Текст книги "Распахни свое сердце (СИ)"

Автор книги: Ольга Анафест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

улыбался, поправляя сползающую на лоб шапку.

– Как они могут? – Павел повернул голову, скосив глаза на Иру. О том, что она в курсе ситуации, ему сказал Щербатый.

– Что могут?

– Кис, я знаю о них.

– Оу, вот оно что.

– Что ты думаешь об этом?

– Я лучше приму Димку, чем какую-нибудь тварь. Я люблю брата и желаю ему самого хорошего.

– Ты уверена, что из их отношений что-нибудь выйдет?

– Не думай, что мне легко далось принятие всего этого. У меня было время подумать, поверь, —

Финогенова улыбнулась, взглянув на Толика, плюнувшего на обучение и таскающего поленья в

дровяник. – Я не откажусь от него. От них обоих.

– Я и не прошу, – Павел повернулся и, приподнявшись на носки, поцеловал девушку в щёку. —

Мне просто надо привыкнуть.

– Презираешь?

– Я не могу презирать друзей.

– Воркуете? – довольно улыбающаяся баба Глаша вошла на кухню и села на стул возле печи.

– Доброе утро, – Крюков выглянул из-за Иры.

– Доброе, Павлуш. Иди, помоги Антонине воды в баню натаскать, а мы с Кисонькой блинов пока

напечём.

– Конечно.

– Золотце ты моё!

___

– Может, не надо? – Павел неуверенно покосился на берёзовый веник в руке Толика.

– Залезай! – мужчина кивнул на полки.

– Не дрейфь! Тебе выпала честь первым испытать на себе прелести русской бани, – подбодрил

Сизов, втягивая носом обжигающий сухой воздух.

– Плесни кипятка на каменку, – не оборачиваясь, велел ему Щербатый, наступая на пятящегося

Крюкова.

– Есть, шеф! – Дмитрий, шутя, вытянулся по струнке и приложил руку к банному колпаку. Где, что и как, он изучил, помогая Антонине Ивановне при растопке.

Блондин тяжело вздохнул и улёгся на доски, матеря про себя весь белый свет. Получив первые

несколько хлёстких ударов по голой заднице, матерился он уже вслух, со смаком и знанием дела. Не

каждый может выдержать такую жару.

– Как поёт! – ржал Сизов, с интересом наблюдая за процессом.

– Это ему наказание за любопытство, – хохотнул Финогенов и прошёлся веником по узкой спине.

– Не скули, Павлентий! Вся хворь из тебя сейчас выходит. Чуешь?

– Жизнь из меня выходит, – простонал парень. – Изверг! Садист!

Сжалившись, Толик окатил Павла холодной водой из ковша и продолжил начатое. Перевернув

беднягу на спину, он провёл веником по его груди и, подавив смешок, прошептал:

– Возбуждает?

– Пошёл ты!

– Ладно, потерпи ещё немного.

С полок айтишник сползал с помощью обоих мужчин.

– В предбаннике морс холодный. Глотни, передохни и возвращайся, – чёрные глаза сверкнули

весёлыми искорками.

– Нет уж!

– Тогда топай домой, красна девица. На башку полотенце накрути, а то не заметишь, как сляжешь с

простудой. Ополоснёшься после, раз уж совсем тяжко тебе.

– Напоследок! – Дмитрий перевернул над головой Крюкова таз с прохладной водой.

– Спасибо, – парень, стянув мокрый колпак, буквально вывалился из парилки.

– Следующий! – хлопнул в ладоши Финогенов.

– Я так быстро не сдамся.

– Не сомневаюсь.

Растянувшись на мокрых досках, Сизов упёрся лбом в сложенные руки и расслабился, закрыв глаза.

Ему нравились обжигающий сухой воздух, горячий веник и обнажённый мужчина рядом.

– Хорошо, – прохрипел он. – Парку поддай.

– Вот это по-нашему! – присвистнул Щербатый, исполняя просьбу.

Последним, с кем он парился от души, был Кирилл. Оба любили это дело и частенько подолгу

зависали в бане, даже Татьяну пытались пристрастить, но не смогли.

Дмитрий не терпел, как Павел, он кайфовал. Кайфовал по-настоящему.

Поменявшись местами с Толиком, он старательно орудовал веником, прислушиваясь к советам и

«облизывая» взглядом влажное волосатое тело.

– Ты когда-нибудь трахался в бане? – вопрос сам сорвался с губ и завис в раскалённом воздухе.

– По молодости было. Тогда моторчик работал лучше.

– А сейчас?

– А сейчас, – Финогенов перевернулся на спину и пристально посмотрел на пока ещё бывшего

любовника, – для этого дела предбанник предпочитаю.

– И многих ты в нём предпочитал?

– Двоих, – честно ответил Щербатый.

– Бог любит троицу.

– Думаешь?

– Уверен, – Сизов бросил веник в таз с кипятком. – Пойду, остыну.

Толик неподвижно пролежал пару минут после его ухода и, поднявшись, вышел следом:

– Я уже говорил, что ты умеешь уговаривать?

– Я не уговаривал, – Дмитрий сидел на деревянной скамье, откинувшись на спинку. – Каждый

волен выбирать.

– Будто я мог выбрать что-то другое, – Финогенов опустился на колени перед мужчиной и провёл

ладонями вверх по мускулистым бёдрам. – Трудно отказаться.

– Ты уже делал это не единожды.

– Да, но это действительно трудно.

Разговоров больше не было, потому что желание, томившееся в обоих, стремительно набирало

обороты.

Щербатый сгрёб в ладонь мошонку, оттянул несильно, отпустил и сжал пальцами вялый член, заставляя его наливаться кровью и твердеть под умелыми движениями. Добившись нужного

эффекта, он наклонился и, обхватив губами головку, насадился до конца. Отсасывал Толик со

вкусом, втягивая щёки и причмокивая. За пятнадцать лет он научился многому.

Сизов тяжело дышал и давил стоны, чтобы не привлекать внимание: кто угодно из домашних мог

пройти мимо бани и заинтересоваться доносящимися из неё звуками.

Свой колпак он снял, едва вышел из парилки, а финогеновский сбил рукой прямо на пол, чтобы

коснуться бритого затылка, ощутить это вновь, вспомнить.

Минет в исполнении Щербатого всегда был чем-то вроде красной кнопки, взрывающей все

ограждения.

Спустил Дмитрий позорно быстро, но по этому поводу не переживал – не подросток, только

вступивший в половую жизнь и считающий, что такое возможно лишь при каких-то отклонениях. Он

сполз со скамейки на пол, жадно поцеловал любовника, шаря руками по его крепкому телу, и, отстранившись, произнёс на выдохе:

– Наклоняйся, Толь.

Мужчина только хмыкнул в ответ, упёрся ладонями в деревянную спинку и, отставив задницу, резко

сжался и расслабился. Эта откровенная пошлость заставила Сизова сглотнуть и выдавить из себя

что-то матерное.

Удобнее устроившись сзади, он развёл в стороны волосатые ягодицы и провёл языком по

промежности. Приласкав морщинки сфинктера, он толкнулся внутрь, ввинчиваясь в плотные

мышцы, ослабляя сопротивление и даря удовольствие. У каждого есть свои слабости: доставляя

наслаждение Финогенову, Дмитрий сам получал не меньшее.

Его язык нырял внутрь и выныривал, кружил у входа, вонзался в самое нутро, скользил ужом и

извивался.

Щербатый уплывал от этого идеального ощущения друг друга. Они по-настоящему чувствовали

один другого, предугадывали каждое движение и ловили кайф.

Ласки Сизова были голодными, жадными – он скучал и пытался показать это.

Оторвавшись, он приподнялся и, смазав член валяющимся тут же кремом для рук, явно

принадлежащим Кисе, обхватил его ладонью, надрачивая. Ему не было стыдно. Да, он бесстыже

дрочил на стоящего перед ним в откровенной позе мужика и не видел в этом ни черта аморального.

Они такие, какие есть, и плевать, что об этом думают другие.

Доведя член до полной боевой готовности, Дмитрий выпрямился, стоя на коленях, и, приставив

головку к анусу, качнул бёдрами, надавливая. Расслабленные до этого мышцы сжались, пытаясь

вытолкнуть его, но их сопротивление было преодолено мощным толчком, выдравшим всё же из

горла Толика стон.

Нет, больно ему не было, но в резкости мало приятного после какого-то перерыва в подобного рода

сексе. Расслабляться он умел, а его тело привыкло к боли, гораздо сильнее этой.

Сизов двигался быстро, проникая мощными толчками, задевая простату, выходя почти до конца и

снова врезаясь внутрь. Дорвался. Получил своё.

Шлепки мошонки о задницу, чавкающие звуки и сдавленное мычание были отчётливо слышны в

тишине. Разгорячённые после парилки тела не чувствовали прохлады предбанника. Они

сталкивались друг с другом и расходились подобно берегу и волне во время шторма с разницей в

том, что и берег не оставался неподвижным, буйствуя в такт с волной.

Крепкие пальцы до предела разводили в стороны ягодицы, натягивая поблёскивающую кожу

промежности с тёмной полоской коротких волосков.

Дмитрий хотел видеть всё, и он смотрел. Смотрел пристально, как за каким-то важным процессом: налитой влажный член резко погружается в анус, входя до основания, обзор закрывается порослью

на лобке, снова виден ствол, выскальзывающий наружу, задравшаяся крайняя плоть, блестящая

головка, растянутый сфинктер, будто дышащий – и так по кругу.

Щербатый потянулся вниз и, окольцевав пальцами свой пенис, начал быстро двигать рукой.

Сдерживать стоны было действительно трудно, но два взрослых мужика, пусть и охваченные

страстью, в состоянии не потерять остатки разума.

Безудержно. Размашисто. Резко. До сорванного дыхания.

Сизов задёргал задницей быстрее, приблизившись к финалу, и, укусив собственное плечо, толкнулся

в последний раз, кончая глубоко внутрь.

Финогенов финишировал следом, пачкая ладонь спермой, и тут же рухнул грудью на скамейку, задыхаясь и матерясь под нос. Опавший член выскользнул из него, и тушка любовника грузно

навалилась сверху, припечатав намертво к деревяшкам.

Правильно или нет? Сложный вопрос, если посмотреть на него с разных сторон. Единственное, что

можно было бы сказать в этот момент о двух разморенных мужчинах, вжавшихся друг в друга: они

настоящие.

Настоящие от первого до последнего вздоха.

***

полки́.

Глава 39

Из-за чего началась ссора, Олег уже не мог вспомнить, а вот то, как Копейкина выставляет его за

дверь, стояло перед глазами чёткой картинкой. Злость кипела, не давая мыслить адекватно. Он

просто сорвался, психанул и именно в таком состоянии заявил отцу, что едет на оставшееся до конца

каникул время в Питер.

В другой ситуации Роман бы подумал, стоит ли отпускать сына, но напряжение, вызванное

поведением Алеси, давило так, что ему самому хотелось оказаться с Татьяной где-нибудь подальше

и отдохнуть.

Олег уехал в этот же день.

***

Женя избавлялась от хандры в привычной манере: клуб, алкоголь, Слава.

Бессонов настроение Копейкиной, а точнее, его отсутствие заметил сразу, поэтому, заказав выпивку, настроился на долгий вечер душевных излияний, которые у этой девушки обычно состояли из

сплошных ругательств – не умела она впадать в уныние, рыдать на чужом плече и жаловаться на

жизнь.

– Детка, что стряслось? – устроившись за столиком в углу, парень притянул Евгению ближе и

обнял. – Ты сегодня взрывоопасна.

– Ничего, просто один мелкий ублюдок слишком много о себе мнит.

– Сдаётся мне, я понимаю, о ком ты говоришь, – Слава усмехнулся. – Как тебя угораздило с ним

связаться?

– Как-то так. Представляешь, в ту ночь, когда я ушла с ним, мне снилось, что мы были втроём. Это

было круто!

– Детка, – Бессонов нахмурился, – ты только не ори, ладно? Ты тогда сделала правильный выбор, потому что я бы с удовольствием позволил твоему сну перейти в реальность, а этот мальчишка нет.

Я по его взгляду понял, что он не намерен делить тебя с кем-то.

– Не мои проблемы. Ему бывшая названивала всё утро, вот пусть к ней и валит, – Женя

уставилась в стакан, поджав губы.

– А кто-то ревнует…

– Сбрендил?! Никогда в жизни никого не ревновала!

– Всё бывает впервые. Девочка моя, ты сейчас сидишь рядом, но я чувствую, что мысленно ты

далеко отсюда.

– Ерунда!

– Кого ты пытаешься убедить в этом?

– Поехали к тебе.

– Нет, – Слава дёрнул за руку поднявшуюся с места девушку. – Я тебя обожаю, я хочу тебя, но

дальше этого никогда не зайдёт. Не будь дурой!

– А кто сказал, что мне нужно от тебя что-то ещё?

– Вот именно! Мы оба знаем, чего хотим друг от друга, но с ним у тебя нечто иное, и это только

слепой не увидит. Между нами таких искр никогда не было. Детка, я не хочу, чтобы ты потом

жалела.

– Бессонов, ты вроде ещё не успел выпить, а уже ведёшь себя как мудак, – Копейкина нервно

дёрнула плечом.

– Ты нападаешь, значит, я прав.

– Не с тобой, так с другим.

– И? Кому от этого легче станет? Давай, иди, я тут как раз Макса мельком видел. Ты ведь с ним

неплохо время проводила вроде, да?

– Просто отлично!

– Иди. Только подумай, сможешь ли ты после этого быть со своим мальчишкой. Он не я, не

забывай об этом.

– Блядь, – Женя вцепилась пальцами в край стола и зажмурилась, – перестань!

– Поднимай свою обалденную задницу и вали туда, где ты хочешь сейчас быть, а не трахай мозги

себе, ему и мне заодно.

– Зачем тебе это?

– Я не хочу спать с бабой, которая будет думать о другом и называть меня его именем.

– А серьёзно?

– А если серьёзно, кроме того, что ты классная любовница, ты отличный друг, и я не хочу, чтобы

ты совершила глупость, за которую будешь винить себя.

– Не думала, что с друзьями трахаются.

– Не думал, что назову другом любовницу.

– Слав, я… – замолчав, Копейкина уткнулась носом в плечо парня.

– Дура ты, детка. От себя не убежишь.

– Я вляпалась, да?

– По самую макушку. Вы поругались?

– Сначала ему бывшая названивала, потом он какую-то херню сморозил.

– Ясно. Ты разозлилась, а бедный пацан, наверное, даже не понял, что произошло.

– Я его выгнала.

– Девочка моя, даже такие, как ты, становятся идиотками, влюбившись. Нет никого страшнее

ревнивой бабы.

– Я не ревную!

– Угу, – Бессонов улыбнулся. – Сама ему позвонишь, или это сделать мне? Боюсь, правда, твой

юнец моему звонку не обрадуется.

– Сама, – Женя достала телефон, но, набрав номер и услышав, что абонент недоступен, выругалась. Сдаваться она не собиралась, поэтому позвонила Роману, наплевав на время.

– Да?

– Ром, спишь?

– Жень, ответил бы я тебе, если б спал? – Смирнов засмеялся. – Поболтать не с кем?

– Позови Олега.

– Зачем?

– Он просил комп посмотреть, обсудить надо.

– Судя по грохоту, сквозь который я еле слышу тебя, ты в клубе, и я сомневаюсь, что сейчас ты

бросишься ковыряться в его компьютере.

– Позови, пожалуйста.

– Не могу.

– Он спит?

– Нет, он в Питер уехал.

– Куда? – Женя сжала мобильник.

– В Питер.

– Дай адрес своей бывшей жены.

– Копейкина, ничего не хочешь объяснить мне?

– Потом, обещаю.

– Чёрт возьми, я всегда знал, что ты ненормальная… Он не будет жить дома. Сказал, что

остановится у друга Мишки, адрес скину сообщением.

– Спасибо.

– Если ты думаешь, что после этого я ничего не понял, то здорово ошибаешься. Вернётесь, обоим

головы пооткручиваю, – Роман сбросил звонок, и Женя сглотнула, представив, что друг сделает с

ней и со своим сыном.

– Ну как?

– Он нас убьёт.

– Кто?

– Его отец.

– Детка, я запомню тебя молодой и красивой.

– Слава, я еду в Питер.

– Надеешься сбежать?

– Олег уехал туда.

– В таком случае мы едем в северную столицу вместе. Давно я там не был, – Бессонов широко

улыбнулся. – Девочка моя, неужели ты думаешь, что я брошу тебя?

– Спасибо, – Копейкина крепко обняла парня. – Надо билеты взять.

– Зачем? Поедем на моей ласточке, не парься. Отоспимся и рванём в Питер.

– Поехали ко мне или к тебе? Просто так, правда.

– Нет уж, красавица. Боюсь не сдержаться, так что по домам, а утром созвонимся.

– Подвезёшь?

– Конечно.

Женя злилась, чувствуя себя беспомощной. Что происходит? Какого чёрта она собирается сорваться

из Москвы в Питер, чтобы увидеть этого мальчишку? Нет, конечно, внешне Олега мальчиком

назвать трудно, но по сути! Ему только будет восемнадцать, а ей уже двадцать три, и из-за него она

сейчас места не находит, думая, встретится ли он со своей бывшей. Сумасшедший дом.

Если бы кто-то сказал ей, что она когда-нибудь будет ревновать кого-то, она бы посмеялась, но

теперь ей было совсем не до смеха, потому что она действительно ревновала. Нет, её не так

волновало, переспит Олег с этой девкой или нет, как то, что он может возобновить прежние

отношения, наплевав на расстояние. Почему-то она ясно осознавала, что при таком раскладе больше

не увидит его. Слава был прав: Олег не он. Смирнов будет только с одной из них.

Копейкиной стоило подумать об этом в тот момент, когда она выставила парня за дверь, распсиховавшись и заявив, что их связывает только секс, поэтому он может катиться на все четыре

стороны. Он и покатился.

Импульсивные, взрывные, они загорались в один момент, вспыхивали, искрились, а потом медленно

тлели и затухали, успев наделать кучу глупостей.

Порой мы не замечаем, как человек становится важен для нас. Мы привыкаем к тому, что он рядом, воспринимаем это как должное и понимаем всю степень его значимости лишь тогда, когда он

уходит, оставляя вместо себя пустоту.

Мы все эгоисты, мы не можем запросто отказаться от своих привычек и перейти на что-то новое

ради кого-то другого. Мы не умеем ценить и вовремя остановить себя, если это нужно. Мы часто

ошибаемся и не хотим признавать свои ошибки, прячась за гордостью. Мы мчимся куда-то под

знаменем мнимой свободы, а потом озираемся в растерянности, теряя конечную цель, которой

попросту не было.

Страшнее всего Жене было признавать, что она впервые так заигралась и не заметила, как игра стала

реальностью. Чем Олег отличался от других? Почему именно он заставил её остановиться и

задуматься? Если бы она могла повернуть время вспять… Нет, она бы всё равно вляпалась.

Копейкина была личностью цельной, сильной, но сейчас она чувствовала себя потерянной и

запутавшейся. Она не могла сказать, что без памяти влюбилась в Смирнова, но и отрицать факт

возникновения сильной симпатии было глупо. То, что происходило между ними, в какой-то момент

перестало быть просто сексом ради секса. Физическое влечение медленно, но верно перерастало в

нечто большее, глубокое.

Женя не боялась любви – Женя боялась потерять себя, растворившись в другом человеке. Она

видела в этом слабость, которую не могла себе позволить. Она всю свою недолгую жизнь удачно

избегала этого чувства и не могла даже представить, что рано или поздно оно схватит её за шкирку и

хорошенько встряхнёт. Видимо, она бегала по кругу и в конце концов выбилась из сил.

Что она скажет ему? Нужно ли говорить что-то? Может, уже поздно? Кто бы знал, что придёт время, когда подобные вопросы будут мучить Евгению Копейкину, девочку-зажигалку, девочку-ветер в

голове, девочку-оторву. А они мучили, не давали уснуть, заставляли то и дело хвататься за сигареты

и выводили из себя.

По ночам, в минуты бессонницы, мысли особенно активны. Они будто чувствуют нашу слабость и

набрасываются всем скопом.

Сейчас, как никогда, Женя хотела уснуть. Уснуть и проснуться с полным отсутствием каких-либо

сомнений и страхов. Непривычно, дико, невозможно.

Не умея отступать, она могла идти только вперёд, в неизвестность, в поисках самой себя.

Только бы не оступиться и не врезаться в конце пути в глухую стену.

Глава 40

Татьяна металась между Романом и Алесей. И если мужчина старался всячески поддержать её, то

дочь постоянно огрызалась, хамила и обвиняла мать во всех своих бедах. Удивительным было, что к

Смирнову девочка тянулась, любила, когда он играл на гитаре отца, и просто обожала его стряпню.

Казалось, она приняла этого мужчину, но взамен оттолкнула ту, кто долгие годы жил ради неё и для

неё.

Финансист пытался поговорить с Алесей, но она мгновенно замыкалась в себе и погружалась в

какой-то транс.

Егор же ходил тенью за Татьяной, преданно заглядывая в полные грусти васильковые глаза. Он

обожал её, и тем больнее ему было видеть отношение к ней дочери.

Они были одни в квартире Антоновых, когда он сорвался, увидев, как Алеся разрисовывает ручкой

фотографию матери:

– Что ты делаешь? Перестань!

– Что хочу, то и делаю, – девочка проткнула стержнем изображение. – Она разлюбила нас с

папой.

– Ты дура! Из-за тебя тётя Таня плачет! Я видел, как она плакала!

– Я ей не нужна! Я никому не нужна!

– Мне нужна, – Егор крепко обнял одноклассницу и шмыгнул носом. – Хочешь, я Никиту побью

за тебя, если он опять приставать будет?

– Да кого ты побить можешь? – Алеся зажмурилась. – Он учебники твои порвёт, а ты заревёшь.

– А я всё равно драться буду. Меня Олег учил.

– Плохо учил.

– Ну и что? Я тебя в обиду не дам, – заверил мальчик.

– Горя, скажи, почему мама больше не любит папу?

– Она любит, просто пришёл мой папа, и она полюбила его тоже. Мой папа хороший, его все

любят, кроме мамы, её мужа и бабушки.

– А почему они не любят?

– Олег говорит, что они никого не любят.

– А Олег кого любит?

– Папу, тётю Таню, нас с тобой и Женю. Я видел, как он с Женей целовался в коридоре. Он раньше

с Ленкой целовался, когда мы в Санкт-Петербурге жили.

– А дядя Рома знает? – Алеся оживилась.

– Нет, они прячутся ото всех почему-то. Женя часто к нам приходит, они вместе с папой и тётей

Таней работают. У неё волосы красные и в стороны торчат.

– Я её знаю, она у Иры в гостях бывает.

– Она смешная.

– А давай следить за ними? – девочка и думать забыла о фотографии, найдя что-то более

интересное.

– Угу, а Олег нам потом ремня даст.

– Он может, да. Расскажем родителям?

– Тогда он нас вообще убьёт, – вздохнул Егор. – Лесь, не обижай тётю Таню, пожалуйста.

– Опять ты о ней!

– Лесь, ей плохо. Ты хочешь, чтобы мы с папой ушли?

– Нет!

– Но тётя Таня нас прогонит из-за тебя. Я слышал, как они с папой ругались.

– Думаешь?

– Точно тебе говорю.

– Но я не хочу, чтобы вы уходили. Я просто хочу, чтобы мама не забывала папу! Она больше не

смотрит на его фотографии в альбоме, как раньше! Она и обо мне забудет.

– Ты глупая, Алесь.

– Зато сильная!

– Твоя мама никогда не разлюбит тебя.

Разговор пришлось прекратить, потому что вернулись Татьяна с Романом, а после и Олег, глядя на

которого, хотелось спрятаться подальше и не попадаться ему на глаза.

Парень заявил, что уезжает к другу в Санкт-Петербург, и попросил отца подбросить его до вокзала.

Татьяна, оставшись с детьми, занялась домашними делами, которых у неё прибавилось после того, как члены семьи Смирновых зачастили к ней с ночёвками.

Это произошло само собой, всего за несколько дней, как-то естественно, будто так и должно быть.

Егор и Алеся делили детскую, Олег оккупировал диван в гостиной, и только Роман каждый вечер

спрашивал разрешения остаться, потому что знал, как сложно Антоновой принять всё происходящее.

Он давал ей выбор, но оба понимали, что это лишь формально, а на деле ей никуда от него не деться.

Впервые после смерти мужа она позволила другому мужчине больше, чем кому-либо: она делила с

ним постель, в которой когда-то спала с Кириллом.

Эти отношения пугающе затягивали её. Татьяна оказалась слишком слабой, чтобы сопротивляться

напору Романа. Он сметал все барьеры на пути к своей цели, и она сдалась. Крепость пала. Они

падали вместе, но не на дно, а куда-то высоко.

Она корила себя, но уже не могла остановиться. Она чувствовала себя предательницей, но это было

сильнее неё. Она с болью встречала обвиняющие взгляды дочери, но вновь и вновь забывалась в

объятьях мужчины, ворвавшегося в её жизнь.

Антонова могла бы сказать, что счастлива, если бы не истерики Алеси. Они убивали её. Когда никто

не видел, она плакала, кляня себя за слабость. Она ругалась со Смирновым, но он не давал ей

закрыться. Нервы были натянуты до предела. Казалось, ещё чуть-чуть, и она взорвётся.

За ужином Алеся была молчаливой, не язвила, и это настораживало женщину, каждую минуту

ожидающую срыва дочери. Атмосферу пытался разрядить вернувшийся Роман, в чём ему помогал

Егор, притащивший за стол книжку о насекомых и благополучно испортивший аппетит своей

однокласснице.

Позже, когда дети ушли в свою комнату, Татьяна вздохнула с облегчением – спокойствие в этом

доме стало редкостью.

Набросив на плечи тёплую вязаную кофту, она вышла на балкон покурить. Так много, как в эти дни, Антонова курила лишь какое-то время после похорон мужа.

– Тань, ты чего? – Роман вышел следом за ней.

– Всё нормально.

– Таня, – приблизившись, он приподнял пальцами её подбородок и заглянул в глаза, – не ври

мне.

– Я устала. Ром, я просто не могу так больше. Не могу, понимаешь?

– Если я уйду, тебе станет легче? – шатен спросил совершенно серьёзно.

– А ты уйдёшь?

– Нет.

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Я хотел услышать, что ты не отпустишь меня. Идиот, наверное, да?

– Идиот, если подумал, что отпущу.

– Тань, мы справимся. Потерпи. У Алеськи возраст такой, – Смирнов обнял женщину. – Не

отчаивайся.

– Останешься? – впервые она предложила это сама, не дожидаясь его просьбы.

– Конечно.

___

Звонок Жени застал Романа за поздним нападением на холодильник.

Сбросив вызов после разговора, он скинул сообщением адрес и просто застыл, тупо глядя перед

собой.

Мысли наскакивали одна на другую, смешиваясь в кашу. Женя и Олег. Олег и Женя. Нормальность

объявила бойкот? Как это могло случиться? Когда? В перерывах между их грызнёй?

Да, он знал, что у сына появилась девушка, с которой тот проводил практически всё свободное от

учёбы и тренировок время, но даже в самых больных фантазиях финансист не мог и предположить, что новой пассией Олега окажется Копейкина. Это шокировало.

Он не имел ничего против Жени, он её обожал, но никак не мог понять, когда его сын успел

разглядеть в ней всё то, что видел он сам.

Казалось бы, эти двое не могли быть вместе по определению, но Смирнов считал иначе. Кому как не

ему знать своего сына и подругу? Гремучая смесь. Они стоили друг друга.

Ошеломляющий коктейль страстей и эмоций.

– Рома, ты скоро? – Татьяна стояла на пороге кухни, прислонившись плечом к косяку.

– Ты не поверишь!

– Что случилось?

– Олег встречается с Женькой.

– Поверю, – Антонова вздохнула.

– Так, – шатен резко обернулся, – только не говори, что ты знала?

– Догадалась.

– Как?

– У тебя много знакомых с короткими волосами рыже-красного цвета?

– Это ты к чему?

– Знал бы ты, сколько этих волос я поснимала с кофт твоего сына…

– Чёрт, во дают! – Смирнов засмеялся. – Конспираторы хреновы. А почему ты мне не сказала?

– Если бы они хотели, сами сказали бы.

– Тоже верно. Но головы я им обоим откручу.

– За что?

– За молчание. Представляешь, – мужчина подошёл к Татьяне и обнял, – Женька за ним в Питер

намылилась. Поругались, видимо.

– Молодость.

– Ой, ты ж, старушка моя, – наклонившись, Роман коротко поцеловал брюнетку в губы и

отстранился. – Можно подумать, ты на пороге пенсии.

– Но и не девочка, знаешь ли.

– Почему же? – широкие ладони скользнули со спины на ягодицы Антоновой. – Ты моя

девочка… сладкая девочка.

– Сумасшедший! – она первой потянулась за поцелуем, забираясь руками под джемпер

любовника. Рядом с ним нельзя было не гореть. Рядом с ним можно было только пылать.

Чужие губы охотно раскрылись, впуская её. Татьяна прижалась теснее, встав на носки, и позволила

себе расслабиться, получая удовольствие. Они оба не закрыли глаз, и она удивилась, как этот взгляд

мог казаться ей когда-то холодным, если сейчас он буквально обжигал её.

– Подожди, – Роман с неохотой оторвался от неё. – Малышня спит?

– Не знаю. Вроде у них тихо.

– Чёрт, если бы не они, я взял бы тебя прямо здесь.

– Ох, – брюнетка сглотнула. Откровенность Смирнова порой лишала её дара речи. Но эта

откровенность придавала остроты и заставляла трепетать в предвкушении.

– Когда Олег с Женькой вернутся, я оставлю их с мелкими, а тебя заберу к себе и буду очень долго

доказывать, что тебе ещё рано думать о пенсии.

– А если я откажусь?

– Уверена, что сможешь? – одна рука мужчины с ягодиц переместилась на живот и плавно

двинулась вниз, забираясь под резинку домашних штанов. – Откажешься?

– Я подумаю, – Антонова задышала чаще.

– Я готов уговаривать тебя.

Змей-искуситель. Он подталкивал её к краю обрыва и срывался вслед за ней, догоняя в падении и

подхватывая на руки. Она слишком нужна ему. Она слишком особенная. Она слишком… она.

Глава 41

Развалившись на диване перед телевизором, Олег бесцельно щёлкал пультом, переключая каналы.

Когда он сообщил Мишке Громову, что приезжает на несколько дней, радости друга не было

предела, и он, естественно, решил закатить знатную попойку, пользуясь тем, что родители укатили к

родственникам, оставив сыночка скучать в одиночестве. И как тут не воспользоваться ситуацией, если квадратные метры двухэтажного коттеджа позволяют вместить в себя целую толпу? Энтузиаст

Громов обзвонил их общих знакомых и пригласил на «гудёж», пропуском на который объявил

алкоголь.

Откровенно говоря, Смирнов был не в настроении, но спорить с Мишкой – дело гиблое. Их

знакомство состоялось ещё в детском саду и вышло очень бурным: подрались, сидя на соседних

горшках. С тех пор и завязалась дружба, приправленная влюблённостью в одну и ту же девочку в

начальной школе, которая сначала позволяла обоим таскать её ранец по очереди, а потом подло

кинула их, разделив парту с ботаником Федечкой, новичком, покорившим её круглыми очками и

глубокими познаниями в математике. Познав женское коварство в столь юном возрасте, Громов

решил, что слишком хорош, чтобы отдать себя одной-единственной, и пустился во все тяжкие, издёргав косы всем, у кого они имелись, а Олег увлёкся спортом, и до определённого времени его

вообще мало интересовал противоположный пол.

Мишку интересовало всё, что не было парнем, и это всё липло к нему как жвачка к подошве.

Светлые короткие волосы, находящиеся в вечном беспорядке, серо-голубые глаза, ямочки на щеках и

главный козырь – тонкий шрамик на подбородке, на вопросы о котором парень не отвечал, а лишь

загадочно улыбался, добавляя таинственности своему образу. И только Олег знал, что этот идиот в

далёком детстве на даче полез воровать яблоки у соседей и навернулся с дерева, получив на память

тот самый шрам, о котором особо впечатлительные девушки слагали легенды, делая из Громова

героя рыцарских романов.

Смирнов же, если и был объектом чьих-то симпатий, сам этого не замечал, предпочитая тренировки

прогулкам по набережной. С Аллой, своей первой девушкой и по совместительству одноклассницей, он начал встречаться по настоянию Мишки, считавшего, что в шестнадцать лет быть девственником

по меньшей мере стыдно. Отношения не сложились, симпатия потухла, а секс не устраивал обоих: Аллу он вообще не интересовал, а Олегу было мало того, что ему дают. Через какое-то время Громов

заставил его обратить внимание на Лену Рогозу с параллели, давно бросавшую на спортсмена

томные взгляды. Влюблённость симпатичной фигуристой блондинки, несомненно, льстила

мужскому самолюбию. Смирнов быстро нашёл с ней общий язык и даже привязался по-своему. Лена

старалась не отвлекать его, терпеливо ждала с соревнований, но периодически у неё случались

приступы излишней нежности, от которой Олега буквально трясло. Наверное, большинство девушек

в юном возрасте стремится к таким отношениям, какими их описывают в романах или показывают в

мелодрамах, но не каждый парень готов потакать своей пассии в этом, таскаться на свидания с

букетами роз и отзываться на «котиков», «пусечек» и «солнышек».

Смирнова подобное категорически не устраивало. Главным интересом в его жизни был спорт, а

остальное – прилагающееся. Конечно, гормоны давали о себе знать, но зажатость Рогозы не