Текст книги "Пустоцвет (СИ)"

Глава 28. Сладкая обыденность

***

Разбудил нас телефонный звонок.

На ощупь опробовал всю тумбу, пока не отыскал вредный аппарат:

– Слушаю. А! О! Привет, Игореш, – живо спохватился, расселся в постели Костя. Протер глаза кончиками пальцев. – Нет, не сплю... Как дела?

Ленивые движения – встал с дивана, прошелся по комнате. Вопросы-ответы... маловажный разговор.

Неспешные шаги на вход из комнаты...

Шорох в коридоре. И опять реплики... Стук дверцы холодильника – тихий смех...

Слезы, непрошеные, мерзкие, стыдливые, проступили на мои глаза. В момент отвернулась я, уткнулась в подушку.

И знаю, что неправа. Что неправильно всё это... и всё же... не могу сдержаться.

Частный разговор. Не для моих ушей... и никогда я не буду иного достойна, верно?

...всегда будет скрываться, прятаться от меня? Где мое место? И кто я ему? Если... семья в другом месте? Какая бы не была... но семья. Не то, что у меня... со мной... у нас. Вечно на задворках. Да, понимаю, сын – на первом месте. Однако... при этом мне необходимо теряться, затесываться где-то там, позади, за спинами... и не греть уши "чужими" разговорами, делами? Неужто наше общество... никогда не будет одним на всех? Я же с радостью приму Игоря. С радостью! И пусть не мамой, но хотя бы близким другом... Очень хочу стать! И радостные моменты, как и горечь (если, не дай Бог, приключится) делить сообща... Я хочу быть семьей... Его, Кости семьей – а значит и всех приму, кто бы ни был ему дорог. Даже Ирину... в какой-то мере, если общение с ней, как с матерью Игоря, ему будет нужно.

Скрип пола, рыкнула дверь. Слышу – зашел, присел рядом на кровать.

Молчит.

Ну да... договорил – вернулся.

Всё логично.

– Нет, – внезапно раздался его голос, будто гром, молнией прошибая всё мое тело враз – предательски вздрогнула. – Опять в работе... – грохочет прозрение. И не хочет стихать: – Зато к бабушке ездил на днях, проведал – привет тебе передавала, крепко обнимала и целовала... Варенье еще хотела передать – да дела меня позвали, не удалось забрать. Но, как-нибудь, обещаю, реабилитируюсь и заскочу к ней за твоими подарками.

Обмерла я, словно вор. Все еще не могу поверить собственным ушам, разуму.

И более того – стыдно сознаться, какие только что мысли разрывали мне сознание, душу...

– Лиз, – внезапно тихо позвал меня.

Вздрогнула, будто иглой ужалил. Тотчас обернулась я, ошарашенная. Удивленный взор ему в лицо: все еще удерживает телефон, прижав к уху плечом. Тычет мне стакан с соком и бутербродом.

Еще мгновение ступора – и наконец-то оживаю, поддаюсь. Поспешно забираю трофеи.

– Ешь, – шепчет мне вновь. – Нет-нет, я слушаю, – вмиг громко выдал и радостно заулыбался. Присел на край дивана. Пытливый взор на меня через плечо. Кивнул мне в немом вопросе: догадалась. Живо вытираю остатки слез со своих щек и с позором отворачиваюсь. Скривилась от стыда я в кислой, виноватой улыбке. Закачала отрицательно головой. Враз коснулся рукой моей щеки, отчего невольно поддаюсь. Взгляд ему в очи. Состроил смешную рожицу, а затем и вовсе движение – провел, погладил меня по голове.

– В цирке? – внезапно перевел взор куда-то в сторону и, теряя фокус, нырнул в рассуждения. – Не, в цирке давно я не был. Мне и на работе его хватает: такие концертные номера на днях некоторые негодяи выдавали, что я до сих пор в немом шоке. У-у-у, что они только не делали! Такие акробаты! Один даже в форточку пытался улизнуть, но забыл, что Карлсон уже давно не тот, а потому бесстыдно застрял, бедолага... Пришлось вызволять его всей бригадой. А потом беседу проводить, что так поступать нельзя... и что букву Закона, как и родителей, надо слушать, блюсти ее, а то будет худо. И Фею там встретил... До! – внезапно обернулся ко мне, движение руки – и коснулся моей щеки, проведя по ней тыльной стороной ладони. – Как не веришь? Настоящую! Самую что не есть! Я тоже раньше не верил... пока сам не встретил. И теперь – верю!.. – Немного помолчав: – Исполнила, все желания мои исполнила. И твое? – удивленно протянул. – Говори – передам! Нет, она пока боится другим показываться... А со мной?.. Я же ее спас – вот и смирилась, разговорилась, благодарствовала. Да, говори... М-м-м, – протянул, заливаясь веселой улыбкой.

Оторвался от меня. Встал с дивана. Шаги к столу – взял какие-то бумаги из стопки, ручку – и давай писать.

– И что... прям именно штурвал? А-а... А руль не? – хохочет. – Нет, ну я же не летчик! Откуда мне знать?! Сравнил – себя, опытного пилота, и меня... деревенщину. Я ток баранку и могу крутить. Нет, ну... катер не считается. И вообще, я приду – ты меня научишь... и я тоже буду таким ловким и умным. Да, попрошу! Да, самый настоящий! Ну, если она его отгрызет от самолета. И если... летчик отдаст... Ну, че ты? Мы же с ней не настолько глупые! На ходу отбирать не будем. Ток при взлете... И при взлете нельзя? А при посадке? Тоже... Ай-ай-ай... Может, тогда с завода, новый? А, ну вот... Хорошо. С красной кнопкой? И не одной?.. А, рычажки... И с радарами... Может, сразу самолет? Не? Мама кричать будет? А, ну ладно... тогда так и скажу. Только кабину... да, как раз... в шкаф потом спрячем... Ладно, я понял, – рассмеялся тотчас, сменив шутливый, притворно-глупый голос на более серьезный. – Привет ей передавай. И пусть не злится. Да, до выходных...

Отбил звонок. Взор мне в очи.

Закусил губу и враз принялся ее нервно жевать Костя. Еще миг – и, глотнув слюну вместе с отгрызенным "трофеем", криво усмехнулся:

– Я сделал что-то не так?

Заливаясь стыдом, резво замотала я головой:

– Нет. Как раз таки... нет.

Удивленно вздернул бровью Пахомов. Немая пауза рассуждений – и сдался: добрая, но не без издевки, ухмылка:

– Че сок не пьешь? Или кофе принести?

– Я хотела бы с ним познакомиться...

– С кем? С кофе? Или с соком? – заржал гадина.

Не сдержалась от улыбки и я:

– С Игорем, – вполне серьезно.

– Познакомитесь. Обязательно еще познакомитесь... Он хороший малый. Вредный, – поморщился от смущения Костя, – местами эгоистичный и наглый... но хороший. Если уж мои закидоны терпишь, то с ним... точно "сработаетесь".

***

И снова работа. Он – из дома, а я – в одиночество... в мысли, будто в омут с головой.

Благо, пообещал сегодня-завтра что-то предпринять и передать родителям, что у меня все хорошо, но из-за работы... вынуждена отлучиться.

***

И снова шорох среди ночи. И снова за окном уже скоро будет светать.

Но что-то не так. Угрюмый, злой.

Не роняя на меня взгляда, молча помыл руки, пошел на кухню – достал первое попавшееся из холодильника и, не разогревая и не наливая даже в тарелку, принялся то ли... ужинать, то ли завтракать.

– Что-то случилось? – осмеливаюсь.

Но не реагирует. Безмолвствует. Мерно жует.

– Что-то на работе? Или так? – боюсь предположить самое страшное. – С родителями?.. – голос предательски дрогнул.

Среагировал. Тотчас пронзил меня взглядом Пахомов. Но миг – и снова уставился в кастрюлю. Выловил кусок мяса из борща, схватил батон – и принялся жевать свою добычу.

– Костя! – с горечью, с болью... с зарождающимся ужасом.

– Нет, – довольно грубо. Громко. – С ними все хорошо... вроде, – прокашлялся, поперхнувшись. – Не до этого было.

– Тогда что произошло? – уже более сдержано проговорила я. Присела рядом на стул. Молящий взор ему в лицо.

Поддается. Глаза в глаза. Мгновения, дабы дожевать остатки пищи, – и выпаливает:

– Уехать тебе надо.

– ЧТО? – обмерла я, пронзенная. Не могу понять, принять, осознать. Поверить в услышанное.

– За границу, – добивает нещадно, окончательно.

– В смысле? – нервически рассмеялась я. – Одна? А ты? – дрожь волной прошлась по всему телу.

– А я здесь останусь... пока. Решу, что смогу. А дальше... видно будет: или ты сюда обратно, или я к тебе.

– Ко-остя! – болезненно протянула я, чувствуя ноты неуверенности, страха... лжи в его голосе.

– Желательно... завтра-послезавтра. Я всё оплачу.

Глаза мои еще больше округлились. Волосы стали дыбом.

– КОСТЯ! – взревела бешено я, будто кто душу из меня погрозился выдрать. – Я не поеду без тебя! Как угодно, НО НЕ ТАК!

– Это не обсуждается, – мерно, черство, жестоко... констатирует мой Тиран.

– ДА НЕУЖЕЛИ? – борзо выпаливаю я, тотчас срываясь с места. – Если всё так плохо... почему сразу двоим не уехать, а?! – разъяренная жестикуляция.

– НЕ МОГУ! – взорвался криком Пахомов. Очи вспыхнули пламенем. – Как ты не понимаешь, ЛИЗА?! Я же не просто... дворник или продавец какой! И не олигарх – денег красиво скрываться у меня НЕТ! А тебе – тебе проще: никаких гостайн и прочего дерьма, чем связывают нас по рукам и ногам. Так что... особых преград не будет! Никто из кожи вон лезть не станет, дабы тебя найти. Так, попыжатся, подергаются – да плюнут. Потому думай: Германия, Литва, Польша... А еще лучше – куда-то подальше...

– Я без тебя... – едко, давясь яростью, – НИКУДА... НЕ ПОЕДУ. Так... понятней?

***

– Костя! Костя, поговори со мной! – не отставала я от своего Изувера, который уже и слушать меня не желал. Уселся на диван, врубил телевизор и глупо, по большей части бессмысленно, пялился в экран, блуждая где-то мыслями далеко.

– Я не для этого в милицию шла! Что бы вот так потом... позорно поджав хвост, бежать. Да ладно бы с тобой – тут хоть на край света! А то одна! НЕТ И НЕТ! Даже не проси, и не приказывай... Позволь помочь... если в моих силах. ОЧЕНЬ ПРОШУ! Я и так... в этой жизни – полный ноль. От меня пользы, толка – никакого! Ни в чем! Понимаешь? – отчаянно. – И что ты мне еще предлагаешь? Мало того, что ребенка не родить, так еще и о муже не заботиться?! И кто я буду в итоге?! Ни мать! Ни жена! ТРУС? Бежать? А дальше? ДАЛЬШЕ ЧТО? Для чего мне там жить? ДЛЯ ЧЕГО... ВООБЩЕ ЖИТЬ? ДЛЯ КОГО? Без тебя я – НОЛЬ! Ноль без палочки. Пожалуйста... Когда я шла в милицию, я сознательно избирала этот путь. Путь опасностей, тревоги, угроз... но и пользы. Понимаешь? ПОЛЬЗЫ! Чтоб хоть... как-то себя в этой жизни реализовать! – рухнула я рядом с Ним на пол, обняла колени. Цепкий взор в очи. Горько, едва ли не воем: – Чтобы существование мое... ОПРАВДАТЬ! Чтобы оно не было ПУСТЫМ! Что бы я не была... ПУСТОЙ! Позволь мне... сделать все, что в моих силах! Чтобы я могла остаться рядом с тобой! Я ТЕБЯ УМОЛЯЮ! – поддается – в ужасе сверлит меня взглядом Пахомов: не дышит, не моргает. Безжалостно рву душу до конца: его, свою; рублю словами наши сердца дальше: – И чтоб ТЕБЕ было проще! Клянусь: я всё исполню! Всё, что захочешь! Но только рядом... РЯДОМ с тобой! КАК ТЫ И ОБЕЩАЛ!

Глава 29. Бурановский «воспитанник»

***

Целый арсенал специализированных устройств, предназначенных для скрытой слежки и прослушивания. Два датчика передвижения – один видимый, по сути – обманка, на случай разоблачения, второй – под кожу. В ухо – наногарнитура: еще мельче, нежели мне выдавал в свое время Казанцев.

Всё, чтобы не упустить меня из виду... и уловить всё то, с чем столкнусь – а вот защиты непосредственной, оружия, как и раньше, мне не доверили – опять уповать исключительно на благосклонность, ловкость и профессионализм сотрудников. Вот только уже не милиции, а...

– Зайчонок, я всегда буду с тобой на связи. Даже если отлучусь – ребята прикроют. Верь нам. Верь мне... Но... Лиз, я – не Господь-Бог. Подумай, еще раз... очень... ОЧЕНЬ ХОРОШО... ПОДУМАЙ.

– Я в деле.

***

План не особо хитер, как и цель: надо вывести из тени всех "оборотней", которые стоят за Науменко. Но не так сотоварищи нужны, мелкие сошки, как те, кто им заправлял, командовал. Кто отдал приказ хладнокровно расстрелять... меня, сотрудника милиции, и Пахомова, майора ФСБ.

Всё просто – и сложно одновременно.

Но справиться я должна... непременно.

***

Никогда не думала, что буду искренне и всецело благодарна Буранову за его науку, жестокую... но действенную школу. Искажать факты до неузнаваемости, изо всех сил давя на жалость. Нещадно мешать среди правдивых фактов свою гнилую, бездушную, бесстыдную ложь, да так смело и целенаправленно, не отступая от заявленного ни на мгновение, никогда, даже если смерть вздыбится угрозой. И так усердно творить все это изуверство над реальностью, что в итоге уже самому свято верить в собственное сочинение как единственную, когда-либо существовавшую, непоколебимую правду, абсолютную, априорную истину.

***

Увезли за город и там высадили в ближнем поселке.

Потрепанная одежда, обувь затертая до дыр и не по размеру. Волосы запутаны, засалены, взлохмачены. Испачканы лицо, шея, руки, ноги... Мои недавние приключения – тоже на руку: органично вписались в общую картину синяки и былые раны (кое-что даже рискнула по новой разодрать для пущего эффекта). Измучена, раздавлена, будто с креста снята... Еще немного – и выбрела я на нужную мне улицу, замерла на пороге дома местного фельдшера. Вот она, точка невозврата. Еще шаг – и всё, обратной дороги уже не будет. Я не смею никого подвести. Костю моего... подвести.

И хоть в наушнике в основном тишина, все же, время от времени, треск выдавал истину: целая толпа оперативников следила за мной, вслушивалась в каждый окружающий меня звук.

– Я люблю тебя, – расстрельным залпом огорошила, всколыхнула я свою внутреннюю вселенную, будто прощаясь с жизнью навсегда.

"Я тебя тоже, зай..." – послышался тихий, родной шепот в ответ.

Улыбнулась, усмехнулась я себе под нос, как дурочка... сгорая в трепете. Он здесь, Он рядом... и я верю ему. Я верю... себе.

Постучать в дверь.

***

И пока женщина обрабатывала мои раны, справлялась об общем моем состоянии, о том, что произошло, ее муж уже давно покинул двор и направился к участковому.

Пару десятков минут – и скрипнула лениво дверь. Удары сапог, сбивая грязь у порога, – и вошел, прошел вглубь комнаты мужчина в форме:

– Добрый день, – склонился в мою сторону учтиво, сняв головной убор. Кивок и женщине, а затем выровнялся, обмер в нерешимости.

– Проходите, Григорий Карпович, – враз махнула рукой, приглашая, хозяйка дома. – Присаживайтесь, не стойте... А Вы, Елизавета, не волнуйтесь... Вот этот человек – Вам с Вашей бедой поможет. Расскажите всё то, что только что мне говорили... Всё, что помните...

***

Не прошло и двух часов, как на пороге, замявшись в неловкости, стоял уже новый гость – и при каких погонах: подполковник. Тот самый, начальник и защитник мой... Юрий Александрович Курасов.

Прокашлялся, сея жеманные намеки и требования среди присутствующих.

– Григорий Карпович, давайте выйдем во двор, не будем мешать.

Спешно удалились прочь, оставляя меня наедине с моим судьей.

Момент истины – пал... или пропал.

– Ну, Цветкова? И где тебя носило? ЧТО это было?

Сверлит требовательным взглядом сверху вниз: так и не присел на скамью рядом – лишь только замер в шаге от меня, видимо, все же не желая упустить ни звука.

Отваживаюсь – глаза в глаза. Приукрасить, в этот раз дополнить историю иными, более подходящими, логичными, в нужные уши – нужными, подробностями:

– Он меня бросил в лесу. Судя по всему, думал... что я мертвая.

Нервически сглотнул слюну мужчину.

Молчал, терпеливо выжидал продолжение.

– Пришла в себя ночью, черти где... Не знаю, как дожила до утра. А дальше – несколько дней бродила: поначалу по кругу, а потом... все же как-то удалось... выбрести к цивилизации. Приютить отказались, зато воды и еды дали, одежду... Подсказали... куда идти дальше. Это был хутор – послали в деревню. А мне страшно: я же не знаю, где, что... сколько времени прошло, – и снова во мне забурлила, заклокотала "бурановская школа", отчего в свою ложь даже я местами начала верить, вторя ощущениям того жуткого дня, когда оказалась в лапах насильника... и едва не нырнула с головой в колодец. Слезы навернулись на глаза: – Может, где Он еще рядом... Страшно до одури. И потом, если вернусь – как "свои" отреагируют? Но деваться некуда... – стыдливо опускаю очи... Добиваю окончательно: – Не ради себя, так... ради ребенка, – голос невольно дрогнул от боли, – я обязана была вернуться...

Обомлел старик, не дыша. Долгие, жгучие мгновения попыток совладать с собой – и наконец-то выдавливает из себя:

– Какой еще ребенок?

Не подводя глаз, шепотом:

– Мой. Я беременна.

***

Ехали молча, в его машине. Вдвоем. И вроде как, в сторону города. Странно, но после всего... Юрий Александрович приехал по меня... в одиночку. Без подмоги. Без свидетелей. Без понятых. Одно доказательство моего до сих пор "существования" – это возможные показания фельдшера и участкового. Но и их... если что, тоже можно легко заткнуть, причем даже не прибегая к крайним методам.

Так что какова вероятность того, что мы все же доедем до пункта назначения? Больницы, куда меня так радушно вызвался доставить подполковник. Вот какова?

Или все же – сейчас поворот в никуда... и писалась моя шальная история заново? Всё вранье обретет реальную подоплеку... и уже от реального врага я буду страдать?

Костя, ты же рядом? Ты же не позволишь случиться самому страшному? Вы едите за нами, да?

Или моя судьба... уже предрешена?

Но железнодорожный переезд – и узнаю название населенного пункта, через который держим путь: город... еще немного – и будет город.

– Лиза, – внезапно отозвался мужчина, отчего невольно вздрогнула я.

– Да? – спешно перевела на него взгляд.

На мгновение удостоил и он меня взором. Шумный вздох:

– Скажи, как есть... Это правда? Ты знала Пахомова... еще до операции, да?

Прошибло током: сдал. Конечно же, сдал меня Казанцев.

Поежилась невольно, мурашки побежали по телу.

Вранье готово. История соткана... Всё по плану. Вот только готова ли я снова так правдоподобно лгать?

И выходит ли у меня это вообще? Или... как школьницу... не сейчас, так через мгновение раскусит?

Похолодело всё внутри, мышцы сжались в камень.

– Ну? – требовательное. И снова метнул на меня взор. – Чего молчишь? Говори, как есть...

– Да, – выстрелом. Шумный, болезненный вдох. Спазм перехватил дыхание – но поддаваться панике нельзя. Выступление: четкое, верное, грозное... – я обязана его исполнить. И от того, как оно пройдет, зависит... не только моя жизнь. Нервически сглотнула слюну – и глубокий, на всю грудь вдох... до боли, до головокружения. – Мы с ним познакомились... в тот день, когда я расстроила свою свадьбу. Романтика, улыбки, смех... Странная тяга, напряжение между нами. Потом еще встретились... тонны лапши, красивых фраз, нежности охапка... Переспали. Обещал позвонить. Но сколько не ждала – тщетно. На мои же звонки – отвечал неохотно, постоянные отмазки. А дальше – и вовсе перестал трубку брать. В голове – черти что... На душе – еще хуже. Карма... какая-то. Мне срочно нужны были перемены, а иначе я бы просто сошла с ума. И вот отец сжалился, уступил моей давней просьбе: помог устроиться к вам на работу, на службу. Но потом бах – и новость: беременна. Залет. Я к Казанцеву: так и так, разузнай мне всё про Него. Согласился, даже... ничего взамен не попросил, – нервически сглотнула слюну. – Узнала... всё узнала про этого урода... Пахомова: женат, ребенок. И вот куда я там прилеплюсь? Кому нужна? Но не сдержалась – отыскала и давай орать, вопить. Истерика. Скандал закатила – и Он... Он меня в подъезд силой затащил. Изнасиловал... – опускаю очи, пряча от стыда и ужаса, что столь мерзкие слова о своем Косте говорю. – Сказал, что если еще раз заявлюсь, увидит меня хоть раз – убьет. К чертовой матери, убьет. Про ребенка же... так и не узнал: не успела сказать, а потом... и незачем.

Обмираю, нервно закусив губу до боли. Слезы на глазах – а самой от жути выть хочется. Волосы дыбом встают.

Еще мгновения попыток собрать волю в кулак – и завершаю начатое:

– А дальше... дальше эта операция. Я как увидела Его на фото – меня аж передернуло. Вот он – шанс... отомстить этому ублюдку: ведь не знал, что я ушла со школы и устроилась к вам. А на эмоциях – есть шанс отвлечь, разговорить, раздраконить – и вывести на чистую воду. Засадить, уничтожить эту мразь...

– Уничтожила? – с горечью, обидой, упреком гаркнул Курасов, не сдержавшись.

Еще сильнее от стыда скривилась я. Живо отвернулась, невольно шмыгнув носом.

Прожевал старик эмоции. Мгновения тишины, рассуждений тяжелых – и вдруг глубокий, звонкий вздох:

– Ну ладно... не реви. Как уже есть... – помолчал немного. – Ты это... – внезапно его голос стал вкрадчивый, поучительный, – никому не говори... от кого он, этот твой ребенок. Решила оставить – значит заботься о нем. И вообще, лучше никому ничего не рассказывай. И особенно, – перевел взор на меня, оторвавшись от дороги, и с выжиданием замер – живо отвечаю участием. Продолжил: – Казанцеву и Сальникову...

И снова взгляд на проезжую часть. Жгучая пауза – блуждание среди гнетущих мыслей:

– Лучше, – внезапно отозвался вновь, – заяви... что вообще ничего не помнишь. Сильно перенервничала, травмы вон какие, – кивнул на меня головой, но не уже глядя, – получила: хочешь не хочешь, а поверишь. Путь не мучают... не достают тебя... А то у них там сейчас... одно только на уме: ничего и никого уже не щадят. Сдвинулись на своей мести. А если узнают... – закачал в ужасе головой. Палящие мгновения тишины. Шумный вздох. – Ты вообще помнишь, что с Науменко произошло? – резво метнул на меня взгляд.

Замялась немного; сглотнула нервически слюну. Глаза в глаза:

– Смутно...

Закивал головой враз, отвернулся:

– Нет его больше. Этот... твой... убил его. Но ничего... найдем. Найдем, подонка! Найдем эту мразь! И за всё ответит – и за Серегу, и за тебя, Цветкова... и за ребенка брошенного. Ниче, с*ка, я тебя найду...

Глава 30. Энигма

***

Даже час еще не прошел с того момента, как Курасов привез меня в больницу; как завели медкарту, взяли некоторые анализы, определили в (отдельную, вип – за счет государства, что обусловлено решением задач оперативно-служебной деятельности – спасибо родной милиции, спасибо Юрию Александровичу) палату, как вдруг в дверь мою постучали. Жеманная вежливость: ведь даже не дождались одобрения, ответа, а тут же ввалились, ворвались в покои.

Все палачи в сборе: Сальников и... Казанцев.

– Ну, здравствуй, пропажа... – ядовитое, будто ядом облил, раскаленной лавой окатил меня.... мой недавний "поклонник".

– Жива всё-таки... – подытожил и Виталий. – Рассказывай, – дерзкое, злобное, присев на край койки. Руки невольно скрестил пред собой. Пристальный, сверлящий взгляд в глаза.

Тотчас строю виноватый, испуганный вид – отворачиваюсь.

– Че молчишь? – враз подхватил Роман. Шаг ближе – и, упершись кулаками в постель, приблизился ко мне. Едва ли не нос к носу: – Или тебе помочь? Так я не постесняюсь. Я знаю, что тебе по**й на Серегу. Небось, безумно рада, да?

Резво обрушиваю взор на него: предателю в очи. Неужто... неужто не видел по месту происшествия, что тот сам стрелял? В меня, в нас? Да и аудиозапись – какая никакая, а все же должна быть – и там всё четко!

И эта мразь мне еще дифирамбы воспевать пыталась. Гн*да... Очередная... лживая... гн*да.

– Я ничего не помню, – шепчу сухо, несмело. И снова стыдливо опускаю очи.

Жестокий, презрительный смех – будто кислотой меня обливая:

– Ты че, с*ка несешь?! Какое "не помню"? – вмиг вскрикнул Виталя, подорвавшись с места. Гневная жестикуляция: – Те че, помочь? Это твой хахаль там зах**рил Серегу! – тычет пальцем куда-то в сторону. – ТВОЙ, с*ка! А ты мне тут лечишь.... не помнит она! Как *** сосать – так она сразу девочка-це**чка! Невинная, б***ь, вся! А как ублюдка этого покрывать – так ничего святого!

– Витя, остынь! – резко перебил его Роман (его, трясущегося уже всего от ярости).

– Да че остынь? – не сбавляя оборотов. – Если бы не в больнице, я б сейчас ей... по-другому сказал. Сразу бы котелок заварил, и всё в памяти всплыло!

Внезапно скрипнула дверь. Несмелое движение – и в палату вошли мои родители: сначала показалась взволнованная, смущенная мама, а затем – и строгий, как всегда угрюмый, отец...

Нервно дернулась я на кровати, но встать, кинуться к ним не осмелилась.

– Мы вам не помешали? – пристыжено рассмеялась "гостья".

– Нет, – печально-радостно улыбнулась я, сгорая в не меньшем шоке и удивлении, нежели "обломавшиеся" дознаватели. – А вы тут как?

Все еще не могу свести концы с концами: их визит в наш план как-то не входил (не так скоро и не при свидетелях).

– Да как? – удивленно гаркнул батя. – Начальник твой позвонил. Сообщил, что вроде как... "нашлась". Вот быстро все дела бросили – и сюда.

– Мы-то и подумать ничего такого не могли, – поспешно отозвалась мама. – Инна ж нам совсем другое... рассказывала. А тут вдруг... В общем, даже ничего толком вкусненького купить не успели... Так только: вот... сок, печенье, фрукты. А еще одежду и прочие принадлежности захватила, – несмело протянула, положила пакет мне на койку, у ног. – Мы вам точно не помешали? – взволнованно обернулась она к все еще озлобленным, но уже чуть остывшим, моим "сотоварищам".

– Точно, мам, точно, – торопливо выпаливаю я.

И снова звонкий ход двери. Но в этот раз – незнакомый мужчина в белом халате. Задумчивый вид, взгляд то в карту, то на меня; а затем резво по сторонам:

– Ох, как вас... здесь много. Все, что ль, лечиться сразу надумали? Али по одному будем? – весело улыбнулся.

Смолчали, устыжено попрятав взоры. Скривилась в смущении и я.

– Ладно, – шумный вздох, прогоняя неловкость. Продолжил доктор: – К делу: пришли первые результаты анализов. Ну, что могу сказать? Состояние более-менее стабильное. С плодом – тоже норма.

– Какой еще плод? – огорошенный, рявкнул враз, перебивая, Виталий.

Состроил удивленную гримасу врач (как я понимаю, "наш" человек), выгнул брови. Неспешный разворот к смельчаку:

– Ребенок. – Беглый взгляд в медкарту: – Елизавета Анатольевна беременна. 19 недель.

В немом шоке обмер Сальников. Округлились очи и у Казанцева, невольно приоткрылся рот.

– В смысле? – оторопел мой отец, шальной взгляд метнув то на меня, то на врача, то на моих "коллег". – Ты же говорила... что нет его больше?!

Будто кто лезвием меня полосонул по горлу... Распятая ужасом и стыдом, вмиг опускаю очи. Чувствую, как волосы стали дыбом...

Черт! Как?! Почему... почему ОНИ здесь, и именно сейчас?! Почему и ИМ приходится во все это д*рьмо вмешиваться?! И ведь не объяснить, не намекнуть! Да и еще какой темой... приходится рвать себе сердце...