Текст книги "Пустоцвет (СИ)"

Автор книги: Ольга Резниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– К-кому?

Улыбнулся (победно, но тотчас попытался скрыть свое превосходство, проницательность):

– Маяку.

– А тебе?

Рассмеялся:

– Чуть меньше.

– Девяносто три? – дрожащим голосом нелепая, умирающая шутка, дабы хоть как-то отстоять свою честь.

Но вдруг движение – и приблизился, едва ли не касаясь моих губ своими:

– С чего такая точность? – шепотом.

Обмерла я, словно окаменевшая, – вот только в душе: конечности же предательски, откровенно заплясали в конвульсиях; мороз побежал по коже. Казалось, я – школьница... и впервые меня парень (который безумно нравится; который старше и намного мудрее, опытнее меня; обаятельный и просто до неприличия сводящий с ума) решается поцеловать. Умираю от страха... но очень... очень хочу поддаться. Отдаться... сполна.

Обреченно, смущенно, пораженчески прикрываю веки – и жду.

Застывает и Он.

Тихие, жуткие, молчаливые мгновения робких вдохов, выдохов, обжигая дыханием мои уста... однако почему-то на большее не решается. Враз открываю очи – и устремляю испуганный, сконфуженный взгляд.

Улыбается. Не отстраняется – дразнит.

Ждет.

Но чего ждет?

И вдруг... пиканье. Пронзительное, жуткое, предательское... словно прутьями пробивая все мое сознание и доводя до еще большей дрожи, ужаса; едва ли не срывая, толкая на крик, визг... отчаяние, слезы.

Состроил гримасу, изображая печаль:

– Не успел.

Нервически сглотнула я слюну. Чувствую, как залилась краской позора. Щеки горят.

Стыдно, жутко... и сквозь землю впору провалиться.

– Или не хотел, – тихо, сухо, мертвым голосом.

– Не целую чужих невест...

Обмерла я, словно распятая. Уязвленная сказанным. Всколыхнувшимся в памяти.

Опустила взгляд. Зажмурилась, сгорая в бесчестии.

– А бесхозных? – едва различимо, боясь даже, что услышит.

Но подхватил:

– Тем более... приклеятся еще...

Зажгла обида в горле. Казалось, точно сейчас разревусь.

Резко отвернулась, из последних сил сдерживаясь, уходя от расстрельного прозрения.

– То ли... – внезапно продолжил, отчего невольно, заметно я вздрогнула. Но не поддаюсь – не оборачиваюсь. Режет дальше: – ...если бы без платья.

Невольно, нервически рассмеялась я, давясь тихой истерикой, поперхнулась слюной, слезами.

Мигом стереть слабость и обернуться, кривляясь в улыбке:

– Профукал свой час. И нечего теперь свой рот разевать.

Улыбнулся, добро так, виновато.

Но попытался не подать виду, ни что заметил все, ни что облажался – гримасничая, поджал губы:

– Ниче, я еще покараулю... И следующий раз буду умнее.

Кисло усмехаюсь:

– А нас, что... много таких по городу бегает?

Пристыжено рассмеялся. Взгляд на мгновение спрятал, а затем вдруг смело глаза в глаза:

– А зачем мне новая?

Обмерла я, вновь пришпиленная его странной игрой: и хочется, и колется... Замотала тотчас головой, прогоняя глупые, дурные, столпившиеся в непонимании и несуразице, мысли. Рассмеялась.

– Так, – шумный вздох и скривилась в язвительной ухмылке, снова наскребя силы на дерзость и гордость. – Что дальше-то?

Улыбнулся, видимо, обрадовавшись тому, что неловкость все же разрешилась:

– Что-что? – игривая ухмылка. Нырнул вдруг в карман и достал оттуда связку ключей. Протянул мне. – Вот, держи. Машина, помнишь, где стоит?

– Ну... – киваю в растерянности. Но все еще не поддаюсь – таращусь на него.

– Бери и иди, садись в нее. Жди меня – скоро буду. Потом назад и отвезу. А сейчас меня ждут дела: одна встреча. И, увы, лишних ушей... она не терпит. Так что... прости, – паясничая, цыкнул, – но пока по раздельности. Или что? – обмер, реагируя на мой все еще ступор, удивление. – Или тебя провести?

Качаю отрицательно головой. Молчу. Не верю услышанному. Решаюсь на шпильку:

– А не боишься, что угоню?

Рассмеялся в момент.

– Ты? Не боюсь. Да и куда тебе? – ухмыльнулся злокозненно. – Хмельная моя Невеста.

Скорчила шутливую, обиженную рожицу, а затем вмиг залилась и я коварством:

– А кто узнает? Я буду излишне осторожной...

Захохотал; прищурил лукаво один глаз:

– Так я же – добропорядочный: обязан буду сообщить.

– Настучать, – открыто потешаясь (причем уже действительно искренне наливаясь приподнятым, веселым настроением), язвлю.

Вдруг приблизился – и снова до неприличия близко. Глаза в глаза. И вновь чувствую его тепло, дыхание на своих губах. И вновь сгораю от странной жажды, желания... влечения.

– Предупредить, – ядовито парирует.

– Сдать, – рублю, не отступая.

– Выполнить свой долг.

– Слить.

– Спасти... тысячи невинных жертв.

Заржала тотчас, не выдержав:

– Прямо... тысячи?

– О, да... – нежным бархатом обволакивая слух, прошептал "Инкуб". – Вы, коварные, роковые женщины... и не на такое еще способны.

Тихо смеюсь. Сдержанно уже, обреченно.

Истомно прикрыла веки, не вынося этого сумасбродства, напряжения, его напора.

– На встречу опоздаешь, – колко шепчу.

– Так ты ж ключи не берешь...

Резво распахнула я очи – и снова близко, и снова сводит с ума. Немного отстранилась и устремила взор на наши кисти. Беру связку – но не поддается, удерживает. Дразнит.

– Ну, и?

И снова глаза в глаза.

– Только водку там без меня... всю не выжри.

Опять пристыжено смеюсь:

– Почему же?

– Не люблю буйных мадемуазелей.

И снова проигрыш – хохочу откровенно, свободной рукой на мгновение прикрыв лицо; чувствую, как снова сгораю от стыда и смущения.

– Жаль, а так хотелось... – заливаюсь не так ядовито, как догорая в полнейшем фиаско. – Ладно, как скажешь.

– Печаль, – игривая серьезность.

– Что? – прыснула я опять от смеха.

– Да и я о том же...

Ржу, давясь застрелившейся кукушкой:

– Ты хоть сам знаешь, чего хочешь?

– Да. Но по договору – это запрещено, – и вдруг подмигнул мне.

Обомлела я в прозрении.

Резво отстранился, обронил связку в мою ладонь.

– Но ты права, – внезапно (или наконец-то) искренне и по делу. – Чем раньше начнем, тем быстрее кончим.

Разворот – пошагал на выход.

Покорно подалась и я за ним...

Глава 3. Плата

***

Пройтись по набережной: от Петра I к самой императрице Елизавете Петровне. Тезке, как мой новый знакомый выразился.

Стоп. Он знает мое имя?

А его? Так и не удосужилась спросить...

Хотя... надо ли?

Что принесет нам эта встреча? И будут ли еще?

И надо ли это "еще"?

Ибо... толк? Вот... смысл? Зачем ему? Поиграться?

Спасибо. Наигрались. Наигрались, сломали – и выбросили. И кто теперь я? Или что?

Как там мой... "знакомый" сказал... "Коварная", "роковая"... хм, и даже не женщина уже. Нелепость. Разочарование. Бессмысленность.

Пустоцвет.

Что я ему дам... если и получу взамен искренность? Что?

Ничего.

А потому – и не надо. И не стоит.

Лучше не начинать – чтоб потом болезненно не заканчивать.

***

И не забралась я в машину, нет: а все по той же набережной неспешно потопала, пошагала, побрела дальше... Хотя до мелкого "маяка" так и не добралась: сигнального огня в форме красного "фонарного столба" в конце пирса. Этот "молодец", как и его брат-близнец, гордо возвышался над своим молом, а именно – его головной частью. Он строго указывал, как входящим в акваторию порта (и внутренний залив) судам, так и выходящим, где именно границы, ворота канала. И заботливо предупреждал, очерчивая свои формы, уточняя координаты, где раскинулся "прирученный", "прикрученный" к береговой линии, но непобедимый, непроходимый волнорез.

Свернула вбок – и вдоль, по побережью... Среди янтаря, ракушек, водорослей и вспенившихся волн – разуться и блуждать, теряясь в мыслях и нахлынувшей печали, полном осознании того, где я, кто/что я... и на что в итоге решилась. Совершила. Что меня ждет по прибытию – куда податься. Домой? Родители? Все будут искать. И "этот" – проходу не давать. Надо остыть – всем остыть, а дальше – дальше... видно будет.

И работу сменю. Пошло оно всё к черту! Надоело...

Исполню свою старую, древнюю мечту. Как там... мой "новый знакомый" говорил: "выполню долг", и вдруг... пусть не тысячи, но пару жизней – а тоже спасу. Авось... хоть так не буду зря кислород в легких гонять. Хоть какую-то пользу... принесу. Хоть для чего-то, чем-то... будет мое существование оправдано.

***

Не знаю, сколько прошло времени, сколько так нелепо бродила туда-сюда, нарезая "круги", витки вдоль каймы моря, но внезапно (наконец-то) послышались за моей спиной чьи-то резвые, уверенные шаги. Обернулась – Он самый, мой "Герой". Еще миг – и замер рядом:

– Янтарь вывозить запрещено, – вполне серьезно, грозно выдал.

Не сдержалась – захохотала, тотчас залившись краской, я:

– А так хотелось, – чуть слюной не подавилась, запнувшись из-за резкой смены настроения.

Позорно проиграл – не смог больше удерживать лживую маску строгости и тоже заулыбался:

– Не, ну... – скривился, – если только чуть-чуть...

– Ну, мне так, – пожала плечами. – Один кусочек... с килограммчик, не больше.

– А-а! – паясничая, завёл. – Так бы сразу! Можно будет, если что, под платье запихнуть – скажем, что беременна.

Обмерла я, пришпиленная шуткой: заледенела в лживой улыбке, не имея, не наскребя сил переиграть, что-либо ответить, и даже просто – разыграть равнодушие.

Учуял. Тотчас попытался исправиться:

– Ну, или мне, – робко заулыбался, рисуя на лице радость. – Я тоже сойду за добротную беременную дамочку, – и так ловко сгримасничал, скривился, сложив губы уточкой и выгнувшись в игривой, похотливой ("заезженной", "классической") позе для "селфи", что я не выдержала – в момент прыснула от смеха и подалась, покатом пошла на своего Клоуна. Подхватил учтиво, сжав в объятиях. Ржу откровенно, не имея сил сдержаться – уже буквально на грани истерики. Слезы, предатели, проступили-потекли, вот только уже не от горечи и боли, а от этой серьезной, солидной такой, немой комедии.

– Че ты ржешь? – попытка состроить обиженку. – Не веришь в меня?

– Ты – дурак, или только прикидываешься? – заикаясь, едва не захлебываясь, невольно плююсь я.

– Ой, всё! – попытка отстраниться, взмахнул высвободившейся рукой. – Не любишь ты меня! Не ценишь! Уеду я к маме!

– Ты, случаем, не актер?

Окаменел. Охрипло, шумно вдохнул. Еще миг – и тотчас прикрыл испуганно рот рукой, жадно выпучил очи. А рожа – и того смешнее, отчего просто уже оседаю, сгорая от приступа ражча, хватаясь за живот.

– Как ты узнала?! – рычит чудным басом. – Только никому! – лживый, испуганный взгляд около. А затем жест – прижал палец к губам: – Т-с-с! Сча фанатки набегут – кабздец нам!

– Нам? – хохочу. – Или только тебе?

– НАМ! – бешено взревел. – Как так? Конечно нам! Ты же – невеста моя! А они, – закачал вдруг головой, – не простят тебе этого! Точно говорю! – строит умный, всезнающий вид. – Зуб твой на отсечение даю!

Гогочу истерически, вновь давясь слезами:

– Зуб... мой... на отсечение?!

– А-ага! – не менее придурковато.

Взвыла я позорно, уже не имея сил сопротивляться.

Дико, идиотически:

– Ну, тогда... – шумный вздох, глотая жадно воздух. – В машину пора... и деру давать надо!

– Пора-а... – осипло, словно какой-то старый дед-маньяк, протянул, – тут ты права-а. – На мгновение обмер, и вдруг искренне подмигнул. Еще миг, еще вдох и сам, подавляя в себе смех, выдал (голос стал, как прежде, нормальным, тихим, спокойным): – Ладно, без шуток... действительно пора.

***

Едва въехали обратно в родной город:

– Ну, что... Невеста. Куда тебя подбросить? – ухмыляется.

– На Павлика Морозова, у библиотеки – если несложно.

Рассмеялся вдруг. Взор на мгновение на меня, оторвавшись от дороги:

– Прямо на Павлика? Там же... у библиотеки? И обязательно Морозова? Или можно на своего?

Опять...я покатом, заливаясь, задыхаясь от смеха.

– Ты сегодня перестанешь? Или как?

– А надо? – поддается и тоже хохочет (но тихо, сдержанно).

– Ну... обычно, после того, как хорошо и много посмеешься – немало потом и поплачешь.

– Так ты же вроде... уже поплакала... Или нет? Я че... перебил малину?

– Не перебил, – коротко рассмеялась, пристыжено пряча взгляд.

– Успела?

– Успела...

– Ну, вот и славненько, – улыбнулся. Взор в зеркало, на меня, на дорогу... – А то... ишь какая, виноватого нашла.

– Да я не про то... – торопливо пытаюсь оправдаться, сгорая еще больше от смущения.

– Да я знаю, – добро так, нежно прошептал. Усмехнулся. – Так ты из Балтрайона?

Миг – и отчего-то нахожу силы на игру.

Не без язвы:

– Подруга – да.

– А ты к подруге?

Киваю головой, не отвечая вслух. Скривилась, поджав губы.

Нет ни сил, ни желания... объяснять. А вернее, вспоминать... всю горькую правду своей жизни.

Еще миг – и замерли на остановке.

– Ну, – обернулся, взор мне в очи. – Прощай... Невеста. Али, до встречи...

Ухмыльнулась.

Пристыжено прячу взгляд.

А самой – так и скребут кошки на душе. Внутри сердце вопит, требует удержать Его, не отпускать... любой ценой и под любым предлогом. Но идей – ноль... Да и... неправильно всё это.

Живо ныряю руками к волосам и выпутываю из прядей гребень. Еще миг – и протягиваю своему "знакомому":

– Держи.

– Что это? – улыбается, но мой напор, выжидание – и поддается, берет.

– Заколка.

– Вижу, – ухмыляется. Взор то на бижутерию, то на меня.

– Это – плата: за гостеприимность, за услуги таксиста, экскурсовода... – тихо, мерно, с опаской и особой, какой-то трепетной сладостью, смаком перебираю воспоминания сегодняшнего дня. – Комедианта, – невольно смеюсь, поддаваясь вспышкам чудных картин его гримас, – и за поставщика... спиртного. Я заберу? – кивнула в сторону заднего сидения, где, если мне не изменяет память, хранится мой спасительный сосуд с влагой, дающей силы на сегодняшнее безобразие и безумство. – А то... вдруг у нее там сухо...

Еще одно моргание, взмах ресниц – и вовсе улыбка стерлась с его лица.

Всучил силой в руки обратно трофей:

– Не надо мне ничего, – грубо, обиженно даже.

Криво улыбаюсь, уязвленная, что шутка моя так глупо вышла мне боком.

– Пожалуйста, – сую обратно – не поддается. – Я ее видеть не могу. А этому уроду вернуть – и того обиднее. Пусть лучше удавиться от злости.

– А мне-то она зачем? – криво, горько рассмеялся. – Я замуж пока не собираюсь, – пожал плечами. И пусть улыбка вновь проступила на его устах, все же радости в ней не оказалось.

– В ломбард сдашь – неплохие деньги получишь.

– Сама и сдай.

Закачала головой:

– Совесть не позволит. Как и выбросить.

– Подруге подари.

– Вместе с горем? – резво выстрелила ему в очи. Отвечает тем же. – С тем, что эта цацка мне в итоге принесла? Сколько скандалов, трагедий... Как и вся эта свадьба...

– А мне можно? – криво ухмыльнулся.

– Так ты же ее сдашь – и сотрется всё. А Инка – оставит. Знаю ее: жаба задушит... и оставит. Позолота, жемчуг, фианиты... ручная работа.

– А может, проще тогда владельцу вернуть?

– Я – владелец, – твердо, жестко, гневно.

– Ну, дарителю...

– А мне он моё вернет? – дерзко выпаливаю, отчаянно, с горечью, отчего враз скривился мой собеседник, отвел взгляд в сторону. Нервически сглотнул слюну. Решаюсь продолжить: – То, что у меня отобрал, безжалостно... и бесчеловечно, вернет?

– Что? – выстрелом осмелевшим в очи. Вот только я уже не выдерживаю – и увиливаю взором. Вбок, за спину. В сторону бутылки – нащупываю барышню взглядом.

– Неважно. Так я возьму? – киваю в сторону этилового.

– Бери, что хочешь, – тихо, робко, охрипло.

– Спасибо за все. И не обижайся... если что не так, где или когда сказала, сделала... глупо или резко.

Резвое движение – перелезла, перекинулась через спинку сидения и схватила бутылку. Прижать к груди "трофей" – не решаюсь удостоить Судью, что, ясен пень, откровенно осуждает сейчас меня за столь низменное поведение, но и плевать. Уверенное, стремительное движение – открыть дверь и подаюсь, вываливаюсь наружу, не прощаясь, но ловко роняя на пол авто на память, в благодарность... вместо себя... злосчастное украшение.

Глава 4. Древняя мечта

***

И пусть подруга хорошей была, и спиртное из самых глубин выворачивало боль и отчаяние, реветь, горевать больше не хотелось. То и дело... мысли возвращались к моему новому знакомому и к тем, таким странным, бесшабашным, на грани риска и сладости, нескольким часам... безумия, смеха и слез... что оказались куда круче, ярче, запоминающееся и приятнее, нежели... вся моя чертова жизнь.

Инке я так и не смогла про Него рассказать. Ничего. Вообще... ничего. Сбежала – и сбежала. Благодетель подсобил с «лекарством» – и весь трехтомник о случившемся. И без того было кому и за что... кости перемывать. Но затем наступало затишье – и я вновь тонула в серо-голубых глазах, что фантомом стояли передо мной... видела перед собой ядовитую ухмылку, гримасы и паясничания... «Беременная мадемуазель» была сродни ангелу, спустившемуся с небес. Спасшим меня... от меня самой. И пусть я действительно не намеревалась ни прыгать с моста, ни еще что иное из этой эпопеи учинять, в остальном же – я была мертвая. Мертвая, пока... Он, имя которого я так и не удосужилась узнать, не оживил меня, не вернул желание... дышать, существовать и двигаться дальше.

– Че улыбаешься? – внезапно гаркнула на меня Инесса, отойдя от прострационного анабиоза.

– В ментовку хочу пойти работать... – попытка увильнуть другой темой от правды.

– Че? – выпучила ошарашено на меня свои хмельные шары подруга, забыв как дышать.

– Опером.

***

– Дочь, я даже не представляю, как ты это всё видишь... честно. Да и потом, кому я буду звонить? Я – бывший военный, а не... Сама понимаешь: разные структуры – разные начальники.

– Вот только не начинай, – ядовито ухмыляюсь отцу. – Кто еще прошлым летом на залив ездил рыбачить с дядей Гришей, дядей Борей и дядей Колей? А?

– Ну-у... – протянул, закатив глаза под лоб; откинулся на спинку стула. – Ты выдала...

– А что им стоит? Пап! Пожалуйста! Мне очень надо!

– Зачем?

Обмерла я. Была – не была. Поймет – не поймет:

– Пользу хочу обществу приносить.

– Опером? – едко, с негодованием.

– Да.

– Почему не врачом?

– И сколько мне будет, когда закончу учебу? Пап, ну что ты! А так... уже что не есть...

– Школьный учитель физкультуры... и опер?

– Пап! Пожалуйста! Я тебя ни о чем никогда так сильно не просила!

– А замуж за этого козла? – кивнул куда-то в сторону и гневно стиснул зубы.

– Но не вышла же...

– Но и аборт сделала!

– Папа, не начинай!

– Что папа?! ЧТО ПАПА?!! Кто теперь нам внуков родит?! КТО?! – яростно бахнул кулаком по столу.

– Пожалуйста... – тихо, обреченно, виновато, стыдливо спрятав взгляд.

– Толя, перестань! – слышу испуганный, взволнованный голос матери.

Сижу... а слезы горькими ручьями уже стекают по щекам... И хочется, очень хочется оправдать себя, спихнуть вину на виноватого – но и того будет хуже. Убьет – просто... убьет его. И так ненавидел, а после сего признания – окончательно причины перевесят доводы рассудка.

– Ой, всё! И ты туда же! – резво вскочил с места. Махнул рукой: – Пошли вы. ДУРЫ! – разворот и пошагал прочь, скрываясь в коридоре (позорно уступая горю – и тоже шмыгая носом).

– Не слушай его, Лизунь... – чувствую тепло, тяжесть руки мамы на своем плече. – Как-то оно да будет... И, поди, не только в этом – женское счастье... и предназначение. А польза – это хорошо. Но опер?.. Лиз... Есть еще соцслужбы... Работа в детдоме...

– МАМА! – резко обернулась и дико взревела я, всматриваясь ей в лицо. Дрожу, трясусь, сгораю от ужаса и обида из-за ее непонимания. – Я ИХ ВИДЕТЬ МОГУ! СЛЫШАТЬ! ДЕТЕЙ ТВОИХ! КАКОЙ ДЕТДОМ?!! Я ЖЕ РЕХНУСЬ ОКОНЧАТЕЛЬНО!!!

Сорвалась с места. Живо ноги в шлепанцы, открыла входную дверь и выскочила долой из квартиры в подъезд.

– НЕ СМЕЙ! – слышу грозное вдогонку бати. Не реагирую – еще быстрее перебираю ногами по ступенькам. – СТОЯТЬ!!!

Но еще миг – и выныриваю... Привычной дорогой обратно к Инке...

***

Август, 2016 г.

Поддался. Всем, кому мог, и кому надо было – позвонил. Папа позвонил. И договорился.

А потому на дворе август – а я пишу заявление по собственному в школе и иду устраиваться в местное отделение милиции в качестве оперуполномоченного уголовного розыска....

– Вы че, о**ели? – вот именно такими словами меня встретили сослуживцы (хотя, конечно, выступая за моей спиной). – Какая баба? Какая, на ***, учительница?! Вы о чем?! Она хоть раз пистолет в руки брала?! Или че, если че, указкой затыкает до смерти?.. О**еть. – Продолжил все тот же Сергей Науменко, майор милиции, немного помолчав: – Не, ребята... я в эти ваши... сексуальные игры не играю. Е**тесь, как хотите, но без меня.

– Это приказ, – послышался грозный голос начальника отделения, подполковника Курасова Юрия Александровича.

***

А затем и вовсе мне повезло невзначай (вряд ли нарочно) подслушать странный разговор всё того же подполковника всё с тем же (причем, единственным столь недовольным – остальные же пока только слюни на меня пускали) "Сереженькой":

– Короче, – отозвался Курасов. – Твое дело простое: следи, чтоб не грохнули ее раньше времени. Во все дела допускай. Особенно... ну, – замялся, – сам понимаешь какие... Не щади. Ни капли – причем, – вдруг его голос стих до шепота, хотя все равно слышно, – это даже не моя просьба: а того самого... кто за нее и ходатайствовал, по чьей милости она сейчас здесь, у нас. Пусть побесится девка, попробует, хлебнет горькой – и попустит сразу. Сама уволится. Учительница, – хмыкнул. – Дожили... а дальше кто? Няньки? От горшка до табельного?

***

– И что... прям с самого детства мечтала стать милиционером? – обступили меня ребята (не только из нашего подразделения, но и из других), изучая новую "игрушку".

Улыбаюсь:

– Почти. Сначала хотела пойти по военной стези, как отец, но тот мне сразу категорически заявил, что бы даже и не думала: не женская это профессия. Тогда родилась идея пойти в спорт. Но снова фиаско: мои частые простуды брали свое, и некуда было добавлять надрывную, фанатичную физическую деятельность. Но тяга-то есть тяга – вот и пошла в учительницы физической культуры. Работать стала – и поняла: не мое это. То ли дело вы, ваша служба: польза обществу, и сам реализовываешься как гражданин, как Человек.

– Ух! – вскрикнул в сердцах (не без ноток лжи) товарищ капитан, Сальников Виталий Дмитриевич, еще один мой "близкий" коллега. – Не женщина, а сказка!

– Ага! "Студентка, комсомолка, спортсменка, наконец, ... просто красавица!" – неожиданно выдал, с акцентом спародировал героя из "Кавказкой пленницы", Казанцев Роман (очередной слюнопускатель, но уже не из "наших").

– Пошутил так пошутил, – пристыжено хохочу с него.

– А чё, не комсомолка? – очень даже реалистично возмутился тот, но буквально миг – и сам же громко рассмеялся.

– А ты с какой целью интересуешься? – пытаюсь не отставать и я.

Но внезапно распахнулась дверь – и влетел озлобленный (хотя, может, это и норма, ведь иным я пока его и не видела) Науменко:

– Мои – собирайтесь! И ты, – гаркнул на меня майор, сверкнув презрительным взглядом.

– Куда? – растеряно, шепотом кто-то из толпы.

– На выезд! Труп.

***

Едва я попыталась успеть за всеми, подавшись на выход, протиснуться в сторону лестницы, как тотчас перехватил меня мой "недо-начальник" и, силой ухватив за локоть, затащил в туалет. Глаза в глаза – так и сверлит взором до самого дона, отчего вмиг страх змеюкой пополз по моей спине, заставляя ежиться и дрожать от волнения.

– Вали отсюда!

– Что? – обмерла я от столь резкой и неожиданной прямоты (и даже приказ его уже не смущал).

– Чё ты здесь забыла?!

– А Вам какое дело?

– Ты о**ела?

– Что? – глаза мои округлились, а легкие забыли, как вбирать воздух. Заледенела.

– Рапорт в зубы – и к Курасову! Чтобы к вечеру – не видел! А иначе...

– А иначе что? – словно смертник, сама не знаю, как осмеливаюсь на дерзость.

Яростный напор, отчего резко, невольно прибилась я спиной к стене. Приблизился, да так, что дыхание его тотчас обожгло мне кожу, губы. Пронзительный взгляд в очи:

– А иначе...

Скрипнула дверь.

Оба дернулись мы в испуге, дрогнули – но с места никто не сдвинулся.

Послышалось ленивое, песней:

– Ли-зо-онька! Ну, ты где?.. Оп-па... – оторопел от удивления Виталик. – Быстро вы...

– ДВЕРИ ЗАКРЫЛ! – рявкнул неистово на него Науменко.

– Пардон, – поднял тот руки вверх и, фиглярствуя, развел их в стороны. – Детей только не делайте здесь: Курасов рыщет.

Разворот – и едва хотел уйти, как тотчас – присев, ловко выныриваю из захвата гада и бросаюсь за своим невольным спасителем:

– Виталик, стой! Я с тобой!

– Мы не договорили! – жестко мне в спину Науменко.

Но уже цепляюсь за руку вновь подвисшего от удивления Сальникова и тащу того на выход, не реагируя на происходящее. Колкое, вполоборота, на прощание ублюдку:

– Договорили!

***

– Да ладно? – доносится шепот из комнаты, где и обнаружили тело, где и осматривает его сейчас эксперт. – Зачем ее? У него же тут полчерепухи нет...

– Это приказ! – мерзкое, бешеное... Узнаю голос Сергея.

Покорно ступаю внутрь комнаты.

– Иди к Толику, – кивает мой супостат в сторону сотрудников, что замерли около трупа.

– А Толик – это-о... – нарочно потянула я, (не менее озлобленно, обижено) паясничая.

– Эксперт! – рявкнул Науменко. – Знать надо! – скривил свою противную рожу.

– Теперь буду...

– Ты че вые**ваешься? – резко мне в спину. Аж оторопела. Разворот. Очи в очи.

– Серега! – слышу с негодованием Виталика. – Ты че материшься? Че ты к ней пристал?

– Заткнись! – выпалил тот ему; разворот ко мне: – А ты иди, давай, че стала, вылупилась?

Скривилась я, отвернулась покорно – шаги к цели. И вновь (бесящий уже) голос позади:

– Еще раз пасть раскроешь на меня при ней – зубы пересчитаю, ясно?

– Бабу себе сними... Че ты взъелся?

– Тебя забыл спросить: как и с кем мне говорить, че делать!

Движение "Майора" ко мне ближе – отчего резко, послушно, с перепугу приседаю рядом с трупом – прикрыт уже простыней, хотя и без того приличная лужица и странное месиво ореолом вокруг (не хочу даже фантазировать, что это... и как оно, при каких обстоятельствах).

– Че замерла? – послышалось внезапное за спиной, отчего невольно передернуло меня на месте. Опять Науменко: – Открыла, смотри, изучай. Может, что интересное поймешь. Да и на будущее полезно будет.

Оторопел "Толик":

– Это что еще?

– Стажерка, – резкое, грубое, где-то надо мной.

– А-а-а, ну ладно. Хотя... именно этот случай я бы не рекомендовал... По крайней мере, для почина.

– Зато я рекомендую, – заключительное, приговором... моего изувера.

Шумный, глубокий вдох (морщась уже и без того... от запаха) – и отбросила бело-бурое полотно...

Окаменела – тошнота вмиг сдавила горло.

"Просто не думать. Не человек. Животное. Картина. Фильм. Кошмар. Чушь. Бред..." – целая череда мантрой, вот только казалось: шевельнись – и тут же всё выблюю наружу.

– Ладно, я соседей опрашивать, – послышалось спасительное.

Минуты, дабы скрылся из виду мой Палач-начальник, – и тотчас срываюсь на ноги: полетела, помчала, будто земля подо мной горит.

– Э-э-э! А ты куда? – раздался за спиной чей-то голос, но чей уже было не разобрать.

– Куда она? – еще одного неизвестного грозное.

– Соседей опрашивать, – донеслось благородное... Сальникова.

По ступенькам вниз, с глаз долой: позор унося с собой, как нечто ценное.

Еще немного – стремительного, гравитацией усиленного, поката моего по лестнице – и буквально чуть не налетела сверху на одного из жильцов, что стоял внизу, на площадке – открывал свою дверь.

Словно глоток воздуха – силой толкаю молодого человека внутрь квартиры и бесцеремонно прорываюсь за ним следом.

Бешеный взор по сторонам и, едва что соображая, интуитивно бросаюсь к санузлу. Унитаз, белый овал... Жадно ухватившись за обод, вмиг устремляю туда взор – и всё, что так давно просилось наружу, выблевываю долой. И, казалось, чем больше отвечала я на позывы – тем сильнее и сильнее хотелось выплюнуть всё из себя, весь тот жуткий образ, что сплошной пеленой, жестоким непроглядным полотном натянулся перед моими глазами. А в голове, будто чугунного литого колокола перезвон, отбивались чьи-то слова: "У него же тут полчерепухи нет". И снова брызги перед глазами, куски, лужа... – и снова позыв, и снова всё, казалось уже, вместе с желудком норовило вырваться из меня, сбегая от ужаса полоумных. И вновь отдышаться, прокручивая, словно мазохист, в голове все то, что только что видела. И опять рвота, сжимая все мышцы в теле до боли... до слез, до истерики – не имея возможности остановиться...

Но еще минуты, еще сражение – и обмираю, устало зажмурив веки. И пусть картина еще стояла перед глазами, сил (ни физических, ни душевных) на сопротивление... не осталось.

Движение – и рухнула с колен на задницу. Расселась. Глубокий вдох – глубокий... выдох.

Шорох где-то за спиной. Отрываю очи. Но не оборачиваюсь...

Нечто более яркое, внушительное, жуткое привлекло мое внимание: в испуге, в ужасе перевожу, устремляю взор на ванную. Широко, до боли распахнулись мои глаза – заледенела я. Не дышу. Миг – и, едва визг (дикий, отчаянный, бешенный, сумасбродный крик) попытался вырваться из меня наружу, как тотчас кто-то грубо (предусмотрительно) заткнул мне рот рукой, деспотической силой сдерживая непоправимое.

– Успокойся, – не сразу доходит смысл сказанных захватчиком слов.

Всё мое сознание жадно и с ужасом изучало, впитывало ранее увиденную картину, а последующая переменная – уже довершением, контрольным выстрелом пришла. Сердце колотилось, что бешенное, не знаю... как еще не забыв свой ход. Волосы просто стали дыбом. Конечности похолодели и затряслись в конвульсиях, будто кто через меня ток пропускал. Всё тело сгорало от жуткого перенапряжения, как и разум – пытающийся понять, где еще реальность, а где – уже просто... помутневший рассудок, мир галлюцинаций. Запах разрывал меня изнутри, рождая выдуманные мерзкие фантазии, связанные непонятно с чем. Я пыталась определить или запомнить новоявленное – слишком много жути на короткие минуты моей жизни. Однако, что есть, то есть. И ровным счетом, ничего не исчезало: ни захватчик, ни труп неизвестного в белой чугунной "колыбели". Одетый, в сухой (кроме как в лужи его собственной крови) ванне лежал мужчина с темно-бурым отверстием во лбу, оповещая всех нас о неизбежном...

– Ты меня слышишь? – очередной шум, шорох, шепот обрел очертания слов, отчего спустя секунды, минуты... (когда вновь смогла управлять своим телом) несмело закивала я одобрительно головой. – Хорошо, – продолжил Незнакомец. – Я ничего тебе не сделаю, только не кричи. И это не я убил – мы вместе зашли, а вернее, ты ворвалась даже вперед меня...

Окоченела я от прозрения. Не шевелюсь.

– Я отпущу... Но если будешь орать или сопротивляться – будет только хуже. Поняла?

Снова мгновения, снова страх, сомнения, попытки сполна осознать всё услышанное – и лихорадочно замотала я головой, позорно, безропотно соглашаясь.

Секунды – и хватка ослабла, пальцы разжались. Шаг в сторону.

– Медленно поворачивайся и руки держи так, что бы я их видел.

Подчиняюсь.

Несмелое движение – и обмираю, лицом к лицу. Отваживаюсь поднять взгляд.