он может прожрать, Фидель завел свою торговлишку. Ему принадлежит несколько лотков с фруктами, оформленных на фирму «Поларис». Не то из-за лени, не то из-за маломощности своей бригады Фидель доверяет сбор выручки работникам Брехунца. А вечером, между десятью и одиннадцатью, на склад к Брехунцу приезжает бригадир Фиделя Коржик и забирает деньги.

Вот эта последняя информация согрела Кудинкина. Брехунец, можно сказать, уже был у него в руках! «Ящик поставлю!» – гаркнул Кудинкин в трубку. У Орехова, наверное, заложило ухо. Кудинкина распирало от охотничьего азарта, чувства собственной удачливости и предвкушения победы. Некоторые в таком состоянии пускаются в пляс, но Кудинкин предпочел Трехдюймовочку. Он ястребом взвился над прилегшей на кровать майоршей, уже в полете успев швырнуть телефонную трубку на рычаг.

Дура, дура была кудинкинская Люба, дура непроходимая! Она и выбирала-то его по-дурьи, из тех соображений, что Кудинкин мужичок невзрачный и никто на него не позарится. Но если бы она увидела Кудинкина в этот момент – гибкого, мускулистого, яростного! Если бы перехватила обращенный на него сияющий взгляд красавицы майорши!.. То ничего бы, скорее всего, не поняла. Еще удивилась бы, что Трехдюймовочка ложится с Кудинкиным, не поломавшись и не выговорив, что он за это вынесет мусор.

Кудинкин знал, что сегодня его могут убить, и припадал к своей Трехдюймовочке, как последний раз в жизни. Не будем ему мешать.

В девятом часу вечера Кудинкин встал с постели и начал одеваться. От трудов праведных у него дрожали колени.

– Оль, – попросил он, – достань чемоданчик, который немцы подарили.

Вздыхая, Трехдюймовочка полезла в шкаф за кейсом, подаренным делегацией полицейских из Франкфурта. Ей вообще везло на служебные подарки. Женщин в милиции мало, и если чего-нибудь подарочного тоже мало, то достается это женщинам, чтобы не устраивать дележку.

Презент немцев был очень подходящий. Завидуя франкфуртским ментам, Кудинкин надел под рубашку легкий кевларовый бронежилет и сунул в карман баллончик с газом, который, в отличие от обычных, действует на пьяных и собак. Наручников он прихватил три пары: свои, Трехдюймовочкины немецкие и Трехдюймовочкины, подаренные ей на тридцатипятилетие. Завершила ментовской туалет подплечная кобура с пистолетом и старая куртка.

– Как на Северный полюс, – почему-то сказала Трехдюймовочка.

Кудинкин поцеловал ее и отправился, чувствуя озноб, как будто и впрямь на него пахнуло ледяными ветрами Северного полюса.

Когда он остановил свой «Москвич» у соседнего со складом дома, услужливое «Авторадио» подсказало, что в столице двадцать один час тридцать минут. Машин во дворе у склада с прошлого раза не прибавилось – на такие вещи у Кудинкина была профессиональная память. Да и машины были не рэкетирские: «Москвичи» и старые «Жигули». Стало быть, быки Фиделя еще не приехали за деньгами.

Кудинкин подошел к люку и опробованным путем, по разгрузочному желобу, съехал в подвал.

Ничего не изменилось: штабелек картонных коробок с фруктами, ряды горящих ламп дневного света под потолком (электричество жгут зря – тоже сигнал: Брехунец сматывает удочки и не собирается оплачивать счета).

Цапнув по пути бананчик из надорванной коробки, он заглянул в окошко к Брехунцу. Все на месте: и Теодозий Орестович с компьютером, и Саманта с сиськами на календаре. Брехунец своим красивым баритоном убеждал кого-то по телефону, что не может остаться еще на неделю, кредиторы и так его достали. Кудинкин решил, что он разговаривает с Фиделем.

Дверь в коридор была приоткрыта. В прошлый раз Кудинкин снял пружину, и никому в голову не пришло снова зацепить ее за крючок, так и висела на одном конце. Помня уловку охранника, Кудинкин резко распахнул дверь. К его разочарованию, охранник за косяком не прятался, а то бы получил дверью в лоб. И кресло под металлической лестницей пустовало. Совсем уже собрался в бега Брехунец, даже охрану снял. На всякий случай Кудинкин подергал стальную дверь напротив брехунцовской: заперто.

Брехунец был на складе один. Тем лучше.

Кудинкин откусил бананчика и решительно вошел к Брехунцу. Хозяин «Полариса» пялился на экран компьютера и услышал Кудинкина, когда тот уже стоял у него за спиной.

– Не оборачиваться, – с набитым ртом скомандовал опер, вжимая в брехунцовскую шею холодный черенок банана. Брехунец пискнул и ударил всей пятерней по клавишам компьютера. На экране загорелась табличка «Введите пароль».

– Ну и шуточки у тебя! – успокоенно буркнул он. – Ты как вошел?

– Люк надо запирать, – охотно поделился секретом Кудинкин и, предупреждая движение Брехунца, еще сильнее вдавил банан ему в шею. – Сказал же: не оборачиваться.

– Это не ты, что ли? – Голос Брехунца дрогнул.

– Это я, карамелька «Чупа-Чупс», – успокоил его Кудинкин. Глазами он искал упаковочную липкую ленту, которая должна же быть на складе. И на гвоздиках над дверью увидел сразу несколько рулонов.

Первым делом опер залепил Брехунцу глаза, потом надежно примотал его к креслу и начал с грохотом выдвигать ящики стола.

– Ты что? Ты кто, что тебе нужно?! – запаниковал Брехунец.

– Компромат, – коротко ответил Кудинкин, с тоской глядя на компьютер. Учиться надо было! Наверняка в брехунцовском ноутбуке хранились тайны, за которые он был бы счастлив отдать сто двадцать тысяч долга. Но для Кудинкина они оставались китайской грамотой.

– В чем заминка-то? – издевательским тоном спросил Брехунец. Догадливый, ожесточился Кудинкин и, не дав хозяину «Полариса» насладиться своим торжеством, опрокинул его вместе с креслом на пол. Удар пришелся на спинку кресла – безопасно, однако на нервы действует. Кудинкин вскочил Брехунцу на грудь и, тыча ему в лицо бананом, гаркнул:

– Пароль!

– Ого, банан! Дай укусить! – совсем обнаглел Брехунец. Кудинкин застонал от унижения: надо же так проколоться! Он же сунул банан чуть ли не под нос Брехунцу – конечно, тот учуял запах.

Серьезное дело превратилось в клоунаду.

– Мой вам совет: возьмите на складе бананов, ананасов и уматывайте отсюда, молодой человек, пока взрослые дяди не пришли, – отечески посоветовал Брехунец, не подозревая, что еще больнее ранит кудинкинское самолюбие. У Кудинкина был высокий голос, и, случалось, по телефону его принимали то за подростка, то за женщину.

Кудинкин полез под мышку за пистолетом, с клацаньем передернул затвор и дал Брехунцу нюхнуть ружейного масла.

– Учти, придурок лагерный, – сказал он Брехунцу, – если я достал оружие, я обычно стреляю.

Эта была чистая правда, но после конфуза с бананом прозвучала она неубедительно.

– Дай патрон пощупать, – потребовал Брехунец. – А то, может, у тебя пистолет газовый.

Дрожа от унижения, Кудинкин выщелкнул из пистолета патрон и сунул Брехунцу в примотанную к телу руку. Его так и подмывало врезать гаду по почкам или вставить ему карандаш между пальцев и надавить. Будь Кудинкин при исполнении, он бы сделал это не задумываясь, как и любой его коллега во всем мире. Но сейчас Кудинкин был сам по себе, не капитан милиции, а частное лицо. Он чувствовал себя неуверенно.

– Это совсем другое дело! Записывай пароль, только подними меня, – покровительственным тоном сказал Брехунец, не иначе как нарочно уронив патрон. Кудинкин нагнулся, подобрал патрон и, кряхтя, поставил кресло с тяжелым Брехунцом.

– Поаккуратней, отрок, – сделал ему замечание Брехунец и стал диктовать: – Ноль двенадцать, триста сорок пять…

На цифре «семь» Кудинкин сообразил, что это простой ряд чисел, но дописал строчку до конца, до девятки. Компьютер, как и следовало ожидать, замигал табличкой: «Введен ошибочный пароль».

– Издеваешься, – отметил Кудинкин.

– Ага, – поддакнул Брехунец. – Зачем тебе пароль? Ты скажи, чо те надо, отрок. Может, без пароля договоримся.

– Пока что нет, не договоримся, – вздохнул Кудинкин и честно раскрыл карты: – Если я скажу сейчас, ты подумаешь, что я прошу слишком много. Сейчас ты несерьезно ко мне относишься. Тянешь время, ждешь: вот придут быки Фиделя, набьют сопляку морду, а то и на нож поставят…

Физиономия у Брехунца стала кислой.

– А ты думал, я об этом не знаю? – проникновенно спросил Кудинкин. – Думал, я шпана несознательная, за бананами полез?! А я, Теодозий Орестович, все знаю: и что ты собрался в бега, и что бананчики не твои, а Фиделя, и что денежку ты ему приготовил… И даже то, что опаздывают его быки минут уже на пятнадцать. Я, Теодозий Орестович, тоже их жду. С томленьем упованья, как сказал классик. Потому что через пять минут после их прихода ты станешь относиться ко мне очень серьезно. Вот тогда я скажу, чо мне надо, и это покажется тебе сущим пустячком.

– Кретин! – простонал Брехунец. – Убегай, пока жив! Хочешь, денег дам? Они же из тебя ремней нарежут, а я, получается, стану соучастником. Мне только этого не хватало – с уголовщиной связываться!

– С насильственным преступлением, – поправил Кудинкин. – А с уголовщиной ты давно связался: раздел восьмой Кодекса, «Преступления в сфере экономики».

Брехунец озадаченно умолк. Профессиональный гимн ментов «Не отпирайся, нам все известно!» был исполнен на твердую четверку, и Кудинкин улыбнулся. Пускай Брехунец теперь помучается: какие такие преступления в сфере экономики, что известно «отроку»? Тем легче он потом расстанется с деньгами.

Еще с четверть часа ждали молча.

– Скучно. У тебя музычки какой-нибудь нет? – беззаботно спросил Кудинкин, чтобы позлить Брехунца, и в этот момент послышались далекие удары по железу.

– Приехали. Сейчас тебе сыграют музычку, – злорадно сказал Брехунец.

Кудинкин залепил ему рот липкой лентой и пошел открывать.

Стальная дверь ныла и дребезжала. Судя по всему, в нее колотили каблуком. Кудинкин поднялся по крутой металлической лестнице с рифлеными ступеньками. Заканчивалась лестница площадкой, маленькой, на ширину распаха двери. Опер глянул вниз и от всей души пожелал, чтобы того, кто будет отсюда падать, звали не Кирилл Алексеевич Кудинкин. От гула ударов у него заложило уши. Засов толщиной в палец начал прогибаться. Бивший в дверь был очень здоровым человеком. Через несколько секунд ему предстояло стать очень больным. Кудинкин не собирался церемониться: быки есть быки, либо ты их, либо они тебя.

Если драка длится долго, то это, скорее всего, или спортивное соревнование, или дерутся женщины. А мужская драка насмерть мгновенна, подла и совершенно незрелищна.

Кудинкин поймал паузу между ударами, отодвинул засов и резко распахнул дверь. Как он и думал, стучавший повернулся к двери спиной и бил назад каблуком, как жеребец копытом. Следующий удар пришелся в пустоту. Потерявший равновесие бык нелепо замахал руками, Кудинкин схватил его за ударную ногу и дернул. Килограммов сто двадцать человеческого мяса загремели по лестнице, какая-то выпавшая железка отдельно пересчитала ступеньки. Пистолет, наверное. Кудинкин не стал отвлекаться на сбор трофеев.

Следом за неудачливым быком на порог шагнул другой, руки у него были в карманах – не успел ничего понять. Кудинкин изо всех сил ударил его дверью и, судя по звуку, попал в голову. Дверь отскочила, как на пружине, и опять раскрылась настежь. Бык устоял на ногах, но колени у него подкашивались. Вцепившись в отвороты его куртки, Кудинкин и этого отправил считать ступени.

А потом он сплоховал. У входа в подвал будто в кошмаре возник третий человек, маленький, ростом не выше самого Кудинкина. Секундой раньше опер не мог разглядеть его за спиной плечистого быка. Человек стоял грамотно, под удар дверью не совался, а спокойно себе выволакивал из кармана пальто пистолет. Кудинкин еще успевал спрятаться за дверью. А он вместо этого дернулся за своим пистолетом, понял, что не успеет, и грудью кинулся на преступника. Одна мысль владела им: не обосраться бы!

«Грудью кинулся на преступника» – это звучит красиво, это я оставлю. Хотя и своевременную мысль Кудинкина нельзя вычеркивать из моего правдивого повествования. Как милиционер с большим практическим стажем, Кудинкин трусил отчаянно. Надетый под рубашку легкий Трехдюймовочкин бронежилет мог спасти далеко не от каждой пули. Другое дело, что бегом вообще ни от какой пули не спасешься. Кудинкин, забыв о своей репутации крутого опера, кинулся на прорыв с теми же чувствами, какие испытывает загнанный в угол кролик.

Весь мир Кудинкина с его тридцатью двумя прожитыми годами, любовью к Трехдюймовочке и мечтой о домике в Опалихе готов был исчезнуть в черной дыре пистолетного дула. Дуло смотрело ему прямо в лицо. Кудинкин летел к нему в прыжке очень долго, секунды две. Пистолет выпускает за это время три-четыре пули, а если он автоматический, то все двадцать. Это ужасающе много для одного Кудинкина. Он летел к своему убийце и думал, что домик в Опалихе – непозволительная роскошь. Живут же люди без домиков. Было непередаваемо жалко Ольгу, которую, конечно же, никто не поймет и не полюбит так, как понимал и любил ее он, Кудинкин.

А потом Кудинкин долетел, схватил врага за тонкое запястье и вывернул за спину слабую руку, покрытую старческими веснушками. Как и положено реагировать на этот прием, старик выпустил пистолет и согнулся крючком. Кудинкин безжалостно заковал его в наручники и залепил глаза прихваченной из брехунцовской конторы липкой лентой.

– Я тебя все равно срисовал, козлина, – спокойно сказал старик. – Если отпустишь меня сейчас же, умрешь без мук и детишек твоих не трону, слово даю.

Не говоря дурного, Кудинкин отвел старинушку на площадку лестницы и приковал его к перилам, а сам отошел на то место, с которого старик в него целился. Лампы под потолком подвала били Кудинкину в глаза, лицо старика против света казалось черным.

– Врешь, не видал ты меня. Если ветераны будут врать, чего в таком случае ожидать от молодежи?! – огорченно сказал Кудинкин, возвращаясь к старику.

Само собой, Кудинкину было интересно, что помешало его убить. Он осмотрел отнятый «ТТ» и с изумлением убедился, что, в общем, ничего не мешало. Старик просто забыл дослать патрон в патронник. У Кудинкина еще тряслись руки, каждый нерв ныл, как будто по нему пропустили ток. Интересно: если он, чуть не обгадившись от страха, вышел победителем и как бы даже героем, то что в таком случае испытывал побежденный?!

– Ты знаешь, кто я? – с угрозой спросил старик.

– А как же. Патриа о муэртэ, вива, Фидель… Не надо, не унижайся, – сказал Кудинкин, борясь с желанием распахнуть пальто старого вора и пощупать брюки у него между ног. Если Фидель обгадился, он уж точно из кожи вон вылезет, чтобы найти и убить свидетеля своего позора.

Один из валявшихся под лестницей быков поднялся на четвереньки. Кудинкин скоренько сбежал к нему и добавил ногой в подбородок. Пощупал пульс на шее у второго – жив.

С этими быками была серьезная проблема: положим, сейчас их можно сковать, но потом они очнутся, и как тогда снять наручники? Не оставлять же им Ольгины, дареные, да и собственные наручники Кудинкина числились за ним на службе. Кудинкин поснимал с быков поясные ремни и связал им руки двойной ментовской петлей, придуманной в те годы, когда считалось, что наручники унижают человеческое достоинство советского преступника. Потом он уложил поверженных врагов в неприличную позу «69» и примотал друг к другу липкой лентой.

По ходу дела он исследовал карманы быков. Один, по водительским правам Коржов, был, очевидно, бригадиром Фиделя Коржиком. У второго документов не оказалось. Само собой, эти законопослушные граждане подстраховались уже потершимися на сгибах заявлениями, что, мол, пистолет я только что нашел на улице и несу сдавать в милицию. Кудинкин с большим удовольствием эти заявления прикарманил, чтобы после сжечь, а пистолеты разрядил и прилепил каждому к предплечью. Наконец, он для завершения картины заклеил быкам глаза. Нечего пялиться.

– Шустрый ты пацанчик, – не без симпатии сказал Фидель, прислушиваясь к треску сматываемой с рулона липкой ленты. Он, конечно, догадывался, чем занимается Кудинкин, и оставил всякую надежду на помощь быков. – Ты чей?

– Да я из милиции, – отчего-то потупившись, признался Кудинкин. – На вас поступило заявление от гражданина Брехунца. Пишет, что вымогательством занимаетесь.

До сего момента Фидель вел себя в целом разумно, если не считать того, что едва не выбил Кудинкину мозги из пистолета. Но тут он взвыл и, по-старчески брызгая слюной, выдал пятиминутный монолог. Печатными словами в нем были «мент поганый», «все равно достану» и «Брехунец» в сочетании со всяческими угрозами. «Кишки на карандаш намотаю» показалась Кудинкину самой гуманной. Впрочем, Фидель плелся за ним как миленький, помня, что сопротивление властям до добра не доводит. Они вошли к заскучавшему Брехунцу, и Кудинкин заботливо усадил Фиделя на стул.

Брехунец, которому Кудинкин заклеил рот и глаза, но не уши, прекрасно слышал и про кишки на карандаш, и, к примеру, такой перл, как «Собственные яйца сожрать заставлю». Покраснев как рак, несчастный хозяин «Полариса» с мычанием бился на своем кресле и потел так, что от него летели брызги.

Кудинкин пошуршал бумажками на брехунцовском столе и бодро спросил Фиделя:

– Фамилия?

– … – непечатно ответил Фидель.

– Я напишу «Федосеев», так? – листая отобранный у Фиделя паспорт, сказал Кудинкин. – Имя?

Пройдясь таким образом по анкетным данным Фиделя, Кудинкин стал его допрашивать. При этом вор не сообщил ничего ценного, кроме нескольких диковинных даже для капитана милиции ругательств. А Кудинкин с присловьем: «А вот гражданин Брехунец утверждает, что…» – понемногу выдавал те крохи информации, которые знал от Орехова: рэкет, лотки с фруктами, принадлежащие Фиделю и оформленные на «Пола-рис»… У Фиделя создалось полное впечатление, что настучал на него Брехунец.

– Не хотите сотрудничать с органами, – под конец сокрушенно заметил Кудинкин. – Что ж, вольному воля. А заключенному нары.

Он вывел Фиделя в коридор и приковал к перилам лестницы.

– Ничего не докажешь, кроме оружия, – сварливо сказал Фидель. – А за оружие меня не посадят, я старенький.

Примотанные друг к другу быки пришли в себя и медленно ворочались, как один огромный червяк.

– Ну и дай Бог тебе здоровья, – безразлично сказал Фиделю Кудинкин и для профилактики ткнул носком ботинка под ребра одному быку и второму быку.

Он вернулся к Брехунцу и сказал:

– Вот видишь, Теодозий Орестович, я же говорил, что ты будешь относиться ко мне очень серьезно.

– Му му-му му-му? – промычал Брехунец, гримасничая под залепившей рот лентой.

– Это не мне надо, – угадал вопрос Кудинкин. – Это тебе надо. Быть честным, смелым, дисциплинированным воином… Хотя это не из той оперы. Долги надо платить, Теодозий Орестович.

– Му-му?

– Кому, кому… А многим ты, наверное, задолжал.

Брехунец печально вздохнул носом.

– Ну ничего, главное, ты осознал, – утешил его Кудинкин. – Я ведь тоже не без греха. Оговорил тебя перед Фиделем.

Брехунец промычал краткую реплику, которую можно было понять как «Сука!».

– А ты как думал?! – изумился Кудинкин. – Думал, всех на свете обману, а они, дураки, будут со мной по-честному?! Нет, Брехунец ты мой наивный. Как ты к людям, так и они к тебе. Ты вот пугал, что Фиделевы быки нарежут из меня ремней, и они бы нарезали, если бы смогли. А теперь они лежат, Айболита дожидаются. Но тебя, заметь, я пальцем не тронул, потому что ты не бык, а мошенник. С тобой я немного смошенничал, зато сделал из тебя полезного члена общества. Ты ведь хорошо понимаешь, что Фидель тебе уже не поверит никогда и ни при каких обстоятельствах?

Брехунец энергично закивал.

– Ну вот, и теперь ты будешь изо всех сил помогать следствию, чтобы Фиделя посадили, – продолжал Кудинкин, – потому что на свободе вам двоим никак нельзя. На свободе он тебе кишки на карандаш. Так-то вот, Брехунец. Сила против силы, – Кудинкин согнул в локте руку и с сомнением пощупал маленький твердый мускул, – вранье против вранья, а в результате добро побеждает зло.

Очень довольный собой, Кудинкин пододвинул телефон и позвонил Орехову домой.

– Я Фиделя взял, с оружием, – сообщил он сонному капитану. – Хочешь отличиться – приезжай.

Было слышно, как Орехов шумно сглотнул.

– Совсем озверел, Кирюшка? – простонал он. – Фидель сядет, начнется война из-за «Полариса», а у меня и так три убийства висит.

– Не начнется, – заверил приятеля Кудинкин. – «Поларис» ликвидируется. А хозяин готов дать показания на Фиделя. Он тут сидит рядом со мной, приветы тебе передает.

Несчастный Брехунец мычал и крутил головой.

Кудинкин договорился с Ореховым, что его имя звучать не будет – «по данным оперативной разработки», и все.

– Минут через сорок буду, – пообещал капитан. – Пока до своих дозвонюсь, пока за мной заедут… Ты там свои дела закончил? Смыться успеешь?

– Да какие у меня дела, – сказал Кудинкин. – Кстати, я тут поломал Коржика и еще одного, без документов.

– Ничего, оформим сопротивление при задержании. – Капитан удивленно хмыкнул и повторил, на этот раз с уважением: – Нет, Кирюшка, ты совсем озверел. Коржика поломать! Он же боксер, кандидат в мастера!

– Так у нас же спорт любительский, – сказал Кудинкин и не прощаясь повесил трубку.

Поняв, что сейчас он уйдет, Брехунец завыл, багровея от натуги.

– Потерпи, – сказал ему Кудинкин. – Скоро милиция освободит тебя из лап коварных рэкетиров. А у меня, извини, доверия к тебе нету. Вдруг ты дурак и выпустишь Фиделя? Кстати, подумай вот о чем: Фидель, я тебя уверяю, сто лет не держал в руках оружия. Жмет на крючок, а затвор не взвел. Так зачем он сегодня взял пистолет? Не тебя ли собирался грохнуть?

В полной тишине Кудинкин снял с гвоздя новый рулон липкой ленты и пошел упаковывать Фиделя, чтобы выручить Ольгины наручники.

На упаковочные работы ушло гораздо больше времени, чем Кудинкин рассчитывал. Быки очухались, и Коржик сумел освободить ноги. Приблизиться к себе Коржик не давал – лягался, хотя с залепленными глазами у него получалось неприцельно. В конце-то концов Кудинкин справился, но до приезда капитана Орехова осталось всего ничего. Испортив себе задуманную финальную сцену, Кудинкин, торопясь, вошел к Брехунцу и без лишних эффектов сказал по сути: мол, если завтра же не перечислишь деньги фирме «Ивашников», пеняй на себя. Услышав фамилию Ивашникова, Брехунец побледнел. Кудинкин отнес такую реакцию на свой счет и втайне загордился.

Когда он выходил от Брехунца, в глаза опять бросилась стальная дверь напротив брехунцовской. Сам не зная зачем, Кудинкин подошел, стукнул в дверь ногой и прислушался. Из-под косяка выпирали неряшливые натеки уплотнителя. Судя по всему, дверь поставили недавно, и это Кудинкину не понравилось. Зачем Брехунцу новая стальная дверь, если он ликвидирует свою лавочку? Наверное, стоило взять у него ключи и посмотреть, что там, за этой дверью, но у Кудинкина уже не оставалось времени.

Он выскочил из подвала, мимоходом потрепав Фиделя по дряблой щечке, добежал до своего «Москвича» и только успел сесть за руль, как нагрянули орлы Орехова. Бравый капитан с автоматом и в пузатом бронежилете первым кинулся на штурм подвала со связанными рэкетирами.

Выезжая на пустую по ночному времени дорогу, Кудинкин думал о чудной судьбе Фиделя и его быков. Уголовники, рэкетиры – пробы негде ставить. Но сегодня им досталось не за их преступления и вообще не «за что-то», а «для чего-то». Для того, чтобы напугать Брехунца, ни больше ни меньше. А зачем было пугать Брехунца? Чтобы вернул деньги Лидкиному Ивашникову, которого, может быть, и нет в живых.

Эта простая мысль потрясла Кудинкина. Капиталы Ивашникова спокойно обходились без хозяина и с легкостью управляли судьбами людей. Они заставили Кудинкина броситься на пистолет и усадили за решетку троих, переломав двоим из них ребра. А ведь стычка произошла только из-за небольшой доли денег Ивашникова. Главные события были впереди. Ментовское чутье подсказывало Кудинкину, что сломанными ребрами тут не обойдется.