Текст книги "Неизменная любовь (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
Контрольную я написала на пятерку. Каким образом – не спрашивайте. Березова я увидела лишь спустя неделю. На похоронах бабушки. Белая рубашка, черный галстук, черный пиджак, черное пальто. Перчатки и те черные. И сам он был черный. Пожал руку отцу. Маме просто кивнул. Посмотрел в мою сторону, и меня парализовало под его взглядом. Сердце окончательно перестало биться, когда он сделал ко мне шаг. Протянул руки и едва коснулся плеч, точно поправлял на полке хрупкую вазу с кобальтовой сеткой. Я действительно покачнулась, и он поспешно отступил, точно испугался, что я снова рухну ему на грудь. Теперь уже у всех на глазах.
Но я никуда не падала. Теперь я твердо стояла на ногах. Мне ничего ни от кого не было больше нужно. Так прошли все сорок дней. Березова я больше не видела и даже не удивилась, что он не пришел к нам в тот печальный день. Наступившая зима точно заморозили меня. Только глаза ярко блестели – наверное, это заледенели слезинки и, точно осколки кривого зеркала Снежной королевы, навечно застряли у меня в глазах. Все стало с ног на голову. Что было мило, опротивело. И больше всего я возненавидела крючок. Собрала в мешок все клубки и с перекошенным злобой лицом бросила в мусоропровод. Это была последняя моя эмоция. Больше лицо мое не дрогнуло. Тело полностью одеревенело.
Я достала шубу, старую детскую пушистую шапку с помпонами на концах завязок и кусачий шерстяной шарф, связанный бабушкой. Так я ходила гулять с собакой. Больше я никуда не ходила. Школа не в счет. Туда всегда, кажется, ходила какая-то другая девочка. Ее звали – гордость школы.
– Яна, как ты хочешь отметить день рождения? – спросила мама в середине декабря.
Я январская. Я даже не знала, как хочу отметить Новый год. Нет, знала. Непременно уйти из дома. Чтобы не видеть бабушкино место пустым. Мама согласилась, что я буду всю ночь у Аллы с ее родителями и семьей старшей сестры. Мы выпили шампанского и ушли к ней в комнату смотреть фильм «Интервью с вампиром», глупые поклонницы Тома Круза, который к титрам мне напрочь разонравился. Но Алле я об этом ничего не сказала. Зачем ей что-то знать про мои чувства?
– Может, вы сходите с Аллой в кафе? Посидите, поговорите, – подступила ко мне мать за пару дней до семнадцатого января.
– Я подумаю, – ответила я и ничего не сказала Алле.
Утром до моего пробуждения папа успел сбегать за цветами. Я хотела поблагодарить его за подарок хотя бы улыбкой, но вышла гримаса и скрипучее «спасибо». В маленькой коробочке лежали серьги с бриллиантами. Красивые. Наверное. Я не в состоянии была оценить их красоту. У меня же в глазу застряли осколки кривого зеркала.
– Я пойду с собакой, – спешно схватила я поводок, поняв, что сейчас разревусь.
Почему? А просто так. Потому что меня заставляли улыбаться и радоваться… насильно. А чему радоваться? Мокрому снегу в середине января?
Помпоны щекотали шею, я слишком перетянула под подбородком бантик. Но одной рукой перевязать его не могла. Так и шла, морща нос от липких снежинок. Обошла вокруг дома и вернулась к парадной, у которой стоял знакомый бумер. Я тоже встала. Как вкопанная. Дверь хлопнула, и Березов вылез под снег с огромным, завернутым в целлофан, букетом роз.
– Янусь, с днем рождения!
Янусь… Откуда взялось это Янусь? Мокрый снег слепил ресницы. Но я не могла поднять руку к лицу. Если шерстинка из варежки попадет в глаз, я точно заплачу. И тогда он точно меня обнимет. И тогда… Я еще не знала, что со мной произойдет, но догадывалась, что мне будет плохо. Даже хуже, чем во время кухонного урока.
– Янусь?
Я не поблагодарила за поздравление. Даже не протянула руки. И, еще хуже, нарочно перехватила поводок двумя руками. Старая колли только хвостом виляла, изъявляя радость от встречи. Березов, продолжая протягивать мне букет, нагнулся потрепать собаку за ухом.
– Вячеслав Юрьевич, не видите разве, что у меня руки заняты?
Он поднял голову. Темные волосы запорошило снегом. Ему шла седина. Да, я так и подумала тогда. И задавила в себе желание поднять руку и стряхнуть мокрые снежинки с его волос.
– Кто такой Вячеслав Юрьевич? – строго переспросил Березов. – Я такого не знаю. А ты знаешь?
Если мои щеки и пытали, то только из-за холода. От лица отлила вся кровь. Березов сверлил меня взглядом.
– Ты-то меня за что так? Что я тебе сделал плохого, девочка?
«Девочка…» Он будто выплюнул мне в лицо это слово, точно какое-то страшное ругательство. Или даже проклятие! Я зажмурилась и осталась стоять с закрытыми глазами.
– Яна, не смей реветь!
На сей раз он колошматил меня по спине букетом, и я чувствовала уколы шипов даже через целлофан, даже через мех… Как же так? Похоже, шипы вышли из самого сердца, потому что ощетинилась я. Букет не имел к моей боли никакого отношения. Виноват был тот, кто его держал…
– Яна, я купил тебе платье! Как и обещал.
Откуда в его голосе столько радости? Сдался ему мой день рождения! Не было его целых два месяца! Ну кто просил его приезжать и именно сегодня?
– Ну кто тебя просил реветь? В такой день! – он ткнул меня букетом в меховую грудь. – Держи свои цветы!
Я схватила букет, и собака задрала морду – не полюбоваться розами, а потому что я до предела натянула поводок. И так же гудели от напряжения мои нервы. Звенело в ушах. Я думала, что сейчас грохнусь в грязный сугроб. В обморок.
– Яна, дома распакуешь. После школы.
Он как-то умудрился сунуть мне пакет под мышку.
– Иди домой. Вся мокрая уже.
И стер мягкой горячей ладонью противный снег с моего лица.
Сердце подпрыгнуло к горлу. Я не могла вздохнуть – точно проглотила огромный снежок.
– А вы? – прорвался сквозь снег мой хриплый голос. – А ты? – быстро поправилась я.
Его губы дрогнули, и следом задергалась щека. Я снова подавилась снегом… Ледяным, горячим, колким… Горло нещадно саднило, но я боялась кашлянуть.
– Не хочу раздражать твою мать, – дядя Слава тоже хрипел. – Ей сейчас и так плохо. Без меня. Не надо добавлять негатива.
О чем он сейчас подумал? О том, что было б, если бы мои пуговицы расстегнул действительно он? Да так и было: я же для него влезла в эту блузку и от нервов даже не заметила, что та трещит по швам.
– А что я скажу родителям про цветы? – испугалась я нового скандала.
Березов приехал в такую рань ради меня. Может, он не знал, во сколько я гуляю с собакой, но точно знал, когда у меня начинается школа. В тот вечер он ушел от нас в половине двенадцатого, когда мама заорала, что, если мы не закруглимся с математикой, я просплю первый урок. Березов приготовился стоять под нашими окнами полчаса. Для чего? Чтобы подарить дурацкое платье?
– Правду скажи, Ян…
Он очень осторожно коснулся моего плеча. Или нет? Разве можно почувствовать крыло бабочки сквозь длинный меховой ворс, а именно таким невесомым было прикосновение пальцев Березова.
– Нам нечего скрывать. Верно? Или есть чего?
Мое сердце остановилось. «Бум-бум» прозвучало только в ушах, не в груди. О чем это он? Неужели почувствовал тогда, как меня трясет в его объятьях?
– Как я тебя через год поздравлю правами, если ты не ездишь? Поедем покатаемся?
– Сейчас? – совсем растерялась я.
– Нет, Яночка. Как-нибудь. А то так все забудешь. Может, в субботу приеду. Если уговорю твоего папу. Ну, иди домой. Собаку заморозишь, – и он снова потрепал колли по холке и та радостно лизнула ему руку. – Хорошо тебе отметить.
И снова посмотрел на меня.
– А мы не отмечаем, – не узнавала я свой голос.
– Как так? – теперь растерялся дядя Слава.
– Ну… Не хочется как-то…
– Ян, это жизнь. Просто жизнь. Смена поколений. Ты должна радоваться, пока живешь, пока тебе семнадцать. Вот где мои семнадцать лет? – пропел он вдруг. – На Большом Каретном… Ну, улыбнись. Я ехал за твоей улыбкой. Ну что это за праздник с кислой миной, а именинница? Давай, пошли папу за шампанским и празднуй…
– А давай мы сегодня покатаемся? Первый раз по снегу. Я совсем не хочу шампанского.
Дядя Слава нахмурился.
– Яна, сегодня твой день рождения. А я могу не сдержаться – ты два месяца не держала в руках руль.
– Ты никогда на меня не кричал.
– Кричал. Еще как кричал. Ты просто не слышала, – улыбнулся он. – Я бы лучше тебя в ресторан отвел. А то закроешься в комнате. С тебя станется.
И он вздохнул, очень тяжело и громко.
– Пошли тогда в ресторан, – пролепетала я.
Он снова улыбнулся и тронул помпон под моим подбородком.
– Чтоб твоя мать подавилась, сидя со мной за одним столом?
Он не убрал руки, и я вся сжалась – так сильно, что шуба стала велика.
– А мы пойдем одни. Меня отпустят. Мама успокоилась, – врала я, чувствуя, как лопасти пропеллера, запущенного в моей груди, ломаются о ребра, причиняя нестерпимую боль.
– Да неужели? – усмехнулся Березов. – Не верю!
– Да! – нервно закивала я.
Тепло, так что шарф я не надела, и сейчас мой ледяной подбородок скользнул между помпонов прямо в пальцы Березова. И тот поймал его, точно иначе не мог удержать мой взгляд. Сейчас что-нибудь как ляпнет! Уж лучше буду первой!
– Я тебе позвоню, во сколько меня лучше забрать, – Господи, что я несу! Меня мама никуда не пустит с ним! Ни за какие коврижки! – А лучше сама приеду куда-нибудь, а то тебе из центра долго добираться.
Нельзя было по зимней жаре надевать шубу. Спина стала мокрой, подмышки тоже, и даже нос вспотел.
– Только папе ничего не говори, – мой голос дрожал. – А то он обидится. Он сам хотел, чтобы мы куда-нибудь сегодня пошли, но я не хочу быть сейчас с родителями.
– Яна, – голос Березова сел. Глаза потемнели. Но я выдержала взгляд. – Ты мне сейчас врешь?
– Нет, – я сумела сказать это твердо. – Почему я должна врать? Я даже на Новый год ушла к Алле. Не хочу быть с родителями. Все время думаю о бабушке.
– Я в курсе.
Он в курсе? Они что, на работе меня обсуждают?
– Давай я уж сам поговорю с Катей.
Я сжалась еще сильнее – уже на целых три размера. До детского варианта.
– Нет! – голос мой прозвучал вызовом. – Я не маленькая. С собственной матерью могу поговорить сама. Тем более о таком пустяке, – я заметила, как по лицу Березова скользнула тень. – И сегодня мой день. Я хочу, чтобы все было так, как я хочу.
– Так оно и будет, Яна.
– Тогда уезжай сейчас и жди моего звонка.
Я отвернулась, чтобы облизать пересохшие губы, и еле сдержалась, чтобы не обернуться, когда Березов бросил мне в спину:
– Тогда сними детскую шапку, раз такая взрослая!
Сердце подпрыгнуло к самому горлу, но я проглотила его обратно. Вместе с обидой. И не… не обернулась. Дошла по дорожке мимо сломанной скамейке до двери. Тоже сломанной. Кому-то домофон зимой не дает спокойно жить. Бомжам, наверное. Поднялась без лифта. Хотела успокоиться. Собака не тянула. Это я тянула ее наверх. Старая, она еле плелась за мной.
– Это что такое? – спросила мама с порога, даже не протянув руки, чтобы забрать букет. – Тайный поклонник объявился?
Это она зря добавила. Я действительно собиралась сказать, что подарил мне цветы дядя Слава, хотя дальше планировала лгать про то, что все же хочу пойти с Аллой в кафе. Но сейчас мама подала мне лучшую идею.
– Почему же тайный? Ты даже имя его знаешь. Артем. Представляешь, сколько завтраков он пропустил, чтобы скопить на такой букет?
Я не думала, что врать так легко.
– Он хочет, чтобы мы пошли сегодня на дискотеку. Я уже сказала ему да. Ведь ты мне не запретишь? В мой день рождения!
Это был вызов. В голосе. А в душе – это был брошенный жребий.
– Конечно, не запрещу. Только не позже одиннадцати.
– Не позже. Завтра же в школу. Клуб у метро. Так что мы нормально вернемся. Только не надо, пожалуйста, меня встречать. Я все же с молодым человеком буду.
– Только не пить. Артем пусть тоже не пьет.
– Не будем мы пить. Завтра же нам в школу.
Я бросила матери поводок – в свой день рождения я могу не мыть собаке лапы. Букет я зажала под мышкой, скинула сапоги и в шубе и шапке прошла на кухню, где сидел папа с газетой и кофе.
– Я все слышал, – подмигнул он мне. – Я уже должен нервничать или могу еще спокойно почитать?
– Читай, – улыбнулась я и вытащила из-под раковины старый бидон.
Искать вазу было некогда. Я хотела посмотреть на платье. Оно должно было быть для принцессы.
Скинув шубу и закрыв дверь на замок, я достала из пакета другой пакет. Розовое… Для девочки. Атласное, аж переливающееся, чуть ниже колена, с рукавами фонариками. Оно было абсолютно не в моем вкусе. Откуда же нашим вкусам совпадать! И надеть я его не смогу. На дискач в подобном не ходят. Надену черные брюки и черную кофту – наполовину из гипюра. И ноги не замерзнут, и празднично, и не подкопаешься… А сейчас в школу надену простой джемпер, а платье следует закопать подальше в шкаф. Вот будет мне сорок, надену!
– Татьяна Владимировна, а можно мне папе позвонить? – попросила я телефон в учительской и набрала мобильный номер Березова. – Под памятником Пушкина в семь вечера.
Все остальное «папа» должен был понять сам.
Глава 18 «Он мне нужен»Паясо придержал для меня входную дверь, но такая обходительность меня только расстроила. Я не то чтобы совсем не доверяла словам американского парня. Это было бы нечестно по отношению к нему, ко всему его поведению за истекшие сутки, а ведь пошел уже второй день совместного проживания. Скорее понимала, что одна секунда может все изменить – вернее, покачивание бедрами на ступеньках прямо перед его носом. Я даже боялась поправить чуть приспущенную бретельку… Что придет парню на ум? Опять подумает, что я чего-то хочу…
А я действительно хочу… И от этого своего хотения мне противно. Я совсем не уверена, что сумею оттолкнуть его, обними он меня снова. Что это? Вермут? Или магнетическое влияние молодого тела? Перед глазами все как в тумане. Быстрее под душ, чтобы смыть наваждение с тела… И из души, что намного важнее.
– Я первая в душ! – сказала я и, не дожидаясь даже кивка, бросилась в ванную комнату, где остался мой рюкзак.
Замок щелк. Кран чух. И я плеснула себе в лицо холодной водой. Заморгала. Часто-часто. И состроила своему отражению рожу, явственно обозначив даже еще только намечающиеся морщины. Я старая баба. Я не могу нравиться молодому парню. Что ему нравится во мне – так это возможность получить бесплатный, ни к чему не обязывающий, секс. Не более того. С выключенным светом. Чтобы противно не было. А что у меня?
Да тоже самое! С одним исключением: мне не надо выключать свет. Мне наоборот хочется смотреть на молодое подтянутое тело, сжимать в экстазе длинные дрожащие пальцы, пробовать на вкус болтливый язычок… Мальчики целуются немного иначе, чем взрослые мужчины. Даже те мальчики, к которым ничего не чувствуешь, могут вызвать внизу живота болезненную пульсацию только потому, что они мальчики.
И я стянула трусы, швырнула в раковину и открыла воду. Этот запах заводит мужчин, а женщин заставляет скрежетать зубами от досады, что потеряли контроль над ситуацией. Бог, видимо, создавал Адаму пару в плохом настроении!
Отжав воду, я сжала ткань в кулак и пригрозила им своему отражению: ты, Яна, знала, что так будет! Затем спрятала мокрый комок под молнию в маленький кармашек рюкзака и закусила губу. Нет, не знала. Не послушала маму, когда та в исступлении кричала, что твой избранник старше тебя на двадцать лет и когда ему будет шестьдесят, тебе будет всего сорок.
Но кто в семнадцать может знать, что такое «всего сорок»? Сорок – это через четверть века, это уже глубокая старость. Глядя на мать, разве могла я предположить, что в сорок все еще буду женщиной, которой надо то, что в шестьдесят мужчина дать ей уже не может?
Я снова тряхнула головой. Нет, надо просто подумать о чем-нибудь хорошем. Если не из настоящего, которое заключено сейчас в присланной Славкой фотографии кухни с новой посудомоечной машиной, то хотя бы из прошлого. Такого ведь недалекого.
Всего каких-то там четверть века тому назад, Янка, ты с замиранием сердца ждала своего Славку под памятником Пушкину на площади Искусств, в окружении театров и музеев. Ждала, потому как выскочила из дома раньше, чем планировала, потому что тебе не дали надеть шубу! Помнишь же? Помнишь как эта дура орала:
– Ты хочешь, чтобы ее украли? Надевай дублёнку! Иначе вообще никуда не пойдешь!
Она не была дурой, но в тот момент ты ее ненавидела! Шуба, конечно, промокла бы под мокрым снегом. Но пойти на свидание в дубленке… На свидание! Янка, не ври только, что ты просто шла в ресторан. Не ври мне, сорокалетней бабе!
Ты все решила тогда, когда он выстрелил тебе в спину словами – будь взрослой. И ты решила ей быть. Стать. С ним. Ну ведь решила? Иначе какого фига ты, малолетняя дура, напялила наряд, через который просвечивал лифчик? Да хоть искусай сейчас все губы! Ты все решила тогда. Или даже раньше. На кухне, когда вместо дурацких производных поняла другое, нечто намного серьезнее, чем курс школьной математики. Ты поняла, что Березов мужчина. Да, да, тот самый, из песни Ирины Аллегровой, которую крутили тогда везде, где только можно: ты мне нужен – ты не такой, как все. И плевать, что когда-то я называла тебя дядей…
Господи, почему же раньше я не замечала, насколько ты, Березов, красив. Как у тебя получалось скрывать от меня свою красоту столько лет? Где ты ее прятал? Как и пистолет, под спортивным костюмом, что ли? Но ведь я уже столько лет не видела на тебе тех трех дурацких белых адидасовских полосок. Вот и сейчас на тебе белая рубашка, сине-серый галстук и темно-серый пиджак. Ты таким был и утром? Разве?
Но на тебе точно не было тогда пальто, а сейчас оно, расстегнутое, летит за тобой, точно плащ прекрасного принца. Нет, не из сказки, а с другой планеты. Принца… Только не маленького. А взрослого. Серьезного. Настоящего мужчины. Это папа уже старик, а Березов нет и никогда им не будет. Никогда не сядет нога на ногу с газетой, пусть в ней даже напечатают все котировки Нью-Йоркской биржи!
Ведь ты не постареешь, нет? Обещаешь? Обещаю… Ведь именно это говорит твой горящий взгляд. Или ты просто запыхался? Не может же того быть, что ты ко мне бежал! Хотел оказаться первым под памятником. Не получилось! Я тебя обскакала! Ну… Кто кого пригласил на свидание, а? Ну, конечно же, я пригласила тебя. У тебя бы, Березов, не хватило на это смелости!
– Янка, давно стоишь?
Вечность. И жду, когда ты меня поцелуешь. Не в лоб, не в щеку и не, не дай бог, в нос. А по-настоящему! Я ведь молящим котенком смотрела тебе в глаза, а ты просто взял меня за руку. Не понял? Или проигнорировал?
– Куда пойдем?
– Куда скажешь…
Неужели ты даже не расслышать злобы в моем голосе? Или снова сделал вид, что не видишь, что глаза у меня на мокром месте?
– Хочешь пиццу? У тебя как раз соответствующий для нее вид!
Это он хотел пошутить или унизить? Да, на мне зеленая пропитка и зеленый берет, но я не зеленая школьница. Я почти выпускница.
– Давай пиццу…
Чтоб она мне поперек горла встала! Березов, Березов, ну ты ведь все видел… Я ведь спрашивала тебя не так давно прямо в лоб о нашем первом свидании и ты нагло извернулся: не помню, типа, давно это было… Давно? Для тебя давно. А для меня, как вчера!
Пицца. Итальянская. Во всяком случае, нам сказали, что шеф-повар учился в Италии. И именно там пиццу при подаче посыпают перцем из огромной деревянной мельницы. Нафига девчонка это сделала? У меня и так язык щипало от вопроса, который я не решалась никак задать: почему ты до сих пор не женат? Ты, такой красивый, богатый… Еще и умеющий издеваться над маленькими девочками, притащив их за пиццей в шикарный ресторан.
Я смотрела на завитые искусственным плющом стены и мечтала сравняться с ними в цвете, потому что была уверена, что пылаю под взглядом Березова, который вдруг разучился смотреть мне в глаза. Ведь дело не в кружевной кофте и перекрученной лямке бюстгальтера, которую не было никакой возможности поправить. Если только в туалете. И мне действительно туда хотелось. Безумно. Но я сидела, стиснув ноги, и пыталась не улыбаться, как счастливая дура.
– Яна, ну не надо сегодня грустить. Нельзя. В такой день. Бабушке бы это не понравилось. Хочешь, я возьму тебе бокал шампанского? Вдруг поможет, а?
Перед нами стояло по стакану апельсинового сока. Официантка, заискивающе улыбаясь, предлагала шампанское, но Березов сказал, что мы оба за рулём. Нет, шел снег, и за руль меня не пустили. И хорошо. Я бы въехала в первый же столб, потому что следила не за дорогой, а за профилем Березова, таким волевым оказывается…
– Нет, не хочу. И мама велела не пить…
Березов усмехнулся.
– Так прямо и сказала? Не смей напиваться с этим козлом? Ну, чего еще ожидать от нашей Кати… – он откинулся на спинку стула. Даже, кажется, чуть качнулся на нем. – Но ты-то мне доверяешь?
Я кивнула. И промолчала. Не сказала, что не доверяю себе. Что там у Аллегровой пелось:
Улетели страхи, тени, ожиданья долгих дней,
И сомненья и смятенья больше нет в душе моей.
Да как так получилось, что слова дурацкой песни, над которой мы с Аллой еще недавно хором ржали, вдруг сделались настолько близкими, понятными и даже пророческими? Я стала взрослой? Березову стоило только попросить снять детскую шапочку, и вуаля… Березову стоит только попросить…
Есть у сердца сны и память, волны стужи и тепла,
Но руками, но губами знаю одного тебя.
Еще не знаю, но дорого отдам узнать. Отдам с закрытыми глазами. Не прося ничего взамен. Что там говорила наша старая учительница по истории? Любить – это не брать. Любить – это отдавать.
Свет потушен, вздыхает тишина…
В ресторане романтика цветёт и пахнет. Улицу рассветили фонари. Да и новогоднюю иллюминацию еще не везде сняли.
Ты мне нужен и я тебе нужна.
Ты, Березов, мне нужен, но вот я, кажется, тебе совсем не нужна.
– А почему ты до сих пор не женат? – сумела наконец спросить я его в лоб.
И он вздрогнул, будто от щелчка. По лбу! А я подумала просто, что это будет смотреться как нормальное продолжение разговора о доверии к нему со стороны моей матери. Так и сказала, высокопарными словами, когда тот спросил, почему я спрашиваю его об этом. Нет, пусть не думает, что это интересует лично меня. И только меня!
– Не встретил, наверное, еще своей женщины, – вывернулся он, как уж.
– Неужели не хочешь детей?
– Детей? – он смешно наморщил лоб. – Так у меня, кажется, есть дочка. Яной зовут. Мне хватает.
Я сжалась. Даже сильнее, чем утром под мокрым снегом, уворачиваясь от ненужного мне букета.
– Я выросла. Ты сам сказал.
– Что? Пора заводить нового ребенка? На этот раз найду себе мальчика. С ним будет меньше проблем.
– А со мной разве были проблемы? – цедила я сквозь зубы, боясь разжать дрожавшие от обиды губы.
– Еще какие! Я чуть не лишился бизнеса из-за твоего длинного язычка. В другой раз предупреждай заранее, а не бей исподтишка.
– Я не била.
– Еще как била, Янусь. Очень больно.
– Я не хотела.
– Я этим себя и успокаивал. Она тебя не сама бросила. У нее просто мачеха, а не мать.
– Не говори так про маму.
Он отвернулся, будто для того, чтобы позвать официантку и попросить счет. Но сейчас я знаю, что просто боялся сказать лишнее. Боялся спросить, что такого сделала я, чтобы мать подобное про нас с ним думала? Он же, по его мнению, даже в мыслях не имел ничего дурного.
И сейчас, даже когда я держала его под руку, не сделал никакой попытки меня обнять. Даже по-дружески, просто притянуть за плечо. Он ко мне ничего не чувствует? Совсем? Неужели?
– Я поговорю с твоим отцом, чтобы продолжить наши уроки, ладно? – спросил Березов, остановив автомобиль подле нашего подъезда. А что? Я ему разрешила подъехать прямо к подъезду – вернее, не остановила, когда он завернул во двор. Он-то не знает, что по легенде я на дискотеке с одноклассником. На эту сторону окна не выходят. Никто его не увидит, и родители не узнают, что я их обманула. И себя тоже. В ожиданиях! Даже на танец не пригласил! Столько шума просто так…
– Яна, ты чего?
Неужели я шмыгнула? Но ведь не хотела, чтобы мать начала расспрашивать, как прошло свидание с Артемом.
– Ничего. Кажется, простыла. Внутри жарко было, вот мы и выходили на улицу…
– Голые?
Я заставила себя улыбнуться.
– В одежде. Но не в верхней.
– Не смешно, Яна!
А я не смеялась. Хотела уйти к себе и плакать, плакать, плакать.
– Послушай, – мать меня не отпускала. – Ты там с остальным повремени пока. Ну, приглядись к мальчику сначала. Вдруг не любовь, а просто так?
– Если ты о сексе, то я не собираюсь с ним спать, – ответила я грубо, чтобы она отстала.
И мать действительно сразу ушла, а я села на кровать. Слезы почему-то не полились. Наверное, их высушила злость. Я поняла, что для Березова была, есть и буду ребенком. Всегда! И никогда он не увидит во мне женщину. Никогда. Никогда я не буду с ним… спать.
– Сеньора, у вас все хорошо?
Паясо постучал в дверь ванной комнаты.
– У меня просто смеситель заело! – переполошилась я.
Сколько можно сидеть на полу подле рюкзака и размазывать по лицу сопли! В душ! Немедленно в душ! И лучше в горячий!
– Извини, что так долго, – освободила я наконец ванную.
Паясо пожал плечами и, зажав в руке полотенце, прошел мимо меня. Щелкнула дверь, и я сразу принялась указательным пальцем судорожно убирать с плеч капли, стекшие туда с забрызганных душем скрученных в кичку волос. И собственные прикосновения оказались до боли болезненными. Тело медленно, но верно сходило с ума…
– Вода холодная. Надо подождать, пока нагреется снова.
Я обернулась на голос. Паясо тоже весь в брызгах. Тоже выбирался в спешке. Под полотенцем явно ничего нет. Он не надевает чистое на грязное тело. Но ведь можно было вытереться по-человечески…
Я схватила с раковины полотенце для рук и опустила на плечи непутевого паренька. Медленно расправила махровую ткань и заглянула Паясо в глаза. Такие светлые. Невинные.
– А где ты научился жонглировать?
Он вспыхнул. Видимо, ожидал другого вопроса.
– В школе…
Я непроизвольно стянула пальцы в кулак, но тут же расслабила. А вот сделать то же самое с животом у меня не получилось.
– Маленьким увидел парня в библиотеке. Мне понравилось. Я взял книжки и начал тренироваться. Когда объявили набор на школьное шоу талантов, я по дури записался туда в качестве жонглера. Ну, мне зааплодировали, конечно, и я решил подойти к этому вопросу намного серьёзнее и начал смотреть инструкции на ютубе. Ну, чему научился, тому научился.
– Молодец! – я не отходила от парня, все держала на его плечах полотенце. – Ты много чего умеешь. На флейты играть. Танцевать…
– Ну, – он усмехнулся. – Танцевать я, пожалуй, не умею.
– Это я не умею! А ты умеешь!
– Вы умеете танцевать, – его руки оказались у меня на талии, не на бедрах. – Вот, видите…
Он сделал шаг в сторону, и я последовала за ним. Вернулся назад. Я тоже. Потом вперед, назад. Без музыки. Но с улыбкой. Неожиданно Паясо поднял руку, и я прокружилась под ней. В ответ подняла свою и улыбнулась:
– Давай, твоя очередь.
И он повернулся, на все триста шестьдесят градусов. Но вот незадача вышла… Полотенце изначально не предназначено для танцев. Оно раскрылось, поехало по бедру и… Я перехватила руку Паясо у пупка.
– Не поднимай.
Глаза в глаза. Уже не невинные. Но темные. Он вновь моргал, а я снова следила за движением его адамова яблока. Так же, как в клубе, когда вливала в несчастного алкоголь.
– Вы же сами сказали…
– Я передумала, – прошептала я и коснулась губами его шеи, пытаясь откусить от запретного плода лакомый кусочек.
Полотенце упало к моим ногам, и я наступила на него, чтобы Паясо не вздумал поднимать и прятать то, ради чего он и был мне нужен.
Я не знаю его имени. Он не знает моего. Славка не знает, что я не одна. Никто ничего не знает и не узнает. Кроме меня. А я хочу знать, способна ли еще испытывать оргазм во время обыкновенного соития, не прибегая к подручным средствам?
