Текст книги "Неизменная любовь (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
До самого момента пробуждения, я не знала, насколько это противно, когда на тебя смотрят во сне. Особенно в спину. Прицельный взгляд может выстрелить громче пушки и разбудить в ту же секунду. Я даже не потянулась, сразу обернулась.
В комнате горел ночник, но властвовала тишина. Паясо сидел на кровати, как и прежде, в одних трусах. И не просто смотрел на меня, а чирикал что-то в блокноте карандашом. Рисовал? Неужели? При свете ночника? И разбудил… взглядом. Не скрежетам же грифеля по бумаге, в самом-то деле!
Сейчас он медленно отложил блокнот в сторону и попросил прощения за то, что помешал моему сну. И заодно поинтересовался, смогу ли я снова заснуть, если он погасить свет?
Я кивнула и откинула назад волосы, удерживая простыню у груди, не зная еще, в каком состоянии находится моя одежда. Тишина давила, но я не знала, какими словами ее нарушить. Не отворачиваться же молча к двери в коридор? Спросить, что он делал? Ну так и есть:
– Рисовал.
– Можно посмотреть?
Я успела заглянуть под простыню и отпустила ее со спокойной душой. Заодно вместо волос нащупала выключатель своего ночника. Стало совсем светло. Который час? Да черт с ним! Когда рисуют тебя… Вернее, твой вид сзади… На самом деле для рисунка в полутьме весьма неплохо. Все складочки прорисованы… Складки простыни, если что…
– Вы спали ко мне спиной и мне не хотелось уходить с кровати, – ответил Паясо на вопрос, который я не задала. Во всяком случае, вслух. – Я мог вас разбудить, если бы стал ходить по комнате… Это во-первых. А во-вторых, я рисовал не вас и даже не спящую женщину…
Или я все же подумала вслух? Иначе откуда такая оправдательная тирада?
– Я рисовал метафору отдыха, спокойствия и, скажем, любви. Да, любви. А почему бы нет?!
Да, почему бы нет? Если он меня спрашивает, а не разговаривает сам с собой или со стеной… Да, да, я молчала, потому что юный художник смотрел теперь не на меня и даже не мимо меня, а в пустой потолок.
– Знаете, как с точки зрения искусства, надо расценивать изображение человека со спины, то есть без лица?
– Как? – спросила я, тоже стараясь не смотреть на него, но голая грудь, как магнит, тянула к себе мой теперь совсем уже не сонный взгляд, который, зараза, желал спуститься все ниже и ниже. Непростительно ниже.
Свинство, молодой человек! У вас было достаточно времени, чтобы одеться – взяли бы сначала шорты, а потом уже карандаш! Не виноватая я, он сам разделся…
– Как не какого-либо определенного человека, а… – Паясо как ни в чем не бывало смотрел в потолок, на котором прорисовывались два световых круга от наших ночников. – Как бы попроще объяснить…
Попроще? Надеюсь, это просто клише такое, а не констатация факта, что он считает меня недалекой… Впрочем, вся молодежь так думает о старшем поколении… А о чем сейчас подумала я? О том, что рисовать ему следовало автопортрет. С ногами! И заставила себя смотреть на эту часть молодого тела. На то, как Паясо перебирает по полу пальцами босых ног. А слова его, между тем, свистели мимо моих ушей, хотя бедолага изо всех сил старался повысить в моих глазах свой айкью.
– В общем, такое искусство ближе нам как зрителям. Особенно современным. Лицо – это определенный человек, а не видя лица, мы можем увидеть в изображенной фигуре самих себя или же квинтэссенцию наших чувств и отношения к действительности и происходящему вокруг нас или в нашей душе…
До него, кажется, дошло, что я его больше не слушаю. И после секундной паузы, Паясо спросил:
– Но если хотите, я могу попытаться нарисовать именно вас.
– Нет, спасибо! – От неожиданности я чуть не подскочила с кровати, и чтобы смягчить резкость отказа, выдала: – У меня есть портрет от уличного художника. В моем родном городе их очень много.
Надо было как-то продолжать разговор… Как-то… Чтобы парень прекратил трепать мне нервы заокеанским интеллектом. Только о чем говорить со студентом на каникулах? По-взрослому, конечно, об учебе! Ха…
– А ты где учился рисовать? – спросила я, рассчитывая не получить ответ, а отбить у мальчика всякое желание разговаривать со взрослой тетей.
– В школе.
Он что, издевается?! Надо мною…
– Ты учился в какой-то крутой частной школе? – спросила я осторожно.
Хотя и понимала, что мальчик из богатой семьи не ввергнет себя в подобный хаос. Впрочем… Вполне возможно, дурить подобным образом могут позволить себе только богачи.
– Обычная школа, – ответил он без всякого подтекста. – Я не умею толком рисовать. Так, хотелось убить время…
– Убил?
Парень кивнул.
– Хочешь есть?
Три часа ночи – я проверила на телефоне – самое время для первого… Нет, нулевого завтрака.
– Да я могу потерпеть! – ответил тут же Паясо.
– Зачем терпеть, когда есть сладкий хлеб и куча фруктов? Сполосни виноград…
Парень покорно, совсем не резво, поднялся с кровати и, подхватив с пола пакет, озадаченно замер у раковины.
– В ней песок…
Сказал и удивленно захлопал ресницами. Мне пришлось даже смутиться.
– Иди в ванную. А я здесь все сполосну.
Чистюля фигов! Но и я тоже молодец – надо было сначала стряхнуть купальник на балконе, а не вываливать из пакета прямо в раковину. Сон отменяется. Здравствуй, работа по дому. Чужому. Но сор-то мой…
Паясо вернулся довольно быстро: с его ладони и с огромной зеленой грозди стекала вода… Ну ё-мое… Ёшкин кот в натуре! Я схватила со стула полотенце и расстелила на стуле одновременно вместо скатерти и тарелки. Похоже, все мужики, вне зависимости от возраста и национальной принадлежности, напрочь лишены элементарных бытовых навыков!
Ну? Я говорила это только взглядом – приглашала начать трапезу, пока сама займусь чайником. Спать расхотелось совершенно. Сейчас взбодрюсь чайком и можно будет… Даже не знаю, что делать… Если только отломить кусочек хлеба. Жутко липкого. С лимонно-творожной начинкой, если меня не подвели обожженные чаем вкусовые рецепторы. Только обтерев руку о голое бедро, я вспомнила, в каком кардебалетном виде хожу перед великовозрастным ребенком. И сразу села на кровать и натянула на колени простыню. Спросит, что не так: скажу, что знобит от недосыпа. Хотя на самом деле от горячего чая меня бросило в жар.
Однако Паясо молча протянул мне отщипанную от грозди веточку. Я поставила почти пустую чашку на пол и взяла виноград. Сладкий, прохладный, вкусный… Я отправляла ягоды в рот одну за другой, кажется, вовсе не жуя. И подавилась последней, когда Паясо спросил:
– Можно задать вам личный вопрос?
Личный? Вопрос? Можно. И я кивнула.
– Какой предмет из тех, что вы взяли с собой в эту комнату, ассоциируется с вашим нынешним эмоциональным состоянием?
Во загнул… Мальчик, это какой-то психологический тест? Ты увлекаешься психологией? Или это часть университетской программы?
– Например, Винсент Ван Гог, – начал парень, видимо расценив мою заминку за недопонимание смысла игры, – когда нарисовал стоптанные сапоги, в которых ходил в поле, написал своему другу Полю Гогену, что это не сапоги. Это он сам, его автопортрет.
Боже… Тебя бы на игру «Умники и умницы» отправить!
– Ну…
Я действительно терялась с ответом. И стала судорожно осматривать номер, пытаясь собраться с мыслями. О…
– Рюкзак, – выдала я, наткнувшись на него взглядом.
– Что – рюкзак? – не понял мой клоун, временно перевоплотившийся в психоаналитика!
– Я бы нарисовала рюкзак, – пришлось пояснить ему. – Я люблю путешествовать.
– Ходить в походы с рюкзаком? – решил уточнить мой собеседник с каким-то уж очень серьезным видом, будто это не был простой ночной треп, порожденный его бессонницей.
– Нет, – попыталась я в свою очередь стать серьезной. – Просто люблю находиться вне дома. С малым количеством вещей. И одна. Странно, да?
– Почему же странно?
Паясо откинул голову, а потом и всего себя на руки, которыми уперся в матрас. Поза получилась ужасно вульгарной: не хватало только стояка в трусах. Но по незамутненному взгляду я поняла, что бедный не отдает себе отчет в том, как сейчас выглядит. Может, у него спина затекла, и он пытается справиться с болью с помощью растяжек?
– Это как раз хорошо отражает ваше эмоциональное состояние. Человек, который бежит из дома, не доволен своей жизнь.
– Ты так считаешь?
Мне вдруг тоже захотелось принять его позу, и я это сделала. Вульгарно? Не знаю… Говорила я точно без всякого придыхания:
– А если это наоборот говорит о том, что человек может позволить себе новые впечатления и не подчиняться рутине – дом, работа, работа, дом, где все расписано по часам и нельзя потратить на себя лишней минуты?
– Вы не работаете?
– Я работаю, но очень мало. Это не значит, что мне не нужны деньги. Это значит, что свое время я ценю намного больше любых материальных благ, которые можно купить за деньги, вырученные за продажу свободного времени.
Я почти выдохнула в голос: фу… Не запуталась в собственных мозговых выкладках. Растекаться мыслью по древу нужно тоже уметь. Этому, наверное, учат в университетах, а я ушла рожать в начале второго курса. Закончив свое формальное образование. Да, кроме школьного аттестата у меня ничего нет.
– Я сразу понял, что вы не совсем обычная женщина…
Меня как хлыстом ударили: лошадка взбрыкнула и приняла нормальную позу. Чуть руки на коленях не сложила. Это комплимент? Или Паясо наконец решил сказать мне первую гадость? Ну не может он быть прямо-таки во всем такой положительный!
– Обычные женщины не покупают себе такие вот шапки.
И он махнул рукой в сторону тумбочки, куда я бросила новосвязанный головной убор.
– Я ее не купила, – улыбка вышла естественной. – Я ее связала.
– Вау!
Впервые в его карих глазах промелькнуло восхищение. Гадость отменяется? А жаль… От бочки меда у меня сейчас одно место слипнется…
– А зачем вы подобное связали? – получила я наконец ложку дегтя в форме вопроса на засыпку.
– Еще не знаю…
Да, да, не знаю я ответ на такой каверзный вопрос!
– В смысле, еще не знаете?
В прямом! В прямом, мой мальчик! Взрослые порой чаще детей не находят ответов на важные, и не очень, вопросы.
– Я увидела красивую пряжу и купила. Потом сделала первую петлю и понеслось… Обычно я вяжу шапочки и шарфики в подарок друзьям, но такое, как ты понимаешь, никто не наденет… Хочешь, я подарю ее тебе? Вместо своего парика будешь носить?
Паясо замотал головой в знак отказа, и мне сразу сделалось неловко. И немного даже обидно. От моих подарков никто не отказывался пока… вот так открыто.
– Что будем делать в такую рань? – спросила я сурово, с трудом справляясь с охватившей меня злостью.
Теперь ответа не знал он.
Глава 7 «Полчаса без проблем»– Сеньора, как вы отнесетесь к тому, чтобы немного помедитировать?
Для того, чтобы помедитировать, меня сначала надо было вытащить из ступора, куда меня в ту же секунду загнало подобное предложение. К счастью, Паясо как-то научился понимать меня без всяких слов. Во всяком случае, когда это касалось просьбы пояснить свои странные желания.
– Вы, наверное, йогой занимаетесь?
Вместо объяснений, снова вопрос, на который я не могу ответить. Я если и занимаюсь йогой, то только для поддержания тела в форме. И в домашних условиях. Не более того.
– С чего ты взял?
– Ну… – он пожал плечами, явно пытаясь выиграть пару секунд на размышление. – Все женщины сейчас занимаются йогой.
Все? Говорил не мой язык, вопрошало мое лицо, и Паясо в смущении отвел глаза. И только тогда я поняла, что все это время он нагло меня рассматривал – все те части тела, которые задействованы в йоге, а в йоге задействовано все…
– Сужу по маме и ее окружению. Она лет десять проводит занятия в местном спортивном клубе.
– То есть ты все знаешь про йогу?
– Нет, – он продолжал смущенно улыбаться. – Скорее про медитацию, да и то одну: сатанама которая.
Сатана тут явно ты – с детской невинной ухмылочкой! Змей-искуситель. Какая к черту медитация в три… нет, уже в четыре часа ночи… Ой, утра… Здесь нужна утренняя разминка: руки на ширине плеч, ноги вместе… Да, да… И ни в коем случае не наоборот.
Я сдвинула ноги чуть в сторону, устав сидеть мягким местом на не очень мягких пятках. Может, из-за моей позы он и решил, что я йогиня со стажем? А на мне просто штанов нет и майка короткая… А простыня уже жутко мятая. Похоже, я использовала ее в качестве салфетки для вспотевших ладоней. Как же жарко! Зачем только я пила горячий чай, когда была в достатке вода?! Пусть даже не ледяная больше, а комнатной температуры.
– Прошлым летом я пару недель провел с бабушкой и дедушкой. Мама просила приучить их к медитации, потому что она уверена, что это лечит лучше лекарств, хоть и дольше – таблетку за секунду глотаешь, а тут полчаса надо… Хотя мы начинали с сокращенного варианта в двенадцать минут. Какой вы предпочитаете?
Вот так – то есть мне не дают выбора вообще? Ну, почти…
– Я не умею медитировать: могу сидеть с закрытыми глазами и дышать хоть вечность…
– У вас был не тот настрой или же плохой учитель попался. Мои тоже были настроены скептически. Они верят в чудодейственные таблетки и только в них.
– Ну, мои не верят и в таблетки… Моего отца к врачу за шкирку приходится тащить. И если бы он хотя бы следил за своим здоровьем, а то нет… Просто не идет к врачу. Ест то, что есть нельзя, – стала я вдруг загибать пальцы. – Пьет, что уж точно пить нельзя… Курит, как и раньше, даже при условии, что я всякий раз выгоняю его с сигаретой из дома на улицу. Тут медитация нужна скорее маме, чтобы его выдержать. С мужем чуть проще, – я разжала кулак и разгладила на коленях простыню. – Он, как все мужчины, тоже не любит врачей, но хотя бы делает все возможное, чтобы в них не нуждаться. Кстати, без всяких пинков с моей стороны. Хотя, наверное, я давно стала для него вечным пинком – сделать все возможное и невозможное, чтобы как можно дольше не стареть.
– Ну… До старости ему далеко.
– Как сказать… Он всего на девять лет младше моего отца.
Паясо захлопал ресницами, явно не зная, как реагировать на полученную информацию.
– Ну… Тогда ему очень повезло!
Вот же гад! Выкрутился!
– Он это знает, – улыбнулась я. – Я это знаю. И все вокруг это знают. Но в восемнадцать меня в лицо называли дурой.
– За что? – почти перебил меня Паясо.
– За разницу в возрасте. За что ж еще?! Тогда многие девочки искали себе папочек из-за денег. У нас в семье вопроса денег никогда не стояло. На тот момент папа был богаче моего мужа, и многие считали, что мой муж нарочно женился на мне, чтобы прибрать к рукам весь бизнес. Моя мама, кстати, до сих пор так думает. Когда у нас в стране начался очередной кризис, мой муж действительно предлагал папе закрыть фирму, но тот упрямо верил, что конкуренты его не сожрут. Тогда они разорвали партнерство. Мы вывели все свои деньги из общего бизнеса и занялись немного другим делом… Отец в итоге все потерял. Собственно, мама считает моего мужа виновником их краха. И сейчас я оставила их одних. И они готовы ругаться даже из-за грязной посуды.
– Это плохо.
– Я знаю, а что поделать? Не зря ж говорят, не делай бизнес с родственниками. Но мне было восемнадцать, я была влюблена и плевать хотела на последствия. Сейчас, конечно, я понимаю, что им с отцом надо было разбежаться еще до кризиса, сразу после нашей свадьбы, но после драки кулаками не машут.
Я, наверное, вздохнула слишком тяжело, потому что Паясо тут же выдал:
– Сеньора, давайте лучше медитировать. Надо уметь разгружать мозг. Иначе можно с ума сойти, если только о проблемах думать.
– Ну давай… – согласилась я.
– Примите удобную позу.
– Да мне и так хорошо.
– В другой вам будет лучше.
– Окей…
Я откинула одеяло. Благо Паясо в этот момент уткнулся в телефон. Скрестила ноги, как и он. Каждый сидел на своей кровати, точно на коврике. Теперь время закрыть глаза.
– Сеньора, посмотрите на меня, пожалуйста.
Пришлось снова открыть. Паясо держал ладонь на весу, растопырив пальцы.
– Мы будем по очереди прикасаться каждым пальцем к большому. Сначала указательным – он у нас Юпитер, затем Сатурн, Солнце и наконец Меркурий. Соответственно произнося: са-та-на-ма. И так снова и снова. Сначала в полный голос, словно мы просто говорим друг с другом, затем (вы будете прислушиваться ко мне) надо будет перейти на шепот – его называют еще любовным. А потом будем молчать и просто перебирать пальцами. Не удивляйтесь, если мантра будет продолжать звучать у вас в голове – это божественный голос. Так и должно быть. Потом снова перейдем на любовный шепот и вернемся к обычному голосу, а потом минуту помолчим. Вы согласны подарить себе полный покой хотя бы на полчаса?
Я кивнула, чувствуя, как начала затекать спина. Пришлось опустить чуть-чуть плечи и расслабить позвоночник. Паясо, как выяснилось, включал на телефоне таймер на пять минут. Вот так, древние техники совместимы с новейшими гаджетами.
– Са-та-на-ма…
Мы сразу вошли в общий ритм и в середине «любовного шепота» я уже закрыла глаза, находя нужные пальцы на ощупь. Тишина далась с трудом, мне все хотелось открыть рот. А вот веки отяжелели настолько, что глаза без проблем оставались закрытыми. Чувствовала ли я какие-то потоки энергии извне? Нет, только жгучее желание, чтобы эти полчаса наконец прошли.
На что я снова согласилась? Идиотка! Этот клоун учится на маркетолога – он тебе тишину на «спасение души» продаст! Вертит тобой, как хочет! На исповедь раскрутил! Сатана, одним словом…
– Са-та-на-ма… – говорили мы уже в полный голос.
Я сумела открыть глаза – Паясо сделал это раньше, и под его темным сатанинским взглядом я неожиданно для себя перешла на шепот. Пришлось сглотнуть и лишь потом повысить голос. Пальцы, уже не двигающиеся, а дрожащие мелкой дрожью, находили друг друга самостоятельно.
Вдруг Паясо замолчал. И я тоже. Минута тишины и глубокого дыхания казалась самой длинной минутой в моей жизни. Длиннее была лишь та, которую выдержал Вячеслав Юрьевич после вопроса: является ли ваше желание вступить в брак искренним, свободным и хорошо обдуманным?
Паясо поднял руки над головой. Я тоже. Паясо потряс ими. Я тоже. И над головой будто зашумели листвой деревья. Или у меня просто уже звенело в ушах от тишины и странного бормотания. Потом руки сами упали вдоль тела.
– А теперь, сеньора, оставьте только большой и указательный пальцы. Вот так…
И он показал мне своеобразную букву «V» – ну да, победа надо мной по всем фронтам. Я снова держала пальцы наготове, даже не спросив, зачем они мне понадобятся.
– Закройте одну ноздрю большим пальцем и сделайте глубокий вдох. Задержите дыхание ровно на столько, сколько возьмет у вас восемь раз мысленно сказать фразу «я прекрасна», а потом, не открывая второй ноздри, выдохните, и на выдохе подумайте «я прекрасна» два раза. Теперь, – он поднял большой палец и закрыл указательным другую ноздрю, – по новой тоже самое. Поехали?
Интересно, сколько раз потребуется подумать эту мантру, чтобы действительно стать прекрасной? Мысль, она же материальная. И не надо пялиться на себя в зеркало – ни с утра, ни с вечера, по совету, кого там: Аллы Борисовны, что ли?
Я зажимала ноздрю, я вдыхала, я не дышала и думала о своей красоте. Затем выдыхала накопленное в голове счастье, пока Паясо наконец не разрешил мне растянуться на кровати и закрыть глаза. Это уже конец медитации, да? Но я не спросила. Должно было оставаться тихо… Как там у Кикабидзе было: необходима тишина? Нам тишина необходима. И еще дружеское рукопожатие. Мы лежали в метре друг от друга, через проход: протяни руку и дотронешься до чужих пальцев. Наверное, таких же горячих, как и мои сейчас. И я сжимала простынь, чтобы не совершить запретное движение.
Почему мне хочется взять за руку незнакомого мальчишку? Да потому что меня угнетает тишина и постоянные, нескончаемые, разговоры самой с собой. О том, о чем не поделиться ни с родителями, ни с мужем. Ни, тем более, с сыном. Я выболтала Паясо свою боль. Она выплеснулась из меня, потому что под его сатанинским карим взглядом переполнилась чаша терпения. Взрослые – старые, в общем-то люди, все делят какие-то несуществующие деньги и регалии, вспоминают обиды двадцатилетней давности. Когда у них есть все: еда, чтобы есть, кровать, чтобы спать, и деньги… на лекарства. Впрочем, лекарства для просветления в мозгах пока не придумали. А те, что имеются, очень небезопасны.
Боже, ну когда же я получу от этого мальчишки команду – подъем?
Глава 8 «Команда подъем!»Команды «подъем» я не дождалась. И прослушала ушами другую – отбой, но при этом подчинилась ей безропотно: уснула. Вот как закрыла глаза и посокрушалась пару секунд над столетней враждой тещи с зятем, так и провалилась в некую черную бездну.
– Я снова вас разбудил?
И снова скрежетом карандаша по бумаге? Ага, художник чертов! Угораздило же меня уснуть к нему лицом!
– Нет, – я тряхнула головой и села, схватив руками простыню, которой сама не укрывалась. – Который час?
– Около восьми, наверное. Во всяком случае, утро. За стенкой шумят и на улице тоже.
Я потянулась шеей в сторону балконной двери. На стуле, помимо полотенца, служившего ночью скатертью-самобранкой, висел мой купальник. Что за черт… Вернее, Сатана. Я, кажется, так условилась называть теперь мальчишку. Клоун надоел… Как и его выходки!
– Я забрал ваши вещи, потому что, оказывается, на балкон выходит, кроме нашей, дверь соседнего номера.
Неприятное открытие. И как я вчера не заметила вторую дверь? Была занята посудомоечной машиной!
– Спасибо, – конечно, его следовало поблагодарить. Хотя бы за это. – А сам ты поспал хоть чуть-чуть?
Паясо кивнул и протянул мне блокнот, хотя я не собиралась смотреть на свой портрет. Стоит признать, что на вот олицетворение умиротворения у него отлично получилось передать полутонами, штриховкой и растушевкой. Жаль, что нельзя вот так же взять карандаш и заштриховать в душе все печали, чтобы та наконец успокоилась. Какой-то год выдался тяжелый… Да и вообще просто тяжело разменивать пятый десяток.
Я впервые за два года остро почувствовала в нашей квартире пустоту. Собака не заменила сына. Во всяком случае, мне. Слава верил, что Миша приедет к нам на лето, хотя бы в Финку, а я изначально знала, что этого не будет. У него стажировка и любовь. Или просто любовь. Зимой мы летали в Ирландию вместе со Славой, а сейчас, летом, я решила воспользоваться отпуском с подругой, чтобы свалиться сыну как снег на голову, и Миша, стиснув зубы, подарил мне целых три дня. И даже свозил на знаменитые утесы Мохер. Спасибо ему и его Эйлин, что отпустила парня с мамой. Но если они вдруг поженятся, никуда она его не отпустит – там такая хватка, что в бараний рог бедолагу скрутит. Хотя, главное, чтобы ему это нравилось. А пока сын улыбается. И много больше, чем в Питере со своей, как ее там, уже и не помню… И не хочу вспоминать. Может, и хорошо, что эта Эйлин далеко, и я о ней и о ее семье ничего не знаю.
– Вам нравится? – послышалось с пола.
И я вздрогнула – напрочь ведь забыла, что рассматриваю портрет. Или до сих пор не проснулась, вот и торможу. Прямо, как Паясо вчера.
– Да, очень, – я тряхнула головой, чтобы окончательно избавиться от сна. – Зря ты принижаешь свои таланты.
– Я их не принижаю, – Паясо забрал блокнот и, поднявшись, пошел к рюкзаку. – Всего-навсего трезво оцениваю свои возможности в той или иной сфере деятельности и творчества.
Мне бы еще трезво оценить его слоновье спокойствие в костюме почти что Адама – снова не было времени одеться?
– Можно мне пойти в душ первым? – задал Паясо вчерашний вопрос, будто давая ответ на незаданный сейчас мною: мальчик просто не надевает свежую одежду на липкое от пота тело.
У меня самой аж зачесалась шея под волосами. Я тоже с радостью последую за ним в душ. Вернее, когда он из него выйдет…
– Сеньора, можете передать мне рюкзак? – Паясо высунулся из ванной. К счастью, все еще в трусах. – Пожалуйста. Я забыл взять одежду.
Он забыл еще и закрыть рюкзак и, когда я схватила его за лямки не глядя, он опрокинулся, и наспех засунутый в него блокнот упал на пол. Первым. А следом выпал шприц… Я замерла, не в силах согнуть колени, чтобы поднять хотя бы свой портрет. Вот тебе и хороший мальчик…
– Не поднимайте. Я потом сам все соберу. Дайте сейчас рюкзак. Пожалуйста!
Еще я буду поднимать! В шприце что-то цвета крепкого чая. Что это может быть? Да какая разница… И я швырнула рюкзак хозяину, и тот ловко поймал его, словно мяч. Поблагодарил и скрылся за дверью. Опаньки… Вот так, все просто. И ясно… Что ничего не ясно. Угораздило ж меня связаться с наркошей! Но ведь руки чистые… Куда он себе колет? И почему шприц полный?
И я все же нашла в себе силы согнуть негнущиеся колени. И почти шлепнулась на задницу. От удивления и радости! Это был не шприц. Внутри не наркотик, а стержень. Это, мать ее, ручка! Шариковая… Придушила бы производителей этого дерьма! Так ведь можно довести родителей до инфаркта!
С трудом поборов желание полистать блокнот, я положила его на стул вместе с ручкой-шприцом. Взяла со спинки купальник и сунула в рюкзак вместе с дурацкой шапкой. Надо по дороге отнести грязное белье в машину и вообще… Может, поискать себе другой ночлег на последнюю ночь? Чтобы избежать очередных медитаций и незапланированных предынфарктных состояний?
Я уже готова была сказать Паясо, что ухожу насовсем, как он спросил, собираюсь я перепарковывать машину или просто доплачу? Господи, а я и забыть-забыла про парковку… Может, все-таки разумнее остаться с ним еще на сутки? У него временами голова соображает куда лучше моей. Наверное, медитации мозги на место ставят.
– У меня до вечера заплачено.
– Ну, тогда ладно… Вы когда планируете вернуться?
Я пожала плечами – по-хорошему: чем позже, тем лучше… когда ты, мальчик, уже будешь спать. Но ответила я вопросом:
– А ты когда?
– Как только заработаю достаточно, чтобы вернуть вам долг…
– Ты мне ничего не должен. Забудь. Я планировала потратить на ночлег гораздо больше, так что даже не вздумай отдавать мне какие-либо деньги.
Паясо насупился и расправил плечи, хотя и до этого не горбился.
– Нет, сеньора. Мы с вами так не договаривались.
Да мы вообще никак не договаривались. Ты просто поставил меня перед фактом, что я плачу, а сейчас я так же в лоб говорю тебе, что твои кровью и потом заработанные евро оставь себе. Но вслух я ничего не сказала. Просто махнула рукой. Потом, мол, разберемся. Упрямство молодежи мне знакомо. Все будет хорошо… Вечером.
– Где хочешь позавтракать?
Теперь махнул рукой он:
– Я перекусил, мне больше ничего не надо сейчас. Куплю по дороге кофе.
– А у тебя есть на что его купить? – не унималась я, вновь чувствуя поднимающуюся в душе волну раздражения на его тинейджерское упрямство.
– Конечно. Сдача с вашей двадцатки.
Окей, окей… Буэно, буэно… Все хорошо. Моя материнская душа спокойна.
– Если вы не против, я вернусь в ванную, чтобы наложить грим?
– Иди…
Это даже хорошо, что ты уйдешь до того, как я приму душ. Я и так хожу тут перед тобой, точно на пляже. И это меня не на шутку раздражает. Скажи мне судьба еще вчера утром, с кем я встречу утро сегодняшнее, я бы покрутила у виска. А теперь получается, что я реально ку-ку?
Я села на кровать и стала смотреть в окно, за которым на уровне моих глаз ничего не происходило. Город жил только за счет звуков. А я – за счет ожидания ухода Паясо. Даже просто улечься на кровать я не могла, не в силах в связи с отсутствием в номере зеркал, представить себе, как буду выглядеть со стороны.
Вот и сидела, сложив ручки на колешках, как примерная школьница, и решала, что буду сегодня делать. Выпью кофе с блином. Это во-первых. И плевать на всякие диеты. Худеть буду после отпуска. А во-вторых, мне следовало на своих двоих добраться до римского форума, именно с него я хотела начать осмотр древних достопримечательностей. И так, нога за ногу, добреду до руин цирка – если судить по сохраненной в телефоне карте, туда рукой – вернее ногой подать.
Там мне телефон как раз и понадобится, чтобы выяснить наконец судьбу мужа и новой посудомоечной машины. Если только он сам не наберет мне раньше, чтобы передать телефон несчастному финну, продающему бытовую технику немым русским. Ну как можно было забраться в финскую тьмутаракань без элементарного набора английских фраз! Чтобы жить подальше от русских, надо знать не только русский… Господи, на то, как муж на пальцах общается с соседом, я без слез смотреть не могу. Моя мама и та вспомнила школьные познания инглиша, но тещу Слава не возьмет в магазин из принципа и она из того же принципа с ним не поедет.
Зачем мне идти на какие-то римские руины? Мой персональный шатер цирка-шапито может, неровен час, сдуть ураганом никому не нужных ссор. Я каждый год жду, когда огонь наконец потухнет совсем, но мать всякий раз умудряется раздуть его из гаснущих угольков. Неужели ей доставляет удовольствие мучить меня? Я не была плохой дочерью. Не была! Если только вышла не за того, за кого она хотела… бы… Но выносить мне мозг накануне серебряной свадьбы не то что глупо, а уже полный маразм. Старческий. И к чему это должно привести нас в конечном счёте, непонятно.
Неужели ей станет легче, если мы вообще перестанем общаться. У Славы нервы железные, но и у Железного Дровосека было живое сердце. Ему обидно, потому что за четверть века он не подал теще ни одного повода усомниться в своей любви к ее дочери. Почему же ей просто не проглотить прошлые обиды и попытаться стать счастливой хотя бы под старость. Честно, не понимаю свою мать. Не понимаю…
– Сеньора! – я вскинула голову. – Как считаете, так достаточно или надо больше? Просто жара. Боюсь, со лба потечет…
Точно потечет! На этот раз белила легли только вокруг рта, подведенного ярко-красной помадой. Глаза остались чистыми. Их он собирался спрятать под цветными зеркальными очками. Ну… с флейтой госпожа Удача должна быть на его стороне.
– Увидимся вечером! – бросил клоун на прощанье, а я просто кивнула.
До вечера, к счастью, еще очень далеко.
