Текст книги "Распахни свое сердце (СИ)"

Автор книги: Ольга Анафест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Глава 1

– Почему Кондратенко на своё место сына не поставил? – тучная женщина средних лет

покосилась на невысокого блондина, равнодушно смотрящего на дверь приёмной кабинета

генерального директора.

– Клара Илларионовна, какая разница, кто будет бумажки подписывать? – парень недовольно

поморщился и поправил сползшие на нос очки.

– Вот вы, Павел Олегович, сидите за своим компьютером, по клавишам стучите пальцами, и вам

безразлично, что вокруг происходит. Конечно, в вашем возрасте не приходится думать об отправке

на пенсию!

– Да кто же вас, главного бухгалтера, отправит куда-то? – руководитель отдела информационных

технологий вопросительно приподнял правую бровь и хмыкнул, пробормотав совсем тихо: – Себе

дороже выйдет.

– В наше время молодёжь не на опыт смотрит, а на внешность! Я, между прочим, с Юрием

Фёдоровичем двадцать лет проработала!

– Да-да, Клара Илларионовна, я помню, что вы вместе с Кондратенко стояли у истоков.

– Именно, Павел Олегович, именно. А его племянник привёл с собой какого-то финансового

директора, будто я не справляюсь со своими обязанностями! – женщина покачала головой и

поджала губы. – И зачем он нас вызвал? Все от него выходят молчаливые, будто воды в рот

набрали.

– Как генеральный директор, он должен знать если не каждого работника, то начальников отделов

точно, – молодой человек замолчал, когда из приёмной выглянула секретарь.

– Татьяна Михайловна, кого? – Клара Илларионовна подалась вперёд.

– Крюков, заходите. – Дверь широко распахнулась, и Павел, засунув руки в карманы тёмных

брюк, прошествовал мимо сдержанно улыбающегося секретаря.

– Антонова, что за официоз? – оказавшись в приёмной, руководитель айтишников щёлкнул

женщину по носу.

– Пашка, ты Захарову, что ли, не знаешь? Она же у нас интеллигентка, что не так – и её удар

хватит.

– Её поэтому последней вызывают? – Крюков хрюкнул в кулак. – Чтобы добить?

– Дурак ты! – Татьяна подтолкнула молодого человека в спину. – Не тормози.

Дверь с табличкой «Генеральный директор Сизов Дмитрий Александрович» захлопнулась, и

секретарь расслабленно опустилась за свой стол.

Татьяна Михайловна Антонова проработала под руководством Кондратенко пять лет, и для неё не

стал неожиданным его уход на заслуженный отдых. Юрий Фёдорович, оставляя за собой права

учредителя, мог позволить себе безбедную жизнь. Её не удивило и назначение Сизова на место

генерального. Константин, сын Кондратенко, находящийся на должности зама, со своей-то работой

еле справлялся, не успевая оторваться от очередной юбки, а тут такая ответственность, как

управление компанией. По словам самого Юрия Фёдоровича, его племянник Дмитрий имел все те

качества, которые требуются для руководства.

Смена начальства пугала Татьяну, потому что в её голове чётко обосновался определённый

стереотип подбора личных помощников. В свои тридцать два года она выглядела на пару лет

моложе, не потеряла привлекательности, но категорически не признавала этого, уверенная, что

жизнь выжала из неё все соки. Ей казалось, что уже через пару дней её место займёт стройная

молоденькая девочка с вытравленной пергидролью шевелюрой. Имея за спиной лишь неоконченное

юридическое образование и компьютерные курсы, новую работу с той же зарплатой она вряд ли

найдёт. И плевать, что она справляется со своими обязанностями и в совершенстве владеет

английским, если у неё нет документального подтверждения этому. На первом же собеседовании в

самой мелкой фирме потребуют диплом и разведут руками за его отсутствием. Кому объяснять, что

ни о каком институте и речи идти не могло, когда она, едва отпраздновав совершеннолетие, выскочила замуж и спустя год родила? Кого волнует, что всю себя она посвятила семье и, оставшись

вдовой в двадцать пять, вынуждена была искать работу, не имея ни образования, ни опыта? Простояв

два года за магазинным прилавком, Татьяна оказалась на собеседовании у Юрия Фёдоровича, которого волновали не корочки, а наличие мозгов в голове. Мать Антоновой, переводчик, с детства

заставляла её учить язык, придавая этому большое значение и не прогадав. Компьютерные курсы

Татьяна окончила незадолго до смерти мужа, перед поступлением дочери в школу, требующую

освоения современных технологий.

К Кондратенко её привёл Анатолий Финогенов, бывший омоновец, сослуживец и друг покойного

мужа Кирилла, работающий в компании охранником.

Теперь Юрия Фёдоровича нет, и его племяннику, ровеснику Антоновой, наверняка захочется видеть

в приёмной хорошенькую пигалицу или образованную молодую женщину.

От мрачных мыслей её отвлёк хлопок двери и насвистывание Крюкова, подмигнувшего ей и

вышедшего из приёмной.

Поднявшись, Татьяна выглянула в коридор:

– Клара Илларионовна, проходите.

– Наконец-то! – главный бухгалтер, пыхтя, оторвала мясистый зад от стула. – Почему нас, как

каких-то уборщиков, в коридоре держат?

– Прошу прощения, в приёмной меняют мебель по распоряжению руководства.

– А я не руководство уже? – Захарова зло сверкнула глазами.

– Над всеми нами один начальник, – секретарь проигнорировала гневный выпад и вернулась к

своему столу. – Проходите, Клара Илларионовна.

Женщина, проворчав что-то под нос, постучала в дверь, недовольно отметив, что табличку на ней

уже успели заменить, и, не дождавшись ответа, вошла.

За столом, заваленным папками с документами, откинувшись на спинку массивного кресла, сидел

молодой мужчина с цепким внимательным взглядом серых глаз.

– Здравствуйте, Дмитрий Александрович.

– Доброе утро, Клара Илларионовна, – Сизов поднялся, возвышаясь над столом. Захарова

почувствовала себя ничтожной рядом с этим крепким широкоплечим мужчиной и, отведя взгляд, опустилась на стул, придвинутый к столу генерального. – Позвольте представить вам нашего

финансового директора, – Дмитрий кивнул в сторону окна, где стоял его старый друг, потягивая

маленькими глотками крепкий кофе.

– Здравствуйте, – бухгалтер порывалась встать, но холодные тёмно-зелёные глаза остановили её.

– Смирнов Роман Николаевич, – чашка звякнула о блюдце, и мужчина, оставив кофе на

подоконнике, подошёл к напрягшейся Кларе Илларионовне.

Он был выше Сизова и с высоты своего роста буквально придавливал женщину леденящим

взглядом к стулу. В его осанке чувствовались мощь и надменность, аккуратно остриженные тёмные

волосы, зачёсанные назад, открывали широкий лоб и складку, залёгшую между бровей.

Складывалось ощущение, что он, как букашку под микроскопом, изучает Захарову.

– Клара Илларионовна, – генеральный кашлянул, привлекая к себе внимание, и вернулся в

прежнее положение, откидываясь на спинку кресла, – мы с Романом Николаевичем просматривали

документы и наткнулись на очень интересные и странные цифры.

– О чём вы?

– Некто Финогенов, числящийся в штате охранником, помимо своей зарплаты, получает весьма

внушительную прибавку, равную его положенной зарплате. Не находите это странным?

– Юрий Фёдорович не посвящал меня в подробности того, по каким причинам я должна удваивать

зарплату Анатолия Евгеньевича, – Захарова поджала губы.

– Главный бухгалтер не в курсе, за какие заслуги он выдаёт простому охраннику такие деньги? —

над женщиной склонился Смирнов, кривясь в ехидной улыбке.

– Юрий Фёдорович не счёл нужным объясняться со мной.

– Выходит, что он зарабатывает наравне с начальником охраны при графике сутки через трое?

– Зачем вы спрашиваете, если сами видели записи?

– Может, я ошибся и что-то не так понял? – хмыкнув, финансовый директор вернулся к окну, отхлебнул из чашки остывший кофе, поморщившись, и, казалось, забыл о существовании

бухгалтера.

– Клара Илларионовна, прошу вас подготовить полный отчёт за последний месяц, – Сизов

уткнулся в документы, давая понять, что разговор окончен. Поднял взгляд он лишь тогда, когда

дверь его кабинета негромко хлопнула. – Что скажешь?

– Она ничего не знает, – отозвался шатен. – Позвони Фёдоровичу и узнай, что за птичка этот

Финогенов.

– Для начала я хотел бы поговорить с ним самим.

– Так в чём проблема? – Роман повернулся к другу. – Пусть твоя кукла из приёмной вызовет его.

Да, и пусть сварит мне ещё кофе.

– Не сказал бы, что она кукла. Интересная симпатичная женщина, на мой взгляд.

– Дим, когда ты начинаешь говорить о женщинах, меня это пугает, потому что я точно не смогу

обсуждать с тобой мужиков, – Смирнов дёрнул плечом. – К тому же у тебя, оказывается, отвратительный вкус.

– Почему это?

– Она тебе в пупок дышит.

– Не преувеличивай, Ромыч, – Сизов потянулся. – Эта низенькая дамочка с пышными формами

будет эффектно смотреться рядом с таким, как я.

– Ага, только не рядом, а между тобой и каким-нибудь смазливым парнишкой.

– Третий не лишний.

– В твоём случае, если только он тоже имеет член.

– Всё ты знаешь! – Дмитрий хохотнул. – Если серьёзно, то дядя отзывался о ней, как о

незаменимом сотруднике.

– Не хочу навлекать тень на Фёдоровича, но он тот ещё кобель. И верь после этого, что под

шестьдесят мужики о сексе уже не думают.

– Сомневаюсь, что он спал с Татьяной.

– Не с Захаровой же! – Смирнов скривился, будто лимон прожевал.

– Надеюсь, что дядя не такой извращенец.

– Зови сюда свою куклу.

– Мерзкий ты тип, Ромыч, – Сизов усмехнулся и уже спокойно заговорил с секретарём по громкой

связи: – Татьяна, зайдите.

– Дмитрий Александрович? – Антонова тихо вошла и остановилась напротив начальника.

– Я могу узнать, кто из охраны дежурит сегодня?

– Анатолий Финогенов и Стрельницкий Алексей.

– Отлично. Вызовите ко мне Финогенова.

– Зачем? – женщина взволнованно посмотрела в серые глаза.

– Вы всегда так любопытны? – Смирнов ответил за друга, окатив секретаря фирменным ледяным

взглядом.

– Прошу прощения, – Татьяна быстро вышла из кабинета.

– Мне показалось, или она занервничала, услышав его фамилию? – Сизов сложил руки в замок.

– Не показалось. Любовники?

– Пару минут назад ты её под моего дядю подкладывал.

– И что? Не помнишь секретаршу с моего прошлого места работы?

– Эту белобрысую стерву? Такое не забывается.

– Какие вопросы тогда?

– Не все такие. К тому же ты не слышал о разнице между секретаршей и секретарём?

– Есть разница?

– Определённо. Секретарь работает за столом, а секретарша – под столом. Дядя называл Татьяну

исключительно своим секретарём.

– Ты знаешь её пару дней, а защищаешь так, будто знаком всю жизнь.

– То же касается и тебя. Не стоит судить о человеке, мельком взглянув на него.

– Сизов, ты зануда.

– А ты, Ромыч, скотина.

Три коротких стука заставили обоих замолчать и повернуться к двери.

Роман вздрогнул невольно и замер, рассматривая вошедшего: крепкий, с тёмными глазами, радужка

которых почти сливается по цвету со зрачком, густые сдвинутые брови, крупный нос с горбинкой, плотно сжатые бледные губы, тяжёлый подбородок, кривая линия шрама, белеющего на правой

щеке, и полное отсутствие волос на голове.

– Анатолий Евгеньевич? – Смирнов тряхнул головой, сбрасывая с себя оцепенение.

– Да, – низкий хрипловатый голос дополнял образ. Ему бы ещё малиновый пиджак и цепь на шею, как привет из лихих девяностых.

Переведя взгляд на друга, Смирнов заметил, что тот ошарашенно смотрит на охранника, приоткрыв

рот и сжимая кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

Дмитрий не мог выдавить из себя ни слова. Почему жизнь такая стерва, любящая преподносить

неприятные сюрпризы, когда их совсем не ждёшь? Разжав кулаки, он запустил пальцы в короткие

светло-русые волосы и растрепал их немного на макушке, пытаясь хоть как-то успокоиться, но в

голове мелькали картинки одной ночи, которую он никак не мог забыть.

Приехав из Питера в Москву, чтобы занять пост генерального директора компании по производству

офисной мебели, Сизов, ещё не приобретя новую квартиру, временно поселился у двоюродного

брата Кости. Дмитрий не мог отказать себе в удовольствии посетить клуб своего знакомого Леонида

и в первый же вечер пребывания в столице отправился туда.

Лёня Костенко встретил гостя крепкими объятьями и пылкими поцелуями, что было в его манере, тем более в свои редкие встречи мужчины непременно оказывались в одной кровати или в одной

кабинке туалета с определённой целью, далёкой от разговоров и игр в шахматы.

– Дима, ты всё хорошеешь! – Костенко сверкнул белозубой улыбкой, пропуская Сизова в свой

кабинет.

– Лёнечка, ты тоже не стареешь.

– Мне уже тридцать три. Эх, чёртова старость!

– Годы забыли о тебе, а вот я нет, – не церемонясь, Дмитрий прижал мужчину к стене, впиваясь в

его губы требовательным поцелуем.

На удивление, Леонид отстранился, мягко улыбаясь:

– Прости, дорогой, но сегодня я берегу свою драгоценную задницу для другого.

– Неужели кто-то смог захомутать тебя?

– Мечты, Дим, мечты, – Костенко закатил глаза.

– Рассказывай, – Сизов плюхнулся в кресло приятеля, закинув ногу на ногу.

– Я лучше покажу.

– Оно того стоит?

– Сам увидишь, – Леонид взглянул на часы, – через три минуты.

Дмитрий скептически покосился на Костенко, но ничего не сказал. Когда ровно через три минуты

дверь кабинета распахнулась, он дёрнулся от неожиданности, но сумел сохранить невозмутимое

выражение лица под насмешливым взглядом владельца клуба.

– Щербатый, по тебе часы сверять можно! – Леонид попытался обнять бритоголового мужчину, но тот с лёгкостью отодвинул от себя воздыхателя, значительно уступающего ему в комплекции.

– Рядовой Костенко, смирно! – он рявкнул так, что Сизов сам чуть не подскочил и не вытянулся

по струнке, как его приятель. Обнажив в улыбке крупные зубы с щербинкой между двумя верхними

резцами, мужчина прохрипел: – Вольно, рядовой.

Расслабившись, Лёня обиженно фыркнул:

– Сука ты, Щербатый! Каким ублюдком был, таким и остался.

– А ты, Костенко, всё ещё пытаешься пристроить свою вертлявую задницу?

– Ладно, познакомься лучше, – владелец клуба подошёл к Дмитрию. – Димка. А это, – Леонид

покосился на обидчика, – Щербатый.

– Толик, – поморщился мужчина и с интересом оглядел Сизова.

– Рад знакомству, – гость столицы поднялся и, сделав несколько шагов, пожал широкую

шершавую ладонь нового знакомого.

– Взаимно, – Щербатый снова обнажил зубы в улыбке, демонстрируя причину своего прозвища.

– Мальчики, не будем тухнуть в кабинете и пойдём дрыгаться под зажигательные ритмы! —

Костенко тряхнул волнистой, выкрашенной в светлый шевелюрой, и потащил приятелей к двери.

Новый знакомый действовал на Дмитрия, как магнит, к которому тянуло с огромной сексуальной

силой. Один взгляд на крепкое тело, обтянутое чёрной футболкой, заставлял воображение

буйствовать. В голове вертелось только одно желание – валить и трахать. Неважно, кто и кого.

Такие экземпляры, как Толик, редко попадались Сизову. Под такого и лечь было в удовольствие, только представив, как мускулистые волосатые руки будут сжимать его.

Улучив момент, когда Леонид отвлёкся на отчитывание неловкого новенького бармена, Дмитрий, пристально посмотрев в глаза Щербатому, потянул его за собой, схватив за локоть.

Уведя его в один из закутков, Сизов, не церемонясь, как и всегда, толкнул мужчину к стене и

опустился перед ним на колени, руками оглаживая бёдра и область паха через грубую джинсу.

– Решил закрепить наше знакомство? – Толик хмыкнул, но не отстранился.

– Не вижу препятствий, – Дмитрий уверенно приблизился, проворно расстёгивая ширинку на

чужих джинсах.

Коротко хохотнув, Щербатый накрыл его руки своими и оттолкнул, быстро приводя себя в порядок.

– В чём дело? – Сизов был растерян, смотря снизу вверх на нового знакомого.

– Побудь сегодня девочкой для кого-нибудь другого, – ласково потрепав мужчину по волосам, что

добавляло унижения к мерзкой фразе, он ушёл, оставив Дмитрия в одиночестве.

Сизов покинул клуб раздражённым, злым и жаждущим проломить лысый череп нового знакомого.

Он не попрощался с Леонидом, которого видеть хотелось меньше всего, ведь именно он, несомненно, будет в этот вечер «девочкой» его несостоявшегося любовника.

Обида за унижение не проходила, а образ Щербатого, звериный, сексуальный, грубый, не покидал

его мыслей.

И теперь, спустя неделю, эта скотина стоит перед ним и смотрит так, будто впервые видит. И в этом

взгляде тёмных глаз лишь равнодушие и абсолютное отсутствие хоть какого-то интереса.

– Ты? – Дмитрий сглотнул и резко поднялся, сжимая кулаки. В несколько шагов он приблизился к

Толику, злобно зыркнув на него сверху вниз. Щербатый задрал тяжёлый щетинистый подбородок и

вопросительно выгнул густую бровь.

– Дим, ты чего? – Рома подошёл к другу сзади и положил руку ему на плечо.

– Уволен, – процедил сквозь зубы Сизов. – Пошёл вон!

Щербатый хмыкнул, круто развернулся, задев близко стоящего генерального, и вышел из кабинета, не удосужившись закрыть за собой дверь.

– Сука! – Дмитрий скрипел зубами, глядя вслед удаляющейся фигуре, будоражащей его

воображение.

Выдохнув, он сбросил с плеча руку Смирнова и вернулся на своё место, нервно постукивая

пальцами по столу. Говорить и объяснять что-либо совершенно не хотелось. Лысая скотина, неожиданно появившаяся в его кабинете, разом спутала в голове все мысли, отчётливо выделив

только раздражение и острое сексуальное желание, скручивающееся внутри.

Глава 2

Толик Финогенов в свои тридцать четыре года не считал себя неудачником из-за того, что не имел

банковского счёта с кучей нулей и гонял на старенькой, но такой родной «девятке». Он просто жил, не сетуя на суку-жизнь, а выжимая из неё всё, что она позволяла выжать.

Отца своего он никогда не видел, да и не хотел, боясь не сдержаться и навешать папаше за все

материны слёзы, пролитые в подушку. Ещё подростком он остался единственным мужчиной в семье, потому что дед и дядя сгорели в старом деревенском бараке в компании своих собутыльников.

Бабушка после этого замкнулась в себе и не вылезала из огорода, стараясь занять себя работой, чтобы не вспоминать лишний раз о трагедии. Мать смотрела на бабкино затворничество несколько

лет, а потом, оставив московскую квартиру на Толика, забрала его младшую сводную сестрёнку

Ирину и уехала в родительский дом. Рядом с внучкой старушка оживилась и будто помолодела, нянчилась с девочкой, а когда та подросла, вбивала в её светлую головку знания, вспомнив о своём

двадцатилетнем учительском стаже.

Щербатый, тогда только вернувшийся из армии и ощутивший свободу, не забыл об ответственности

и, подавшись в органы, помогал своим любимым женщинам всем, чем мог. В сестре он души не чаял

и старался чаще бывать в деревне, чтобы видеть, как она растёт. Ирина, в противовес многим

поздним детям, росла послушной, исправно училась, скандалов не закатывала, а старшего брата, заменившего ей отца, боготворила. Мать, Антонина Ивановна, о втором родителе девочки

умалчивала и на вопросы о нём только качала головой.

Женщины возле Финогенова никогда не задерживались. Первая невеста испарилась, узнав о том, что

у него не может быть детей, а остальные жаловались на недостаток внимания. Мужчины в жизни

Щербатого появились в армии. Точнее, там появился только один, а потом захотелось попробовать

ещё и ещё.

Застукав в каптёрке вертлявого салагу Лёньку Костенко, отсасывающим у прапора, от недотраха

забывшего запереть дверь, Толик был в шоке. Он, конечно, слышал о зоновских петухах и армейских

невестах, но сам никогда не сталкивался с такими и даже не подозревал, что спит в одной казарме с

подобным отродьем. Только Костенко, судя по его нетерпеливым ёрзаниям, кажется, не принуждали, а скорее наоборот, что вызывало ещё больше отвращения. Финогенов не стал поднимать шум, молча

прикрыл дверь, а ночью выловил сопляка в сортире и хорошенько помял рёбра. Лёня на все вопросы

упорно твердил, что упал на скользкой плитке, Толика не сдавал, но обиду на него затаил.

Оправившись от побоев и убедившись, что Щербатый его тайну никому не выдал и не собирается

этого делать в дальнейшем, Костенко начал осаду крепости. Месяц он вертел задницей перед своим

сержантом, вешался на него по углам и норовил влезть в штаны. Финогенов готов был придушить

тощего назойливого голубка, но руки больше не распускал, опасаясь увлечься и действительно

отправить доходягу на тот свет. Лёня не был бы Лёней, если бы не добился своего – крепость пала.

В той же каптёрке, где началась их общая тайна, появилась ещё одна.

Толик был здоровым молодым парнем, которого в службе напрягало только отсутствие секса, но

напрягало так, что он уже почти поддался на провокации и откровенные заигрывания необъятной

медсестры из санчасти, любящей молоденьких солдат. И всё-таки он предпочёл тощую задницу

рядового Костенко, а не лишнюю тонну жира в белом халате, трескающемся по швам.

Оторвался Щербатый на салаге по полной, не сдерживаясь, тиская, сжимая и вдалбливаясь в

податливое тело. С девушками он никогда не позволял себе грубости, а новые горизонты, открытые

ему Лёней, манили своей свободой, раскрепощённостью и отсутствием тормозов. Костенко убивал в

Финогенове предрассудки и брезгливость, приучая к своему телу. Толик не хотел только получать, так что быстро освоил нехитрые действия, доводящие его сослуживца до полного изнеможения и

кучи внеочередных нарядов за сонливость в неположенное время. О прапорщике салага быстро

позабыл, а на попытки того возобновить былую связь лишь отмахнулся и приврал, что у его нового

любовника звание повыше будет, и он очень расстроится, если узнает, что его мальчика кто-то

домогается. Прапор был не идиот, к тому же жуткий трус, дрожащий за нагретое местечко, так что

отвалил и Костенко по возможности обходил стороной.

Красивым или симпатичным Щербатого можно было назвать, только порядком напившись палёнки, но Лёня млел от его звериной внутренней притягательности, от его резких грубых движений и

пугающей отчуждённости. Выпросив у демобилизующегося Финогенова домашний адрес, Костенко

снова появился в его жизни, когда уже сам стянул к чертям кирзовые сапоги и вдохнул воздух

свободы. Встречались они в те периоды, когда от Щербатого уходила очередная разочарованная

баба, не сумевшая нацепить ему кольцо на безымянный палец. Единственным мужчиной в его жизни

Лёня не был, да и не претендовал, потому что сам больше всего на свете ненавидел обязательства.

Первые годы после армии Финогенов не отказывал себе в удовольствиях, а потом будто пресытился

и стал разборчивее. Только Костенко получал доступ к телу в любое время на протяжении уже почти

пятнадцати лет, когда Щербатый не состоял в отношениях с какой-нибудь бабёнкой.

Возможно, Толик мог бы назвать Лёню другом, но друзей не трахают, и такой друг был у него один.

С Кириллом Антоновым они дружили с детства, живя в одном подъезде и наводя шумиху на всю

округу. С робкой девочкой Таней, учащейся с ним в одной школе, Финогенов познакомил друга ещё

до службы.

Кирилл был старше Щербатого на два года, поэтому сопливую девчонку, как он её называл, всерьёз

не воспринимал. Кто же знал, что через год он будет обивать порог её дома и добиваться

благосклонности? Антонов и сам не заметил, как васильковые глаза и родинка над губой вывернули

его душу. А Таня смотрела на парня, как на божество: взрослый, красивый, с невероятно доброй

улыбкой и, в отличие от большинства его ровесников, думающий о будущем. Родители девушки

были категорически против их отношений, уверяли дочь, что он наиграется и вышвырнет её из своей

жизни, но Кирилл, не уставая, поступками доказывал обратное. Едва его друг вернулся из армии, он

потащил его к людям, с которыми планировал породниться, и сделал Тане предложение. Отец

девушки, учёный-интеллигент, матерился так, что соседи повыскакивали из квартир в жажде хлеба и

зрелищ. Антонов сдаваться не планировал, так что спустя две недели, дождавшись совершеннолетия

своей избранницы, заявил, что Таня беременна, и под причитания её матери-переводчицы и ор отца

повёл девушку в ЗАГС подавать заявление. До назначенной даты росписи родители приходили в

себя, а уже после сего события узнали, что их наглейшим образом обманули, зная, что в таком

состоянии им будет не до справок из гинекологии. Кирилл извинился и с ехидной усмешкой сказал, что не будет оттягивать и в кратчайшие сроки обеспечит новых родственников внуками, теперь уже

точно и безо всяких шуток. Татьяну он забрал к себе, в квартиру, где жил с бабкой и дедом, отобравшими его в детстве у запойной матери. Просторная трёшка позволяла вместить в себя

молодожёнов и двух стариков.

Семь лет счастья, такого, какое редко выпадает на долю человека, а потом…

Щербатый до сих пор иногда просыпался ночами в холодном поту от кошмара, в котором он видел

широко распахнутые глаза лучшего друга и стекающую изо рта по подбородку кровь. Пуля, предназначенная для Толика, угодила в Антонова, закрывшего его своим телом. Финогенов выл, глядя, как из Кирилла ускользает жизнь, а всегда смеющиеся глаза становятся стеклянными и

пустыми. И вместе с ним умирала какая-то часть души самого Щербатого. А смог бы он отдать

жизнь за друга? Смог бы. Самый близкий, самый родной и понимающий. Такой, каких уже не будет.

Мы не знаем, сколько нам отмерено, и думаем, что успеем совершить всё задуманное, но часто не

успеваем. Толик не успел. Он так и не открыл другу постыдную тайну о себе, которую хранил уже

несколько лет. Почему-то теперь это казалось очень важным.

Двадцать девять лет. Антонов и не пожил толком, ушёл совсем молодым, но запомнившимся

навсегда.

Именно Финогенов был гонцом плохой вести для семьи друга, он успокаивал скулящую Татьяну, рвущую на себе волосы. Маленькая Алеся забилась за диван, плакала, не понимая, что происходит, и

звала своего любимого папу.

Старик Антонов пережил внука на полгода, а вслед за ним ушла и бабка.

У своих родителей Таня помощи не просила. Щербатый был рядом, взяв на себя заботы о семье

Кирилла, но молодая вдова собрала себя в кучу ради дочери и постаралась как-то жить, если это

существование без любимого человека можно было назвать жизнью.

Соседи шушукались, поговаривая, что после гибели мужа Татьяна греет койку его друга, но ни у

неё, ни у Финогенова даже мысли подобной не возникало. Да, Толик считал её красивой женщиной, одни глаза которой дух захватывали своим насыщенным васильковым цветом, а пышная грудь и

округлые бёдра приковывали взгляды многих мужчин, но для него она была и оставалась маленькой

девочкой Таней, о которой нужно заботиться.

Из органов он ушёл сразу после смерти Антонова, потому что без него всё было пустым и

напоминало об утрате. Тогда он и попал в компанию Кондратенко, сына которого вытащил в своё

время по доброте, появившейся откуда-то, из грязной истории. Костя по дурости оказался не в том

месте и не в то время, а Щербатый пожалел молодого пацана, напомнившего ему Костенко, когда тот

только прибыл в их часть на службу.

От места начальника охраны Финогенов отказался, но на предложение об удвоенной зарплате, не

ломаясь, дал согласие. Это в сказках все бескорыстные и благородные, а в жизни нужно вертеться

волчком, чтобы прокормить себя и своих близких.

Юрий Фёдорович доверял единицам, и Толик входил в число этих нескольких людей, поэтому, когда место секретаря оказалось свободным, генеральный без колебаний пригласил на собеседование

Татьяну по совету охранника и ни разу не пожалел об этом.

Но жизнь идёт, многое меняется, и теперь вместо Кондратенко, такого привычного, директорское

кресло занимает какой-то хлыщ.

На память Щербатый никогда не жаловался, поэтому ему было достаточно нескольких секунд, чтобы узнать человека, с которым его познакомил Леонид. Выдержки хватило, и ни один мускул на

лице не дрогнул, а взгляд остался равнодушным.

Финогенов внутренне усмехнулся, подумав о том, что неделю назад он мог бы нагнуть своего

начальника, когда тот так откровенно напрашивался, предлагая себя. Он и воспользовался бы таким

щедрым предложением, если бы не обещание, данное Костенко очень давно, что первая ночь после

расставания Толика с очередной несостоявшейся невестой принадлежит ему. В такие моменты

Щербатому нужно было выплеснуть скопившееся напряжение, а Лёня, как никто другой, справлялся

с поставленной задачей.

Дмитрий, конечно, привлёк его внимание, но проверенный временем любовник заслуживал больше

доверия, чем незнакомец. К тому же холёный моложавый Леонид будто был вылеплен специально

для крепких рук Финогенова. За столько лет они изучили друг друга вдоль и поперёк, узнав все

привычки и предпочтения.

Но глупо было бы не признать, что Сизов приглянулся Щербатому. Такие мужики на дороге не

валяются и не каждый день готовы раздвинуть перед кем-то ноги. Сногсшибательным красавцем

новый знакомый не был, но умение держать себя, дополненное внимательным взглядом серых глаз, крепким телосложением и едва заметной ямкой на слегка выпирающем подбородке, привлекали.

Дмитрий напоминал Толику породистого норовистого коня, подтянутого, ухоженного и очень

дорогого. Финогенов любил простоту, считая, что пёстрые обёртки обычно служат для привлечения

к пресным просроченным начинкам, но Сизов пустышкой не казался.

Вспыхнувший в серых глазах гнев принёс Щербатому массу удовольствия, потому что истинные

эмоции прекрасны, когда они не скрыты слоем фальши.

Второй субъект, находившийся в кабинете, несомненно, обращал на себя внимание. Вот уж кто мог

похвастаться внешностью, но не смазливой, как у того же Костенко, а суровой, зрелой, выдержанной, как хорошее вино. Перед такими женщины падают штабелями, мечтая однажды из

воздыхательниц перейти в любовницы, а из любовниц вырасти до законных супруг. Только вот

ледяные тёмно-зелёные глаза были способны заморозить всех воздыхательниц в радиусе километра.

Толику стало интересно, любовники ли эти двое, но мысль казалась столь абсурдной, что отпала

быстрее, чем пришла.

Он не любил пользоваться благосклонностью Кондратенко, но сейчас иного выбора не было, поэтому один звонок и пара фраз, брошенных в трубку, стали необходимостью. После короткого

разговора с Юрием Фёдоровичем, Финогенов спокойно вернулся на рабочее место к заскучавшему

Стрельницкому и внутренне усмехнулся, представив, как разозлится его новый знакомый, поняв, что

уволить обычного охранника ему будет сложнее, чем выпихнуть с насиженного места Захарову.

___

– Понял, – Дмитрий, прервав разговор, с силой сжал телефон.

– Ты чего? – Роман с беспокойством смотрел на друга.

– Дядя звонил. Ты не поверишь, – Сизов даже не пытался скрыть негодование, – я не могу

уволить этого ублюдка!

– Финогенова? Слушай, какая-то мутная история, – Смирнов плюхнулся на стул, вытянув

длинные ноги. – Рожа у этого охранника протокольная, у меня от одного его взгляда зубы сводит.

Может, он какие-то тёмные делишки помогал Кондратенко проворачивать? Хотя никакого

криминала я за Фёдоровичем не замечал.