Текст книги "Пустоцвет (СИ)"

Автор книги: Ольга Резниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Молчу трусливо, виновато, позорно силясь провалиться сквозь землю.

– Так, ладно... молодые люди, я бы все же попросил вас покинуть палату, пациентке надо отдохнуть, – внезапно спасительно отозвался врач. – Как и вы, я так полагаю, родители – верно? – поспешный кивок головы отца, подтверждая. Продолжил мужчина: – Пять минут – не более. Не стоит волновать будущую мать. Ей и так... много чего пришлось пережить за эти дни. И то, что все хорошо и с ней, и с дитём – это невероятное чудо. Радуйтесь.

И снова тесанул словом, будто рубанком, задевая за живое, кровоточащее...

– Это этого х**, да? – внезапно бешено взревел Сальников, вклиниваясь. Яростное, шальное, адом сверкая в глазах. Руки сжались в кулаки.

Поежилась я невольно, всей душой уже моля Высшие Силы испепелить меня скорей дотла – тщетно. Мгновения безучастия вселенной – и поддаюсь: торопливо закачала отрицательно головой.

– Нет.

– Смотри мне, – гнусное, презрительное, сплевывая ядом. – Не прощаемся... – мерзкий оскал отпечатался на его лице.

Разворот – и резво на выход. Покорно последовал за ним и Роман.

А там – и учтивый доктор, оставляя меня... с моими новыми судьями наедине...

***

– Мам, пап, я потом вам всё объясню... не сейчас, – испуганно, тихо шепчу, дабы никто иной, лишний не услышал.

Закачал в ужасе, в непонимании, давясь горечью и болью, головой отец. И снова слезы заблестели на его... казалось бы, всегда непроницаемых, как и душа – в титановой броне, глазах:

– Бог тебе судья... Не знаю, что ты творишь, но надеюсь... сама хоть осознаешь, понимаешь... всего этого последствия...

Резкий разворот – и пошагал прочь, не проронив больше ни звука. И взглядом не удостоив. Поспешила за ним и мать.

– Пап! – отчаянное...

Тщетно. Хлопнула дверь, лязгом расходясь и отдавая новой волной режущей боли в моем сердце...

Жгучие, палящие.... уничтожительные минуты... осознания всего.

Молчу, соплю, давлюсь шальными слезами.

"Прости, зай," – слышу внезапно, отчего тотчас мои рыдания взрываются звонким ревом.

– Как ты мог?! КАК?!! – горько, болезненно, не таясь.

"Я не знал! – моля. – Но этого стоило ожидать. И, малыш... Там, наверняка, их прослушка стоит..."

Покорно умолкла, давясь тихой обидой, злостью... яростью...

Такое жестокое... предательство. Издевательство. Изуверство... над чувствами, верой... надеждой.

Вот только чье оно было? Чья эта бездушность? Или ТУПОСТЬ?

Моя... моя – и ничья иная.

Да, ожидалось. Да, готова была... но не эта же "новость"... в их сознание, моих и без того несчастных родителей. Не эта... не эти слова.

***

Забуриться в постель, под одеяло, и голову накрыть подушкой. Спрятаться, исчезнуть... раствориться. Как хочется... просто сдохнуть от всего того, что я натворила... и что еще натворю. Сколько им горя подарила, бедным моим... маме и папе. Сколько!..

Костя говорил, что так будет лучше: историей с беременностью огражу себя, сдержу пыл, агрессию своих "товарищей", давление со стороны следственной комиссии по делу убийства майора милиции, однако... сколько всего остального приходится заодно проходить, терзая, рвя в клочья сердца родных, близких... не говоря уже о своем?..

Стоит ли оно того? Надеюсь, ты прав – и всё это себя... оправдывает.

Я понимаю, что у этого есть реальная цена, а не просто... беспечность, жестокость и позорная трусость. Да, я сама упросила, сама решилась. И я не жалею – ибо во имя добра стараюсь... Но вместе с тем, где эта черта, которую не пресекая, ты, для одних творя благо, и для родных... заодно не вершишь ничего ужасного, не рвешь им душу и не даришь боль? Где тот момент, где ради покоя и счастья "чужих", ты не предаешь... "своих"?

***

И снова скрип двери. Тихий хлопок.

Прокашлялся кто-то грубо, взывая к вниманию.

Поддаюсь. Живо вылезаю из своей позорного убежища.

Взор на непрошеного визитера: опять Доктор.

Смущенно улыбнулся:

– Послушались все-таки... – удивился, отчасти показательно. – Радует.

– Вы что-то хотели? – сухо пробормотала я, бесстыдно желая поскорее вновь остаться наедине с самой собой.

– Да, – виновато поджал губы. Шаг ближе – и протянул мне медкарту. Поддаюсь – беру.

Пытливый взор обрушиваю на мужчину.

– Там... подпись Ваша нужна. Согласие на обработку информации... Стандартная процедура...

– Так я же вроде уже такую подписывала. Мне медсестра давала, когда в "приемном" еще была...

– Это что-то другое было, или потеряли, – пожал плечами и скривился в недоумении. – Так что, будьте добры, подпишите еще раз. Вам несложно поди, а у меня – работа стоит... без этого привета бюрократии. И там, кстати... еще кое-что есть, в самом конце... Думаю, Вам интересно будет, – загадочно повел дальше.

Чиркнуть закорючку и провернуть листы, поддаваясь "совету". Снимки УЗИ, результаты анализов крови, моча, мазок... И вот оно. Почти две идентичных бумажки: только одной строкой отличаются, а вернее цифрами. На одном: "Беременность. 19 недель". На второй: "Беременность. 11 недель".

– И что это? – обмерла я в не понимании – лишь жуткое предположение. Жадно выпучила на Доктора очи.

Скривился тот в странной, нелепой улыбке: не то стыдно, не то неловко, не то... жалко.

Пожал плечами:

– Энигма...

Обомлела еще больше. Рот невольно приоткрылся.

Жуткие, палящие мгновения тишины... нагло, уверенно, нещадно подтверждая собой... самое страшное... и прекрасное одновременно. То, что меня враз, казалось, изрешетило, растерзало на ошметки.

Еще секунды, минуты – и решаюсь. Болезненно сглотнув лезвие, застрявшие в горле, отрешенно шепчу:

– Это – правда?

Господи, ну не верю! НЕ ВЕРЮ! НЕ МОЖЕТ ЖЕ ТАКОГО БЫТЬ!

Поджал губы. Миг – и закивал головой:

– Да.

"Что там, Лиз?" – от его голоса даже вздрогнула. Костя. Секунды, дабы совладать с собой, и тихо, вынужденно ответила, едва различимым шепотом:

– Ничего...

– Что, простите? – удивился Доктор.

Замялась я, еще больше давясь, сражаясь с чувствами.

Нужно что-то ответить. Причем не так для врача, как для... "бывших сослуживцев", что сейчас тоже слушают – вися на прослушке.

Шумный вздох:

– Ничего, говорю... – задумчиво начала, но затем торопливо, подобрав слова, добавила, забормотала: – ...уже не понимаю, – пристально, искренне всматриваюсь мужчине в глаза. И будто благодать, решение за меня принять, прошу, молю безысходно: – И что мне теперь делать?

Ухмыльнулся... кисло, горестно Доктор, но и вместе с тем добро, снисходительно. Понимающе:

– Ничего, – нервически, шумно сглотнул слюну. – Пить лекарства назначенные... и меньше нервничать. Держать себя в руках. И всё будет хорошо.

Глава 31. Недо-реальность

***

Говорить ли Ему? А если да, то что? Как я могу Его подвести? Столько сил, надежды... веры? Но и рискнуть... всем нашим счастьем? И нужно ли мне это счастье, жизнь вообще... без Него? Если в итоге Он от меня откажется? Уйдет? Если Пахомов... после моей трусости... уйдет?

Имею ли я право... ведь работа для него – всё. Не раз сам говорил, и Анна Федосеевна утверждала. А тут возьму – и так подведу. А ведь сама упросила, умолила... И Костя доверился мне... Всё поставил на карту, безрассудно рискнув, – и я... теперь наплюю на всё? Позорно поджав хвост, сбегу?

Нельзя... Нет, нельзя... НЕЛЬЗЯ поддаваться! НЕЛЬЗЯ страху уступать!

Я очень хочу этого ребенка. ОЧЕНЬ!.. БЕЗУМНО!!!

Но сейчас я нужна Косте. Очень нужна – моими же глупыми стараниями...

А потому...

Я выдержу. МЫ выдержим. И никак иначе... ВЫДЕРЖИМ!

...да?

Господи!

Беременна... реально БЕРЕМЕННА!

От Кости... беременна.

От этой мысли сжались все мышцы в теле... Молнией, током прошибло, казалось, каждую мою клетку.

Господи! Но это же... НЕРЕАЛЬНО. Нереально...

Взахлеб говорили, утверждали они...

Хлестали словами, готовя меня к правде жизни.

И тут – «беременна».

11 недель...

Это... это – сентябрь?

Почти сразу... всё и вышло, так?

Черти что...

(невольно качаю головой, отрицая)

Не верю...

Но...

Но... если и так. И ты... ты, Боже, услышал нас...

А что... если что-то случится? Если... я вновь не выдержу? Сорвется...

Потерять... опять потерять... И более того – уже точно навсегда, без шансов?

Жуть... жуть, от которой волосы дыбом. Сердце рвется на части, захлебываясь кровью...

Но не могу! Не могу уступить слабости, страху... Не могу я... Костю подвести!

Господи... Почему? Почему ты ставишь меня перед таким жутким выбором? Почему раньше я не узнала правду? Ведь тогда бы никогда не предложила эту авантюру, риск... Не заварила бы эту кашу... Берегла бы наше чадо, как самое ценное сокровище на земле... Берегла бы, как следует. А теперь? ТЕПЕРЬ ЧТО?

ЧТО ДЕЛАТЬ?!

***

Смолчала. Не созналась.

В сути – соврала.

Ради Кости.

Ради тебя, Пахомов!

...и твоего призвания. Твоей... мечты. Сути, души.

Я, мы – уступаем. МЫ выдержим, справимся. Рискнем – и выдержим.

Выведем тварей на чистую воду, завоюем право на покой – и уйдем... в тихую гавань – заботливый, беспечный, теплый тыл для тебя сторожа.

***

И пусть больше нежданных гостей у меня не было (или просто не пускали их уже), но суматоха, сочащаяся невольно из коридора, иных палат в виде разговоров пациентов, медперсонала, а также прочего вмешательства в мои аскетические "хоромы" (а-ля визиты время от времени заботливой медсестры), стихла лишь под самый вечер, когда уже за окном стемнело, и всюду приглушили свет. А потому сну за целый день так и не предалась. Шальные мысли отчаянно, бессовестно, жестоко глушили голову. Устала, ужасно устала... паниковать, реветь, сходить с ума, давиться безысходностью...

Сознаться? Я обязана сознаться Пахомову... И в то же время – нельзя. Никак нельзя.

Любой исход, итог сего поступка невыносим, страшен: или прервет операцию... сломав планы, усложнив жизнь (не только себе) и поставив всех под удар; или же смолчит... смирится – рискнет добровольно нашим ребенком... и тогда навсегда потеряет мое уважение, так как... окончательно и бесповоротно пойму, что мы всегда будем на заднем плане, на втором месте: сначала работа – а потом семья.

Так что нет. Уж проще не задавать вопрос, ответ на который... знать не хочется.

Еще одна мысль, которая меня терзала: Курасов. Честно, не ожидала. Реакция Сальникова и Казанцева предсказуемая... и даже ожидаемая, как по мне: будучи верными товарищами по службе, хорошими друзьями в жизни, логично, что, скорее всего, окажутся и соратниками в «темных делах». А вот поведение, советы... подполковника вовсе выбили меня из колеи: или замыливает глаза, отводит подозрения, красиво и коварно притворяясь, или же... пусть даже и непосредственный начальник, а все же... не при делах – и те действовали в обход него.

Хотя... а вдруг и Роман с Виталей "чистые"? Вдруг... мои предположения – не что иное, как слепая, глупая предвзятость? Киношная паранойя?

Шумно вздохнуть – и вытолкнуть весь этот сумасброд из своей дурной башки.

Черти что... во что вляпалась. И кто?

Теперь уже и самой смешно: учительница физкультуры... строит из себя спецагента. Я даже на актера не тяну, талантливого или хотя бы удачливого... Так – пустышка. Глупость, жизнью лишь научена, как надо врать... и, будучи не приемлющей сию политику, вынуждена ее соблюдать.

А что, если проколюсь? А что, если уже прокололась?

Верить Ему... Он рядом. Костя мой рядом.

Высыпать из пакета все вещи, что принесли родители. Повезло: догадались про телефон и зарядку к нему (узнаю: старый, батин... еще без тачскрина).

Шаги в коридор.

Не знаю, почему многие считают, что если они запрячутся в туалет и там начнут свою "интимную" беседу, все это будет сугубо конфиденциальным...

Приоткрытое окно; тишина, вторящая сосредоточению смущенным посетителям; закрытая дверь, за которой может стоять, кто угодно – и прочие, казалось, маловажные факторы, но играющие не на пользу почитателя "тет-а-тет".

А потому прошлась я в дальний угол и замерла среди огромных горшков с пышными, вечнозелеными напольными цветами. Спиной к окну, боком к прохожим (ловя косым зрением слушателей), лицом в угол. Сделать вид, что набрала чей-то номер и приложила телефон к уху.

– Костя, ты тут?

Жгучая, пугающая тишина. И вдруг треск, шорох.

Усталый, заспанный голос сокрушил тишину:

"Да, зай? Ты в палате?"

– Нет. Вышла в коридор.

"Следующий раз сразу докладывай о передвижениях. Даже просто в туалет", – сдержанное, заботливое, поучительное.

– Хорошо.

"Что-то хотела?"

Обмерла я.

И снова полосонула мысль о беременности, будто лезвием по горлу, тотчас обжигая жутью. Нет, нельзя.... нельзя сообщать.

Шумный вздох.

– Врач сказал, неделю или две придется здесь лежать. Как так? И что... все это время... ждать? А если они не придут? Я думала, хоть в отделении помаячу – спровоцирую.

"Не переживай, – внезапно перебил мою тираду. – Катализатор пущен вход. Скоро припечет – и быстро объявятся".

– Что именно?

"Вчера объявили, что служебная проверка по поводу всей той ситуации, и особенно относительно тебя, будет не в том виде и не теми людьми проведена, на которых доселе все рассчитывали. Гаврики наши однозначно поняли, что ими заинтересовались извне... Как пить дать, запаникуют... и наделают ошибок. Главное, ты не расслабляйся. И никому не верь. Ничего не бойся, но и на рожон не лезь. Ясно?!"

– Что Вы здесь делаете? – от ее голоса меня даже подкинуло на месте.

Живо оборачиваюсь – медсестра (угрюмая, худощавая, невысокого роста пожилая женщина).

Черт бы меня побрал! Расслабилась идиотка... и вовсе упустила всё из виду. Надеюсь, никто ничего лишнего не уловил, не выудил из моего разговора. Вот тебе... и чрезмерная, глупая самоуверенность.

– О! По телефону, – с негодованием гаркнула старушка. – То туалет в переговорный пункт превращают, то... коридоры – что в палатах потом сидят, уши развесив, все сплетни собирают приблудные. Ну сколько можно говорить? И таблички вешать? Вот... понавыдумывали этих мобильников. Мало того, что в радиоволнах, как в шелках ходим, так еще и куда нос не сунь – каждая вша с ним пляшет... от самого малого до великого. Ложку в руках еще уверенно не держит, а по кнопкам чертовщины уже ловко перебирает. Были на проводах – так хоть упорядочено всё было. Мамочки... те еще мне. За вами надо глаз да глаз, а то еще и детей вам доверяй. Иди давай, – грубо, но все же сдержано, рявкнула на меня, кивнув в сторону палат. – Откуда ты там?

Тотчас виновато спрятала взгляд я. Неспешные, едва ли не в растяжку, шаги... давая женщине возможность психануть и заняться своим прежним делом, а не пытаться проконтролировать мое сомнительное поведение: незачем лишние вопросы, особенно рождающиеся из удивления, почему для "частного" разговора пришлось мне покинуть и без того "уединенную" палату.

И, тем не менее, как бы я не пыталась переиграть «старуху», «недалекой маразматичкой» опять оказалась я, и только я. Глупо было надеяться, что возраст возьмет у нее свое – и она забудет про меня. Или не сможет докопаться до истины: кто я и откуда. Поди, не зря, даже не смотря на столь почтенный возраст, ее до сих пор здесь держат, не освобождая место под более молодые, «современные» кадры.

Скрипнула дверь. Зашла в палату. Серьезный, пытливый взор около:

– Лекарства все выпила?

– Почти, успокоительное только осталось...

– Ладно, давай, температуру и давление проверим. С утра, к восьми – в процедурку: там буду ждать. А вообще, есть какие жалобы, вопросы?

– Нет, – резко, невольно поторопившись.

Хмыкнула:

– Куда ж... тебя нелегкая занесла, что ты... так хорошо выглядишь? Муж, что ли?

– Нет, – тотчас закачала лихорадочно головой.

"Соври", – нагло вклинился чей-то (незнакомый мне) мужской голос, взорвав тишину в наушнике, отчего я даже заметно вздрогнула.

– Что? – удивилась женщина.

– Да так... в аварию попала.

Цыкнула нервно старушка. Помолчав немного, добавила:

– Ничего... главное, что в остальном целы... а так – быстро на ноги поставим. Лекарства пей, – кивнула головой в сторону тумбы, размыкая и снимая с моей руки манжет.

– А, да... сейчас. Спасибо...

***

И сама не поняла, как провалилась в сон. Жуткие, временами несвязные, малопонятные, размытые картины. Коридор, белый как снег, уходящий в бесконечную даль. Тихое, нудящее жужжание ламп, хотя свет от них – яркий, стойкий, прерывающийся лишь полной теменью усталых, слипшихся моих век. Ведут, тащат меня в никуда, волочат, удерживая под руки. Но кто, куда и почему – полное отсутствие понимания. Прострация, лишь иногда нарушающаяся странными вспышками недо-реальности.

И снова перемены. И снова ничего не могу понять... где я и с кем. Запах... странный, противный и приятный одновременно. Будто эхо из прошлого, далекого детства. Еще со времен того самого, когда с отцом много ездили по области в редкие его выходные дни, радуясь природе и пользуясь ее плодами: от рыбалки до похода за ягодами и грибами.

Выхлопные газы. Те самые, червем влезающие в салон, забивающие каждый миллиметр внутреннего пространства старого "Запорожца".

И вновь шорох, чей-то голос... и знакомый, и далекий одновременно. Сложно выудить хоть что-то, что могло походить на логичную, вразумительную картину бытия. Но если я сплю, почему осознаю... свое это лживое, шаткое положение?

И снова ход. И снова коридор, вот только густой полумрак уже царит повсюду, до жути пробирая неизвестностью обстановки, происходящего и наличия затаившихся угроз. И, если бы меня все также не тащили силой, точно бы обо что-то споткнулась, или врезалась, расшибая лоб. И вдруг яркий, режущий, пронзающий до самой глубины души, холодный свет. Морщусь, кривлюсь, отворачиваюсь от него, неумолимого истязателя, тут же нелепо желая сбежать обратно в слепую, пугающую, но все же пока еще безболезненную мглу. И что самое странное, ощущения с каждым наплывом рисованных картин всё четче и четче, реальней и реальней... И муки, что причиняет хватка или безжалостные лучи искусственного светила, казались уже вполне настоящими, не выдуманными. РЕАЛЬНЫМИ.

И снова ход по кишкообразному лабиринту, вот только уже четко различала перед собой: из красного кирпича стены; без рам окна в мрачную неизвестность; заделанные камнем, кирпичом или перекрытые решеткой из прутьев дверные проемы; пол, что местами тонул в неведомой глубины лужах. Но шли. Вся бригада, "коллегия" смело шагала вперед, бороздя полумрака просторы. Но кто же мои захватчики – я до сих пор не ведала, не понимала, не было ни возможности, ни сил... признать.

И вновь поворот, смело протиснуться в узкий проход, межстенье, что заботливым одеялом окутывало, обрамляло, судя по всему, важные отсеки, центровые, ключевые помещения сего странного сооружения. Впереди – тупик. Свернуть вбок – и перед нами уже крутой, каменный серпантин, ведущий стремительно вниз.

И снова ступить в лужи, погоняя гребни волн среди разливов скверны.

Дышать с каждым метром все тяжелее и тяжелее. Тихое, редкое покашливание одного из "сопровождающих" невольно участилось, а затем и вовсе – ему начал вторить кто-то новый, а дальше, как по команде, взорвался и прочих лай, поражая разнообразием звучания, тембра безусловных рефлексов. Не избежала сей участи и я: давясь скопившейся слизью в горле, взорвалась в борьбе за свободный, спокойный, полноценный вдох. И вновь страх сечет плетью прозрения по спине, доводя до холода, до дрожи в конечностях. "Отнюдь не сон... – грохочет ужас, сдавливая виски. – Реальность. Костя... упорно молчит. Я – чёрти где. Я – ОДНА... брошенная на растерзание... неведомым псам-изуверам".

Глава 32. Друзья-товарищи

***

Толкнули, швырнули, пнули от себя – едва ли не кубарем полетела я; рухнула на колени, отчаянно руками тормозя, кожу, плоть (старые раны теребя) вновь стесывая на конечностях до крови. Попытка собраться, встать, как тотчас кто-то рявкнул и устремил на меня, казалось, пронзающий до недр души, губительный, аннигилирующий луч садистского фонаря:

– СИДЕТЬ! – гневно, жутко, деспотически.

Обмерла я на карачках, подчиняясь. Но мгновение – и медленно, позорно опустилась вовсе, рассевшись на, до кости пробирающем холодом, полу.

Жгучие, пугающие мгновения тишины. Жадно всматриваюсь в сторону своих истязателей, всех тех собравшихся, что предусмотрительно (али трусливо) скрылись в пелене полумрака и тьмы: часть – в комнате со мной, а часть – за ее пределами.

Молчат, дразнят. Загоняют жертву в собственные тенета страха.

И довольно-таки... успешно.

Яркий свет, хоть и раздирал до боли глаза, а все же манил, дразнил... вынуждал сосредоточиться на нем, роняя лживую надежду, стремление прорвать шлейф непроглядности и высмотреть, выглядеть, узнать врага – понять, определить последующий алгоритм действий.

– Ну, Цветкова, – будто гром, вновь раздался незнакомый бас. – По добру, или по веселью? Что выбираешь? – колкий миг смакования собственным превосходством ублюдка. – Только учти, – неожиданно продолжил, – последний вариант только нас позабавит. И поверь, не посмотрим на твое... "положение". Не побрезгуем: отведаешь нашу любовь сполна. Так что... думай. И желательно быстрее.

– Что вам надо от меня? – нервически сглотнула слюну.

– Что-что? Не ту х**ню, что ты парням впаривала, или Курасову лечила. Кто такой Пахомов? Только на самом деле... На кого и что роет? Что уже нарыл? И кто ему о нас всё сливает? Ну же, давай... подстилка мерзкая, сдавай своего е**ря. Только учти, мы многое знаем... Соврешь хоть раз – и тут же пожалеешь, что родилась на свет... или не задавилась еще там, в деревне.

Окаменела я, прозревшая. В жилах застыла кровь, сменившись на яд страха и обреченности. Мышцы позорно сжались в теле, казалось, выжимая за раз из него всю влагу. По коже побежали мурашки...

– А молчать вздумаешь, – и снова скрежет металла, вместо человеческой речи, – быстро язык развяжем... Причем я сам, лично, за это возьмусь, – какой-то странный привкус больной садисткой услады скользнул в воздухе.

– Он в дела в свои... меня не посвящал.

Тотчас рассмеялся подонок. Сдержанно, едко, саркастически.

– Ну, как пожелаете... Елизавета... Анатольевна. Как пожелаете...

Уверенные шаги ближе и вдруг, силой ухватив меня за волосы на затылке, резко рванул. Взвизгнула, взвыла от боли я. Вынужденно вглядываюсь ему в лицо, в глаза. Откровенно, смело сверлит взором. Едкая, циничная ухмылка:

– Он стоит того? Да?

– Я, правда...

Но не дал договорить. Едва выпустил из своей хватки, как резкий взмах – и жесткий, яростный удар, пощечина тотчас влипла мне в лицо. Зазвенело в ушах. Запекло на губах, а в рот проступил сладко-соленый сироп жизни.

– Че ты ее по роже сразу бьешь? – кольнул в сознании знакомый голос. Но не могу выудить, осознать, кто это. Или... просто разум отрицает очевидное.

– А по чем? – с презрением гаркнул на него, обернувшись на миг, Палач. – В живот? Чтоб скончались оба, по-быстрому?

Смолчал, прожевал эмоции "заступник".

– Говори, Цветкова, – жестко, будто лезвием меня полосонув, вновь рявкнул на меня Изувер. – Говори. Не пощажу. Самым жутким кошмаром твоим стану.

Новой волной ужаса обдало меня: дрожь переливами, холод... стебая до кости. Поежилась.

– Мы просто... с ним спали вместе, – испуганно, озлобленно; отчаянным рыком. – А в его дела я... не лезла! – рявкнула невольно, изнемогая от шальных чувств.

Закивал внезапно головой.

– Ну, ладно... – будто удары молота по гвоздям, распиная меня, сгущая краски вокруг, потакая шоку, превращая мир в прострационное желе...

Живо присел рядом со мной. Ухватил за ноги, дернул на себя – тотчас рухнула, развалилась я на полу. Попытка вырваться, вырваться, убежать.

– Куда, тварь?! Мы тоже с тобой... "просто"!

Выровнял, распластал на земле. Навалился, что мешок, сверху, прибив к плоскости. Дикий визг, рев отчаянный разодрал мое горло. Мольбой истошной:

– Не надо! Не надо, прошу!

– За руки держите, с*ку!

– Свали от нее! – враз кто-то кинулся к нам. Удар – и буквально слетел черт с меня, повалившись набок. Попытка выровняться, кинуться в ответ, но нападавший отступает.

Бросаю испуганный взор. В полумраке различаю его лицо: Казанцев.

Бешено взревел Роман в оскале:

– Х** убрал от нее!

Залился бесовским смехом Палач. Выровнялся, встал. Очи в очи с "защитником", на расстоянии вдохов. Неистово, скрипя зубами. Руки сжаты в кулаки:

– Серьезно? А кто помешает? ТЫ?!

– Я. Дальше что?!

– Слышишь ты, еще один герой-любовник. На *** ты вообще сюда перся?

– Я сказал, – жестко, давясь яростью, – ТР**АТЬ ТЫ ЕЕ НЕ БУДЕШЬ! – мерно, дерзко, беспрекословным велением, чеканя слова. – Уяснил? Как и остальные... – резво метнул взор около. И снова уставился на ублюдка: – Надо инфа – выбивай. Хочешь завалить – гаси! А *** свой засунь обратно. ЯСНО?

Хмыкнул, но ничего не ответил. Скривился гнусно:

– Будь по-твоему.

Резвый разворот. Шаги куда-то в сторону, прерывая незримое давление света, ограждая меня от усердного фонарщика, – и тотчас дрогнул огонек. Еще миг – щелчок – и вовсе погас свет вокруг.

– Подсветите мобилой.

Живо подчинились: шорох, стремление, усердие – и растянулась ржавая пелена игры светотени.

Движение, мерный ход Палача ко мне ближе. Присел на корточки.

Сердце мое грохочет в груди, будто товарняк. Задыхаюсь. Мышцы позорно сжимаются от страха, вторя панике и жути.

Ухмыльнулся... как-то странно, цинично, с предвкушением. В глазах вспыхнуло садистски-изуверское пламя.

И снова ухватил меня за ноги – резвый разворот, причиняя адскую боль – вынужденно поддаюсь: переворачиваюсь на живот – и навалился, забрался, расселся сверху.

– Ты че удумал? – рявкнул враз Роман.

– Ничего. Петтинг, раз пенетрацию запретили... За руки подержи.

– Иди ты на***! – бешено взревел Казанцев. Но шага, движения, участия не проявил...

Рассмеялся желчно Ублюдок, ничего не ответил.

Вмиг ухватил меня щиколотку. Упор локтем – и вдруг удар.

Жесткий, адский, жгучий – отчего тотчас взывала я от острой боли – будто кто спицы мне вогнал в пятки, пробивая, входя по полной. И снова смех Изувера, заливаясь развратным, бесовским наслаждением. И снова удар... удар... удар, не реагируя ни на крики, ни на рев, ни на мольбу... И каждое такое прикосновение током пронзало меня до самой черепухи, иглами, шипами вгрызаясь в мозг, в сознание, казалось, задевая по пути каждую клетку, активируя, взрывая каждый нерв. Давилась, захлебывалась я слезами, соплями... собственной кровью, что буквально вспенилась во мне героином и попыталась выскочить эйфорическим, передозировки припадком наружу. Руками скреблась по кирпичам, по земле... сдирая, срывая ногти, в ошалевшей жажде вырваться, убежать от пыток прочь. Глаза горели, будто кто углей засыпал. В груди надрывным басом догорала человечность...

– Я скажу! Всё скажу! СКАЖУ!

"Ты мне, с*ка, не "наладькай"! – внезапно раздался оглушающий, разъяренный крик Пахомова, отчего враз запнулась я, глотнув слова, звуки. Окоченела, замерев, сдавливая адские рыдания. – А возьми и наладь! А то я тебя этим аппаратом и вы**у!" – бешено взревел Костя.

"Да всё уже! Всё!" – отчаянно завопил второй, незнакомый голос.

– Ну и че молчим? – дерзко. И снова замах – взвизгнула, дернулась в испуге, страхе я, захлебнувшись сдержанным рыданием, кашлем.

– Не надо, пожалуйста!.. – шепчу торопливо, отрешенно, боязно, едва ли на демона не крестясь.

"...Только наши левые разговоры глушить не смогу. Да и вообще, сигнал может вновь пропасть в любой момент", – ведет дальше незнакомец, Связист.

"А она нас слышит?" – и снова грохочет родной баритон.

Шмыгаю позорно носом, не имея сил сразу прийти в себя. Собраться.

– НЕ МОЛЧИ, Б***Ь! – дикий крик на ухо. Оскалился. Сцепились наши взгляды.

"По идее, да..."

А я боюсь – дрожу, всматриваюсь в пучину. Он услышит... если я его сдам – Костя все услышит... Я не могу, не могу... его предать. Вопреки... всему. Не могу...

"Лиз, дай знак, если это так..."

Кольнуло в сердце. "Лиз"... Родное, нежное, заботливое... А я – без секунды... предатель.

– Костя, – дрогнул наконец-то мой голос, зачиная не то речь, не то позорную мольбу спасти меня от ужаса... что царит сейчас вокруг.

"Хорошо, зай", – и снова взрыв в сознании. Едва уже не вою я от жалости к самой себе. Сдержано, успокаивающим тоном звучит шепот Пахомова.

– Ну, б***ь, ты меня уже бесишь!

Проглотить режущий ком страха, застрявший в горле. Я справлюсь, да?

– Мы с ним... – отваживаюсь начать.

"Держись. Неси, что угодно. Главное, тяни время..."

Продолжаю:

– Совсем случайно познакомились. В день моей... сорванной свадьбы.

Поддается – разворачивает меня к себе лицом. Позволяет, помогает сесть на задницу (невольно поджимаю испуганно, трусливо ноги, пряча от садиста).

Пристальный, сверлящий взгляд впивается в мои очи – казалось, мыслями проникая в самую душу. Не выдерживаю – увожу взор в сторону.

Прожевываю позорно эмоции, вдох – и решаюсь продолжить... смертником:

– ...ничего серьезного. Никто даже не удосужился имен у друг друга узнать, не говоря уже о том, кто чем занимается... – шумный вздох. – Я тогда как раз задумала школу бросить и пойти к вам... в милицию работать.

"К ва-а-ам? – удивленно протянул Костя. – Отлично. Дальше, зай, зацепки!"

– Больше не виделись... – подбодренная родным голосом, решаюсь безумствовать дальше. Украдкой, взволнованный, устыженный взгляд метнула на Романа. Бью, возможно, болезненно, недальновидно: – Чисто... физическая тяга, глупое развлечение... на раз. Просто... дабы окончательно вычеркнуть прошлое.

"Ну че, нашел, где она?" – встревожено гаркнул мой Пахомов.

"Не... не особо", – отвечает коллега.

Пытаюсь игнорировать ненужный, сбивающий с толку шум; отчаянные попытки собраться с мыслями, правильную вычеканить "реальность".

– Он больше не появлялся в моей жизни – и я не рвалась навстречу. Мы даже номерами не обменялись.

"Есть контакт! – внезапно выпаливает Связист, отчего даже вздрогнула невольно. Поежилась – лишь бы не услышали в этой тишине всё это другие. – Определил вышку, на которую идет сигнал. Но... территория слишком большая, за городом. Тут... не один час уйдет, даже если все доступные резервы подтянем. И то... сам знаешь, что Паца на это скажет..."

Шумно, горько вздохнул кто-то. Цыкнул.

И снова выудить взор из прострации, сфокусироваться на лице, на выжидающем взгляде (на удивление в этот раз – терпеливого) "захватчика":

– Я решила уйти с головой в работу, – веду дальше. Кропотливые усердия влиться, голову занять целиком своей историей, а не глупой надеждой, что дали мне эти странные, внезапные, неизвестные еще своим итогом, перемены: – Хватит с меня бессмыслицы отношений... Отца знакомые подсобили – в отделение к вам попала. Но никто меня там не принял. Всех бесила, как кость в горле стала...

"Короче, нет, – и снова голос "незнакомца", полный горечи и тревоги, разящий разочарованием. – Лиза, если ты меня слышишь, дай нам наводки, хоть какое-то толковое описание местности: лес, дом, подвал, а то бред получается... Я силюсь впустую... Они там чем-то конкретным глушат, я и так уже только за счет импланта тащу систему – и то, это всё шатко и ненадолго..."