Текст книги "Платит последний"

Автор книги: Ольга Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

ТОГДА СЧИТАТЬ МЫ СТАЛИ РАНЫ

– Лидка, паршивка, я удивляюсь, что ты до сих пор жива! Да он золотой человек, этот Станюкович. Ангел! Велел только припугнуть и отпустить, и это после того, как ты…

– Это не Станюкович, – перебила Трехдюймовочку Лидия. – Его телохранители только выкинули меня из машины. На ходу. А били другие, из другой машины.

– Есть такая схема охраны, – объяснил из своего кресла Кудинкин. – За машиной охраняемого идет вторая, с интервалом, чтобы засечь возможную слежку. Так что Станюкович вполне мог позвонить в эту вторую машину и приказать, чтобы тебя поучили. А сам вроде бы ни при чем, его телохранители только выставили тебя из лимузина…

Мизансцена была та же, что и три дня назад, когда Лидия приползла к Трехдюймовочке от Вадима: она в хозяйской постели, одетая в хозяйскую сорочку со слишком большим вырезом; Трехдюймовка хлопочет, а выставленный в кресло Кудинкин компенсирует это неудобство тем, что пялится на Лидину грудь.

Только три дня назад у нее была кредитная карточка и ключи от квартиры. И было во что одеться. И было совершенно ясно, кто Лидин враг: Вадим. А теперь – какие-то люди в какой-то забрызганной грязью машине… Кажется, сломали ребро: малейшее движение отдавалось болью справа, под грудью, где разливался сизый кровоподтек – молодой подонок расстарался. И жуткий синячище на копчике (она рассмотрела в зеркало) – это работа пузатого. А кровоподтеки на коленях – прощальный подарочек от быков Станюковича…

– Тогда считать мы стали раны, товарищей считать, – со вздохом продекламировал Кудинкин. – Что ты знаешь про своего таксиста?

– Ничего. Пожилой, черная «Волга».

– Со счетчиком?

– Нет… У него радиотелефон, – вспомнила Лидия. – Старый, вроде военного, с трубкой в таких зажимах.

– Поздравляю, – сказал Кудинкин, – он частник. С полтысячи частников на черных «Волгах» в Москве, я думаю, наберется. Каких-нибудь месяца два, и мы проверим всех.

– Какой же он частник, если я сама его вызывала по телефону из таксопарка? – возразила Лидия.

– Ага, и тебе ответили: «Вам сейчас перезвонят», и он перезвонил и торговался, как извозчик? А телефон ты нашла по газетному объявлению?.. Частник! А «таксопарк» – не таксопарк, а диспетчерская. Сидит у себя дома женщина, принимает звонки от клиентов и перезванивает водителям в машины. А ей за это капают грошики, рублей по пятнадцать с заказа… Газета с объявлением у тебя не сохранилась?

– А как же! – сказала Лидия. – Очень даже надежно сохранилась: в квартире, за стальной дверью.

– Может, он еще сам позвонит, – обнадежила ее Трехдюймовочка. При этом она смотрела на Кудинкина и, похоже, делала ему какие-то знаки – мол, прекрати, не добивай Лидку.

– После дождичка в четверг он позвонит, – нечутко возразил Кудинкин. – Да он уже в родной деревне жрет самогон и рассказывает про столичные страсти: отъезжала машина – была женщина, приехала машина – нет женщины, выходят охраннички-шкафы и говорят: «Ты ничего не видел, землячок!»

В дверь позвонили – пришел Игорь. И за Лидию взялись одновременно три мента. Лидка такая, Лидка сякая. Лидка шантажистка и авантюристка. Лидка наживает себе врагов легко, как младенец писает в пеленки.

Гусейн на свободе, объявлен в розыск. Мог он отомстить? Конечно, мог – мусульманин, джихад, газават и вообще Аллах акбар. Ты, кстати, не заметила: эти, которые тебя избивали, не черные были?..

Теперь возьмем Бирюка. Наркоман или, во всяком случае, употребляет, папы-дипломата боится как огня, а ты его папой шантажнула. Спрашивается: а Бирюк, у которого даже секретутка – громила, мог подослать к тебе парочку своих быков? Отвечается: еще как мог.

О Станюковиче и говорить нечего. Девяносто процентов, что били тебя именно его люди. Причем это был экспромт, цветочки, а ягодки еще впереди. Ты кого вздумала киллером пугать? Да после этого мы (мы: майор, капитан и старший лейтенант милиции) и гроша ломаного не дадим за твою жизнь. Я (Игорь) вместо того, чтобы разыскивать Ивашникова, а я (Кудинкин) вместо того, чтобы выбивать для тебя сто двадцать тысяч долга, (оба хором) будем вынуждены тебя опекать!

В общем, так: собирай манатки и езжай как можно дальше. К папе в Сибирь езжай. Новый паспорт мы тебе устроим завтра утром, а вечером или лучше к обеду езжай, лети, катись колбаской. Резолюция майора Гавриловской: «Гражданке Рождественской, она же Парамонова, она же, будем надеяться, Ивашникова, принять к исполнению. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».

Лидия не возражала. У нее не осталось ни сил, ни воли. Если бы менты сейчас приказали ей не лететь в Сибирь, а спрятаться под кроватью, она в тупом оцепенении полезла бы под кровать. Вспомнился Джой, как он любил валяться под кроватью, потому что там на него никто не мог наступить. Джой был крупный пес, Лидии выше колена, но все же люди должны были казаться ему великанами… Великаны боролись за Колькины деньги, Лидия чувствовала их тяжелый топот, но не различала лиц в головокружительной вышине. Они могли убить ее одним пинком. Просто чтобы не путалась под ногами.

Она попросила Трехдюймовочку подать ей телефон и позвонила Парамонову. Покинутый супруг как последнюю новость сообщил ей то, о чем она и так знала от Трехдюймовочки: отец улетел в Тюмень еще вчера вечером. Потом Парамонов стал врать, что будто бы до сих пор не знает, в какой гостинице Василий Лукич остановился.

– Ты в гараже последние два дня был? – перебила его Лидия.

Разумеется, Парамонов ответил: «А что?» Знает, поняла она и с большим удовольствием сообщила ему о найденном в гараже трупе, наркотиках и ворованных машинах.

– Можешь считать, что Гусейн дал тебе отпуск. Лет на пятнадцать, – закончила Лидия, наслаждаясь тяжелым парамоновским сопением в трубке.

– Я так и знал, что это ты! – взвыл покинутый супруг, не подозревая, что слово в слово повторяет Вадима. Два сапога пара.

– Да нет, что ты! У меня бы ума не хватило, – поскромничала Лидия. – Это их Бог наказал, а я просто тихо радуюсь.

Парамонов, интриган со стажем, изменник и лжец, покупался на ее обман, как ребенок, потому что считал себя умнее жены. На этот раз он тоже поверил и стал жаловаться, что потерял такую денежную работу. Когда он перешел на личные отношения («Ты же не бросишь меня в такой трудный момент?!»), Лидия сказала, что так и быть, зайдет завтра, но пусть он лишнего себе не воображает. В ответ Парамонов засюсюкал так слащаво, что она не выдержала и бросила трубку. Вот так, девочки. А если бы она призналась, что потеряла ключи от квартиры, супруг соврал бы, что уезжает, и неделю бы просидел взаперти, не отвечая на звонки в дверь. Он любил помотать ей нервы. Называл это укрощением строптивой.

Маленькая, но все же победа над Парамоновым настолько приободрила Лидию, что она собралась с силами для звонка Люське. Хозяйка не имела права исчезнуть, как взбрыкнувший Виталик. И не имела права показать, что напугана, избита и осталась без денег. Люська услышала в трубке спокойный властный голос.

ХЛОПОТНЫЙ ДЕНЬ

Утро ушло на писанину: рапорт на работу об утере служебного удостоверения (выговор обеспечен), заявление в паспортный стол об утере паспорта, заявление в райотдел об уехавших в такси плаще, сапогах и сером сундучке.

Трехдюймовочка с останками тысячедолларового костюма смоталась в химчистку-автомат и села за допотопный «Зингер» пришивать то, что можно было пришить. А Лидия, стянув ремешком Трехдюймовкино великанское платье, сбегала в фотоателье сняться на паспорт. Когда она вернулась, майорша с гордостью показала свою работу. Ей удалось реанимировать даже разорванный пополам жакет.

Вопрос с одеждой решился таким образом очень удачно (плащ Лидия одолжила у Трехдюймовочки. Ей же только добежать до родительского дома, а там у нее шуба). А вот с обувью было просто никак. Трехдюймовочка дала ей совсем новые ботинки с треснувшей пополам подошвой. («Турки бесстыжие», – прокомментировала обманутая майорша, а Лидия сказала: «Нечего на оптовках покупать».) Используя ноу-хау гайдаровских времен, она положила в прохудившийся ботинок женский гигиенический пакет. Если не залезать в лужи, его должно было хватить опять же до дома, а там у Лидии были старые сапоги.

Под конец сборов Трехдюймовочка, вздыхая, вытащила из шкатулки все сбережения майора милиции за пятнадцать лет беспорочной службы: пятьсот долларов. Как всегда, если дело касалось заначки, она показала Лидии старую сберкнижку с семью тысячами советских рублей и обматерила реформаторов.

– Восстановлю кредитную карточку и верну, – с тяжелым чувством пообещала Лидия, пряча деньги в кармашек жилета. – А если что, продадите подзорную трубу и прицел.

– Если – что? – неожиданно взъярилась Трехдюймовочка. – Смотри, Лидка, чтоб никаких больше авантюр!

Лидия, конечно, пообещала, что авантюр не будет, она теперь ученая. Но дурное предчувствие осталось.

Договорились так: она едет домой за вещами, пока Парамонов не ушел, а Трехдюймовочка через час забирает из ателье фотокарточки. Встречаются в паспортном столе.

Свидание с пока еще законным супругом началось в теплой, дружественной обстановке. Парамонов, пока нет отца, решил штурмом добиться примирения. Не успела Лидия войти, как он запустил ей руку под плащ. Изо рта у него свежо пахло зубной пастой. Готовился: начистил протезы.

– Ну иди ко мне, моя изменница, шлюшечка моя!

Лидия с веселым изумлением смотрела на его склоненную лысину. Парамонов был настолько чужим, что даже не вызывал злости. Ни с того ни с сего вспомнилось, как еще студенткой она играла с мужем в дочки-матери. Пятнадцатилетняя разница в возрасте казалась пропастью, в чем и была особая прелесть: «Дать Сергунчику курочки?» Парамонов обожал эту игру, надувал губы, капризничал: «Совсем не жалеешь своего маленького Сергунчика».

– Сергунчик! – Она ухватила супруга за остатки волос на виске и потянула, желая сделать больно. – Тебя надо судить за умышленную порчу моей жизни.

Сергунчик как ошпаренный выдернул руку из-под ее плаща:

– Пусти, корова! Наблатовалась со своим уголовничком, проститутка!

Слова проскакивали мимо ушей, как будто Парамонов ругался на иностранном языке. Лидия ухватилась поудобнее, за длинную, прикрывавшую лысину прядь, и погнала невысокого Сергунчика в туалет. На полпути он сумел вывернуться, сам добежал до двери, юркнул, защелкнулся и забарабанил по стояку. Ага, соседей в свидетели зовет. Это что-то новенькое – наверное, адвокат ему посоветовал перед разделом жилплощади.

– Я тебя в дурдом запрячу, нимфоманка фригидная!

А вот это уже открытие в науке сексологии: «нимфоманка фригидная». Лидия выключила ему свет и туда-сюда щелкнула задвижкой – пусть думает, что она его заперла.

– Ним-фо-ман-ка! – к радости соседей, скандировал мечтающий стать ректором института автор двух монографий и десятка научный статей доцент Парамонов.

Лидия пошла на кухню, порылась в мусорном пакете и, конечно, нашла телеграмму отца: «Долетел нормально Тюмень гостиница Прометей номер 412». Еще не было случая, чтобы отец, уехав в командировку, не дал о себе знать. А Парамонов-то врал…

Выйдя в коридор, она увидела сгорбленную спину супруга, метнувшуюся от стенного шкафа в комнату. Скрежетнул в замке ключ. Лидия подбежала к шкафу, рванула дверцы – точно, все сапоги попрятал! Хорошо, что шуба висела в гардеробе у отца. Лидия надела ее поверх Трехдюймовочкиного плаща, взяла из отцовского стола запасные ключи от квартиры, и на этом сборы закончились. Белье и вообще все, что могло пригодиться, осталось в комнате, где сидел, запершись, Парамонов. Она пожалела, что у нее нет гранаты со слезоточивым газом, как у штурмовавших гараж милиционеров.

Зазвонил телефон. Лидия автоматически сняла трубку, хотя не жила в квартире отца больше двух месяцев и ей уже никто сюда не звонил.

– Лид, все в порядке, – победно сообщила Трехдюймовочка. В трубке явственно слышалось сопение: Парамонов подслушивал по параллельному телефону. – Знаешь, кто у вас начальник паспортного стола? Кеша Кушнарев!

– Не помню, – сказала Лидия.

– Ну вот, он тоже сразу тебя вспомнил! – Трехдюймовочка говорила явно для этого Кеши. Расчет был простой: если Кеша хоть сколько-нибудь прослужил на оперативной работе, то, конечно, обращался к экспертам. А сейчас Трехдюймовочка уговорила его, что якобы он Лидию помнит: «Ну как же, Лида, Лида Парамонова, беленькая такая!» – Подъезжай скоренько, здесь твоя подпись нужна. – Трехдюймовочка профессиональным ухом уловила сопение Парамонова и добавила специально для него: – А на твоего муженька имеются показания: он угонщиков учил, как взламывать машины!

Муженек взревел и, судя по звуку, швырнул свой телефон в стену.

– Пока, – быстро сказала Лидия и, попав трубкой мимо рычагов, пулей вылетела в прихожую. В парамоновской двери поворачивался ключ. Она выскочила из квартиры и загромыхала великоватыми Трехдюймовкиными ботинками вниз по лестнице.

– Домой не возвращайся, шлюха! – нагнал ее голос Парамонова. Этажом ниже из-за двери высовывался старый домкомовский активист Иван Андреич. Домкома не было уже лет десять, а Иван Андреич был бессмертный, как идеи коммунизма. Похоже, он прослушал у отдушины в своем туалете всю разыгранную Парамоновыми радиопьесу и теперь любовался финалом.

Лидия летела по двору на полусогнутых, старясь, чтобы длинные полы шубы прикрывали болтавшиеся на ногах Трехдюймовкины ботинки, у которых по-клоунски загнулись кверху носы. Лопнувшая подошва чавкала.

В паспортном столе все обошлось не так уж плохо. Увидев друг друга, и Лидия, и, похоже, Кеша лишний раз убедились, что незнакомы. Вдобавок лопнувший ботинок громко хлюпал, и при каждом шаге из него выдавливалась вода, оставляя на полу грязные следы с отпечатком трещины. Кеша, красавец майор, это заметил, а Лидия заметила, что на нем чиненые полуботинки с густо замазанной гуталином латкой на косточке. Они переглянулись с большим пониманием, Кеша дал ей расписаться в уже готовом собственном паспорте и еще в каких-то бумагах, и спустя минуту позора Лидия с Трехдюймовочкой оказались на улице.

– Поеду в банк, восстановлю кредитную карточку, – сказала Лидия, разглядывая свою фотографию в новом паспорте. Трехдюймовочкино платье висело на груди мешком, хотя перед съемкой Лидия загнала все складки под ремешок.

– У тебя самолет через четыре часа, – категорическим тоном объявила Трехдюймовочка, – я заказала билет в Аэровокзале. И не спорь, следующий рейс только завтра.

Лидия ахнула, посмотрела на совсем раскисшие Трехдюймовочкины ботинки и помчалась по магазинам.

Выметываясь из такси у Аэровокзала, она почувствовала, что потекла, – сюрприз, на неделю раньше срока, вот тебе и близнецы Ивашниковы!

Оценив Лидину норковую шубу и аварийность ситуации, аэровокальная туалетная работница впарила ей два тампакса по умопомрачительной цене. Лидия кое-как закупорилась, подложила в промокшие трусики носовой платок и поднялась в зал.

Кассирша обругала ее за то, что поздно выкупает бронь: «Приехали бы через пять минут – я бы точно бронь сняла, в Тюмень сейчас полно народу!» Но возле регистрационной стойки с номером ее рейса стояло всего несколько северных номенклатурщиков в дорогих дубленках и норковых шапках (про себя Лидия назвала их чукчами или бурятами). Там, у стойки, ее нашла Трехдюймовочка и всунула гигантский пакет с веревочными ручками и горделивой надписью «10 kg». Не десять, но килограммов семь в пакете было.

– Бутерброды, – пояснила она таким сытым голосом, что Лидия сразу представила себе Трехдюймовкины многоэтажные бутерброды. Рецептов у нее было множество, и все начинались с того, что батон разрезался вдоль на три ломтя.

– Прощаемся, – сказала Трехдюймовочка. – Мне еще Кудинкина собирать на подвиг. Он сегодня идет выбивать твой долг, не забыла?.. Ох, допрыгаетесь вы с этими деньжищами!

И она троекратно расцеловала Лидию.

В самолете оказалось много больше пассажиров. Ясно, приехали на машинах. Бизнесмены в длиннополых новорусских пальто, мелкие северяне и русопятые здоровяки в дубленках – сибирская номенклатура. В русопятых Лидия нашла сходство с Ивашниковым, и еще в голове сразу же закрутилось: «Сидел Ермак, объятый думой».

Особняком держалась парочка – новый русский с дамой в свингере, шапочке из дымчатой шиншиллы и мягчайших сапогах за колено. Дама не спускала с колен сундучок вроде Лидиного потерянного, но из крокодиловой кожи, и оглядывалась с кроткой брезгливостью: мол, с кем только не приходится летать.

А летели небедные люди, которые могли себе это позволить. Поэтому в первом салоне, где было и Лидино место, свободных кресел осталось мало, а на весь хвостовой не набралось и десятка пассажиров.

Рядом с Лидией оказался дорого одетый кавказский бизнесменчик, тут же уткнувшийся в «Коммерсант». Сопровождавший шиншилловую даму новоросс развернул «Файненшл таймс» и всю дорогу выставлял руку с газетой в проход. Чукчи-буряты тоже зашелестели какими-то бумагами. На передние сиденья еле втиснулись сибиряки в дубленках. Ни этих дубленок, ни дорогих своих шапок они так за весь полет и не сняли. Державшиеся группой иностранцы – не то немцы, не то голландцы – показались Лидии акционерами нефтяных компаний, летящими на годовое собрание. Они громко переговаривались, хохотали, показывали друг другу что-то в иллюминаторе и вообще вели себя так, будто все кругом принадлежит им.

Словом, в первом салоне самолета компании «Ямальские авиалинии» разыгрывался свой местный спектакль: мужики, как говорил Ивашников, мерились рогами и танцевали свои ритуальные танцы.

Летать Лидия боялась. Когда летела в Париж (и то, и другое впервые – и в Париж, и летела), то боялась очень, а там разносили спиртные напитки: принимаешь, и тебе становится все пополам. Так что купленную в аэровокзале баночку с джин-тоником она открыла еще до того, как завелись моторы. Кавказский сосед задвигал ноздрями и зыркнул в ее сторону с явным неодобрением.

От бессонных ночей, недоедания и нервотрепки Лидия мгновенно захмелела. При наборе высоты внутренности (наверное, не желавшие набирать высоту) провалились в низ живота, а потом не спеша вернулись на место. Было не противно – приятно, и у Лидии вырвался такой недвусмысленный вздох, что кавказец покосился, сгреб свою дубленку и пересел на свободное место, оставив ее одну на трех креслах. Она сняла сапоги, положила ноги на кресло под окном и накрыла шубой. В иллюминатор ворвалось солнце – туманы и смоги Москвы остались внизу, – и Лидии стало весело, даже тампакс затанцевал внутри.

От бессмертной аэрофлотовской куры она отказалась. Купила коктейльчик «Ром с кокосом» и под него незаметно умяла Трехдюймовкин бутерброд с грудинкой, солеными огурцами, салатом, укропом и еще чем-то нераспознанным.

Газированный алкоголь с жирным сделал свое дело: ее замутило, жар бросился в лицо, и своенравные внутренности запросились на выход. Тампакс прыгал, преступно выпуская наружу то, чему должен был препятствовать. Захотелось в туалет и что-нибудь выкинуть эдакое.

Лидия выползла из-под шубы, сунула ноги в «саламандры», и, покачивая бедрами и загребая по полу голенищами незастегнутых сапог, пошла в голову самолета, к горящему табло «Туалет свободен». В спину ей втыкал взгляды, как кинжалы, кавказский человек. Чтобы показать характер, Лидия движением бедра вышибла из рук у новоросса «Файненшл таймс». Тут самолет попал в воздушную яму, Лидию мотнуло, и она уселась на плечо номенклатурному чукче.

– Сорри! – почему-то брякнула она.

– Ницего-ницего, осторожна нада, – засюсюкал чукча, подсаживая крепкой, словно каменной ладошкой Лидию под попу.

С приданным чукчей ускорением она влетела в туалет и столкнулась нос к носу со своим отражением в зеркале. Ну, хороша. Красная, потная, на груди крошки от бутерброда, причем не только хлебные, а весь рецепт, даже крохотная веточка укропа. Глянула вниз – Господи, по ногам, по колготкам текла красная струйка. Придется принимать ванну на высоте десять тысяч метров.

Лидия плескалась долго, извела кучу бумажных полотенец. Достала из лифчика припрятанный тампакс, водрузила его на место, замыла колготки, как могла пригладила волосы. Что еще? Оказывается, юбка, которая стала ей велика со вчерашнего дня, перекрутилась вокруг талии. Разрез должен был находиться сзади, а сполз на левый бок, и, выходит, она плюхнулась на чукчино плечо голой ногой. Хмелек спадал от холодной воды, и становилось стыдно. Лидия боком выползла из туалета и, как дебютантка провинциального театра, долго не решалась выйти в салон из-за шторки.

Малочисленные народности Севера встретили ее появление счастливыми улыбками. Обласканный столь экзотическим способом крайний чукча смотрел как победитель, остальные чукчи поглядывали на триумфатора с явной завистью, но все-таки радовались за соплеменника. Не исключено, что по их традициям Лидию можно было считать уже своей женщиной. А сидящий у окна самый мелкий северянин явно загрустил. Он держал в руке недоеденную ножку полетного цыпленка и смотрел в иллюминатор. Наверное, привезет гостинец своей ездовой собаке, пришла в голову Лидии очередная дурь.

– Ну, как вы? Не ушиблися? – доверительно спросил обласканный и схватил ее за руку своими каменными пальчиками.

– Что вы, спасибо, извините, – забормотала она, вырываясь.

Чукча похлопывал ее по руке другой каменной ладошкой.

– А вам не больна?

– Нет, нет, что вы! – рвалась на волю Лидия.

Соплеменники ликовали, даже необласканный с куриной косточкой заулыбался. Лидия вырвалась. И обнаружила в своей руке визитную карточку: «Бельдыев Энэл Сэренович. Председатель правления Ханты-мансийского нефтебанка».

Вот тебе и оленеводы Севера!