Текст книги "Распахни свое сердце (СИ)"

Автор книги: Ольга Анафест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Лесь, я…

– Лучше бы ты умерла, а не он! – стул с грохотом упал, и Алеся скрылась в своей комнате, хлопнув дверью.

В воцарившейся тишине было слышно лишь тиканье настенных часов и поздравления звёзд эстрады

по телевизору.

– Чёрт! – Смирнов-старший вскочил и, обойдя стол, обнял за плечи женщину, по щекам которой

катились слёзы. Дети жестоки. Они причиняют нам самую сильную боль.

– С меня хватит! – рявкнув, Олег встал и пошёл следом за девочкой, обронив на ходу: – Не

вздумайте заходить!

Его колотило от злости. Всему есть предел, и этот предел наступил.

Распахнув дверь, он тут же захлопнул её за собой и устремился к Алесе, в истерике разбрасывающей

вещи.

– Вали отсюда! – она швырнула в него футболку. – Ты всё знал!

– Как же ты меня достала, мелкая эгоистичная дура! – вытащив из брюк, надетых по случаю

праздника, ремень, он сделал несколько шагов вперёд и, схватив девочку за руку, развернул спиной к

себе, наклоняя. – Мать отдала тебе всё и даже больше, а ты, неблагодарная тварь, говоришь, что

было бы лучше, если бы она умерла? – первый удар был слабым, но Алеся всё равно задёргалась, пытаясь вырваться. – Ты когда-нибудь задумывалась, каково было ей, когда погиб твой отец? —

второй удар, ощутимый даже через плотные джинсы, заставил школьницу громко вскрикнуть. —

Твоя мама самая замечательная, а ты… – без сожалений Олег снова ударил её пониже спины и

оттолкнул от себя. – Как у тебя язык повернулся? Она живёт ради тебя, из кожи вон лезет, чтобы

дать тебе всё самое лучшее!

– Урод! – девочка свернулась на полу калачиком, всхлипывая. Никогда прежде её не наказывали.

Это было не столько больно, сколько обидно и унизительно.

– Может быть. Только ты не лучше, – парень со вздохом сел рядом с ней. – Я завидую тебе, Лесь.

Таня так тебя любит… Моя мать никогда не нежничала, но, знаешь, я и со злости не пожелаю ей

смерти. Нельзя говорить такое.

– Она предала папу!

– Ты хочешь, чтобы она страдала? Тебе приятны её мучения?

– Нет.

– Но ты не позволяешь ей даже попытаться стать счастливой! Ты отбираешь у неё последние

крохи!

– Она должна любить папу!

– А кто сказал, что она разлюбила? – Смирнов осторожно коснулся рукой растрёпанных волос

Алеси и улыбнулся. – Она очень любит его, но нужно как-то жить дальше. Ты поймёшь это когда-

нибудь.

– Если любит, почему она теперь с дядей Ромой?

– Любовь бывает разной. Лесь, никто не отберёт у тебя память об отце, поверь, но никогда, слышишь, никогда не смей больше так разговаривать с мамой, иначе, клянусь, я снова возьмусь за

ремень.

– Все старшие братья дерутся? – девочка шмыгнула носом и посмотрела на Олега.

– Нет, – он отвёл взгляд. Надо же, она сумела довести его, ведь никогда прежде он не поднимал

руку на ребёнка. Но ситуация требовала: нужно было переключить гнев Алеси с Татьяны на себя, к

тому же небольшая порка в целях воспитания ей не повредит. Слишком избаловала её мать, терпя

все капризы.

Когда-то Алеся винила отца, сейчас она обвиняла Татьяну – мы всегда ищем того, кого можно

обвинить в наших бедах. Мы хотим избавиться от боли и думаем, что это поможет.

Ей нравился Роман, но она надеялась, что с уходом из их жизни Кости они с матерью всегда будут

вдвоём. Она была слишком эгоистичной, чтобы позволить Татьяне любить кого-то ещё, кроме неё.

Она привыкла, что мать живёт и дышит ею.

– Ты должна извиниться, – Олег придал голосу строгости.

– Не хочу!

– Почему ты так жестока с ней? Я много раз видел, как ты заступалась за тех, кого обижают, но

почему со своей собственной мамой ты ведёшь себя по-свински?

– У неё есть я и папа!

– Она никогда не откажется от тебя и не забудет твоего отца, но каждый имеет право на счастье!

– Нет!

– Прости, Лесь, – парень поднялся и отряхнул брюки, – но я не позволю тебе разрушить

отношения наших родителей.

– Уходи! Ты мне не нужен! Мне никто из вас не нужен! – у девочки снова началась истерика.

– Ты ещё маленькая и глупая, – он оставил её в одиночестве, тихо прикрыв за собой дверь.

___

Татьяна закрыла глаза, пытаясь успокоиться в крепких объятьях. Почему вышло именно так? Ей

хотелось быть честной с дочерью, но, видимо, порой честность всё портит.

– Таня, не оставляй меня, – Роман крепче прижал её к себе. Он чувствовал, что она мечется и

пытается найти выход.

– Ром, я…

– Нет! Мы справимся со всем этим вместе, поняла? Не отступай сейчас.

– Тётя Таня, – Егор робко коснулся её руки, – Алеся боится, что вы оставите её, как и папа. Она

очень скучает по нему, я знаю. Мы разговаривали с ней. Я вас люблю, и я рад, что мы будем одной

семьёй.

– Горик, да ты мастер слова, – Олег появился в гостиной, криво ухмыляясь. – Хватит киснуть.

Истерика капризного ребёнка не повод портить себе настроение. Перебесится.

– Я слышала крики, – Татьяна вскинула голову.

– Ерунда. Всё в порядке, Тань. Не переживайте, – старшеклассник смягчился, глядя на женщину.

– Ей нужно время.

– Наверное, я поторопился, – Смирнов-старший глубоко вздохнул.

– Нет, пап. Наоборот, вы слишком тормозили.

– Не умничай.

– Я не знаю, что делать, – Антонова скомкала в пальцах салфетку. – Она не простит.

Кто бы знал, как тяжело было Татьяне. Конечно, она предполагала, что дочь так просто не примет её

отношения с Романом, но и столь бурной негативной реакции не ожидала.

Меньше всего ей хотелось разрываться и выбирать. Да и о каком выборе может идти речь, если от

своего ребёнка она не откажется ни за какие блага мира? Видимо, ей просто не суждено испытать

обыкновенное женское счастье снова.

Егор уткнулся в тарелку, расстроенный, немного испуганный гнетущей атмосферой и

взволнованный. Глядя на него, Олег думал о том, что его брат похож на маленького растрёпанного

воробья, и это вызывало улыбку.

Алеся появилась во время боя курантов, до которых уже никому не было дела, как и до

предшествующей им президентской речи, наспех написанной и торопливо прочитанной.

Заплаканная, лохматая, кусающая губы, она подошла к Роману и протянула ему отцовскую гитару.

Любые слова в этот момент были бы лишними.

Удивлённый, он принял драгоценную ношу, слегка кивнув девочке. Что он мог дать ей взамен? Она

отдала самое ценное, что имела, открыв ему свою душу, и он не имел права не ответить тем же.

Ценности бывают разными.

Пробежав пальцами по струнам, Смирнов-старший, не задумываясь, запел ту песню, которая уже

давно крутилась у него в голове. Сейчас он обнажался перед близкими и не жалел об этом. Да, дети

могут не понять текста, но они непременно почувствуют его настроение.

Быть может, этот вечер получился скомканным, горьким и болезненным, но он стал первым на пути

в их будущее, которое не могло быть безоблачным и сказочно прекрасным, потому что не бывает

дорог без единой выбоины.

– Смысловая засада, рифма наградой раз в полтора часа,

Недосказанность фразы в липком экстазе, крик на два голоса, Полилась на бумагу темная брага выдержкой двадцать лет, Мы не вместе, но рядом, значит так надо, я выключаю свет…

Твой силуэт, как иллюзия.

Оставаться надолго, надо – не надо, споров не избежать, Мне осталось немного, что будет дальше, к счастью, не мне решать.

Скукой дышит в затылок звон ложек-вилок, смех сквозь презрение, Мне б побыть настоящим, было бы счастье пусть лишь мгновение.

Я не знаю, но чувствую, я не вижу, но верую,

Если вырастут крылья за спиной —

Я хочу, чтобы были белыми…

Я не знаю, но чувствую, я не вижу, но верую,

Если вырастут крылья за спиной —

Я хочу, чтобы были белыми… они...

***

После 11 – «Крылья».

Глава 36

Предупреждение: групповой секс.

– Наша девочка такая покладистая, – Слава провёл ладонями по Жениным ногам от колен наверх

и рывком раздвинул их. Он наклонился и коснулся языком подтянутого, немного впалого живота, зная все тайные желания и страстишки этой девушки, неоднократно побывавшей в его постели.

Олег, затянув потуже верёвку, связывающую запястья Копейкиной, упёрся коленями в кровать по

обе стороны от её плеч, присел на грудную клетку, стараясь не давить всем весом, и, приподняв

рыже-красную голову, ткнулся стоящим членом в тонкие губы, побуждая их приоткрыться и принять

его.

Евгения послушно открыла рот, подавив стон, когда почувствовала прикосновения влажного

горячего языка, проворно спускающегося к низу живота и гладко выбритому лобку. Её накрывала

эйфория от ощущения некой беспомощности и подобия подчинения двум крепким парням.

Смирнов, сообразив, что Жене всё же тяжело, вытянулся, переместив колени ближе к её рёбрам, и

ухватился одной рукой за спинку кровати.

Слава проворчал что-то недовольно о волосатых мужских задницах, которые ему наверняка в

кошмарах сниться будут, и с большим энтузиазмом принялся ласкать девушку, добравшись до

сокровенного, прихватив губами клитор и теребя его.

Копейкина замычала, создав вибрацию и вырвав из горла Олега протяжный стон. Она сама готова

была взвыть от манипуляций Славы, резко протолкнувшего в неё пальцы.

Когда-то давно, кажется, целую вечность назад, Слава Бессонов смеялся над странным «бегающим»

взглядом тощей девчонки, пришедшей к нему домой вместе с другом его отца. Тогда он и

представить не мог, что через несколько лет будет отчаянно пытаться затащить её в постель.

Перемкнуло. В один момент, без каких-то видимых причин. Захотелось. До одури захотелось

почувствовать под собой её тело, мять его, тискать, сжимать и оставлять на нём отметины, говорящие о том, что он добился своего.

Она делала вид, что не понимает его намёков, была грубоватой в общении, смеялась над его

попытками ухаживать, а потом он устал изображать из себя хорошего парня. Однажды Бессонов

просто зажал её в углу и начал бесстыже лапать, но, к его удивлению, Женя ответила, да так

ответила, что он потом не мог сообразить, кто и кого поимел в итоге. С тех пор он всегда был честен

с ней и не скрывал своих истинных желаний за пышными фразами и фальшивой обходительностью.

– Девочка моя, – Слава поднял голову и облизнулся. Конечно, он тут же поморщился, увидев

перед собой голый зад Олега, но комментировать это повторно не стал, лишь отдал ему короткий

приказ: – Переверни её.

Смирнов отстранился от девушки и откатился в сторону, позволив ей отдышаться. Покрасневшие, поблёскивающие от слюны губы притягивали его. Поборов брезгливость, он поцеловал Копейкину, глубоко, жадно и чересчур грубо. Когда парень оторвался от её рта, она сама перевернулась на живот

и встала в коленно-локтевую, скривившись из-за того, что обычно удобное положение сейчас было

некомфортным из-за связанных рук, и ей пришлось шире расставить локти, чтобы не потерять опору.

Запястья мгновенно стянуло, но это ощущение Жене даже нравилось, хотя она знала, что наверняка

заработает красные полосы на коже от жёсткой верёвки.

Бессонов с громким шлепком опустил ладонь на тут же поджавшиеся ягодицы и удовлетворённо

хмыкнул, повторив действие. Нельзя сказать, что ему доставляло удовольствие приносить боль

своим партнёршам в постели, но с Евгенией иначе не получалось. Они оба знали, чего хотят друг от

друга – на грани, когда каждое чувство обострено до крайности.

– Слав, ну же! – Копейкина тяжело дышала.

– Разговорилась наша девочка, – парень покачал головой. Наградив её очередным шлепком, он

кивнул Олегу: – Заткни этот болтливый рот.

Дважды Смирнову повторять не пришлось. Привалившись к спинке кровати, он раздвинул согнутые

в коленях ноги, пятками упираясь в матрац, и, вцепившись пальцами в короткие рыже-красные

волосы на затылке Жени, ткнул её лицом в свой пах.

– Сука!– прошипела девушка, но таким довольным блядским тоном, что у старшеклассника

дыхание перехватило.

Она не ломалась, корча оскорблённую невинность, а тут же приступила к делу, размашистыми

движениями языка проходясь по вздувшимся венам и оставляя влажные следы от слюны. Ей

нравилось доставлять удовольствие любовнику, слышать его невнятные хрипы и ощущать тяжесть

шершавой ладони на своём затылке. Зажмурившись, Копейкина обхватила губами головку и

скользнула дальше, насаживаясь ртом на возбуждённый член.

Слава тоже в сторонке не отлёживался, а очень даже активно и бесстыже вылизывал тощий зад

девушки. «Я расцелую вас во все розовые места» – практически девиз Бессонова в постели.

Абсолютно лишённый в определённых рамках брезгливости по отношению к своим сексуальным

партнёршам он, используя одни только губы и язык, мог довести до оргазма.

Женю потряхивало от желания, поэтому, уловив звук разрываемой глянцевой упаковки, она

нетерпеливо качнула бёдрами и замычала.

– Горячая, – Слава выдавил немного смазки из тюбика на пальцы и отбросил его. – Расслабься,

– он наспех растягивал девушку резкими порывистыми движениями.

Копейкина протяжно застонала, выпустив изо рта член Олега, когда толстая головка начала

распирать кольцо сфинктера и тугой ствол мучительно медленно вошёл в неё, преодолев

сопротивление мышц. Ощущения были достаточно привычными, но не менее острыми от этого.

Последующие толчки Бессонова стали грубее и размашистее, что просто не давало Евгении

возможности сконцентрироваться на Смирнове.

– Не скучай, пацан, – Слава хмыкнул и потянул любовницу на себя, заставив подняться на колени

и прижаться острыми лопатками к его груди. – Зачехляйся, – он подмигнул старшекласснику.

Олег торопливо разорвал шуршащую упаковку, раскатал пахучий латекс по члену и под

замутнёнными взглядами своих соседей по койке лёг на спину, подложив под голову подушку.

Посмотрев на Женю, он выдохнул:

– Иди сюда.

Девушка, соскользнув с крепкого ствола, приблизилась к Смирнову и, уперевшись коленями в

матрац по обе стороны от его бёдер, плавно опустилась сверху, закусив припухшую нижнюю губу.

Ей хотелось вцепиться пальцами в широкие плечи, но жёсткая верёвка, стягивающая запястья, не

давала и шанса на это.

– Наклонись, – Бессонов устроился сзади неё, прижавшись вплотную.

Нагнувшись, Копейкина жадно припала к губам Олега, обнявшего её за талию. Она мычала в

поцелуй, когда Слава вновь входил в неё, придерживая за бёдра. Абсолютная заполненность, сковывающая дыхание, вышибала из головы все здравые мысли. Голый инстинкт, жгучее желание, теснота, запах латекса и тел, влажная от пота кожа, сильные руки, оставляющие на ней отметины, ломота в связанных запястьях, поцелуи, укусы, засосы, хриплый шёпот, стоны – для Жени всё

смешалось в какой-то фантастический коктейль чувств и эмоций.

Она не соображала, когда её партнёры менялись местами и выгибали тело своей любовницы под

всевозможными углами, от чего связанные руки неестественно выворачивались и немели. Копейкина

захлёбывалась коктейлем ощущений и тонула в гортанных рыках, стонах и пошлых хлюпающих

звуках. Она была для них никем и всем одновременно – ничтожество, чьи желания не учитываются, и богиня, которую хотят до одурения и ломоты в яйцах.

В какой-то момент девушка, находясь на грани между реальностью и чем-то непонятным, будто

перестала быть собой и закружилась в вихре обжигающих страстей, наблюдая за происходящим со

стороны. Это зрелище возбуждало: три переплетённых разгорячённых тела, подстраивающихся в

движениях друг под друга, сложились в единую картину, не требующую доработок и изменений —

идеально.

С липких, перепачканных спермой губ Жени слетали хриплые стоны, переходящие в вой на одной

ноте. Наслаждение, граничащее с болью, подбрасывало её на вершину, с которой она падала в

пропасть, ударяясь о каменное дно. Грех, разврат, пошлость, грязь и порок – незаменимые

составляющие удовольствия.

Измученная, измятая, с смешавшейся со слюной спермой во рту и подсыхающей на теле, дыша

через раз, Копейкина, свернувшись на скомканной, впитавшей в себя запахи страсти простыни, чувствовала полное удовлетворение и опустошение. Из неё выжали всё до капли.

Раскрасневшийся, уставший, но довольный Олег аккуратно развязал верёвку, освобождая руки

любовницы и растирая покрасневшие, с немного содранной в нескольких местах кожей запястья.

– Перестарались, – взглянув на красные борозды, покачал головой Слава. – Я принесу аптечку,

– собрав использованные презервативы, он вышел из спальни.

– Ты как? – Смирнов наклонился к любовнице и коснулся подушечкой пальца повреждённого

уголка губ.

– Никак, – вязкая белесая жидкость потекла по её подбородку. В этом не было красоты с точки

зрения эстетики, наоборот, что-то отвратительно развратное, но не отталкивающее.

– Жек, ты лучшая…

___

Женя резко распахнула глаза и села на кровати, потерянно озираясь по сторонам. Сон? Если так, то

он был пугающе реалистичным, потому что между ног нестерпимо зудело от желания.

На другой половине постели кто-то спал, с головой закутавшись в одеяло. Копейкина осторожно

откинула его и вздохнула с удивившим её саму облегчением – Олег.

События минувшей ночи нахлынули на неё мощной волной: клуб, алкоголь, танцы, Слава, злой

Лёня, улица, подъехавшее такси, решительно настроенный Смирнов, обжигающие взгляды двух

парней, нетерпеливые поцелуи… с Олегом.

Это был выбор? Выбор, перед которым её никто не ставил, но который она сделала на

подсознательном уровне. Она могла без каких-либо объяснений уйти с Бессоновым, но почему-то

осталась с хамоватым школьником. И не просто осталась, а бросилась к нему в объятия, едва он

вышел из такси, и в том же такси по дороге домой лезла с жадными поцелуями. Если забыть об

устойчивости Жени к алкоголю, её поведение можно было бы отнести к пьяным выходкам, но

забыть нельзя – она прекрасно понимала, что делает.

Девушка хмуро покосилась на любовника, думая, что, видимо, сошла с ума, раз умудрилась

предпочесть его другим, в том числе проверенному Славе.

Нашарив под подушкой телефон, она пролистала сообщения с поздравлениями, улыбнувшись лишь

SMS Романа с нетипичными для него смайлами и кучей восклицательных знаков. Кажется, Олег

ночью говорил что-то о создании семьи Смирновых-Антоновых, и она была искренне рада за друга и

за Татьяну. Это должно было случиться.

Положив мобильный на тумбочку, Копейкина снова посмотрела на старшеклассника и вздохнула: желание, вызванное столь реалистичным сном, никуда не делось.

Она откинулась на спину и скользнула ладонью по животу, забираясь пальцами под резинку трусов.

В самоудовлетворении нет ничего предрассудительного.

– Тебе не стыдно? – прохрипел Олег, разлепив веки.

– Мне? Стыдно? Я тебя умоляю! – Женя и не думала останавливаться. – Присоединишься?

– Чувствую себя педиком.

– Почему?

– Потому что я сплю с мужиком, у которого утренний стояк по расписанию, как положено.

– А я себя чувствую блудницей среди монашек.

– Жек?

– М?

– Прекрати дрочить и посмотри на меня!

– Чего тебе? – Копейкина скривилась.

– Ты влюбилась в меня?

– Я в тебя вляпалась.

Что общего могло быть между ними? Страсть, секс, резкость, грубость, жадность друг до друга, похоть – разве этого мало? Порой это уже слишком много. Так много, что больше и желать нечего.

Да, тут нет места романтике и пылким признаниям в любви, приправленным охами и ахами, но от

этого их отношения не теряют искренности – правда тоже бывает разной.

Когда каждое движение находит отклик, каждый взгляд встречен и отзеркален, когда слова лишние, а мысленная связь ежеминутно крепнет, тогда мозаика собирается в единую яркую картину. Они не

две половины одного целого – они два целых, притянувшихся друг к другу.

Связь может быть основана на чём угодно, в том числе и на невероятной тяге, с которой невозможно

бороться. Да и нужно ли бороться, если хочется сдаться и рухнуть в манящую пучину? Выбор за

каждым. Никто не может решать за нас, как поступить: броситься с обрыва или всё оставшееся время

бродить по краю, тоскливо вглядываясь в невидимую даль.

Мы ищем оправдания своей трусости, прячась за предрассудками, моралью и общепринятыми

нормами. Испугавшись самих себя, мы забираемся в скорлупу и, боясь, что она треснет, не решаемся

дышать полной грудью.

Мы смешны в страхе перед другими, которые ещё трусливее нас.

Глава 37

Дмитрия накрывало двоякое чувство: с одной стороны, ему хотелось врезать Щербатому, от души, с

оттяжкой, с другой – прижать к стене и облапать с ног до головы, дорвавшись до тела, которое он

успел порядком изучить и по которому откровенно скучал, но оба желания пришлось затолкать

подальше и приветливо улыбаться собравшимся за праздничным столом.

Сизов никогда не был склонен к излишнему драматизму, поэтому его не терзали какие-то обиды, свойственные больше юным особам, ранимым душой. Его непонимание поведения Толика требовало

выхода и разрешения. Он был из той породы людей, которые должны чётко понимать происходящее, даже если оно им не нравится. Уяснить раз и навсегда, избавившись от бессмысленных заблуждений.

Поставить точку и забыть. Первичная злость и досада ушли.

Несомненно, ему нравился Финогенов. Пожалуй, эта симпатия была сродни наваждению: бывает, среди множества лиц одно видится особенно чётко и въедается в память до последней чёрточки.

Дмитрий никогда не влюблялся так, как об этом пишут и показывают в кино. Он любил людей в то

мгновение, когда был с ними, а потом без сожалений прощался. Добившись чего-то, мы часто теряем

интерес. Возможно, именно постоянная гонка за Щербатым и нахождение на грани не давали ему

остыть. Рядом с ним было комфортно, без него – механически, но не так, чтобы хотелось сдохнуть.

Пережить можно всё, кроме самой смерти.

– Спасибо, – Сизов улыбнулся Ирине, прошептав благодарность едва слышно. Если бы не она, вряд ли он сорвался бы с места и помчался к бывшему любовнику.

Киса незаметно кивнула в ответ и переключила внимание на Павла, недоумевающего, какого чёрта

здесь забыл его начальник.

Баба Глаша и Антонина Ивановна были искренне рады гостю и старались всячески показать своё

тёплое отношение, выражающееся почему-то в количестве еды, впихнутой в него.

Один Толик оставался безучастным, сохраняя невозмутимость и внешнюю суровость. Когда били

куранты, он думал о том, что встретил Новый год в семье, как было практически всегда, но её состав

заметно поменялся.

– Покурим? – Дмитрий в упор смотрел на него.

– Пойдём.

На улице были слышны пьяные крики и песни – народ отмечал в лучших традициях.

– Хорошо здесь, – Сизов застегнул куртку, поёжившись.

– Давай без предисловий?

– Толь, мне Лёня всё рассказал.

– Я знаю.

– Зачем ты соврал? Я просто понять хочу. Я ведь по-человечески понять хочу.

– Ты слишком настойчив, – усмехнулся Финогенов, закуривая. – Ты не умеешь отступаться.

– Умею. Просто там, где ты якобы поставил точку, я вижу многоточие. Я не фанат игры в одни

ворота и за пустым гоняться не стану, но если есть хотя бы маленькое сомнение, я должен его

развеять.

– Скажи, ты когда-нибудь желал чего-то очень сильно? Настолько сильно, что всё остальное

становилось второстепенным?

– Стать человеком.

– Стал?

– Надеюсь, – выхватив у Щербатого сигарету, Дмитрий глубоко затянулся. Выдохнув дым, он

скосил глаза на бывшего любовника и спросил: – Ты счастлив?

– Я расстался с Натальей, если ты об этом. Вдаваться в подробности не хочу.

– Толь, я знаю, что ты очень хочешь иметь ребёнка, но, к сожалению, мне не дано понять твоего

желания. Я давно принял тот факт, что к женщинам физического влечения не испытываю и семьи, в

её общепринятом смысле, у меня не будет, но я живой человек, и я тоже хочу чего-то человеческого.

Мне казалось, что с тобой я получал то, что нужно.

– Как можно так воспринимать секс? Скажи мне, как? – Толик старался говорить тише.

– Для меня изначально это было нормой, поэтому я воспринимаю отношения между мужчинами

под разными углами: люди, между которыми возможен как просто секс, так и что-то большее, даже

любовь.

– Оставлю сарказм по этому поводу Костенко.

– У тебя был плохой учитель, Толь. Я обожаю Лёньку, но вряд ли блядь, пусть и первоклассная, может научить чему-то, кроме виртуозного минета.

– Что ты знаешь о нём? – Финогенов прислонился спиной к двери. – Он сильный.

– Возможно. Но он никогда не покажет тебе того, чего не понимает и что отрицает.

– А ты покажешь?

– Если ты не заметил, я чертовски долго пытался сделать это, – Сизов затушил окурок о край

жестяной банки. – И я бы продолжил, если бы был уверен, что получу хоть какую-то отдачу, а не

повторение истории с твоей Натальей. Гордость, знаешь ли, не позволяет дать кому-то бессрочный

абонемент на использование меня в качестве коврика для вытирания ног.

– Ты же нормальный мужик, ты себе можешь любого отхватить, раз с бабами никак.

– А я не хочу любого! Ты вообще ни черта не понимаешь, да?

– Назови меня неотёсанным мужланом и заплачь, – Щербатый хохотнул и тут же согнулся от

резкого удара под дых. С шумом выдохнув, он выпрямился и констатировал: – Неплохо.

– И всё? – Дмитрий, приготовившийся к хорошей драке, опешил.

– Заслужил, – Толик кивнул. Удар был ощутимым, но недостаточно сильным для его тела, привыкшего и не к такому.

Он смотрел на Сизова, вглядываясь в размытые в тусклом свете фонаря черты лица, и никак не мог

понять, чего этому человеку не хватает в жизни: привлекательный, хоть и не красавец, отличный

любовник, образованный, состоятельный – многие были бы рады оказаться рядом с ним.

Финогенов на красавца даже с натяжкой не тянул, толкового образования не имел, олигархом не

был, любил простоту без излишеств – чем он так притягивал своего начальника? Ответа на этот

вопрос Щербатый не знал. Ему удобнее и привычнее было думать, что всё дело в сексе. Так проще.

Так учил Лёня.

– Извини, – Дмитрий положил ладонь на чужое плечо. – Наверное, я зря приехал.

– Знаешь, я бы не отказался от помощника. Тут дел невпроворот, а Крюков, боюсь, не знает, с

какой стороны к колуну подойти и как его поднять, не уронив себе на ноги, – Толик ощутил

неловкость, говоря это, и отвёл взгляд в сторону.

– Ты сейчас предложил мне остаться?

– Нет, пирожки отработать.

– А где я буду спать?

– С нашим любимым солнышком.

– С Пашкой? А вдруг я ночью к нему приставать начну?

– Тогда мне придётся делать новый черенок для лопаты.

– Почему?

– Потому что бабка сломает его об твой хребет. Они с матерью уже всю совместную жизнь этого

молодчика и Иришки расписали.

– Суровые в твоей семье женщины, – Сизов рассмеялся, запрокинув голову, и Финогенов не смог

сдержать ответной улыбки.

Почему он не обрубил всё на корню? Что-то в этом мужчине не отпускало его, как он ни старался не

думать и не вспоминать. Неужели два мужика могут испытывать друг к другу что-то большее, чем

физическое влечение? Но ведь Лёня… Нет, даже Лёня увидел в этих отношениях нечто иное.

___

Дмитрий не мог уснуть. Острый локоть Крюкова упирался ему в спину, а осознание того, что и

Щербатый, растянувшийся на полу на старом матрасе, не спит, не давало покоя.

– Толь, можно к тебе?

– Чем тебя кровать не устраивает? – недовольно проворчал мужчина, повернувшись к Сизову

лицом.

– Душно. На полу прохладнее.

– Да, бабка печку знатно протапливает. Говорит, пар костей не ломит.

– Так к тебе можно?

– Не поместимся.

– Дальше пола не упадём.

– Вот настырный, – Финогенов подвинулся, позволяя бывшему любовнику устроиться на матрасе.

– Бываю иногда, – Дмитрий улёгся на бок, подперев голову рукой. – Спать будем?

– Даже не думай о чём-то другом, – прошипел Толик и повернулся к нему спиной.

– С Новым годом.

– И тебя.

Сизову хотелось быть ближе. Вспоминались проведённые вместе ночи: ощущения, когда тела

влипают друг в друга, кожа становится липкой от пота, воздух густеет, голос хрипнет, а внутри

закручивается тугой узел.

Он перекинул руку через Щербатого и провёл ладонью по волосатой груди, спускаясь к животу.

– Перестань.

– Не хочу забывать это.

– Не здесь и не сейчас, – Финогенов не стал отрицать возможность возобновления их связи, потому что врать самому себе было глупо.

– Я понял, – Дмитрий вжался пахом в крепкие ягодицы и, уткнувшись носом в лысую макушку, прошептал: – Сука ты, Толь, но от тебя реально крышу сносит.

– Сизов, а в задницу мне сейчас съехавший шифер упирается?

– Я не виноват, это природа.

– Твоя природа не могла другое место выбрать? Бабка с матерью нас точно не слышат, Ирка и так

обо всём знает, а вот притворяющийся спящим любопытный отрок Павел теперь, наверное, нас

стороной обходить будет.

– Чего?!

– Того. Крюков, можешь не изображать сопение. У тебя дыхание от волнения сбилось.

Павел издал короткий нервный смешок и сел, поджав под себя ноги. В его голове не укладывалось

происходящее. Он просто отказывался принимать эту мысль.

– Ребята, вы же специально надо мной прикалываетесь, да?

– Твою мать, – Сизов тихо застонал.

– Рано или поздно ты бы всё равно узнал, – Толик повернулся. Он и не пытался отпираться.

Зачем? Пусть мальчишка ещё раз подумает, хочет ли он стать членом семьи, в которой, как и

положено, не без урода. Да и тайна Дмитрия, с которым он приятельствовал, долго бы тайной не

осталась.

– Блядь.

– Павел Олегович, что за гадости я слышу от благовоспитанного юноши?

– Толь, у него истерика, кажется.

– Это шок. Ничего, к утру оклемается.

– Но вы же оба такие… – блондин замялся на мгновение, – мужики. Настоящие.

– Пашка, ломай стереотипы, – Сизов вздохнул. – Да уж, неловко.

– Крюков, если где просочится, я тебе шею сверну, – Финогенов лениво зевнул.

– И оставишь сестру вдовой?

– А ты ещё не передумал?

– Я бабу Глашу боюсь больше, чем ничтожную вероятность того, что ты на меня глаз положишь.

– Как я тебя понимаю! – Дмитрий откровенно заржал. – Баба Глаша и расстрел подпишет, и

приведёт его в исполнение лично.

– Она меня в детстве вожжами хлестала, – пожаловался Щербатый.

– А завтра ЗАГС работает? – Павел заметно расслабился. – Может, мне себя сразу обезопасить?

– А у нас какие гарантии будут? – поинтересовался Сизов.

– Увы, – Толик похлопал его по плечу – А если серьёзно, Паш…

– Не надо. Я в шоке, но это никак не касается моих отношений с Ирой.

– Мужик, – Финогенов удовлетворённо кивнул.

– Может, я пойду к ней, а вы тут спокойно предадитесь разврату?

– Нет!

– Да!

Глава 38

Ирина, бодрая и свежая, будто и не было новогодней ночи, порхала по дому, убирая следы

праздника, а Павел задумчиво смотрел в кухонное окно на двор, где Дмитрий, одетый в старую

фуфайку, махал колуном, разбивая чурбаны. Толик стоял рядом с ним и иногда давал какие-то

советы. Бабе Глаше, привыкшей жарко протапливать и пузатую русскую печку на кухне, и стройную

голландку в одной из комнат, дров, закупленных прошлой весной, на год не хватило, так что зимой

докупили, а расколоть всё разом Щербатый из-за работы не успел. Много древесины сжирала и

добротная баня.

– Ты чего к окну прилип? – Киса обняла Крюкова со спины.

– Смотрю. Ловко он, да?

– Ноги шире надо, – девушка поцокала языком, глядя на Сизова. – О, видишь, Толька ему о том

же говорит!

Действительно, Финогенов что-то объяснял, размахивая руками, а «кольщик» кивал и широко