Текст книги "Неизменная любовь (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
Ирландский ужин удался на славу, и настал черёд благодарить нам. Бедная ирландка сравнялась цветом щек с волосами. Впрочем, нервничали за столом еще двое: Слава и Миша, а я делала вид, что ничего не вижу и, главное, ничего не знаю. Остальные наслаждались романтикой, потому что я спустила из нашей спальни две декоративные вазы со светящимися веточками, которые работали на батарейках.
За окном гудел генератор, и Эйлин предложила заглушить шум музыкой. Пусть играет. Ее фидл куда приятнее на слух, чем тяжелые вздохи Березова-старшего и Березова-младшего.
– Пап, можно мне ключи от катера?
Березов нервно кивнул – явно все было оговорено заранее. Иначе бы Мишка услышал из отцовских уст то, что сказала бабушка: и что сдурел, и что темно, и что управлять катером он не умеет.
– Зато романтично! – пресекла я тираду матери.
Слава точно ждал от меня команды: тут же вскочил и пошел на кухню за волшебным ключом.
– Вы совсем рехнулись тут, что ли?! – не успокаивалась бабушка.
Я решила посвятить бедную Эйлин, стрелявшую по сторонам недоуменными глазами, в весь наш сыр-бор. Мою мать все равно не заткнуть. Пока пар не выйдет, котелок будет продолжать потряхивать.
– Слав, помоги им отчалить.
Он бы сделал это и без моей просьбы, но мне вдруг захотелось выйти вместе с ним на улицу. Я осталась на дорожке, чтобы не мешать отвязывать тросы. Но потом, когда вода у пристани успокоилась, а Березов так и не повернул ко мне даже головы, вступила на деревянный настил.
– Ты все это затеяла, признайся? – он так и не обернулся.
Я подошла и взяла его под руку. Довольно резко, боясь, что он попытается вырвать руку, но Слава продолжал спокойно стоять на пристани и следить за исчезающими в ночи огнями катера.
– Вообще-то это затеял твой сын.
На последних моих словах Слава накрыл ладонью мне пальцы, но продолжил буравить взглядом безмолвную тьму.
– Ты ведь прекрасно поняла, о чем я…
– Я не специально отключила нам свет…
– Яна…
– Слава, что ты хочешь? Я не собираюсь выбирать кольца. Это мужская работа. И откуда мне знать вкус Эйлин…
– Яна…
Он резко крутанул меня, точно в танце, хотя вообще не умел танцевать, и мы оказались лицом к лицу.
– Зачем ты юлишь? – его руки сжали мне плечи, лоб приблизился ко лбу… – Не надо искусственно поддерживать отношения, которых нет…
Сердце подпрыгнуло к горлу и перекрыло кислород. Даже будь у меня слова для диалога, произнести их не было никакой возможности. О чем он? О нас? Все, конец… Он так решил? За нас обоих?
– Это были самые ужасные три часа в моей жизни. Вымученные слова, ответы, взгляды… Я проиграл эту партию, Яна. Я проиграл сына. Я сам поставил себе мат, считая, что мой долг заработать для семьи как можно больше. И где теперь моя семья, где?
– Здесь, – произнесла я севшим голосом. Горло саднило как при ангине. Ужасно! – И ужасно то, что ты нас не замечаешь. Что для тебя искусственно, то для других людей нормально. Натурально только звери размножаются. А люди строят отношения. Это и называется искусством жить. Строят каждую минуту, каждую секунду. Словами, взглядами, делами… И эти отношения на искусственные, они сделаны руками человека не на уровне инстинктов, а…
Я не смогла подобрать нужного слова и замолчала. А к чему слова? Лис просил Маленького Принца молчать, потому что слова только мешают. Зорко одно лишь сердце. Так почему же сердце моего мужа настолько слепо… Он окружил себя пустыней и забыл, что пустыня тоже прекрасна, потому что в ней спрятан родник, дарующий жизнь. И я слышу этот родник. Это два сердца. Только они, кажется, перестали биться в такт…. Почему?
– Ты веришь, что они любят друг друга?
Я молчала. Почему он не верит собственному сыну? Почему надо подвергать все сомнению…
– Ты не думаешь, что он ищет паспорт, а она деньги? – продолжал Березов.
Неужели я такая в его глазах дура, что мне нужно разъяснять филькину грамоту!
– Нет, я так не думаю! – почти закричала я.
Почти… Голос ко мне не вернулся. В горле стояли слезы. Слезы бессилия перед этой китайской стеной непонимания. Мишке достаётся за меня или Слава стал настолько циничен? Господи, ведь у его сына горят глаза, когда он смотрит на эту девушку! Разве можно быть настолько слепым!
– Что ты делаешь?
Слава вдруг опустился у моих ног на влажные доски.
– У тебя шнурки развязались…
Я видела только его макушку, которой он упирался мне в коленки.
– Слава, я в шлепках…
– Я это уже понял…
Голос сел. Простыл? Нервничает? Что?
– Что это?
Он поднял глаза, следом за рукой, оставаясь одним коленом на мостках.
– Здесь достаточно света…
Да, достаточно – от его глаз. На протянутой ладони лежала раскрытая коробочка, на чёрном бархате которой сверкало кольцо, как упавшая с неба звезда. Та самая, на которой Роза безнадежно ждала возвращения своего Принца.
– Яна, ты выйдешь за меня замуж?
Тишина. Я даже перестала слышать собственное сердце. Оно вообще еще билось? Или уже нет?
– Прости, что с опозданием на четверть века. Как-то замотался, все откладывал на завтра. Но, кажется, мне пора сделать тебе предложение…
– От которого нельзя отказаться?
Голос точно отказался меня слушаться. Что сегодня произошло? Что произошло вчера и месяц назад? Год? Два? Что вообще это было… всю жизнь. Надо ведь еще что-то сказать… Или хватило бы краткого «да», но язык окаменел, точно его заколдовали невидимые силы природы, обступившей нас со всех сторон.
– Я не знаю, что делать и как быть… – продолжал муж полушепотом, все еще стоя передо мной на коленях. – Но я не могу тебя потерять… То есть могу, – он опустил голову, чтобы отыскать взглядом несуществующие шнурки, но руку с коробочкой продолжал держать перед моим опущенным к нему носом. – … могу тебя потерять и, кажется, уже потерял, но если у меня есть хоть один шанс из тысячи вернуть тебя, я хочу попытаться…
Он снова смотрел на меня.
– Ян, о чем ты думаешь?
– Миша знает про это кольцо?
Губы Славы дрогнули в улыбке.
– Нет. Это не инстинкт толпы. Я купил его не сегодня.
– А когда?
– Яна, если ты меня еще минуту продержишь на коленях, то придется звонить финнам, чтобы вместе с бульдозером прислали еще и подъемный кран. Тебе кольцо не нравится или я?
– Ты, – ответила я быстро. – И все, что ты творил последние недели.
– Ты тоже не очень хорошо себя вела. Но я хочу это забыть.
Голос его сел окончательно. Шепот перестал быть шепотом. Нет, я не могу оставить это вот так…
– Слава, давай уж начистоту. Ты мне не веришь, да?
Он молчал. Я тоже молча подняла руку и захлопнула коробочку. Точно комара прихлопнула свою семейную жизнь. Комара, вдоволь насосавшегося моей кровушки.
– Замечательно!
Он не глядя швырнул коробочку в озеро. Благо мы стояли далеко, почти у берега, да и я была слишком близко, чтобы хорошо размахнуться, не съездив мне по физиономии. Да и с колен не особо поиграешь в блинчики. Но кольцо все равно исчезло под водой.
– Что ты сделал?! – вскричала я, и мой крик точно хлыстом подстегнул Березова. Он вскочил на ноги, будто ошпаренный.
– Тебе оно не нужно, а мне и подавно! – он не закричал.
Он контролировал эмоции. В отличие от меня. Меня кинуло в жар от злости и чувства безысходности – идиотка, я уже почти запрыгнула на седьмое небо, а он все такой же… пингвин!
– Яна, что ты делаешь?
Не знаю, просто… Просто встала на колени и зачем-то опустила в воду руку. Тут чуть выше колена, но пальцы до дна не дотянутся, да еще камыши, темно и… черт его знает, куда упала драгоценная коробочка. Как можно быть таким идиотом!
– Яна, брось… – Слава стоял сзади, почти вплотную ко мне, хотя я и не чувствовала его дыхание, просто услышала шлепающие шаги. – Я не стал бы возвращать его в магазин. Хватит, Яна!
Теперь он стоял со мной рядом на коленях и тащил из воды мою руку. Ту, на которой горело другое кольцо. Которое он надел мне на палец без году четверть века назад.
– Наши отношения стоят много дороже. Я так думал…
Я вырвала руку и обтерла о штаны. Но она осталась ледяной и влажной. Как и вся я. Ледяная…
– Я тоже думала, что они чего-то стоят, – голос дрожал и не слушался. – А выходит, они ничего не стоят. Раз дурь какого-то мальчишки может перечеркнуть всю жизнь… Всю мою жизнь… Всю жизнь…
Я теперь стояла на четвереньках, упершись ладонями в доски. Коленки, пусть и скрытые плотными штанами, ныли.
– Господи, – я опустилась лбом на мокрый настил и расплющила до боли нос, оттого голос сделался гнусавым, как у переводчика в старых фильмах. – У меня же в жизни, кроме тебя, ничего не было… Никогда ничего не было… За что же ты меня так сейчас бьешь… За что…
– Ян, прекрати! Прекрати немедленно!
Может, он говорил что-то другое или повторял несколько раз одно и тоже… Я все равно не могла выполнить его приказ. Мои силы, мое терпение, мои нервы… все закончилось в ту минуту. Не осталось сил даже сжать кулак и ударить по мокрому дереву, точно по гвоздю, вгоняемому в крышку гроба нашей семьи…
– Яна!
Он все-таки поднял меня, оттащил от края пристани и стиснул с такой силой, точно решил за раз выжать из меня все слезы, точно воду из полотенца. И я замерла, чтобы услышать:
– Яна, я реально до последнего не верил. Думаешь, иначе я бы явился к тебе с цветами?
Я сумела вырваться – точнее, оторвать мокрое лицо от его груди. Он продолжал удерживать мои плечи. Но я и их вырвала.
– Вот сучка! – выдала я в полный голос. И мой вопль эхом прокатился по озеру, или это все-таки бушевала в моих ушах вскипевшая в гневе кровь. – Я ей сказала, что она дура после того, как она заявила, что ничего не скажет тебе про Артема. Нет, – я подняла палец, чтобы Березов не вздумал меня перебивать. – Тогда бы ты не успел к вечеру. Она позвонила тебе не утром, а накануне, когда Артем ответил ей по телефону, что он у меня… Так ведь? Она вечером тебе позвонила, правда?
Слава вскинул голову, точно хотел расправить плечи.
– Если она – это Настя, то она мне не звонила, – отчеканил Березов. – Я говорил с Костей. И он мне тоже не звонил. Это к слову пришлось…
– Что к слову? Что могло прийти к слову…
Хорошо, что он снова схватил меня – видимо, почувствовал, что я падаю – вернее, выпадаю… в осадок.
– Ну, твой очередной любовник…
Я качнулась вперед и тут же назад – точно неваляшка. Даже не стала переспрашивать. Кровь от головы отхлынула. Я все прекрасно слышала и понимала с первого раза.
– А, ну да… – я начала повторять просто так, а потом сказала уже с вызовом: – Правильно, он же сказал тогда по телефону, чтобы я выбрала того, с кем бы мне хотелось переспать. Только выбрал-то ты… И не того… Как интересно Артем попал ко мне в любовники? А… Верно, Артем, беги за Яной, помоги принести ей книжки из магазина, а то она набрала двадцать кило для любимой Славиной Леночки… А, как ты собралась одна краску домой переть? Артем, ты обязан помочь Яне… Заботливая Настя… Скажи мне, что это было? Это Санта-Барбара какая-то получается… Им что, надо было подставить меня? Это такая детская месть за то, что я отказалась от их Леночки? Что это, я тебя спрашиваю! Что?!
– Яна, хватит!
Я снова скинула руки мужа со своих плеч, орудуя своими руками, точно Дон Кихот, сражающийся с мельницами.
– Хватит? И ты смеешь затыкать меня? Ты, который, точно слепой котенок, позволил оговорить свою жену, теперь меня затыкаешь? Ты выслушал постороннего мужика – у меня язык не повернется больше назвать его другом – а со мной ты даже не поговорил. Мое слово против его слова ничего, оказывается, не стоит. Знаешь, что? – я тоже до боли вытянула шею. – Подавись ты не только кольцом, подавись ты своей фамилией и всем, что связывало нас все эти годы. Наш сын вырос. Делить нам его не надо. Остальное все поделим честно, пятьдесят на пятьдесят, ни копейкой больше, ни копейкой меньше, без всяких сантиментов, их у меня для тебя не осталось. Ты просто… – мне хотелось сказать «ничтожество», но я не смогла назвать так отца своего единственного ребенка. – Дурак, Березов… – и замолчала, но лишь на секунду, чтобы перевести дыхание. – И после этого ты встаешь передо мной на колени… Тебе не противно? Тебе хочется стать очередным? Господи, какой ужас…
Я закрыла глаза, зажмурилась, чтобы сдержать подступающие слезы, и шагнула в сторону, да не в ту… не к берегу, а в озеро. Нога сорвалась со скользких досок. Березов бросился ко мне, но поймать не успел. Я с головой ушла под воду, но быстро вынырнула и попыталась подняться, но нога потеряла шлепку и завязла в иле, а другая скользила по нему, и я не поднялась, пока Березов не схватил меня под мышки и не втащил на пристань – всю мокрую, грязную, с прилипшим к лицу камышом.
– А!!!
Это я попыталась оттолкнуть его и подняться самостоятельно. Куда там… Я упала обратно на мокрые деревяшки.
– Нога?
Мы схватились за нее одновременно, и я снова закричала. Теперь в голос. На все озеро и на сто километров окрест.
– Спокойно! – рявкнул Березов. – Не дергай ногу. Так больно?
Мне было больно и так и сяк и всяк.
– Попытайся встать на ногу!
Он потянул меня наверх, а я его вниз – боль оказалась адской.
– Сиди!
Он снова ощупывал ногу. Здесь болит? Там болит? Везде болит…
– Яна, я отнесу тебя в дом. Здесь ничерта не видно.
– Думаешь, я ее сломала?
– Я ничего не думаю, потому что ничерта не вижу…
– Я не хочу в дом. Я не хочу будить родителей…
– Яна, черт тебя дери! Ты вся мокрая! У тебя черти что с ногой… Яна! Что за детский сад! Может, надо ехать к врачу… Яна…
– Отнеси меня в машину. Там есть аптечка. Дома нет ничего…
Я ухватилась за подставленную шею, и Слава поднял меня в воздух. Почти побежал по камням. Даже пришлось его останавливать. Не хватало еще нам загреметь где-нибудь вместе. Да и каждый его рывок болью отдавался и в ноге, и в голове. Стелла, соскочившая с веранды, вздумала тявкать, но получила нагоняй и поплелась следом за угол дома уже молча.
Слава уложил меня на заднее сиденье машины, вытащил из багажника аптечку и залил ногу обезболивающим.
– Кажется, просто ушиб. Но можем поехать к врачу. На всякий пожарный.
Он снова стоял передо мной на коленях. Вернее, перед своей машиной, держа мою ногу на уровне груди. Она пульсировала болью, а мне хотелось верить, что я слышу биение его сердца.
– Отпустило хоть чуть-чуть?
– Не знаю… Больно…
– Я отнесу тебя в дом и затяну ногу бинтом.
– Не надо. Мать психовать начнет.
– И что? Ты мокрая вся…
– Зайди в дом. В сушильной машине есть какие-то мои вещи, принеси их. Нам все равно ждать Мишку полночи…
– Где здесь полночи кататься?
– Слав, у него твои гены… Он давно заглушил мотор, и я очень надеюсь, что вернутся они не скоро…
Он отпустил мою ногу и направился к дому. Собака сначала метнулась следом, а потом вернулась к моей ноге, чтобы всю ее облизать. Заморозка подействовала, я уже ничего не чувствовала. Даже выше коленок, когда Слава принялся осторожно стягивать с меня мокрую одежду. Минуты страха закончились. Я снова злилась. И я хотела, чтобы ему было плохо при виде моего обнаженного тела, которое я больше ему не предложу. Сколько бы он ни просил.
– Можешь сесть?
Да, и одеться тоже. Он вернулся с курткой. Своей, которую накинул на мою сухую футболку, надетую на голое тело, без лифчика. Затем замотал ногу, с трудом натянул поверх бинта носок и сунул ее в тапок – свой. Мой бы не налез.
– Я все-таки пойду на пристань, – бросил Березов и отвернулся. – Хочешь со мной? Или полежишь здесь?
Это ты с надеждой добавил? Не дождешься.
– Неси меня на пристань. Я не хочу пропустить их возвращение.
Я нарочно прижималась к его груди… Или не специально, просто искала противовес ставшей стопудовой ноге. Березов умудрился сесть на доски, оставив меня у себя на коленях. Я попыталась отстраниться и не смогла. Он прижался немного шершавой щекой к моей холодной и прошептал слова песенки Никитиных, малось переставив местами строчки:
– На пирсе намалевано, не приставать, не чалиться, и к нам, как к этой пристани, пускай не пристают…
Я привалилась головой к его плечу, чувствуя неимоверную тягу закрыть глаза и уснуть.
Глава 7 «Лучшее лекарство – шампанское»– Что у тебя с ногой? – спросил Миша, спрыгнув на пристань.
А должен был сказать только «Спасибо за поздравления!» Они поставили нас в полную известность о своем решении соединиться узами брака еще стоя на катере.
– Оступилась в темноте. Ничего страшного.
Я держала ногу на весу, опираясь рукой о высокий столбик причала, торчащий в стороне от того, на который Слава закреплял канат. Жених с невестой вернулись слишком рано, лишив нас возможности разругаться окончательно, хотя и так в стороны летел и пух, и прах… наших семейных отношений.
Для меня не стало откровением, что Костя отговаривал Березова от женитьбы на мне. На его месте я, наверное, сделала бы то же самое: в глазах нормального человека мы не подходили друг другу абсолютно. Нормальные люди не могли поверить в нашу любовь, потому что любовь была ненормальной, она была бешеной, и она была… Так какого черта четверть века этот козел Костик подкалывал приятеля по поводу прорезающихся рогов. И какого хрена лысого Березов не заткнул своего дружка раз и навсегда. Разве я давала повод хоть одному их них так думать: разве я хоть раз позволила себе флирт? Не говоря уже про то, чтобы сделать это на глазах у одного из них? Нет… Так что же? Зависть? Ну, допускаю ее наличие со стороны Кости, но что тогда творилось в голове Березова все это время?
«Ну что, приятель, не хочешь приехать, чтобы убедиться, что я был прав?» – это он сказал Березову по телефону или не это? И как расценить подобный поступок: как подставу? Или они всего лишь воспользовались ситуацией в своих целях? Да какая разница… Мне плевать на посторонних людей, но я не могу поверить в то, что Березов не поставил под сомнения Костины слова.
– Купил букет, потому что не верил…
Нет, ты купил букет именно потому, что поверил. И не просто в измену в постели, а в измену в душе. Только ты не хотел быть брошенным… Ты хотел первым повернуться спиной. Повернулся и что? Доволен? Нет, стало вдруг скучно одному… Просто без меня ему скучно. И ничего большего.
– Ты ни на минуту не раскаялся, ты ни на минуту не поверил мне…
Да какая минута! Даже на долю секунды не поверил в то, что я сказала тебе про Артема правду. За что ты меня так унизил?
– Думал колечком все решить? Мне не семнадцать…
И в семнадцать мне был нужен ты, а не то, что ты мог мне подарить. А сейчас, в сорок, я начала сомневаться, что ты мне нужен… вот такой…
Но я не сказала тебе и половины того, что подумала. Все еще надеясь, что ты не отупел настолько, чтобы совсем перестать соображать.
– Что ты хочешь? Чтобы я перестал общаться с Костей? Закрыл с ними бизнес? Что ты хочешь?
В тот момент мы уже заметили вдали огни возвращающегося катера. И этим дурацким вопросом Березов хотел поставить в разговоре точку. Но точки здесь не могло быть. И мне плевать на его друзей, мне плевать на эту гребаную почту и иже с ними – мне нет дела до мнения о себе посторонних людей. Березов поверил им, потому что хотел поверить. И тут руби концы, не руби, наш корабль никуда больше не поплывет… с такой пробоиной.
– Ничего не хочу.
Я уже давно не сидела у него на коленях. Я стояла у столба. Позорного. К которому меня крепко-накрепко привязали чужие слова, мхом проросшие в мозгах моего мужа.
– Хочу шампанского. Я поставила его в холодильник. И только посмей испортить моему сыну такую ночь. Только посмей!
Я нарочно сказала «моему» – мне не хотелось иметь в тот момент с Березовым ничего общего. Даже сына.
Он не поправил меня. И я мысленно поблагодарила его. Вот от всей души! Захотелось собрать манатки, запихнуть что поместится в рюкзак и свалить на край света. Единственное, что останавливало меня, так это разговоры за спиной. Я боялась причинить боль тем, кто за меня действительно переживает. Их мало, но они есть. И все эти люди сейчас рядом со мной на маленьком клочке финской земли. И я вдруг, как никогда раньше, почувствовала перед ними ответственность. Мне надо будет расхлебать свою парашу тихо. Очень тихо.
– Давайте пить шампанское, – сказала я по-английски. – Это лучшее лекарство.
– Лучшее лекарство – это молитва.
Я даже почувствовала, как у меня скрипнула шея, когда я повернула голову к Эйлин. Она не красовалась кольцом. Наоборот держала руку за спиной, будто стеснялась нас. Но только не надо лечить стеснительность Богом!
– Нам так монашки в школе говорили, когда мы просили у них таблетки от головной боли. У нас так и в больнице говорят.
Наверное, она пыталась пошутить, и я улыбнулась.
– Мне в больницу не нужно. Я лучше за стол.
И я лучше зацеплюсь за руку сына, чем… Не тут-то было – Березов схватил меня за талию раньше, чем я подвинула больную ногу на первый сантиметр. Не буду же я при сыне слезать с его рук!
– Что у вас стряслось?
Только матери сейчас не хватало! Хотя чего я ждала? Разве бабушка пойдет спать, пока внучок не вернется целым и невредимым…
– Ничего плохого. Только хорошее. Папа спит?
Мать вышла на веранду одна. Не в халате. В той же самой одежде, в которой была вечером.
– Нет, – отрезала она, глядя в упор на мою ногу.
– Тогда зови его сюда! И, Слав, опусти меня уже в кресло.
– Мам, я принесу с кухни стул…
Такая забота дорогого стоит… Уж с Березовым мне придется заплатить по всем счетам, не только за электричество, которым я сейчас могла долбануть всех.
– Сначала шампанское.
– Что празднуем? – мать уже вернулась на веранду с отцом.
– Мам, подожди…
Я уже сидела в кресле, и Миша бережно подставлял стул мне под ногу. Березов принес бокалы. Мишка сбегал за шампанским.
– Отдай отцу, пусть он откроет.
– Так что празднуем? – не унималась бабушка, уже поставившая на уличный стол мои светящиеся вазочки.
Мы все сели за стол.
– Миша, ну давай, не тяни… – повернулась я к сыну. – По-русски только. Эйлин уже в курсе, – последнюю фразу я добавила по-английски и подмигнула пунцовой невесте.
Миша с горем пополам сообщил бабе с дедом о предстоящей свадьбе. Хорошо, что мои родители сидели. Наверное, Катерина Львовна в душе надеялась, что у внука с ирландкой все несерьезно.
– Слава, чего ты ждешь?
Видимо, команды от меня. Пробка выстрелила, и он залил пеной половину стола, но все же нам досталось по паре глотков. Впрочем, у нас у всех и без пузырьков кружилась голова. Звон бокалов, крики «горько»… Да, я действительно это выкрикнула громче всех. И мне хотелось, чтобы Березов понял, как мне сейчас горько… Из-за него и радостно за сына.
Эйлин хотелось провалиться на месте, и я совсем не могла понять, почему она нас так стесняется. Что плохого в поцелуе на людях? Почти родных людях.
– Яна, что с ногой? – наклонилась ко мне мать, якобы собирая со стола пустые бокалы.
– Катя, с ней все нормально, – почти рявкнул Березов, у которого уши, похоже, превратились в локаторы. – Будет плохо, отвезу ее в больницу.
Мать выпрямилась и молча удалилась. Березов сделал шаг к моему креслу.
– Спать? Или еще посидишь?
И сам сел рядом. Все время он простоял за креслом моего отца, напротив меня через стол.
– Зависит, когда ты сам пойдешь спать. Я без тебя теперь и шагу не могу ступить.
Ему не понравился мой тон, но я млела от лицезрения тени, которая скользнула по его лицу.
– Яна, – он наклонился ко мне. – Три дня мы это не обсуждаем, поняла?
Я кивнула.
– Мам, мы завтра никуда не едем? – высунулся на веранду Мишка. – Можно спать?
– Спать всегда можно. Но вы куда-нибудь все равно поедете. Мне сиделки не нужны.
– Так папа без тебя никуда не поедет.
Миша перехватил взгляд отца, и я тоже его поймала – хмурый.
– Поедет. Я справлюсь сама…
– Ничего ты не справишься, – бросил Березов зло. – Миша возьмет деда с бабкой и поедет сам. Они тоже нигде здесь не были.
– Договорились, – бросил сын и исчез, забыв пожелать нам доброй ночи.
Точно чувствовал, что она у родителей доброй быть не может.
– Давай я дам тебе нормальное обезболивающее?
– Виски?
– Яна, можно без шуток? Хоть один раз. Я ведь вижу, что тебе больно.
– Очень. Только мне не помогут ни виски, ни таблетка.
– Яна, мы же договорились. Не начинай сейчас, – он поднялся из кресла. – Пойду гляну, угомонились наверху или нет…
Собака навострила уши, но я приказала ей лежать под столом. Березов вернулся с двумя стопками виски. Интересно, он вообще поднимался наверх или нет?
– За тебя, – он вложил мне в руку стаканчик с горячительной жидкостью. – Чтобы ты крепко стояла на ногах и не падала.
– За нас мы уже не пьем?
Я не могла молчать. Не могла три дня делать вид, что ничего не произошло.
Березов тяжело выдохнул, раздув щеки, точно при флюсе.
– Яна, Яна… Как бы мне хотелось отмотать время назад…
– На сколько? На двадцать пять лет назад? Чтобы послушаться Костиного совета…
– Яна, – он рычал. – Прекрати. Мне больно. Очень больно. Все люди оступаются. Некоторые ломают себе ноги и им приходится заново учиться ходить. Я бы очень хотел научиться идти с тобой в ногу.
– Зачем, если ты мне не доверяешь? Зачем, если ты мне не веришь? Зачем все это нужно?
Я шептала, украдкой поглядывая на дверь. Нет, нас не подслушивают. Да даже если бы хотели, мы слишком тихо говорим. Слова лишь мешают понимать друг друга. Зорко одно лишь сердце. Так ведь, мудрый Лис? А все люди одинаковы…
– Яна, я хочу тебе поверить. Очень. Но как это сделать? Подскажи.
– Никак. Вера либо есть, либо ее нет. Будет обманут тот, кто хочет быть обманутым.
– Яна, я люблю тебя. Разве этого мало?
– Выходит, что мало.
– И как нам быть?
– Пойти сейчас спать. Завтра отправить детей в замок или в музей. Приготовить ужин, поддержать вечерний разговор, снова лечь спать, снова проснуться… Это очень сложно, но у нас нет выбора. Мы все еще живы.
Березов толкнул своим стаканчиком мой и снова тяжело выдохнул.
– Я впервые хочу, чтобы ты напилась. И я мог бы сказать себе – она пьяная и не понимает, что несет. Проспится и снова станет моей Янкой.
Я поставила стакан на стол нетронутым.
– А я впервые не хочу пить, – и даже причмокнула. – Вот ведь незадача.
Березов резко поднялся и, подойдя к перилам, выплеснул виски на кусты.
– Все равно пошли спать.
Он хлопнул пустыми стаканами по столу и протянул ко мне руки. Я оторвала позвоночник от плетеной спинки кресла и тут же оказалась у Славки на руках. В этих руках была сила. Я никогда не боялась, что он меня уронит, и хваталась за его шею лишь потому, что так было удобнее его поцеловать. Но сейчас я держалась за него для того, чтобы не упасть. И всю дорогу поджимала зудящую ногу, чтобы не удариться ей об углы, хотя Березов нес меня очень бережно. Просто в голове не было прежнего спокойствия.
Он помог мне умыться, и мы вдвоем над одной раковиной почистили зубы. Вдвоем. Мы все еще были вдвоем, но уже далеко не единым целым. И кровать, которая когда-то казалась большой, сейчас стала ужасно узкой. Я вытянула ногу, и Березов подложил под нее пару скрученных полотенец.
– Будет болеть, буди. Я перебинтую или… – он снова тяжело вздохнул. – Я все же надеюсь, что это не трещина.
– Слава, все будет хорошо. Это всего лишь нога.
Я попыталась отвернуться, но не смогла. Так и осталась лежать на спине. Потолок темный, но я-то знаю, что он идеально выбелен. Не прикопаешься. Ни одного темного пятнышка. Такой мне когда-то казалась наша семейная жизнь. Где же мы оступились в первый раз? Уж явно дело не в Паясо и уж точно не в Артеме.
