Текст книги "Пустоцвет (СИ)"

Автор книги: Ольга Резниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– А... а..., – здесь, – махнула рукой. – Только... сегодня же не тот день... чтоб...

– Сейчас будет тот, – резво, грубое женщине. Тотчас вновь подхватил меня себе на руки – уверенный ход по коридору, чуть в сторону – и, толкнув плечом дверь, занес в кабинет. Поставил на пол. И снова жадно прижимает к себе, будто что-то сверх драгоценное.

Взор на замерших в удивлении женщин:

– Кто у вас тут... регистратор? Или как там его?

– А что Вы хотели? – удивилась молоденькая, но с оч-чень важным видом, барышня. Встала со стула и, блистая царской осанкой, прошлась мимо столов.

– КТО? – резво, дерзко, вновь предъявив удостоверение.

Шаг ближе – и обмерла, изучая.

– Позволите? – не уступает в прежнем своем величии.

– Прошу, – с презрением протянул оное ей. Быстро схватила своими тонкими, ухоженными ручонками. Внимательный взор, изучая строки. – Ну, допустим я. Дальше что?

– Распишите нас, – грозно, грубо, с не меньшей важностью изрек, сплюнул ей Костя, чем она тут рисует.

Удивленно выгнула брови. Беглый изучающий взор по мне. Звонко сглотнула слюну:

– А иначе... – несмело повела, – никак нельзя? В другой день, в другом виде... в другом порядке?

– Нет. Только здесь и сейчас, – вердиктом.

Шумный вздох. Взор на своих коллег: те лишь позорно, стыдливо попрятали глаза, отвернулись.

И снова сударыня к нам лицом:

– А документы? Паспорта?.. – протянула неуверенно ладонь.

Раздраженно заиграл скулами Костя. Скривился:

– Так, со слов пиши.

Обомлела, физиономия ее еще больше вытянулась:

– Как так?

– Под диктовку, – жестко, саркастически. С презрением. Очи в очи. Вдруг дернулся, взор обрушил на меня: – Ты свои помнишь?

– Нет, – закачала тотчас испуганно я головой; виновато опустила взгляд.

Цыкнул.

В момент отстранился, достал телефон:

– Пиши-пиши, – вдруг гаркнул на дамочку. Кивок головы в сторону стола: – Готовь свои бумажки.

Гудки в аппарате:

"Я уже боюсь", – внезапно послышалось на другом конце.

– И правильно, – рыкнул сдержанно Пахомов. – Пробей, найди мне данные Цветковой: скажи серию, номер паспорта и прочую ерундистику.

– А штамп? – будто очнулась, гаркнула, кинула мадмуазель Косте.

– Потом, мы не брезгливые. Да, я здесь, – тотчас ответил голосу в трубке. – Записываете? – взор на работницу ЗАГСа.

– Ален, пиши, – кивнула какой-то девушке. Живо вскочила та, схватила бумажку, ручку – и принялась исполнять...

***

– Расписывайся, – гаркнул на меня Пахомов, завидев, что вовсе не тороплюсь подчиняться своему Тирану.

Решаюсь, сквозь корявую улыбку:

– Ну, повыделывался... и хватит. Поняла я уже всё, – виновато опускаю очи, пряча взгляд. Дрожь по телу. – Поехали обратно.

– Я тебе поеду! РАСПИСЫВАЙСЯ, я сказал! – серьезно, злобно, гневно рявкнул.

Нервически сглотнула слюну. Взор украдкой на мадемуазелей, на бланк, на Костю. Шумный вздох:

– Ну, зачем этот цирк? – без притворства, с негодованием.

– Ты у меня спрашиваешь?! – дерзко; округлил очи. – Это я у тебя спрашиваю, когда ты перестанешь нести чушь и во мне сомневаться?! Так что давай – резво расписалась и покончим со всеми этим идиотизмом!

Вынуждающий, пристальный, требовательный взгляд. Немая перепалка – и взрыв.

Живо разворот. Шаг (невольно шатаясь) к столу. Схватить ручку и быстро, смело, уверенно накалякать роспись.

Разворот, пронзающий взор своему "супостату" в очи. Злобно:

– Доволен?

Обмер. Жгучие, палящие мгновение сверлящего взгляда – и вдруг на его губах проступила коварная, самодовольная ухмылка. Резкий шаг ближе – смело, грубо, резво ухватил в свои объятия, прижал к себе. Дерзким, но отчасти нежным, не без иронии, язвительности... и удовлетворения, сладким шепотом на ухо:

– Еще как... жена моя.

Мгновение – и властный поцелуй обжог мои уста, окончательно смиряя во мне бунтующую рабыню...

***

– Кость, давай пока в больницу не ехать, – робко отозвалась я, едва вновь оказались в его машине.

– А куда? – удивленно, но без злости, недовольства. В какой-то момент мне показалось, будто и сам он не хотел меня увозить обратно (туда, где всё напоминало... о нашем недавнем аде)... но брала ответственность своё: страх перед угрозой мне, моему надорванному здоровью.

– Не знаю... можно даже где-то здесь, на какой-нибудь парковке... Просто... не хочу обратно... Хочу побыть... с тобой наедине... и не...

– Я понял, – резко перебивая.

***

Немного покружив по городу, выехали за его пределы. Вечнозеленый, сосновый лес – и будто не зима стучит в наши окна, а еще лето тихим эхом шепчет сквозь стынь и небесную серость.

Учтиво помог перебраться, перенес на заднее сидение – и сам забрался ко мне. Разлеглась, я, положив, умостив голову ему на колени. И принялась наслаждаться, упиваться родным теплом, самым приятным ароматом на свете... от которого враз дурман в голове... и нежность, сладость тихим шепотом эйфории разливается по жилам.

– Хитрый ты... – заливаюсь шаловливой иронией. – Ловко меня вокруг пальца обвел. Сама даже не поняла, как быстро из невесты... в жену превратилась, – смущенно рассмеялась я, утопая в ласковых, заботливых объятиях Кости.

– А то... буду я еще за тобой по улицам бегать. Тут надо резко и четко: пока жертва еще не отошла от шока. А не все эти цацки, глупости: фата, платье, букеты, кольца...

– А штамп... – не цацки, не глупости? Сразу всё меняет? – устремляю взгляд ему в глаза.

– Дело не в штампе. А в осознании. В принятии... В клятве.

– И что? У нас даже колец не будет? – язвительно хохочу.

– Будут. Сейчас натискаюсь с тобой – и поеду. Палец только дай – примерять буду.

– Ха-ха, смешно. На свой примерь... двадцать первый, – ржу ехидно.

– О-о-о! – взревел, паясничая. – Это уже какое-то колье получится!

– Да Вы, муженек мой любимый, очень даже себе льстите!

– Ну так! – возмущенно. – Жена не старается, так хоть сам себе подсоблю...

– Только словом, али й делом?

Заржал, не выдержав:

– Нет уж, извольте. Тут уже Вам придется попотеть...

Глава-бонус 38. Тараканьи кошмарики

Посвящаю Sensa и ее поэме.

Б аш на баш: сон на сон ;)

***

Еще миг – и сладкий, пылкий, жгучий поцелуй коснулся моих губ, бурной, не менее властной, повелительной рекой утаскивая в забвения дали.

***

– Вышли, я сказал!

– Что? – ошарашенная, уставилась на моего Костю Дамочка, работница ЗАГСа.

– Мне повторить, что ли? – с презрением, гневом обрушил ей в очи взгляд.

– Я не могу... здесь служебное...

Резво выхватил пистолет из-за пояса.

– Я сто раз повторять не стану...

– Что Вы творите? – обреченно, горько. – Мы же уже всё сделали, и так... пошли Вам навстречу.

– Вот и выйдите.

Скривилась. Но мгновения – и поддается: шаги из кабинета на выход.

Глаза в глаза с Пахомовым. Испуганно шепчу:

– Ты чего? Это же – подсудное дело, – дрогнул мой голос, но не превышая границу шепота.

– Это часть оперативно-розыскных действий, – коварно заухмылялся. Напор – поддаюсь, пячусь назад, пока вовсе не уткнулась во что-то. – Я поймал преступника... и теперь надо его арестовать.

– Дурак ты! – нервически смеюсь.

– Дурак, – кивнул головой. Вдруг резвое движение – и ухватив меня за бедра, подал назад – заставил сесть на стол. Живо забрался руками под рубаху, пошло, откровенно, нежно скользнув по ногам к запретному.

Глаза в глаза – дрожит внутри нас сомнение, догорая огоньком в золе.

– Тебе обязательно прямо здесь? – робко, взволнованно, задыхаясь уже от тяги, напряжения, желания, от чувств...

Но вместо слов, вместо каких-либо ответов – стремительно припал, прилип поцелуем к моим губам. Ловкие движения рук, высвобождая себя от оков обыденности – и разорвал, раскромсал мою реальность надвое: до и после. Женой. Я стала... полноценной его женой...

***

И пусть сегодня был не "тот" день, "встречающих" жениха и невесту за дверьми зала бракосочетаний – было сегодня не меньше, чем в иные моменты. Среди уже знакомых лиц сотрудниц, дамочек, затесались даже охранники – вот только обмерли они в нерешимости, не желая влезать во что-либо серьезное, опасное, "болезненное".

Живо оторвался от меня Пахомов и нырнул в карман своих брюк. Достал бумажник, а оттуда – всю наличку. Ткнул, всучил в руки Мадмуазель:

– Это вам всем за неудобства. Выпьете за молодых.

Резвый разворот, и, обхватив меня, заботливо повел на выход.

– Молодой человек, – неожиданно раздался за нами незнакомый женский голос. Судя по шороху – кто-то резво кинулся нас догонять. Обмерли мы покорно. Разворот.

– Да? – скривился Костя.

– ...у нас там камеры стоят... видеонаблюдения.

***

– Много че наснимал? – кивнул на черно-белые мониторы охраннику.

Скривился в смущении мужчина:

– Ну, так... – пожал плечами. – Всё... что было.

– Стирай давай, – грозно.

– Хорошо, – закивал лихорадочно тот, соглашаясь.

– Погоди, – резко, перебивая.

– Да? – удивленно округлил очи в испуге незнакомец.

– Скинь копию на диск – и мне дай. А остальное – стирай.

– Есть, сделаю...

– Зачем тебе? – обмерла я в прозрении. Уставилась в лицо своему странному муженьку.

Ответил взглядом. Коварно ухмыльнулся:

– На случай, если тебя опять перемкнет. Я тебе его включу – и будешь наслаждаться...

***

Лениво потянулась я в объятиях Кости. Взор около, скользя по "кочкам" и "ухабам" салона знакомого, любимого автомобиля, что стал нам уже... едва ли не домом...

– Кость... – несмело позвала, шепотом.

– М-м-м? – неохотно, сквозь сон, отозвался.

– А где диск?

– Какой диск?

Эпилог

Посвящаю Феде и Наташе.

Искренне надеюсь, что нынче у вас всё хорошо...

и жизнь ваша сложилась наилучшим образом,

пусть даже и с учетом того, что выпало на вашу нелегкую долю.

***

Едва мне стало немного лучше, вместе поехали к моим родителям... – и всю правду, все вести... выложили, как есть. И охали, и ахали, и плакали, и радовались...

Одно радует – и хоть батя с недоверием отнесся к моему "новому" (или как я утверждала – "окончательному") избраннику, против же не выступил.

Тихо, едва заметно улыбался... а в глазах блестел... огонек надежды и радости за меня.

Мама же, как и я, была на седьмом небе от счастья. Она верила моему Косте, как мне... и искренне уповала на наше общее светлое будущее.

***

Еще кому мы сообщили почти сразу о "переменах" в наших отношениях (да и вообще об отношениях) – это Ирина и Игорь. И если мальчик с осторожностью, опаской, но добротой меня встретил, то "мамочка" – естественно, в штыки. И это еще даже о штампе не шла речь, когда ее пламя любви к бывшему мужу резко вспыхнуло, провоцируя на дополнительные встречи, и заодно – меня желая заживо испепелить. Но Пахомов быстро всё остудил, искренне и смачно заявив: "Все вопросы к моей нынешней жене. Теперь она подобные вещи решает: с кем и когда у нашей семьи будет... общий досуг".

И если ее ревность сразу попыталась включить режим шантажа сыном, то вскоре все же разум возобладал над ней. Видя с ним наши отношения, а также получив от меня жесткий "пинок" в виде толстого намека, что вскоре планируем своими детьми обзавестись, и "Игорю больше не придется скучать среди угрюмых взрослых..." – поумнела. Страх потерять и без того шаткое свое положение в его, Кости, жизни враз подавил ее эгоистический пыл, сменив на адекватную скромность: по крайней мере, перестала ставить палки в колеса общению сына с отцом...

И пусть на Рождество не срослось (работа Кости и Ирины тараканы), а вот на масленицу мы свершили затеянное.

Два часа езды – и снова оказаться рядом с, казалось, необъятной березой. Перепрыгнуть через забор – и открыть изнутри ворота...

Плакала и радовалась одновременно старушка, Анна Федосеевна, не веря счастью своему, всё никак наглядеться не могла на нас: на Костика, на Игорька и на меня.

– Ба, да сядьте уже! Успокойтесь, – взволнованно отозвался, взмолился Пахомов. – И так всего вдоволь и очень вкусно!

– А сметану?! – вскочила, дернулась обратно женщина с места. – По сметанку еще надо к Фроловым сходить!

– Сейчас всё сделаю! Ну, Ба! – обиженно. – Ну, дайте уже сказать Вам новость!

Оторопела старушка. Послушно опустилась на табурет.

Тревожный, испуганный взгляд обрушила ему в очи.

– Мы с Лизой поженились.

– О! – взвизгнула, хлопнув в ладони. – Ну, слава Богу! – машинально перекрестилась. – Давно пора! Я столько просила у Господа, чтоб тебя образумил!

– Меня? – от удивления дрогнул Костин голос. – А чего меня? – пристыжено рассмеялся.

Глаза бабульки заблестели вновь от слез:

– Да что... опять сомневался бы, бегал... А так – молодцы! Родные мои! Сразу было видно... что вы с Лизонькой... друг для друга сотканы. И Игорьку при вас двоих будет проще, чем при тебе одному... А так, гляди, ума тебе немного прибавит, пыл поубавит. На добрый путь наставит.

– Это еще кто кого, – обиженно буркнул сквозь смех Пахомов.

Захохотала, смущенная, и я.

– Она – тебе, – уверенно выдала, повторила старушка. – А то вон... уже четвертый десяток на носу, а все носишься, гайсаешь, непонятно где, будто по-прежнему только школу окончил. Пора и о будущем... о тихом будущем подумать! О семье, а не только о работе...

– Думаю, Ба. Думаю, – тихим, едва различимым шепотом, пристыжено пряча очи. – Причем сообща...

– А вот это – правильно! Советуйтесь, решайте, уступайте друг другу – и всё у вас будет хорошо. И Игорька не забывайте, да правнучек?

– Ага, – засмущавшись, рассмеялся мальчишка.

***

Науменко оказался... не таким уже простым персонажем. Ту еще... свору шакалов вокруг себя сплотил, тех еще товарищей заимел, подтянул к себе в логово, в стаю. Всех же остальных, неугодных, – сразу в утиль. Как и меня: с моей-то родословной я ни в каких вариациях вселенной не вписывалась в его "кружок по интересам" (и это он еще о моих тараканах не знал: о принципах праведности и стремлениях героя). Так что... как бы я не пыталась и не мечтала... не было изначально, по умолчанию... априори мне места среди продуманной, рабочей схемы, что создавалась и оттачивалась годами... среди царства "Наумении".

Еще немного – и Сереге бы присвоили подполковника. И полетел бы наш не менее, чем я, принципиальный Курасов: если не вверх, по служебной лестнице, то вниз – за остальными, на свалку бытия, уступая место более "предприимчивому поколению", более... сообразительному "молодняку". И никто бы этому не помешал. Ведь как, что? Все давно уже под крылом Сереги: Горбунов, Казанцев, Сальников, еще "парочка" майоров и капитанов... – и это только низы, что умудрились засветиться или посыпаться, как домино, вслед за "Господином"... Кто же еще был замешан – предстоит еще расковырять, разворошить... сие осиное гнездо.

И всё было на мази – всё, пока так близко не засунули к нему меня, идиотку неугодную, – и встала я как кость в горле: ни глотнуть, ни сплюнуть. Сначала раздражителем выступала, а затем и вовсе – угрозой. Ладно батя, ладно его связи, знакомые... Но отношения, странные, непонятные... терки с ФСБ-шником.... Предрешило мою судьбу. Резво, смело и бесповоротно. Ведь Пахомов уж точно вряд ли им подыграет: или "податью" защимит, или за решетку упечет... если не сразу – в яму, на кладбище. Вот и пришел на ум план Майору: так удачно совпало с операцией, так красиво раздали, разыграли карты... Меня же по моей просьбе туда и заслали, к Косте подпустили, а дальше – дело идеального "шума", "издержек операции": у Пахомова на почве ревности и сложных прошлых наших отношений кукушку сорвало. По всем записям – ко мне явно проявлял агрессию и составлял угрозу: намеревался совершить акт насилия, надругательства. Однако "заботливый" Науменко, будучи прямым моим начальником, геройски рванул спасать нерадивую коллегу. Да только судьба-злодейка неумолима: Серега убивает Пахомова, а тот... в последний миг, скорее всего, сам утаскивает меня за собой, али просто – шальная пуля.

Не осталось мне места больше в этом мире, по мнению Науменко, не осталось... если оно вообще... когда-то было.

Сам себе яму и выкопал – сам себя и завел за черту...

А без "гениального руководства", без мудрого звена, связи между "темным царством криминала" и "праведным – защитников" – вся цепочка рассыпалась: леска лопнула... и бусы заскакали по полу. Паника, страх, неосторожность – всё взяло свое.... Трусливая, крысиная натура каждого из этой своры не заставила плодов давления ждать: тут же принялись тыкать пальцем друг на друга, валя вину на еще вчерашних товарищей, командиров, спасая... выгораживая свою шкуру: и прилетало не только ныне мертвым Науменко и Горбунову. Всех, всем... без исключения. Бросил их без защиты и Блоха. Сам попал под горячую руку... и едва начал вылезать, вырываться из петли, что тугой удавкой так нелепо затянулась на его шее, как тотчас и сам пошел на дно: свои же... пришили за измену.

Волки... есть волки. И только в своей стае можно выжить. И никогда... ни за что нельзя предавать друг друга. Нельзя. Да не каждой псине вручен сей дар, присущ "талант" верности и мудрости, прозорливости. А без толкового командира – что матерое тело без головы: когти рвут, да только все чаще – свою же плоть, чем врага... предсмертная агония, цель которой – уже не спасительные действия, а земной суд над грешником.

Так или иначе, мне все же удалось... в какой-то мере принести пользу обществу, хотя... и посеяв за собой... целую вереницу трупов. Много я при этом ошибок наделала, боли близким принесла... Много ужаса вкусила... но легче не стало. Не это мое лекарство. Не это... Лишь только Костя, лишь только наша с ним семья... любовь и нежность возрождает душу мою из пепла. Лишь только так – я вновь обретаю себя.

Так что... не мое это. Не мое. И пусть еще тогда, в начале декабря, пока я лежала в больнице, и пришло распоряжение о присвоении мне первого звания... – из милиции я всё равно ушла. Мне хватает вполне того, что мой муж служит на благо Родины.

Да и дел, забот и без того прибавилось с лихвой: есть чем заняться. С Костиком мы усыновили двух малышей: веселого разбойника Федьку и очень сдержанную, закрытую в своих чувствах... и желаниях (по крайней мере, надеюсь, что это лишь пока, поначалу) Натусю...

Так что... уже следующим летом, на Великий спас – не только за вареньем приехали и с искренним желанием помочь с огородом, по дому, да и просто... погостевать у Анны Федосеевны, а и заодно порадовать, познакомить со всеми членами нашей, теперь уже огромной, семьи.

Игорек, Федька, Наталка, Костик и я – вот они... беспредельщики Пахомовы...

P.S. Постскриптум

Посвящаю К онстантиновне .

А также посвящаю всем тем неугомонным Леди, которые все же вынудили свершиться кое-каким переменам в жизни семейства Пахомовых. Спасибо огромное, дорогие мои, за вашу любовь, теплоту и рвения – в отношении героев, и в отношении меня, вашего покорного автора!

***

В этом году очень теплая выдалась весна. На дворе еще только май, а уже все давно позабрасывали куртки – и щеголяют едва ли не в тоненьких футболках и шортах. Да что там! Многие на выходных уже мчат на море и вовсю там загорают (вода же Балтийских просторов, увы, по-прежнему неумолимо холодна).

Бреду по аллее – дурно так, голова на части раскалывается. Всё тело ломит... словно от простуды. Не прогулка – а песня. Да деваться некуда: долг собачника неумолим (и дернул меня черт еще и на собаку согласиться, будто кота было мало...) Уже и не смотрю, где там щеголяет моя (временами странная) псина. Не лает, за другими не гоняется – и на том спасибо. Сегодня ей повезло... приструнивать, приучать к «светской», жеманной жизни не буду: лишь бы опять охотничьи инстинкты не включила и не нашла, не облачилась в «шикарнейший букет» ароматов парфюма какой-нибудь гадости.

Черти чем занята голова, а вернее, ничем серьезным забивать, занимать не только не хочется, но и... попросту, нет сил.

Повезло, что сегодня у Кости выходной – и малых взял на себя. Точно бы довели меня до сказу своими криками, визгом. Оно-то весело, когда они резвятся, но не в те минуты, когда тебе настолько "хорошо", что только пуля в лоб – единственное лекарство.

Еще шаги – и замираю у крыльца маленького, частного магазина. У лестницы узнаю бабульку (соседка, через подъезд живет от нас). Васильевна... Все ее знают в лицо, а вот имени – никто так и не удосужился спросить, али запомнить. Для всех – по отчеству: "Васильевна".

– Здравствуйте! – с искренним задором выпаливаю ей я.

Опрометчиво. Знаю, что опрометчиво, особенно с учетом этого моего состояния и настроения. Каждый чего ее и обходит стороной, потому что едва тронь, тут же начнет свой рассказ: про злую невестку, нерадивого сына, про больницу... в которой проработала на благо детей тридцать лет, про похвалу и квартиру, что ей дарено в награду... В общем, всё то, что как заезженная пластинка... крутится всегда и везде. Бесит. Почти всех бесит этот ее рассказ – а потому сторонятся, обходят, оббегают, словом лишним не отдернут старушку.

А я ведусь. Не знаю почему, но мне ее жаль.

Даже будучи при живых и здоровых детях, внуках, живя с ними в одной квартире – она им не нужна, пусть даже и... "странная", пусть даже и... "бесящая". Ждут ее смерти. И Васильевна не раз признавалась, что и она ее ждет, что устала от всего... что пора давно, да никак Бог не заберет.

И вот мне жалко. Мне... страшно. Лишь бы самим не докатиться до такой участи, где ты – не почетный родитель, а мерзкая обуза...

Окидываю взором невысокого роста пожилую женщину в теплом пальто. Не порицаю ее за странный выбор. Понимаю: каждый волен жить, как хочет. Творить, что захочет (не посягая на счастье других). И ошибаться так, как ошибается. Не говоря уже о том, что носить из одежды: даже в такую жару. Никогда не понимала хихиканье за ее спиной на этот счет. "Ополоумевшая" – констатировали почти все. "Потрепанная, растоптанная жизнью" – интерпретируя с себя, делаю выводы я.

Стоит, копошится старушка. Невольно присматриваюсь.

Нет у нее кошелька. Всегда носит свои деньги в помятом прозрачном пакетике. Достала, стоит, мелочь пересчитывает. Сбивается, тихо бурчит-ругается себе под нос... и снова начинает ход-пляс дрожащих рук в попытках быть более собранней и толковее.

– Вам помочь? – не выдерживаю и ступаю шаг ближе, вплотную.

Только теперь и заметила меня. Резко перевела взгляд.

Но вместо привычной доброй, счастливой улыбки... ее уста исказились в испуге. Брови нахмурились. Долгие, жгучие мгновения сверлящего взора – отчего просто не выдержала я и нервически рассмеялась:

– Что-то не так? – странное волнение сковало мою душу. Тревожно улыбаюсь.

– Ты какая-то не такая сегодня.

– А какая? – еще шире моя беспокойная улыбка.

Странно, неожиданно... отчасти даже невероятно слышать "иные" речи от Васильевны.

– Ты, случаем, не беременна? – выпалила внезапно в меня пушечным ядром.

Окаменела я враз. Глаза округлились. Забыла, как дышать.

Будто гром в этот миг разорвал мои небеса, и безжалостная молния пронзила меня с головы до пят.

Скривилась я в болезненной гримасе – тщетные попытки удержать хотя бы видимую радость, задор на лице.

– Да не думаю... – шепчу робко, стыдливо пряча взор.

А в теле так и сжались мышцы. Кровью облилось сердце. Пусть уже и немало прошло... с тех далеких дней, когда мы с Костей так отчаянно пытались, воевали... за наше общее счастье. Немало, но все равно, до сих пор – горько и больно.

– Не-не, – внезапно резко, уверенно, закачала женщина головой. – Какая-то не такая ты...

Сжала в кулак свои деньги и неожиданно подалась на лестницу, больше не проронив мне ни слова. А там – ленивые минуты – и скрылась за стеклянной дверью магазина.

Стою, пришпиленная жуткими... пугающими словами и не знаю, что ответить, сделать.

Не сразу даже заметила пропажу собеседника.

Только собака, что резво кинулась на меня в попытке облизать лицо, и привела меня в чувства.

"Черт! – гневно выругалась я, откидывая от себя свою грязную, мокрую "гадину" (уже и к озеру, что в ста метрах отсюда, эта животина безбашенная умудрилась прорваться).

Лихорадочно замотала я головой, пытаясь выбраться, вырваться из тумана, прогнать наваждение, дурман, что захлестнул меня воспоминаниями и целым океаном былых чувств.

Взор около. Сообразить, что где зачем: да словно идиотка только. Пристальным взором сверлю прозрачную дверь магазина.

"А зачем... я вообще тащилась сюда? Что надо было купить?"

Дырявая голова... последнее время – так особенно.

Шаги по ступенькам.

Что куплю – то куплю. Может, как увижу – вспомню...

Но сердце надрывается, бешено стучит.

И каждое усилие выбросить из головы слова старушки с каждым мгновением – всё слабее, безвольнее, безнадежнее...

И сама не поняла, как прошла мимо кассы, мимо знакомых продавщиц – да прямиком к белому прилавку. Заглядываю в окошко.

Голосом сбрендившего смертника выпаливаю:

– Тест на беременность.

Скривилась недовольно дамочка:

– Есть за 17 рублей, а есть за 256... Вам какой?

– Оба.

Удивленно вскинула бровями.

– И тот, и тот хорош.

– Оба.

***

Не знаю, как он вовремя меня подхватил на руки. Шаги по коридору, а в очах – прям... пятнами всё пошло, темнеть стало. Заметил, тотчас кинулся ко мне Костик. Сжал в своих крепких объятиях:

– Зай, ты чего? – испуганно. Попытка заглянуть мне в лицо.

А я и фокус навести не в силах. Совсем теряюсь...

Отрешенным шепотом на ухо, пронзая за один раз нас двоих... молнией беспощадной... страхом (перед грядущим), болью (былого)... и счастьем (настоящего):

– Я беременна.

Сноски. Пояснения

ПУСТОЦВЕТ – цветки, у которых по каким-то причинам не произошло опыление и оплодотворение; человек, деятельность которого бесплодна, не приносит пользы обществу. (Википедия)

ЛИНЗА ФРЕНЕЛЯ – сложная составнаялинза, образованная совокупностью концентрических колец относительно небольшой толщины, примыкающих друг к другу. Сечение каждого из колец имеет форму треугольника, одна из сторон которого криволинейна, и это сечение представляет собой элемент сечения сплошной сферической линзы. ПредложенаОгюстеном Френелем. Линзы Френеля применяются в осветительных устройствах, особенно подвижных, для минимизации веса и затрат на перемещение; в крупногабаритных фокусирующих системах морскихмаяков, впроекционных телевизорах,оверхед-проекторах (кодоскопах),фотовспышках,навигационных огнях,светофорах, железнодорожных линзовых светофорах исемафорных фонаряхи фонарях пассажирских вагонов; в инфракрасных (пирометрических)датчиках движенияохранных сигнализаций; влинзовых антеннах. (Википедия)

КАМУФЛЕТ – взрыв под землей, обычно без образования воронки. Разрыв артиллерийского снаряда под землёй без выкидывания земли и осколков. (Википедия)

МОРМЫШКА – искусственная приманка для ловли рыбы, разновидность блесны. (Википедия)

АЛАСТОР – в греческой мифологии дух мщения. (Википедия)

ФЛАГЕЛЛАНТ. Флагеллантство – движение «бичующихся», возникшее в XIII веке. Флагелланты в качестве одного из средств умерщвления плоти использовали самобичевание, которое могло быть как публичным, так и келейным. (Википедия)

ЭНИГМА – тайна, загадка.

МОЙРЫ – в греческих мифах богини человеческой судьбы, дочери Зевса и Фемиды: Клото, Лахесис, Атропос. Первоначально считалось, что у каждого человека своя судьба – мойра. Позже стали считать, что все три сестры участвовали в жизненной судьбе каждого человека с самого его рождения: Клото пряла нить человеческой жизни, Лахесис – разматывала и пропускала её сквозь жизненные невзгоды, а Атропос -перерезала нить человеческой жизни (обрывала жизнь). Боги, несмотря на их могущество, также подчинялись мойрам. Над ними также властвовала не знающая жалости судьба. Греки представляли мойр в виде суровых старух: Клото с веретеном в руке, Лахесис с меркой или весами, Атропос с книгой жизни и ножницами. (Портал Myfhol**y)

ЭВРИДИКА – вдревнегреческой мифологииодна издриад(лесная нимфа), известная как жена легендарного мифического певца и музыкантаОрфея. (Википедия)

ПФАЛЬЦГРАФ– название высших чиновников, а также и судей при дворах средневековых франкских и немецких государей. (Википедия, прочие интернет ресурсы)