Текст книги "Неизменная любовь (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
– Мам, как ты? – Миша просунул голову в небольшую щелку и только потом распахнул дверь. – А где папа?
Его голос и вид выдавали удивление. Мои – нет.
– Понятия не имею…
Я проснулась в кровати одна. И, честно говоря, даже обрадовалась этому факту. Не спала полночи. Сначала не могла уснуть на спине, потом из-за боли в ноге. Задремала, наверное, как раз под утро, которое, видимо, закончилось давным-давно.
– Его и внизу нет, – продолжал между тем Миша и только сейчас додумался выглянуть в окно. То, из которого просматривалась дорога. – Мам, он куда-то собирался?
Я пожала плечами.
– Миш, ты же видишь, что я только проснулась.
Он виновато закусил губу, совсем как отец, но это не придало ему солидности. Миша наоборот превратился в абсолютного мальчишку. Даже подумать страшно, что такой юнец ночью надел камень на шею… ой, кольцо на палец какой-то девушке. Той, которую, дай Бог, понимал процентов так на семьдесят.
Я думала про это всю бесконечную ночь и пришла к выводу, что языкового барьера вообще не существует, ведь влюбленные разговаривают сердцем. А если этого разговора не происходит, то никакая общность языка не спасет.
– Эйлин испекла к завтраку хлеб. Тебе сюда принести чай или спустишься? И папу будем ждать?
– А который сейчас час? Дай мне телефон, пожалуйста.
Сын исполнил мою просьбу, но я не собиралась звонить Березову. Ушел – значит, у него есть какие-то дела за пределами дома. Я не собираюсь за ним следить.
– Кстати, свет включили. И как там твоя нога?
– Хреново, – не стала я красоваться, и Мишка предложил проводить меня до туалета.
Я с благодарностью приняла его помощь. Нога ныла сильнее вчерашнего, и я вообще боялась коснуться пола пальцами, которыми, кажется, не могла даже шевелить. Мишка так же заботливо вернул меня в кровать и сказал, что вернется с завтраком.
– Миш, я совершенно не голодная. Пожалуйста, отвези Эйлин хоть куда-нибудь. И бабушку забери из дома. Она так тебя ждала. А мы со Стеллой перекантуемся как-нибудь до папиного возвращения.
Собака стояла в дверях, ожидая особого собачьего приглашения, которого она от меня так и не дождалась и потому ушла следом за Мишкой. Хотя, вероятнее всего, она его и пасла. Охрана фигова… Лучше бы держала за штанину хозяина, чтобы не сматывался непонятно куда, не поставив никого в известность.
Еду мне принесла Эйлин. Наверное, бедняжка нашла предлог свалить с кухни, где с нее, уверена, не спускали внимательных глаз, ищущих даже те изъяны, которых в ней нет. Чай с мёдом и молоком явно готовила сама Эйлин, или же Мишка окончательно обырландился. Хлеб на соде моя будущая невестка испекла сдобным с изюмом. Но все равно намазала ломоть солёным маслом. Мы с ней разные, абсолютно разные. Но мне до этого нет никакого дела, пока мой сын с ней счастлив.
Не прошло и получаса, как все уехали. Раньше выпроводить мать не получилось. Она все не могла оставить меня одну, хотя я и заверила ее, что Слава вот-вот вернется. Даже солгать не получилось. Березов действительно приехал почти сразу после их отъезда. Может, минут через сорок.
– Как ты их отпустила? – возмутился он, застав меня в комнате одну и даже без собаки.
– Я их еле выпроводила. Где ты был? – спросила я без всякой паузы.
В ответ Слава бросил на кровать небольшой пакетик. Аптечный.
– Купил тебе мазь и испанский сапог.
Я улыбнулась.
– Я тебе и так все, как на духу, рассказываю. Зачем меня пытать?
Но пытка состоялась. Дома никого, и я могла не сдерживать крика, когда Слава взялся за мою ногу. Собака носилась вокруг кровати, поскуливая мне в такт. Попыталась даже пару раз запрыгнуть на меня, но была с позором выдворена за дверь.
– Яна, либо не придуривайся, либо я повезу тебя к врачу.
Я закусила губу и позволила ему продолжить экзекуцию.
– Сапог не надеваю. Ты все равно в кровати.
– А я планировала покормить тебя завтраком…
Слава не улыбнулся, и я продолжила:
– Где ты был? До аптеки езды полчаса от силы.
– Нагуливал аппетит, – усмехнулся Березов и отвернулся к окну.
– Слушай, Слав, я сейчас на тебя испанский сапог надену! Я врала всем, что знаю, где ты. А я не люблю врать, ты знаешь…
Он молча поднялся и направился к двери. Вот, значит, как… Вторая часть Березовского балета…
– Я сейчас вернусь.
И действительно вернулся с пакетом, но его он на кровать не швырнул. Сел сам и аккуратно вынул из первого пакета еще один, а из него еще… вернее, уже что-то в упаковочной бумаге. Платье… Белое… Нет, все же цвета слоновой кости…
– Платье принцессы? Ты сдурел? Ты за этим ездил?
Он молча кивнул, закусил губу, затем облизал ее и выдохнул:
– Платье королевы. Моя принцесса чуть-чуть подросла.
Я тронула его пальцами за локоть. Для этого пришлось чуть приподняться, ну и пусть…
– Слав, сейчас не семнадцатое января, кажется…
Он снова улыбнулся, но лишь на мгновение.
– Ты все равно его раньше не наденешь, – он не смотрел на меня. – Если вообще когда-нибудь наденешь. У нас с тобой совершенно разные вкусы. Во всем…
Я отдернула руку, точно обожглась.
– И зачем ты тогда сжег бак бензина, скажи на милость?
Он пожал плечами. Так просто. Будто я спрашивала его о прогнозе погоды. Снова смотрит в сторону, хотя я, кажется, уже просверлила в его затылке дырку!
– Вот за этим…
Оставаясь ко мне вполоборота, но на мгновение все же взглянув в лицо, Слава протянул мне коробочку из ювелирного магазина. Раза в три больше утопшей предшественницы. Ничего не спрашивая, я взяла ее и открыла. На этот раз мне преподнесли кулон на витой цепочке и серьги. Жемчужные слезки с бриллиантами.
– А кольцо к ним не прилагается? – спросила я довольно бодрым голосом. Не для того, чтобы напомнить про вчерашнее, а чтобы Березов наконец обернулся.
Но он не обернулся, сунул руку в карман брюк и вуаля… Новая коробочка. Или…
– Так ты ее не выбросил?
Я даже чуть подскочила от удивления, позабыв про ногу. И снова удивилась – нога не болела, мазь оказалась волшебной.
– Выбросил. С утра полчаса в ледяной воде и я ее нашел, – головы Слава так и не повернул. – Держал всю дорогу открытой на торпеде, но внутри все равно не просохло, так что переложи кольцо в другую коробку, если… Если, конечно, хочешь…
Я снова приподнялась и даже чуть подвинулась к нему, смяв одеяло, на котором лежала. Уже не дотронулась до локтя, а сжала его так крепко, точно выпустила когти. Слава наконец повернулся ко мне. Глаза в глаза, а что в этих глазах – не понять.
– Ты мне так и не ответил, ты мне веришь или нет?
– Или да, – произнес он по слогам и в свой черед поймал в ладони мои локти. – Яна, мне хочется поверить. Даже не так… Пусть у тебя ничего не было с этим Артемом вчера, но как мне быть уверенным в завтрашнем дне?
Я хотела вырвать локти, но в последний момент передумала. Дома, кроме нас, никого – самое время поговорить. А бриллианты могут полежать в сторонке, и собака может поскулить за закрытой дверью, не беда. Беда другое – тема наших семейных разговоров.
– Слава, почему вообще ты должен сомневаться? Я давала тебе повод? Скажи честно.
Он опустил голову и покачал ею. Долго-долго, точно маятник.
– Ты самая лучшая Яна. Дело во мне. Я только сейчас понял, насколько тебя старше. Раньше я гнал эти мысли прочь. Ну… выгребем, что уж там… Утешал себя тем, что ты тоже уже не девочка, – он вскинул на меня глаза, улыбнулся краешком рта и снова уставился в покрывало. – Но ты все еще девочка, понимаешь?
– Слав, только в этом дело? Мне вот кажется, что нет. Давай уж, вычеркивай из своего списка постель. Что там у тебя еще осталось?
Теперь он смотрел мне в глаза.
– Да ничего не осталось, Яна. И я не уверен, что что-то было. У нас не оставалось ни на что другое времени. Мишка был важен, не спорю, но мы как-то на нем зациклились, что ли… Вернее, я. Хотя я, кажется, только и делал, что охотился на мамонта.
Его пальцы с локтей скользнули мне на пальцы, но не сжали их, а просто накрыли.
– Ян, я тебе вообще нужен для чего-то другого?
В голове, как когда-то давно, когда мне было всего семнадцать, закрутилась песня Ирины Аллегровой: «Ты мне нужен, как свет весны грозе, ты мне нужен, ты не такой как все…»
– Мамонт уже пойман, – продолжал мой муж между тем. – Нам хватит до конца наших дней, если сильно не кутить. А другое как бы… Я не хочу об этом, сама понимаешь почему… Что мы будем делать вместе?
– Жить, – ответила я просто, хотя не совсем понимала смысловое наполнение этого глагола. Как раз жить у нас и не получалось.
Слава молчал. Тоже думал, что такое жить.
– Слушай, пошли в тир, что ли, сходим…
Увы, на мое предложение он не отреагировал даже улыбкой. Тогда я открыла злосчастную коробочку и сама надела новое кольцо на безымянный палец левой руки. Заменять им то, что я гордо носила двадцать четыре года, я не стану в любом случае.
– Иди завтракай. Сам. Захочешь, поднимешься ко мне. Я к тебе не спущусь…
Я говорила слова с улыбкой, но все равно использовала приказной тон. Он поднялся с таким же тяжелым вздохом, с каким до сих пор сидел на кровати.
– Слав, до эНГэ мне есть что делать: буду гладить тебе рубашки. А потом вдруг у вас на кафедре корпоративчик какой замутят с членами семьи – тогда я надену туда новое платье. А в феврале у ребенка свадьба, и мы можем заодно покрутиться по острову или смотаться в ту же Англию. Смотри, сколько уже планов на жизнь. Куда тебе больше?
Губы мужа чуть дрогнули. В улыбке ли?
– Ты забыла включить сюда театры, выставки и прочую свою фигню. А где во всем этом я?
Я хотела выдохнуть, тяжело и громко, но решила вложить всю силу в голос.
– Знаешь, Березов, хочется ответить грубо. Именно там! У тебя нет никаких интересов, вот в чем главная проблема. Тебе не нравится читать, тебе просто скучно. Иначе бы ты хоть иногда, хоть в аудиоформате, брал книги, пока работал в офисе. Собаку ты тоже завел от скуки, чтобы тебе было что делать – гулять, дрессировать, кормить… Может, тебе какой-нибудь новый бизнес замутить, помимо своих игр на бирже? Я даже не знаю, какой… Но я понимаю, что студенты могут достать, и не заставляю тебя преподавать, если надоело, но и запираться в четырех стенах нельзя. Спорт для тебя тоже рутина. Это как почистить зубы, чтобы не идти лишний раз к стоматологу. И пока ты не придумаешь себе нормальное занятие, будь любезен, делай то, что делаю я. И, главное, я же не прошу от тебя невозможного. И я устала слышать: сходи сама в театр, мне это не интересно. А мне твоя рыбалка не интересна, но я иду на нее, и как дура сижу с удочкой.
– А я, как дурак, выходит, должен сидеть в театре?
– Почему как дурак? Как муж.
– А дура у нас синоним жены, что ли? Следуя твоей логике. То есть ты чувствуешь себя со мной дурой? Ну так поумней, пока не поздно, уходи…
Господи! Какое счастье, что он не принимает экзамены! Извратит же все слова!
Я свесила с кровати ногу и вновь почувствовала боль, которая электрическими разрядами пошла от пальцев вверх к коленке.
– Не могу! Не могу никуда от тебя уйти, не видишь, что ли?!
Хотелось свести все к шутке, но мой «пингвин» не улыбался.
– Слав, серьезно тебе говорю, ну хватит… Пожалуйста, накорми себя сам. Я не могу этого сделать. Но если ты спустить меня вниз, я выпью с тобой кофе. А хочешь, поднимайся ко мне. Можем перейти на диван или… Остаться в постели.
Слава не сводил с меня взгляда. Нет, взгляд его все же бегал от лица к забинтованной ноге.
– Я бы остался с тобой в постели без завтрака. Но, увы, ты у нас колченогая… В наших отношениях действительно нет места для романтики. Подари я тебе кольцо не на пристани, ты бы осталась цела.
Я улыбнулась. И с каждой секундой улыбалась все сильнее и сильнее.
– Ну, если бы мой муж не считал свою жену конченной дурой, то он бы точно не поверил, что она может изменить ему так открыто с парнем, который, кроме всего прочего, еще и на него работает. У меня реально в голове это не укладывается… Ты действительно считаешь меня полной идиоткой?
Его лицо не осветилось даже румянцем гнева, не то что улыбкой!
– То есть о твоей измене я никогда не узнаю?
Я кивнула.
– Слав, потрать лучше силы на изучение английского. Он теперь тебе просто необходим. Думаю, это даже круче нового бизнеса. Он отлично встряхнет тебе мозги и в голове не останется места на всякую херню.
– А на тебя?
– Я к херне себя никогда не относила. И, думаю, мне придется самой тебя учить. Вряд ли у кого-нибудь хватит на тебя терпения.
Он был уже в двери. И теперь шагнул обратно и, опустившись передо мной на колени, протянул ко мне ладошку.
– Что? – не поняла я.
– Отдай кольцо. Я сам хочу надеть его тебе на палец. И в конце концов услышать от тебя – да.
Я скинула кольцо. Он взял его двумя пальцами и задал вопрос, с которого началась наша вчерашняя увечная ссора, и я ответила ему «да». А какого ответа он от меня ждал?
– А теперь жених может поцеловать невесту, – улыбнулась я, снова почувствовав на пальце кольцо.
– И только? – Слава забавно поднял брови.
– У меня нога. Или ты забыл?
Я попыталась приподнять ногу, но Слава перехватил мою коленку.
– Это даже хорошо, что у тебя нога. Когда будешь ойкать, я смогу представить себе, что это от чего-то другого.
Я снова улыбалась. До ушей.
– Березов, почему твое чувство юмора иногда тебя подводит?
Он пожал плечами. Забавно так.
– Не знаю. Думаю, я слишком долго женат. И это уже не лечится.
Его губы нашли сначала мой лоб, затем нос и наконец губы. Нога ныла, но я не хотела разводить рук, которые сомкнулись за его уже чуть влажной шеей. Я не хотела разводиться… с этим мужчиной.
Глава 9 «Шорохи и вздохи»Хорошо все-таки иметь собаку – она залаяла, и мы с Березовым избежали знаменитой сцены из не менее знаменитого фильма «Москва слезам не верит». Впрочем, мне нужно было всего лишь одеться. Что я делаю в такой час в постели, меня бы никто по-любому не спросил. Телевизора наверху нет, так что, понятное дело – болею. Снова болею дядей Славой, который, наспех одевшись, сбежал вниз к нашим гостям всех мастей и возрастов.
– Тебе не лучше?
Интересно, теща с разрешения зятя поднялась к нам в спальню или все-таки вероломно нарушила оговоренную границу?
– Мам, мне давно не было так хорошо, – сказала я правду. – Меня обхаживают в кой-то веке.
– Да тебя всю жизнь обхаживают!
Интересно, это она сказала со злостью или с завистью? Какая разница… У меня сейчас нет сил злиться. Закончились.
– Мам, ты вставать не будешь?
У меня здесь что, проходной двор?
– Нет, Миш, я лучше полежу… Вы уж там сами похозяйничайте, ладно? И как было? – спросила я наконец то, что нормальные люди спрашивают сразу.
Но я не была сейчас нормальной. Сейчас я была счастливой.
– Хорошо было.
Здорово, когда всем хорошо…
– Нам даже экскурсию по музею провели, все инструменты включили, – Мишка присел в ногах кровати. – Шикарный английский у финнов. Никогда прежде не замечал этого.
– Надо было больше с ними общаться в свое время. Мой английский от финнов. Миша, ну иди уже к Эйлин. Не оставляй ее одну с глухонемыми!
Не то чтобы я так уж сильно переживала за ирландку. Мне просто хотелось закрыть глаза и полежать в тишине. Помечтать, что все неприятности позади. Я надеялась, что прихлопнула хотя бы самых крупных Березовских тараканов – той самой ногой, которая снова начинала ныть.
– Ян, намазать ногу?
Нет, тишина и покой мне только снятся! Я улыбнулась, и Слава тоже – интересно, мы подумали с ним об одном и том же? О том, что было тут во время чужой культурной программы.
– Яна, давай все-таки спустишься за стол, а то некрасиво как-то получается.
Я кивнула и позволила засунуть перебинтованную ногу в сапожок.
– Только не на руках! – я выставила вперед руки. – Я уж каким-нибудь макаром доковыляю до низа.
За столом был шведский стол – всего понемногу: баранина, рыба, картофельные лепешки, но никого ничто не смущало. Даже чуть-чуть поговорили, и я малость поработала синхронным переводчиком. Обсуждали музей музыкальных инструментов, а главным образом то, как это прекрасно, когда у человека есть страсть к чему-то, хоть тому же собиранию и ремонтированию механических пианин, патефонов и прочей музыкальной техники начала прошлого столетия. Страсть, помноженная на деньги, дает некоторым смысл к существованию. И еще дарит посторонним людям бесценные минуты соприкосновения с прекрасным. Я рада была говорить о музее, потому что очень боялась разговоров о Боге.
Эйлин, к моему большому удивлению, сама ничего не сказала про музей старообрядцев, которые после революции по льду и снегу на санях везли к соседям свои монастырские ценности и самих себя. Привезли и до сих пор счастливо живут на финской земле. Вполне возможно, что католичку просто не впечатлили старинные православные иконы, да и Бог с ними, с иконами, крестами и прочими разделителями народов. Нам нужно объединяться для нахождения семейной гармонии.
И вот, когда я перекочевала на диван, Эйлин вдруг подсела ко мне и выдала, что Майкл рассказал ей, что его мама тоже вяжет. Тоже? Отлично, что-то в нас есть общего. Березов принес мою корзинку, и мы отыскали в ней тонкий ирис для ирландского кружева, которому Эйлин принялась меня обучать, убеждая, что в нем нет ничего сложного и в интернете полно видео-уроков, да и она сама сможет подсказать мне что-то через Фейстайм.
Господи, ирландские фейри, похоже, тоже сошли с ума – со мной решили завязать на расстоянии тесные семейные отношения. Приплыли…
– Яна, тебе это нравится? – спросил Слава, когда я допоздна просидела с крючком над кружевной лошадкой.
Я подняла глаза от вязания:
– Я не привыкла бросать начатое на полпути.
Наши глаза встретились: я не знала, о чем он сейчас думал, но надеялась, что о нашем примирении, которое могло все еще оказаться перемирием. Нет, я не остановлюсь на полпути, я все-таки не просто склею, а отшлифую чашку нашего с ним брака.
Слава снова помог мне умыться, но одевать меня в пижаму отказался.
– Я хочу чувствовать тебя во сне. Я безумно соскучился по твоему телу. Безумно…
Я прижалась к его груди и сомкнула пальцы на ее белых завитках, не позволяя мужу стащить с себя халат. Дверь закрыта, но в спальне собака – для меня это как ребенок, спящий под боком.
– Слав, тут некоторые решили, что ко мне можно заходить без стука, – прошептала я, не поднимая головы. – Наверное, уверены, что у родителей уже давно ничего такого быть не может…
– Вот именно, Янусь, – Я почувствовала на волосах знакомый поцелуй. – Ничего такого у нас давно не было. Надо наверстывать упущенное, а то я боюсь не успеть запрыгнуть в последний вагон.
– Трамвая? – я тихо хихикнула. – Когда ты в последний или в первый раз пользовался общественным транспортом?
– Я ездил на поезде…
– Когда?
– Давно… Яна, ты не сумеешь заговорить мне зубы. Я все равно тебя раздену…
И я опустила руки – покорно, я давно покорилась ему и не жалею об этом – только иногда вскидываю голову, чтобы щелкнуть кое-кого по носу, чтобы не зазнавался…
– Мам, кто-нибудь будет на завтрак овсянку?
Я еле оторвала от подушки голову и даже не взглянула, какую часть моего тела прикрывает сейчас одеяло. Миша держал руку на ручке настежь распахнутой двери.
– Все будут, – ответил за меня Березов. – И закрой дверь. Немедленно. Мы тебя стучать никогда не учили? Или в Ирландии другие порядки?
Секунда тишины, и Миша, извинившись, закрыл дверь.
– Это твое воспитание, все можно, – рыкнул Слава мне в плечо.
– Все можно – это как раз твое, – огрызнулась я в ответ и расхохоталась.
Тихо. Чтобы ни внизу, ни через холл меня не услышали.
Мы все чинно позавтракали овсянкой с ирландским заспиртованным медом, и я решила всеми правдами и неправдами выставить молодую хозяйку с моей кухни.
– Мама, ты не можешь ехать с нами в замок, – взвился Мишка. – И в Ирландии в каждой деревне свой замок. Мы хотим побыть с тобой!
– Вечером вы побудите со мной, а сейчас покажи Эйлин финский замок. И привези мне вашу фотографию в костюмах, как есть у нас с папой, понял? Папа проследит…
– Яна, я никуда без тебя не поеду…
Березов что, экспериментальным методом за одну ночь выучил английский? Как он понял, что я говорю сыну?
– Слава, я в порядке, – ответила я все же по-русски. – Этот сапожок просто чудо чудное. Бабушку возьми, а дедушку оставь. Папа не сможет подняться по крутым лестницам.
Если бы Березов не согласился ехать, я бы выпинала его из дома своей костяной ногой! Пусть едем с сыном – иначе потом меня поедом съест. И мы остались с папой одни, вышли на веранду – он с книжкой, я с крючками для ирландского кружева. Говорить мы особо не собирались. Сплетничать о детях я бы точно не стала. Но вдруг он заговорил. Первым!
– Ян, у вас все спокойно?
– Что ты имеешь в виду, пап?
– Все! И Мишу, и его девушку и… ту девочку из детдома.
Я расправила плечи, выкатила грудь, набрала побольше воздуха в легкие и ответила просто:
– Пап, мы об этом не говорим.
– То есть вы окончательно решили не брать ее к себе?
– Пап, мы об этом просто не говорим. И, пожалуйста, не поднимай эту тему. Тем более при Мишке.
Я и боялась, что Березов молчит только потому, что в доме сын, и он не хочет посвящать Мишу в данный вопрос. Наверное, боится, что Мишка станет на мою сторону, ни секунды не колебаясь. Но, когда все разъедутся, и мы действительно останемся с ним наедине, Слава спросит – не передумала ли я? Обязательно спросит. И я безумно боюсь его реакции на мое твердое «нет». Он же не думал купить мое «да» бриллиантиками? Он же не такого плохого обо мне мнения. Я надеюсь…
Вечером беседа получилась более оживленной. Эйлин, как и на фотографии, подносила к столу всякие блюда, будто у нее единственной в этой семье были здоровые ноги. Без косметики, вся такая яркая с веснушками, она действительно будто сошла с какой-нибудь пасторали – пастушка-служанка в средневековом наряде. Мишке вот костюм бара не шел, особенно берет!
– Эйлин, хватит бегать. Пожалуйста, сядь со всеми за стол. У нас есть художник. Его фамилия Репин. Наш, хотя финны считают его своим, и если вы зайдете в художественный музей перед отлетом из Хельсинки, который рядом с вокзалом, то первой картиной вы увидите его полотно. То, которое он лично, наверное, подарил финскому правительству, когда финские делегаты явились к нему на дачу, которая после революции оказалась на время финской территорией, с предложением финского гражданства.
– Мам, без политики…
– Я вообще-то про историю, которую все, кроме Эйлин, знают. Так у него в столовой стоял круглый стол, и на нем в центре был установлен такой типа штурвал, чтобы каждый мог прокрутить к себе стол и взять нужное блюдо. У него в доме было самообслуживание. От самого входа до стола. Сам разделся, сам вымыл руки, сам положил себе еду. Если кто-то вдруг решал за кем-то поухаживать, тут же с позором отправлялся на крохотный балкончик и рассказывал в наказание смешную историю.
– Я знаю много смешных историй, – вспыхнула бедняжка.
– Я уверена, что знаешь. Просто не надо нас обхаживать. Кроме меня, тут все здоровы.
Хотелось добавить – физически. Но я промолчала. С психическим здоровьем у нас в семье напряженка. Но пока было затишье. Березов ничего не говорил. Даже не шутил. Впрочем, я знала причину. Завтрашний совместный завтрак станет последним.
Сейчас, лежа в кровати, мы оба вслушивались в скрип половиц. Нам хотелось насладиться присутствием в доме сына, а вовсе не следить за тем, в какой комнате он в действительности ночует. Глупые, к чему шифроваться… Мы ведь тоже когда-то были молодыми…
Слава молча обнял меня и ткнулся носом между моих лопаток. Я накрыла ладонью скрещенные у меня под грудью пальцы и ничего не сказала. Слова только мешают понимать друг друга. Так ведь ты сказал, Лис? Люди просто забыли, что иногда нужно слушать сердце. Потому что если его долго не слушать, оно может и вовсе замолчать.
Как бы поскорее заснуть, чтобы не слышать больше раздающихся за спиной тяжелых вздохов? У меня тоже щемит сердце. Я тоже через день и через да так и буду прислушиваться к отсутствующим в доме шорохам. И дети обязательно что-то забудут, и я стану перекладывать эту вещь с места на место, чтобы не потерять и потом вернуть законному хозяину. Это я буду так себя обманывать, а на самом-то деле буду искать следы Мишкиных рук – пусть даже на вещи Эйлин, его запах, его… его самого.
Я ведь собственноручно отправила его на зеленый остров. Так отчего же мне сейчас так плохо? Оттого ли, что я одновременно потеряла двух своих мужчин. Один за двумя стенками, другой в двух миллиметрах от меня, но оба жутко далеки и по обоим я уже скучаю. И если одного не хочу возвращать домой, потому что это его выбор, то второго вернуть необходимо, потому что это его дурь.
– Слава, спи, пожалуйста.
Я попросила тихо и без вызова, но он почему-то молча разомкнул пальцы и повернулся ко мне спиной. Хорошо еще не отодвинулся. Да что же это такое…
Я повернулась следом и обняла его сама. Слава замер. На мгновение. Наверное, хотел что-то сказать или обнять или еще что-то, но не сделал ничего. Так мы и лежали молча. Правда уже в тишине. Он перестал тяжело вздыхать. Успокоился? Вряд ли. Просто хотел сделать вид, что уснул. Ведь именно об этом я его попросила.
